Текст книги "Возвращение к себе (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Они вместе с Алисой хоронили отца. Вместе стояли на отпевании, вместе возвращались с кладбища, где к двум, почти сравнявшимся с землей могилам присоединилась третья.

Оказалось, что эта, похожая на фарфоровую статуэтку из далекой страны Хань, женщина любила отца, без какой-либо надежды на взаимность. Горе примирило Роберта с мачехой. Но, отбыв в холодном, ставшем таким чужим замке положенное время, новый граф Парижский уехал.

В Руане Роберт немного успокоился на свадьбе Иды, передав сестру с рук на руки родственнику герцога Нормандского Роберта. Среди дремучих северных лесов, в прекрасно укрепленном замке, под охраной дружины мужа она была недосягаема для неизвестного злодея.

Дальнейшая жизнь графа Парижского складывалась из турниров, сражений, штурмов, ближних и дальних походов. Он давно научился противостоять врагам. Со временем опасения отца стали казаться чем-то вроде детских страхов, о которых вспоминаешь с улыбкой.

Глава 4

Удобное для переправы место обнаружилось на закате, когда солнце уже наполовину провалилось в глухой ельник, стеной стоявший на противоположном берегу. Деревья выстроились над водой, как шеренга угрюмых черных воинов. Из-под них обрывался глинистый, щетинившийся корьем берег. На присмотренном месте он имел изрядную плоскую отмель, уходящую за поворот реки. Следуя по ней можно было выбрать вполне пригодное для подъема место Однако переправляться в сумерках никто не рвался. Здешний, поросший светлым лиственным лесом, берег выглядел не таким мрачным. И вообще – это был их край.

Река разделяла не только землю, она отделяла сегодняшнее, скудное и трудное существование от зловещего и темного, ожидающего по ту сторону.

Люди по большей части помалкивали. Хаген не наставлял Дени. Дени не трещала как сорока, Соль и Лерн не спорили, как обычно. Не бурчал Гарет. А Марк выговорившись накануне, вообще не проронил за весь день ни слова.

Так молчком, не сговариваясь, и остановились на привал, выбрав плоскую и ровную как денежка полянку у воды.

На ужин жарили козлятину. Повезло Лерну. Двигавшийся в арьергарде барон, наткнулся в заросшем по самый срез овражке, на маленькое козье стадо. Когда его отыскал, обеспокоенный Роберт, с крупа лошади Лерна свешивалась добыча.

В прозрачном вечернем воздухе быстро распространился и стал подманивать запах жарящейся дичины. Все стремились поскорее закончить дела. Первым, естественно, оказался Дени. Он то с одной, то с другой стороны подбирался к, насаженной на вертел, тушке, пробуя отколупнуть кусочек. Пальцы жгло. Дени сначала дул на них, потом засовывал в рот, остудить и облизать. В этот момент он забывал об опасности и тут же получал подзатыльник от Гарета.

Проходивший мимо Хаген, посоветовал:

– Шабером своим ковырни, а рукой только придерживай. Смотри, Гарет отвернулся.

– Учи, учи, щас и ты получишь! – распрямился старик, не терпевший вмешательства в процесс готовки.

– Мы ж только попробовать. Вдруг уже готово, – Хаген прикрыл голову рукой, будто и впрямь опасался затрещины. – Вон и Соль – тоже.

– Господин Соль – человек степенный. Он себе не позволит руками в костер лазить.

Обращением 'господин' Гарет выделял только Соля, Роберта иногда величал 'графом', прозвище Лерна игнорировал, звал по имени – Рено, а к Дени – как Бог на душу положит: то мальцом, то свиненком, то наказанием.

Перебранка вызвала повышенный интерес остальных. Постепенно они взяли недожаренную козу в кольцо. Не на шутку осерчав, Гарет грудью кинулся прикрывать ужин от расхитителей.

– Уставились, что волки голодные! Сказано – не готово. О, и дармоед тут же вертится. – Любопытствующий Дар, топтался сбочку. – Я ж видел, как ему господин Соль здоровенный кусок от козочки откромсали.

Первым расхохотался Лерн, за ним остальные. Даже Роберт заулыбался.

Решение принято, все что свершится – свершится завтра. Сегодня был последний, беззаботный (какой уж он там беззаботный!) вечер.

В другой жизни – будто и не с ним было – остались пышные разгульные застолья в севера и утонченные трапезы востока; сладкое, густое вино и танцующие полуобнаженные женщины. Жалел ли Роберт? Иногда, легким флером проносилось мимолетное сожаление. Не о еде, разумеется, там, вдалеке остались часть его, осталось понимание, остался чужак, иноверец, нареченный враг – Тафлар, с которым Роберт мог обсуждать вещи, о каких никогда не заикнулся бы со своими.

Гарета взяли в кольцо, обложили, можно сказать. Тот в отместку переманил на свою сторону Марка. Теперь они вдвоем крутили вертел, чтобы равномерно прожарилось со всех сторон.

– Ты не христианский рыцарь, ты – Анхримнир помощник злокозненного Локи, – рыкнул Хаген, усаживаясь прямо в траву. Все уже расселись. Дальше перепалка пошла снизу вверх.

– Кого это господин Хаген поминает? – шепотом спросил Дени у Соля.

– Язычников. Первый – повар богов. Второй – сам бог хитрый и злой.

Ждать ужина, впрочем, оставалось не долго. Жаркое наконец, сняли с распорки.

Гарет как всегда протянул нож Роберту.

– Дели сам. Что ты каждый раз церемонию из чепухи устраиваешь? – отговорился тот.

Старик хмыкнул, но, орудуя ножом, тихонько прошелся, в том смысле, что вот собрались в лесу благородные господа, да и одичали враз, стоило 30 лье от дома отъехать.

Коза все ж была не маленькая. За первой порцией приправленного луком и диким чесноком мяса, последовала добавка.

Первым взмолился умеренный в еде Соль:

– Все! Больше не могу.

– Да я уже отрезал, господин Соль.

– Отдай Дени, он всегда голодный.

– Не отдам! Этот свиненок успокоится только, когда на первом куске сидеть будет, а последним давиться.

Черный заречный лес загораживал полнеба. Из-за него выползала ручка гигантского ковша из семи звезд. Рядом раскорячилась буква 'М'. Тафлар называл ее Касиопеей и еще как-то, Роберт забыл. К полной луне подкрадывалась тучка…

Лежать бы так и лежать, глядя в черное расшитое звездами небо, да слушать неспешную беседу у костра. Сейчас Хаген с Лерном начнут вспоминать свои сражения.

Грает будет поддакивать тому и этому. Потом загудит Марк. Он воевал в отряде Раймунда Тулузского, ходил на Эдессу, вернулся как раз к началу штурма Иерусалима. Только Соль в такие разговоры никогда не вступал.

Однако привычное течение беседы сбил нахальный мальчишеский голос:

– Я про войну слушать не хочу, господин Гарет. Я лучше спать пойду.

– Чем это тебе, свиненку, рассказы про войну не нравятся? – не на шутку рассердился старик.

– И не свиненок я. Меня мессир граф в пажи определил.

– Это он поторопился. Поторопился. Я вот сейчас встану и уши тебе оторву за непочтение.

Кряхтя и отдуваясь, старик начал подниматься с валежины.

– Гарет, – окликнул его из темноты голос Соля, – пусть его. Не хочет слушать, не заставляй.

– Да что же это, господин Соль? О чем же нам тут говорить, чтоб свиненка, то есть, извиняюсь, пажа голозадого позабавить?

– А ты сказку расскажи.

– Не знаю я сказок. Что я вам, нянька?

– Ни одной? И в детстве не слыхал?

– Сколько себя помню, мне сказывали, как оружие содержать, сбрую чинить, за конями смотреть, потом – как молодому графу нужным быть. Разве… как от нечисти обороняться. Только ерунда то.

– Не увиливай, расскажи! – встрял Лерн. – Это ж так интересно. Представь: приехали мы в… неизвестный замок, – Лерн суеверно не стал упоминать Барн. – А там – ни хозяев, ни слуг – одна нечисть: альвы, тролли, лешие, привидения. Что делать?

– Креститься!

Компания дружно захохотала. Ничего не скажешь, Гарет удачно срезал острого на язык барона Геннегау.

– Дени, ты, песнь о рыцаре Роланде слышал? – спросил Лерн, когда все отсмеялись.

– Родич Карла Великого. Его сарацины заманили в горы и убили. Карл вернулся и сарацин положил. А тела Роланда и его друзей отвезли на родину и похоронили в Бле.

– Я читал, – неожиданно вступил в разговор Соль, – повесть о короле бриттов Артуре. Он прославился многими подвигами, собрал все земли на острове под свою руку…

– Так во всех сказаниях: жил, жил, мечом махал, – сварливо перебил Дени, – махнет раз – замок падет, махнет другой – соседнее королевство.

Гарет стремительно, без всякого кряхтения прыгнул в сторону мальчишки. В темноте далеко разнеслась звонкая оплеуха.

– Еще слово поперек вставишь – утоплю, сопливец, не посмотрю, что паж.

– Вы не правы, юноша, – как ни в чем не бывало, продолжил Соль. – Не все обстояло гладко в королевстве бриттов. Один из рыцарей, побратим, почти приемный сын Артура влюбился в королеву.

– Эка невидаль, – хохотнул Лерн.

– Влюбился наповал и все свои клятвы забыл.

– А король, чего? – несмело спросил Дени, косясь на Гарета.

– А король явил благородство: отпустил их с миром. Только после того как они ушли, королевство развалилось, и сам Артур пал в бою.

Неожиданное молчание воцарилось на поляне. Ночь под звездами. Длинная дорога без конца. Их объединило общее устремление и общая печаль. Может, о несовершенстве мира? Ни один из этих закаленных в сечах, продубленных горестями людей, не ответил бы на вопрос, что на самом деле их свело и удерживает вместе.

Молчание, впрочем, продлилось не долго.

– Я слышал похожую историю, – пророкотал Хаген. – Только короля звали Бранн – Ворон, да и не король он был, а вождь язычников. Точно, была у него неверная королева и двенадцать рыцарей. А чтобы они не передрались за трапезой, кому первый кусок достанется, Бран усадил их за круглый стол. Так и сидели кругом.

Все оказались равны, и Бран – первый среди равных.

– У нас тоже король считается первым среди равных.

– Не равняй их и нас, Роберт, – откликнулся Соль, – У нас король признает себя равным потому, что силенок у него маловато. Своим доменом только и правит, попробуй он сунуться например в Блуа, или вон к родственникам Лерна в Генегау – от него только перья полетят. А формула – так, компромисс.

– В предании бриттов могущественный король уравнял с собой в правах своих вассалов. Да не на словах – по-настоящему. Даже противится не стал, когда равный у него жену увел.

– Но, господин Соль, как же так? Взять и жену отдать! Так не бывает, – пискнул Дени.

– Конечно, не бывает. Но, наверное, должно быть. Разве не лучше отпустить женщину, если любишь ее и видишь, как она мучается рядом с тобой из-за любви к другом?.

– А король Марк Тристана убил. Он тоже его жену, то есть королеву любил. Я жонглеров слышал. Они консоны исполняли и песнь о Тристане и Изольде. Женщины плакали. – Дени опять встрял, несмотря на реальную угрозу новой затрещины.

– Говоришь, убил Марк Тристана? – Роберт поднял голову, посмотрел в сторону Дени.

Узкое личико мальчишки пылало от жара костра, да и от давешней оплеухи, поди.

Глаза блестели. – Скажи, господин паж, тебе самому какая история больше нравится: про короля бриттов или короля Марка?

– По душе – конечно про короля Артура, а по жизни… свою жену просто так никто не отдаст.

– Марк, а ты что скажешь? – принялся раздувать пламя дискуссии Лерн.

– Не слышал я таких сказок. Мне в детстве больше про Лиса рассказывали, – тактично ушел от ответа бывший послушник.

К разговору о любви и неверных женах больше не возвращались. Такие темы как-то не были приняты в их кругу. Сегодня их подбил несмышленый Дени, а может феи колдовали над затерянной в бескрайних лесах полянкой.

Спать пока никто не собирался и чтобы поддержать разговор, Лерн предложил придумать Марку родословную. Но тот категорически отказался, мол, спутаюсь, и все вранье наружу выйдет.

Сам Лерн приходился двоюродным племянником графу Геннегау. Пожалуй, только Соль мог с ним поспорить родословием. Тот возводил свой род аж к римлянам.

– Господин Гарет, – почтительно обратился, снедаемый любопытством Дени к своему мучителю, – а мессир Роберт происходит от Шарлеманя?

– Нет.

– А от кого? – въелся Дени.

– От графа Роберта Сильного, который Париж от викингов отстоял. Ты вон лучше у Хагена расспроси от кого он свой род ведет.

– Я и так знаю. Он говорил.

– Ну, и от кого?

– От панталон.

– Чего!!? – взревел Хаген.

Следующую реплику Дени подал из дальних кустов. От костра его сдуло:

– Господи Хаген, вы же сами мне говорили, что от панталон происходите.

Роберт первым сообразил в чем дело и покатился со смеху.

– Погоди, Хаген, да постой, тебе говорю! Все равно его в темноте не догнать, только о кусты обдерешься, да шатры повалишь.

– Я этого клопа провансальского придавлю, когда поймаю!

Роберт поднялся и примиряюще положил руку на плече Хагена.

– Я свидетель. Ты при мне говорил мальчишке, что по прямой происходишь от славного конунга Рагнара Кожаные Штаны. Говорил?

– Ну, говорил.

– Парень с трудом перешел с южного лангедока на северный лангедол. Еще путается, но суть уловил правильно. Не находишь?

Роберт все же отодвинулся от вспыльчивого барона подальше. Тот задумался, сохраняя на лице зверскую мину. Быстро соображать барон Больстадский не умел, но и злопамятным не был.

– Эй, паж недорезанный, выходи. Бить не буду!

– И в костер не забросите? – голос Дени едва доносился с дальнего конца полны.

– Нет. Я лучше тебе расскажу, кто был мой предок.

Дени бочком подобрался к развеселившейся компании.

– Садись, – Хаген указал место у костра и начал просвещать рыжего пажа.

Утро заполнило поляну холодным плотным как белая кошма туманом. Костер беспомощно трепетал, освещая исключительно самого себя. Благо, лошади отозвались на свист, прибежали плотной группкой.

– Ишь, жмутся к людям. Забоялись, – констатировал невидимый Гарет.

Собирались на ощупь, почти не разговаривая. Не торопились. Куда спешить в такое утро?

То тут, то там раздавалось бряканье, всхрапывали кони. Из тумана, окружившего костер желтой мерцающей сферой, высунулся Дени, протянул руки к огню, погрелся немного и сгинул. Гарет и Марк закрепили на рогульках поперечину с подвешенными на ней кусками недоеденной вчера козы и отошли. Дени вынырнул тут как тут и отхватил своим шабером кусочек.

В плотном как молоко тумане водились лесные духи. Один на грани видимости пошевелил космами и заворчал голосом Хагена.

Туман не охотно отступал под лучами жалкого осеннего солнца, оставляя на металле и гладкой коже испарину. Плащи обвисли, пропитавшись холодной влагой. Когда сборы закончились, люди потянулись к костру. Белесые полосы растянуло по краям поляны, запутав с пожухлой травой.

С завершением завтрака не торопились. Решили дождаться, когда широкое разделенное на дюжину рукавов русло реки, станет просматриваться полностью.

Благо, сегодняшняя переправа не походила на предыдущую. Артачившиеся поначалу кони, едва замочили ноги и на закатной сторонке пошли веселее.

Роберт выехал вперед, как всегда делал на опасных участках. В арьергард отрядил Хагена. Непосредственной опасности вроде не было, но само место, отмеченное столькими душегубствами, заставляло быть начеку.

Беспокойство всадника передалось коню. Он всхрапывал, прядал ушами и поддавал головой. Перегнувшись через высокую луку, Роберт похлопал животное по шее. Сзади раздавался равномерный топот коней его отряда.

Держась на северо-запад, они ни сегодня – завтра выйдут на Барнскую дорогу.

Осталась последняя возможность предупредить товарищей и потребовать – пусть уходят. Он один пойдет в замок. Если там тихо – вернется к Критьену. Если беды происходят оттуда – скорее всего он погибнет, но постарается захватить с собой на тот свет как можно больше врагов. Это – его квест.

На Бенедикта напали человек пятнадцать. Будем считать их – мобильным отрядом. В их отсутствие замок должны охранять еще сколько-то вооруженных людей. Итого – двадцать с небольшим. А нас всего семеро, вернее шесть с половиной. Хотя, приблудыш и за половину не сойдет.

Но ведь не послушаются!

Приказать? А кто он им? Командир? Знаменитый рыцарь? Влиятельный вельможа? Нет – друг, попавший в беду и нуждающийся в помощи. И никто из его друзей не хочет понять, что он не может принять такую помощь. Не может позволить им погибнуть вместе с собой.

Черной волной накатила давно знакомая тоска. Захотелось крикнуть Тому на верху: 'За что?' 'А ни за что' – ответит Он голосом светского аббата Гинкмара. Когда – то они вместе бегали по закоулкам замка в Блуа, придумывали себе подвиги, которые совершат, став рыцарями, и страны, которые завоюют. Действительность превзошла любые ожидания: один стал изгоем, другой по доброй воле отвернулся от мира рыцарских потех, но так и не стал настоящим священником.

Еще Голос напомнит о смирении. Смирение – альфа и омега всех наставлений.

Смирись и забудь. Если не можешь забыть – просто смирись. Делай ежедневно одно и тоже: ешь, пей, ходи по нужде, разговаривай, двигайся, спи – и смирение придет само как усталость от жизни.

– Роберт, – Соль, оказывается, уже некоторое время ехал рядом. Тропа стала шире, две лошади уже могли пройти бок о бок. Только редкие ветки задевали по ногам.

– Что случилось?

– У тебя лицо нехорошее.

– Сойдет и такое. Я не девица.

– Могу поспорить, ты опять начнешь нас отговаривать. – Соль понизил голос почти до шепота.

– Ты что ясновидящий?

– Значит, угадал – констатировал граф Альбомарский.

– Я не могу вести вас на погибель.

– Знаешь, я рад, что нет настоящей войны. Там бы ты мне приказал – я выполнил.

Тут мы вроде как на прогулке, и приказать мне жить или умереть, ты не можешь.

– А попросить?

– Я твою просьбу отклоняю. Остальные, кстати, тоже. Кроме Гарета конечно. Ему ты приказать можешь. Только мне сдается, в данном случае он пойдет против твоей воли.

– Ты их успел опросить?

– Не далее как вчера, когда Вы, граф, почивать отправились. Правда, я и вопросов-то не задавал. Само получилось. Так что, тебе от нас не отвязаться. Можешь даже не начинать.

Досада смешалась с неожиданным облегчением. Но Роберт тут же подумал с укором самому себе: очень удобно, когда все решается помимо тебя. И ты, вроде, ни при чем. Невинен!

Он не любил таких ситуаций.

– Ты не убедил меня, но вижу, спорить бесполезно.

– Значит, наши планы не меняются?

– Меняются, но только в деталях.

– Если не секрет, кого это коснется?

– Тебя, – тихо отозвался Роберт, – его, – мотнул головой в сторону примостившегося за спиной Дара. – И еще Дени.

По изменившемуся лицу Соля стало понятно – тот будет упираться до последнего.

– Соль, ты же все понимаешь, так зачем артачишься? Вы с Дени пойдете в Критьен.

Только – тихо. В Дье не заходите, передохнете у Тиссы.

– Решил освободиться от лишних фигур? Попросту убрать нас с доски? – Соль пытался протестовать.

– О какой доске ты говоришь? Ах – да индийская игра! Где ты ей научился?

– В Святой Земле, где же еще.

Бывшему графу Парижскому было неловко перед старым другом, но все обстояло именно так: он избавлялся от балласта. Оправданием служило только то, что эти двое совершат единственно возможное для своих сил – дойдут до Бенедикта и предупредят.

В отряде кроме приблудного пажа все знали о несчастье Соля. Блестящий воин, рыцарь, каких единицы, умница Соль, после картины резни в мечети Кубаттас Сахра перестал быть воином. Он прекрасно командовал, мог составить блестящий план атаки. В Иерусалиме при Готфриде он состоял в качестве советника по стратегическим вопросам. Но сам он убивать не мог! Прошло довольно много времени, пока он притерпелся к самому обычному виду трупов. Постепенно он начал носить оружие и даже принимал участие в нескольких схватках с неверными, когда таковых не удавалось избежать. Но Роберт помнил, что произошло, когда в одном из таких боев меч Соля снес голову визжащему сарацину в зеленой чалме.

Пока добивали напавших, все оставалось нормально, но как только отпустила горячка боя, Соль со всего маха рухнул навзничь. Его согнуло дугой, глаза вылезли из орбит, изо рта пошла розовая пена. Казалось, взбесившиеся мышцы разорвутся или сломают кости. Он не мог дышать, лицо сначала сделалось багровым, а потом сизым. Не помогла даже холодная вода.

Соль умирал. Друзья боялись его трогать. Первым тогда решился Гарет. Рассудив, что хуже не будет – некуда, старик перевернул натянутое как лук тело на бок и попытался разжать зубы. Не с первой попытки, но ему это удалось. С бульканьем в грудь умирающего ворвался воздух, судороги начали отступать.

Потом Соль долго, непробудно спал. Его не будили. Отволокли в ближайший овраг и закидали камнями останки сарацин, развели костер, согрели воду. Оставаться на ночлег в плохом месте не хотелось, но у них не было носилок. Так и просидели всю ночь без шатра над спящим товарищем.

Пробуждение для Соля было мучительным. Но ни тогда, ни после никто из них не выказал другу и тени презрения. Всех их искалечила эта война, кого снаружи, кого изнутри.

Чтобы не обсуждать больше принятое решение, Роберт решительно сменил тему:

– Вчера, когда вспоминали старые баллады, я хотел спросить: история про королей и их жен… я ее тоже слышал. На самом деле там все обстояло иначе: Артур свою жену отправил на костер, а Марк свою – отпустил.

– Ты прав. Но Гвиневеру не сожгли, только опозорили, а Изольда ушла странствовать в компании прокаженных.

– Тебе не нравятся обе развязки?

– А тебе?

– Мне тоже. Но, к сожалению, именно так чаще всего и бывает.

– За что?! Одну на пытки, другую в канаву – за что? За любовь? – вскрикнул Соль.

– В сказке всегда вовремя приходит смелый рыцарь…

– А в жизни?

– Чего мы с тобой сцепились как два сопливых оруженосца? Обоим за сорок, а из-за ерунды спорим.

– Мне становится страшно, Роберт. Живем как свиньи в навозе – тепло и вонько.

Блеснуло перед глазами – Гроб Господень! Ведь как в затмении пошли. А в итоге – переползли из одной грязной канавы в другую.

– Зато детям и внукам будем рассказывать подробности этого перехода.

– Башкой бы об стену, или в бою… Только чтобы сразу.

Таким подавленным Роберт не видел друга даже после той падучей. Пожалеть? По голове погладить? Сопли вытереть? Тогда граф Альбомарский точно руки на себя наложит.

– Ты мне живым нужен! Понял?!

– Не ори.

– Поедете со свиненком в Критьен. Дара держи при себе, – Роберт чеканил короткие фразы. – Если на вас нападут, отпускай птицу без терлика. Если доберешься нормально, отпусти, привязав на лапу цветную веревочку – я пойму, что у тебя все в порядке.

– А вы в это время к черту в зубы полезете? – атака Роберта привела Соля в чувство. – Хочешь, расскажу, что ты задумал? Меня – в Критьен, остальных – в засаде у замка посадишь, а сам – на белом коне – в пекло.

Соль не зря отличался острым умом. Роберт зашептал на пределе слышимости:

– А ты как хочешь? Чтобы всех вместе и вас с мальчишкой в придачу как стадо баранов – на убой? И я, главный баран – впереди.

– Я хочу, чтобы все живы…

– Здоровы, счастливы и сыты.

– Это плохо?

– Такая же сказка как та, что ты придумал вчера. На самом деле, король никогда не отпустит королеву с приблудой. Или ее – на костер, или его – под нож. Что касается наших дел: восемь лет назад я бы первым на приступ полез и вас за собой повел. Так учили, так – должно! Я, кстати, только тем и занимался от Киликии до Иерусалима. Но потом мне дали возможность подумать.

– Сарацины?

– И они, и ближайшие родственники в лице первого среди равных. И кое-что я понял.

Объяснить только трудно. Мой друг, Тафлар, наверное, сделал бы это лучше меня.

– Сарацин – друг. Король франков – враг…

– Это тоже – война. Считай, меня по голове приложило, вон как Хагена.

– Попытайся все-таки объяснить.

– Не хочу вот так на ходу. Потом встретимся и поговорим.

– Клянешься?

– Клянусь, – усмехнулся Роберт мелкой хитрости Соля.

– Когда мы выбрались из монастыря Святого Протасия и двинулись на север, мне показалось, прости Роберт, что ты собрался в свой последний поход.

– Мне тоже тогда так казалось.

– А сейчас? – осторожно спросил Соль.

– Отстань! Сказано, поговорим, когда встретимся. И, если хочешь, я не только забочусь о ваших головах, но и свою за просто так подставлять не намерен.

Соль вдруг разулыбался. Так и ехали рядом: мрачный Роберт Парижский и посветлевший лицом Александр Альбомарский.

И все же они заблудились, запутались в переплетении лесных троп. За спиной остались светлые лиственные перелески. Тропинки настырно загоняли их в угрюмый черный ельник. Дважды пришлось возвращаться по собственным следам: забирались в такую чащу – ни пешему, ни конному не пройти.

Остановились за полдень в холодном непросохшем логу и после скудного перекуса под ключевую воду решили двигаться на юг, в сотый раз поминая картографа и беса, которой водил его рукой.

Оно пришло внезапно. По коже прополз холодок. Призрачный, ледяной ветерок шевельнул волосы на затылке. Тело на миг покрылось 'гусиной кожей'.

Так же матово сиял серо-голубой октябрьский день, желтые и красные листья, нехотя срывались с веток, тонкие, сверкающие ниточки паутины плыли в воздухе, норовя зацепить ресницы. Из них феи ткут себе платье…

Попрятались лесные проказницы. Пичуги и те умолкли. Чаща укрыла своих звонкоголосых обитателей от неведомой опасности. Только сорока сухим треском носила по округе страшную весть. Ну, этой посплетничать – дороже жизни.

Роберт слишком долго воевал, чтобы отмахнуться от настороженной лесной тишины, и собственных предчувствий. Остальные, впрочем, тоже. Так что объясняться пришлось не долго. Дени, открывший, было, рот для вопроса, который всегда был у него наготове, получил короткий подзатыльник от Гарета и мигом успокоился, вернее тоже насторожился.

Поехали на стрекот сороки-ябеды, но на полпути спешились. Дальше необходимо было двигаться тихо и по возможности незаметно. Уже ни для кого не было секретом, что впереди идет бой… или разбой.

Крики, звон металла, тяжелое буханье…

– Не иначе, ворота ломают, – вполголоса сообщил Гарет. С ним согласились.

Соля и Дени, Роберт, как всегда, оставил в арьергарде. Мигнул Гарету – присмотри.

Роберт, Лерн и Хаген уже пошли в обход густо разросшихся кустов лещины, чтобы из-за них посмотреть: кто, кого, за что – когда от самой земли, из-под ветвей донесся не то человеческий, не то звериный вой. Лерн, сторожась, приподнял ветви мечом.

– О Господи!

Под кустом, привалившись к комлю, сидела женщина. Только сейчас они углядели в высокой траве вымазанный кровью след. Она приползла со стороны побоища. Одной рукой женщина прижимала к себе тельце ребенка, другой пыталась удержать вываливающиеся из распоротого живота кишки. Заметив угасающим взором склонившихся над ней людей, она обеими руками прижала к себе мертвого младенца.

Ребенок свернутой головой смотрел через плечо на рыцарей.

– Хаген, стой! Лерн, не пускай его!

Успели. Догнали. Лерн прыгнул на спину Хагена, что-то тихо приговаривая. Роберт подсек ноги и повалил, придавив обоих для верности своим телом. Cлава Всевышнему, норманн не успел вытащить из ножен свой фламберг. Короткая, ожесточенная борьба, однако, привела его в себя.

– Отпустите, – сдавленно прохрипел гигант. Его отпустили, помогли подняться.

Прямо у их ног лежал человек. Серую байдану спереди залила кровь. Голова со спутанными светлыми волосами запрокинулась. Широкий рог крестьянских вил вошел ему в горло точно над краем пекторали, прикрывающей грудь спереди. Владелец вил лежал рядом. Молодой, по-крестьянски одетый парень, уткнулся лицом в палую листу, уже пропитавшуюся его кровью. Они оба погибли, но все равно, победил крестьянин.

Сзади тихо подобрался Гарет. По лицу старика стало понятно: женщину он видел.

Роберт кивком указал ему, идти обратно. Второй приказ отдал одними глазами.

Гарет понял.

Вернулся старик уже с луком в руках. Уперев пятку в корневище они вдвоем натянули на саженный лук тетиву.

– Спрячься в завале. Стреляй только наверняка. Лерн насчитал пятерых, шестой валяется здесь. – Роберт пнул труп в байдане. – Хаген, Лерн, заходим справа и слева. И тихо! – не на турнире.

У завала колыхнулись ветки– Гарет устраивался в засаде. Роберт скомандовал:

– Вперед!

Четверо воинов, облаченных в кольчуги и разномастные шлемы, тащили с опушки здоровенное бревно. Обломки другого бревна валялись у почерневших от времени тесовых ворот. Стало быть, первая попытка штурма провалилась. Еще один воин шел вдоль глухого островерхого тына, высматривая уязвимое место. Он как раз скрылся за углом, когда из чащи выбежали трое рыцарей. Тащившие бревно разбойники так увлеклись, что не заметили опасности.

Бой был коротким.

Собственно, все уложилось в несколько неспешных вдохов. Хаген, не очень заботясь о красоте и традициях, навалился на пару со своей стороны. Упали все. Поднимался норманн, упершись острием меча в груди одного из поверженных. Массивный фламберг без труда продавил кольчужное плетение. Противник коротко хлюпнул и затих. Двое под бревном извивались, но были надежно изолированы. Над ними склонился Лерн.

Один из злодеев все таки вывернулся. Нырнув под расставленные руки Хагена, он потянул из-за плеча топор на длинной рукояти. Великан не торопясь, позволил противнику достать оружие и даже пару раз им махнуть.

Лерн не дал подняться паре корячившейся под бревном: по очереди вогнав меч туда, где открывалась под броней уязвимая плоть.

По суетливым движениям, отбивавшегося от Хагена противника, было понятно – конец рядом. Возможно ближе вздоха, ближе удара сердца. Роберт отвернулся. За спиной после короткого 'хек' раздался звон пополам с хрустом и бульканьем.

Остался последний. Роберт заметил, как из лесу скользнула приземистая фигура Гарета. Они начали обход усадьбы с двух сторон. Наблюдатель должен попасть в клещи. Роберт надеялся взять его живым и допросить.

Двигаться приходилось медленно, осторожно. За любым выступом могла притаиться смерть с мечом в руках.

– Дяденька. Дяденька рыцарь! – голосок доносился с самого верха. Заглянув за ближайший угол, и убедившись, что там никого нет, Роберт поднял голову. Между заостренными вершинками бревенчатого забора просунулась чумазая детская мордашка.

Храбрецу явно не хватало роста.

– Я тебя слушаю. Говори, – тихо откликнулся взрослый.

– Он свой плащ на угол бросил и в лес убег. Я его еще вижу.

– Куда побежал?

– К лесу.

– Тут кругом лес. Рукой покажи.

Из-за частокола высунулась ручонка. Но, удержаться на верху юный пособник справедливости не сумел – рухнул. За стеной мягко шлепнулось.

– Не ушибся, воин?

– Живой, – откликнулся герой и всхлипнул.

– Гарет, – Роберт безоговорочно поверил мальчишке, – Гарет, выходи, его здесь нет.

Они встретились у обтрепанного серого плаща, натянутого на деревянную колоду.

– Ушел, – с сожалением констатировал старик.

– Мне тут сверху подсказали, куда, – Роберт указал направление.

Край замызганного, некогда светлого палия пропитался кровью.

– Если его кровь, – рассудил Гарет, ткнув пальцем в траву, – по следу сыщем.

Они нашли кровавые мазки на высоких, начавших уже жухнуть стеблях, и побежали.