Текст книги "Дело Кольцова"

Автор книги: Виктор Фрадкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Будучи таким образом завербован Мальро для французской разведки, я в ряде откровенных бесед дал ему характеристику положения в СССР, в городе и в деревне, внутрипартийной жизни и обрисовал отдельных, интересовавших его деятелей, политических, военных и хозяйственных, их настроений за и против советской власти, за и против войны, за и против военной помощи Франции, за и против Германии.

(4) Перейдя после этого на откровенную ногу с организовавшим мою вербовку Эренбургом, я ознакомился со «штабом» людей, служащих ему для связи и для выполнения поручений, которые он получал из Москвы от Бухарина. В этот «штаб» входят: эмигрант Путерман, журналист О. Савич, оставивший СССР в 1925 году, испанец-анархист Герасси и его жена, полька-галичанка Стефа. С Бухариным Эренбург дружен еще со школьной скамьи, и они взаимно всегда помогали друг другу. Во время гражданской войны Бухарин устроил проезд Эренбурга из белогвардейской Грузии в дипломатическом вагоне через Москву в Берлин. Став редактором «Известий», Бухарин в его лице получил удобного представителя в Париже. В Москве агентами Эренбурга являются Валентина Мильман, писатели Бабель, Лидин, Лапин и Хацревин, передающие ему информацию через Мильман. В колонии Эренбург был связан с Членовым и Навашиным. Впоследствии, в 1935 году, при приезде Бухарина в Париж, Эренбург организовал ему связь с эмигрантами.

От Мальро я узнал, что А. Толстой, в период своей эмиграции, тоже был завербован французами и англичанами и, кроме того, используя поездки за границу, поддерживает свои прежние связи с русскими белогвардейцами, в частности, во время конгресса Толстой поселился отдельно от других советских делегатов и принимал у себя белых. Придя к нему один раз без предупреждения, я застал у него семью Шаляпиных, француза Вожеля и Н. А. Пешкову (невестку Горького).

(5) Вожель, разведчик по русским делам, журналист, был близок в полпредстве с Розенбергом, Сокохиным, Гиршфельдом и б. Графом Игнатьевым, сейчас находящимся в Москве на военной службе. Московские друзья и осведомители Вожеля – В. Михайлов (редактор «Журналь де Моску», Толстой и Мейерхольд. В Париже Вожель снабжал Толстого деньгами и постоянно угощал его. Вожель работал в контакте с Мальро и Эренбургом, которые связали его со мной. Вожель сопровождал министра Лаваля в Москву.

Конгресс писателей прошел целиком под руководством Мальро, предоставившего формальное председательствование Андре Жиду. Во время конгресса Мальро и Жид предъявляли ультиматум – вызова в Париж их друзей Бабеля и Пастернака. Так как я не в силах был провести это, они лично отправились к полпреду В. Потемкину и через него добились этого.

После конгресса, весной 1936 года Мальро приехал в СССР. Здесь он посетил со мной А. Андреева, Г. Димитрова, А. Косарева, затем вместе со своим младшим братом, Бабелем и мною поехал в Крым к Горькому, где пробыл три дня. Горький был в восторге от широчайших планов завоевания мира через интеллигенцию, развернутых Мальро, и целиком одобрил их. Мальро уехал, оставив в Москве своего брата, Роллана Мальро, который поселился на квартире у Бабеля. Я информировал Андре Мальро обо всем, что знал в данный момент. Затем я начал оказывать младшему Мальро содействие по его внедрению в советскую жизнь, но вскоре начались события в Испании и я уехал.

В Париже я застал Мальро организующим французскую неофициальную помощь испанским республиканцам. Так как сообщение было в этот момент прервано, он сказал, что предоставит мне для перелета военный бомбовоз, и, действительно, на другой же день дал мне «Потез», на котором я перелетел Пиренеи. Он сам прилетел следом за мной в Барселону, а затем в Мадрид, где развернул свою интернациональную эскадрилию. На первых порах она играла некоторую роль, но затем разложилась, так как состояла из всякого международного уголовного и шпионского сброда, вдобавок, плохой летной квалификации. У Мальро начались конфликты с Марти, с правительством, с компартией, он разругался со всеми и уехал до 1937 года, когда он появился на втором конгрессе писателей. Здесь у меня с ним произошел конфликт из-за Андре Жида. Я предложил, чтобы кто-нибудь из французов отмежевался от этой клеветнической книжки. Друг Жида, Мальро, как председатель французской делегации, не только отказался допустить это, но потребовал, чтобы вопрос о Жиде вообще не подымался на конгрессе. Тогда я обратился к испанцу Бергамину, который огласил на конгрессе заявление о книжке Жида от имени испанской и южно-американской делегаций. Это привело Мальро в ярость, и мы перестали с ним разговаривать до последней встречи в Париже.

В сентябре в Мадриде ко мне явился Луи Фишер, приехавший как корреспондент американской печати, напомнил мне о рекомендации Радека и предложил обмениваться информациями. Он также многозначительно добавил: «Я надеюсь, что вы мне будете помогать здесь, как в Москве помогали Уманскому и Миронову». Этим он дал понять, что знает о моей шпионской связи. Я обещал информировать его о том, что знаю. Он уже был связан с Розенбергом, его старым знакомым. При ближайших нескольких встречах я рассказал ему о скрытой борьбе между Ларго Кабальеро и коммунистами, официально поддерживавшими его, далее – о затруднениях при взятии Алькасара, о прибытии первого советского парохода с продовольствием (до опубликования об этом в печати). Он интересовался перспективами военной помощи со стороны СССР. Я ему разъяснил, что она может быть только в случае организации в Испании регулярной армии. Я его также познакомил с военным атташе Горевым и его помощником Ратнером.

В связи с приближением фашистов к Мадриду и переездом правительства Фишер вскоре уехал в Валенсию. Здесь он поселился у Негрина, министра финансов и впоследствии главы правительства, которого знал ряд лет по Америке и стал его советником. Он взял на себя также снабжение интернациональных бригад. В Валенсии Фишер связался через полпреда Розенберга с советскими военными, в частности, с Берзиным, Мерецковым, с представителями НКВД Никольским («Орлов») и Белкиным. Вообще связи и осведомленность его были огромны. Примерно в январе 1937 года он приехал на несколько дней в Мадрид и познакомился у меня с Павловым Д. Г., командовавшим бронетанковыми силами. Вместе они посетили и осмотрели интернациональный батальон (или роту) танковой бригады. Затем он уехал, сначала в Женеву, с Негрином, затем в Америку – ибо, как он сказал «У меня там беспризорный Костя (Уманский)». Фишер, являясь, по словам Миронова и Никольского, американским шпионом, по-видимому, имеет связи и с Германией.

Я оказал в Испании покровительство также Кармену Р. Л., связанному со мной еще по «Огоньку» в Москве, репортеру и кинооператору.

Тыл Испании был в это время настоящей ярмаркой шпионов всех стран. Сюда перебрался, расположившись в Барселоне, Эренбург со своим «штабом». Савича он устроил на службу в ТАСС, Путерманаº – в военную цензуру, Стефу держал при себе секретарем, а ее муж определился в разведывательное управление. Личные связи Эренбурга были особенно сильны среди анархистов. С ними он вел переговоры от имени Антонова-Овсеенко, при котором состоял. Осенью 1937 он вернулся в Париж. Здесь мы виделись втроем с ним и Мальро и примирились после конфликта на конгрессе. Мальро просил меня по приезде в Москву отослать оттуда его брата, так как обстановка там и его пребывание становятся опасными. Я это ему обещал и сделал.

Весну 1938 года Эренбург провел в Москве (о встречах и разговорах с ним в этот период я уже показывал). Уезжая, он указал мне на Валентину Мильман, которая осуществляла связь между ним и его группой в Москве и просил, если будет что-нибудь важное, передать через нее. Он передал привет от Мальро, который опять уехал в Испанию.

В мае 1938 года в Москве позвонил Луи Фишер и попросил заехать, так как он приехал только на два дня и через час уезжает. Я говорил с ним минут 10 (в передней) – в комнатах шла укладка. Он сказал, что приехал за семьей, но она не получает паспортов на выезд, хотя Ежов обещал ему дать их. Задержка (или отказ) в выдаче паспортов его крайне тревожила, так как его семья дружила с семьей уже арестованного Миронова. В Москве он успел, по его словам, повидать только Литвинова. Он торопился в Париж и в Испанию, к Негрину, советником и агентом по закупке оружия он по-прежнему состоял. Он предполагал вскоре опять вернуться в Москву за семьей и тогда поговорить подробно об Испании. На этом связь с ним закончилась.

Таким образом я признаю себя виновным:

1) В том, что, будучи завербован Радеком К. Б., передавал с 1932 по конец 1934 года шпионскую информацию германским журналистам через посредство Миронова Б. М., при участии и содействии Уманского К. А.

2) В том, что покрывал и содействовал М. Остен в ее связи с антисоветскими шпионскими элементами в среде немецких эмигрантов.

3) В том, что, будучи завербован Мальро А. и Эренбургом И. Г., сообщал им с 1935 по 1937 год шпионские сведения для французской разведки.

4) В том, что оказал содействие американскому шпиону Луи Фишеру в Испании с 1936–1937 году и сообщал ему шпионские сведения о помощи СССР Испании.

ВСТАВКИ

Радек правильно учел мою мелко-буржуазную психологию и авантюризм. Я устремился по указанному им направлению и втянулся в этот политиканско-шпионский кружок. Вскоре у меня установилась тесная связь с работавшим тогда в Отделе Печати Наркоминдела Уманским.

Миронов говорил, что инкоры имеют представление о некоторых из этих лиц, но им важно мое мнение, как хорошо разбирающегося в людях и знающего обстановку, в которой они работают. Это помогало им ориентироваться.

Виноградов Б. Д., работавший в этот период секретарем полпредства в Берлине, иногда наезжал в Москву и наряду с докладами в Наркоминделе, всегда делал доклады Радеку, который ему очень покровительствовал. Он также примыкал к числу «энтузиастов германо-советского сближения». В последний раз он появился в январе 1938 года и рассказал, что был исключен из партии, но восстановлен и вновь послан за границу, по указанию Ежова Н. И., которому оказывал за границей важные услуги.

Он также просил совершенно объективно сказать ему, каковы сейчас шансы Троцкого и его людей в СССР. Я ответил, что совершенно объективно эти шансы равны нулю. Он сказал, что таково мнение и его французского правительства.

В другой раз, в 1937 году, приехав вместе с женой Людмилой Крестинской (племянницей Крестинского Н. Н.), Толстой поселился вместе с Марией Бенкендорф-Будберг, своей старой приятельницей, агентом Интеллиженс Сервис, известной по делу Локкарта.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА КОЛЬЦОВА МИХАИЛА ЕФИМОВИЧА от 16-го мая 1939 года

Вопрос: Будучи изобличенным в изменнической деятельности, вы признали, что на протяжении ряда лет вели шпионскую работу в пользу некоторых иностранных разведок. Вы, однако, продолжаете умалчивать о ряде существенных фактов и обстоятельств вашей предательской деятельности.

Вам предлагается дать подробные и исчерпывающие показания о всех ваших преступных действиях и связях?

Ответ: В своих предыдущих показаниях, я в общих чертах рассказал следствию о своих преступлениях перед партией и страной, допускаю, что я мог кой-какие обстоятельства и факты упустить, в процессе дальнейшего следствия я попытаюсь это восполнить.

Вопрос: Мотивы ваших «упущений» нам ясны. Предупреждаем вас, что при попытках с вашей стороны стать на путь ложных или не до конца искренних показаний, мы изобличим вас и заставим рассказать правду?

Ответ: Я согласен правдиво отвечать на поставленные мне следствием вопросы. Запирательство я прекратил и то, в чем я виновен – признал.

Вопрос: В чем конкретно вы признаете себя виновным?

Ответ: Я виновен в том, что начиная с 1923–24 г.г. разделяя по существу взгляды троцкистов, я скрывал это от партии.

Я виновен также в том, что в 1932 г. был привлечен РАДЕКОМ к антисоветской работе и в течение ряда лет снабжал германские разведывательные органы шпионскими сведениями.

Я виновен далее в том, что став на путь предательства интересов советского государства, я впоследствии в 1935–36 г.г. дал согласие вести шпионскую работу и в пользу французской разведки и такую работу вел.

Я виновен, наконец, в том, что оказывал в 1936–37 г.г. содействие и снабжал шпионскими сведениями американского журналиста Луи ФИШЕРА.

Вопрос: Начнем с существа вопроса – вашей шпионской деятельности. Расскажите подробно о всех фактах вашего предательства?

Ответ: Мне придется начать с некоторых обстоятельств, предшествовавших моей непосредственной шпионской работе.

Вопрос: Можете начать с этого, только покороче. Нас интересуют конкретные факты вашего предательства.

Ответ: Мое сползание с партийных позиций началось задолго до того, как я оказался по ту сторону баррикад – в лагере контрреволюции.

Мелко-буржуазное происхождение и воспитание, а главное враждебное антисоветское окружение, в котором я находился в период Октябрьской революции, предопределило мое недоверчиво-враждебное отношение к пролетарской революции, что впоследствии, безусловно, сыграло известную роль в том, что я оказался в рядах врагов советской власти.

Начав с работы в Наркомпросе, под руководством А. ЛУНАЧАРСКОГО, я был восхищен его «свободными» либерально-примиренческими взглядами в отношении целого ряда враждебных Советскому государству фактов и явлений и, в частности, его благодушным отношением к буржуазной литературе и прессе, даже если они были антисоветского направления и нападали на Советскую власть. Это отношение и взгляды на враждебную Советской власти буржуазную печать я воспринял, как должное.

Вопрос: Это были не только взгляды. Известно, что вы выступали в буржуазной печати с контрреволюционными клеветническими статьями против политики Советской власти?

Ответ: Да, подобные мои взгляды не оставались только взглядами. Работая в советских органах, я одновременно нападал на эти органы на столбцах буржуазных газет. На практике это выражалось в том, что в 1918–19 г.г., сотрудничал в буржуазных газетах: в киевской газете «Эхо», издаваемой бульварным антисоветским литератором ВАСИЛЕВСКИМ, и в газетах «Наш путь», «Вечер» и журнальчике «Куранты», носивших также антисоветский характер. Я поместил в них ряд статей враждебного антисоветского содержания, по поводу репрессий, которые советская власть применяла к своим врагам, я описывал «душные минуты, проведенные в чрезвычайке» и прочие клеветнические небылицы о советской жизни.

Начав позднее работу в советской печати, я сохранил элементы той же мелко-буржуазной психологии и враждебности пролетарской диктатуре, которая впоследствии не раз приводила меня к другим антипартийным и антисоветским преступлениям.

В 1923 г. и в 1924 г. я систематически помещал в «Огоньке» хвалебного характера очерки и снимки ТРОЦКОГО, РАДЕКА, РЫКОВА, РАКОВСКОГО «за работой». Из видных троцкистов у меня в период 1923–1924 г.г. начались встречи с РАКОВСКИМ и РАДЕКОМ, являвшихся в моих глазах тогда людьми авторитетными, оказавшими на меня вредное политическое влияние.

Вопрос: В чем выразилось это политически вредное влияние. Вы стали троцкистом?

Ответ: В том, что я по целому ряду вопросов стал разделять точку зрения троцкистов и был несогласен с партийной политикой в этих вопросах. Таковыми были вопросы о советской и партийной демократии, которые мне казались недостаточными; о положении интеллигенции, которая представлялась мне находящейся в загоне; о советской международной политике, которую я считал слишком пассивной, ведущей страну к изоляции, и самое главное о борьбе с врагами партии и народа, которую я находил слишком суровой и немилосердной.

Вопрос: Говорили ли вы партии об этих ваших «сомнениях»?

Ответ: Нет, открыто я по этим вопросам не выступал.

Вопрос: Стало-быть скрывали свое несогласие с политикой партии и сочувствие троцкистам?

Ответ: Да, скрывал.

Вопрос: Стало-быть вы уже в 1923–24 г.г. были обманщиком, двурушником в партии? Так?

Ответ: Да, это верно.

Вопрос: Но вы и здесь не договариваете, ваша роль уже и в тот период не ограничивалась только пассивным двурушничанием?

Ответ: Организационно я тогда с троцкистами связан не был. Единственным моим практическим шагом в смысле оказания содействия троцкистам явилась усиленная популяризация мною ТРОЦКОГО и его приспешников на страницах журнала «Огонек» после издания контрреволюционной книги «Уроки Октября» и полученного им в связи с этим отпора в партии.

Эти мои троцкиствующие взгляды продолжались у меня и в 1927–28 г.г., они еще более усилились и укрепились во мне в период 1931–32 г.г. и вызвали во мне настроения недовольства и вражды против руководства партии.

В это время в журналистской среде появился РАДЕК, вернувшийся из ссылки, с ним я начал периодически встречаться. Выступая внешне, как раскаявшийся оппозиционер, РАДЕК вначале и со мной взял такой же тон, однако, встречаясь со мной от времени до времени и нащупав мои антисоветские настроения, найдя во мне сочувствие, РАДЕК стал раскрывать передо мной свое истинное лицо.

Мое близкое общение и откровенные разговоры с РАДЕКОМ показали мне, что «раскаяние» РАДЕКА, его «ортодоксальность» – только внешняя маскировка, за которой скрывается старый кадровый троцкист, резко враждебно настроенный к политике партии, ненавидящий руководство партии.

Вопрос: Вы знали не только настроения РАДЕКА, для вас не было секретом его преступная практическая работа. Расскажите об этом?

Ответ: Вначале я о практической стороне его антисоветской деятельности не знал, но по мере того, как РАДЕК втягивал меня в проводимую им антисоветскую работу – это для меня становилось ясным.

Вопрос: Ближе к делу. Как вы связались с РАДЕКОМ по антисоветской работе?

Ответ: Антипартийные, антисоветские разговоры со мной РАДЕК начал сперва с критики текущей политики Советского правительства, якобы упускающего важные международные позиции.

Он выдвигал тезис, что близкая связь СССР с буржуазно-демократическими государствами внесла бы много передового в отсталую советскую жизнь. Я соглашался с ним так, как питал большую симпатию к прелестям буржуазно-парламентского режима и был готов оказывать содействие проникновению их в СССР.

РАДЕК далее стал доказывать мне, что во внешнем капиталистическом мире единственным природным союзником СССР является Германия, что Рапаллский договор'– величайший документ советской истории, что Германия всегда будет надежной опорой и что связь с ней надо держать и крепить во что бы то ни стало.

Из дальнейших бесед с РАДЕКОМ я узнал, что существует группа «энтузиастов советско-германской дружбы», которая борется за нее неустанно, что он является покровителем этой группы и что мне следует к ней примкнуть. Как участников этой группы он мне назвал: ШТЕЙНА Б.Е. УМАНСКОГО К.А., ГНЕДИНА Е.А., МИРОНОВА Е.М., ВИНОГРАДОВА Б.Д. Эти люди, – объяснил он, – накопили важные связи с немцами, и политически необходимо эти связи питать изнутри страны, в чем я, КОЛЬЦОВ, могу им помочь.

Вопрос: Какие цели преследовала эта группа и в чем реально должно было выразиться ваше содействие ей?

Ответ: Группа эта работала в Наркоминделе и в центральных газетах. Это были люди морально и политически разложившиеся, чуждые политически советской власти и антисоветски настроенные, многие годы жившие или воспитывавшиеся за границей и имевшие там широкие антисоветские связи. Эту группу лиц РАДЕК использовал для своих троцкистских целей в области международной политики.

«Помощь», которая потребовалась от меня, заключалась в регулярной политической информации о внутренней жизни СССР, которая передавалась немецким журналистам – агентам германской разведки. Необходимость этой «помощи» вначале внешне мотивировалась тем, что де, мол, немцы не удовлетворяются официальной информацией, и для поддержания с ними хороших отношений нужно давать им подлинную картину, реальные факты и оценки, держать их в курсе политической жизни страны.

В дальнейших разговорах РАДЕК стал подчеркивать, что де я со своими способностями могу очень выдвинуться на этом деле, сыграть большую роль, так как УМАНСКИЙ и другие – узкие профессионалы-наркоминдельцы, а он и я вносим сюда «свежий политический воздух».

Вопрос: И вы согласились стать шпионом?

Ответ: РАДЕК правильно учел мою мелко-буржуазную психологию и авантюризм. Я устремился по указанному им направлению, вначале не зная еще полностью, какие цели им преследуются, и втянулся, в этот политиканско-шпионский кружок. Вскоре у меня установилась теснейшая связь с работавшими тогда в отделе печати Наркоминдела – УМАНСКИМ и его помощником – МИРОНОВЫМ. Нередко к нам присоединялись РАДЕК и ГНЕДИН. В разговорах критиковалась и высмеивалась внешняя политика СССР и распространялась клевета на руководство партии.

При ряде таких разговоров присутствовал американец – журналист Луи ФИШЕР, близкий друг УМАНСКОГО, оказавшийся, как об этом мне впоследствии стало известно, крупным агентом американской разведки. О нем я более подробно остановлюсь ниже.

Вопрос: Ваша вражеская работа не ограничивалась только злопыхательством по адресу партии и советской власти.

Вам придется рассказать о вашей практической изменнической работе, которую вы проводили?

Ответ: Практически мое участие в этой шпионской группе выразилось в том, что я через МИРОНОВА сообщал агентам германской разведки ОСТУ, БАСЕХЕСУ и друг, шпионам, работавшим в качестве корреспондентов германских газет, о различных, известных мне, неопубликованных распоряжениях правительства; о назначениях и смещениях партийных и советских работников, о намеченных важных выступлениях газеты.

Я дополнял эти сведения комментариями, т. е. сообщал известные мне причины того или иного назначения или смещения; давал подробные характеристики советских деятелей, тех, кто интересовал немцев, оценки их влиятельности, веса и их настроений, в том числе ряд фактов компрометирующего характера в отношении ряда лиц.

Помню, например, что я сообщал о ШВЕРНИКЕ, МЕХЛИСЕ, ПОСТЫШЕВЕ, КОСАРЕВЕ, ЯКОВЛЕВЕ, БУБНОВЕ и КОСИОРЕ.

Я передавал также подробную информацию об интеллигенции, ее отдельных представителях, например, о бывш. президенте Академии КАРПИНСКОМ, В. МЕЙЕРХОЛЬДЕ, В. НЕМИРОВИЧЕ-ДАНЧЕНКО, А. ТОЛСТОМ, О. ШМИДТЕ и других.

МИРОНОВ говорил, что немцы имеют представление о некоторых из этих лиц, но им важны мои характеристики, как хорошо разбирающегося в людях, знающего обстановку и имеющего доступ в среду ответственных партийных и советских работников.

Эти шпионские сведения я сообщал МИРОНОВУ при личных встречах, у меня на квартире, а иногда в редакции.

Вопрос: А вы расскажите, с кем из агентов немецкой разведки вы были непосредственно связаны. Назовите их фамилии?

Ответ: С БАСЕХЕСОМ и ЮСТОМ я был лично знаком, но я избегал встреч с ними и непосредственной передачи им шпионских материалов, боясь скомпрометироваться. МИРОНОВУ это было легче делать, так как он работал в Наркоминделе и его связь с иностранными корреспондентами казалась вполне естественной.

Вопрос: Вы скрываете свою связь с агентами германской разведки?

Ответ: Нет, я говорю так, как было.

Вопрос: Как долго продолжалась ваша шпионская связь с немцами?

Ответ: Передача мною шпионской информации для немцев продолжалась до сентября 1933 года, когда я уехал в Париж. После моего возвращения МИРОНОВ, непосредственно осуществлявший шпионскую связь с немцами, по поручению РАДЕКА, а впоследствии сам РАДЕК и УМАНСКИЙ обратились ко мне с требованием продолжить мою шпионскую информацию немцев. Несколько таких поручений я выполнил, а затем (примерно с ноября 1934 г.) стал уклоняться от этого.

Вопрос: Почему?

Ответ: Потому, что после прихода в Германии к власти фашистов и в связи с резким изменением взаимоотношений между Германией и СССР связь с немцами стала весьма опасной.

Вопрос: Но ведь вы же снабжали немцев политической информацией до ноября 1934 г., а к этому времени, как известно, у власти в Германии уже давно находились фашисты, стало быть до 1934 г. вы работали на фашистов, почему же после этого вы вдруг прекратили эту работу?

Ответ: Я уже и в первое время тяготился своей шпионской работой; когда в 1934 г. РАДЕК, МИРОНОВ и УМАНСКИЙ обратились ко мне с предложением продолжить эту работу, я им прямо сказал, что сейчас опасно вести эту работу.

Вопрос: И что они вам ответили?

Ответ: РАДЕК мне цинично ответил, что об этом надо было мне раньше подумать.

Вопрос: Стало быть вы продолжали шпионскую работу в пользу немцев и после 1934 года?

Ответ: Нет, я отказался от этой работы.

Вопрос: Это ваше заявление явно неправдоподобно. Вы работали как на до-фашистскую Германию, так и на фашистскую. И то и другое – измена родине.

Непонятно, в связи с чем вы якобы отказались от этой работы?

Ответ: Я уже сказал, что к концу 1934 года в стране сложилась такая обстановка, что работать на немцев стало значительно труднее, к этому нужно добавить, что германские журналисты, в том числе те, которым МИРОНОВ передавал шпионские сведения, были к этому времени высланы из пределов СССР.

Вопрос: Вы безусловно врете. Связь с германской разведкой вы поддерживали до последнего времени и об этом вы нам еще покажете. А сейчас расскажите, кто такой Луи ФИШЕР, которого вы выше упомянули?

Ответ: Луи ФИШЕР американец, журналист, имеющий за границей и в Москве очень большие связи. Он был близко связан много лет с УМАНСКИМ и РАДЕКОМ, особенно близок он был с УМАНСКИМ, на которого имел огромное влияние и обращался с ним свысока. УМАНСКИЙ подчинялся его мнениям по всем политическим вопросам и ничего от него не скрывал.

С ФИШЕРОМ я познакомился на квартире у УМАНСКОГО в 1934 г. Он присутствовал и принимал участие в наших антипартийных антисоветских разговорах на квартире у УМАНСКОГО, о которых я выше показывал.

В 1935 году РАДЕК отрекомендовал мне ФИШЕРА, прося оказать ему содействие.

Вопрос: Какое содействие? В чем?

Ответ: ФИШЕР делал неоднократно попытки сблизиться со мной, но я его недолюбливал и эти попытки отклонял. По-видимому, об этом он сообщил РАДЕКУ, так как при встрече с РАДЕКОМ и ФИШЕРОМ в конце 1935 года РАДЕК мне сказал: «Вы напрасно не дружите с ФИШЕРОМ, он стоит того. Он связан с нами, надо ему помогать».

Вопрос: Уточните, о какой связи с ФИШЕРОМ и о какой помощи ему шла речь?

Ответ: Смысл этой фразы состоял в том, что ФИШЕР является доверенным лицом РАДЕКА, МИРОНОВА, ГНЕДИНА и УМАНСКОГО и что я должен снабжать его соответствующей политической информацией, какую давал для немцев.

Вопрос: Иначе говоря, РАДЕК предложил вам оказывать шпионские услуги агенту американской разведки Луи ФИШЕРУ?

Ответ: Да, но должен оговориться, что в то время РАДЕК мне прямо не сказал, что ФИШЕР является агентом американской разведки. Это я понял из характера поручения, которое мне РАДЕК дал в отношении ФИШЕРА. С ФИШЕРОМ, как со шпионом, я столкнулся гораздо позднее.

Вопрос: Когда?

Ответ: В сентябре 1936 года, в Испании.

Вопрос: Как это произошло?

Ответ: В сентябре 1936 г. Луи ФИШЕР приехал в Мадрид, как корреспондент американской печати. Явившись ко мне, он попросил подробной информации о состоянии дел в Испании и о перспективах советской помощи республиканцам, при этом он мне напомнил рекомендацию РАДЕКА, давая мне понять, что ему известен характер моих взаимоотношений с РАДЕКОМ. Я его подробно информировал по интересовавшим его вопросам, в частности о положении в Испании и перспективах советской помощи и обещал и впредь оказывать ему подобные услуги.

При ближайших нескольких встречах я его дополнительно проинформировал о состоянии компартии Испании, о скрытой борьбе между коммунистами и Ларго КАБАЛЬЕРО, официально поддерживавших его.

Луи ФИШЕР попросил меня ввести его в советские круги Мадрида. Я познакомил его с военным атташе ГОРЕВЫМ и его помощником РАТНЕРОМ, которым охарактеризовал его, как человека, заслуживающего доверия.

Вопрос: С кем еще из советских граждан ФИШЕР установил связь в Испании?

Ответ: ФИШЕР связался с бывш. полпредом РОЗЕНБЕРГОМ, а через него с несколькими советскими военными: БЕРЗИНЫМ, МЕРЕЦКОВЫМ и с представителями НКВД НИКОЛЬСКИМ («Орлов») и БЕЛКИНЫМ, последние мне подтвердили, что ФИШЕР является видным американским политическим разведчиком, имеющим влияние в Вашингтоне и осуществляющим связь с испанскими социалистами (группа Прието-Негрин).

Вопрос: Имели ли эти лица отношение к шпионской деятельности ФИШЕРА?

Ответ: На этот вопрос мне трудно ответить. Знаю только, что они встречались, более подробно характер их взаимоотношений мне неизвестен.

Вопрос: Встречались ли вы с ФИШЕРОМ после приезда в СССР?

Ответ: Только один раз. В мае 1938 года он мне позвонил в Москве и попросил заехать, так как он приезжал только на два дня и через час уезжает. Он сказал, что приехал за семьей, но она не получает паспортов на выезд, хотя ЕЖОВ обещал ему дать их. Задержка (или отказ) в выдаче паспортов его крайне тревожила, так как его семья дружила с семьей уже арестованного МИРОНОВА.

В Москве он успел, по его словам, повидать только ЛИТВИНОВА. Он торопился в Париж и в Испанию, к НЕГРИНУ, при котором он состоял советником и агентом по закупке оружия. ФИШЕР предполагал вскоре опять вернуться в Москву за семьей и тогда поговорить подробно об Испании. На этом связь с ним закончилась.

Вопрос: По этому вопросу вы еще всей правды не сказали, мы к нему впоследствии вернемся. Сейчас расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы стали агентом французской разведки и какую предательскую работу в СССР вы вели по ее заданию?

Ответ: Летом 1934 года, на съезде писателей в Москве, ЭРЕНБУРГ И.Г. познакомил меня с французским писателем Андре МАЛЬРО, с которым он приехал и неизменным спутником которого состоял. ЭРЕНБУРГ отрекомендовал его, как «исключительного человека», расписывал его популярность и влияние во Франции и очень рекомендовал с ним подружиться. У нас с ним и Эренбургом было несколько встреч, закрепивших знакомство.

Когда, по инициативе М. Горького, был поднят вопрос о созыве международного писательского конгресса и создании Ассоциации писателей, МАЛЬРО заявил, что берет это на себя.

В мае 1935 г., в Париже, в период организации Конгресса, МАЛЬРО и ЭРЕНБУРГ тесно сблизились со мной. МАЛЬРО развивал широчайшие планы мировой ассоциации писателей и всей интеллигенции, которая будет оказывать огромное влияние на политическую и культурную жизнь всего мира, устраивать «интеллектуальные забастовки», диктовать свою волю правительствам, не исключая и Советского государства.

Видя мое увлечение всеми этими планами, МАЛЬРО повторил эти разговоры со мной наедине и тут же перешел к вопросу о трудностях. Он пожаловался на отсутствие поддержки ему со стороны французской компартии, на грубость и узость МАРТИ, ДЮКЛО, БАРБЮСА, на препятствия, которые они ему ставят, на отсутствие поддержки полпреда (ПОТЕМКИНА) и т. д.