Текст книги "Французский полтергейст (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 44
Сущность из иного мира

– Только веди себя прилично, чтобы я за тебя не краснел.

– Саша, тебе никогда не придётся за меня краснеть, я получила хорошее воспитание и, пусть до сих пор это не было очевидно тебе, но я действительно умею вести себя достойнейшим образом в любом, даже самом высшем обществе.

– Нет, нет, нет! Всё не так!

– Что не так?

– Ты должна была разозлиться! Фыркнуть на меня. Сказать, что это мне нужно вести себя прилично.

– Ну что ты… Это всё такой детский сад. Надеюсь, госпоже Серебряковой понравится мой пирог.

– Тань, ты вообще помнишь, зачем мы к ней едем?

– Ох, Господи, совершенно вылетело из головы… Несчастная женщина.

– Как может вылететь из головы такое⁈ Впрочем, чему я удивляюсь. С твоей головой такое сотворили, что дай боже, если порядочный менталист сумеет всё починить.

– Саша, я уже тысячу раз тебе сказала, что с моей головой всё в порядке. Мне просто давно пора было осознать себя взрослой. И я почти готова. Да, я думаю, что готова.

– К чему⁈

– Сказать…

– Эм… Что сказать? С Серебряковой я поговорю сам, а ты протягивай пирог и излучай сочувствие.

– Не об этом. То, что произошло тем утром… Я смогу, у меня получится. Саша, я тебя… Я…

Я закрыл лицо ладонями и заплакал. Беззвучно и без слёз. Хотелось вслед за Фёдором Игнатьевичем воскликнуть: «Я живу в сумасшедшем доме!» – но я не позволял себе упаднических настроений. Не настолько же я стар, в конце-то концов! Просто нужно решать проблемы по одной. Сначала – Серебряковы. Потом – Соровские. И уже в третью очередь этот самый злополучный коматозник, из-за которого всё пошло наперекосяк.

Диалог происходил в наёмном экипаже, который влёк меня с Танькой к дому Серебряковых, где нам предстояло довести до сердечного приступа ни в чём не повинную женщину.

– Я… Я т-т-те… т-т-теб-б-бя… Ну я же репетировала перед зеркалом, у меня получалось!

Я покосился на Таньку, но лица её толком не разглядел – на улице уже стемнело. Возможно, и к счастью, а то испугался бы за неё. Как она краснеет, я прекрасно представляю.

– Ясное дело. В зеркале ты себя видела, а тут я. Если бы я себя увидел, у меня б тоже язык к нёбу примёрз. Глядя на что-то, подобное тебе, сказать «Я тебя люблю» гораздо проще.

– Не пойму, как у тебя это так легко получается?

– Просто нет у тебя ко мне никакой любви, хватит сочинять! Потому и язык не поворачивается.

Танька немного подумала и зашла с козырей:

– А у тебя, значит, есть? Раз ты так легко и уже второй раз…

– Господи…

– Нет, Саша, ты знаешь, мне кажется, ты ошибаешься. В книжках пишут, что совсем наоборот: когда чувства истинные и сильные, признаться очень трудно. Мне нужно растоптать останки своей гордости, и тогда…

– Не на-а-а-адо! – взвыл я.

Экипаж остановился, качнулся – извозчик спрыгнул на землю и открыл дверь.

– Приехали? – спросил я.

– Ни, – мотнул головой силуэт. – Ты пошто барыню обижаешь?

– Кого? Чего? Никто никого не обижает, езжай дальше, пожалуйста.

– А чего же она так воет тогда? Постыдился бы, барин! Средь бела дня барыню насильничать.

– Во-первых, сейчас уже почти ночь…

– Лю-у-уди! Насилят! На помощь!

– Так, всё, – сказал я. – Это уже Эребор, как говорила одна моя хорошая знакомая. Вылазь!

Я сам выпрыгнул наружу, оттолкнув извозчика, и протянул руку Таньке. Та, здраво оценив обстановку, подчинилась. Мы быстро пошли по дороге. Внутри у меня клокотало. Очень хотелось высказать Таньке многое.

– Саша, я так во всём этом виновата…

– Танька, хватит. Я никогда вот за такое вот за… Кгхм. Вот на таком вот – никогда, ни за что не женюсь, хоть тупой ножовкой режь.

– Значит ли это, что если я перестану держать себя в руках и следить за своим поведением в твоём присутствии, ты на мне женишься?

– Я, Таня, пока что очень хочу тебя придушить, так нежно-нежно. А потом закопать в ямку. В тёмном-тёмном лесу.

– Это звучит так романтично… У меня слёзы навернулись.

Она хлюпнула носом.

Я ускорил шаг. Плакать на ходу – та ещё задача. Танька не справилась. Скоро хлюпать прекратила, а потом мы и вовсе пришли.

* * *

Госпожа Серебрякова, сидя на обитом шикарной алой тканью кресле, посмотрела на наши лица, на пирог, который держала в руках, снова на наши лица. Мы стояли перед нею, как провинившиеся школьники перед директором.

– Это какая-то шутка?

– Госпожа Серебрякова, поймите, мы не стали бы врываться к вам в дом на ночь глядя и говорить такие вещи шутки ради. Всё более чем серьёзно, и нам нужна ваша помощь.

– Вам. Моя. Помощь.

– Да…

– Вы втравили моего сына, который не делал вам ничего, кроме добра, в какую-то аферу, в результате которой он погиб, и теперь ещё смеете просить от меня какой-то помощи? – Она перевела пылающий взгляд на Таньку. – А ты! Ты как посмела явиться сюда со своей стряпнёй? Ты, предавшая ожидания моего сына!

Я знал, что разговор будет трудным, реакция госпожи Серебряковой меня не застала врасплох. Ответить надо было мягко, но твёрдо. И в голове даже более-менее сложились нужные предложения. Но Танька, которой велено было лишь скорбно молчать, меня опередила.

– Вы совершенно не правы, госпожа Серебрякова! – выступила она вперёд. – Ваш сын сам пожелал участвовать в благородном деле спасения человеческой жизни. И, насколько я его знаю, он, даже будучи уведомленным о таком исходе, ни в коем случае не отступился бы. Вините меня, если хотите, я и вправду повела себя не самым достойным образом, сначала подав надежду, а потом ответив категорическим отказом. Однако мой поступок ни коим образом не повлиял на моё глубокое уважение к Вадиму Игоревичу, как к человеку. И поэтому я сочла нужным приехать сюда с Александром Николаевичем. Чтобы выразить вам свои искренние соболезнования и призвать послушать Саш… Александра Николаевича. Он никогда не бросал в беде друзей и не бросит. И если он говорит, что надежда есть, значит, так дело и обстоит.

– Да, – кивнул я, не найдя, что добавить.

Госпожа Серебрякова поставила пирог на столик, достала из кармана платья платочек и промокнула глаза.

– Расскажите мне, как всё случилось.

* * *

– Произвожу считывание информации о составляющих мозг мельчайших частицах. Картинка есть.

– Принимаю картинку. Есть. Передаю, Анна Савельевна.

– Увидела. Создаю иллюзию. Леонид?

– Не вижу повреждений на затылочных долях.

– Этого не может быть, Леонид. Гражданин приложился головой.

– Послушайте, но мы же его сами не осматривали. Может быть, повреждения и не в затылке.

– Может, но затылок – самая уязвимая часть. Анна Савельевна – покрутите!

– Вращаю.

– Леонид, не томите!

– Да не вижу я ничего, хоть глаза выколи! Возможно, речь идёт об инсульте. Давайте посмотрим срезы.

– Делаю срезы.

«Диль, – мысленно позвал я. – Смотри тоже!»

Диль подключилась к процессу немедленно, и это, вполне возможно, спасло мне жизнь. Леонид внимательно смотрел на увеличенную голограмму мозга, висящую над койкой несчастного больного. Анна Савельевна меняла картинки срезов, когда Леонид кивал.

– Может быть, добавить движения? – предложил Серебряков. – Как в прошлый раз.

– Можно, – пожал я плечами. – В прошлый раз случай был труднее, тут мы ожидали более простого…

– Ну, как видите, просто не получилось. Давайте попробуем усложнить. Если придётся, возьмём перерыв, как тогда, и проанализируем.

Да, я очень хорошо видел, что просто – не получилось. И испытывал сильнейший соблазн всё прекратить. Потому что дальше без магии Ананке я бы не сунулся. Но, в конце-то концов, мы ведь просто смотрели. Что плохого в том, что мы посмотрим? А потом действительно возьмём перерыв, и тогда я сожгу в камине листок с рассказом о том, как всё будет хорошо…

– Давайте, – кивнул я и вновь возложил руки на виски потерпевшего.

К Старцеву подключиться было просто. А здесь же постоянно как будто… Не знаю, казалось, что мозг скользкий, так и выпрыгивает из моих ментальных рук. Ну, не ментальных. Ну, не рук. В общем, сложно было захватить контроль над мельчайшими частицами. Однако получилось.

– Передаю, – сказал я с закрытыми глазами.

Перед внутренним взором у меня был мозг. Не картинкой даже, а какой-то суммой ощущений. И вдруг на фоне всего этого возникла человекоподобная фигура чернее ночи. Она бросилась ко мне, издавая рычание.

В то же мгновение навстречу ей бросилась Диль. Схватив чёрную тварь, она швырнула её в сторону.

– Принимаю, – услышал я голос из реальности.

Голос Серебрякова.

В следующий миг он закричал таким голосом, словно его заживо взялись резать.

Я распахнул глаза, отшатнулся от пациента. Бледный Серебряков упал лицом вниз.

– О боже мой, что с ним! – ахнула Кунгурцева.

Выругался Леонид. Бросился к Серебрякову, перевернул его на спину и возложил руки на голову. Несколько секунд прошло, ничего не изменилось.

– Это уже за пределами здравого смысла, – пробормотал Леонид. – У нас второй пациент, и здесь ситуация приоритетна, ибо загадочна. Предлагаю действовать по прежней схеме.

– Не получится по прежней, – сказала Анна Савельевна. – Нам нужен новый менталист.

– Нам нужен новый план, – возразил я. – И новая койка.

Кивнув, Леонид выскочил из палаты искать койку.

* * *

– Что же это было? – недоумевала госпожа Серебрякова.

– Некая потусторонняя сущность. Мы приняли следствие за причину.

– Поясните, прошу!

– Излагаю. Тот пациент был одержим, в него вселилось нечто неприятное не из нашего мира. Уже в результате этого вселения он упал и ударился головой. И получилось так, что сознания он лишился. Сущность оказалась в нём заперта. А когда мы полезли со своим лечением, Вадим Игоревич чересчур сильно открылся. И тварь бросилась в него. Но почему в кому впал он, я не понял.

– Это как раз весьма прозрачно, – прошептала госпожа Серебрякова. – Мой сын – менталист на службе государевой. Каждый, принёсший присягу, получает магическую блокировку. Нельзя, чтобы какие-либо сущности, вселившись в тело государственного мага, узнали то, что знают они, либо пользовались их телами и, как следствие, полномочиями. И способностями…

– Вот оно как… Ну, что-то такое мы и предполагали. Теперь мы видим лишь один способ как-то спасти ситуацию.

– И какой же?

– Проконсультироваться с самым сильным и опытным менталистом из всех, кого мы знаем. С вашим сыном.

– Безумцы… А чего же вы хотите от меня?

– Портрет Вадима Игоревича.

Помолчав, Серебрякова сняла с шеи спрятанный под платьем кулон, открыла его. Внутри, по канону, было две миниатюрные картинки. Та, что слева, изображала немолодого мужчину, справа – мальчишку лет пятнадцати. Даже на расстоянии я видел, что черты их лиц схожи. Отец и сын.

Серебрякова вынула изображение сына и протянула мне.

– Верните хотя бы портрет, – тускло попросила она.

– Я верну вам кое-что получше, сударыня. Я верну вам сына.

* * *

Стефания, выгнувшись дугой над столом, внезапным резким движением села. Я даже вздрогнул. Невольно подумал, что на эту должность только молодых и стоит брать. Кто постарше так дёрнется – и месяц спину лечи потом.

Стефания уставилась на меня расфокусированным взглядом новорожденного младенца.

– А, Александр Николаевич, – сказала не своим голосом, который точно так же не походил и на голос Вадима Игоревича, хотя сильно старался. – Я, вы знаете, верил, что вы изыщете какой-нибудь способ. Правда, думал, что вы обратитесь к моим коллегам.

– Мне показалось, Вадим Игоревич, что так будет быстрее и эффективнее, нежели давать делу официальный ход и тысячу раз объяснять всем подряд, что случилось.

– И мудро поступили. Особенно в свете так называемого Жидкого, что навис над вами тенью…

– Давайте пока отложим мои проблемы и соредоточимся на ваших. Что можно сделать, как вас спасти?

– Пациент в себя пришёл? – деловито спросила Стефания-Серебряков.

– Нет, лежит как лежал.

– Исцелите его!

– Да как⁈

– Элементарно! Теперь достаточно будет самого простейшего вмешательства целительской магии. Пусть поработает Леонид, думаю, ему даже браслет не понадобится.

– Хорошо. Допустим. Дальше?

– Дальше, Александр Николаевич, вам придётся совершить кое-что невероятное. Используйте менталиста, чтобы наладить канал сообщения между мною и тем несчастным. А остальное я уже беру на себя.

– Где же я вам такого менталиста найду?

– Александр Николаевич, вы потешаетесь? Девочка, которая предоставила мне себя для вселения – менталист. Они так часто делают, вселения для них полезны, усиливают способности. Это как тренировка. Спиритуалист менталисту всегда товарищ. Она не откажется. Тем более что у нас с ней уже неплохо получается. Я и сам в юности так баловался, кого только в меня не подселяли…

– Александр Николаевич, время! – подал голос Коля.

Да-да, время. Меня предупреждали, что лишь полторы минуты можно безопасно говорить с воплотившимся духом.

«Все неупокоенные духи мечтают лишь об одном: обрести тело, – инструктировал Боря. – Даже друзья, даже родные и любимые, лишившись тела, меняются. Они будут заговаривать зубы, чтобы задержаться дольше, захватить тело. Сами того не понимая».

– Да-да, полторы минуты, – криво усмехнулась Стефания. – Ухожу. Не надо меня прогонять, мне ведомо чувство собственного достоинства. Надеюсь на вас, Александр Николаевич!

Глаза Стефании закатились, она обмякла, повалившись набок. Круг разомкнулся. Все потирали руки, приходя в себя. Коля постарался взять себя в руки, ведь он был бесстрашным лидером этого собрания.

– Что ж… Что ж, господа и… дама. Я поздравляю, всё прошло удачно. Александр Николаевич, вы что-то поняли?

– Да, у меня есть весьма определённый план действий. Благодарю вас всех! И если от меня понадобится какая-то ответная услуга…

– Ну что вы, Александр Николаевич! Мы спасаем жизни людям, разве не так? О каких счётах можно говорить.

– Святые и мудрые слова. Святые и мудрые. Госпожа Вознесенская! Вы пришли в себя? Могу я вас попросить поучаствовать в ещё одной афёре?

Стефания тем временем осуществляла разнообразнейшие движения. Она пошевелила руками, ногами. Села, ощупала своё лицо с крайне внимательным и сосредоточенным выражением оного. Потом уставилась на меня.

– Стефания Порфирьевна? – позвал я. – Вы меня слышите? Вы в порядке?

Девушка-одуванчик продолжала на меня молча смотреть.

– Это ничего, – махнул рукой Коля. – В первый раз. Дайте ей несколько минут, и она будет к вашим услугам. У меня был случай, когда медиум приходил в себя целый час. Ух, и перепугались мы тогда! Первокурсники-с. Уже видели себя на каторге, поверите ли. И, разумеется, панически жалели однокашника.

– Саша, – тихо сказала Стефания. – Это ты?

– Ну, вообще-то, я – Александр Петрович, ваш учитель. Однако по существу…

– Учитель? Мой… учитель?

– Да, всё так. У вас провалы в памяти? Николай Петрович, вы уверены, что не нужно ничего сделать? Мне кажется, она сильно не в себе.

– Учитель… – В голосе Стефании прорезались мечтательные нотки. – Пошёл-таки по специальности наконец-то.

У меня по коже пробежал холодок. Николай Петрович тоже почуял неладное. Он нахмурился, подскочил к столу и дотянулся до коловы Стефании. И почти сразу же, словно обжегшись, отшатнулся.

– Пресвятые святые! В неё вселился другой дух!

Ахнули все одновременно. Кроме меня и Стефании, которая продолжала смотреть на меня и улыбаться.

– Какой прекрасный сон, – сказала она. – Я, конечно, понимаю, что это сон, но он такой реальный! Все эти странные одежды, странные люди. И ты… Ты как будто наконец-то нашёл своё место в жизни, Сашенька, сынок!

Мучительно сглотнув образовавшийся в горле комок, я прошептал:

– Мама⁈

Глава 45
О важности своевременного ухода в академический отпуск

Разговор длился недолго. Мама спросила, как я в целом. Я заверил её, что всё хорошо, лучше не придумаешь, и, в свою очередь, поинтересовался, как её здоровье. Мама на здоровье не жаловалась. Поняла и нехитрый намёк, сказала, что жива, но просто спит.

– Т-так бывает, – сказал негромко Боря. Коля, наш бесстрашный лидер, дар речи от происходящего утратил совершенно и ситуацию контролировать не мог. – Когда человек спит, дух имеет свойство выходить из физической об-болочки.

– И может быть призван спиритуалистом? – спросил я.

Боря только руками в ответ развёл, мол, сами смотрите. Раз призван, значит, может.

– Мы же её не призывали, – подал голос ещё кто-то из участников ритуала. – Она сама пришла.

– Конечно, сама, – закивала одуванчиковой головой Стефания Вознесенская. – Я постоянно о тебе думаю. Скажи, сынок, ты ещё не женился?

Опять двадцать пять… Ну как родители это делают? Вроде бы и радуешься встрече, но тут же стойкое желание свалить. Куда-нибудь подальше. В другой мир. А толку? Как показывает практика, родительская любовь настигнет везде. Ну, ничего. Своих заведу – отыграюсь на них. Укутаю заботой и любовью так, что до совершеннолетия ходить не научатся! Вот!.. А зачем это мне, напомните? Н-да, неувязочка.

– Да вот тут как раз ситуация в этом духе, – со вздохом ответил я на повисший в воздухе вопрос. – Меня очень хотят на себе женить некоторые…

– Эта девушка, тело которой я заняла во сне?

– Нет, точно нет. Даже если бы и да, то с этой самой минуты – точно нет. Есть тонкая грань…

– Какая она?

– Кто, грань? Очень тонкая…

– Твоя невеста.

– Да не невеста это… Ну, она тоже очень тонкая, звонкая. Девятнадцать лет недавно исполнилось. Понимаю, звучит несерьёзно – такая разница в возрасте…

– Наоборот, это даже хорошо, когда мужчина старше женщины.

– Да ты издеваешься…

– Женская красота скоро увядает…

– Мама!

– Что?

– Теперь мне уж точно придётся оборвать мои текущие отношения, в которых меня всё устраивает! Я каждый раз буду вспоминать тебя. Бр-р-р!

– Не бркай на мать! Между прочим, твой отец был на девять лет меня старше.

– Угу, и где он теперь…

– Это уже совершенно другой вопрос. Главное, что если бы мы не встретились, тебя бы не было. Она приличная девушка?

– Она… Она… Ну, она, знаешь… Да.

– Тебе с ней не скучно?

– Вот уж чего-чего, а скучно ни разу не было.

– Тогда о чём ты ещё думаешь, Саша?

Стефания улыбнулась, закатила глаза и вновь брякнулась на стол. Спустя секунду она со стоном зашевелилась.

– Боже мой… Я думала, у меня голова взорвётся!

– Зачем ты впустила второго духа⁈ – налетел на неё Коля.

– Это было просто очень неожиданно, я испугалась, и, Николай Петрович, я была бы вам весьма признательна, если бы вы вернулись к подобающему тону!

– Прошу прощения!

– То-то же, не забывайтесь.

Я слушал их перепалку вполуха. Меня ещё потряхивало после внезапного разговора с мамой.

* * *

– Итак, дамы и господа. Наконец-то дам у нас тоже две, и я могу использовать привычную языку и уху формулу вместо её усечённого варианта. Нам с вами предстоит сложнейшая ментальная операция. Которую я бы предложил разделить на следующие подзадачи. Первая подзадача: Леонид, вам необходимо исцелить сего пациента.

– Да над ним уже целители посильнее меня копья и зубы пообломали. Где мне…

– Тогда он ещё был одержимым, потому лечение и не возымело эффекту. Сейчас же дорога свободна, Вадим Игоревич утверждает, что вы справитесь.

– Ах, Вадим Игоревич утверждает! Ну, грех не прислушаться к столь опытному целителю.

– Леонид, не кочевряжьтесь. Что вам стоит попробовать?

– Я попросту истрачу понапрасну все силы. Вчера, например, я за свой счёт наполнял браслет в распределителе. А удовольствие это отнюдь не самое дешёвое, знаете.

– Нет, не интересовался пока.

– Чем же вы свой наполняете? Неужто сами?

– Нет, разумеется. У Татьяны фамильяр имеется, он за ночь успешно справляется с этой задачей.

– Везёт. Фамильяр – мировая штука. Ладно, попробую.

Леонид подошёл к пациенту и, возложив на него руки, закрыл глаза и что-то забормотал. Под пальцами будто зажглись маленькие лампочки.

– Пока Леонид работает, я продолжу. Итак, вторая подзадача. Борис, Стефания. Нужно вновь призвать Вадима Игоревича. Он уверяет, что будет легко.

– Я готова. У меня после той ночи до сих пор голова не на месте, я готова буквально на всё.

– Честь вам и хвала, госпожа Вознесенская. Борис?

– Конечно. Я уверен, что справлюсь. Повторный призыв духа в тело носителя, с которым уже есть контакт, должен и впрям пройти без сучка без задоринки.

– Превосходно. Тогда начнём?

– А что насчёт меня?

– Вы, Анна Савельевна, боюсь, помогаете нам исключительно своей позитивной энергетикой.

– Что ж, это мне вполне по силам. Я готова. А третья подзадача будет?

– Будет. Но я про неё пока ничего не скажу. И зависеть всё будет не от нас. Ну, с богом. Леонид, как у вас дела?

– Как ни странно, что-то получается, господин постанывает и осуществляет минорные шевеления отдельными частями тела.

– Это мы наблюдаем. Значит, поспешим. Борис, Стефания?

Стефания легла на койку. Уже третью в этой палате, в которой некогда, как король, обитал один-единственный господин Старцев. С которого всё и началось.

Борис распростёр над Стефанией руки и закрыл глаза. Губы его задвигались, что-то бормоча. Стефания на всякий случай держала пальцами портрет Вадима Игоревича. Я же смотрел на них всех, собравшихся тут, и думал: как до этого дошло? Наверное, я принял какое-то некорректное решение на сравнительно небольшом отрезке времени между тем, как я нехотя согласился на четыре академических часа в неделю покидать свой новый дом, и тем, как я с двумя студентами, одним аспиратном и преподавательницей, состоящей со мной в интимных отношениях, собрался в больничной палате с двумя бесчувственными телами. И это я ещё про всё остальное молчу.

Стефания выгнулась.

– О боже мой, бедная девочка, – пробормотала Анна Савельевна. – Я никогда прежде не видела, как это происходит.

– Жутко, – согласился я. – Но Стефания вроде бы не возражала. Говорят, им это полезно.

– Хорошо, когда так…

Приступ закончился так же быстро, как начался. Стефания рывком села на койке и посмотрела на меня диким взглядом.

– А, Александр Николаевич! – кивнула она. – Всё хорошо. Вы справились.

– Я старался.

– Не сомневался в вас ни секунды. Что ж, теперь покажите мне моё тело. Ах, вижу. Так непривычно.

– Ну, ещё бы. Ситуация, мягко скажем, неординарная. От нас что-то ещё требуется?

– Нет, просто смотрите, чтобы никто не погиб. А когда этот человек сорвётся с места, воспрепятствуйте ему.

Мы с Леонидом и Борисом придвинулись ближе к неудачно упавшему человеку. Анна Савельевна к нам присоединилась, но мы её оттеснили. Равноправие равноправием, но по морде первыми получают мужчины. Таков путь. Если по морде получают женщины, значит, ситуация испортилась до отвратности. Во-первых, такого быть не должно, потому что не должно быть никогда, а во-вторых, у женщин не морды, а лица, на минуточку. Да и у мужчин тоже, чего прибедняться.

Тем временем госпожа Стефания подошла к телу господина Серебрякова, нависла над ним, внимательно глядя в лицо. И вдруг, ловко взмахнув ножкой, села на него верхом.

– Нам… точно нужно это видеть? – заволновался Борис.

– Всё будет корректно, не переживайте. Я уверен в нравственном облике Вадима Игоревича.

– Я тоже не сомневаюсь, просто…

– Что вас смущает, Борис?

– Её икры, – вздохнул Леонид. – Они, как видите, в этой позе обнажились, и невинный юноша шокирован, даже несмотря на чулки.

– Я вовсе не невинный!

– А какой же вы, скажите, пожалуйста? Может быть, винный?

– Может, и винный. Вас не касается.

Стефания нависала над Вадимом Игоревичем зловеще и неподвижно. Вглядывалась в точку на лбу между двумя бровями. Что-то происходило в ментальном поле. Я почувствовал, как сгущается атмосфера.

– Вы тоже это ощущаете? – пролепетала Анна Савельевна.

– Да, – подтвердил Леонид. – Не могу сказать, что именно, однако определённо чувствую. В этом отношении повезло нашему юному другу. Он чувствует вещи совершенно понятные.

– Прекратите, это низко! – покраснел Борис, силясь отвести взгляд от целомудренно белоснежного чулка Стефании.

– Многие бы с вами поспорили, но я согласен. Все наши так называемые высокие чувства берут начало в самом низменном. Поверьте на слово, когда завтра утром вы проснётесь и осознаете, что жить не можете без этой прелестной особы, вы придумаете ей тысячу и одно достоинство, объясните это возникшее внезапно чувство миллионом величественных порывов души. Оно не будет иметь ни малейшего отношения к этому невзначай подгляданному чулку, разумеется.

– Леонид, вы такой нудный – ужас, – не выдержал я. – Как будто бы вам годов – за восемьдесят. Вы ведь моложе меня!

– Каюсь, когда нервничаю, становлюсь циничен. Кто-то ест, кто-то пьёт, а я вот…

В этот момент Вадим Игоревич повторил недавний кульбит Стефании – выгнулся дугой. Сама Стефания, вскрикнув, слетела с него на пол. Впрочем, тут же вскочила. Она всё ещё была одержима духом Серебрякова. Голова кругом, что творится… И я в этом участвую. Смею при этом называть себя взрослым рассудительным человеком!

Как же хочется после вот этого всего прийти в тёплый и уютный дом Анны Савельевны… Но ведь нет! Не после того, как я осознал, что она говорит точь-в-точь теми же словами, что и моя мама. Кошмар! И я ещё обвинял Татьяну в комплексе Электры! Тысячу, нет, полторы тысячи раз прав Леонид: будь проклят человеческий организм! Игрушка лукавого!

Тело Вадима Игоревича опустилось обратно. Голова на мгновение вспыхнула каким-то потусторонним огнём, потом струя этого пламени протянулась от его головы к многострадальной голове нашего нулевого пациента. И тот вскочил.

Слабо сказано – вскочил. Мгновение, и недавний коматозник стоит на четвереньках на койке, хищно озираясь. Ахнула и осыпалась на пол Стефания. Миг спустя застонал и поднялся Вадим Игоревич.

– Держите… его, – простонал он.

– Не удержите! – рыкнул пациент.

Дверь мы загораживали – и он прыгнул в другую сторону, в верхний угол комнаты. Там, растопырив ноги и руки, умудрился закрепиться, как паук.

– Сволочи! – сообщил он нам. – Всех убью!

– А можно не надо? – спросил я.

Борис нервно хихикнул. Пациент зарычал и, оттолкнувшись ногами, полетел на нас человеческой торпедой. Вскрикнул и закрыл голову руками Борис, забормотал какую-то ахинею Леонид. Я же, внезапно преисполнившись героизма, шагнул вперёд и выдал хук с правой.

Куда-то попал – костяшки кулака вспыхнули болью – но торпеда меня всё равно постигла, и вместе мы с треском вылетели сквозь дверь. Завизжали, бросившись врассыпную медсёстры, подслушивавшие в коридоре.

– Держите его, Александр Николаевич! – услышал я родной до боли голос Вадима Игоревича. – Держите!

Я держал, что есть мочи. Человекообразное существо, схватившееся со мной, рычало, плевалось, кусалось, в общем, доставляло много неприятных ощущений. Я всё вытерпел, как подобает настоящему мужчине. И вот – появился Серебряков.

Он схватил за голову моего противника, что-то выкрикнул, и глаза пациента закатились. Он моментально обмяк, рухнул на пол. А сгусток призрачного пламени рванул сквозь стены.

– Эх-х! – Вадим Игоревич с досадой махнул рукой. – Эх, ушёл… Надо было полагать, что я буду не в тех силах, что ожидал от себя! Как вы, Александр Николаевич? Не зашиб он вас?

Я взялся за протянутую руку.

* * *

– Какой кошмар… – прошептала Таня, прижав к груди ладони. – Это же… Это же было смертельно опасно!

Мы сидели ночью того же дня в столовой дома Соровских. Дарина спала, а Фёдор Игнатьевич и Танька меня дождались. Встретили, накормили и выслушали подробный отчёт обо всех наших приключениямх.

– Штука в том была, что из тела Вадима Игоревича духа изгнать мог только он сам. Потому что… Ну, не знаю, он как-то так объяснил по-своему, по-менталистски. В общем, защита у него в голове хорошая стоит. Заскочить-то сущность туда заскочила, а вот сделать ничего уже не смогла. И обратно выйти тоже не могла. А Вадим Игоревич через тело Стефании на себя самое воздействовал. И сущность перекинулась обратно, в первое тело. Ну, тут-то уж Серебряков в себя пришёл и всё красиво закончил.

– Да у тебя же на лице следы от многочисленных ударов, Саша!

– Ну, там, драка была небольшая.

– Ты мог погибнуть!

– Про Вадима Игоревича не спросишь? Как он там? Вдруг плохо?

– Ах, будь с ним плохо, ты бы сказал, – отмахнулась Танька. – Господи, я только сейчас сумела представить, что ты… Что тебя вдруг нет. Это ужасное чувство пустоты…

Я с минуту в какой-то прострации смотрел, как её глаза наполняются слезами, начинает дрожать нижняя губа. Что-то там у меня в голове телепалось. И я сказал:

– Ладно.

– Ч-что «ладно»? – всхлипнула Танюха.

– Ладно, давай попробуем. Вдруг что путное получится.

– Т-ты… Ты взаправду?

– Ну да. По крайней мере, одно могу сказать точно: на мою маму ты настолько не похожа, что даже сравнивать смешно. Опять же, будет кому в старости утку выноси…

Как она это сделала – я не понял. Вроде бы между нами был стол. Однако – бах! разряд красной молнии! – и я лежу на полу, а на мне сидит ревущая и смеющаяся одновременно Татьяна Фёдоровна Соровская.

– Ты не пожалеешь, я обещаю! – выпалила она.

– Угу, – только и сказал я. Больше не получилось. Больно было до предобморочного состояния. Долбанула рыжая туда же, куда несколькими часами ранее прилетела «торпеда».

Где-то на заднем плане вздохнул Фёдор Игнатьевич. Не то с облегчением, не то с чем-то вроде «ну, вот, приехали…» Кто его знает, этого Игнатьича. Не умеет человек вздыхать на понятном языке, как все люди.

* * *

– Вот это тебе нужно подписать и отдать секретарю, чтобы отправила почтой. Это тоже подписать и отдать Фёдору Игнатьевичу для заверения. Здесь прошение об академическом отпуске, надо…

– Да одобрила бы уже, Диль. Ну, у парня ведь явно какие-то неприятности, пусть разбирается, что же мы, звери, что ли…

– Я даже не работаю здесь официально, не могу ничего одобрить.

– Сказала бы ему, мол, свободен, а я бы потом подмахнул задним числом. Где вот его теперь искать? Надо его теперь где-то искать, у него прошение, чтоб со вчерашнего дня.

– Я найду.

– Сделай одолжение. Стой! Не делай одолжения. Он тебя видел?

– Нет, хозяин. Ты сказал никому лишнему на глаза не попадаться, да и секретарша никого не пускала.

– Правильно. Какой я молодец, дальновидный. Тебе одежда нужна поприличнее, что-нибудь официальное. А то ты в одном платье ходишь и зимой, и летом.

– Я появилась осенью, и осень ещё не закончилась.

– Не нуди. В общем, завтра пойдём за покупками, а парня я сам найду.

– Хозяин!

– Ну, чего ещё?

– У меня есть просьба. Я понимаю, что фамильяр не должен…

– Говори, чего хочешь.

– Очки.

– Очки?

– Очки, да. Когда секретарша свои снимала, я их примерила.

– И? Стала лучше видеть?

– Нет, но я в них такой умной кажусь.

Я закатил глаза. Девушки… Даже фамильярки. Всё равно.

Кивнув в знак одобрения, я вышел из кабинета, положил на стол отобранные Диль бумаги, не глядя на неторопливо крестящую меня секретаршу, и отправился искать Демьяна Барышникова, пятый курс.

Нашёл расписание, вычислил нужный кабинет. Повздыхал, что далеко – и отправился на второй этаж, в соседнее крыло. Для приличия постучав в нужную дверь, я дёрнул за ручку, вошёл и сказал: