Текст книги "Стрела на излете (СИ)"

Автор книги: Вера Школьникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

– Хорошо, я позволю вам с ней поговорить без свидетелей. Не знаю, правда, согласится ли она отправить прочь служанку.

– О, – Эйрон улыбнулся, – служанка нам не помеха, скорее наоборот, – и снова Тейвор почувствовал, что упустил из виду что-то немаловажное. И когда этот проныра-лейтенант успел набраться тайного знания, если он ни на шаг не отходил от военачальника всю кампанию?!

Все случилось так, как Эйрон и обещал: несколько слов почти что на ухо государыне, Сквозь стекло Тейвор видел, как побелело ее и без того белое лицо, но не слышал, о чем они говорят. Ирия взмахнула рукой, словно отгоняя страшный призрак, а лейтенант снова наклонился и добавил что-то, на этот раз громче. Женщина медленно опустила голову, лейтенант поклонился почтительно, и вышел из каюты:

– Все улажено, она будет есть, только не переусердствуйте на радостях. Успеете еще откормить до Квэ-Эро.

А в каюте Ирия плакала, беззвучно, с неподвижным лицом, только по щекам текли слезы. Риэста гладила ее по голове, как маленькую девочку, а потом с ложки кормила теплым бульоном, отогнав в дальний угол счастливого лекаря. А потом, когда солнце скрылось за горизонтом, и Луна выстелила переливающуюся серебром дорожку на морской глади, Ирия слабым, срывающимся голосом спрашивала:

– Я не должна была, да? Но этот человек обещал уморить Айвора голодом, если я не начну есть.

Риэста укрыла свою подопечную одеялом и закрыла ставенки, преграждая путь ночному холоду:

– Вы всегда успеете умереть, это нетрудно. Выжить куда сложнее, – она задула лампу.

Не сказать всей правды ведь не означает солгать? Если государыня не понимает, что лучше умереть от голода, чем хлебнуть сполна королевского правосудия в Суреме, пусть проведет лишние несколько недель в горькой, но все равно счастливой иллюзии, что ценой своей чести она спасла жизнь любимому. Риэста промолчит. А что до Айвора – так он упустил свой шанс, не погибнув в бою. Ему она ничем не может помочь. А ей обреченный родич сделал прощальный подарок – они плывут в Квэ-Эро вместо Айона, и теперь она увидит на прощанье дочь и родной берег.

Риэста надеялась, что несмотря на все потери последних лет, Тэйрин счастлива. Теплое море смывает все невзгоды, в Квэ-Эро невозможно быть несчастным, если в твоих жилах течет кровь Эльотоно. А затем она последует за Ирией в Сурем, и что случится дальше легко предугадать.

***

Риэста стояла у борта и не узнавала знакомую с детства гавань: зубчатой стеной возвышалась крепость, отгораживая город от моря. Там, где раньше шумел портовый рынок, теперь щерились жерла бомбард. На рейде стояли три каравеллы, большие, пятимачтовые, она таких не видала. Корабли проводили будущую королеву торжественными залпами из всех орудий, окутавшись облаками сизого дыма. «Опять бомбарды, – подумала она с отчаяньем, – везде сталь и смерть, они захватили даже море».

Их встретил небольшой отряд гвардейцев, закрытую коляску подали прямо к сходням. Государыне помогли спуститься, она все еще была слишком слаба. Риэста приподняла занавеску – их везли в сторону, противоположную от города, в горы. Они долго петляли по узкой каменистой дороге, несколько раз карета останавливалась, и женщин на руках переносили через горные ручьи, а потом накинув гати, перетаскивали громоздкую повозку. Военачальник со своими людьми ехали верхом, для них привели лошадей.

На середине пути Риэста догадалась, куда они направляются – "Поющий шиповник", заброшенная усадьба. Она пару раз бывала там в детстве – бухта, в которой расположился заросший колючим кустарником дом, славилась на все побережье мягким золотым песком, ласковым, словно шелковая ткань, он согревал, но даже в самую сильную жару не обжигал кожу.

Говорили, что песок этот, если зарыться и посидеть пару часов, целебный – от кожных разных недугов, а еще по женской части, не хуже белой ведьмы помогает, и уж точно – дешевле. Но особого наплыва страждущих не наблюдалось, уж больно далеко от города было заветное место, да и дорога – через горы. Саму Риэсту, еще совсем маленькую девочку, возил туда брат, посадив перед собой на лошадь. Именно там, на мелководье, в прозрачной бархатно-теплой воде она впервые поплыла, оторвавшись от дна.

Тэйрин писала матери, в первый год своей жизни в Квэ-Эро, что герцог восстановил старую усадьбу. Во дворец государыню везти побоялись должно быть – хотят тайком до самого Сурема провезти. Риэста не понимала, зачем королю вообще понадобилась Ирия. Неужели они все еще собираются сыграть эту шутовскую свадьбу?! Кого теперь обманешь нелепым браком с мальчишкой, если уже отгремела война, да и зачем притворство? Придать видимость законности захвату? Но перед кем Элиану оправдываться, кто посмеет возмутиться?

Ландия принадлежит королю, Ирии самое время умереть, да лучше при свидетелях, а то потом от самозванок не отобьешься. Но Тейвор дрожал над государыней, как над вазой из островного стекла. И везли ее, хоть и под охраной, но со всеми удобствами, а не в цепях в трюме. Жаль, она не увидит, как король будет выкручиваться, вернее, что придумает господин министр государственного спокойствия на этот раз. Невеста ведь жениха оскорбила так, что только кровью смыть можно, замуж идти отказалась! И что же, обо всем забудут и пойдут к алтарям? За что же тогда воевали? Жить в мире, значит, нельзя, а в одну постель лечь – можно?

Риэста не была настолько наивна, чтобы не понимать – до постели дело не дойдет. Как только брак заключат, Ирию постигнет самая опасная во дворце болезнь – осложнение после простуды. И безутешный вдовец, не успев стать мужем, унаследует владения супруги. Но на посмешище себе король выставит, настояв на обряде – это какой у него наследник уродился, что невесту под венец огнем и мечом загонять приходится?!

Жаль, она этого уже не увидит. Слишком много в роду у Риэсты Старнис, урожденной Эльотоно, мятежников, чтобы ей позволили жить. Недаром ведь Элиан возродил старые доимперские кодексы – за одного виновного теперь весь род под корень, до седьмого колена. Так глядишь, год за годом, мятеж за мятежом, и дворян в империи не останется. Уж не к этому ли его эльфийское величество стремится? Ему нужны рабы, а не вассалы.

Женщин проводили в спальню, измученная дорогой государыня сразу же уснула, а Риэста вышла в коридор, хотела спуститься к воде, но стражник, здоровенный детина в цветах герцога, преградил дорогу:

– Не велено, госпожа. Сказали из комнаты не выходить.

Но прежде, чем Риэста успела вернуться, раздался знакомый голос, которого она не слышала вот уже скоро восемь лет как:

– Я хочу поговорить с ней, Артон, мы прогуляемся по берегу и вернемся до третьей стражи.

Охранник переступил с ноги на ногу, но не посмел возразить герцогине, и отошел в сторону, освободив путь к лестнице. Женщины спустились вниз. У самой кромки воды не сговариваясь, одновременно скинули на плотный влажный песок туфли. Побрели вдоль берега, по щиколотку в теплой, почти неподвижной воде. Стоял штиль, по поверхности воды едва заметно пробегала рябь, отливая тусклым серебром. Дом остался позади, силуэт терялся в темноте, только горели тусклым желтым светом прорези окон – этой ночью в коридорах оставили факелы.

– Оно такое, как ты рассказывала, мама. Живое и разговаривает. Такое чувство, что я всегда знала его язык, даже когда жила дома, только не помнила. А как только увидела в первый раз – память проснулась, – Тэйрин уткнулась в плечо матери, совсем как в детстве, и вдохнула родной запах.

– Но ты все равно несчастлива, – грустно отозвалась Риэста. Ей не нужно было видеть лицо Тэйрин, достаточно было услышать ее голос, чтобы понять – письма лгали. Ее дочь – несчастна.

– Я была счастлива, первый год. Я только теперь понимаю, какие же мы тогда были счастливые. А потом все обрушилось, в один день.

– Так бывает, – кивнула Риэста. Ее мир тоже обрушился в один миг, когда она оказалась в спальне наедине со своим первым мужем, и поняла, что это – теперь навсегда. А потом ее мир рухнул второй раз, когда на площади прогремели барабаны, возвещая казнь. И третий, последний, когда Эльвин, опустив невидящий взгляд, передавал последние слова Вэрда. Мир на удивление непрочное сооружение, его слишком легко разрушить, и почти невозможно собрать заново. Она дважды возводила стены на новом месте, в третий раз уже нет ни сил, ни желания пытаться. Но Тэйрин молода, она справится.

– Знаешь, у варваров есть поговорка – "лошадь сдохла – слезь".

– Знаю. Но он любит меня. А я его жена, у нас сын. Я должна…

Риэста перебила дочь:

– Никогда ничего не делай только потому, что ты должна!

Девушка усмехнулась:

– Отец сказал мне тоже самое, когда я уезжала.

– Я знаю, – женщина втянула в себя чуть горчащий прохладный воздух, – я вышла замуж первый раз, потому что была должна. И слушалась мужа, потому что должна. И мне никто не объяснил, что это ложь. А сама я поняла, что ничего не должна этому человеку, только когда он притащил меня к наместнице, открещиваться от опасного родства! Мне нужно было увидеть в ее глазах, как в зеркале, отвращение, чтобы понять, насколько мерзко то, что я терплю из чувства долга.

– А если я люблю его?

– У меня нет ответов, Тэйрин. Я только хочу, чтобы у тебя все было хорошо. На деле, а не в письмах.

Девушка наклонилась, зачерпнула горсть воды, охладила горящие щеки:

– Останься со мной, мама.

Риэста прижала к себе дочь, провела ладонью по ее волосам:

– Я не могу, Тэйри, слишком поздно. Я устала притворяться, что жизнь продолжается. Прости меня. Я отправлюсь в Сурем с Ирией.

Обратный путь они шли молча, держась за руки. Туфли так и остались сиротливо лежать на песке. Утром их смыло приливом.

***

Корвин был недоволен, она видела это ясно, хотя муж еще не сказал ни слова. Но на шее билась синяя жилка и затвердело в одном выражении лицо, словно сведенное судорогой. Он указал ей на кресло и только когда она села, дал волю гневу:

– Какого Ареда?! Я же сказал тебе остаться во дворце.

– Я должна была узнать, что случилось с моей матерью.

– Для этого не нужно было ехать сюда самолично! Тэйрин, – голос чуть смягчился, – разве ты не понимаешь, это опасно!

– Что опасно? – Голос девушки дрогнул.

Корвин устало опустился на ручку кресла и положил руку ей на плечи:

– Твоя родня словно сговорилась. Мятежники, колдуны, а теперь еще и предатель. Будет лучше, если все забудут, из какого ты рода. Я понимаю, что это твоя мать, но здесь слишком много любопытных глаз. Я собирался тихо оставить ее здесь, после отъезда государыни. Тоже рискованно, но Тейвор, похоже, не знает, кто она такая. А теперь, если ему доложат о вашей ночной прогулке, он заинтересуется, и все пропало.

– Пропало? – Тэйрин удивилась, насколько спокойно звучит ее голос, – то есть, ты передумал?

– Нет конечно, мать есть мать. Просто теперь это будет слишком опасно. Но придется.

– Ага, – девушка понимающе кивнула, – мать – придется. А моего кузена ты спокойно отправишь в Сурем в цепях.

У Корвина щеки пошли красными пятнами:

– Откуда ты знаешь?

Тэйрин пожала плечами:

– После того скандала на совете капитанов только глухой останется в неведении.

Красные пятна слились в багровый румянец. Война с Ландией возмутила береговое братство до глубины души. Капитаны не видели никаких причин воевать, а морские лорды и подавно не посчитали, отказ принцу поводом проливать кровь. Корвину проиграл голосование и воспользовался правом вето, чтобы заставить корабли выйти на блокаду ландийских берегов. И сильнее всех против военных действий возражал герцог Айона, ближайший сосед Ландии, отец нынешнего посла, и, как на горе, дядюшка Тэйрин.

Тэйрин продолжала:

– А он не побоялся дать убежище моей матери и семье моего брата.

– Еще одного мятежника, – едко отметил Корвин, – предатель укрыл семью бунтовщика. Просто великолепно! В этой цепочке взаимопомощи только нас с тобой не хватает!

– Так что же ты не торопишься в Сурем, упадешь королю в ноги, отречешься от опасного родства, заверишь, что ты тут не причем? – Голос звенел от ярости.

– Тэйрин, ты благородно заботишься о родичах вплоть до седьмого колена, но почему бы тебе не подумать о своей собственной семье? У нас сын, Тэйрин! И я не хочу, чтобы тебе и ему пришлось искать, куда скрыться от гнева короля. Потому, моя дорогая, что нам прятаться будет некуда! – И уже мягче, словно устыдившись, – неужели ты думаешь, что я не помог бы ему, будь это в моих силах?

Девушка, глотая слезы, кивнула, Корвин привлек ее к себе, поцеловал. Она не сопротивлялась, положила голову ему на грудь, закрыла глаза. Когда мир рушится в одночасье – это не самое страшное, мать ошибается. Когда остались одни осколки, волей неволей придется идти вперед. Страшно, когда умираешь медленно, словно из тебя вытекает кровь, медленно, тягучими черными каплями. Каждое его слово, взгляд, поцелуй – новый разрез на вене, капля за каплей умирает то, что еще осталось от их любви – надежда.

***

Министр государственного спокойствия ничего не мог поделать с маленькой слабостью – ему нравилось Саломэ Светлая в гневе. Глаза бывшей наместницы темнели, во взгляде появлялась глубина, отвердевали черты. Королева была безупречно красива, такие женщины созданы для парадных портретов в золотых рамах, но в повседневной жизни кажутся пресными и уступают не столь совершенным соперницам. А в ярости Саломэ становилась устрашающе прекрасна. Но видеть ее в таком состоянии Чангу доводилось крайне редко – народ недаром прозвал наместницу Светлой.

Саломэ ворвалась в кабинет министра без стука, стражник едва успел отпрянуть, пропуская королеву. Прямо с порога, хлестнула звенящим от ярости голосом, словно отвесила пощечину:

– Вы! Это с самого начала были вы! Эта война – ваша затея!

Чанг кивнул – случилось то, чего он опасался. Но если Саломэ не поймет, то он напрасно учил ее все эти годы:

– Я не скрывал этого.

– Но зачем?! Как вы могли?

– В империи голод, ваше величество. А в Ландии – хлеб. Для ваших подданных.

– Это все равно, что грабеж на улицах! Но грабителей мы вешаем, а вы – спаситель отечества!

Министр поднялся, обошел вокруг стола, остановился возле Саломэ, лицом к лицу:

– Вы можете меня повесить, ваше величество. Не думаю, что король будет возражать, его это скорее позабавит. Но меня куда больше печалит, что вы так ничему и не научились. Да, мы захватили мирную страну, убили сотни людей. И спасли тысячи от голодной смерти. Ландия – маленькое государство, без армии, без высоких лордов с дружинами. Бунтовать они не смогут, даже если захотят. Еще один голодный год привел бы к мятежам по всей империи. Прибавьте эти жертвы к тем, кто умер бы от голода и подведите итог.

Саломэ отступила на шаг:

– Я не хочу подводить итог! С меня хватит ваших проклятых подсчетов, господин министр! Вы так привыкли складывать и вычитать жизни, что забыли, ради чего вы это делаете! Вы спасаете империю, очертания на карте, и убиваете людей! Мне не нужна корона такой ценой! И моему сыну тоже! К Ареду вашу империю, Чанг, если ее надо поливать кровью! И к Ареду вас! Вы как раз заслужили себе место в его свите! – Она развернулась, и не оглядываясь, выбежала в коридор.

– Саломэ! – Крикнул вслед министр, не замечая, что впервые назвал ее по имени. Но наместница не остановилась.

Чанг постоял еще немного перед раскрытой дверью, потом вернулся за стол. Взял какой-то доклад, но буквы сливались перед глазами. Положил на место, подровнял и без того аккуратную стопку бумаг, затем рассыпал ее, снова собрал, опять остался недоволен и, внезапно, одним резким движением, смел все бумаги со стола. Вызвал секретаря:

– Карнэ. Большую чашку. И уберите весь этот хлам.

***

Кортеж государыни прибыл в Сурем. Король не пожелал видеть будущую невестку – после поспешного отъезда старшего брата эльф не выходил из своих покоев. Придворные, закатывая глаза к потолку, поэтично восхищались: как глубока скорбь короля, что встреча его с братом была столь быстротечна! Предавшийся благородной печали эльф не допускал к себе никого, ни сына, ни супругу, ни министров, и иметь дело с царственной пленницей пришлось Чангу – Тейвор, доставив Ирию во дворец, посчитал свой долг выполненным, и воспользовавшись затворничеством короля, сбежал, оставив министра разбираться. Военачальник вдруг пожелал навестить свои владения, в которых не был последние десять лет.

К счастью, вместе с ними вернулся и Эйрон. После его доклада у министра больше часа дергалась щека, да так, что он не мог говорить, пришлось ждать, пока пройдет судорога. Государыню, тем временем, проводили к королеве и Саломэ не представляла, что ей делать с этой измученной женщиной, переполненной гневным отчаяньем. Она понимала, что Ирии ее сочувствие покажется издевательской насмешкой и пряталась за бессмысленными вежливыми фразами, беспомощно улыбаясь.

Ирия хранила молчание, не ответив на робкое приветствие королевы, ее служанка молчаливой тенью стояла за спиной у государыни. В наступившей тишине тиканье настольных часов, недавнего подарка короля, казалось оглушительней грома. Чанг появился как раз вовремя, хотя и вошел без доклада, поклонился дамам. Саломэ старалась не замечать, как мучительно медленно он выпрямляется, она не видела министра со времени их ссоры, а он за эти несколько недель сильно сдал. Она видела, с каким трудом Чангу дается просто стоять ровно, не опуская плечи, но не предложила ему сесть. Министр обратился к Ирии:

– Я приветствую вас в Суреме, государыня. От имени короля и принца, вашего будущего супруга.

Ирия смотрела сквозь него, и Чанг, глухо кашлянув, продолжил:

– Ваше величество, у нас нет времени на эти игры. Да, вы здесь против своей воли, да, ваша страна захвачена, вас ждет позорный фарс в виде свадьбы, и только мы с вами знаем, в какой степени предстоящий обряд будет именно таковым. Но вы должны понимать, что у меня есть все возможности сделать ваш предстоящий брак совершенно законным.

На бледных щеках государыни проступил ярый румянец гнева. Она встала со стремительной легкостью, выпрямилась, высокая, статная, тяжелая коса, закрепленная на затылке, упала на спину от резкого движения. Чанг отступил на шаг, невольно залюбовавшись, а Ирия гневно ответила:

– Моя страна захвачена потому что вы, презрев все законы и обычаи, завоевали ее! Мои люди страдают, потому что вы принесли на наши земли смерть и боль! Но вы не заставите меня забыть, кто я! И предстоящий позор ляжет на ваши плечи! – И, глядя Чангу прямо в глаза, она отчеканила, звонким голосом, – я сказала нет вашему посланнику, и повторю тоже самое у алтарей! И ни о чем не стану просить убийцу и палача!

Министр кивнул, понимающе и негромко заметил:

– Вы устали с дороги, государыня, вам нужно отдохнуть. Мы поговорим после, – он вышел из комнаты, даже не взглянув на Саломэ.

У себя в кабинете приказал Эйрону:

– Эту так называемую служанку ко мне.

Лейтенант встрепенулся:

– А что с ней не так?

– Все, что только может быть. Сестра мятежника, вдова чернокнижника, мачеха бунтовщика, тетушка аредопоклонника, даже двух, и одного предателя. Но на данный момент меня беспокоит ее влияние на государыню, а не ее родословная.

Эйрон уставился в пол:

– Я что-то упустил?

– Вы упустили Риэсту Старнис.

– Но лорд Айвор, то есть, бывший лорд, отправил семью графа Виастро в Инванос.

– Выходит, что не всех. Эта дама решила остаться. И я хочу знать, почему. И не расстраивайтесь так, Эйрон. Вы ее никогда не видели, потому и не узнали.

– Но я неоднократно видел ее дочь, герцогиню. Я должен был заметить сходство.

– Сходство – не обязательно. А вот их разговор в Квэ-Эро вы упустили, – Чанг не стал разъяснять дальше, пусть лейтенант сам просчитает возможные последствия. Это он знает, что герцог Квэ-Эро напуган так, что ни жена, ни теща, ни Аред с рогами не заставят его пойти против королевской воли. Но Эйрону не помешает поупражнять бдительность. А если лейтенант сам сообразит, что с этой стороны им опасаться нечего, то станет, наконец, капитаном. Давно уже пора.

Вдова Старниса все еще красива, она избежала участи большинства блондинок – раннего увядания. Внимательный взгляд обнаружит тонкие морщинки вокруг глаз, но шея и руки по-прежнему безупречны, талия тонка, а седые пряди не заметны в волосах цвета платины. С минуту Чанг молча любовался, потом усмехнулся:

– Вы почти не изменились, госпожа Старнис. Вашему супругу в свое время сказочно повезло – он не только сохранил жизнь, но и обрел вас.

– О, да! Вэрду, – она не смогла произнести имя покойного мужа без отголоска боли, – повезло, что тогда не вы решали его судьбу. От вас живыми не уходят, не так ли, господин министр?

– Я ничем не мог ему помочь.

– Могли. Это всего лишь вопрос цены. Могли, но посчитали цену своей помощи несоразмерной. Я дочь герцога и жена графа, министр, и знаю правила этой торговли. Я даже знаю, что вам от меня нужно – убедить Ирию смириться. Чтобы она покорно стала товаром. А вы продадите ее королю и поведете баланс. В расходную часть – погибшие ландийцы, в доходную – зерно, земля и, приятным, но вовсе не обязательным дополнением – законное обоснование для грабежа. Вам вся выгода, ей все убытки и сомнительная ценность – жизнь, и то, ненадолго.

– Ну что ж, если вы предпочитаете говорить на этом языке, то у меня есть товар, который государыня, возможно, пожелает купить.

– Она же ясно дала вам понять, что не станет, даже ради этого!

– А если я сделаю ей подарок? Ничего не требуя взамен?

Риэста покачала головой:

– Вы все равно возьмете свое. Но когда появляется надежда, нужно быть бесчеловечно сильным, чтобы не ухватиться за нее. А она устала.

Министр кивнул:

– Я понимаю. Ну что ж… Я бы посоветовал вам вернуться к семье, в Инванос. Здесь для вас будет небезопасно, после того, как его величество вернется к делам.

– Я останусь с ней. До конца.

Чанг не стал спорить.

***

Донесения из Ландии не радовали, тот самый случай, когда взять – легко, а вот удержать… Две трети страны покрыты глухим северным лесом – сосны, ели, бурелом. Немногочисленные дороги проходят сквозь чащобу, разделяясь на дорожки и тропинки, и соединяют между собой хутора и деревни. Вывозить из страны зерно можно было морем – военного флота у Ландии не было, как только корабль с грузом отплывал от причала, ему уже ничего не угрожало. Но груз до этого причала еще нужно было довезти. А значит – забрать зерно у крестьян, погрузить, провезти через лес, сложить на склад, перегрузить на корабли. А вот тут-то и начинались проблемы.

Война должна быть не только победоносной, но и прибыльной. Захватив Ладону, Тейвор приказал отправить в империю пшеницу из житницы государыни, где хранился запас на случай недорода. Следом за этим он опустошил мелкие склады торговцев, еще не так давно продававших зерно в империю. Но хлебных запасов столицы надолго не хватит, имперский голод так просто не утолить.

Местные жители, опомнившись после стремительного прохода вражеской армии, сообразили, что их попросту грабят, и ушли в леса. Стояло жаркое лето, ягодная и грибная пора, да и оставшиеся в своих домах крестьяне не забывали родичей. Пока не наступят холода, их из лесу не выкурить, даже если прислать в Ландию еще несколько тысяч солдат. Да и зимой еще неизвестно, чья возьмет, перезимуют по заимкам и отдаленным хуторам, попробуй разберись, где там мятежник, а где честный труженик.

А постоянный гарнизон тоже надо кормить, что не так-то просто в опустошенной стране. Тейвор уж точно за это отвечать не станет, нужно искать наместника. А найдется только безнадежный дурак, в этом министр не сомневался. Здравомыслящий человек предпочтет менее хлопотный способ самоубийства.

Чанг вздохнул – а ведь это только самое начало, морской путь пока что надежен. Но останется ли он таким, после того, как король с помпой казнит предателя, на беду оказавшегося сыном герцога Айона. Морскому лорду вряд ли понравится, что его сына, хоть и младшего, четвертуют на площади. А если его величество решит прибегнуть к недавно восстановленному кодексу о преступном родстве… Еще один мятеж, на этот раз в морских провинциях. Сможет ли герцог Квэ-Эро и дальше удерживать береговое братство в узде, если учесть, что он по крови чужак, а все остальные лорды между собой в родстве? Им и без того война с Ландией поперек горла встала.

Из задумчивости его вывел Эйрон:

– Его привели.

– Хорошо, давайте сюда, посмотрим.

Стража ввела арестанта и поставила перед столом министра. Чанг неторопливо окинул закованного пленника взглядом – Тейвор не пожалел железа, цепи разве что кругами не намотали, непонятно, как он вообще стоял под таким грузом. Внешний вид соответствовал – осунувшееся лицо, серые, слипшиеся сосульки волос на лбу, черные круги под глазами. И взгляд, мертвый, холодный взгляд человека, потерявшего все. С покойником разговаривать бесполезно, ему нечего желать, и некого бояться.

Министр брезгливо сжал губы:

– Приведите его в порядок, Эйрон, накормите, а потом приведите снова. И ради Хейнара, снимите с него цепи. А то не человек, а передвижная кузница.

Лейтенант вернулся через два часа, сделав все возможное. Чистая одежда, повязки на стертых наручниками запястьях, волосы оказались чистого золотого оттенка, как солнечные блики, рассыпанные в ясный день по озерной глади. А в синих глазах блеснула предательски зеленая искорка, и тут же погасла. Но Чанг успел заметить. Хорошо, прекрасно, с возрождением надежды возвращается способность испытывать страх. Сейчас станет ясно, стоит ли этот человек хлопот. Но как же похож… министр покачал головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Прошло тридцать лет.

Чанг вернулся к своим бумагам – пусть заговорит первым. Ждать пришлось недолго:

– Любуетесь на плоды своих трудов, господин министр? Неутешительно, неправда ли? Не так-то просто отбирать у людей последний кусок хлеба. Весь план пошел насмарку.

– У вас хорошее зрение, молодой человек, – Чанг взял лист с докладом, лежавший на краю стола и убрал в папку.

– Что вам от меня нужно?

Министр прикрыл глаза – они, должно быть, хорошо смотрятся рядом. Высокие, светловолосые, ясноглазые.

– Вы уже знаете, что вас казнят, не так ли? Но не думаю, что вы задумывались о последствиях своего предательства. А могли бы, ведь именно вы укрыли семью графа Виастро.

У Айвора побелели губы:

– Я собирался погибнуть в бою.

– Что не отменяет закона о преступном родстве. До седьмого колена. В вашем случае отсчитывать седьмое колено некуда, разве что назад, но если его величество решит включить родство по женской линии… А вы разозлили его достаточно сильно, чтобы такое желание появилось. А ведь он еще не знает всех ваших достижений.

Айвор рванулся вперед, но стражник успел схватить его за плечо и грубо швырнул на пол. Министр только покачал головой, встал из-за стола, подошел к лежащему на полу человеку и посмотрел сверху вниз:

– Вы серьезно думали, что сможете скрыть столь, кгм… значительное событие? Ах да, вы же собирались погибнуть в бою, так что это не имело значения. Какая разница, что потом будет с дамой, главное, что вы украли у судьбы заветную ночь. Или дама тоже должна была убить себя? Спрыгнуть со стены, выпить яду, или еще что-нибудь столь же романтичное?

– Вы не скажете королю. Слышите, Чанг? Если у вас осталась хоть капля совести, после того, что вы сотворили с Ландией, вы будете молчать! Вам ведь нужно, чтобы брак с принцем был законным? Ну так к свадьбе он таким и будет! Какая разница!

– Действительно, никакой. Поднимайтесь, герой. Надо же! Взывать к моей совести, – министр покачал головой.

– Не к чести же. Вот уж чего у вас точно не осталось, с таким государем. Чего вы добились, уничтожив Ландию? На год отсрочили крах. Продержитесь зиму на украденном зерне, а что потом? Неужели вы не понимаете, что ландийцы не станут для вас пахать и сеять? Они уйдут в леса, спрячут все, что можно и сожгут все, что не получится спрятать. Они не будут вашими рабами!

Чанг молча ждал, пока Айвор поднимется с пола, потом ответил:

– Год – это мало, по сравнению с вечностью. Но для империи – это еще 365 дней относительного покоя. Это тысячи спасенных жизней.

– И эти жизни для вас важнее тех. Да кто вы такой, чтобы взвешивать людей, как скот?! Этих на убой, а тех еще год откормим, пусть жир нагуляют?

– Я, как и вы, всего лишь человек. А будущее знает только Эдаа. Неизвестно, что произойдет через год. Я не знаю даже, что случится завтра. Могу только предполагать.

– И все же, – заставил себя успокоиться, что вам от меня нужно, господин министр?

Чанг усмехнулся, левая его щека при этом неприятно дернулась, и посмотрел куда-то поверх его головы, на стену:

– Мне нужна Ландия. И вы мне ее дадите. Покорную и послушную. Вы будете собирать зерно, платить дань, замирять мятежников, или вешать, мне все равно, на ваше усмотрение. Вы станете наместником Короны в Ландии, будете управлять страной от имени принца до его совершеннолетия.

– Я? Вы с ума сошли. Ради чего?

– Ради вашей государыни, Айвор. Вы клялись, что отдадите за нее жизнь. Это легко. Как насчет души? Семь лет рабства. Все, что я могу вам обещать. Но рабства вдвоем. Решайте.

Айвор замолчал, надолго, опустил голову, рассматривал повязки на своих руках, словно не понимая, откуда они взялись, потом повернулся, отследив взгляд министра – с портрета на него смотрела, улыбаясь, Энрисса Златовласая. Наконец, спросил, едва расслышав собственный голос:

– А что потом?

– То, к чему вы так стремились. Но быстро и безболезненно.

– А если она не захочет так?

Чанг даже не стал отвечать. Айвор подошел к окну, огромному, чуть ли не во всю стену. Смеркалось, в парке гнусаво перекрикивались лебеди, устраиваясь на ночлег.

– Я согласен.

Айвора увели, Чанг подошел к окну, прижался щекой к прохладному стеклу. Болел висок, пульсирующей, рваной болью. Наместница на портрете продолжала улыбаться. Он закрыл глаза, вспоминая. Бал, весенний вечер пьян жасмином и липовым цветом, в танцевальной зале распахнуты окна. Энрисса танцует. Высокий юноша в зеленом камзоле легко подбрасывает ее вверх, в хороводе альты, и ловит, обхватив ладонями тонкую талию. Наместница смеется, из прически выпала прядка, упала на раскрасневшийся лоб. Отблески свечей озаряют их головы золотым ореолом – его волосы чуть темнее, цвета спелой пшеницы, ее светлее, как налившийся соком молочный колос. Ей так редко удается потанцевать – по этикету мало кому позволено приглашать наместницу. И уж точно не ему, скромному чиновнику. Да и не умеет он танцевать, не было нужды учиться.

Семь лет. Чанг отошел от окна, медленно опустился в кресло. Он теперь все делал неторопливо, каждое неосторожное движение тут же отзывалось головной болью. Как странно – он все еще способен на зависть.