Текст книги "Возвращение к себе (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Жизнь Роберта, так долго ограниченная комнатой, купальней да потаенным уголком сада, в одночасье стала доступна взорам всех чад и домочадцев. Впрочем, чад, предусмотри-тельный советник халифа давно отправил в дальний ном. Там, в окрестностях древнего Лук-сора они 'отдыхали' от столицы под присмотром надежной стражи.

С приезда Селима Малика прошли сутки. Исподволь копившееся напряжение, каза-лось, пропитало сам воздух. Прошлую ночь все, включая Мибу и Джамала, дежурили по очереди. Сегодня Роберта отправляли спать. Как ни убеждал их франк, оба араба настояли на своем.

Все уже было обговорено: утром Роберт выпьет приготовленное врачом питье и впе-ред – во дворец халифа. Тафлар, однако, раз за разом находил предлог, чтобы задержать франка. Боится оставаться один? – недоумевал Роберт. Но его сомнения вскоре разрешились:

– Вчера, во время визита моего родственника, мы перемолвились парой слов. Он, ко-нечно, не сказал мне всего… это касается тебя, Рабан.

– Селим бей договорился с братом?

– Исключено. Они никогда не договорятся.

– Что тогда?

– Повторю, подробности мне не известны, но Селим вчера обмолвился, что готовит какой-то сюрприз, долженствующий позабавить халифа. Это связано с тобой.

– Хочет подарить меня вашему королю?

– Не думаю. Он упоминал поединок.

– Каверза? Хитрость?

– Или веселый розыгрыш, – вступил в разговор врач. – Выпустить, например, на арену пару львов, чтобы посмотреть, как с ними справится победитель… или они с ним.

– Как это ни чудовищно, но такой поступок вполне в духе моего родственника.

– Он так ненавидит христиан?

– Не больше чем иудеев или язычников. Против тебя лично он вообще ничего не име-ет, скорее наоборот – ты ему нравишься. Но расположение халифа…

– Понятно. Оно перевесит все остальное.

– Пойми, Рабан, люди возле трона стараются опередить друг друга в проявлении люб-ви и преданности владыке. Халиф, да продлит Аллах его дни, в мудрости своей окружает трон именно такими людьми.

– И с удовольствием наблюдает, – опять встрял Абу Хаким, – как они наступают друг другу на ноги, толкаются локтями, а кто и ухо готов откусить сопернику.

– Джамал прав, за твой язык, Абу, нас когда-нибудь посадят в один мешок и утопят.

– А ты скажи, что не расслышал мои гнусные речи. Меня же не тронут: очередные ро-ды ожидаются во дворце халифа через две недели. Это время я могу быть спокоен.

– А потом?

– Ты можешь представить, что бы хоть один день во дворце не украсил бы чей-нибудь донос? Что смеешься? Даже если по одному в день – уже четырнадцать. Если не рубить го-ловы по горячим следам, через три дня забудешь кто, что, на кого наклепал.

Они смеялись, утирая слезы. Тафлар никак не мог остановиться, Абу даже пришлось протянуть ему чашу с водой.

Когда охи и всхлипы прекратились, Роберта все же отправили спать в маленькую ком-натку, выходившую на террасу. Над потолком в ней имелось единственное зарешеченное окошко. Через него в помещение могла проскользнуть разве что змея. Когда Роберт со сме-хом сказал об этом Тафлару. Тот приказал затянуть окошко кисеей.

Душновато, зато безо-пасно.

Ночь затихла. Абу и Тафлар устроились в соседнем покое, Мибу остался у дверей.

Роберт лежал на мягком прохладном покрывале и мысленно перебирал возможные сюрпризы завтрашнего дня, когда произошло…

Не было ни ветра, ни шелеста, ни шороха, ни звуков, но руки, плечи, бедра внезапно покрылись 'гусиной кожей' – знак опасности, который посылал Господь или добрый ангел. Предчувствие, которое служило верным признаком, надвигающейся беды.

Бесшумно вскочив на ноги, Роберт подхватил легкую спату. На всякий случай, кроме спаты рядом лежала наваха. Она была короче и легче обремененной тяжелой гардой мизе-реккордии, то есть являлась как раз тем оружием, каким удобно перехватить горло незван-ому ночному визитеру.

Дверей не было. Отодвинув легкий занавес, Роберт выскользнул наружу и дал понять, вскинувшемуся Мибу, чтобы не поднимал шума. Одетый в легкую черную тунику, безмолв-ный великан полностью сливался с тьмой, поблескивали только зубы да белки глаз.

Роберт показал Мибу встать у покоев Тафлара, а сам заскользил вдоль стены, каждые три шага останавливаясь, послушать тишину.

У арки он задержался. Ночной покой дома ничего не нарушало, разве, вот кони зафыр-кали у дальней коновязи. Роберт уже подумал, что напряжение последних суток сыграло с ним злую шутку, когда из-за выступа донеслось короткое шуршание.

Потом снизу от земли – отчетливый звук. Так мог нашуметь человек, спрыгнувший с небольшой высоты. Спрыг-нул и затаился?

Стремительно скользнув в проем арки, Роберт краем глаза заметил часового. Тот спал, сидя на корточках – темный силуэт с зажатым в руке копьем.

Будить ни в коем случае нельзя! Обормот, уснувший на посту, поднимет столько шума, что неизвестный, притаившийся внизу под кустом, уйдет под этот шум без большого труда.

Сдавленный крик донесся сверху, когда Роберт нашел в зарослях вместо злоумышлен-ника труп другого стражника.

Его обманули, облапошили! Пока он лазил по кустам, хитрый, ловкий и чудовищно сильный убийца (он не сбросил труп с площадки – спустил его почти без шума, взяв под мышки) расправился наверху с его друзьями. Роберт не заметил, что впервые так назвал сво-их недавних врагов.

Скрываться больше не имело смысла. В три прыжка он одолел лестницу на террасу. У входа в покои Тафлара на полу шевелилась темная масса – под ногами франка хрипел Ми-бу. Роберт перепрыгнул через него и ворвался в комнату, когда Абу Хаким трясущейся ру-кой подносил огонек к масляному ночнику. После полной темноты, слабый язычок пламени показался очень ярким. Тьма вокруг уплотнилась.

– Рабан!

Роберт обернулся. Человек в бесформенной черной одежде с завязанным лицом, обхва-тив абд Гасана за плечи, приставил ему нож к горлу.

– Брось оружие, – прохрипел ночной гость из-под повязки. – Брось, или я перережу горло твоему хозяину.

К ногам Черного полетела спата, а за ней и наваха. Легкий кривоватый кинжал упал, царапнув туфлю убийцы. Тот поддал его носком в сторону. Трудно сказать, рассчитывал ли Роберт отвлечь наемника, скорее действовал на удачу, – кто уж там повелевает той удачей, – но Черный на мгновение отвлекся. Этого хватило.

Роберт сам выбирал метательный нож в оружейной, сам оттачивал до бритвенной ост-роты, и потом подолгу кидал в саду, сдирая кору с деревьев. Без замаха он послал нож в ли-цо Черного и тут же упал на колено, пропуская брошенный в ответ кривой кинжал.

Клинок ударился о стену и отскочил, а Роберт уже был рядом с ночным гостем – добить.

Оказалось, зря спешил – ни к чему: узкое, отточенное лезвие по короткую рукоять вошло в глазницу. Черный умер мгновенно.

– Ты ранен? – Роберт наклонился над Тафларом, опасаясь вместо ответа услышать предсмертный хрип.

– Чепуха. Царапина, – голос араба дрожал, но на хрип умирающего не походил. Абу Хаким с лампой в руках уже стоял рядом. Шею Тафлара косо прочертила длинная, сочащаяся кровью рана. Тонкие пальцы Абу пробежались по ее краям.

– Слава Аллаху, нож разрезал только кожу. Сейчас зашью.

– Где Мибу? – вскинулся Тафлар, отводя руки лекаря.

Вдвоем они внесли, ставшее очень тяжелым тело в комнату и положили у стены. Мибу был еще жив, но даже в слабом свете ночника было видно, что его кожа из черной стала пе-пельной, черты лица заострились. Слева под ключицей набухала огромная шишка. Из кро-хотной ранки в центре опухоли сочилась кровь.

– Абу?!! – Тафлар позабыл, что сам ранен. Испачканными кровью пальцами он ухва-тил врача за одежду. Но тот не двигался, стоял скорбно молча. Роберт, повидавший на своем веку немало, тоже понимал – от такой раны спасения нет.

– Абу, неужели нельзя помочь? – Тафлар склонился над своим телохранителем:

– Мибу, ты меня слышишь?

Веки африканца дрогнули, он даже попытался разлепить губы.

– Стой, Тафлар! – Абу оттащил друга в сторону. – Не трогай.

– Почему?

– Ничего не обещаю, да от меня тут ничего и не зависит… Но если Аллах и все афри-канские духи к нему благосклонны… Только не трогать! Пусть тут и лежит.

– Рана?

– Кровь перестала вытекать. Вся свернулась. Дай послушаю, – Абу Хаким, едва каса-ясь, приложил ухо к груди Мибу.

– Сердце бьется часто и едва слышно, легкие не задеты. Повторяю, ничего нельзя обещать, но раз кровотечение остановилось, есть крохотная надежда.

Потом они перевязывали Тафлара и укрывали Мибу. Только когда никаких дел не ос-талось, и в комнате застыла тишина, сообразили – на шум и крики никто не прибежал. По-нятно, что молчит закрытая на десять засовов женская половина. На востоке женщина, отго-роженная от мира мужчин толстыми стенами сераля и жесткими законами, не приучена под-нимать крик. С евнухов тоже спроса нет – спят не добудишься. Но куда подевалась стра-жа?!

Наемный убийца мог прийти не один, помня об этом, Роберт не решался оставить ра-неного Тафлара, умирающего Мибу и совершенно беспомощного в бою Абу.

– Чем вы тут объявляете тревогу?

– Внизу в большом зале есть гонг. В него следует ударить колотушкой, – просипел Тафлар.

– Далеко. Я не хочу вас оставлять.

– Думаешь, он пришел не один?

– А бес его знает, – отозвался Роберт по-франкски.

– Иди, зови людей, – Абу Хаким поднял спату. Небольшой клинок выглядел в тонкой изящной руке врача чем-то инородным. Роберт с сомнением оглядел горе– защитника, но делать было нечего:

– Встань у входа и руби любого подозрительного.

Быстро проскочив под аркой, он выбрался на площадку перед лестницей, подошел к перилам и огляделся. Ни шевеления, ни звука. Приставив руки ко рту, Роберт проорал, что есть мочи:

– Все живые – ко мне!

Раз, другой, третий.

В саду раздались шаги, среди густых зарослей мелькнул факел. Если бы еще знать всех обитателей дома в лицо. Осталось надеяться на Абу. Тот легко отличит чужака.

Первой на террасу взлетела женщина, до глаз закутанная в темное покрывало.

Наученный горьким опытом, Роберт приказал ей остановиться.

– Я – Фатима. Что случилось?

Роберт опустил руку с навахой:

– На нас напали, Тафлар ранен. Легко, не пугайся. А вот Мибу – плох.

Вместо того чтобы кинуться с причитаниями к хозяину, мудрая женщина обернулась к франку, почуяв в нем единственную опору:

– Что надо делать? Говори.

– Мне нельзя далеко уходить. В саду или в доме могут прятаться еще убийцы. Надо ударить в гонг, собрать людей. Боюсь, утром многих не досчитаемся.

Она молчком развернулась и бросилась в темноту, а Роберт застыл, каждое мгновение ожидая предсмертного вскрика женщины.

Рев большого гонга слился со вздохом облегчения.

Из двадцати человек, охранявших дом и сад, в живых осталось восемь. Остальных уложил мертвыми ночной гость.

Только когда от Селим бея прибыл отряд и плотным кольцом окружил усадьбу, Роберт, понуждаемый Абу, отправился спать.

Однако сном его состояние можно было назвать с большой натяжкой: чуткое полузабытье чередовалось с глубокими провалами, где Роберт, падая на колено, метал и метал нож в расплывчатый силуэт, каждый раз, просыпаясь от досады, что не попал.

Только на рассвете он уснул по-настоящему. Но и тут достало сновидение. Он увидел себя на злополучной каменистой площадке перед монастырем Святого Георгия в полном облачении. Наверное, по контрасту с броней и глухим шлемом легкое копьецо с золотым, испещренным непонятными знаками наконечником, выглядело в руке игрушкой. Роберт не заметил, когда на площадку вышел противник. Не Омар.

Против него встал дважды отступник Пирруз. Ему, рыцарю, выставили в противники эту гниду?! Возмущение и отвращение захлестнули во сне с такой силой, что Роберт, не дожидаясь начала поединка, поднял свое игрушечное копье и метнул в сторону сутулой фигуры. Как копье пронзило тело, не видел, но, проснувшись, точно знал – убил.

От лекарства, принесенного утром придворным врачом, слегка кружилась голова.

Впрочем, Абу Хаким предупреждал, что так оно и будет вначале.

Тревожной занозой на краю сознания застрял давешний сон. Какое предательство ждет впереди?

Роберт сидел на черном как ночь, тонконогом и резвом, но невысоком по его меркам жеребце. Сегодня впервые за очень долгое время он надел европейское платье и полный доспex. Лучше бы, конечно, поберечь силы, не тащить на себе по солнцепеку пудовую кольчугу, наручи, поножи и шлем, но его предупредили – путь кавалькады пройдет по городу, а это значит – сквозь толпу, собравшуюся по случаю праздника.

Пот начал пропитывать стеганый гамбизон. Во рту стоял вкус солоноватого настоя.

Абу Хаким объяснил: в жару захочется пить, а непомерное питье для непривычного к местным условиям европейца – губительно. Можно потерять сознание. Лекарство же таково, что, перетерпев первый приступ жажды, Роберт на весь день будет от нее избавлен.

Селим Малик не торопился, ехал шагом, держась в седле прямо как изваяние самому себе. Приветственные крики толпы, по мере приближении, oкруженного стражей, франка сменялись плевками и улюлюканьем. Под ноги лошадям летели гнилые финики, огрызки яблок, кости. Выше, однако, не кидали, опасаясь зацепить кого-нибудь из охраны.

Непредвиденное препятствие разделило кавалькаду надвое: Селим в сопровождении свиты уехал вперед, а под ноги робертову коню из толпы кинулся человек больше похожий на пучок грязных тряпок. Он крутился волчком, пронзительно кричал – франк не понял ни слова – визжал и плевался, стараясь угодить в ненавистного христианина. Стража, между тем, бездействовала. Ни один из воинов не озаботился, убрать досадную помеху. Из толпы до Роберта долетели непонятные слова: дервиш, суфий.

Заклинатель или местный колдун? Ну и крутись себе, равнодушно подумал франк, с каменным лицом взирая на колготящийся под ногами клубок ненависти. Однако, спокойно стоявшая вначале представления, толпа зашевелилась. Крики и проклятия полетели со всех сторон. Когда сумасшедший рухнул и задергался в падучей, несколько человек из передних рядов, не обращая внимания на стражу, кинулись к Роберту. Только тут охранники зашевелились и начали оттирать толпу конями.

Наиболее ретивым доставалось древками копий.

Один человек в грязной обтрепанной рубахе все же прорвался. Снизу вверх на франка уставились безумные тусклые глаза. Роберт мельком подумал, что за неимением оружия, фанатик вцепится в него зубами, однако, в руке у того мелькнул тонкий как спица стилет. Не раздумывая больше и разом позабыв нас-тавления Тафлара: ни во что не вмешиваться, Роберт поддал оборванцу носком сапога под растрепанную бороду. Слава Богу, из-за мельтешения стражи, никто не заметил их короткого поединка. Но мешкать было нельзя ни в коем случае: сообрази народ, что случилось, и гнев фанатичной толпы не остановит никакая стража – по кусочкам разнесут.

– Вперед, за мной, не отставать! – взревел Роберт, приподнявшись в стременах.

Умный нервный жеребец, скакнув с места, легко перемахнул через затихшего дервиша, и понес Роберта вперед. С дороги разбегались, но франк понимал: сейчас самый уязвимый момент. Стоит толпе сомкнуться, отсекая его от Селима и от стражи – конец. Поминая всех святых и грешных, он гнал коня вперед.

– Придержи! – рявкнул голос справа. Начальник караула нагнал франка первым.

Сбитый с размашистого аллюра, конь затанцевал на месте. Роберт так сдавил ему бока коленями, что бедная скотина присела на задние ноги.

Зато к свите Селим бея они примкнули, следуя чинной рысью.

Арена была посыпана красноватым песком. Все сооружение напоминало римский цирк, развалины которого Роберт видел в южном Провансе. Там арену окружали ступенчатые трибуны-террасы. Здесь – невысокий каменный забор. Единственная трибуна пряталась под легким навесом. Кто там восседает было не рассмотреть из-за бьющего в глаза солнца.

А кому там быть? Халиф, свита, да племянники великого визиря, разумеется.

Длинные трубы хрипло проорали начало церемонии. На середину арены вышел имам – местный епископ, по кругу повели великолепных коней под яркими попонами, по периметру застыли воины в парадных одеждах…

Роберт не вникал в смысл церемонии, стоял себе под узким козырьком навеса напротив трибуны и ждал когда наступит его время.

Это была не просто сосредоточенность – умение сдержать возбуждение, чтобы оно не захлестнуло, не превратило сконцентрированную внутри энергию в хаос. Он знал – полный покой перед боем так же опасен как чрезмерное волнение. -… великий воин Абдул Тахар аль Ала, аль Маари и франк Рабан аль Париг. И пусть Аллах покарает неверного! – провозгласил имам в завершение своей речи.

Свинство! – подумал Роберт. Оказывается, мы тут теософский спор будем спорить, а не выяснять, соврал Омар халифу или нет. Но подумал мимоходом, прекрасно сознавая, что для него это, по большому счету, значения не имеет.

Начальник стражи, с которым давеча отрывались от разъяренной толпы, протянул шлем. Роберт взял, ткнул кулаком во вовнутрь – ничего, подбой мягкий – надел.

Следом в руках оказался меч.

После памятного боя с Селимом, Тафлар длинной узкой лестницей повел франка в подвал, где располагалась другая оружейная. В отличие от той, что на верху, она занимала небольшой сводчатый зал без окон, запирающийся толстой окованной железом дверью. На стенах и потолке чернели следы факелов. В комнате стояли простые столы и козлы. На них – оружие. Но какое! Здесь не было помпезных парадных мечей, не слепил глаза блеск камней и золота. Но сама сталь стоила не меньше, а то и больше полагающихся ей украшений.

Тафлар абд Гасан шел мимо столов. Роберт следовал за ним. Араб время от времени указывал на какой-нибудь клинок, объясняя. С некоторыми видами оружия, выставленными в секретной оружейной, франк имел дело. Другие только видел. Были и такие, о которых он никогда не слышал.

– Что ты там рассматриваешь? Я собираю оружие, которым воюют в Европе, как бы сказать… для коллекции. Оно, прости Рабан, не представляет для меня другой ценности.

– Почему?

– Плохой металл.

Франк готов был спорить. В недалеком прошлом он владел очень хорошим мечом, но, конечно, европейскую сталь не сравнить с восточной. Тут возразить было нечего.

– У тебя есть оружие из вашего знаменитого булата?

– Видишь дзюльфакар? Да, тот с раздвоенным концом и волнистым лезвием, или вон лежит сейф. Они из турецкого булата, ничего особенного. Дальше, на соседнем столе ятаганы и киличь. Эти – уже лучше – дамаск. Булат, который вы, франки, почитаете лучшим в мире.

Роберт с неприязнью слушал пояснения Тафлара. Что тот мог понимать в оружии?

Конечно франкские и немецкие мечи с темной, часто перекаленной, хрупкой сталью не вызывали у ученого араба пиетета, но восточное оружие из легендарного булата, завладеть которым считалось в армии крестоносцев большой удачей, было достойно большего почтения.

– Не задерживайся возле них и не смотри с таким сожалением, – засмеялся Тафлар.

– Пойдем, я покажу тебе настоящее сокровище.

В глубине зала на отдельной подставке лежал меч. Глянув на него, Роберт уже не мог отвести глаз. Ничего помпезного, вычурного. Простой узкий клинок, гарда в виде перевернутой чашки, овальная рукоять – и все! Но это была драгоценность. По серому матовому лезвию разбегался чуть заметный узор. Меч лег оголовком в ладонь, будто для нее кован. Голомень слегка выдавалась.

Подержав меч в руках, граф Парижский осторожно положил его на место.

– По-твоему почтительному молчанию вижу – ты по достоинству оценил мою бхелхету.

– Как ты сказал?

– Бхелхета, – так называется этот меч. Сплав именуется табаном. Его умеют делать только в Индии. Нам секрет такой стали неизвестен.

– Он стоит целое состояние.

– Да, – просто ответил Тафлар. – Но вернемся к нашим реалиям: какое оружие ты выберешь?

– Не боишься утратить драгоценный экспонат из своей коллекции? Если… мне ведь может и не повезти?

– Все возможно. Выбирай.

– Роберт не колебался. Естественно, первым он выбрал индийский клинок. Сегодня же, тотчас, как покинет подвал, он займется им – приведет в надлежащий вид.

Затем из нескольких очень хороших клинков он выбрал легкую недлинную спату.

– Если на этом – все, пойдем, я тебе покажу еще нечто.

На длинном пристроенном к стене столе лежало разнообразное, совершенно незнакомое франку оружие – широкие тяжелые, даже на вид, неудобные клинки из темного металла, покрытого разводами зеленой патины.

– Бронза? – Роберт поднес к глазам один из них.

– Римский гладиус. Рядом акинак, им воевали скифы.

– Вы сражаетесь таким оружием?

– Что ты! Мечу, который ты держишь больше тысячи лет. Он пил кровь задолго до того как появился на свет твой пророк Исса… да и мой Мохаммед тоже. А тот наконечник копья еще старше.

Смуглая рука хозяина оружейной указала на тонкий конус желтого металла. Золото?

По поверхности разбегались знаки: глаз, волнистая линия, птица, фигура человека…

– Этой землей некогда правили могущественные цари.

– Ваши предки?

– Нет.

– А чьи?

– Ничьи. Они пришли из неизвестности и в не же канули. Мы даже не можем прочесть их письмена.

– Иди. – буркнул капитан стражи. Рука, опустившаяся на плечо, не вытолкнула, скорее ободряюще хлопнула. Похоже, за спиной оставался не враг.

Противник оказался высок. Даже очень высок – ростом почти с Мибу. По сравнению с ним приземистый, широкогрудый, кривоногий франк выглядел… в общем, никак не выглядел. Но насмешек с трибуны не последовало. В этом коротышке было нечто заставляющее придержать языки.

Что ж ты размахался? Вот он – я. Опять мимо? А это ты зря, зачем тебе в оборону?

Халиф расстроится. Давай, давай… мне долго на солнце нельзя, мне в холодок надо. Ну, все, опять пошел махать как мельница. Оп! Это я вовремя присел… Оп… не пройдешь! Богородица Заступница… Ну, откройся! Щас я тебя… ну, откройся чуть-чуть. Ты же видишь, я уже шатаюсь, рука висит. Немного осталось… давай замахивайся от всей сарацинской души.

Литой нагрудник от богатырского замаха приподнялся, обнажив незащищенную кожу.

Меч вошел под ребра в точке, где они сбегаются мягкими краями к грудной кости.

Не спас и широкий, окованный стальными бляхами пояс, с которого свисали такие же полоски.

Он не сразу умер. Роберту пришлось в падении уходить от последнего удара. Ну, глотнул пыли. Что ж теперь – не на турнире!

Жарко не было, наоборот, пробирал легкий озноб. Коротко кивнув в сторону трибуны, откуда истекала мертвая тишина, Роберт пошел к своему навесу. Не дошел. Воины охраны выставили копья. Пришлось обернуться.

Солнце по-прежнему мешало рассмотреть, что происходит на трибуне в деталях. Вот слева поднялась высокая фигура в поблескивающей золотом белой одежде. Роберт слушал очень внимательно.

– Неверный нанес подлый удар! Прикажи разорвать его лошадьми.

Вот ты, значит, каков, Омар Малик! Рост вроде соответствует. Остальное, прости, ни тогда не разглядел, ни сейчас не вижу. А на счет лошадей, это ты погорячился.

– Омар, он победил, – голос – кто говорил, халиф или великий визирь? – был ровен, только теплоты в нем не чувствовалось.

– Он победил хитростью. Такую победу нельзя считать судом Аллаха.

– А кто тут говорит про Божий суд? – чуть выше тоном, но следом опять ровно с заметной насмешкой. – Раз ты так волнуешься, выстави еще одного бойца. Я всегда считал, – такой воин как ты, стоит двоих.

– Газат! – крикнул Омар бей.

За спинами сарацин обозначилось движение. На красноватый песок соскочил невысокий, узкий в поясе воин. Кольчуга на нем была цельная, наверное, тяжелая, только вот носил он ее как простую рубашку. В одной руке воин сжимал ятаган с внутренней заточкой в другой – обоюдоострый кинжал.

Не поворачиваясь спиной к противнику, Роберт начал пятиться, пока в затылок не задышали:

– Это Газат – личный телохранитель Омар бея. Не завидую тебе, неверный. Пить хочешь?

– Давай.

Но глотать теплую воду не стал, прополоскал рот и сплюнул вязкую слюну пополам с песком.

Обещанная каверза? Не похоже. Хотя кто их знает этих нехристей?!

Вот только Газат, этот мне не нравится. Глаза б мои на него не смотрели!

Со стороны это походило на брачный танец двух огромных птиц. Только у каждой было по два клюва. Они кружили и кружили на месте, изредка прикасаясь друг к другу. Лязгал металл, рассыпались белые стрельчатые искры, и все продолжалось как во сне. Именно такого поединка Роберт боялся с самого начала.

Что же выходит, это тебя я ждал полтора года, что ли? Другого случая помереть не было? Почему они молчат? Или уши заложило… глаза… каждый раз перед ударом он глаза щурит. Так… Оп! зацепил: острием сквозь кольчугу. И потекло. Ладно, вся не вытечет… А вот мы тебя… Есть! Ай да спата, чуть бы повыше – и глаз долой… неужели…

Дальше места мыслям не осталось. Шквал ударов, часть из которых достигала цели, но загашенная кольчугой только отдавалась в теле тупой болью, отгородил Роберта от вселенной. Франк оказался в центре вихря, и теряя последние силы, отбивал, отбивал, отбивал редко, очень редко делая выпад, почти уже ничего не чувствуя и не видя… на грани яви.

Потом обрушились тишина и солнце. Половину обзора закрывал, съехавший на сторону шлем. Роберт поправил, осмотрелся.

Он стоял на коленях, вернее на четвереньках. Левая половина лица онемела, с подбородка свисала черная склизкая нить. Роберт смахнул ее, по песку разлетелись брызги. Пот заливал глаза. И слабость такая – пальцем не шевельнуть.

Как там блистательная публика? Голову поднял, но разглядеть ничего не разглядел – предметы размывались, щипало глаза. Потянул с руки латную перчатку, протер глаза. В сторону поверженного противника не смотрел. Нечего было проверять – жив, нет. Разве с чем спутаешь чувство, когда клинок входит в живую плоть, круша хрупкие кости переносья.

Его подняли под мышки и почти волоком увели с арены.

– На, пей, – руки начальника стражи тряслись. – Сколько живу, такого не видел.

Пей.

Роберт взял глиняную плошку, до краев наполненную водой, стараясь не плескать, понес ко рту.

Чистая, холодная, хрустальная, пахнущая лимоном…

Стоп! Селим – Пирруз – предательство!

Вода полетела в лицо.

– Зачем на себя вылил? Опять кровь пошла.

Роберт потрогал левую щеку. Удар рассек скулу до кости. Глаз уже начал заплывать отеком.

– Еще не конец, – прохрипел он.

В третий раз франк вышел на середину залитой кровью, перепаханной коваными сапогами арены и встал, покачиваясь в такт толчкам крови в ушах. Вся левая половина трибуны опустела. Блистательный, а теперь, видимо, отблиставший, Омар Малик покинул почетное место. Должно быть, отправился оплакивать собственного телoxpaнителя, а за одно и тело, которое тот берег.

Селим Малик, племянник великого визиря, дальний родственник халифа Мостали поднялся и, отвесив глубокий поклон в сторону государя, заговорил. Начало можно было опустить. Кроме грубой, но цветистой лести там ничего не было.

Давай, давай! Когда ж ты до сути дойдешь, людоед? -… мы принесли к твоим ногам нашу победу и привели пленников, захваченных сельджуками. Один из них, – бей остановился, растягивая паузу, – барон Гарнье Рено де Геннегау принял ислам. Он сам вызвался сразиться с победителем. Пусть они позабавят тебя варварской схваткой.

Хлопок в ладоши вонзился в голову Роберта тысячей маленьких иголочек.

Лерн! Нет! Не может быть. Лерн! Лучше бы меня зарезал ловкий черкес час назад.

Только не это…

Перед глазами поплыло, повело так, что пришлось опереться на меч, от чего тот на треть ушел в рыхлую землю. Роберт чуть не завалился на бок. Когда верчение перед глазами немного утихло, он встал, опираясь на оружие как на посох.

Следовало напоследок посмотреть в глаза старому другу.

Шлем давил как раскаленный обруч. Левый глаз заплыл окончательно, правый слезился. Протереть бы, да куда уж в латной-то перчатке.

Роберт тряхнул головой. Предметы размывались, 'текли'. Из-за этого, наверное, высокая тонкая фигура Лерна стала приземистой и корявой. Двигался он тоже 'неправильно' – как-то боком, нерешительно. Спереди прикрылся до глаз щитом, приволакивая меч по земле.

Сарацинский воин вынес Роберту круглый шит с простым черным полем.

– Унеси.

– У противника щит. Тебе тоже полагается.

– Унеси! – хриплый рык возымел действие, сарацин исчез из поля зрения.

Посмотреть бы в лицо… но глухой шлем полностью скрывал черты противника.

Медленно и осторожно тот все же приблизился. Теперь граф Парижский хорошо его видел. Осталось, подтвердить…

Заскрипев от боли зубами, Роберт стащил с головы тесный шлем. По плечам шлепнули мокрые от пота пряди длинных волос. Противнику открылось лицо, хорошо известное большей части крестоносного войска.

– Роберт! Парижский! А-а-а! – взвыл незнакомый голос. И лже-Лерн бросив оружие, кинулся к выходу с арены.

Есть Бог!

Рука, перехватив меч как копье, метнула оружие в спину убегающей мрази.

Даже если б и промахнулся… он не промахнулся. Острие вошло точно под основание черепа и вышло спереди. Вероотступник сделал по инерции еще один большой шаг и клюнул песок, пропитанный кровью куда более достойных бойцов.

– Почему ты нанес удар в спину?! – гнев Селима на этот раз не был наигранным. – Твой поступок не достоин воина. Ваш рыцарский кодекс запрещает подобное!

– Это не рыцарь, это бессовестная тварь, присвоившая чужое имя.

Злость разогнала дурноту, даже усталость чуть отступила. Впервые, наверное, Роберт наблюдал замешательство сиятельного Селима.

– Это не барон Геннегау?

– С бароном Рено я знаком много лет. Он мой друг.

И короткий поклон трибуне. Пусть подавятся.

***

Здешним жителям день казался прохладным. Тафлар кутался в теплый шерстяной плащ.

Коричневые губы стали лиловыми. Роберт, наоборот, с удовольствием полной грудью вдыхал свежесть февральского ветра.

Маленькие серые барханчики разбегались по выдутой до каменной твердости ровной земле. Справа из песчаных наносов высотой с хороший холм выглядывали бледные каменные блоки – все, что осталось от древней усыпальницы. Слева отбрасывала гигантскую тень пирамида.

На родине Роберту приходилось встречать остатки старых римских построек: крепости, базилики, дороги. Еще тогда он задавался вопросом, какого труда стоило их возведение. Но они не шли ни в какое сравнение с этим.

Перед ним возвышался колосс, глядя на который, вообще трудно было поверить, что он – творение слабых человеческих рук. Скорее, бог-исполин составил в пирамиду кубики из желто-серого камня, да и ушел, бросив в пустыне забытые игрушки.

Тафлар, оставив Роберта внизу, полез на бархан, похоронивший маленькую усыпальницу. Начатый по дороге разговор, угас сам собой. В присутствии древних великанов слова вдруг стали лишними, пустыми, не связывающими, а разделяющими.

Франк был благодарен сарацину, за возможность побыть одному у подножья вечности.

Медленно, касаясь пальцами шероховатого камня, он начал обходить основание пирамиды. В посвист ветра вплелись негромкие, гортанные голоса. Свернув за угол, Роберт увидел людей и верблюдов. Мужчины с темными сухими лицами расположились прямо на земле. Рядом как изваяния замерли горбатые звери. Ветер шевелил кисточки цветастых ковриков.