Текст книги "Почему море соленое"

Автор книги: Виктор Устьянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

15

Утром мы пошли в загс и подали заявление. Нам сказали, что ждать полагается два месяца. Пришлось долго объяснять, что столько ждать мы не можем, у меня отпуск всего полтора месяца, из них пять дней уже прошло. Женщина, принимавшая заявления, пошла к кому-то советоваться и, вернувшись, пообещала «расписать» нас через две недели и даже во Дворце бракосочетания.

– Вам повезло: тут одна пара взяла заявления обратно, так вот вместо них я и поставила вас на очередь.

Мы чувствовали себя облагодетельствованными, для полноты нашего счастья не хватало лишь, чтобы номер этой очереди был зафиксирован химическим карандашом на наших дланях. Но, говорят, теперь эту операцию осуществляют крайне редко: только в очередях за железными крышками для консервирования.

– Теперь куда? – спросила Анюта, когда мы вышли из загса.

– Мне надо зайти к отцу старшины второй статьи Соколова. Это на улице Третьего Интернационала, возле хлебозавода.

– Иди один, а я пока куплю мяса для пельменей и кое-что для пляжа. Встретимся на углу проспекта Ленина и улицы Кирова, возле гастронома. Полтора часа тебе хватит?

– Постараюсь уложиться.

– Не забудь, что мне еще надо собрать чемодан, замесить тесто, провернуть мясо и налепить пельменей.

И вообще я даже не представляю, как я эти полтора часа буду без тебя.

Видимо, она забыла, что в этом году наш корабль стоял у стенки только сорок один день. Пожалуй, сейчас не стоит напоминать ей об этом.

* * *

Дом, где жил Федор Тимофеевич Соколов, я нашел быстро: как раз неподалеку, у трамвайного парка, я когда-то снимал угол у старушки с драчливым петухом.

На звонок никто не отозвался, я позвонил еще раз, подождал и собрался было уходить, когда за дверью прошаркали чьи-то шаги и хрипловатый женский голос спросил:

– Кто там?

– Федор Тимофеевич Соколов здесь живет?

Звякнула задвижка, дверь приоткрылась, и я увидел пожилую женщину, закутанную в пуховый платок.

– Здесь, – сказала она. – Только он хворает, дак звонить надо мне, два раза. Я-то вот тоже простыла посередь лета. Да вы проходите. Вот сюда. Федор! – крикнула она. – К тебе гости, должно быть, от Константина.

Комнатка, куда она меня ввела, наверное, давно не проветривалась, застоявшийся тяжелый воздух был пропитан запахом пищевых отходов и лекарств. На столе, покрытые газетой, лежали, видимо, остатки завтрака, на подоконнике стояла батарея разнокалиберных пузырьков, на стуле возле кровати – металлический стерилизатор со шприцем. На кровати, подложив под спину подушки, полулежал мужчина с худым, обросшим седой щетиной лицом и свалявшейся шапкой густых темных волос. Это было странно: борода вся белая, а на голове ни одного седого волоса. Выцветшие, глубоко ввалившиеся глаза смотрели на меня вопросительно и тревожно.

– Здравствуйте, – сказал я, соображая, куда бы мне сесть.

– Здравствуйте, – ответил Федор Тимофеевич. – Проходите. Садитесь, вон там, в углу, табуретка есть. Вы от Костюхи?

– Да. – Я взял табуретку, поставил ее возле кровати и сел. – Что с вами?

– Опять вот прихватило. Старое это у меня, от войны осталось. Осколок вот тут застрял. – Он указал пальцем чуть повыше виска. – А вынимать его врачи не берутся. Он там как-то плохо сидит.

– И часто он о себе напоминает?

– Напоминает-то кажный день, но терпеть можно. Вот только когда приступы случаются, тут уж терпежу не хватает. На уколах только и держусь.

– А приступы часто бывают?

– Раньше раза два-три в год прихватывало, а теперь почаще. Годы-то немолодые, поизносился. Да что об этом говорить. Как там Костюшка? Здоров?

– У него все в порядке, здоров. Сын у вас хороший.

– Дак ведь в кого ему плохим-то быть? У нас в родне плохих-то не водилось. Хоть и без матери рос, но не без догляду. А вы кем там значитесь?

– Я командир корабля, на котором он служит.

– Вон оно что! А сами-то откуда будете родом?

– Здешний, из-под Челябинска.

– То-то я по выговору замечаю, что вроде бы нашенский. На побывку?

– Да, в отпуск.

– Костюшку-то к зиме совсем отпустят?

Сказать ему, что Костя решил остаться на сверхсрочную? Нет, это огорчит старика. А почему огорчит? Ведь он сам своим письмом толкнул его на это. А может, Костя решил взять отца туда? Но где они там будут жить? Допустим, комнатку я им выхлопочу, но кто за ним будет ухаживать, когда Костя в море? Да и трогать его с места вряд ли стоит: Север – не курорт. Кстати, курорт ему не повредил бы. Может быть, отдать ему свою путевку? Все равно нам через две недели возвращаться, чтобы попасть во Дворец бракосочетания. И путевка еще не заполнена. Я всегда был уверен в мудрости нашего адмирала: это он распорядился, чтобы, вопреки какой-то инструкции, путевку не заполняли. За такое нарушение даже наказывают, но адмирал, по-моему, привык «вызывать огонь на себя».

Однако путевка офицерская, льготная, Федора Тимофеевича с ней в санаторий не примут. Вот ведь какая незадача!

– Так когда его примерно ждать? – повторил свой вопрос Федор Тимофеевич уже в иной форме.

– В ноябре. Если не передумает, – на всякий случай сказал я. Может, Костя уже написал обо всем, письмо придет через два-три дня, пусть оно не будет таким неожиданным.

– То есть как это передумает! – встревоженно спросил Федор Тимофеевич.

– А вдруг захочет на сверхсрочную остаться? Многие остаются, а Косте служба нравится.

Я ожидал, что Федор Тимофеевич спросит: «А как же я?» Но он не спросил, только вздохнул и перевел разговор на другое, заметив, что я машинально достал сигареты.

– Вы курите, мне это не повредит, я уже на поправку пошел. Створку вон откройте, а то дух тут у меня нехороший. Я не велел открывать, чтобы мухи не налетели, шибко они надоедливые.

Я открыл окно, сел на подоконник и закурил, стараясь выпускать дым на улицу. Внизу, во дворе, галдели ребятишки, гоняя по асфальтированной бельевой площадке шайбу. Теперь я понимаю, почему наши команды так плохо играют в футбол: откуда возьмутся футболисты, когда мальчишки-то даже летом шайбу гоняют?

– Вы уж не обессудьте, что принять вас, как надо, не могу. И угостить нечем, вот разве чайку попросить у соседки, – предложил Федор Тимофеевич.

– Спасибо, не нужно.

Но соседка, видимо, сама догадалась вскипятить чайник, внесла его в комнату и торопливо стала прибирать на столе.

Кто-то забросил шайбу в ворота, и мальчишки, подражая мастерам, заорали, поднимая вверх клюшки.

– Галдят, чисто галчата, – сказал Федор Тимофеевич. – А так у нас тихо, улочка не бойкая.

– Это верно, – подтвердила соседка. – Вот только высоко ему на четвертый этаж подниматься. Ходил в исполком, просил первый этаж, дак не дали. И жалко им, что ли? От первых-то этажей многие отказываются. Может, вы ему пособите?

– Ладно тебе, Катерина, не дело говоришь, – оборвал ее Федор Тимофеевич и попросил меня: – Вы там Косте не говорите, что я болел. Завтра я, пожалуй, поднимусь, дак сам ему напишу.

Только теперь я заметил висевшую на стене картину в багетовой рамке: крейсер и уходящая в небо ракета. Похоже, писана она Смирновым, его манера чувствуется.

Федор Тимофеевич проследил за моим взглядом, некоторое время тоже разглядывал картину, потом спросил:

– Картинка-то с жизни писана?

– С натуры. И можете не сомневаться, все это у нас есть в достаточном количестве.

Федор Тимофеевич вздохнул:

– Без этого тоже нельзя. Забывать войну негоже и вам, а нам она каждый день о себе напоминает. Напоминание-то вот где у меня сидит. – Он дотронулся пальцем до головы.

Когда я уходил, Федор Тимофеевич пригласил:

– Вдругорядь заходите, я теперь быстро оклемаюсь.

– Обязательно, – пообещал я.

* * *

Военком сказал:

– Сына его я помню, он еще с дружком был, вместе просились.

– Да, Игорь Пахомов. Тоже хороший парень.

– Вот-вот, Пахомов. А Соколова-старшего что-то не припоминаю, по-моему, он к нам не обращался.

Все-таки военком вызвал офицера, который этим ведал, и приказал проверить, не обращался ли с жалобой или заявлением Федор Тимофеевич Соколов. Пока тот листал книгу регистрации жалоб и заявлений, военком говорил, словно бы оправдываясь:

– У нас ведь их тысячи, всех не упомнишь. А помочь человеку надо. Мы обязательно этим займемся.

– Я не уеду, пока не добьюсь, – твердо сказал я.

– Вон вы какой скорый! – Военком рассмеялся. – Да если бы я решал этот вопрос, я бы его тут же решил. К сожалению, не от меня это зависит.

– А от кого?

– Исполком решает. А у нас в райжилотделе такая, брат, фурия сидит, что вам и отпуска не хватит, чтобы ее убедить. Ну что? – спросил военком у офицера, видя, что тот уже закончил. – Нет?

– За последние пять лет Соколов к нам не обращался. Может, раньше, но это надо искать в архиве.

– Искать не надо, а помочь мы обязаны. Займитесь-ка этим делом.

– Есть! – Офицер вышел.

– Я бы сам занялся, но тоже вот в отпуск ухожу.

Устал. – Военком провел ладонью по лицу, словно хотел снять усталость. – А скоро опять призыв. Раньше, когда призывали раз в год, нам и то нелегко было. А сейчас два раза в год, а в штат ни одного человека не добавили, вот и крутимся до изнеможения.

Тут меня осенило.

– Хотите поехать в Сочи? В санаторий имени Ворошилова?

– А кто мне даст путевку? Это у вас, на кораблях и в частях, нетрудно достать, а военкоматам дают в последнюю очередь.

Я достал путевку и положил ее перед военкомом.

– Вот, можете заполнять. Но с условием, что вы достанете другую – гражданскую. И куда-нибудь недалеко.

– Гражданскую я любую достану, тем более недалеко. Куда вы хотите?

– Не я. Соколова бы отправить подлечиться.

– Вот оно что! Ну хорошо, попробуем. Пожалуй, ему больше всего подойдет Тургояк. Сейчас узнаем. – Он куда-то позвонил и договорился о путевке в санаторий «Тургояк». – Через час привезут. Спасибо, вы меня просто выручили, я уже шесть лет у моря не был.

– Пожалуйста. Ну, а как с комнатой для Соколова?

– Обменять на первый этаж будет нетрудно. Пусть еще месяц-другой потерпит. А вообще-то, пока принесут путевку, сходили бы вы сами к этой мегере в исполком, мы ей уже надоели, а вы командир части, нажмите на нее посильнее.

Я посмотрел на часы. Анюта ждет уже сорок шесть минут, я ведь не собирался в военкомат. Пообещав зайти за путевкой попозже, я выбежал из военкомата.

На углу проспекта Ленина и улицы Кирова Анюты не оказалось. Я обошел все отделы гастронома, там ее тоже не было. Решив, что она уехала домой, отправился в исполком. Но тут меня окликнули. Анюта сидела в кафе-мороженое.

– Шестую порцию доедаю, – сказала она. – Если у меня будет ангина, то виноват в этом будешь только ты. А вот мясо уже оттаяло.

И верно, из авоськи капало.

– А знаешь, в Сочи мы не поедем, – сообщил я. – Все равно нам через две недели возвращаться. И в деревне надо погостить. Так что путевку я уже отдал.

Я думал, что это сообщение огорчит Анюту, но она даже обрадовалась:

– Очень хорошо, не надо никуда спешить. И еще знаешь что? Ты извини, но я женщина, мне хочется, чтобы все было как надо. Я хочу сшить белое свадебное платье. Или в нашем возрасте это уже неприлично?

– Валяй, если тебе так хочется, – согласился я. – Слушай, а может, попа позвать?

– Вот ты смеешься, – обиделась Анюта, – а мне хочется. Называй это мещанством или как тебе вздумается, а мне нравится, когда в белом платье и с фатой. В этом что-то есть.

– Ну и шей, я ведь не возражаю.

– В таком случае, зайдем в ателье. Тут недалеко.

– Иди одна, а мне еще в райисполком нужно по одному делу.

– Хорошо, пойдем вместе в райисполком, а потом в ателье, – предложила Анюта. – А то ты опять куда-нибудь запропастишься.

– В таком случае, держись за этого парня, не пропадешь. – Я предложил ей руку.

* * *

Заведующая райжилотделом, крашеная блондинка лет тридцати пяти, величественная, как статуя, слушала меня холодно и нетерпеливо барабанила по столу лакированными коготками. Когда я закончил, вздохнула:

– Ох уж эти инвалиды! Ведь тридцать лет прошло, а они все еще клянчат!

– Но они все эти тридцать лет войну с собой носят, – напомнил я, едва сдерживаясь, чтобы не накричать на эту крашеную куклу. – У Соколова осколок в голове, частые приступы. Вот почему ему нужен первый этаж. И не такая уж сложная проблема обменять ему комнату.

– А вы не беритесь судить о том, чего не знаете, – одернула она меня. – Я восемь лет сижу на этом месте и знаю, что сложно, а что нет.

«Сколько же ты крови попортила людям за эти восемь лет?» – мысленно спросил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не спросить об этом вслух.

– Пусть сам придет и подаст заявление. Нечего адвокатов подсылать.

– Во-первых, он у вас был и вы ему отказали. Во-вторых, я не адвокат, а командир части, где служит его сын…

– Вот и командуйте в своей части! – оборвала она меня и встала, намекая, что аудиенция окончена.

Я понял, что разговаривать с ней бесполезно и вышел не попрощавшись.

– Ну что? – спросила Анюта, ожидавшая меня в приемной.

– Не представляю, как жили при матриархате, – попробовал отшутиться я. – Баба у власти – это страшнее войны.

– Нет, ты все-таки расскажи, – настаивала Анюта.

Я вкратце передал наш разговор с заведующей. Анюта решительно встала:

– Идем к председателю! – и потянула меня за рукав.

В приемной председателя было много народу, я понял, что ожидать здесь придется долго.

– Ничего, я все-таки депутат горсовета, что-нибудь придумаем, – утешила Анюта. Она подошла к секретарше, что-то шепнула ей, та кивнула и скрылась за обитой дерматином дверью. Вскоре вышла и кивком пригласила нас в кабинет председателя. Навстречу нам из-за стола поднялся сухощавый мужчина в светлом костюме, застегивая на ходу пуговицы пиджака.

– Анна Ивановна? Какими судьбами?

Он пожал Анюте руку и вопросительно посмотрел на меня.

– Это мой муж, – представила меня Анюта. – Вернее, пока жених.

– Очень приятно. Поздравляю. – Председатель пожал мне руку и жестом пригласил садиться. – Прошу!

Когда мы уселись, спросил:

– Так чем могу быть полезен?

Анюта заставила меня изложить суть дела. Я постарался сделать это по-военному кратко, без эмоций, но Анюта перебила:

– Представляете, она сказала: «Тридцать лет после войны прошло, а они клянчат!» Сколько же обиженных и оскорбленных людей уходит отсюда?

– Да, на нее много жалоб, – сказал председатель. – Женщина она энергичная, но жестковатая. Работа у нее тоже нелегкая. К сожалению, жилищная проблема по-прежнему остается одной из самых больных. Впрочем, это не оправдывает ее грубости. Видимо, придется на ближайшей сессии ставить вопрос о ее пребывании на этом посту. А пока я вам могу пообещать заняться этим лично. Впрочем, зачем откладывать? – Он подошел к столу и нажал кнопку звонка. В двери появилась секретарша, и председатель сказал ей: – Попросите, пожалуйста, Светлану Сергеевну.

Она пришла минуты через две, увидев нас, усмехнулась и спросила:

– Пожаловались?

– Вот что, Светлана Сергеевна, – сказал председатель. – Этому Соколову, о котором вам говорил товарищ, подыщите комнату в первом этаже и где-нибудь на тихой улочке. Срок – три дня. Через три дня покажете мне ордер. Ясно?

– Я могу сделать сегодня. В соседнем доме есть свободная комната.

– Тем лучше. Оформляйте, потом проведете через депутатскую комиссию, думаю, там возражений не будет. А в половине шестого прошу обязательно заглянуть ко мне.

– Хорошо, – смерив нас презрительным взглядом, заведующая удалилась.

– Спасибо, – поблагодарил я председателя и встал.

– Торопитесь? – спросил он.

– Торопимся. Да и у вас в приемной народу много, – ответила за меня Анюта.

– Теперь уедете от нас? – спросил ее председатель.

– Придется.

– Жаль! Кто же вас заменит?

– Свято место не бывает пусто. И незаменимых людей нет.

– Вот это неверно. Есть незаменимые! – воскликнул председатель. – Вот Арзамасцев от нас уехал. Кем его можно заменить?

– Арзамасцева, пожалуй, не заменишь. Но это же редчайший талант.

– Вот именно.

Я не знал, кто такой Арзамасцев, но тоже был убежден, что есть люди незаменимые.

Может, этот председатель тоже незаменим на своем посту?

16

Когда в полном составе явилось семейство Паншиных, у нас еще ничего не было готово. Нина стала помогать Анюте лепить пельмени. Колька опять занялся моей мичманкой, а нам с Венькой было поручено накрыть на стол.

– А знаешь, старик, я сегодня все-таки ознакомил директора и секретаря парткома со своим сочинением, – сообщил Венька.

– Ну и как они?

– Сначала переполошились, а потом ничего, остыли, стали шевелить извилинами. Секретарь осторожничал, в основном помалкивал, а директор больше, чем на половину, не соглашался сократить штат инженеров. Вызвали главного конструктора, и он неожиданно поддержал меня. У него башка светлая.

– Ну, с такой огневой поддержкой можно идти в атаку.

– Не скажи. Информация о моем предложении просочилась в бюро, на меня уже накатали жалобу, и двое наших понесли ее в горком партии. Между прочим, одного из них я предлагаю оставить, он мужик толковый, но и его втянули в эту заваруху.

– Ничего, держи хвост морковкой. Как Мишка реагирует?

– Он-то не сомневается, что его оставят. Похлопывает меня по плечу, подбадривает, тоже про морковку упоминал. И знаешь, я не решился ему сказать. Пожалуй, пожалел. Мне его почему-то жаль.

– Как говорится, пожалел волк овцу, а потом скушал.

– Сам он себя всю жизнь кушает. Ну какой из него ученый? Как молодые девчонки поголовно мечтают стать актрисами, так теперь молодые инженеры правдами и неправдами рвутся в науку. Наука и мода, казалось бы, несовместимые понятия, а вот стало модным писать диссертации – и все тут. Не важно, на какую тему и какой от этого будет прок, лишь бы защитить. И ведь защищают! Не открытия, а темы. Вот тебе сегодня сообщение о защите двух диссертаций. – Венька взял с тумбочки газету. – Одна тема такая: «Газета „Знамя“ в борьбе за коллективизацию». И за этот обзор районной газеты человек станет кандидатом наук. А что он открыл? В лучшем случае обобщил опыт, уже не нужный, потому что коллективизацию мы закончили сорок с лишним лет назад. Вот и Мишкина диссертация об организации поточного производства – устаревший опыт, не более. Да, не везде еще налажено поточное производство, его надо внедрять, но при чем тут наука и прогресс? А под прикрытием термина «научно-технический прогресс» нередко протаскиваются псевдонаучные идеи столетней давности.

– Но ведь есть же идеи, которые не осуществлены, незаслуженно забыты, – возразил я.

– Есть и такие, – согласился Венька. – И я безусловно за их возрождение и осуществление. Но зачем возвращаться к тем, которые опровергнуты практикой?

– Как я понял, Мишкина-то идея не опровергнута.

– Да не его же это идея! Это перепевы давно известного. Мишка не ученый, а профанатор.

– Он-то о себе иного мнения.

– В этом его трагедия, – вздохнул Венька.

– А мне он показался вполне самодовольным.

– Этого у него хоть отбавляй. Не знаю, что там решит горком, а Мишке я завтра все-таки скажу.

– Да, так, пожалуй, честнее. А на свадьбу я его все же позову, – сказал я.

Венька исподлобья посмотрел на меня и не спросил, а лишь облегченно констатировал:

– Значит, отважились. Наконец-то. Поздравляю. А мы уж все извелись из-за вас. И какого дьявола вы столько лет тянули?

– Сам не знаю. Так получилось. Ты обзвони-ка всех наших, сообщи, что двадцать первого июля раб божий Виктор Николаев соизволил положить свою жизнь на алтарь супружества. Антонину Петровну тоже пригласи. А мы с Анютой завтра уедем в деревню. Где бы ни летала птичка, а все равно ее тянет к родному гнезду. Хочется побродить по знакомым тропиночкам, по лугам и березовым колкам.

– Соскучился?

– Да. По-моему, только моряки и умеют по-настоящему скучать по земле.

– Ну, это ты загнул. А может, и нет. Я ведь никогда не уходил в море, не знаю, что вы там чувствуете. А верно, что? – с интересом спросил Венька.

И в самом деле: что? Я как-то не думал об этом. В море испытываешь сразу много чувств: и радость, и грусть, иногда озлобление, но нередко и восторг. Тоску тоже. Ожидание. Свободу. Прилив сил. Что еще?

Лишь подумав, я сказал:

– Ответственность.

Венька удивленно посмотрел на меня. Тоже подумал и сказал:

– Может быть, у вас это, и верно, более обостренно чувствуется. Но ее, брат, везде надо чувствовать. Без этого у нас ничего не может быть в будущем.

А ведь он более глубок, чем я думал, хотя никогда не считал его мелким. Жаль, что нам опять не придется жить в одном городе. Только со временем начинаешь понимать, что надо особенно ценить старых друзей, ибо со временем новые заводятся все труднее.

– Как там у вас? – спросила из кухни Анюта. – Мы уже заканчиваем. Я ставлю воду.

Вскоре она вошла с подносом дымящихся пельменей, и все сели за стол. Видимо, Анюта уже сообщила Нине о предстоящей свадьбе, и они обсуждали, где ее лучше справлять. Нина предлагала в «Южном Урале», но Анюта не хотела в ресторане, а дома тесновато.

– А как ты думаешь? – спросила она меня.

– Мне все равно, лишь бы поменьше хлопот.

– Вот я и предлагаю в ресторане, чтобы не возиться, – сказала Нина. – Да и что кроме колбасы и сыра сейчас в магазинах купишь?

– Это верно, – согласилась Анюта, – но если уж ресторан, то поскромнее, без помпы…

Зазвонил телефон. Анюта взяла трубку, и лицо ее сразу стало озабоченным. Она долго слушала, что ей там говорили, потом спросила:

– Когда? Так скоро? Да, я понимаю. Это всегда неожиданно. Хорошо, через час я буду готова.

Положив трубку, она постояла в задумчивости, тряхнула головой и грустно улыбнулась.

– Что-нибудь случилось? – спросил я.

– Да. И мне надо срочно уезжать.

– Надолго?

– Не знаю. Во всяком случае, свадьбу придется отложить. Пока я даже не могу сказать, на какой срок. Может, на месяц, а может, и на два.

– Но у тебя же отпуск! Почему ты не соизволила им, – я кивнул на телефон, – объяснить это? В конце концов они могли послать кого-нибудь другого, если уж так горит.

– Горит, Витя. Видите ли, ребята, в Астрахани – вспышка холеры. А я – инфекционист. К тому же у меня опыт. Я работала в Индии, Иране, Афганистане. Так что посылать кого-то другого нет смысла. Тут все верно, и ничего не поделаешь. Они даже выделили мне специальный самолет. Через час за мной приедет машина, надо собираться. – Она открыла шкаф и достала чемодан.

– Может, и мне с тобой?

– Нельзя. Город закрыт, тебя просто не пустят. Да и зачем тебе рисковать?

– Но ты-то рискуешь?

– Это моя работа. И давай больше не будем говорить на эту тему. Нина, опусти еще варево, я тоже поем немного. – Она стала снимать с вешалок и укладывать в чемодан вещи.

Нина ушла в кухню, а Венька спросил:

– Тебе-то самой не страшно?

– Волков бояться – в лес не ходить.

– Так-то оно так. – Венька встал из-за стола, заложил руки в карманы, походил по комнате, остановился над Анютой, постоял и удивленно сказал: – Вон ты какая! Я всегда знал, что в тебе есть что-то такое, но не знал, что именно.

– Ну и что ты во мне обнаружил? – спросила Анюта, захлопывая чемодан и разгибаясь.

– Ответственность. – Венька посмотрел на меня почему-то торжествующе. – А ты шляпа!

– Да, кстати, шляпу-то я чуть не забыла, – спохватилась Анюта. – Там сейчас такая жара…