Текст книги "Ведогони, или Новые похождения Вани Житного"

Автор книги: Вероника Кунгурцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7. Лешак

Ваня пристально смотрел сквозь стекло на дорогу, думая, что вот–вот он отправится по ней – а куда?.. Сердечко‑то понывало… Ох, тяжко будет без Шишка!.. Там, в горах‑то, люди серьезные, скорей всего, и не посмотрят, взрослый ты или не взрослый, у них один разговор: голова с плеч – и всё тут!..

Собраться‑то недолго – он уж давно наметил, что сложить в котомочку, и деньги у него были какие–никакие… Бабушка давала иной раз на мороженое, а он морожено‑то не ел, деньги в свинью–копилку складывал. На часы копил. Теперь денежки‑то и пригодились! Но на два билета, конечно, не хватит. Да Стеша сказала, так, дескать, поедем, зайцами… А насчет часов: есть у десантницы часы–те, ежели что – какое время на дворе, он уж узнает!..

И вдруг услышал Ваня вздох. Глянул – подрезанное растение силится что‑то сказать. Теперь живинка только по словечку в день выдавливала, да и то – скажет и сразу свянет… А тут заговорила Кровохлебка, и не одно слово вымолвила, а целых четыре:

– Возьми… меня… с собой! – и выдохлась, набок склонилась.

– Да как же я тебя возьму! – Ваня опешил, вот, разговоры‑то секретные вели при ней, а она теперь вишь что удумала! – И где это видано – растения в дальнюю дорогу брать?! Да ты и не выдюжишь – путь‑то не близкий, поливать тебя надо, а чем? И в чем тебя везти – в котомку, что ль, посадить?

Но Кровохлебка ответить уж не могла, только листочки к Ване протянула. Жалко ему стало живинку. И решился мальчик:

– У десантницы кукла в рюкзаке, а я чем хуже! Пускай у меня тоже кто‑нибудь будет! А насчет воды – вода‑то она везде есть, это ведь не пища! – И кивнул растению:

– Ладно, поехали со мной!

И Кровохлебка, как политая водой, заблестела, даже вроде вытянулась чуток!

Чугунок–от тяжелый, дак Ваня нашел для живинки легкий транспорт – алюминиевую кастрюльку. Земли насыпал – и пересадил.

Вот так дружина у него, подумалось: девчонка, кукла да цветок! Ну, и навоюют они! Вот Волх Всеславьевич[25]25
  Волх (Огненный Волх, Волхов Всеславич) – сын Матери Сырой Земли и Огненного Змея, единственного наследника Горына Змеевича. Бог-оборотень, воплощение непоколебимого мужества и ярости русских воинов. [Ред.]


[Закрыть]‑то посмеялся бы!

И тут Ваня вспомнил про лешаков! Если с Шишком не удалось, так, может, тут попробовать?! А вдруг кто из них согласится повоевать?! Хорошо бы, конечно, Цмока[26]26
  Цмок – Леший, лесовик. [Ред.]


[Закрыть] вызвать – это лешак заслуженный, награжденный орденом! Если только не спит он беспробудным сном… А что ж: попытка – не пытка! С лешаками‑то совсем другой выйдет коленкор!

Но десантнице про свои планы Ваня, до поры до времени, решил не сказывать, а ну как опять ничего не выйдет – засмеет ведь его!

И – можно было ехать! Василиса Гордеевна ушла со двора, сказавшись, что до вечера, дескать, ешьте тут без меня шаньги, молоком запивайте. Ваня со Стешей переглянулись…

И только бабушка за порог, Ваня шаньги с перепечками – в котомку отправил, туда же топорик сунул. Увернул сменку, теплые вещи, кастрюльку с Кровохлебкой умостил так, чтобы стебель наружу торчал. Степанида Дымова, хоть выкатила глаза на растение, сидящее в котомке, но сказать ничего не посмела.

А Ваня взялся за письмо бабушке – всю ручку изгрыз, никак слова подходящие не находятся. Стеша уж поторапливать его стала. Тогда Ваня кое‑как изложил суть дела, девочка от себя приписку сделала, дескать, извините–простите, но так обстоятельства складываются, у нас с Ваней важное задание, не поминайте, де, лихом, и спасибо за всё.

Оставили письмо на видном месте. Ваня обошел избу: уж так ему не хотелось уходить в этот раз! На дорожку присели, и – пошли.

Мальчик дверь на замок запер, ключ на обычное место сунул: в мох между бревнами.

Никто их не провожал, заговор на добрый путь Ваня сам прочел, велел Стеше повторять:

– Марья Моревна лежит в горах, держит крест в руках. Я крещуся, ангелу преклонюся. Ангел мой, сохрани меня в поле, в доме, в пути, в дороге, от пули свинцовой, от ножа стального, от зверя черного, от змея ползучего. Покрой меня, господи, правой пятой, нетленной рукой. Аминь, аминь, аминь!

Степанида Дымова слово в слово повторила.

– Пошли теперь! – Ваня обронил.

Вот ворота заскрипели и – хлопнули, закрываясь…

Ваня от девочки отворачивается – крепится, чтоб не завеньгать[27]27
  Веньгать – хныкать, плакать. [Ред.]


[Закрыть]. На проспект вывернули – мальчик вздрогнул: показалось, за людьми – бабушка мелькнула… Нет, поблазнилось!

Тут и сказал он Стеше, дескать, прежде чем на юг отправляться, надо им в один лесок завернуть, а без этого, де, никак – пути, де, не будет. Десантница плечами подернула: – Надо так надо! На автовокзал приехали – Ваня посмотрел на расписание: 120–й номер до Теряева‑то идет…

В автобусе мальчик объяснил водителю, в какое место им надобно… Дескать, где‑то за Теряевом должна быть просека, вот там бы остановить…

– Ищите сами свою просеку! – шофер‑то им. – Мне еще каждую просеку в уме держать!

Вот едут, в окошечки поглядывают – вначале город за ними бежал, потом лес припустил. Автобус‑то едет поскрипывает, остановится – кого‑то впустит, кого‑то выпустит. Так и едут. Вот лес убрался к горизонту.

– Теряево! – крикнул водитель.

Ваня встрепенулся – вон оно село‑то, откуда Житные пошли, с дороги чуть видать… И укатилось Теряево под уклон, как пасхальное яичко.

– Теперь хорошенько смотри! – Стеше говорит. И сам к окошку прильнул.

А густой лес опять к трассе подступил, перешагнул через нее – и с двух сторон обступил дорогу, еловые ветки прямо в окошки ведь заглядывают: кому там, дескать, на месте не сидится!.. И вот мальчик увидел: узкий коридор протянулся по лесу, и по ту сторону шоссе продолжается, будто еще одна дорога, поперечная, легла на пути. И вон знак мелькнул: Москва – столько‑то километров.

– Остановите, остановите! – Ваня закричал. И – скорей к дверям. Стеша – за ним. Вывалились из автобуса, и стоят на росстани[28]28
  ро́сстань – перекресток двух дорог.[Ред.]


[Закрыть] дорог – одни. Трасса‑то пустая, а просека – тем более. Ваня сориентировался, на какую им сторону: сосна должна выситься выше всех сосен, так им туда! А Алёнушка с братьями – если мел у них еще остался! – они там, по другую сторону… Ох, не думать, не думать, не думать! Опять он сюда попал!

– Ты куда припустил‑то так? Будто кто за нами гонится… – Стеша кричит, далёко десантница‑то отстала. А он и забыл совсем про нее. Забыл, зачем они сюда пожаловали. Стороной прошли сосновый бор – мало совсем деревьев‑то осталось, вырубили, что ли?.. Вот и смешанный лес пошел, тут тоже сплошные вырубки, заросшие молодым ольшаником, не пожар ли уж случился? Но нашел он всё ж таки дерево, которое показалось ему подходящим. Достает из котомки топорик – Стеша плечиками пожимает:

– А топор‑то тебе зачем?

Ваня не ответил. Поглядел на солнышко, которое к закату клонилось, увидал мох на пне, с северной стороны лишайник–от растет, значит, юг там, а восток – вон где. Это ведь еще умудриться надо: так дерево свалить, чтоб оно вершиной на восточную сторону рухнуло. Ударил по стволу…

– Ты зачем дерево рубишь? – десантница ему.

– Не лезь под руку! – Ваня осердился. Понял, что с березой повозиться придется, топорик‑то маловат оказался. Тюк да тук, тюк да тук, – в конце концов осилил лесину! Ствол только на честном слове держится!.. Навалился всем телом и давай толкать, Стеша тут подбежала – и тоже помогает: и руками, и ногами, и спиной, и по–всякому – нет, не валится дерево! Честное‑то слово больно крепким оказалось! И вдруг заплясала береза на своем основании, повернулась! Сейчас как шандарахнет – да не на восток, а на запад, прямо на них, ведь солнышко‑то там, за их спинами! Стеша в сторону отскочила, а Ваня, как завороженный, следил за медленным кружением дерева… Соскользнул ствол с пенечка, покачнулась береза и – рухнула туда, куда надобно. Ваня воздух выдохнул: уф!

– Отойди–ко во–он туда, – Стеше приказал. – Я не знаю, может, опять ничего не выйдет… А может, что и получится… Ты… не бойся в общем…

Ваня сандалии снял и стал босыми ногами на свежий пенек – так что подошвам мокренько стало от сока‑то, а береза, сердешная, лежит головой на восток, веточки‑то переломанные, листочки перемятые, а которые целые‑то ветки – к небу потянулись, да скоро и они засохнут… Впереди него – береза вытянулась, а назади… Расставил Ваня ноги, нагнулся и поглядел промеж ног… И вспомнилось ему, как лешаки присудили ему стать деревом… А вдруг им опять что‑нибудь не понравится!.. Вдруг он что‑то не так сделал!.. Без него вон сколько деревьев погублено, да он еще тут… Не глянется им это! А Шишка‑то–выручальщика и нет!.. Но – сделанного не воротишь, поздно что‑либо менять! Глядит Ваня промеж ног на закатное солнышко и выкликает заветное слово:

– Дядя леший, покажись – ни серым волком, ни черным вороном, ни елью жаровою! Покажись моим старым знакомым!

И вот увидел мальчик в треугольный дверной проем, который сам из своего тела спроворил, что на одной из березок кто‑то есть… Толстая березовая ветка вовсю качается, а на ней кто‑то сидит… Вверх подлетает, после вниз – как на качелях… Не такой уж великан там раскачивается, не Соснач это! Неужто Цмок! Только без полушубка – дак ведь лето сейчас, зачем полушубок! Но не только шубейки не было на зыбочнике, а… совсем он был раздетый! Голый! Ваня распрямился – повернулся в ту сторону: а тот, кого он вызвал, соскакивает с березы и к ним бежит!

Стеша‑то вцепилась в Ваню – и ну визжать! Даром что десантница! А потом как захохочет! Кричит:

– Голый, голый, совсем голый! Как не стыдно! Голыш, голыш, голыш! – пальцем тычет и заливается.

И вот этот голыш подбежал к ним – и стал. Ваня во все глаза глядит: конечно, это лешак – вон и бровей нет, и глаза без ресниц, и волосом серым впрозелень порос… Не так чтоб сильно, но не по–людски… Только вовсе не знакомый лешак–от! Ростом чуть, может, выше Вани, а толще раз в пять! И какая‑то толщина в нем странная, не взрослая… И лицо… Лицо какое‑то детское.

Стеша всё хохот не могла унять, ажно закатывалась, и Ване тоже неловко было на голого‑то смотреть. А тому хоть бы хны! Уставился с интересом на хохочущую, потом рот открыл – и так же попробовал:

– Ха–ха–ха, – сказал с расстановкой. И еще раз: – Ха–ха–ха, – и рот растянул до ушей. Вышло жутковато. Может, ему до сих пор не только не приходилось видеть смеющихся, а и самому смеяться не доводилось. Потом пальцем с длинным когтем ткнул себя в грудь и выговорил:

– Не Голыш – Белезай!

Ваня вздрогнул, стал вглядываться в лешака, потом подпрыгнул, да как заорет:

– Березай! – и бросился лешаку на шею. А тот перевел круглые шары–те с хохотуньи на него, уставился и молчит – а Ваня ему:

– Неужто ты меня не помнишь, а, Березаюшка?.. Мы в гостях у вас были два года назад. Еще Шишок был со мной, и петушок–золотой гребешок… Помнишь, как ты за ним гонялся! А с тобой мы в прятки играли!

Ваня, чтоб напомнить, прикрыл лицо ладонями и сказал: «Где Березай? Тю–тю! Нет Березая!»

Лешак же замотал головой и закричал:

– Нет, есть Белезай! Белезай холоший, Белезай живой!

– Конечно, хороший, – подтвердил Ваня и повернулся к Стеше, которая наконец перестала реготать и принялась дергать его за рукав, дескать, кто это такой…

– Лешачонок это… Лесной ребенок, – шепнул мальчик.

Но удивляться времени у Стеши совсем не было, потому что лесной ребенок как свистнет в три пальца: так что уши пришлось зажимать. И на свист из леса выбежал… волк Ярчук[29]29
  Ярчук – Собака, чуявшая приближение демонов, называлась ярчук. Верили, что у таких собак будто бы во рту волчий зуб, а под шкурою сокрыты две змеи-гадюки. Ярчук обладает чудесным свойством чуять черта и наносить колдуньям неисцелимые раны. [Ред.]


[Закрыть] собственной персоной! Десантница сказала: «О–ёй!» – и за Ванину спину спряталась.

А волк оскалил зубы и остановился у ног лешачонка. Тот ткнул острым когтем Ваню в живот и стал представлять его Ярчуку:

– Это – Ваня!

Волк в ответ рыкнул.

– Это… – тем же манером Березай ткнул в пузо девочки и застрял на полуслове, но десантница быстро сориентировалась и подсказала: – Это Стеша.

Ярчук зарычал громче.

– Мы! – сказал Березай важно и обвел рукой то ли всех четверых, то ли весь лес.

– А где Цмок, Березай? – спросил мальчик. – Где Соснач, Додола[30]30
  Додола у древнейших славян была богиней лета, как времени года и лета человеческой жизни – молодости. [Ред.]


[Закрыть]? Где родители‑то твои?..

– Нету! – развел лешачонок руками. – Ушли!

– Куда ушли?

– В длугой лес!

– А тебя бросили?!

Лешак затряс зеленоватой башкой:

– Белезай большой! Белезай сильный! – лешачонок подбежал к ближайшей березке, обхватил покрепче стволик, понатужился–понапружился – и вырвал ведь деревце из земли, прямо с корнями!..

– Вот это да! – воскликнула Стеша. – Молодец! Ничего себе лесной ребенок! – глаза ее загорелись: – Поедем‑ка с нами! Чего тебе тут сидеть?.. Мы в горы едем, одного человека выручать, нам такие, как ты, силачи во как нужны!

Но Ваня дернул десантницу за подол и зашипел:

– Ты что, не видишь: ему не одиннадцать или «почти четырнадцать», ему два годочка всего! Весной исполнилось! Не нужен он нам! За ним самим смотреть надо, куда дитёнка тащить в такой путь!

– Хорош дитёнок! – выдернула Стеша свой подол. – А сила‑то у него богатырская! Неизвестно, что там нас ждет, на Кавказе… Берем его – и всё тут!

– Дак он же голый! – вытащил Ваня свой последний козырь.

– Ничего, мы его приоденем! – отбилась девочка.

Раз уж всё равно придется брать лешачонка с собой, – видать, Стешу с этой идеи теперь не сбить, – Ваня решил, что, в самом деле, надо бы его как‑то приодеть… Магазинов в лесу нету, придется идти в ближайшее теряевское сельпо. Стеша с этим согласилась. Выходить на трассу с голышом было нельзя, но обок дороги, Ваня решил, продвигаться всё же можно. Так и сделали.

Березай безропотно побежал за новыми друзьями.

Лешачонок ходил так, что дай Бог всякому, да попутно раскачивался на ветках деревьев, да еще и круги наматывал по лесу, но неизменно возвращался на тропу. Ярчук не отставал от него ни на шаг.

К Теряеву подходили уже в сумерках – теряевские псы, издали учуяв волка, подняли такой лай, что, небось, всё село всполошилось. Было решено оставить голыша с волком в перелеске, а самим смотаться в сельпо и купить чего надо. А после уж решать, что делать дальше.

Когда Ваня со Стешей подошли к магазину, оказалось, что он уже не работает: окно было закрыто ставнями и заложено скобой с висячим замком в полпуда, такой же висел на дверях.

– Что будем делать? – спросил Ваня. Дескать, это ты хочешь тащить лешачонка с собой, так вот и решай!

– Как ты думаешь, что это? – Стеша показала на длинное строение, возвышавшееся на взгорке.

– Наверное, клуб! – решил мальчик.

– Пошли туда!

– Зачем?

– Пошли–пошли…

Клуб тоже оказался заперт, на двери висел еще один амбарный замок. И уже совсем стемнело.

– Надо бы и о ночлеге подумать, – проворчал Ваня. – Не всё же о наряде для лешака заботиться…

Стеша, не отвечая, оглянулась: окошки в домах горели, но народу на улице не было. Обошли клуб кругом, на стороне, обращенной к лесу, обнаружили черный ход, но и он был заперт. Тогда Степанида Дымова выдернула из волос заколку, подмигнула Ване – и принялась вертеть ею в чреве замочка, он тут же и сдался. Распахнув дверь, Стеша с важностью провозгласила:

– А вот тебе и ночлег!

Пробирались во тьме, натыкаясь на какие‑то предметы. Стеша нащупала выключатель – и включила свет.

– Ты что! Увидят! – воскликнул Ваня.

– Кто? Ярчук с Березаем? Окна–те на лес ведь выходят…

Дверцы одного шкафа оказались распахнуты, оттуда вывалилась волейбольная сетка, поскакали по комнате мячи, забрякали по полу «городки». Стеша своим излюбленным способом открыла и второй шкаф, оттуда вывалился красный бархатный флаг с кистями, надетый на позолоченную пику (который в падении едва не заколол девочку), лежали праздничные транспаранты. Стеша, успевшая поймать пику, в задумчивости глядела на всё это добро. А потом велела привести сюда Березая, дескать, пускай привыкает по–людски ночевать, под крышей.

Легко сказать – привести Березая! Лешачонка‑то Ваня быстро сыскал, и согласился идти с ним лешак, стоило только промолвить, что к Стеше они идут. Дак ведь и Ярчук за лешаком увязался!

– Собаки‑то не любят волков! – сказал Ваня в пространство, надеясь, что Ярчук его поймет. – А мы в лесу ночевать не будем, Березай же ночует с нами…

Волк на Ванины речи только клыки оскалил, но лешачонок что‑то провыл ему не то по–волчьи, не то по–лешачьи – и Ярчук остался на тропе. Уходя, Ваня обернулся: так ведь и сидит, где его оставили. Ученый волчок–от!..

Мальчик задами провел голыша к месту ночлега, хорошо, не нарвались по дороге на какую‑нибудь бабу, вот бы визжала‑то! Если уж десантницу истерический хохот обуял при виде голого мужичка, так о простой бабе‑то что говорить… Не будешь же каждой объяснять, что это, де, двухлетка неразумный, что с него возьмешь!

К дверям‑то Ваня подвел лешака, а вот внутрь заходить лешачонок напрочь отказался! – Не лес да не лес, – заладил. Мальчик тогда указал ему на стены бревенчатые, на деревянную дверь и сказал:

– Это был лес! Он к людям пришел – и стал домом. Смотри, – тук, тук, тук! – Ваня постучал по дереву.

Березайка послушал, потом понюхал дверь, сказал уважительно:

– Дуб! – и вошел в нее.

А войдя, тут же свалил лавку и ряд стульев, да и сам упал. Ваня попытался поднять лешачонка, но тот таким диким взглядом уставился в потолок, что Ване не по себе стало. Ткнув пальцем вверх, немногословный лесовик разразился целым потоком вопросов:

– Где небушко? Почему звезды не глядят? Кто мой месяц съел?

Ваня не знал, что и ответить. Лицо лешачонка сморщилось – и он разразился таким громогласным плачем, что Ваня решил: сейчас всё Теряево сбежится! К счастью, прибежала только Стеша из соседнего помещения.

Ребята не знали, что делать, опасаясь, что вот–вот кто‑нибудь услышит дикий рев и прибежит сюда. А в поле зрения вопящего Березая попала впопыхах вытащенная Ваней кастрюлька со всеми забытой Кровохлебкой. Внезапно рев прекратился.

– Кто это? – Березай ткнул пальцем в живинку.

– Кровохлебка, – ответил Ваня и, радуясь мгновениям тишины, протянул лешачонку кастрюлю с растением. Тот схватил ее и поставил перед собой, на лавку. Обильные слезы всё еще текли по щекам лешака – и капали в кастрюлю. И вдруг – прямо на глазах – Кровохлебка стала вытягиваться и расти… Вот она доросла до носа лешака, коснулась его и промолвила:

– Березай хороший! Березай живой!

У лешака слезы тут же высохли, и он ответил:

– Тлавка холошая! Тлавка живая!

– Вот и славно! – подытожила Стеша. – Всё хорошо, что хорошо кончается! Кровохлебка у нас нахлебалась горьких слезок и… поднялась на слезах, как на дрожжах! Пора бы и нам перекусить! Ты как, Вань? Я так ужасно проголодалась!..

Ваня со Стешей отлично перекусили шанежками да пирожками, запили печиво застоявшейся водой из графина, который обнаружили на окне. (У десантницы в рюкзаке нашлась походная алюминиевая кружка.) А Березай, после слез всё еще глубоко вздыхая, схватил городошные деревянные колбаски – и с аппетитом принялся уплетать их… Только хруст пошел по клубу. Стеша поперхнулась и закашлялась, Ваня постучал ей по спине, мальчик с девочкой переглянулись, но ничего не сказали.

А Березай, как бревно, повалился на пол и тут же захрапел. Степанида Дымова, вытащив из рюкзака черные нитки, принялась обмерять спящего лешачонка, Ваня зацыкал на нее, дескать, разбудишь, разорется сейчас, но тот, впрочем, и не думал просыпаться. Ваня попытался узнать у девочки, что это она затеяла, но остался без ответа, да и не сильно расстроился – потому что веки его, как клеем намазанные, слипались. Постель он себе устроил на волейбольной сетке. Пробормотал Стеше, дескать, и ты ложись, вон хоть на транспарантах…

– Да, да, сейчас лягу, – отвечала девочка.

Утром Ваня обнаружил лешачонка, мирно болтающего с Кровохлебкой. Стеша, свернувшись калачиком, спала в колченогом кресле. А проснувшись, торжественно объявила, что сейчас будет делать из лешака – человека…

– Как это?! – испугался Ваня.

Девочка приказала ему закрыть глаза. Он слышал только пыхтенье, какие‑то стоны, возню, потом грохот… Наконец Стеша сказала, что можно…

Мальчик открыл глаза – и те едва не выскочили из орбит. Березай оказался наряжен в какой‑то балахон не балахон, распашонку не распашонку – наряд багрового цвета сшит был из скатерти, на груди расплылось чернильное пятно, из‑под распашонки торчали короткие, багровые же, штаны… Лешак стоял, растопырив руки, и не знал, что с собой делать. На лице его было написано такое недоумение, что Ваня прыснул.

Стеша сказала, это, де, еще не всё, и жестом фокусника вытащила из шкафа бывшее знамя… Теперь оно превратилось в плащ, который тут же был наброшен на лешачонка. У накидки имелся и капюшон, спроворенный из первомайского транспаранта, на капюшоне была надпись: «1 мая». Капюшон съехал на лоб Березая, из‑под него помаргивали круглые глаза лешака. Стеша велела лешачонку покрутиться, что он беспрекословно и выполнил.

– Ну, как костюмчик? – с горделивым видом спросила девочка.

– Он в нем на палача похож, – подумав, сказал Ваня.

– Еще чего! – не согласилась десантница и обратилась к лешаку: – Тебе нравится, Березай? Правда, красиво? – чмокнула воздух и заключила: – А, цаца!

После того как все перекусили, – кто чем, – теряевский клуб был покинут. Закупив по дороге продукты и узнав, в какой стороне полустанок, дружина хоробрая направилась к железной дороге.