Текст книги "Ведогони, или Новые похождения Вани Житного"

Автор книги: Вероника Кунгурцева

Из дальнейшего разговора ребята почерпнули массу полезных сведений, оказалось, что Анюта в доме прибирает, а Люба готовит, что хозяйку зовут Ирина Михайловна, хозяина – Николай Кузьмич, он бывший военный, а теперь коммерсант, фамилия их Соколовы, и у них шикарный меховой магазин неподалеку от рынка. И главное то, что их (вернее, конечно, тех) оставили в доме… Так хозяин распорядился, дескать, коль отказались от подарков, гостите, де, сколь хотите, вот добрый человек, всем доверяет, хотя они, конечно, так помогли, так помогли, что… Но дурачок, де, ваш, всё равно ведь на улице дрых, горбатого, де, могила исправит, видать, уж как привык всю жизнь, так и тут… Хоть вы, мол, и говорите, что вовсе не цыгане, а повадки‑то вас и выдают…

В коридоре второго этажа столкнулись с несчастной матерью Лины, – сразу узнали ее, хоть давно не видели, – кивнули. Она удивленно взглянула на них – но кивнула в ответ, ну да, она‑то их (то есть тех) утром, небось, видела… Но, впрочем, Ирина Михайловна почти и не замечала ребят, наверно, и веснушки Стеше можно было не подрисовывать… Пройдя мимо, женщина вдруг приостановилась и спросила: «Уже вернулись? Вроде к вечеру обещались… Узнали что‑нибудь?» – «Нет», – ответила на всякий случай Стеша, не зная, о чем идет речь. Но Ирина Михайловна уже поднималась кверху – витая лесенка вела, видать, в башню. А ребята перемигнулись: выходит, у них есть время до вечера – отлично!

Женщина остановилась возле какой‑то двери, постучала и позвала: «Лина, открой!» – но, ничего не дождавшись, подошла к перилам и жалобно проговорила: «Не открывает… Может, еще разок попробуете? Стеша, пожалуйста! Вдруг она с собой что‑нибудь сделает! Я этого не вынесу…»

Стеше с Ваней ничего не оставалось, как подняться на третий этаж. Постучали – за дверью было тихо. Женщина сказала, что она уйдет, чтоб не мешать, будет ждать внизу. Ребята покивали ей, но Ваня, которому не хотелось торчать под дверью, предложил разделиться – дескать, ты попробуй поговорить с Линой, а я всё ж таки пойду поищу Кровохлебку…

– Иди уж, ботаник, – ворчливо сказала десантница и, оставшись одна, позвала девочку по имени – та не отзывалась. Стеша поглядела в замочную скважину – ей померещилось, что оттуда тоже смотрят… Тогда она уселась под дверью и громко сказала:

– Знаешь, я ведь понимаю, каково тебе, сама была заложницей… Рассказать?

За дверью молчали, но Стеша продолжала:

– Боевики больницу захватили, а мы с Ванькой и Березаем там оказались…

И Степанида Дымова, глядя в пустоту, поведала про всё, что перенесла в Будённовске, остановившись на том, как боевики окликнули ее: «Эй, рыжая!» Стеша замолчала, за дверью было тихо – может, ее вовсе и не слушают… Но тут из‑за запертой двери раздался глуховатый голос:

– И что было дальше?

Но десантница не стала рассказывать про «дальше», а попросилась войти, после мгновений тишины дверь приоткрылась – на пороге появилась бледная светловолосая девушка в дымчатых очках, она посторонилась, и Стеша вошла.

Эта была как раз такая комната, какую, – правда, в прошлой жизни, – хотелось иметь Стеше, будто из журнала про гламурную жизнь. Девушка, точно чужая, стояла посреди картинной комнатки, как будто не знала, куда себя тут пристроить, темные очки были уставлены на Стешу. Криво усмехнувшись, Лина произнесла:

– То были боевики, чужие… А это – свой… Мы думали, что свой… После дискотеки хотел нас подвезти до дома, я же видела его на нашей улице – и поверила… А он усыпил нас – хлороформом – и запер в подвале, в наручниках держал, как преступниц… – девушка закатала рукава и показала кровавые браслеты на руках. – Это днем, когда его дома не было. А по ночам… Он заставлял нас танцевать, иногда мы танцевали ночи напролет… Он и на дискотеке нас выбрал, потому что мы лучше всех танцевали. А он не умел, рассказывал, что в школе на вечерах всегда стенки подпирал, боялся кого‑нибудь пригласить… Представь, он же старик – ему больше сорока! Оказалось, мы год провели в подвале – а мне казалось, прошла целая жизнь! Я чувствую себя дряхлой и грязной старухой, и… и… я ненавижу танцы! Никогда, никогда в жизни не стану танцевать! Никогда!

Назревала истерика, Стеша по себе знала, что, если выплакаться, будет легче… Может, и в этом случае слезы помогут…

Когда Лина успокоилась, Стеша промолвила, что тоже терпеть не может танцы… после одного случая, когда ей чуть не выкололи глаза… Правда, потом эта женщина, – то есть вила, – так вот, потом она стала для них троих помайчимой!

– А что это такое: помайчима?.. – помолчав, всё же купилась на незнакомое слово Лина.

– Названая мама. У меня ведь нет матери. И у Вани… И у Березая…

– А у меня есть, – вырвалось у девушки.

– Да, – кивнула Стеша. – И ты с ней не разговариваешь…

Лина ушла к окну, и, стоя спиной, произнесла:

– Понимаешь… мне стыдно… Мне так стыдно! Я боюсь коснуться ее, мне кажется… я ее запачкаю.

– Если бы я поднялась из гроба и мама была бы жива – я бы всё равно обняла ее, я бы не боялась ее запачкать, даже если бы вся насквозь пропахла гноищем… – на одном дыхании произнесла девочка. – И… и она бы не побоялась, что я запачкаю ее… Поверь!

– Ты… еще не знаешь всего – ведь… ведь у меня будет ребенок! – воскликнула Лина. – Выскочка из подвала… Дитя тьмы.

– Заугольник, – машинально проговорила Стеша.

– Что? – не дослышав, переспросила Лина.

– Это еще одна история… – заторопилась Стеша, испугавшись, что Лина обидится. – Я знала девушку, которую тоже держали в плену, – правда, не в подвале, – а в… башне и…

Но тут беседе помешали – Ваня просунул голову в дверь и позвал Стешу, дескать, это очень–очень важно… Степанида Дымова, которая после тяжкого разговора тоже чувствовала себя старухой, распрощалась с Линой. Но та остановила ее:

– Ты расскажешь, что было дальше, ну… там, в больнице? И про помайчиму? И… про девушку из башни?..

Стеша закивала: Ваня торопил ее, строя страшные рожи, указывая пальцем себе за спину и закатывая глаза – из чего девочка поняла, что те вернулись…

– Но, – обернулась она к Лине, – когда я надену другое платье, я не смогу говорить об этом… Не получится… Я буду рассказывать тебе о том, что случилось с нами, только если буду в черном платье…

– Почему? – удивилась девушка.

Но тут Ваня, до тех пор показывавший им одну свою голову, целиком очутился в комнате, захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной – будто боялся, что сюда войдут… Стеша поняла, что дело плохо: видать, те тоже жили где‑то тут, на верхотуре. Ребята услышали «свои» голоса, конечно, и Лина их услыхала – Степанида Дымова умоляюще посмотрела на нее и прижала палец к губам, дескать, ни слова! Где‑то хлопнула дверь, голоса смолкли.

Стеша повернулась к девушке и ответила на невысказанный вопрос:

– Это страшная тайна, я… всё потом тебе объясню! А сейчас нам пора… И – помни, только если я буду в черном платье!

Лина кивнула. Ребята выскочили за дверь и рванули вниз по лестнице: второй этаж, первый… Но в холле их поджидала Ирина Михайловна:

– Ну… как?

Неужто им повезло – и хозяйка не видела, как те появились… с улицы!.. Может, куда‑нибудь отлучалась?.. Стеша, то и дело оглядываясь на лестницу, сказала:

– Не знаю, мне кажется, она захочет поговорить с вами… Попробуйте постучать… А может быть, дверь будет не заперта… И еще: вы знаете, что у вас… будет внук?

Женщина потрясла головой, как будто на нее что‑то сверху упало – и понеслась вверх по лестнице, а ребята, набрав полную грудь воздуха, ринулись к входной двери… Выбили поднос из рук Любы, оказавшейся не ко времени не в том месте, но не остановились, с разгона перескочили через осколки и выметнулись за дверь, а затем в два счета домчались до ворот – и вылетели на улицу. Только тут они выдохнули: «Уф!»

Глава 11. На нелегальном положении

Когда удалились от коттеджа на значительное расстояние, в безлюдном месте у Кумы–реки девочка решила спросить у вновь обретенной куколки, как им на этом свете жить–поживать: две пары одинаковых…

Кукле дали поглодать кусок купленного пирожка – и Леля, ожив, отвечала так:

 
«Черный человек!
Ты прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…
…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…
 

Ребята переглянулись: выходит, всё ж таки не всегда они будут глядеть на тех – как на свое отражение. Справедливость восторжествует: коль родился один мальчик, а не два – значит, один в конце концов и останется… То же самое с девочкой… Надо только подождать. А сколько ждать? Хоть бы не до старости!..

Но в этот день их ожидало еще одно потрясение. На обратном пути они сели в автобус, и в салоне из разговоров людей узнали, что в Буденновске боевики захватили больницу… Ребята чуть дара речи не лишились – друг на друга смотрят, рты пораскрывали, а слова не идут, как вроде у рыб, выброшенных на берег! Наконец включился звук, ребята заорали в два голоса, переполошив пассажиров:

– Не–ет!

– Не может быть!

Старушка какая‑то им ответила:

– Чего орете‑то! Сейчас всякое может быть – таковские времена настали!

Ваня со Стешей, ошеломленные, ехали дальше молча, когда сошли на нужной остановке, решили, что жаловаться на тех, кому они загодя дали знать про нападение на город, – пустой номер. Откажутся от всего, дескать, знать ничего не знаем, ведать не ведаем, никто нам про захват больницы не говорил – и кому поверят: ментам или им, считай что беспризорникам?

Шли, повесив головы, вспоминали про больницу…

– Конечно, мы‑то тоже виноваты, – подумав, сказал Ваня, – понадеялись на милицию, а надо было не так, надо было, как куклу‑то своровали, тут же твоему начальству доложить про захват, вот что!

– Да–а, – неопределенно протянула десантница.

Они знали, что завтра днем заложников не освободят, но, может быть, ночью или… послезавтра? Надо бы как‑то добраться до телевизора и посмотреть новости, но… это только в том случае, если те уйдут из дома.

Лешачонок уже поджидал ребят в жасминовых зарослях, может, полесовый думал: им, так же, как ему, нравится ночевать на воле, но, чтоб не обидеть гостеприимных хозяев, они приходят сюда тайком?.. Лешак с аппетитом наворачивал засохшую ветку, дал понюхать Полкану, но тот разочарованно отворотил морду.

– Ты смотри, Березай, потихоньку грызи дерево‑то, – сказала девочка. – Чтоб никто, кроме нас, не видел, а то всех угощать придется… – и подмигнула Ване.

Девочка стала просить лешачонка, дескать, Березаюшка, когда мы будем уходить из дому, так ты, де, вывешивай за окно свой красный плащ… Это, де, очень–очень важно… Дескать, даже если Ванька станет тебя просить не делать этого, ты его не слушай, а вывешивай флаг… И хозяев, де, не слушай, а как мы – трое – вон из дома, твой алый плащ должен висеть в окошке!

– Даже если я сама стану убирать плащ или говорить, что ни о чем тебя не просила, – продолжала Степанида Дымова, – ты на меня не гляди, а делай, что должен, ладно?

Лешак, конечно, не мог понять, зачем это нужно (да и никто бы на его месте не понял), но твердо обещал десантнице выполнять порученное. А Ваня, уразумев, в чем дело, попросил его следующей же ночью принести плащ сюда, и шепнул девочке, дескать, я к нему древко приделаю. (Другой‑то плащ лешака после передряг выгорел до розового цвета, истерся, и полеживал в котомке – тоже ведь память о том месте…)

Вот так знамя опять стало знаменем. Теперь ребята могли не торчать целыми днями перед домом, а, по мере надобности, хотя бы ненадолго, отлучаться.

О том, как был захвачен город, о трагедии в больнице, об освобождении заложников ребята узнавали из новостей: едва попав в дом, бросались к телевизору. Планы по освобождению капитана Егора Туртыгина пришлось отложить в долгий ящик – в Чечню сейчас нечего было и соваться… Но, впрочем, ящик оказался не таким уж долгим: спустя неделю, через каких‑то посредников, переговоры с Бароевым всё же начались…

Конечно, Ваня казался хозяину усадьбы странноватым: забывал, о чем говорил только что, по нескольку раз спрашивал об одном и том же; уходя из дому, тут же возвращался, – вместе со своей рыжей подругой, – отсылая по делу мальчика–олигофрена, как будто от него мог быть какой‑то толк… Но то, что ребята вернули им дочь, – да не просто вернули домой, а потихоньку возвращали к жизни, – стоило того, чтобы держать их в доме и помогать им. (Про будущего внука коммерсант старался не думать.) Не говоря уж о том, что, приобретя у них загадочный кинжал, Николай Соколов совершил очень и очень недурную сделку… Впрочем, он честно расплатился с ребятами: ведь, связываясь с чеченцами, он страшно рисковал, причем не только деньгами, – теперь это были деньги мальчика, – но и головой. Николай договорился с армейскими товарищами, которые обещались отвезти его на встречу с Бароевым, он должен был отдать чеченцу выкуп, – и если всё пойдет без обмана, – чеченцы должны были в указанное место привезти капитана.

И вот наступил долгожданный день: Николай Соколов накануне отправился на встречу с Бароевым, и сегодня должен был возвратиться. Ваня со Стешей страшно переживали, они никак не могли попасть в коттедж – потому что те весь день не выходили из дому. Вдруг есть какие‑то известия, ведь Соколов мог позвонить… Удалось ли ему выкупить капитана, всё ли идет как надо, – а вдруг чеченцы деньги‑то взяли, а дяде Коле вместе с капитаном головы–те отрезали… Всяко ведь может быть…

Деньги у ребят подошли к концу, и весь вчерашний день они, с помощью куколки Лели, как могли, зарабатывали. Отправились на другой конец города, подальше от этих мест, где о кукле–вещунье могли быть наслышаны, и заработали достаточно для своих планов.

И вот Ваня увидел, как из красных ворот выходит Анюта, небось за продуктами… Первыми ее словами были:

– А вы чего ж это капитана своего бросили?!

Запыхавшиеся ребята так и замерли! Стеша даже рот раскрыла и за сердце схватилась, и вырвалось у нее: – А разве он уже… – хорошо вовремя спохватилась и быстро нашлась:

– А ты чего его бросила?..

– Как «чего»? Я ж по делу…

– И мы по делу! – воскликнул Ваня.

– Мы тебе поможем! – сказала десантница.

– А чего мне помогать, я и сама справлюсь… – пожала плечами Анюта. – Да уж ладно, коль так, хоть не скучно будет…

Некоторое время шли молча, ведь даже ничего не спросишь – Анюта‑то думает, им всё известно… Хорошо, на их счастье, женщина любила поговорить… Дескать, вот ведь – страшной такой, на капитана‑то и не похож вовсе, оно, конечно, в плену‑то не сахар… И мы бы, небось, сами на себя перестали походить, когда б в яме на цепи год просидели; хозяин говорит, это уж постригли его, побрили, а то, дескать, бородища была – во! Хорошо хоть бороде‑то было на чем расти… да добрые люди помогли с выкупом, а то бы… поминай как звали! Дескать, она, конечно, недолго видела его и не говорила с ним совсем – провели капитана к вам в башню, а он‑то вам чего‑нибудь рассказывал али нет?

– Нет, – покачала Стеша головой.

– Оно и видно, не до разговоров ему сейчас… Нет бы отлежаться у нас, в себя прийти…

Тут только ребята заметили, что идут не в сторону рынка и магазинов, а на остановку… Но спрашивать – куда направляются, не решились, вдруг ее при тех посылали по делу (по какому такому делу?)? Тут Анюта, отдалившись от темы «капитана», принялась ворчать, дескать, нанималась в горничные, а сделали девочкой на побегушках: Анюта пойди туда, Анюта сбегай сюда, вот как безответный характер–от иметь, заездят!

Только когда сели в автобус, идущий на «вокзал», ребята догадались, по какому делу послали Анюту… Степанида Дымова, притворившись недотепой, спросила:

– А на какой день билеты‑то будем брать?

– Как «на какой» – на завтрашний, я ж и говорю, чего так рано надо было уезжать, хоть бы оклемался маленько, и хозяин то же говорит – дак нет: капитан ваш уперся, поедем, мол… И вы туда же! Ну, езжайте…

Ваня со Стешей переглянулись. В кассы были очереди, но Анюту они не касались, она подошла к нужному окошечку, а там ее уж дожидались билетики – видать, у коммерсанта везде имелись нужные люди. Только женщина собралась спрятать билеты, как Стеша, – со страхом глядевшая на исчезающие в портмоне зеленоватые купоны, – попросила поближе взглянуть, ведь всё равно, дескать, это наши билеты‑то…

Так вот ребятам и стал известен № поезда и вагона, а также места будущих пассажиров.

Ребята распрощались с Анютой, дескать, нам надо еще кое–куда заскочить – но потом, де, мы тут же обратно в коттедж… Ваня сказал:

– Спорим, мы еще раньше тебя дома будем?

– Да уж, конечно, у вас ноги‑то молодые, – проворчала Анюта, которой едва минуло тридцать. А Стеша решила следы за собой подчистить: дескать, нас ведь подругому делу‑то послали, так ты уж не говори никому, что мы с тобой на вокзал поперлись…

– А чего поперлись? – удивилась Анюта, потом плечами пожала: – Вот уж секрет какой, никто и спрашивать не станет… Ладно – спросят, дак не скажу… Чего мне… Всё у них тайны какие‑то…

Отделавшись от Анюты, ребята бросились к кассам – для них‑то никто ведь билеты не приготовил, пришлось выстаивать очередь. Ой, как хорошо, что они заранее о деньгах позаботились – а то бы что сейчас делали!

Пока Ваня в очереди маялся, Степанида Дымова купила в ближайшем ларьке парфюмерию, намалевалась, как фурия, чтоб за взрослую сойти, – и раздобыла‑таки билеты… В кассе сказали, что ей крупно повезло: кто‑то сдал, вот ей билетики и достались, еще и купейные… Целых четыре штуки!

Глава 12. Стоянка поезда 15 минут!

На следующий день ребята, ко всему (ну, или почти ко всему) готовые, при полном камуфляже: в кепках, черных очках – стояли возле своего вагона и поглядывали на соседний. Им и вправду крупно повезло – вагон тех был 8–й, их следующий, 9–й. Нумерация вагонов с головы поезда…

Стеша опять была размалевана сверх всякой меры, за спиной у ней красовался новенький красный рюкзак, очень похожий на прежний, и возвышалась десантница на таких каблучищах, что время от времени ее покачивало, будто стояла она не на платформе, а на палубе, и для устойчивости девочке то и дело приходилось опираться на Ванино плечо.

И вот наконец те проявились в пассажирской толпе… Их провожали все Соколовы, и даже Анюта с Любой притащились на вокзал. Ваня среди толчеи провожающих-отъезжающих вначале и не разглядел капитана: он оказался невысоким, белобрысым, похож на парнишку, а не на взрослого мужика, наверно, исхудал в плену, и еще Егор Туртыгин прихрамывал… Ну, а так ничего – улыбается… Вещей у капитана не было – очень хорошо…

– Хромает, – пробормотала Стеша, и на удивленный Ванин взгляд торопливо ответила, что, дескать, про хромоту в приметах капитана Туртыгина, которые были в деле, не указано, небось, это… последствия плена. Мальчик кивнул.

Ребята никак не могли понять, каким образом те собираются везти в поезде Березая, ненавидящего всё железное, теперь увидели как… Лешачонок был похож на голкипера: в трениках, в футболке с длинными рукавами, в бутсах и перчатках… Ну да, теперь лешак мог разве только носом зацепить гвозденье…

А в котомке у Нави не было Кровохлебки – Ваня уж и так, и этак заглядывал… Потом понял, что растение кому‑то подарили, скорей всего, гостеприимной хозяйке…

Соколовы распрощались с теми, все перецеловались меж собой. Лина о чем‑то долго говорила с Адинапетс («Как будто это она рассказывала девушке истории, а не я», – шепнула ревниво Стеша); капитан пожимал руку Николаю Соколову; Ирина Михайловна потрепала по волосам Нави, потом поддернула Березаю перчатки – значит, была в курсе злой аллергии – и вот отъезжающие полезли в вагон. Поезд тронулся – и Ваня со Стешей уже на ходу вскочили на подножку.

Ребята отправились в свое купе; на платформе черноусый проводник лишь мельком глянул в билеты – всё таращился на Стешу: так уж она поразила его своим изысканным видом. Они заняли целое купе, против всяких правил купив четыре билета на двоих, но до проверки билетов было еще время…

В купе девочка живо стерла косметику, подрисовала конопушки, переобулась в кроссовки – и ребята, подхватив вещмешки, пошли на дело. Стеша уверяла, что капитан Егор Туртыгин обязательно должен выйти в тамбур покурить.

Они перебрались в соседний вагон и двинулись по узкому проходу: и вдруг капитан показался из своего купе!.. Он что‑то договаривал, стоя в коридоре, но обращаясь к тем, кто оставался внутри. Ребята ворвались в купе, мимо которого проходили, задвинули дверь – и стали спрашивать у пассажиров, тут ли такие‑то места… Им сказали, нет, де, вы ошиблись, вы же видите: тут всё занято. Ребята кивали, как заведенные, извинялись – но выходить не спешили, прислушиваясь к тому, что делается в коридоре. Кажется, капитан смолк… Стеша, улыбнувшись самой взрослой из своих улыбок, извинилась в последний раз – и ребята выметнулись в коридор. Капитана не было… Куда он пошел – и один ли?.. Вперед или назад?.. Туалеты пока что заперты, может, вправду покурить… Двинулись назад, в сторону своего вагона, больше из‑за того, чтоб не проходить мимо купе Адинапетс и Нави, скорей всего так и оставшегося открытым. Стеша выглянула в тамбур и увидела капитана… одного…

Дорога была каждая секунда: вернувшись к площадке перед туалетом, у мусорного бачка десантница в мгновение ока натянула фиолетовые лосины, точь–в–точь такие, как у той, майку с героем асфальта (всё было куплено вчера на Блошином рынке), сдернули с себя кепки да шпионские очки – и влетели в тамбур.

– Ой, – сказала Степанида Дымова, – потрясая билетами и демонстрируя багаж: свой рюкзак и Ванину котомку, – представляешь, оказывается, мы ошиблись вагоном, проводник только сейчас заметил, пошли… – и потащила Егора Туртыгина в 9–й вагон. Капитан пожал плечами, дескать, как же так, не может быть… – Может, может, – уверяла десантница, судорожно вцепившись в локоть капитана. – Ну ладно, – с угрозой в голосе заговорил тот, – сейчас пойду поговорю с проводником, что за ерунда, я сам видел: в наших билетах указан 8–й вагон… – Не надо ни с кем говорить, – испугалась девочка, оглядываясь на дверь, из которой могли показаться те, – мы уже поговорили, в кассах продали двойные билеты: нам и еще одним… пошли, пошли… Нам другие дали, гляди, – и опять потрясла зелеными купонами…

Капитан пожимал плечами и бормотал, ну ладно, ну хорошо, де, пойдемте туда – мне, дескать, всё равно, где ехать, но что за спешка такая, дайте хоть докурить…

Но Стеша была непреклонна, дескать, всем велели срочно занять свои места, проверка билетов, сейчас, дескать, строго, ты же знаешь про Будённовск‑то… Пришлось капитану затушить окурок – и следовать за ними…

Ваня покашивался на десантницу: не совсем удачно удалось ей соврать, и почему она вздумала тыкать незнакомому взрослому человеку, да еще побывавшему в плену, неудобно‑то как, раньше за ней такого не водилось! Получается, раз они помогли его выкупить – так уж могут тыкать?!

Они вошли в свое купе и на всякий случай задвинули дверь – хоть и духотища была, зато раздернули окошко… Усевшись на место, капитан спохватился, а где, дескать, ваш товарищ, как его… Березай, что ли? Девочка отвечала, что наш товарищ боится переходить в другой вагон во время движения поезда и попросил пока оставить его там, а как будет остановка, так они, мол, и приведут его…

– Он всякого железа боится, – поддержал Ваня. – Аллергик. Не поверите, от железа пузыри остаются на теле, ровно ожоги… А на стыках вагонов – ведь сплошное железо, с перепугу еще сверзится вниз…

Капитан сказал, ну да, я уж слыхал об этом, ну, раз, дескать, так, то что ж…

Лешачонка еще предстояло увести от тех – это была вторая часть операции, первая так–сяк удалась, а вот как будет со второй… Имелась еще и третья, заключительная фаза: на первой же крупной станции ребята собирались устроить так, чтобы те отстали от поезда, только тогда они смогут ехать дальше спокойно. Правда, в любом случае все направлялись в одну сторону… и встречи было не избежать… Но лучше, конечно, было опередить тех. Ваня уж примеривался, как они станут жить у бабушки Василисы Гордеевны – два Вани… Правда, представлялось это ему с большим трудом. Степанида Дымова же была непреклонна – и пускать Адинапетс в свою жизнь не собиралась…

За окном каруселью кружилась степь. Капитан Егор Туртыгин сидел у вагонного окошка, напротив ребят и, улыбаясь, смотрел на Стешу – и такой был у него взгляд, как вроде насмотреться не может!.. Никто никогда не смотрел так на Ваню… Даже бабушка…

А десантница, добившись своего: по–змеиному умыкнув капитана из‑под носа у тех, – вдруг закуксилась, настроение у ней отчего‑то испортилось, и… из глаз покатились слезы… Что ж это такое?! И капитан также воскликнул:

– Что же это такое?! Мы же договорились…

– Ничего мы не договаривались! – озлилась Степанида Дымова, видать, позабывшая, что есть еще та, с которой у капитана мог быть какой‑то уговор.

– Ну, опять двадцать пять! – проворчал капитан. – Степанида! Я же всё объяснил: ну, откуда, будучи в плену, я мог узнать, что… твоя мама умерла в этой проклятущей больнице, что бабушка – вслед за ней… Если бы я был в Новгороде, никогда бы ты не оказалась в детдоме… Конечно, Таня виновата, что не пригласила тебя жить к нам, я с ней поговорю – и всё наладится… Конечно, ты будешь жить у нас!

Ошеломленный Ваня переводил взгляд с одного на другого – мало–помалу картина для него прояснялась… Так вот в чем дело! Вруша!!! Всё это время она его обманывала! Брехло собачье! Армия детей!!! Как он мог поверить?! Десантница! Да из нее такая же десантница, как из жаворонка – коршун!

А девочка и внимания на него не обращала – вся устремленная на выяснение отношений со… своим отцом.

– Твоя Таня! – вскричала девочка. – Разве твоя Таня поехала выручать тебя?! Разве твоя Таня сделала для твоего спасения невозможное?! Она и не почесалась, узнав про выкуп, могла бы квартиру продать – это ведь твоя квартира! Сказала бы я тебе, где сейчас твоя Таня, да…

– Какое‑то дежавю! – вскочил с места капитан. – И слова одни и те же… Вчера про это, сегодня про это – сколько можно! Мы же обо всем договорились!.. – потом в недоумении уставился на лицо девочки и воскликнул: – Стешка, а где твои веснушки?!

Ваня поглядел: и вправду слезы смыли карандашные рыжинки… Стеша, ойкнув, схватилась за нос, но быстро нашлась:

– Я их свела… Но чтоб тебя не пугать – подрисовала на прежнем месте…

Капитан покачал головой:

– Степанида, ты как малый ребенок, ей Богу! А ведь вон какая дылда вымахала, папку переросла, пока я там… в зинданах[88]88
  Зиндан – тюрьма – яма или подвал. [Ред.]


[Закрыть]‑то рассиживался… – капитан уместился между Ваней, отодвинувшимся от Стеши, и дочерью, и обхватил обоих за плечи: – Ох, ребята, ребята, спасибо вам огромное, без вас бы я пропал… Да что говорить!.. Товарищ у тебя, Стешка, надежный, с таким не пропадешь!

Девочка из‑за профиля отца выглянула на мальчика и кивнула. Им очень хотелось поговорить – но как выяснять отношения при капитане, и выходить в коридор – нельзя, вдруг те уже хватились Егора Туртыгина и рыщут по вагонам… И всё‑таки надо было до конца всё прояснить – ведь им нужно быть заодно, держаться друг за друга… И Стеша не выдержала – будь что будет! – и выговорила:

– Ванька, я давно тебе хотела сказать… И всё не решалась…

– Значит, ты никакая не Дымова?..

– Туртыгина я, Степанида Туртыгина, а Дымова, считай, – девочка усмехнулась, – подпольная кличка…

– А голубой берет откудова? – угрюмо спросил мальчик.

– Достала.

– А кукла?

– Какая кукла? – вмешался капитан. – Не та ли, что пропала?

– Она нашлась, – быстро сказала Стеша и полезла в рюкзак, чтобы продемонстрировать свое сокровище.

– Ну, я же говорил – найдется! – обрадовался капитан, и, повертев игрушку в руках, воскликнул: – Не может быть! Это ж твоя первая кукла! Ну да, сейчас таких и не делают, старая игрушка‑то, еще твоя мать ею играла… Отыскалась, значит, потеря! Я ж говорил… Для своих дорога, как память, а чужим зачем…

В это время пришел проводник, но с ним быстро всё уладили, сунув, сколь надо, и объяснив, что пассажир с четвертого места на следующей станции появится…

Когда проводник убрался, разговор о Леле продолжился, капитан припомнил, что Галине Серафимовне, Стешиной матери, куклу подарил отец, кстати, девичья фамилия Гали была Житная… Выходит, – поглядел Егор Туртыгин на Ваню, – вы с ней по детству однофамильцы…

Стеша, глянув на мальчика, спросила, дескать, как же так: ведь баба Люся Лыжина была, а мама – Туртыгина…

Егор Туртыгин отвечал, что Галина Серафимовна после замужества стала Туртыгиной, а до тех пор жила Житной, ну а почему у тещи была другая фамилия – ему не известно, впрочем, де, часто бывает, что женщина, выйдя замуж, оставляет свою фамилию, видать, и Людмила Ивановна так же сделала.

Ваня настороженно вслушивался. Его дедушку тоже звали Серафимом, по отчеству Петрович. Правда, то, что это мог быть один и тот же человек, было совершенно невероятным – ведь у дедушки имелась своя жена, Василиса Гордеевна, Ванина бабушка, и дочка была – Валентина, так что там, в Новгороде, проживал, видать, какой‑то другой Серафим Житный. Ваня всё ж таки поинтересовался отчеством Стешиного дедушки, но капитан его не помнил, дескать, тестя он никогда в жизни не видел, да и Галя смутно помнила отца. А куклу эту Галина, дескать, берегла как зеницу ока, и вот игрушка к дочке перешла. Куклу, правда, забыли, – когда на новую квартиру переезжали…

– Как же она опять‑то у тебя оказалась?! – спохватился капитан.

Стеша, прежде чем ответить, задала свой вопрос, как же так, дескать, берегли игрушку, как зеницу ока, а бросили в старом бараке?! Егор Туртыгин отвечал, дескать, ты‑то мала была во время переезда, чтоб о куколке думать, трех лет, пожалуй, не было, а Галина, де, как раз в больнице лежала, без нее переезжали, а я, дескать, об игрушках‑то не сильно заботился… Другие были заботы…

Стеша рассказала, как нашла игрушку, дескать, барак наш так ведь и не снесли, правда, там одни бомжи сейчас обитают… Накануне, де, я как раз была у твоей Тани и узнала про то, что ты нашелся, что находишься в плену, дескать, приходил человек от Бароева, по поводу выкупа…

– Мне так хотелось помочь тебе! – воскликнула Стеша. – Но где взять деньги, и вообще, как одной соваться в такое дело?! В детдом неохота было возвращаться и потянуло отчего‑то в барак, пошла на старую квартиру и нашла куколку… У нас фотография была, – объяснила девочка Ване, – я с куклой Лелей, так‑то я забыла совсем про эту игрушку… Она за печку завалилась, лежала никому не нужная под половицей… Я случайно ее нашла и… – Стеша значительно глянула на Ваню, – и не могла не взять… Мороженое ела, и кусочек сронила на лицо куколке, тут всё и началось…