Текст книги "Возвращение к себе (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Кто такие? – голос подстать: не высокий, не низкий.

– К вдове барона Филиппа с посланием, – сквозь зубы процедил Роберт. По описанию он легко узнал капитана замковой стражи Герика.

– Мадам Анна недужна. Никого не принимает.

– Даже послание покойного мужа, написанное перед кончиной, откажется прочесть? – зарычал Роберт, направляя коня на, заткнувшего просвет ворот, Герика. – С дороги!

Вид рыцарь имел вполне убедительный. Герик опешил так, что Роберту без труда удалось его оттеснить. Следом под арку втянулся Гарет.

Миновав двухсаженный узкий проход они оказались на вымощенном булыжником дворе, где их тут же охватили знакомые запахи: скотины, сена, пота, мокрого камня и мокрого железа. Слева возвышалась черная громада старинного донжона. Двери помещения были распахнуты. На пороге трепетала покрывалами тонкая женская фигурка в черном. Слева же трое плотников, работая неспоро, как во сне, сооружали виселицу. Поперечина скорбной конструкции косо торчала в сторону, норовя сорваться.

Справа теснились сервы.

По бокам небольшой, человек в двадцать, толпы, не смешиваясь с ней, пребывали оружные числом не менее десяти.

Роберт цепко и быстро осмотрелся. Доспех у 'защитников' замка был разномастный но почти у всех дорогой. А вот лица неуловимо похожи. Наружу перла наглая и сытая вседозволенность. Появление в замке новых людей вызвало скорее недоумение, нежели настороженность, которой одному воину положено встречать другого.

Немая сцена несколько затянулась. За время, пока забывшая стpax охрана рассматривала гостей, те продвинулись к крыльцу. Имея за спиной Гарета, Роберт не опасался обитателей Барна.

Взглядом Роберт несколько раз пробежал по черной фигурке на крыльце: довольно высокая, уже не по-девичьи крепкая. Лицо бледное, будто не бывает на воздухе.

Черты мелкие, правильные. Рассыпанные по плечам волосы спутал ветер. Черные? Нет, глухо коричневые с тусклой рыжиной. Во всем ее облике было что-то кошачье. В Египте Роберт вдосталь насмотрелся на этих милых, грациозных, хитрых и пакостных созданий.

Темно серые, почти черные прищуренные глаза рыцаря и карие с желтизной – женщины наконец встретились. Дама глядела гневно, но по мере продвижения гостей к крыльцу, во взгляде прибывала тревога, и вся фигура натягивалась как струна.

Неестественная вязкая тишина накрыла замковый двор. Прекратился стук топоров, замерла толпа сервов, только копыта коней как набат бухали в брусчатку.

А потом тишина взорвалась. Одномоментно: заорали, за спиной упал таки, плохо закрепленный брус виселицы, толпа шарахнулась сначала в одну потом в другую сторону. А бывший граф Парижский, звеня кольчугой, соскочил с коня. Не доходя до крыльца шагов десять, он коротко кивнул и громко, чтобы все слышали, представился:

– Я – рыцарь Роберт. Мы прибыли из Палестины. Соблаговоли провести меня и моего друга к благородной даме Анне. Барон Филипп умер у меня на руках в Фамагусте на острове Кипр. Со мной его послание, написанное накануне смерти.

Но диалога не получилось. За спиной раздался характерный лязгающий звук. Это, когда один меч в полете находит другой. Роберт обернулся. Вокруг Гарета столпились уже трое. Еще сколько-то бежали на подмогу. Одним прыжком Роберт оказался рядом с другом. Теперь они стояли спина к спине. И еще не известно, кто выйдет из неравного боя победителем. Роберт и Гарет представляли, кто перед ними. Лихое замковое воинство – нет.

Мечи уже во всю звенели, сыпались искры. Гарет орудовал вцепившись в эфес обеими руками. Роберт отбивался двумя клинками. Бхелхета и спата мелькали как голубая и серая молнии.

Краем глаза Роберт зацепил некое шевеление на крыльце: к женщине метнулась приземистая фигура в коричневой рясе. В следующее мгновение она заслонила женщину, а в следующее их загородил здоровенный вавассор в тонкой кольчуге.

Чтобы не мешал наблюдать окружающий мир, Роберт чиркнул его кончиком меча по груди. В разные стороны брызнули разрубленные металлические колечки. Детина схватился рукой за порезанную грудь. Больно, наверное. Одновременно, левой Роберт отбил выпад короткой франциски и, не оборачиваясь, крикнул Гарету:

– За мной! Не отставай.

Он шел к крыльцу медленно, куриными шажками. Каждый – сопровождался жужжащей восьмеркой. Их по очереди выписывали Табан и спата. Попробуй, прорвись за такую защиту. Так они и двигались пока не подошли к крыльцу вплотную. Следовало потребовать, чтобы женщина отозвала своих людей. А если не послушается…

Не понадобилось. Монах шмыгнул в дверь донжона. Подсматривал, конечно, но с безопасного расстояния. Дама вскинула руку в повелительном жесте и прокричала неожиданно сильным хрипловатым голосом:

– Прекратить. Все назад! Все назад, кому сказала! – а поскольку с первого раза дошло не до всех, добавила несколько более сильных выражений, чем нимало озадачила незваных гостей – не каждый день встретишь благородную даму, ругающуюся как портовый грузчик. Однако помогло. Замковая рать отступила. Роберт замедлил, потом и вовсе остановил полет своих мечей.

– Так-то у вас на севере принимают гостей?!

– Да. Если они врываются в дом с обнаженным оружием, – не задержалась с ответом дама.

– Приношу свои извинения, – хмыкнул Роберт. – Однако напомню: первыми начали не мы.

– В округе неспокойно, – быстро нашлась женщина. – Наши воины всегда настороже.

То-то они меня до самого донжона пропустили, страх потеряли, – подумал Роберт. А в глазках-то у девицы тоска.

– Вас только двое? – вопрос дамы прозвучал двусмысленно. Похоже, здесь ожидали компанию побольше.

– Ты права, госпожа. В округе шалят. Мы потеряли несколько человек в стычке с какими-то негодяями.

– А они… впрочем, это не важно.

Дама Герберга быстро глянула в сторону коричневой рясы, вновь выползшей на свет.

Кто он? Родственник? Советник? Хозяин? Посмотрим.

В сумрачном холодном зале жилого крыла царил неуют. Ветер выл, путаясь в черных потолочных балках. В нос шибал запах старого прокисшего тростника, псины, холодной, мокрой золы – будто и не жилое. Из углов робко выглядывали обрывки прошлой жизни: вымпел на стене, резная, когда-то нарядная, а теперь изломанная скамья, разбитая прялка.

Помоги… Защити…

У Филиппа не оставалось ничего кроме надежды. А у него, Роберта? Так прикинешь собственные невзгоды к чужим и, оказывается – зря гневишь Всевышнего, вопрошая: 'За что?!'. Здоров, свободен, окружен людьми, которые тебя любят и тебе дороги.

А, что зависть и подлость выбили на время из седла…

Роберт даже с шага сбился. Еще совсем недавно его мир сузился до полыхающей белой ненавистью щели. От обиды, от бессилия, что-либо изменить – кончалась жизнь графа в блестящих доспехах, побеждавшего на ристалищах и полях войны, побеждавших в любви и мчавшегося, мчавшегося, мчавшегося – догнать и ухватить нечто…

Герберга нетерпеливо крикнула слуге:

– Разожги камин, А вы, – в сторону гостей, – ждите здесь.

Пора было ее одернуть. Роберт, шагнув ближе, процедил сквозь зубы, сохраняя, впрочем, бесстрастное лицо:

– Приказы можно выполнять, можно и не выполнять. Что вы предпочитаете?

На лице дамы мелькнуло беспомощное выражение. Она кинула косой взгляд в сторону монаха, но быстро совладала с собой:

– Я п р о ш у обождать здесь, – прошу, выговорила, будто под язык попал острый камешек.

Странная. С одной стороны хозяйка, без труда отобравшая власть у Анны, с другой зависимая, пуганая и кажется не очень умная. Возможно, она чем-то обязана человеку в рясе? Или – марионетка, действующая вопреки собственной воле?

Роберт и Гарет остались в середине зала. По темным углам шевелилось; несло чесноком, звякало. Только возле гостей замер пыльный столб света, падающего из высокого узкого окна.

Серв у камина двигался бочком да ползком, стараясь не привлекать к себе внимание ни тех, ни этих.

– Мы тут как мыши на блюде, – проворчал Гарет.

– Пошли, присядем. Вон, скамья у стены. Хорошая стена, крепкая, как раз спину прикроет.

– И то – дело.

Но посидеть, отдохнуть им не дали. Дама Герберга спустилась в зал со второго этажа, встала в середине мрачного помещения и провозгласила:

– Я говорила с сестрой. Она примет вас вечером, если будет себя хорошо чувствовать. А пока вам рыцарь, укажут комнату, а ваш слуга отправится в казарму.

– Мой вассал шевалье де Гильен останется со мной. Что же касается аудиенции: будем надеяться, что мадам Анна к вечеру поправится.

Со двора донеслись конский топот, звон и хриплые ругательства. Несомненно, отсрочка аудиенции была вызвана справедливым желанием нынешних хозяев замка, поискать по округе: не притаился ли где в лесочке отряд. Вдруг, некто собирается поддержать двух дураков, сунувшихся к черту в зубы?

До вечера можно было отдыхать. Не удостоверившись в полновесной, благородной глупости гостей, их не тронут.

В провожатые им отрядили рыжего толстого детину в засаленной камизе. Отдуваясь и порыгивая – редьки поел – он повел гостей на второй этаж. Комнатка, в которую они вошли, мало разнилась с залом по запущенности. Десять на десять шагов каменная коморка скупо освещалась узким, едва ребенку протиснуться, окном.

Посередине стояло ложе, забросанное старыми тряпками. Облезлое, когда-то меховое покрывало тоскливо пялилось старыми и новыми дырами. У стены пыльным надгробьем домашнему уюту прилепился камин. Ни табурета, ни сундуков, ни бадьи с водой – умыться с дороги.

– Я, это… – провожатый из-под низкого, подпертого бровями лба, уставился на Роберта, – упредить… По замку, значит, не шастайте. Тута человек рядом останется. До ветру если… проводит.

Говор выдавал уроженца нижней Шампани. В речи Герберги мелькали характерные словечки жительницы Иль де Франс. Среди воинов, с которыми махались во дворе, были и нормандцы и южане. Что собрало всех этих людей в стаю? – спросил себя Роберт, и сам себе ответил: война. Она проглотила всех, но некоторых отрыгнула.

И теперь они жеваные в железной пасти, обожженные ее соками, зловонными плевками расползлись по Европе.

– Я понял, иди служивый.

Проводник пристальнее всмотрелся в глаза наглого гостя. Легко как согласился! А сам, поди, умышляет. Но в ответ получил спокойный твердый взгляд, не поймешь какого цвета глаз.

Не раздеваясь, как был в кольчуге Роберт прилег на кровать, потревожив сухую легкую пыль. Гарет, устроившись рядом, достал из сумки кусок лепешки, сыр, фляжку.

– Ешь, давай мессир.

– Чего обзываешься? Дай полежать. Сейчас вот отдохну, блох накормлю, подумаю.

– В этой каменной норе жилым не пахнет. Стал-быть, блохи не водятся.

– Считаешь?

– Ушли в обжитые места. Им тоже, небось, уюта хочется.

– Тогда они вовсе должны покинуть замок.

– Да уж – склеп склепом.

– Как думаешь, чего это новые господа в такой грязи сидят?

– Привычка, – Гарет грыз каменно твердый кусок сыра. Отъел, запил водой из фляги.

– Да и не свое. Свое бы враз прибрали и людей поберегли. А эти – как саранча: округу позорили, крепкого вассала, само собой, извести собрались, и замок выморочили.

– Видел, в деревне скота полно? Раздали вилланам.

– А куда его девать? Раздать-то раздали, только и отберут также легко. За зиму съедят.

– А растолковать деревенским?

– Не советую. За вилы схватятся. Темен народ. Гляди: раздали всем одновременно, а отбирать начнут по одной коровенке. И каждый, кого обошло, глядя на соседа, будет твердить про себя: 'Хорошо, что не моя'.

– Да прав ты конечно! Нам оттуда помощи не дождаться. – Роберт лежал, глядя в черный от копоти потолок. Тусклый свет дня вливался в окно, делая окружающее еще тоскливее. – Давай прореки, что с нами сегодня попытаются сделать?

– Нашел гадалку!

– Подумай.

– Что тут думать? Сначала попытают, потом зарежут.

– Легко сказать. Нас ведь еще взять надо. Разоружить, связать… Окольчуженного пытать трудно. Он сам кого угодно…

– Забыл старый фокус? Его с нами уже не раз проделывали: зелья в вино подмешают, а там: рыцарь – я вся ваша.

– С этих станется. Но если откажемся вкушать их пищу – сдохнем. Без воды сдохнем вполовину быстрее.

– Сговориться бы с кем, – уныло подытожил Гарет.

Они шептались, памятуя о страже за дверью. На воле, в свободном, просторном лесу, вдали от толстых стен цитадели, все виделось иначе. Только запертый в грязной комнатенке, окруженный озверевшими изгоями, Роберт начал сознавать, что неписаный закон, по которому он жил ДО, перестал быть. В ПОСЛЕ каждый выбирал себе свой закон – какой удобнее, проще, понятнее, выгоднее. И далеко не всегда такой выбор соответствовал заповедям. На развалинах нравственности бурно полез чертополох, норовя оплести корнями, забить колючками понятия чести, справедливости, сострадания и самой любви.

– Чего примолк, мессир?

– На высокие рассуждения потянуло. Смотри, что получается: шли освобождать Гроб Господень, а выпустили дьявола.

– Ага, из себя.

– Раньше были Кодекс Чести, сила Слова, данного благородным человеком, страх нарушить обет или договор…

– Да где было-то? – Гарет прищурив единственный глаз, воззрился на Роберта. – У тебя? Не спорю. Еще у некоторых, таких как ты. Вы законы блюли, нарушителей карали. Вам короли были не указка, папа – не авторитет. А остальные? Кивали, соглашались, обряды исполняли – тянулись. Чтобы все – как заведено, как порядок требует. Так то в мире было. А походом Крестовым, как ножом постромки обрубило.

И кто за вами тянулся, остались без помочей. Нет теперь на них закона ни снизу, ни сверху. Беззаконные. А тебе что? Твой кодекс при тебе остался. Таких как ты хоть в щелоке купай.

Вот тебе и Гарет! Старый слуга, – заскорузлый, грубый, вечно занятый то починкой, то готовкой, головы не поднимавший от своих дел, – разглядел нечто, что Роберт, может, смутно и чувствовал, но понять, осмыслить не смог. Не до того было, отвлекали сначала великие цели, а потом крушение собственного мирка.

Что же остается? Либо строить новый мир/мирок по своим законам, либо приспосабливаться к сквознякам, к летящей на голову крупным хлопьям сажы, к сытой отрыжке конвоира, к прихоти живого мертвеца с рыжей патлатой головой, на которой тускло светится корона.

– Роберт, – окликнул вассал, глубоко задумавшегося синьора. – Ты часом не разобрал, кого вешать-то собрались?

– Если подумать, кандидатура на роль ведьмы в округе одна.

– Катла?

– Во-первых, она из свободных, да еще и знахарничала. Во вторых, в одночасье оказалась на положении рабы: что с дочерью не знает; боится. Вполне могла озлиться и что-нибудь такое выкинуть. Девчонка, помнишь, говорила: в замке сейчас за лишнее слово наказывают. Болтнула, не сдержалась, а ее в назидание остальным вздернут.

– Жаль. Весточку отправить не с кем будет.

– Погоди печалиться. Это же одни предположения. До вечера отдыхаем. Вечером выберемся из нашего заточения, узнаем новости и – по обстоятельствам.

Чутко, в полглаза подремав на ворохе старья и успев продрогнуть, они разом пробудились от грохота шагов. Давешний провожатый успел принять. Его пористый, устрашающих размеров нос, из сизого стал красным. Когда стражник воздвигся на пороге, оба рыцаря уже были на ногах. Роберт стоял у ложа, готовый, при необходимости перемахнуть к стене. Гарет встал у камина в простеночке.

– Иди за мной, благородный. А ты, – кивок в сторону Гарета, – вассал. Ха-ха!

Здесь останешься.

Роберт не озаботился ответом, вытянул из ножен меч и, держа его на отлете, пошел на вестника.

Приказывать мне явился?! Бхелхета коснулась плаща. На ткани появился аккуратный надрез. Пьяный заворчал, зарычал, подхватил испорченный край одежды, зачем-то глянул на просвет, потом на Роберта. Взгляд отливал мутным, белесым.

– Ты меня??? Да я тебя… Да я таких как ты…

Ну, очень долго говорил. От великой ненависти он никак не мог вытащить из ножен фальчион, а когда вытащил оказалось – поздно. Роберт кончиком своего меча подсек завязки на куртке горе воителя, попутно оцарапал шаловливую ручонку. А потом одним движением перерезал толстый, подбитый кожей пояс, ни мало не заботясь, что рассек кожу на животе. Пояс с ножнами звякнули об пол, куда чуть раньше упал фальчион. Детина же, вместо того чтобы поднять оружие и заняться местью, кинулся из коморы, зажимая обеими руками рану.

Теперь и Роберт отступил за угол камина. Еще бы огня и – совсем идиллия: стоят два усталых рыцаря, греются. А что мечи наголо, так – неспокойно в округе.

Дама Герберга ворвалась в комнату первой. За ней вбежали еще двое. Все готовы к бою. Лицо у женщины полыхало, глаза блестели. Ощутимо потянуло винными парами.

Похоже, дама вкушала хмельной напиток вместе со своими воинами. В руке она сжимала не женский кинжальчик, а легкий меч. Тускло посверкивала полоска заточки.

Чувствовалось, женщина принесла его не для того, чтобы просто попугать.

Укороченный меч ладно сидел в ладони. Еще один камешек лег в мозаику – переодетая в мужское дама, про которую говорила Тисса. Вряд ли на всю здешнюю округу найдется еще одна столь заметная особа.

Не размениваясь на выяснения, женщина заорала:

– Что ты себе позволяешь, бродяга?! Я прикажу, тебя и твоего вассала изрежут на куски. А куски развешают по стенам замка, чтобы… – она запнулась, кончился воздух. Новую порцию Герберга всосала с болезненным всхлипом, -…если кто сунется – знали, что с ними будет.

– Прикажи, – издевательски спокойно предложил Роберт. Ему вдруг захотелось довести эту тварь до белого каления, до предела, за которым злоба ослепляет, и человек безоглядно кидается на обидчика. В такие моменты может открыться настоящее лицо. Нутро видно, как говорит Гарет.

Забаву попортила Коричневая ряса. Монах ворвался в, ставший уже несколько тесноватым, альков, обогнул Гербергу и застыл скорбной тенью без лица. Загадка!

Будет увещевать, ругаться, стращать?

Но слова оказались не нужны. Уже само его появление остудило пыл Герберги. Она отступила. Лицо скривилось, даже сморщилось, сразу сделавшись некрасивым и старым. Рука с оружием повисла. Кончик меча цокнул по плитам пола.

Ряса, наконец, подала голос, но так тихо, что Роберт не разобрал слов. Зато дама, стоявшая вплотную, все услышала и поняла. Развернувшись на пятках, она кинулась за порог. Вслед за ней исчезли оружные. Монах-призрак молча удалился последним.

– Чего это они, – одними губами спросил Гарет.

– Перепились.

– Ну и что? Я так понял, тут каждый день гуляют.

– Но мы-то с тобой только сегодня прибыло. Считай – свежие зрители.

– Да пропади они все пропадом! – Гарет ловил кончиком меча устье ножен. Постояли прислушиваясь. За толстой дощатой дверью – ни шороха, ни скрипа. Мечи аккуратно легли по своим местам: высоко коротко взинькнула спата, Табан вошел в ножны, причмокнув гардой. Снизу из зала начали пробиваться звуки. Там ругались, звенело, падало, орало и взвизгивало.

Стража за дверью слышно не было.

– Заснул он там что ли? – едва слышно проговорил Гарет.

Роберт вместо ответа широко распахнул дверь, придержав на самом размахе, чтобы не бухнула в стену. Справа коридор до самой лестницы пустовал. Слева, как это ни странно, тоже. Толи по недосмотру хозяйки, толи по самоличному решению охранника, ушедшего пропустить вместе с остальными стаканчик, гости замка Барн остались без присмотра.

– Нарываться не будем? – спросил Роберт. – Или будем?

– Рано.

– Если поймают, скажем, до ветру пошли. Осмотреться надо.

– Ох, не дадут.

– Может, останемся?

– Ладно тебе над стариком-то смеяться. Пусти, первым пойду.

Они двинулись тихо, насколько позволяла оковка сапог и, навешанное от макушки до пяток, железо. Там впереди, где на поверхности стены плясали отсветы огня, в сторону большого зала открывался целый балкон.

Коридор отделяли от зала каменные перила в высоту до пояса. По верху шла невнятная резьба. Замок, за короткое время подновленный и достроенный Филиппом, вообще-то устраивался не только и не столько как цитадель. Барон возводил удобное жилище, но с отделкой не успел. Роберт вспомнил свое собственное родовое гнездо. Оно так и стояло недостроенным после смерти отца. Его жена ничего не предпринимала сама, а наследнику было не до того.

Почему-то больше всего было жаль легкой светлой, плывущей как мираж в вечерних сумерках, церкви.

Мысль тотчас развернулась, хлестнув по нервам: в его доме хозяйничает чужой. Там чужие, здесь чужие…

Пока он устанавливал свою справедливость в ТОМ мире, здешний встал с ног на голову. И кто сейчас поручится, что восстановить нормальный порядок вещей удастся хотя бы в одном, единственном, затерянном среди лесов замке?

За колонной широкими ступенями спускалась лестница. Гарет быстро глянул за угол и тут же спрятался обратно.

– Здесь он, на лестнице сидит.

Роберт уже и сам разобрал близкие кашель и сопение.

– Эй ты, драная коза, – долетело из-за угла, – Тащи сюда ковш! Нe видишь, я на страже стою. Гибер, отпусти ее. Забери у него ковш!

В ответ снизу послышалось неразборчивее пьяное женское бормотание.

– Оставь мне выпить, недоносок. Щас спущусь, ты у меня получишь.

Роберт замер. Рядом раздался тихий скрежет – Гарет потянул из ножен свой бастард.

Но, покинувший свой пост, изрядно набравшийся стражник, не озаботился заглянуть в коридор. Вниз забухали тяжелые шаги.

Роберт и Гарет миновали открытое пространство и двинулись дальше. Коридор второго этажа огибал холл и заканчивался темной лестницей, ведущей, судя по запахам, в поварню. Спустились они, почти не таясь. Темноту каменных клетушек и закоулков кое-как освещало пламя далекого факела. Этого хватало, чтобы не натыкаться на стены. Шли медленно, а потом замерли не дыша. За поворотом разговаривали:

– Иди, – голос мужчины тихий, бесцветный.

– Не пойду! Хочешь, чтобы меня… как в прошлый раз?

– Найдут.

– Спрячусь, убегу, – в голосе женщины было отчаяние.

– Ты не Катла.

– А что Катла?

– Обернулась птицей и улетела.

– Дурак! Кто это видел? Кто вообще сказал, что она ведьма?

– Так ведь зазря казнить не будут.

– Тьфу! Слизняк. Поверил этой гадине Герберге! Она сама ведьма. Баронета куда-то увезла. Мадам Анну вот-вот в гроб загонит. А ты ей веришь!

– Не кричи. У стен бывают уши.

Унылый раб, сам того не подозревая, оказался прав.

Из кухни позвали:

– Ривз! Куда ты пропал? Бегом в зал, подбрось дров в камин.

– Все, я пошел. Меня требуют.

– Требуют его! – в голосе собеседницы Ривза возмущение мешалось с презрением. – Иди! Подкинь им дровишек, чтобы господа не замерзли. Да смотри, хорошо работай!

А если поставят раком, ты уж будь добр, не дергайся, – женщина почти сорвалась на крик.

– Не говори так, – мужчина всхлипнул. – Ты свободная, а я серв – раб хуже скотины.

– Нас всех здесь сделали скотами. Давай убежим.

– Куда?

– Ривз! – раздалось совсем рядом. Женщина шарахнулась в сторону и затаилась. Ее дружок поплелся исполнять свои обязанности. Пока под каменными сводами гуляло эхо шагов, Роберт снял перчатки и подобрался к нише, из которой доносилось тихое прерывистое дыхание. Женщина ничего не услышала. Как только шаги затихли, она начала выбираться из своего укрытия. Тут-то ее и схватили крепкие, пахнущие металлом руки. Одна легла поперек тела, другая запечатала рот. Для того и перчатки снимал. Борьба была не долгой. Все попытки женщины высвободиться приводили к тому, что хватка становилась еще сильнее. Наконец ей стало нечем дышать, и она затихла.

– Не кричи, ладно? – прошептал Роберт ей в самое ухо. – Я не враг. Я тебе ничего не сделаю.

Кто его знает, убедил – не убедил? Убери руку, а она тут же изойдет на визг.

– Эй, девушка, слушай, что тебе господин рыцарь говорит. Не ори, будь умницей, зашептал Гарет. – Мы люди пришлые. Начнешь на помощь звать: и сама попадешься и нас выдашь.

Та поняла. Напружиненное, готовое к рывку тело обмякло. Роберт, была – не была, убрал руку.

Женщина заговорила не сразу, сначала отдышалась, а скорее потянула время. На вопрос как зовут, откликнулась:

– Бина.

– Мы только сегодня приехали. Слышала?

– Видела. Жаль только… – не договорила, спохватившись.

– Ты нас не бойся. Вставай, – Гарет протянул ей широкую как лопата ладонь. – Не обессудь, слышали мы ваш разговор. Не бойся, доносить даме Герберге не побежим.

– Давай отойдем куда-нибудь. Надо поговорить, желательно без помех, – Роберт настойчиво потянул невысокую кругленькую женщину за собой.

– Да куда же вы? Там стена глухая. Пошли за мной. Только мимо поварни осторожнее.

На повороте блик высветил ее лицо: уже не юное, но гладкое, чистое, с небольшим уютным вторым подбородком. Темные волосы выбились из-под головной повязки. Во всей ее манере чувствовалась уверенность. А в глазах плескались настороженность и страх. И еще нечто. Такие глаза бывают у тех, кто с совсем недавно потерял близких, вообще понес утрату. Память о благополучии еще держится, но ее уже затягивает боль и скорбь.

Коридорчик, светлая арка – поварня – еще коридорчик, ниша. За углом показалась низенькая в три аршина дверца. Бина бесшумно выскользнула наружу. Гарет, не принимая возражений, встал перед дверью, прикрыть от мало ли каких неожиданностей.

Вскоре женская головка просунулась обратно:

– Никого. Выходите скорее, и – в проход между сараями.

Точно – никого. Глухая без окон стена сарая отгородила их от посторонних глаз.

Рядом густо разрослись кусты, при необходимости в них можно было спрятаться самим или укрыть женщину.

– Нельзя мне на долго отлучаться.

– Ты, вроде, на пир не спешила?

– Да пусть они захлебнутся нашим вином. Мадам Анну не хочу одну оставлять.

– Tы при ней кто? Служанка?

– Я – племянница прежнего сенешаля Миле. Они дядю убить хотели. Этот боров Гинкер. Рожа красная, сам как бочка пивная… Куртка у него синяя, заметная.

– Он нас из зала провожал до алькова.

– Альков! Одно название. Весь замок разорили. Сука эта, Герберга, что получше в свои покои утащила. А ее ближние подобрали, чем она побрезговала.

– Кто они вообще? – прервал Роберт поток возмущения.

– Как это кто?!

– Откуда пришли? Как назвались?

– Так дама… Герберга, то есть, представилась кузиной барона. Будто в Святую землю с ним ходила. Война их развела. Потом они встретились, и раненый барон, в ожидании смерти, послал ее сюда, быть опорой мадам Анне.

– Они привезли с собой что-нибудь существенное? Письмо или какой-нибудь знак?

– Нет. Мадам Анна спросила, а та говорит, мол, не до письма было. Война, сражения…

– Интересно, из каких она будет? – задумчиво протянул Гарет. – По какой линии родственница?

– Ни по какой. Не было у Филиппа такой родни, – отозвался Роберт.

– Это что же? – глаза у женщины округлились. – Самозванка?!

– Да.

– А вы, рыцарь, только не гневайтесь, прошу, это точно знаете?

– Филипп ходил у меня в оруженосцах. Я его под рыцарское благословение вел. На посвящении тогда собрались все его родственники. Мы и потом с ними не однажды встречались. У братьев его матери гостили подолгу. А по отцовской линии там только двое кузенов, но оба в Палестине остались. Так что дама Гepберга может быть чьей угодно родней, только не барона де Барн.

– Тварь! Сатана! Гнида… – губы женщины побелели, ее затрясло. – Она, гадина, мадам… она ее своим людям…

– Что?!

– Она и меня… Да что я? Она госпожу…

– Когда?

Кажется, ее оставили силы. Женщина мешком осела на камень, приваленный к стене амбара. Роберт настойчиво повторил свой вопрос, но Бина не отвечала, глядела мимо, сотрясаясь от рыданий.

– Погодь, мессир, – сорванный голос Гарета походил на скрежет двери. – Не трогай ее. Не в себе она.

Роберт уже приготовился терпеливо дожидаться, когда женщина придет в себя и начнет говорить, но со двора послышался топот, крики, неизменный женский визг, который сопровождал тут, по-видимому, любое проявление господской воли. Из гомона скоро вычленилось: '… сбежали…' и стало понятно: переполох случился по их душу. Сейчас новые хозяева замка растекутся по хозяйственным постройкам, по закоулкам, да и застанут интимную сцену: свидание блудной служанки с шальными рыцарями.

Гарет, не долго думая, затолкал Бину в кусты. Далеко впрочем не понес, не ребенок, поди, сообразит спрятаться получше. Сиюминутный страх затмит старую боль.

На мощеную камнем замковую площадь блудные гости вышли, как ни в чем не бывало, даром, что только вот неслись по узким проходам. Весь вид их говорил: 'А вот они мы. А у вас это что? Потеряли кого?' Пока свора не опомнилась, друзья свернули к махонькой церковке, прилепившейся к внешней стене. Ей, как и донжону, было никак не меньше сотни лет. Тяжеловесная прямоугольная коробка смотрела на мир узкими как бойницы окошками. Дверь храма по счастью стояла распахнутой настежь. Гости споро вошли и встали у аналоя. С порога в глаза бросилось запустение – чистенькое и тихое отсутствие каких-либо украшений. Горело две свечи в простых глиняных плошках, да лежало черное затертое евангелие в две ладони величиной.

Под сводом загремели, усиленные эхом шаги: в церковь ворвались озленные, пьяные преследователи. Роберт обернулся. Первым среди равно пьяных выступал рыжеусый Герик.

– Что нужно? – непочтительно осведомился у него бывший граф Парижский.

– Вы сбежали, – задумывалось как грозный рык, получилось не совсем внятно.

– Я что, не могу пойти в храм? Или в вашем замке такое не принято? И кто ты такой, чтобы приказывать рыцарю?

Лицо Герика цветом слилось с усами. Последние встопорщились:

– Я командую замковым отрядом. И ты, бродяга, должен…

Договорить ему не дал Гарет. В два неожиданно длинных прыжка он оказался рядом с зарвавшимся капитаном. Тот не успел или не сообразил вовремя вытащить оружие, и гаретов бастард теперь метил ему в горло. Чего-чего, а здравого смысла Герику хватало: через мгновение он уже был за порогом, вытолкнув при ретираде тех, кто топтался за спиной.

Надумай Гарет его преследовать, знатное бы зрелище получила замковая челядь, но он обернулся к Роберту. Тут-то и лязгнуло: дверь закрыли с той стороны и заперли.

Старик, опустив голову, преувеличенно внимательно рассматривал устье ножен.

– Чего потупился как крестьянская девушка на сеновале, рыцарь де Гильен?

– Опять взаперти, и все из-за меня.

– Какая разница здесь или там?

– Там все-таки жилье. Будем теперь тут мерзнуть.

– Там конечно теплее, а могло стать вовсе жарко. Кстати, брус видишь. В левом пределе у стены?

Гарет подхватил бревно и установил его в пазы на косяках. Теперь с той стороны могут ломиться всем стадом. Такая дверь не сразу падет даже от удара тарана.

С улицы короткое время еще доносились голоса, но все тише. Потом пропали – победители ушли праздновать победу.

Скудно, освещенное, голое помещение больше походило на склеп. Только пыльный витраж – несколько мутных цветных пластинок в свинцовом переплете – напоминал о том, что они в храме. Царапнула странная, горьковатая мысль: он тоже пришел спасаться к Богу… мелькнула и тут же улетучилась. Ее место заняла насущная проблема – холод. Пробирало под настывшим металлом кольчуги. Уже постукивали зубы. Можно было размахивать руками и приседать сколько угодно, или, вернее, сколько хватит сил, но стоило остановиться – стылость заползала за воротник.