Текст книги "Между решениями (ЛП)"

Автор книги: Вэнди Джинджелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Иди спать, Пэт, – сказал Зеро. Он выглядел усталым и измученным, а для такого бледного парня, как Зеро, это о чём-то говорит. – Я уже видел, как ты однажды чуть не умерла; я бы предпочёл не видеть этого снова.

– Лады, – сказала я, прижимаясь к Джин Ёну, не задумываясь об этом. Краткий всплеск энергии быстро угасал, но мне не нравилось видеть Зеро таким осунувшимся и серым. Я сказала, зевая: – Но завтра мы поговорим о травмах и о том, что это нормально – обнимать того, кто не умер, если вам от этого становится легче.

Джин Ён издал тихий звук «пш», поэтому я похлопала его по плечу и запрокинула голову, чтобы зевнуть.

– Спасибо, что не превратил меня в вампира. Но я не собираюсь в тебя влюбляться.

Джин Ён снова фыркнул, но на этот раз «пш» прозвучало гораздо более удовлетворённо, что было странно.

– Ты офигительно странный, – пробормотала я, и погрузилась в сон.

Глава 12

Глупо говорить, что я была раздосадована, когда, проснувшись на следующее утро, не обнаружила Джин Ёна на диване, но это было правдой. Зеро, должно быть, тоже ушёл пораньше, потому что я не чувствовала его присутствия нигде в доме, а я всё ещё была очень возбуждена и сверхчувствительна к необычному после вчерашней огромной дозы вампирской слюны.

– Погодь, – сказала я потолку. – Вчера Зеро пытался заставить Джин Ёна превратить меня в вампира?

– Я полагаю, он думал, что тебе лучше быть вампиром, чем мёртвой, – произнёс голос Атиласа.

Я прижала подбородок к груди, чтобы посмотреть ему в глаза, и увидела, что он откинулся на спинку стула, вежливо закинув ногу на ногу. Его подбородок всё ещё был слегка приподнят, как будто он тоже смотрел в потолок, но его глаза встретились с моими.

– Похоже, у него это вошло в привычку, – сказала я. – Разве Джин Ён не так же превратился?

– Похоже, что каждый из нас склонен повторять одни и те же ошибки снова и снова, – сказал Атилас и, возможно, слегка вздохнул.

– Ну, по крайней мере, ты знаешь, что я не настолько фейри, чтобы переживать из-за этого, – сказала я, садясь. Блин. Всё, что я чувствовала, – запах одеколона Джин Ёна. В плохом настроении я натянула толстовку и застегнула молнию, насколько это было возможно, чтобы прикрыть пропитанную одеколоном одежду. – Где Джин Ён?

– Уверен, что не знаю. Что ты делаешь, Пэт?

– Пытаюсь избавиться от запаха, – раздражённо ответила я. Джин Ён не имел права заставлять меня пахнуть так, как он, а затем исчезать утром, не сказав ни слова. У нас были дела, которые нам нужно было сделать.

Я позволила себе несколько минут мрачно поразмышлять о том, что я не смогла бы сделать сегодня, потому что Джин Ёна не было рядом, прежде чем выдохнуть и перейти к тому, что я могла бы сделать вместо этого.

Атиласу я сказала:

– Ой, я думаю, нам пора провести ещё один сеанс с твоим маленьким мозговым червём.

– В прошлый раз результаты были не блестящими, – сказал он после короткой паузы.

– Блин, ну не скажи! Я многому научилась, и тебе не нужно беспокоиться о том, что я попытаюсь восстановить твои воспоминания. Я просто пытаюсь восстановить свои собственные. Это был несчастный случай.

– На редкость примечательный несчастный случай.

– Боишься, что я вытащу из твоего мозга то, чего ты не хочешь? Ну здрасьте, приехали!

– Давай лучше скажем, что я не хочу пробовать сегодня, – сказал Атилас. – У нас будет достаточно времени для этого в самом ближайшем будущем.

– В ближайшем будущем у нас не будет времени на многое, если Вышестоящие и отец Зеро захотят что-то сказать по этому поводу, – отметила я. – И если вы думаете, что король не обратит внимания на то, что все и их сирены устраивают беспорядки на набережной, то вам стоит задуматься ещё раз. Мы до сих пор не знаем, кто за этим стоит.

Серые глаза Атиласа внимательно посмотрели на меня.

– Предполагается, что ты отдыхаешь и восстанавливаешь силы. Будь добра, перестань подпрыгивать на диване.

– У меня слишком много энергии, – пожаловалась я. – Уж извиняй, что я чувствую себя немного не в своей тарелке, в то время как мир вот-вот рухнет и заберёт всех с собой!

– Если ты хочешь потратить энергию, возможно, ты могла бы приготовить чай, – предложил он, и резкость в его голосе предупредила меня, что не стоит испытывать судьбу.

– Я не хочу заваривать чай, я хочу попытаться разобраться в своих воспоминаниях, – сказала я. Во мне было тяжёлое, беспокойное чувство, которое давило на меня всем беспокойством мира, который менялся вокруг меня, всё больше приближаясь к неизбежности грядущих испытаний. – Отец Зеро становится слишком любопытным, и Вышестоящих делают всё возможное, чтобы втянуть нас в новый цикл – когда это начнёт происходить, у нас не будет времени разбираться с убийцей. Мы просто будем пытаться остаться в живых. В любом случае, Зеро ушёл, а это идеальное время, чтобы…

– Сегодня не время, – сказал Атилас, и в его голосе зазвучала сталь: он был абсолютно непреклонен. – Я бы хотел выпить чай без болтовни питомца, которая отвлекала бы меня. Удались.

Я в шоке откинулась на спинку стула, мои пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Я очень давно не слышала от него такого тона, и он всё ещё был способен заставить моё сердце замереть в груди. Сегодня он почти походил на того Атиласа, которого схватили между этажами, – на того Атиласа, который без колебаний убил меня шесть раз. Что, блин, с ним происходило? Неужели Зеро сделал что-то по-своему равносильное броску его сквозь стену за то, что он подобрался ко мне слишком близко?

– Лады, – тихо сказала я. – Я принесу тебе чай. У меня тоже есть для тебя отличные пироженки.

Он не ответил, так что я оставила его спокойно разглядывать потолок и удалилась на кухню.

Я вскипятила воду в чайнике и принялась за песочные коржи, бросая взгляды на Атиласа и каждый раз снова отводя глаза. Он тоже остро ощущал нехватку времени? Не это ли мучило его в последнее время? Я чувствовала это в окружающем меня мире – движение Между; растущую угрозу со стороны отца Зеро; вечно парящее присутствие Короля За, который всегда скрывается из виду, но не из сердца; растущее напряжение в моём собственном доме – и за этим постоянным, надоедливым ощущением стояло напоминание о том, что, когда всё закончится, я снова останусь одна.

Зеро стал бы королём – вероятно, Атилас был бы рядом с ним. Если бы я была жива, то сидела бы здесь, в своём доме, одна. Джин Ён был бы…

Джин Ён, конечно, был бы в другом месте. Я уже сказала ему, что не собираюсь с ним встречаться: после этого он не стал бы здесь околачиваться. Оказавшись вдали от меня, он вспомнил бы, какой он красивый и насколько привлекателен для других женщин, и оценил бы ту, с которой было бы легче ладить.

Я и сама чувствовала себя довольно взвинченной и мрачной, когда принесла Атиласу чай. Он всё ещё был погружён в свои мысли, поэтому я налила ему чай и разложила бисквит. Не стоит его сейчас беспокоить.

Когда я попыталась проскользнуть между стульями Атиласа и Зеро, направляясь к лестнице, рукав моей толстовки зацепился за его твидовый рукав, и это едва заметное трение замедлило меня. Я заколебалась, остановилась.

– Тебе не обязательно слушать всё, что говорит Зеро, – сказала я ему, не глядя на него. Казалось, он хотел побыть один, но ему не нужно было чувствовать себя несчастным и одиноким. – Это нормально – хотеть быть рядом с другими людьми. Это нормально – быть вежливым с ними, пока ты с ними, даже если в конце концов ты собираешься уйти. Ты должен, по крайней мере, наслаждаться тем временем, которое осталось.

На самом деле он мне ничего не ответил, но мне показалось, что я услышала, как он пробормотал:

– А должен ли я? – себе под нос, и тихонько рассмеялся, глядя мне под ноги, пока я поднималась по лестнице.

Сварливый старикан. Какой бы ни была причина, по которой у него был плохой день, его, вероятно, лучше оставить в покое и угостить хорошим чаем с бисквитом. Когда он почувствует себя лучше, я спущусь вниз и попробую ещё раз.

А пока, если бы Атилас не собирался мне помогать, я бы сделала это сама. С тех пор, как я начала работать с Атиласом, у меня в голове постоянно возникали всякие мелочи – не очень много, то тут, то там. У меня было чувство, что если бы я смогла воссоздать достаточно событий той ночи, то, возможно, смогла бы вызвать воспоминания на поверхность: те маленькие кусочки, которые сами собой всплывали из моей памяти, были естественным результатом дежавю и нарушения процесса подавления воспоминаний, которым я занималась в течение многих долгих лет. На самом деле, я бы не удивилась, если бы в конце концов все воспоминания всплыли сами по себе, но у нас действительно не было времени, чтобы ждать, когда это произойдёт.

Я направилась в свою комнату, но оставила дверцу книжного шкафа открытой. Я хотела, чтобы всё было как можно точнее, но я также не хотела застрять в своей комнате с кошмаром, если в итоге я действительно вызову его, а не свои воспоминания о той ночи. Мне было внушено, что этот кошмар был не просто обычным кошмаром, и, учитывая опасную власть, которую реальность, казалось, оказывала на многие мои сны, я не хотела протягивать ей руку помощи, чтобы она убила меня.

Я остановилась в дверях своей комнаты и глубоко вздохнула.

Прежде всего, мне нужно было положить подушку на правый край кровати. С той ночи, когда погибли мои родители, я спала ногами к окну, а головой к двери, но раньше я ложилась ногами к двери, как нормальный человек. После того, как Кошмар начнёт подступать к изножью кровати, просто ожидая, когда вы откроете глаза, вы начинаете пытаться сделать что-нибудь, что убедит его оставить вас в покое. Изменение направления моего сна на какое-то время срабатывало, и теперь это в основном вошло в привычку, хотя не действовало уже много лет.

На то, чтобы сменить подушку, ушло всего несколько секунд; я не стала возиться с одеялом, хотя и сняла ботинки. Я стараюсь содержать свои ботинки в чистоте, но обычно на них остаётся что-то вроде крови и кишок, и я предпочитаю по возможности держать их подальше от своей постели. Возможно, сегодня это было бы преимуществом, но я решила, что смогу работать с вещами, которые физически присутствуют в меньшей степени.

Например, когда я позволила себе утонуть в матрасе, я подумала, что Атилас и его маленький мозговой червяк были неплохой подсказкой – не такой хорошей, как у отца Зеро, но я не особенно хотела подсказку, которая могла бы меня убить, – и не было необходимости в чём-то реальном, в конечном итоге. Если бы он действительно был здесь, наверху, всё, что он бы делал, – делал мягкие, неприятные замечания и оставлял для меня неприятные сюрпризы в уголках моего сознания.

Я почти слышала его голос – тот мягкий, стальной голос, который мне не нравился.

Погодьте-ка. Я действительно его слышала.

Он говорил:

– Тебе действительно следует перестать просить о вещах, которые не сделают тебя счастливой, Пэт. Жизнь становится намного приятнее, когда человек принимает то, что лежит на поверхности, и не копает слишком глубоко.

– Чья бы корова мычала, – сказала я вслух, и как только я это сделала, я почувствовала, как в дверях моего дома собирается Между: собирается, сопоставляется в одно целое, которое было очень похоже на реального человека. Мои глаза всё ещё были закрыты, но я поняла, когда фигура закончила формироваться и вошла в комнату, недостаточно весомая, чтобы быть реальной, но пугающе настоящая.

Я открыла глаза.

Он стоял там, где всегда стоял Кошмар, – Атилас, тихий, вежливый и аккуратный, – и, возможно, именно этот неприятный факт заставил всю комнату задрожать и закачаться в искажении реальности и восприятия, прежде чем всё вернулось в норму. Когда всё снова улеглось, передо мной был Атилас, почти осязаемый и реальный, и вместо комнаты вокруг меня у меня внутри всё затрепетало.

– Мне это не нравится, – сказала я. Я почувствовала, как у меня морщится подбородок, и сжала челюсти, чтобы остановить это. Я сделала это – я должна была это сделать, потому что здесь больше никого не было, – так почему же я чувствовал себя такой уязвимой и бессильной?

– Я, кажется, предупреждал тебя, – сказал он. – Про то, что скрывается под поверхностью, и так далее.

– Ты всегда предупреждаешь меня.

– Ты никогда не слушаешь.

– Я всегда прислушиваюсь, – сказал я ему. – Я принимаю к сведению.

– Так вот, что ты делаешь?

– Я ещё не умерла, – отметила я, но нить глубокого дискомфорта всё ещё тянулась внутри меня, ускоряя сердцебиение и наслаивая страх, кусочек за кусочком. Мне казалось, что я не смогу этого остановить, даже если захочу.

Атилас сделал шаг ко мне, затем другой.

– Удивительное обстоятельство, – сказал он. – Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается.

– Может, это и твоя философия, но не моя, – сказала я. – Оставайся на своей половине комнаты, хорошо? Тебе не обязательно сюда подходить.

– Я думаю, тебе пора поспать, – сказал Атилас, снова приближаясь.

– Ты же не пытаешься заставить меня уснуть, – сказала я, дыша слишком часто и неглубоко. – Ты собираешься попытаться убить меня, не?

– Я думаю, пришло время, не так ли? Я всегда говорил, что было ошибкой не убить тебя.

Его слова не должны были показаться знакомыми, но они были знакомыми: как будто я уже слышала от него что-то подобное в прошлом и тогда не поняла этого. Инстинкт побуждал меня вскочить и убежать, разорвать кусочки Между, которые остались в стенах моей спальни, убежать куда угодно, только не быть здесь.

Но это не вернуло бы мне воспоминаний. Это просто привело бы меня к настоящему Атиласу, который не стал бы мне помогать, или к Зеро, который защитил бы меня, сглаживая видимость, о сохранении которой этот Атилас так заботился.

Проблема была в том, что я не была уверена, что обретение моих воспоминаний в конечном итоге не убьёт меня, а Атилас здесь, наверху, был достаточно реален, чтобы перемещать воздух, когда он двигался, посылая волну за волной паники по мне в виде дрожи.

– Говорил? – спросила я. – Я этого не помню.

– Давай не будем лгать друг другу, Пэт, – мягко сказал Атилас.

Если бы он мог убить меня – если бы эта его версия могла это сделать, если бы я могла умереть здесь – я бы позволила ему убить меня.

И хотя все мои мысли и инстинкты кричали мне дать отпор, убежать, я позволила ему обвить руками мою шею, его серые глаза смотрели в мои без тени сожаления.

Я не уверена, что ожидала почувствовать давление этих пальцев на своей шее или непонятную апатию, разлившуюся по моему лицу, когда мне перекрыли доступ кислорода. Лицо надо мной потемнело, покрылось коричневыми и горчично-жёлтыми пятнами, и я почувствовала, как моё тело свело судорогой, когда оно попыталось сделать то, чего я не смогла заставить его сделать.

Не знаю, потеряла ли я сознание или просто заснула, но на мгновение всё исчезло.

И я вспомнила.

Я проснулась в поту, воздух в моих лёгких, во рту был тяжелым, горячим и металлическим. Далеко отсюда, в другом мире или в другом слое мира, я почувствовала, как дрогнули мои веки; они были закрыты, но я всё ещё могла видеть. Я могла видеть комнату вокруг себя, и всё в ней было залито мягким лунным светом. Воздух застревал у меня в горле, а простыни запутались вокруг моих ног, слегка блестевших от пота, выступившего из-за ночного тепла. Я пыталась высвободиться из-под простыней, вдыхая горячий, солёный воздух, моё сердце бешено колотилось в груди в дикой панике, которая не имела ни причины, ни смысла. Я заставила себя не торопиться, чтобы разобраться во всём. Даже когда я, наконец, опустила ноги на пол, я не сразу встала.

Не знаю, пыталась ли я всё ещё контролировать биение своего сердца или была так напугана, что просто не могла заставить себя двигаться, но движения получались медленными и скованными. По моей спине струился пот, но ногам было холодно, пальцы на ногах поджимались.

Было что-то настолько ужасно неправильное, настолько абсолютно чуждое, что я даже не могла найти способ признаться, насколько я была напугана. Итак, я встала и заставила себя двигаться, мало-помалу, пока, наконец, не оказалась в дверях своей комнаты и не отодвинула засов на потайной двери.

Мои первые шаги были неуверенными и отрывистыми, мне не хватало освещения от уличных фонарей, и мои глаза могли различать только смутные очертания комнаты. Глубокое и постоянное чувство страха, охватившее мои конечности, было настолько всепоглощающим, что, когда я наступила на что-то липкое и мягкое, мне потребовалось мгновение, чтобы почувствовать, как влага просачивается сквозь мои носки.

Я споткнулась о что-то мокрое, потом спохватился, и мне показалось, что в темноте диван был более комковатым, чем следовало бы. Тёмный ужас в глубине моего сознания нарисовал голову в тени над спинкой дивана, которая просто наблюдала за мной и ждала, когда я сделаю ещё один шаг. Это могли быть Папа или Мама, которые просто сидели там в темноте, заснувшие и ещё не отправившиеся спать в кровать, но в тот момент я не могла заставить себя поверить в это.

Я продолжала двигаться мелкими, плавными движениями, которые скользили и смещались подо мной, влага просачивалась между пальцами ног, пока я не оказалась достаточно близко, чтобы в панике броситься к выключателю на дальней стене, который, казалось, впился мне в плечи настоящими когтями.

Я ухватилась за приставной столик, о который в прыжке ушибла бедро, и оглянулась через плечо, когда свет замерцал, становясь ярче. На ковре не было ни одной красной ниточки; в комнате не было ни одного уголка, который не был бы испещрён тёмно-красными пятнами или брызгами липкой жидкости. Я опустила взгляд на свои носки, дрожа так сильно, что у меня даже зубы застучали в висках: носки тоже были в красных пятнах, краснота растекалась по сгибу моей стопы до лодыжки. Что-то свисало с моей левой ноги; во время моего последнего рывка оно тоже зацепилось за основание приставного столика. Я всхлипнула и вытерла его о ковер, но оно не снималось, и я не могла заставить себя протянуть руку и снять его.

Хотя я знала, что это было. Мои занятия анатомией с Мамой не оставили у меня сомнений в том, что то, что прилипло к моему носку, было частью чьего-то тонкого кишечника. Куда бы я ни посмотрела в комнате, я могла видеть другие части штуковин, которые недавно называла и изучала: штуковины, которые не должны были находиться вне кожи и почему-то казались удлинёнными и деформированными из-за отсутствия герметичности.

Когда мне снилось это воспоминание, оно всегда заканчивалось прямо здесь, и я чувствовала отчаянную панику в глубине своего сознания – с того самого места как я почувствовала, как у меня подёргиваются веки, – паника и сейчас пыталась покончить с этим воспоминанием.

Я освободилась от этой части себя и полностью отдалась воспоминаниям, позволив ужасу и ужасной тошноте захлестнуть меня. Я не плакала, но, возможно, заплакала бы, если бы не была такой холодной и отстранённой, что даже ужасу приходилось проникать сквозь слои льда, чтобы добраться до меня.

Дом, казалось, изменился вокруг меня, но я не была удивлена; другое чувство, о котором я всегда забывала, но которое возвращалось, когда мне это было нужно, дотянулась в часть дома Между и потянуло за его края, как будто могло стать согревающим одеялом. Я сделала это неосознанно, но что-то в доме уловило, обострилось и, казалось, увидело меня.

Я услышала невероятно громкие шаги на первой ступеньке в гостиной внизу.

Я судорожно, с болью выдохнула, без тени сомнения уверенная, что по лестнице поднимается что-то ужасное и смертоносное. Я мгновенно выключила свет и побежала обратно в свою комнату, поскальзываясь и разбрасывая скользкие внутренности, и захлопнула за собой дверцу книжного шкафа, со всем ужасом осознавая, что мне не хватает времени.

Не знаю, сколько времени я пролежала там под одеялом, притворяясь спящей, прежде чем поняла, что я больше не одна в комнате. Дверь не открылась, но я была не одна, и в этом было столько всего неправильного, что мой мозг не хотел это признавать. Инстинктивно я осталась в том же положении, в каком была: спящей. Просто спящей. Опасности нет. Я не проснулась. Ничего не вижу. Я просто сплю, ты можешь идти.

А потом он тихо сказал:

– Знаешь, притворяться спящей действительно бесполезно.

С ужасающей неизбежностью я открыла глаза и увидела его в изножье кровати: он был меньше, чем когда-либо был в моём кошмаре, но, возможно, он казался больше, когда я была маленькой.

Меньше и гораздо более знакомым.

У меня всё поплыло перед глазами, зубы почти стучали от шока. Я слышала, как я, настоящая «я», прошептала «Атилас», но «я» в памяти понятия не имела, кто такой Атилас. Он был здесь, но я, младше, не знала ничего, кроме того факта, что я вот-вот умру. Захватывающее, пугающее и беспощадное воспоминание продолжалось, и теперь я не думала, что смогла бы остановить его, даже если бы попыталась.

– Кто ты такой? – спросила я.

Лунный свет, казалось, исходил от ножа, который он держал в руке, выглядывая из темноты крови, которая всё ещё капала на мой ковёр.

– Это имеет значение? – спросил он, и тени и лунный свет отразились от ножа на его лице. Игра света и теней превратила его глаза в бездонные серые озёра с глубокими тенями под ними. Он выглядел древним и холодным, почти как скелет. – Тебе не нужно знать моё имя. Тебе не стоит его знать.

Голос моего юного «я» задрожал, когда я спросила:

– Ты собираешься убить меня?

– О, я думаю, что нет, – сказал Атилас. – Мы заключили сделку, твои родители и я: я задал им вопрос и получил ответ. Было бы… трудно убить тебя.

– Они… они мертвы? – спросила я.

Он с любопытством посмотрел на меня.

– Я очень тщательно порвал их на части. Ты, должно быть, видела это.

Я обхватила себя руками, слишком замёрзшая, чтобы попытаться убежать, слишком замёрзшая даже для того, чтобы заплакать, и мои плечи болели от крепкой хватки.

– Почему ты убил их? – спросила я его, чувствуя тошноту, ужас и ещё большее недоумение, чем что-либо другое. – Они не… они не сделали ничего плохого.

– Не сделали, – согласился он, и я увидела улыбку, промелькнувшую на его губах. – Очень любопытно. Я встретил только одну пару, которая заслуживала пощады – конечно, ни одного из них нельзя было оставить в живых. Не тогда, когда они заслуживали пощады. Восхитительная ирония, не правда ли? Ты рада, что жива?

– Я не знаю, что это значит, – сказала я, не переставая дрожать. – Почему они должны были умереть? Почему я осталась жить?

– Я предоставил им выбор, – сказал он, и рука, державшая нож, чуть шевельнулась; жест, свидетельствующий о тщетности действий. – Они хотели спасти тебя – очень хороший выбор, как мне показалось. Я думаю, ты, моя дорогая, доставишь немало проблем. Конечно, я ничего не могу с этим поделать! Я связан своим словом.

– Каким словом?

– Тебе следует оставаться дома, – мягко сказал он, и мягкость, с которой он это произнёс, казалось, проникла в моё сознание. – Я действительно советую тебе как можно дольше не показываться на глаза – на самом деле, тебе следует постараться оставаться в своей комнате. Никогда не знаешь наверняка… что ждёт тебя снаружи?

– Я не собираюсь оставаться внутри, – сказала я, чувствуя, как в моей груди поднимается волна гнева, страха и слёз. Он сказал, что не сможет убить меня, и даже если это было неправдой, я собиралась убедиться, что кто-нибудь заставит его заплатить за убийство моих родителей. – Я собираюсь выйти и найти тебя. Я собираюсь убедиться, что ты умрёшь за то, что сделал.

Он слабо улыбнулся, но его лицо было ужасно серым.

– Ты сделаешь это? Я думаю, ты скоро забудешь. Я верю, что у тебя это уже неплохо получается.

– Я не забуду, – сказала я, но то, что я могла видеть, уже смягчилось. Он повернулся, две капли крови грациозно описали дугу в воздухе, и он исчез сквозь стену, а затем из моего сознания, прежде чем капли упали на пол.

Прежде чем они упали на землю, я вырвалась из воспоминаний с криком, который должен был быть паническим, но вместо этого был криком боли.

Не, не, не. Это не мог быть Атилас. Это не мог быть он. Я просто воспользовалась его внешностью, чтобы оживить воспоминания, встряхнуть их. Зеро сказал, что это не мог быть он. Я проснулась и обнаружила Атиласа в комнате, когда Зеро и Джин Ён были с убийцей…

Я увидела его, когда проснулась…

Нет, я услышала его. Услышала его в темноте. По его просьбе я воздержалась от включения света.

Я села, свернувшись калачиком, чтобы унять огромную, ноющую боль, которая пробиралась от желудка к горлу. Только не Атилас. Это не мог быть Атилас, потому что я научилась доверять Атиласу. Я научилась любить Атиласа.

Но я запомнила его лицо – помнила его до сих пор, даже сейчас, в ужасающих подробностях. Атиласа, который был способен разорвать на части целый этаж людей и тех, кто держал его в плену, кто оставил после себя ещё один бардак, мимо которого я могла пройти с закрытыми глазами.

В моём кармане зажужжало сообщение, заставив моё сердце вздрогнуть от неожиданности, и я отстранённо вытащила телефон, погружаясь в воспоминания и с ужасом осознавая, что в доме внезапно стало тихо и опасно.

Я смотрела на телефон добрых несколько минут, прежде чем смогла осмыслить то, что видела, а затем поняла, что сообщение было от Пять-Четыре-Один.

Улыбка, или, может быть, гримаса, дрогнула на моих губах. Как вам такой удачный выбор времени? Пять всё ещё просматривал документы, которые Атилас заставил собрать для него Туату, что было довольно иронично в данный момент. В сообщении говорилось: «Пэт. У меня есть для тебя имя. Приходи ко мне, когда сможешь. Захвати что-нибудь из этих маленьких чёрных штучек, у меня они закончились».

– Больше никакой лакрицы, – сказала я и не узнала свой собственный голос. В воздухе вокруг меня повисло неприятное ощущение, и я снова почувствовала, насколько опасно тихо в доме. Дрожь пробежала по моей спине, вызывая желание, чтобы Джин Ён или Зеро были где-нибудь поблизости.

Что я должна была сделать? Вылезти из окна и найти их, чтобы рассказать о том, что я вспомнила? Это не могло быть правдой, но я это помнила, и это должно было быть правдой.

Я отчаянно хотела и так же отчаянно боялась спросить самого Атиласа, правда ли это.

Я могла бы сейчас уйти – просто спуститься по лестнице в гостиную – и спросить его, что это значит. Я сделала короткое, сдавленное движение, которое прекратилось, как только началось, и я поняла, что не стану его спрашивать. Потому что, если бы я спросила Атиласа, он бы мне сказал. И я с ужасающей уверенностью знала, что именно он мне скажет.

Казалось, я не могла пошевелиться, ни в ту, ни в другую сторону: ни встать и побежать, ни спуститься по лестнице. Почему я не могла ничего сделать или почувствовать, кроме ужасной боли во всём теле? И почему в доме было так тихо?

Я потянулась к Между фундамента дома. В зияющем ужасе моей слишком полной памяти мне нужно было знать, где находится Атилас.

А потом я услышала это – или, может быть, я этого не слышала. Возможно, я это почувствовала.

Я услышала, как Атилас поднялся со своего места внизу: почувствовала или услышала мягкий скрип кожи, когда он встал, шуршание ковра, когда он повернулся на носках лицом к лестнице.

Я услышала первые его шаги на лестнице и дрожащей рукой сунула телефон обратно в карман, парализованная желанием бежать, но бежать было некуда, и это не оставило бы меня такой же открытой для опасности, какой я уже была.

Атилас не знал, что я вспомнила. Если бы я убежала, он бы точно узнал. Если бы он посмотрел на меня, подумала я, дрожа, он бы понял.

Я подавила все инстинкты, которые кричали мне бежать, и заставила себя выпрямиться, расслабиться и снова лечь на свою смятую постель. Верхняя лестничная площадка в гостиной треснула под тяжестью чьего-то шага, и я в отчаянии закрыла глаза и попыталась успокоить вздымающуюся и опускающуюся грудь, так как дышала слишком часто.

Как и много лет назад, я притворилась спящей. Я естественным образом наклонила голову в ту сторону, которая не была обращена к стене: я не могла заставить себя показать это дополнительное слабое место. Затем я расслабилась, насколько могла, слишком поздно вспомнив, что всё ещё смотрю не в ту сторону. Я не могла позволить ужасу происходящего проникнуть в себя, иначе я бы снова начала дышать слишком часто, и теперь я слышала, как Атилас ходит по гостиной наверху.

Порыв ветра коснулся руки, которая лежала у меня на животе, и я сосредоточилась на своём дыхании. В дверях, должно быть, стоял Атилас.

Я не знаю, как долго он стоял там, наблюдая за мной; как долго я лежала, просто пытаясь дышать достаточно глубоко, чтобы казаться спящей. Я позволила себе немного пошевелиться, как будто начала просыпаться, затем снова устроилась поудобнее.

– Ах, – раздался от двери вздох Атиласа. – Теперь это навевает воспоминания, не так ли?

В животе у меня словно камень упал.

Оу, блин. Я не знала как, но он знал, что я знаю.

Он тихо сказал:

– Знаешь, на самом деле нет смысла притворяться спящей.

Мои глаза открылись, и я увидела, что воспоминания о той ночи наложились на правду сегодняшнего дня. Атилас стоял в изножье моей кровати, там, где всегда стоял Ночной Кошмар, и слова, произнесенные Ночным Кошмаром, были у него на устах.

– Что ты сказал? – спросила я его, мой голос был едва слышен. Он даже не пытался скрыть это, не пытался убедить меня, что я не права, и от этого у меня по венам пробежал холодок, как ни от чего другого. Он почти навязывал мне это воспоминание, как будто заставил бы меня вспомнить его, если бы я уже этого не сделала.

Губы Атиласа улыбнулись, но глаза – нет. Он повторил это в точности так же, как и раньше, слово в слово.

– Знаешь, притворяться спящей на самом деле бесполезно.

Это было лицо Атиласа, но голос звучал как у Ночного Кошмара, и на мгновение я увидела глубокие тени за его спиной: тени, которые создавали Кошмар в моих снах.

– Не стой там, – сказала я, и мой подбородок слегка задрожал, потому что было уже слишком поздно. Но я ничего не могла поделать с умоляющими нотками в своём голосе и жгучей мыслью, что, если бы он попытался убедить меня, что это был не он, я бы предпочла в это поверить. – Не стой там, Атилас.

Он снова сказал:

– Выходи, – и в его голосе слышалась смерть.

– Я же сказала тебе, не стой там, – сказала я, и у меня перехватило горло. Я должна была испугаться – возможно, я и испугалась, совсем немного, – но в основном я была ошеломлена, оцепенела и до боли в животе была опустошена. Я была опустошена из-за своих родителей. Опустошена тем, что Атилас даже не попытался убедить меня, что это был не он. Я была потрясена, обнаружив, что за болезненным предательством скрывается противоречивая нить любви: нить, которую я не могла отделить от другой.