Текст книги "Возвращение к себе (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

– Нам своего веселья достаточно.

Монах не торопился с решением, но основательно подумать ему не дали: ворота вновь затряслись от ударов.

– Этого, – кивок в сторону Роберта, – свяжите, заткните и отнесете в подвал. Да сторожите хорошенько! Гостей впустить. Лупо облазил всю округу, чужих не видел.

Может статься это – действительно вольные рыцари. Посмотрим.

Упиравшегося Роберта потащили в дверь. Вывернув до хруста в позвонках шею, он увидел-таки поздних визитеров. Первый – огромного роста на высоком жеребце. Из-под шлема на плечи великана падала косматая, белая грива. Второй – ростом меньше, но в плечах – плутея. За ним на веревке тащился худой высокий жонглер в обтрепанном плаще, за плечами которого брякала в деревянном коробе лютня.

Гигант орал песню и размахивал руками, рискуя свалиться с лошади.

Удар по голове высек из глаз Роберта искры, за их потоком скрылась, разворачивающаяся во дворе занятная картина.

Оглушенного Роберта под мышки протащили по залу. Носки сапог цепляли гнилой тростник, оставляя за собой две глубокие борозды. Ступеньки, холодный камень, на который его бросили, лязг засова…

Когда в голове прояснилось, и перестали наплывать радужные круги, Роберт перевернулся на спину, потом сел, помогая себе рукам. Опять в путах, опять под замком. Но об этом подумалось мимоходом. Главное – 'пьяная' компания странствующих искателей приключений. Спектакль устроенный Хагеном, кого угодно мог ввести в заблуждение, только не Роберта. Даже если Лупо его тут тихо зарежет, Анна не останется без поддержки.

Руки начали затекать, спину и плечи ломило, слева в боку ухала тупая боль.

Думать о смерти не хотелось. Но он заставил себя. Может статься, уже не случится другой возможности спокойно (да уж! куда как спокойно) подумать о завершении земных дел.

Сестра устроена, до нее никогда не дотянутся руки короля. Дела с итальянским торговым домом в полном порядке. Ида и друзья записаны наследниками.

А все остальное: месть, власть, честь… Как много шума, сказал когда-то хитрый и жестокий Алексей Комнин. Шум – пустой звук – улетел и нет его.

Что еще осталось? Так и не решенная проблема, не додуманная до конца, до беспощадного или смиренного результата мысль, оставленная напоследок, на самый конечный вдох. Бог – седобородый старец, вознесенный над сонмом святых, – и все они вместе над толпой людей, или растворенная в каждом частичка? И ты волен затоптать ее… 'и взошли плевелы, и зерно зачахло'… или волен взлелеять.

Чтобы эта частичка стала властной основой самой души. Может быть, это и есть совесть.

Роберт не заметил, как задремал, или скорее провалился в свои мысли.

Заскрежетало. Нетвердые руки отпирали засов, по двери бухало и елозило.

Спросонья помстилось: сейчас в подвал втолкнут связанного Хагена или, избитого, окровавленного Лерна.

Но это всего-навсего пришли за ним. Как всегда четверо. Одного запомнил по имени:

Больт. Невысокий, разлапистый, с влажной, отвислой губой посреди неопрятной щетины.

– Вставай!

Пинок. Роберт кое-как поднялся, но получил подсечку.

– Чо, упал, благородный? Вставай!

Пинок по ребрам. Болью перепоясало как кнутом. В следующий миг Роберт вскочил, распрямился. Удар кованого сапога пришелся мокрогубому Больту между ног. Человек согнулся, удушливо всхлипнув. Руки ковшиком прикрыли ушибленное место.

Замелькали кулаки.

Кто знает, возможно, его и забили бы прямо тут, но сверху нетерпеливо позвали.

Бывшего графа Парижского подхватили под руки и поволокли по ступеням к пря-моугольнику света.

Левый глаз начал заплывать, слезился. Пришлось покрутить головой дабы в подробностях рассмотреть творящееся в зале: за верхним столом, в одной тунике, сидела увешанная золотом дама Герберга; с одной стороны от нее покачивался капюшон монаха, с другой скалил все свои великолепные зубы Лупо Буальди. Смуглое лицо побагровело от вина и жара. Роберт заметил Гинкера. Рана на животе не мешала тому, есть и пить. Увидев Роберта, он начал подниматься, зажав в руке тесак, который использовал вместо столового ножа, но выпитое потянуло обратно.

Гинкер грузно рухнул на лавку, только заругавшись.

На дальнем конце, где раньше сидели Роберт и Гарет, теперь пребывал Марк. Лицо хмурое, настороженное. На столе перед ним возвышалась горка костей. Он пинком отогнал собаку, которая встала на задние лапы в поисках поживы.

У лестницы пьяный Хаген наклонялся к, сидящему на ступенях жонглеру. Мешала икота. Хаген выпрямлялся, грозно смотрел по сторонам в поисках возможного насмешника, не находил и опять наклонялся.

Анну за стол не пустили. Она сидела у стены в креслице, низко опустив голову.

Лупо распоряжался: тащите его поближе, нет, привяжите там, нет, лучше сюда. В нем чувствовалось злое, нетерпеливое возбуждение.

– Слушайте меня все. – Буальди встал. – Преподобный, к тебе это тоже относится.

Гирта, оставь рясу брата Петра в покое, под ней то же самое, что и у остальных мужиков – ничего для тебя нового.

– Да как ты смеешь! – пьяно взвизгнула дама Герберга.

– Внимание! Сейчас я расскажу вам забавную историю.

В зале несколько притихли. Роберта крепко держали.

– Угадайте, кто перед вами?

– Странствующий рыцарь,

– Благородный бродяга.

– Годфрид Иерусалимский, – пьяная солдатня еще некоторое время упражнялась в остроумии.

– Нет-нет! Друзья мои, это не просто благородный одинокий путник, победитель драконов и освободитель невинных дев, – ухмылка в сторону скорчившейся Анны. – Это – ни много, ни мало – граф Роберт Парижский, родственник самого короля и герой Похода.

Невероятно, но в зале воцарилось молчание. Только собаки в углу, подвывая, выясняли отношения.

– О, прошу, не пугайтесь. Сиятельный нобиль не побежит к своему сюзерену с жалобой, и ваши головы не полетят с плеч, за столь непочтительно обращение с героем.

– Но ведь Роберт… в Святой земле…

– Успокойтесь! Даже в Иерусалиме не все знают, что он много лет находился в услужении у сарацин. Он сражался за них на арене. Представляете, против него выпускали безоружных христиан, а он убивал их на потеху своим хозяевам. Его друзья, узнав о таком, отказались выкупать отступника из неволи. Тогда это пришлось сделать королю. Слушайте же! Явившись к сюзерену, этот наглый прислужник неверных, об-винил короля. Тот, оказывается, действовал недостаточно быстро. Терпение нашего добрейшего монарха лопнуло: король прогнал его, лишив замков, фьера и графского достоинства. И что вы думаете? Бывший граф постарался забраться в такую глушь, куда молва о его предательстве еще не дошла. Он воспользовался письмом хозяина замка, чтобы втереться в доверие к вдове и всем тут завладеть. Но справедливость восторжествовала. Злодей у вас в руках. Вы можете делать с ним все, что захотите.

Пауза, заполненная сопением и шорохом, набухала как мутная, готовая вот-вот сорваться капля. За ней последовал взрыв:

– Четвертовать!

– Отрезать яйца!

– Содрать кожу!

– Зажарить живьем!

Лупо был умен. Подсунь лесному бродяге, скотине, насильнику, того, кто якобы еще хуже, кто 'виновен', и – все! Что вина выдумана от начала до конца, не важно.

Кто станет разбираться? Разбираться не будут. Будут рвать на куски, утоляя жажду крови того, кто совсем недавно слыл кумиром, почти идолом, чтобы разрушить, сравнять и уравнять с собой!

Это был конец. Даже если друзья в три клинка попытаются встать ему на защиту, их сомнут. Пьяная озверевшая солдатня, прошедшая школу Восточного похода, смахнет их как щепки со стола.

Осталось, приковать к себе внимание и тем отвлечь палачей. Тогда его друзьям, возможно, удастся спасти женщину и ребенка.

– Да я, – раздался за спиной страшно знакомый голос, – задавлю его своими руками!

Растолкав толпу, Хаген рванул Роберта на себя. На горле сомкнулись пальцы.

– Уведи Анну, – изловчился и прошептал Роберт.

– Нет! – ревел гигант, – Не дам.

Но их уже разнимали. На Хагене повисло сразу несколько человек. Роберта буквально рвали из его рук. Больстаду пришлось разжать объятия.

– Стойте! Стойте, дети сатаны, – донеслось откуда-то сзади. Брат Петр надрывался, но его никто не слушал. Когда он все же протолкался к центру с Роберта, уже сорвали рубашку. На блестевшей от пота груди остались крест, да мешочек с подвеской.

Зацепив пятерней, монах рванул на себя то и другое, Гайтан выдержал, а вот мешочек порвался. В руке брата Петра злым острым огнем полыхнули алмазы.

– Гирта, смотри, он украл твою подвеску, – Петр поднял над головой сияющее украшение.

Пьяная дама смотрела тупо. Одной рукой она цеплялась за рясу духовника, другой теребила точно такую же подвеску на своей груди:

– Я… ик. Я его… ик, потеряла в Крить…

Монах, не глядя, двинул ее локтем в бок. Женщина хлюпнула и замолчала. Впрочем, никто не заметил заминки. Петр продолжал:

– Братья мои, расправиться с этим предателем вы всегда успеем, но пусть он нам сначала расскажет, где спрятал золото.

– Нет никакого золота, – прохрипел Роберт.

– Он врет! Врет!

– Пытать, – взревело сразу несколько глоток.

Роберт рванулся. Кулаки замолотили направо и налево. Ему отвечали. На полу залы образовалась куча-мала, над которой застыл коричневый монах с поднятыми руками.

Гирта отползла в сторону и мирно блевала, стоя на четвереньках.

Его конечно скрутили. Сверху навалилось несколько человек. Затрещали ребра.

Роберт стал задыхаться. Когда сознание почти заволокло горячей духотой, давление ослабло. Его поволокли, взявши за руки и за ноги. Потом тело пристроили на что-то твер-дое и угловатое. Роберт вспомнил вечерний полумрак и двоих плотников во дворе, склонившихся над странной работой. Значит брат Петр уже тогда…

Кто-то крикнул:

– Привязываем. Бери вожжи и обматывай руки до плеч.

– Надо прибить гвоздями.

– Вяжи, говорю.

– Надо прибить.

– Остолоп! Он же сорвется.

– Надо прибить. Чтобы как по правде было.

– У, дурак! Брат Петр, объясни ему, что надо привязать. Шляпки у гвоздей маленькие. Сорвется.

– Вяжи, сын мой.

– Надо как по правде…

– Вяжи! Тебе что, креста мало?

Роберта распинали! … на выжженной солнцем горе, под тремя крестами тоже стояла толпа. Они были разгневаны и требовали смерти. Правда, у Того не спрашивали, где зарыты деньги, а может, и спрашивали. Не проверишь… Ида устроена. Хаген позаботится об Анне…

У Того, наверное тоже сразу онемели руки… Нет, его ведь прибили…

Ременные вожжи врезались в плоть. Когда крест поставят, станет еще больнее.

Уже наплывало беспамятство, но усилием воли или скорее упрямством Роберт не давал ему накрыть себя и унести. Да и помогли: одно за другим вылили на него несколько ведер воды.

Над головой навис монах. Капюшон сбился на затылок, открывая лицо. Обычное ничем не примечательное. Черты мелковаты. Подбородок скошен, а под ним бугристый зоб в золотушных рубцах.

– Ответствуй нам, отступник, где ты спрятал золото бедной вдовы?

– Могу показать на месте, – выговорил Роберт.

– Врет. Не верьте, – влез Лупо.

– Пусть скажет, – место Петра занял Гинкер с тесаком в руках. – Говори, или я с тебя кожу сдеру. С живого.

– Могу показать… – разбитые губы едва шевелились. Его не слышали. А если и слышали… все равно будут истязать, просто потому что не смогут остановиться.

– Говори, где клад? – Гинкер ткнул ножом распятого в бедро. По ноге потекло.

Гинкера снес с ног удар кулака. Над Робертом навис Лупо. Он отогнал толпу, раздавая тумаки налево и направо. Ответить на его удары никто не посмел. Когда пленника перестали рвать на части, Лупо склонился к самому его уху:

– Скажи где золото и, во-первых, твой вассал, которого я завтра обязательно найду, останется жив; во-вторых, умрешь быстро.

– А если не скажу?

– Твоего вассала я отдам, брату Петру. Он использует людей в своих заигрываниях с сатаной. От того, что он творит, камни плачут человеческими слезами.

– На двугорбом холме, – заговорил Роберт. Лупо обязательно поедет проверять, так почему бы не избавить от его присутствия замок. – Полдня пути по дороге.

– Знаю. Дальше.

– На левой вершине.

– Где? говори точно.

– Куча камней в центре. В самом центре.

– Ты меня порадовал. Видишь, как может помочь благородный дурак бедному простолюдину. Надо только хорошо попросить. Молодец. Теперь получи награду за сговорчивость.

Лупо ударил Роберта в висок эфесом флиссы. Тело пленника обмякло, голова свесилась с перекладины.

На итальянца зло таращились. Сзади напирал монах. Где-то верещала Гирта.

– Что уставились? – Лупо решил взять инициативу в свои руки. – Поднимайте крест.

Пусть отступник прочувствует, как мучился Спаситель. Поднимайте!

– Зачем убил?

– И не думал. Он скоро придет в себя. Да хоть вот ты, – Лупо указал на ближайшего к нему воина, – посмотри. Видишь, жилка на шее бьется. Живой. Это вы его чуть не порвали на ленточки. Охолоньте. Очухается, тогда и спрашивайте, сколько душе угодно. Флад! Эй, Флад! Тащи воду. Окатим. Видите ту балку? – Лупо ткнул пальцем в потолок. – Перекиньте через нее веревку и подтяните. Знатно повиснет! Ладно, умаялся я с вами, пойду отдыхать.

Буальди уже сделал несколько шагов, когда нешуточной величины лапа ухватила его за край плаща.

– Стой, итальянец, что он тебе сказал? Я видел, вы трепались, – рыкнул Флад.

– Не твое дело.

Не тут-то было, к ним уже тянулись несколько рук. Но в отличие от остальных, Лупо был почти трезв, да и мечом владел неплохо. Отогнав бузотеров, он быстро покинул шумную компанию.

Пока итальянец освобождал себе дорогу, четверо головорезов натянули перекинутую через потолочную балку веревку. Крест косо пошел вверх, потом встал на пятку и, наконец, вовсе оторвался от пола.

Поскольку подвешенный не подавал признаков жизни, его опять окатили водой и несколько раз кольнули. Смешанная с кровью вода потекла розовыми ручейками. Люди уже переставшие походить на людей бесновались. В распятого полетели кости, объедки, черепки.

Наконец веки дрогнули, человек обвел толпу мутным взглядом.

– Говори, где золото?

– Золото…

– Где?

Роберт отрицательно покачал головой. Может, озвереют еще больше и сразу убьют?

Напрасно надеялся: так быстро выпускать из рук добычу никто не собирался. По знаку брата Петра веревки подтянули. Роберт вознесся над толпой.

Перед глазами плыло. На противоположной от камина стене преддверием ада плясали отблески пламени. Тень от креста извивалась и дергалась. Внизу клубились.

Добросердечный монах постарался: до Роберта сейчас было не дотянуться. Так глядишь, покричат, остынут и разойдутся, а после, мудрый брат утащит искалеченного к себе, чтобы расспросить с пристрастием.

Дьявол надоумил: брат Петр приказал срубить этот крест, для других целей, а гляди, как пригодился.

Но внизу и не думали умолкать. Встрявшего с увещеваниями Петра непочтительно оттерли в сторону.

– Факел! Тащи огонь. Щас пяточки ему поджарим.

Больт попытался выдернуть из гнезда факел, но тот не поддавался. Подергал другой – та же история. С третьим повезло, но на обратном пути ноги у парня косолапо запутались. Больт упал. Факел откатился в сторону и, зашипев, погас в луже вина.

А на Роберта снизошло спокойствие. Телесное отодвинулось. Теперь он отчетливо видел зал. За спиной трещали в камине дрова, перед глазами черным провалом в ночь зияла распахнутая дверь.

Анны в креслице уже не было. Отсутствовал и Хаген. Вдоль стены пробирался Марк с длинным, шевелящимся свертком на плече. Только Лерн так и сидел на ступеньках лестницы Кто-то наступил на его лютню. Он даже не обернулся. Широко распахнутыми глазами он смотрел на Роберта и сквозь Роберта. Его толкнули. Один из людей дамы Герберги затряс 'жонглера', требовательно закричал. Лерн не реагировал.

Роберт уже видел такой взгляд… Соль, ворота Храма на второй день штурма, Иерусалим…

Отчаявшись предотвратить расправу, монах, как и прочил Лупо, в конце концов, ее возглавил. Потыкав посохом в икры Роберта, он воззвал:

– Не умножай своих грехов. Скажи, где зарыто сокровище. Не вводи во грех сирых сих, дабы они не уподобились лютым зверям.

– И что в замен? – прорвался сквозь гвалт хрип распятого.

– Огня давай. И опустите пониже, – влез под руку монаха Гинкер.

– Видишь, чего ты добился своим упрямством? – взвыл брат Петр. – Стадо мое расстроено. Я не пастырь ему больше. Сознайся, и я обещаю тебе быстрое избавление от мук. Ничего больше, сам понимаешь, обещать не могу,

– Лупо сказал то же самое, но сбежал, как только узнал, где золото.

– Ты ему сказал?!

К причитаниям монаха добавились возмущенные крики остальных:

– Тогда зачем упорствуешь? Говори! Говори немедленно.

– На двугорбом холме. На левой вершине. Разберите камни. Золото там.

Марк уже скрылся в переходе, ведущем к поварне.

– Тащите сюда беременную суку и ее отродье, – деловито распорядился брат Петр. – У тебя есть малое время подумать. Если ты солгал, их четвертуют завтра на закате, а пока мы привяжем их здесь, в зале рядом с тобой. Ты, конечно, не доживешь до их конца, но в могилу сойдешь с грехом детоубийцы. Да, да! Ты будешь виновен в смерти женщины и ребенка.

Потянулось время. Посыльный долго не возвращался, а когда бочком, неуверенно подобрался к брату Петру, тот закричал:

– Где они?

Ни в темных углах, ни на поварне, ни у себя в комнате Анну не нашли. Зато двое видели как косматый гость, рыцарь Гуго тащил куда-то упирающуюся женщину.

– Ах, какая жалось, – Брат Петр потыкал в Роберта посохом. – Жаль, говорю, что не увидишь верную жену своего друга перед смертью. Она сейчас занята куда более приятным делом. Но если она не умрет под нашим новым другом, умрет завтра, как я и обещал.

Распятый не реагировал. Брат Петр с размаху ударил его по ногам. Ответа не было.

– Кончился, должно быть, – пробасил рядом Флад-лучник. Он выпил меньше остальных и успел протрезветь. -… как по правде надо – копьем. Копьем… потом в пещеру. Как по правде.

Камнем привалить… – бубнил с другой стороны Пьер-дурачок. Флад поймал пятившегося монаха за рукав рясы:

– Куда собрался? Клад среди ночи искать? Не темно тебе будет?

– Отдохнуть.

– Только рядом со мной.

– Лучше за Лупо смотри. Ему тоже известно, где золото.

Забытье оказалось кратким как миг. Боль только-только отпустила и сразу вернулась, разрывая мышцы и внутренности, вгрызаясь в мозг. Помстилось: если сильно закричать, боль отступит.

Роберт до хруста сжал зубы. Не закричит. Лучше откусит себе язык.

Внизу Петр и Флад собирали вокруг себя наиболее трезвых, идти искать Лупо. Но тот внезапно появился сам: сбежал с лестницы, походя, пнув прикорнувшего там жонглера:

– Что молчишь, падаль? Готовься, сейчас отправим графа Парижского к его великим предкам и помянем. Вспомни что-нибудь веселое.

Лупо подхватил с ближайшего стола кубок и жадно, не отрываясь, выпил, утер губы тыльной стороной руки, потом негромко позвал:

– Эй, служка сатаны. Тебе говорю. Где мальчишка?

– Какой? – монах подошел вплотную. Разговор вели тихо, для себя.

– Не крути. Где наследник?

– Зачем он тебе?

– А то ты не знаешь?

– Не отдам!

– Никак, собрался воспитывать сироту? Учить слову Божьему? Или заветам своего патрона?

– Не твое дело.

– Мое, мое. Я с самого начала просил отдать его мне, а ты прятал ребенка. Если ты, собака, сейчас начнешь мне про Христову доброту петь, я ей-ей перережу тебе горло,

– Да когда же ты насытишься? Хочешь обернуть против нас сервов?

– Их детей я не трогаю. А ради господского они и пальцем не пошевелят.

– У тебя же был мальчик. Сигур, кажется.

– Когда это было!

– Не подскажешь, что с ним теперь?

– Я же не спрашиваю, для каких таких надобностей тебе нужен ребенок с благородной кровью и без греха.

– Лупо, мы не о том говорим.

– Нет, брат Петр, ответь честно, иначе никакого разговора не получится.

– Хорошо. Ты прав. Мне нужна кровь ребенка, но не виллана, не раба. Наши таинства…

– Ладно, ладно. Уговорил. Теперь о главном: нам с тобой, – ну, может, еще Гирту прихватим, – надобно выбираться из замка. Сам понимаешь, кто первым найдет золото, тот и хозяин. Так и быть, я согласен делить на три части, но не на пятнадцать.

– Договорились. Они все сейчас упьются и проспят до утра. Только… видишь того, длинного, патлы в узел завязаны?

– Вижу. Он трезвее остальных и все время за нами подглядывает.

– Не плохо бы его отвлечь.

– Запросто.

Лупо вышел на середину зала и встал под крестом.

– Брат Петр, ваш заступник перед Богом и дьяволом обещал рыцарю быструю смерть…

Куда это ты с факелом, Пьер?

– Ноги опалить. Мне нравится, как трещат волосы на огне.

– Ладно, иди.

Пьер-дурачок встал на цыпочки, но до голых икр распятого так и не дотянулся.

Пламя только чуть лизнуло пятки. Ноги конвульсивно дернулись. Пьер сразу забыл о первоначальном намерении, теперь он подпрыгивал и хихикал, когда удавалось вызвать короткую судорогу безвольно обмякшего тела.

А Роберт плыл. Ему казалось вокруг облака и синее-синее бесконечное небо.

Только солнца не было. Жаль умирать, не увидев солнца…

Он подумал о смерти просто как о повседневном, обычном действе. Среди клубящихся, немых, облаков освободился просвет. Роберт рванул к нему, но что-то впилось в ногу. Он стремился вверх. Его не пускали.

Облака пропали, померкло синее свечение, он опять был здесь. Придурошный Пьер прыгал, гогоча под ногами, а чуть впереди вышагивал перед соратниками Лупо.

– Хотите награду? Кто попадет нашему гостю в глаз стрелой с тридцати шагов, получит этот перстень.

В руке итальянца сверкнул зеленый камень. Итальянец сулил победителю изумруд.

Слушатели тут же побежали, кто еще мог бежать, за луками. Первым вернулся Флад, твердо встал, расставив ноги, и принялся натягивать тетиву.

Роберт спокойно смотрел со своей высоты на маленький мирок внизу. Котел страстей: алчность, подлость, трусость, простое как мычание желание мучить… В дальнем углу стояли четверо из замкового отряда. Лица тяжелые. Казнить не станут, но и защищать не пойдут. В другом углу отливали синеватой бледностью обнаженные ляжки благородной дамы Герберги. Один из воинов завалил пьяную девку прямо на гнилой тростник и гонял туда-сюда, не обращая внимания на окружающих.

Распятый тысячу лет назад видел, наверное, тоже самое. Почему он не проклял этот мир? Почему не пустил очищающий огонь, который не оставляет по себе ничего живого?

Роберт встретился взглядом с Лерном. Два светлых озера боли и скорби плавали на краю черного пепелища.

Внезапное озарение песилило боль. Истерзанный, преданный и проданный человек ощутил такое облегчение, что чуть не рассмеялся.

Вот оно! Тот Распятый тоже увидел и…

Перед Робертом стоял Флад с луком в руках, пробуя тетиву. Ему мешал, бьющий в глаза свет камина. Но черная головка стрелы терпеливо искала дорогу к жизни приговоренного. Люди замерли.

Внезапно, воцарившуюся в зале тишину разорвало хлопанье крыльев. В oткрытую дверь влетел небольшой пестрый сокол, и круто взмыв, опустился на перекладину креста у плеча Роберта.

Над ухом возбужденно и зло заклекотало. Если бы мог, Роберт повернул бы голову, но сил осталось только дышать. При каждом вдохе хрустели ребра. Грудь постепенно заполнялась свинцовой тяжестью. Часто-часто, слабо трепыхалось сердце. Но голова оставалась ясной.

Сокол… Соль рядом. Или… Он оборвал себя. Глянул на лучника. Того оттолкнул Лупо.

– Не стреляй! Попадешь в птицу, я тебе голову сниму.

– За что?

– Такая птичка стоит целое состояние. Ее надо изловить.

– А как же обещанная награда?

– Сначала изловите птицу.

Вокруг заволновались. В сокола и в Роберта полетели кости, мелкие камешки, всякая дрянь. Пестрый летун остался на месте. Он раскинул крылья и затоптался, вытянув вниз голову с раскрытым клювом.

Превозмогая удушье, Роберт как мог, вывернул шею, но увидел только рябое крыло, да по лицу прошелся ветерок.

Взгляд Лерна… спасенные Анна и Филипп… Гарет, Хаген, Марк… вернувшийся Дар, наконец – не так уж мало, даже если это и в самом деле конец.

Но как ему захотелось жить! Малая пестрая птица будто принесла в задымленный душный ад весточку со светлого вольного простора.

А потом на Роберта снизошло видение. В настежь раскрытые двери залы вбегали люди.

Много людей. Они теснили и опрокидывали тех, кто совсем недавно здесь пировал.

Видение было страшно отчетливо, вплоть до мелочей, до мельчайших черточек.

Среди людей встречались знакомые. Того высокого воина он помнил по Критьену.

Вбежали Соль, Марк. Размахивая дагой, как на крыльях, влетел Дени.

Бред. Он видит то, что хочет видеть. Роберт закрыл глаза, но слух продолжал доносить до угасающего сознания шум драки.

Не бред! Он захрипел, задергался. Открыл единственный глаз, второй заплыл почти с самого начала. Под ногами Лерн с мечом в руках наступал на Петра. Тот бросил посох и подхватив чью-то франциску очень умело отмахивался. Но куда ему было тягаться с первым рыцарем Геннегау. Лерн наступал молча как неотвратимая судьба, и как только представилась возможность, одним взмахом отделил голову монаха от тела. Она запрыгала по плитам пола, пятная все вокруг кровью.

Из темноты, извне, – зрение ограничилось до узкого коридора, – вдруг пришла острая, усмиряющая и одно временно облегчающая боль. Роберт покосился: в левом боку, ниже подмышки торчала рукоятка кинжала. Кидавший плохо прицелился, на одну бы пядь правее, и – мгновенная смерть.

В объявший его покой просочилась последняя, наверное, мысль: я понял, Господи, самый главный Твой дар, самое большое чудо – жизнь. Все остальное: власть, слава, почести, деньги – пустое. Ты – любовь и дыхание, свет и тепло. Ты – завтрашний день…

Они убили почти всех. Часть разбойников без сопротивления побросала оружие.

Другие с остервенением дрались до последнего. Трое людей Критьена пострадали, один – тяжело.

Роберт висел высоко. Крест, с прикрученным к нему человеком покачивался. Когда они только ворвались в зал, Роберт, – Соль мог в том поклясться, – был еще жив.

Прорываясь к кресту, граф Альбомар, старался не терять друга из вида. Отвлекся совсем на чуть, но, вновь поймав взглядом раскачивающуюся цель, споткнулся. В боку распятого торчал кинжал. В следующий миг крест, подтянутый двумя веревками, закачался, перекосился и начал падать. За колонной, к которой крепились концы веревок, происходила какая-то возня. Раздался женский с визг пополам с воем.

Соль побежал туда, но в спину ударило пяткой креста, он полетел головой вперед, потеряв на миг дыхание.

Отдышавшись и отплевавшись, Альбомар кое-как поднялся на четвереньки и увидел женщину в белой заляпанной тунике. Густо навешанные на нее украшения, разбрасывали злые колючие искры. Только что она перерубила одну веревку и тянулась к другой. У нее на дороге встал Дени. Женщина, не раздумывая, выкинула вперед руку с мечем.

Сколько они учили мальчишку?! Толи он не успел закрыться, толи не ожидал такого от женщины. Меч беспрепятственно вошел ему под подбородок. Дени только раз дернулся и, обмякнув, упал к ногам убийцы. Все заняло мгновения.

Соль побежал. Приходилось перепрыгивать через трупы и поваленные столы. Он видел, что женщина ударила мечем по второму канату. Одного раза оказалось недостаточно, она опять размахнулась.

– Стой!

Женщина обернулась. Зубы оскалены, в углах рта собралась пена. Глаза безумны. С места колющим ударом она попыталась проделать с Солем тот же финт что и с Дени.

Но ее меч, встретившись мечем Соля улетел далеко в сторону.

Замешательство Гирты длилось не долго. Она не стала искать другое оружие. Сделав шаг навстречу врагу, она одним махом от горла до подола разорвала на себе тунику.

– На! Убей меня. Убей, рыцарь! Ты всю жизнь потом будешь помнить, как убил беззащитную женщину.

Она сделала еще шаг, но споткнулась. Под ногами лежал Дени, удивленно глядя потускневшими зелеными глазами в потолок.

Сталь, коротко вжикнув, распорола кожу и мышцы, разрубила ключицу, прошла через грудину. Брызнули в сторону ошметки золотых побрякушек. Упершись ногой в рухнувшее тело, Соль выдернул застрявший меч.

Шлюха прокляла его перед смертью? Пусть! Отвалив в сторону труп женщины, он осторожно поднял Дени, отнес в сторону и положил у стены. За спиной раздались крики, стук, потом натужный рев. Соль обернулся.

Подрубленная веревка лопнула. Крест рухнул вниз. Марку каким-то чудом удалось задержать падение. Сейчас он стоял, ухватившись за пятку огромного креста, а Хаген, приняв на спину падающий груз, ревел и хрипел, изо всех сил удерживая тяжесть.