Текст книги "Ведогони, или Новые похождения Вани Житного"

Автор книги: Вероника Кунгурцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 8. Железная дорога

По Стешиным словам выходило, что добраться до юга очень просто. Дескать, если не сможем договориться с проводником, то сядем, де, на электричку, доедем до конечной станции, там пересядем на другой электропоезд, следующий на юг, – и таким, де, макаром, пересаживаясь с электрички на электричку, в конце концов и доберемся до места назначения.

Но сразу же возникли непредвиденные осложнения… Когда вышли к железной дороге, решив по шпалам дойти до полустанка, лешак, приблизившись к рельсам, резко затормозил и сказал:

– Бобо!

– Чего ты остановился, Березаюшка, пошли, – звал его Ваня. Они со Стешей вовсю уже шагали по шпалам. Но лешачонок не двигался с места и повторял свое:

– Бобо!

– Ну, чего ты там застрял? – сказала и Стеша. – Пошли–пошли… – и, вернувшись, потянула лешака за руку. Березай сделал два шага, но как‑то очень неуверенно, ровно его на аркане тащат, и шел с оглядкой на лес. Когда босые лапы лешака оказались в непосредственной близости от рельса, он отскочил, ровно его к горячей сковороде подвели.

– Да что такое, Березай, иди же! – дергала его девочка за руку, но стронуть с места не могла.

– Бобо! – твердил лешачонок, как заведенный.

Ваня пришел Стеше на помощь: и, обойдя лешака с тыла, попытался столкнуть с места – но неудачно. Он ему и в спину упирался ладонями, и кулаками толкал – лешачонок стоял крепко, как будто врос в землю корнями.

– Бобо! – сказал опять Березай.

– Нет, не бобо! – рассердился Ваня. – Где тут больно‑то, ну, где? Посмотри – поезда нет, а как будет – мы просто уйдем с дороги, и всё!

Лешак тогда нагнулся и осторожно стал придвигать указательный палец к железному рельсу. Дотронулся – и заорал, отдернув руку. Ваня поглядел – на кончике лешачьего пальца вздулся красный волдырь, как от ожога. А к рельсу прилип кусочек лешачиной кожи – шипел, шипел да вдруг обуглился! Березай же тряс рукой и орал:

– Бобо, бобо! Гвозденье плохое!

– Какое гвозденье? – удивилась Стеша.

Ваня подумал и сказал:

– Кажется, он железо так зовет… У него, видать, на железо аллергия… А может… несовместимость какая‑то… Он же лесовик: и дерево ему – друг, а железо, выходит, – враг! Гляди, у него ожог первой степени!

– И… и что теперь?

– А то… Ему к железу прикасаться нельзя!

– И… и как же мы поедем – по железной‑то дороге?!

Лешачонок продолжал орать – и мальчик, не отвечая Стеше, подул ему на палец, заговаривая:

– У сороки заболи, у вороны заболи, а у Березаюшки заживи! – лешак сунул палец в рот, а когда вытащил его, Ваня поглядел: пузырь лопнул и ранка почти затянулась.

– Вот это слюна! – восхитился мальчик.

Послышался грохот набегающего поезда – и они сошли с железнодорожного полотна. Лешачонок же, услыхав стук поезда, повалился на землю и зажал уши пальцами, и до тех пор лежал, уткнувшись носом в землю, пока шум поезда не стих. Потом поднял голову и твердо сказал:

– Гвозденье плохое! Бобо!

Шли теперь по лесополосе, обок пути.

Ваня говорил:

– Не знаю, Стеша, как мы поедем?! Поезд железный, – выходит, на нем ехать нельзя, автобус железный – тоже нельзя, и самолет железный – нельзя, даже на пароходе всюду железо – тоже, значит, нельзя… Вот и думай!..

– На лодке? – нерешительно спросила девочка.

– На лодке?! Но только не на моторной, а на вёсельной! Представляешь, когда мы до Кавказа доберемся… Да еще речку пойди тут найди…

– Что ж ты предлагаешь – оставить его, что ли!!! – воскликнула в сильнейшем раздражении Степанида Дымова.

Они уже приблизились к полустанку под названием «Сороковой километр». Народу на бетонной платформе не было, но всё равно подниматься туда не стали, сели под деревьями. Прошел еще один поезд – в северную сторону. Появилась долгожданная электричка, следующая на юг. Остановилась, железные двери приглашающе раззявились, дескать, добро пожаловать в вагон!.. Ребята заглянули в железный зев – и отпрянули: чем‑нибудь да прикоснется ведь лешачонок к гвоэденью!.. Слюны потом не хватит залечить все ожоги…

Тронулась электричка – лешак стал махать вслед ей рукой, дескать, пока, пока, скатертью дорога!

Промчался скорый поезд «Москва – Баку», через время следующий – «Петербург – Нальчик», потом «Москва – Махачкала» – этот зачем‑то остановился на полустанке… Вот сейчас бы и сесть в поезд‑то! И укатил махачкалинский, только токоток колес завис в ушах. А они остались. Березай, похожий на красный семафор, добросовестно махал лапой всем проходящим поездам.

– И долго мы тут будем сидеть? – Ваня спрашивает. – Надо что‑то решать…

Десантница нахмурилась. Вот товарняк остановился: и как раз перед ними оказался открытый вагон, груженный лесом… Степанида Дымова шею вытянула, поглядела и закричала:

– Я знаю, что делать! Быстрее в вагон, пока поезд не тронулся! – И стала тыкать в товарняк пальцем: – Березай, там лес, бревна там – полезай скорей! Как же его, Ванька, туда бы затолкать, чтоб он бортов не коснулся?!. Нам ехать надо, Березай, понимаешь?! Видишь – даже лес едет, а мы чем хуже! Давай и мы с ним!.. – девочка от нетерпения даже подскакивала на месте.

Ваня соображал, закусив губу… Вдоль железной дороги тянулся лес живой, в отличие от мертвого, лежащего в вагоне, и как раз против вагона стояла береза… Мальчик кивнул на нее лешаку и крикнул:

– Березаюшка, видишь ветку? – Лешачонок показал, дескать, эту? – Да, да, эту! Лезь на нее! Скорее!

Березай тут же оказался на березовом суку. Мальчик махнул десантнице: быстро, де, в вагон… Стеша перелезла через железный борт – и была уже на бревнах. Ваня крикнул лешаку:

– Раскачайся – и прыгай, Березай! Ну! Туда – в вагон!

И поезд тронулся… Степанида Дымова уезжала в товарняке… Лешак качался на березе. Ваня с закушенной губой стоял между ними… И вдруг лешачонок взлетел в воздух – и в самый последний момент успел сигануть в вагон с бревнами. Ваня на ходу уже переметнулся через бортик следующего, последнего вагона – там оказался уголь… Да ничего! Главное, все теперь едут.

Мальчик, стараясь не глядеть на промельки шпал внизу, перепрыгнул в передний вагон – к своим. Лешак развалился на бревнах, как у себя дома, и, указав на одну из лесин, сказал одобрительно:

– Сосна!

А девочка была явно не в своей тарелке. Ваня подсел к ней. Да, не шибко‑то удобно сидеть на бревнах… Лешачонок же посвистывал, только что не смеялся.

– Ветелок холоший! Ветелок живой! – кричал лесной дитёнок.

Да уж, ветер подувал хороший! Котомку с Кровохлебкой Ваня пристроил так, чтобы ее не снесло. Стебель вытянувшейся благодаря слезам лешака живинки относило ветром назад. Стеша вытащила из рюкзака косынку и едва смогла надеть на голову – ветер рвал ее из рук. Поймав Ванин взгляд, девочка спросила кокетливо:

– Красивая я?

– Как кобыла сивая! – ответил Ваня и отвернулся.

– Да уж, – тяжко вдохнула Степанида Дымова, – если б у меня не было конопушек, ты бы не так запел…

– Это еще почему? – удивился мальчик.

– Да потому! – насупилась девочка. – Чего бы я только не отдала, чтоб эту пакость свести…

Ваня только головой покачал, у ней этих конопушек всего‑то, – принялся считать и насчитал, несколько раз сбившись со счету, – тридцать три штуки. У других‑то куда больше бывает – и ничего. Но когда он сообщил о своих подсчетах девочке, та обозвала его дураком и хотела по макушке треснуть, но тут лешак отвлек ее внимание: он привстал на бревнах и вглядывался в глубину бегущего обок поезда леса. Ваня поглядел туда же – но ничего не увидел. И только когда Березай заорал, ткнув пальцем в ту сторону: – Ялчук! Ялчук! – ребята приметили волка.

Ярчук выскочил из леса и припустил за составом. Вот он гигантским прыжком заскочил на насыпь – и помчался рядом с товарняком. Он не мог заскочить в вагон, но упорно бежал рядом, точнёхонько со скоростью поезда. Лешачонок махнул рукой:

– Иди домой, Ялчук! В лес, домой!

Но волк, то ли не слыша лешачьих указаний за грохотом колес, то ли делая вид, что не слышит, не отставал от поезда.

– Надо бы его как‑то прогнать! – сказал мальчик. – А то не ровён час…

Но долго еще мчался за вагоном преданный серый волк – нянька малого лешака. Потом товарняк вступил в пригород, появились первые дома, люди… Раздался вопль: «Волки, волки!» Дети взлетали на деревья, бежали прочь от путей… Кто‑то тыкал в волка пальцем, кто‑то размахивал вилами, бабы визжали… С одного из огородов, подступавших к железной дороге, раздался выстрел, потом еще один…

Лешачонок в кровавом одеянии вскочил на бревнах, собрал в легкие весь воздух, который клубился вокруг, и заорал так, что стая галок, сидящих на вязе, взмыла в облака:

– Домой, Ялчук! До–мой! Я ско–ло вел–нусь!

И волк резко дал в сторону, в ближайший перелесок. Мелькнул вокзал с названием городка, товарняк пролетел мимо без остановки. Березай, утирая слезы, которые капали на бревна, сказал:

– Ялчук холоший, Ялчук живой!

– Конечно, он живой, Березай! – подтвердил Ваня. – Не достали его железные пули… Он молодец, твой волк!.. – И мальчик с девочкой переглянулись.

Чугунные колеса выстукивали одно и то же: как дам, как дам, как дам! Лешак, свесив голову, пытался заглянуть под поезд и грозил колесам пострадавшим пальцем. Три вытянутые тени, сидящие на тени вагона, мчались по насыпи рядом с ними.

Когда стемнело, кое‑как умостились на бревнах – и попытались заснуть: звездное небо над головами тоже куда‑то двигалось. Лешачонок вовсю храпел, обняв бревно, а ребятам не спалось. Ваня, глядя на полную луну, которая плыла следом за ними, спросил:

– Стеша, а твоя мама – она… где?

Степанида Дымова долго молчала, потом ответила:

– Умерла.

– И… отец тоже умер?!

– Нет, он нас бросил, у него другая семья.

– А когда твоя бабушка… скончалась, ты разве не могла к нему пойти?.. – продолжал расспросы мальчик.

– Еще чего, я его ненавижу! – крикнула Степанида Дымова.

Ваня вздохнул. У Стеши мама умерла, а его мать на вокзальной скамейке бросила, и отцов у них обоих нет – схожие у них судьбы‑то, потому, видать, и не сидят они по домам, как путные ребята, а едут за каким‑то лешим на товарном поезде. Впрочем, не за лешим, – леший тоже с ними, – капитана едут выручать…

Тяжелая вышла у них дорога. На станциях товарняк останавливался в самых неудобных местах: где тут воду искать?.. И если себе еще можно было купить бутылочку минералки или квасу в три цены, то простую‑то воду днем с огнем было не найти! Приходилось на полив Кровохлебки жертвовать втридорога купленную минералку! Да и есть было нечего: припасы, закупленные в теряевском сельпо, скоро приели, а на станциях можно было разжиться только пирожками да картошкой с солеными огурчиками – опять же втридорога! Денежки‑то скоро и кончились! Одно хорошо: лешака не надо было кормить! Спервоначалу‑то Ваня сильно опасался, что не прокормят они богатыря–лешего, но как увидал он, чем Березай питается, так и успокоился!.. И в товарняке лешачонок быстрёхонько нашел себе пропитание: отколупывал щепки от бревен и ел, сучки тоже грыз – как только занозок в язык не насажал! Но не жаловался – видать, привычный был!..

Когда лесной дитенок начинал капризничать, Стеша совала ему свою куклу, которую Березай упорно звал Додолой… Ваня вспомнил: мать лешачонка иногда становилась ростом с локоток, то есть как раз с куколку…

На каменные вокзалы да высотные дома леший только глаза таращил. Увидав первую в своей жизни многоэтажку, Березай указал когтистым пальцем и произнес:

– Гола!

Мальчик с девочкой наперебой стали объяснять лешаку, что это не гора, а дом, но тот упрямо качал головой и, увидав очередную высотку, твердил:

– Гола! Гола больша–а–я! Там пещелы!

– Да не пещеры там, а квартиры – люди там живут! Как вот Ванька да я! – устав объяснять, сердилась Стеша. – Это кирпичные дома, или там панельные, как ты не понимаешь!

– Да ладно тебе! – сказал Ваня. – Вон немцы зовут же дом «хаусом», а англичане еще как‑то, пускай у него дом будет зваться «гора».

И десантница, вздыхая, согласилась, а то, де, все нервы себе испортишь с упрямым лесовиком.

Ну и повезло же им, что товарняк следует на юг!.. Одно было плохо – чем ближе подвигались к югу, тем жарче палило солнце, крыши‑то над головой не было!.. Но однажды – проезжали Ростов–на–Дону – попали под черную тучу, полил ливень и промочил их до нитки. Ваня со Стешей под Березайкин бархатный плащ спрятались, в один капюшон две головы сунули, а лешак тянул встречу дождю руки, как вроде обнять хотел водные струи. Потом плясать принялся на бревнах – чуть не спинал лесины за вагонные борта.

– Дождик холоший! Дождик живой! – орал лешачонок свою неизменную присказку.

И вот, переночевав еще одну ночь, ребята проснулись и увидели настоящие горы, только верхушки у них были вроде как срезаны.

– Как корова языком слизала! – сказал Ваня.

– А корова‑то эта – само время! – выпендрилась Степанида Дымова.

Девочка принялась указывать на земные вздутия лешаку, дескать, вот они горы–те! Но тот смотрел своими круглыми глазюками недоверчиво, видать, сбить лешака с засевшей в его зеленую башку мысли о прямоугольной форме гор было невозможно.

И вот, умирая от жажды, путники прибыли в город под названием Минеральные Воды, товарняк забился тут на какой‑то дальний путь – и стал, и ребята поняли, всё конец: приехали!

Глава 9. Куколка Леля, покушай,да моего горя послушай…

Поплутав среди рельсов, – причем бедный лешачонок, как кенгуру, скакал со шпал одного пути на шпалы другого, чтоб невзначай гвозденья не коснуться, – вышли к вокзалу, где нашли фонтанчик воды, бьющий из каменной чаши. Хоть простая вода – не минеральная, но и такой путешественники были рады–радёшеньки: и сами напились до отвала, и Кровохлебку напоили. Степанида Дымова достала из рюкзака свои шпионские очки, нацепила их на нос – и вмиг превратилась в курортницу!

И ребята позадумались: куда дальше‑то? Узнали, что до Грозного поезда не ходят… Но Стеша тут сказала, что в Чечню им еще рано, денег‑то на выкуп пока ведь нет… Дескать, до Иванова дня перекантуются они у тетки, а там видно будет… Ваня и глаза выпучил: – У какой такой тетки? – А десантница, нимало не смущаясь, отвечала, что у нее, де, тетка не очень далёко отсюда живет, покойной матери двоюродная сестра, так вот к ней они и отправятся!.. Мальчик только головой покачал: он‑то думал, что про тетку Стеша выдумала, а оказалось – нет. Тяжело с этими разведчицами: не поймешь, где правда у них, где ложь, конечно, для пользы дела врет девчонка, а всё ж как‑то не по себе становится, так и ждешь – что же еще‑то кривдой окажется?!

Тетка Степаниды Дымовой жила от Минеральных Вод, почитай, что в сотне километров, а денег у них ни копеечки не осталось. Можно было зайцами ехать на электричке или на автобусе, но опять ведь проблема гвозденья вставала! Стеша тогда решила у куколки своей спросить, как быть в данном случае, но прежде возник другой вопрос – что кукле в рот положить? Да и самим есть хотелось! Решили пока отправиться на базар, к еде поближе, авось, там что‑нибудь придумают…

Ваня боялся, что на лешака в кумачовой распашонке народ в городе станет пялиться – но никто на них и вниманья не обращал: по сравнению с модными панками лешак выглядел просто маменькиным сынком!.. Зато Березай, увидав чащу народу, сквозь которую ему предстояло продираться, ополоумел… Изо всех сил вцепился в Ванину руку. Прямо сплющил ведь ладошку. Больно, а надо терпеть! Если лесной дитенок расплачется посреди города, мигом народ сбежится послушать грозный рев лешака!

Добрались до Блошиного рынка, где вперемешку с промтоварным старьем и новоделом и пирожки продавались, и клубника с черешней, и шашлыки жарились… Втянули ребята в себя вкусный дух – да и выдохнули. Внутри ничегошеньки не осталось.

Тут Стеша углядела, как какой‑то дядька бросил недоеденный пирожок, хотел в урну – да промахнулся, на горячий асфальт огрызок угодил, подскочила, опередив конкурентов–голубей, – и цапнула замурзанное печиво. Ваня брови поднял: дескать, ты чего?.. А девочка нахмурилась и в тень его потащила. Устроились за ящиками, сложенными на задах какого‑то магазинчика. Березай сосредоточенно шел за ними, пробирался в сутолоке, выставив руки вперед, чтоб с кем‑нибудь не столкнуться. Добрался и сел на ящик, который тут же под ним и проломился, но лешачонок, не долго думая, вытащил из‑под себя поломанные дощечки и давай уплетать!.. Лешаку‑то хорошо!

А Степанида Дымова достала из рюкзака куколку, посадила ее на возвышение, отряхнула пирожок – и сунула игрушке. Кукла с аппетитом угощенье сжевала, и девочка принялась тогда пытать:

– Куколка Леля, покушай, да нашего горя послушай… Горе у нас такое: не знаем, как до тетки добираться, учитывая аллергию Березая на железо… На электричке – нельзя, на автобусе – тоже, пешком долго… А на чем тогда?

Кукла выслушала хозяйку и ответила хрестоматийно:

 
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
 

Стеша с Ваней переглянулись.

– Могли бы и сами догадаться! – воскликнула десантница. – Моря тут, я знаю, нет, выходит, есть речка… Ну да, и теткин город на реке ведь стоит, на Куме! Значит, всё‑таки лодка!..

Лешак в это время, так же, как кукла, подкреплявшийся, схрумкал одну дощечку – и принялся за другую, а в той‑то гвозди оказались! С воплем: «Гвозденье!» – лешачонок отбросил огрызок доски. И угодил в прятавшегося по ту сторону сложенной тары пацаненка.

Чернявый мальчишка, лет так шести, потирая лоб, вышел из‑за баррикады ящиков.

– Ты чего подглядываешь? – рассердилась Степанида Дымова.

– Я – подглядываю?! – возмутился мальчик. – Просто мимо шел. Услышал… Кукла ученый, да?

– Ученая, ученая, проваливай давай! – командовала десантница.

– Ну, чего ты кричишь! – одернул ее Ваня. – А ты чего один бродишь? – обратился он к пацану. – Мал ты еще один ходить, где родители‑то твои? Ты часом не потерялся?

– Не–е. Я тут с дядей.

– А как звать тебя? – спрашивал Ваня.

– Надыршах. Зови просто Надыр… – отвечал мальчишка, а сам косился на куклу, сидящую на ящике. Ваня проследил за его взглядом и спросил:

– И чего же ты хочешь, Надыршах?

– Поговорить с ней можно? – кивнул мальчик на куклу. – Я ей шашлыка куплю.

Ребята переглянулись.

– Ну… давай, тащи свой шашлык, – сказал Ваня.

– Только она прожорливая, побольше тащи шашлыка‑то! – уточнила Стеша, подмигивая Ване, и уже вдогонку пацану крикнула: – И хлеба, хлеба еще…

Пацан скоро возвратился и притащил на круглых картонках три порции дымящегося шашлыка и кусков десять хлебушка в целлофане. Ребята только слюнку сглотнули: сперва надо было куклу накормить. Стеша сунула ей в пасть кусок мяса – кукла баранину съела, и глаза у ней зажглись, ровно два уголька, а Стеша, указывая на мальчугана, стала говорить:

– Куколка Леля, покушай, да Надыршахова горя послушай… – и кивнула мальчишке, дескать, говори теперь… А тот велел им отойти в сторонку, мол, секретный разговор у меня… Но Стеша уходить наотрез отказалась, тогда Надыр попросил их заткнуть уши – ребята уши заткнули, но мальчик, не доверяя им, склонился к маковому цветку на шляпке куклы и принялся что‑то шептать… И кукла в ответ на нашептанное выдала:

 
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
 

Надыр на стих только усмехнулся. Ребята же, почти не слушая, чего гуторит кукла, вовсю уплетали шашлык. А лешак, насытившийся раньше их, погрозил пацану пальцем и строго сказал:

– Гвозденье плохое! Бобо.

– Он что – дэбил? – засмеялся Надыршах.

– Сам ты дебил! – обиделась Стеша. – Он маленький просто.

– Был бы я такой маленький! – воскликнул мальчик, смерив здоровяка лешего взглядом, попрощался и ушел.

А ребята, посовещавшись, решили подзаработать: до тетки‑то ведь добираться еще и добираться… Без денег‑то ох тяжело!

– Придется использовать секретное оружие, – вздохнула Стеша. – Да ничего – всё равно никто не догадается, как оно работает…

Стали в людном месте, на солнцепеке, между ларьком, где меняли валюту, и мужиком, продававшим лотерейные билеты. Дальше стоял парнишка с китайской пиротехникой, хотя до Нового года была еще прорва времени, безногий музыкант в камуфляже – и еще самый разный народ, пытавшийся как‑нибудь подзаработать.

Стеша сняла темные очки, рыжие космы спрятала под косынку и вмиг стала похожа на цыганку в своем платье с калиновыми кистями. Заросший зеленоватыми волосами Березай, обряженный в алый балахон, вполне мог сойти за цыганского барона, только кольца в ухе не хватало, один Ваня портил картину – и отошел на задний план, к дощатому забору. Стеша водрузила куклу на ящик и принялась выкрикивать:

– Вот волшебная кукла, которая поможет чужому горю! Подходите, расскажите про свою беду – и кукла, связанная с высшими силами, даст вам дельный совет! Только куколка есть–пить просит…

Вначале никто к ним не подходил, потом подошла старушка, дала кукле, как было велено, зеленого луку – больше, де, ничего нету, и, вздыхая, принялась рассказывать:

– Куколка Леля, покушай, да моего горя послушай… У нас квартира‑то маленькая была, однокомнатная, а народишка много: я да два сына, один‑то не женатый, а у второго жена да двое ребятишек, вот и посчитай… Петя, не женатый‑то, и надумал продать квартиру – а деньги «Гермесу» отдать… Да знаешь ты, наверно, куколка, «Гермеса» этого: мужик бежит, а на пятках крылышки, как вроде у куры. «Гермес» – то этот за квартирные денежки обещался Пете втрое вернуть, три, де, квартиры, у вас будет, да не однокомнатные, а трехкомнатные… Так уж уверил, а Петя нас, дураков, уломал. А ведь и как не поверить: когда и по радио московскому, и в газетах, и в журнале «Смена», и по телевизору «Гермеса» этого расхваливали на все лады… Поверили, продали квартиру, и денежки «Гермеске» лживому отнесли. И убежал, моя куколка, тот «Гермеска», крылышками помахивая, вместе с нашими денежками. Да и не одних нас, говорят, надул, а тучу народу! И остались мы на улице… Пожара не было, землю не трясло – а жить негде! Ох, чего делать‑то теперь – не знаю!.. Перебиваемся у чужих людей. Старший‑то со снохой Петю совсем заели – из петли ведь недавно вытащили… И как дальше жить – не ведаю, моя куколка! Уж куды я только ни ходила, нигде правды не добьюся, сами, говорят, вы денежки отнесли «Гермеске» этому, никто не неволил… Вот и весь сказ! Куколка Леля, научи ты меня, дуру старую, что делать‑то нам теперь?

Куколка выслушала старухин рассказ и проговорила такой стих:

 
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда, -
Слишком были такими недавними,
Отзвучавшие в сумрак года.
 

Старуха схлопала себя по бокам:

– Да, был у меня в детстве домик с голубыми ставенками! В деревню, говоришь, подаваться? На родину, значит, ехать? Я ведь из Владимирской области сюда перебралась… Я и сама уж думала… Скажу своим: приказано, де, на родину возвращаться – и всё тут! Старший не захочет, дак с Петей поедем… А может, и они со снохой захотят – фермерское хозяйство заведем! А что, чем мы хуже людей?.. Ну, спасибо тебе, куколка Леля, за совет…

Старушка поклонилась кукле – и скрылась в толпе. Мужик, торговавший лотереей, только головой покачал:

– Не много вы так заработаете, старуха‑то ведь не заплатила–ушла…

– А чем ей платить! – воскликнула Стеша. – Ей платить нечем. Ничё – еще не вечер…

– Место‑то это золотое, – продолжал лотерейщик и попутно представился: – Меня Филей зовут, Филиппом, значит… Скоро дань с вас снимать придут, поэтому глядите – не проторгуйтесь…

У Филиппа скоростная лотерея шла нарасхват. Лотерейщик уверял, что где‑то тут среди лотереек машина закопалась… Народ‑то и пытался до машины добраться!.. Покупали люди свернутый билетик, терли, где надо, ребром монетки и… опять – одни нули–кукиши!

А к ребятам после старухи женщина подошла с потемневшим от горя лицом, но с увесистыми золотыми сережками, видать, что не бедная, накормила куклу клубничкой, сразу заплатила и стала рассказывать:

– Куколка Леля, покушай, да моего горя послушай… Дочка у меня была, красавица писаная, любимица наша… Лет ей было, – глянула на Стешу, – чуть, может, больше твоего. Пошли на дискотеку с подружкой – и не вернулись. Искали–искали, весь город на ноги подняли – не нашли… Уж год прошел. И выкупа никто не требовал, мы бы заплатили, сколь просят, не бедствуем ведь, меховой магазин с мужем имеем, всё есть – а дочки нет… Где искать девочек, куколка Леля, может, ты подскажешь?

Наевшись красных ягод, кукла отвечала:

 
В соседнем доме окна жолты.
По вечерам – по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.
И глухо заперты ворота,
А на стене – а на стене
Недвижный кто‑то, черный кто–то
людей считает в тишине…
 

Выслушав куклу, женщина воскликнула:

– Знаю дом по соседству, где желтые ставни… Там главный бухгалтер живет, одинокий интеллигентный человек… Неужто!!! – и женщина, сломя голову, куда‑то умчалась.

А десантница, получив деньги, пошла к парнишке, торгующему петардами да бомбочками, – дескать, у тетки послезавтра день рождения, устроим ей фейерверк, вот, небось, обрадуется!

Тут шелудивый пес подбежал к ящику с куклой, видать, бездомная была псина, уж такая‑то страшная, вся запаршивевшая, блохи по ней так и скакали, никого не стесняясь. Пес завернулся к хвосту, клацнул зубами, поймал, видать, блошку. Потом положил лапы на ящик, а морду сунул к самому куклиному рту – блохой, что ли, вздумал куколку попотчевать… И приняла Леля собачий дар, с удовольствием проглотила блоху, как прежде конфету, ожила – и, как всегда, заговорила стихами:

 
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Хозяин твой…
 

Не успела кукла договорить, как пес заскулил, отскочил от ящика – и бросился к какому‑то прохожему, чуть ведь с ног человека не сбил! А тот уставился на псину, а после как заорет:

– Джим! Хороший мой, собачка! Да откуда ты?! Да где ж ты пропадал? Полгода как собака пропала, люди добрые, уж мы искали, искали, объявления писали-писали! – объяснял прохожий тем, кто оборачивался, глядел на встречу человека и собаки. – А страшон‑то! – гладил хозяин пса. – Ну, ничё, я тебя вылечу! Поехали, поехали домой, бедолага!

И хозяин с обретенным псом скрылись в толпе. Ваня со Стешей только переглянулись.

Подошли к ним новые горемыки – но, как оказалось, вовсе не затем, чтоб рассказать куколке про свое горе… Двое крепких ребят, одетых, несмотря на жару, во всё черное, и синхронно жующих жвачку, уставились на компанию. Ребята, не понимая, чего жвачные хотят, – на них. Наконец один из жующих, которому надоело ждать, обратился к Березаю, видать, посчитав лешака за главного:

– Давайте‑ка, пацаны, платите, вы уж тут хорошо наварились, доложили нам, сколь вы тут заработали! Место‑то это блатное, не за просто так вас сюда пустили! Давайте расплачивайтесь по–хорошему, а не то…

Но тут Лотерейщик подбежал к черным горемыкам, отвел их в сторону и что‑то зашептал. Горемыки перестали жевать, согласно кивнули головами – и растаяли в знойном мареве. Лотерейщик же подошел к троице и сказал, что договорился с рэкетирами, объяснил, что первый день тут ребятишки, надо бы полегче… Ваня со Стешей поблагодарили Филиппа и стали капиталы считать.

И вдруг прибежала какая‑то заполошная женщина, дескать, где тут цыгане с куклой, ей указали, а та, представившись, зовут, де, меня Анютой, принялась, то и дело вскрикивая, докладывать, что, де, хозяйка ее послала, новая русская, владелица мехового магазина, дескать, дочка у ней пропала в прошлом году, вместе с подружкой, найти не могли, а цыганская кукла указала, де, на соседа… Так вот, хозяйка живо милицию на ноги подняла, пришли к соседу с обыском – и отыскали девчоночек! В подвале, гад, держал малолеток, взаперти. Вылезли – света солнечного испугались, как две кротихи, уж такие жалкие, хорошо хоть живые! Теперь судить будут маньяка, а девчонок по домам разобрали. Хозяйка же сюда ее послала, зовет, де, цыган к себе, наградить хочет по–новорусски[31]31
  «Новыми русскими» называют стремительно разбогатевших (как правило, сомнительным или незаконным способом) людей. Можно сказать бандитов.


[Закрыть]…

Но пока слушали заполошную Анюту (целая толпа собралась вокруг ящика с куклой), откуда‑то из многолюдства рука высунулась, цапнула куколку – и поминай как звали! Ваня, как и Стеша, слушавший женщину с раскрытым ртом, глянул на ящик – а куклы‑то и нет! Заорал. Степанида Дымова словно с ума сошла: – Где, где, где? – вопит, и больше ничего сказать не может. Кто‑то рявкнул:

– Вон парень бежит!

Помчались за ним в десять ног, догнали, повалили – ничего не нашли. Оказалось, парень ежедневную пробежку делал, тренировался.

Толпа погомонила, погомонила – и разошлась, ребята остались ни с чем, сели на ящик, где каких‑то полчаса назад сидела куколка, и загоревали. Только выслушать их горе было теперь некому…

Стеша завеньгала – никогда Ваня не видал, чтоб десантница слезы лила. Березай слезинки со Стешиного лица ловил кончиками пальцев – и себе в рот отправлял, чтобы зря не пропадали. И тут подошел к ним мальчишка Надыршах, первый их знакомый в этом городе, и тихонько проговорил, что знает, где кукла, только, тихо, де, без шума, и указал глазами на Лотерейщика, который сидел как ни в чем не бывало. Ребята не поверили. Потом решили проверить. Девочка зашептала лешачонку:

– Вот этот мужик, Березай, видать, украл нашу с тобой Додолу! Пойдем‑ка поглядим!

С воплем: «Додола!» – лешак бросился на мужика, перевернул стол, лотерейный барабан упал на асфальт и покатился. Под столом стояла клетчатая сумка, которую лешачонок разорвал – и оттуда вывалилась куколка Леля! Рухнула на горячий асфальт – десантница мигом подняла ее и грозно повернулась к Лотерейщику… Но не тут‑то было! Лотерейщик Филя оказался не прост – вынул из кармана пистолет и направил на ребят… Отдавайте, де, куклу по–хорошему, а не то придется взять по–плохому! А из другого кармана вытащил сотовый телефон и стал вызывать подмогу…

Увидев стальное оружие, Березай мигом скис и с криком: «Гвозденье! Бобо!» – рухнул на землю. Стеша медленным жестом протягивала Лотерейщику куклу… И тут Ваня, стоявший возле мусорной урны, схватил ее – и изо всех сил швырнул в Лотерейщика. Пистолет, выбитый из руки, кувыркаясь в воздухе, выстрелил – но пуля попала в киоск обмена валюты! А Стеша с куклой уже припустила вниз по улице – и затерялась в толпе. Ваня, – пока суд да дело, – бросился за ней, попутно скричав лешаку:

– Вставай, Березай! Бегом за нами!

Лотерейщик, весь облепленный мусором, голова в окурках, как в папильотках[32]32
  Папильотка – бумажка или тряпочка, на которую накручивается прядь волос для завивки.[Ред.]


[Закрыть], матерясь, расталкивая людей, стреляя в воздух и на ходу оборачиваясь, побежал за ними! Березай – за Лотерейщиком! И откуда‑то появились горемыки в черном, которые резво бежали за лешаком, но и на бегу продолжали усердно жевать жвачку.