Текст книги "Французский полтергейст (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Господин учитель II. Французский полтергейст

Глава 28
Wunderkind и техника безопасности

Анекдота про ёжика с изолентой Диль, конечно, не знала. Вообще, она, как нейросеть, разработанная в этом и ни в каком другом мире, знала практически всё, но – в рамках этого мира. Само собой разумеется, что понятие изолетны ей не было известно. Нет – по крайней мере, в широком использовании – электричества – нет и изолетны, зачем огород городить. Так что смотрел я на Диль с грустью человека, который знает подходящую к случаю шутку, но не может рассказать, поскольку ему точно известно, что собеседнику недоступен контекст.

Будь это утро или день, будь я не настолько вымотанным физически и эмоционально, я бы, конечно, сообразил заменить изоленту, например, на гвозди. Разница-то невелика. Но – увы, имеем, что имеем. Шутка умерла, давайте почтим её минутой молчания. А пока я молча беру у Диль книгу. Книга тяжела, а я слаб. И потому падаю на кровать, кожаный переплёт шлёпается мне на колени. Смотрю на Диль, на книгу. Название стёрто с переплёта, металлические уголки тронуты ржавчиной. Открываю титульный лист, читаю: «Магия Ананке. Первый этап освоения».

Тут, наверное, и минута прошла.

– Ты где это достала?

– Там…

– Где «там», Диль? Ты понимаешь, какая это лютая запрещёнка?

– Ну так наложи на неё иллюзию.

– Иллюзию! Если за ней придут – то уж не Порфирий Петрович, храни его Господь. А такие люди, которые сквозь любые иллюзии пробиться сумеют. Поэтому я хочу знать все обстоятельства того, как к тебе попала эта книга.

Диль переминалась с ноги на ногу. Ей этот разговор не нравился, она совершенно точно рассчитывала на иное. На похвалу как минимум. А может, думала, что я до потолка запрыгаю от счастья.

– Есть одна башня, неподалёку от Парижа. Там жил старый маг-отшельник. Мы с ним подружились и много разговаривали. Он рассказывал, что книгу эту вывез из Российской Империи ещё его дед, рискуя жизнью. А сегодня отшельник умер, и я забрала у него книгу. Он был не против, я спрашивала.

– До или после того, как он умер?

– После, конечно. До – это было бы неприлично.

Ужас просто, каким мощным инструментом в лице Диль я обладаю. Атомная бомба просто, в мирном эквиваленте. Впрочем, на врагах я её не испытывал. Нет у меня врагов, мирный я человек.

– И как давно ты с этим магом познакомилась?

– Пару недель назад.

– Много разговаривали?

– Да, он был весьма словоохотлив.

– А что ты ему конкретно рассказывала?

– Не обижай меня так, хозяин, я не столь глупа. Я ему сказала только очевидные вещи: что я – фамильяр, и что у меня есть хозяин. То, что я фамильяр, ему и без того было ясно, а фамильяров без хозяев не бывает.

– Но то, что твой хозяин – маг Ананке, ты ему сообщила?

– Нет. Про книгу он мне сам рассказал, в числе прочего. А когда я догнала его дух после смерти, я всего лишь попросила разрешения забрать книгу, не сказала, для чего.

Я выдохнул.

– Извини, Диль. Ты – большая-большая молодец.

– Хочешь, я запомню для тебя эту книгу, и мы её уничтожим?

Я подумал несколько секунд, глядя на опасный фолиант, потом кивнул, протянул подарок обратно Диль.

– Сделай одолжение. Так мне будет спокойнее. Спасибо тебе.

– Я всегда рада служить моему хозяину. – Диль сунула книгу подмышку. – Спать будешь?

– Угу.

– Можно я, когда закончу с книгой, буду спать с тобой?

– Смотря в каком смысле.

– В сонном… – Диль зевнула. – А больше свободных кроватей нет. Я думала пойти к Татьяне, но у неё уже спит какая-то магическая девочка.

– Да, приходи, конечно. Я думал, тебе не нужно спать. Но если так – сообразим потом ещё одно койко-место.

– Это не нужно, я редко спать буду.

Меня уже тоже вырубало, поэтому я не стал разбираться в тонкостях фамильярного устройства. Лёг и уснул. Слышал, как шелестят в темноте страницы – Диль читала даже без света. Как она ко мне пришла и приходила ли – даже не почувствовал. Когда утром проснулся, не было ни Диль, ни книги. Зато пахло дымом, все кричали и носились.

* * *

– Как это по-немецки говорится – Wunderkind! – возмущался Фёдор Игнатьевич.

Дело происходило в столовой, подальше от открытых источников огня. День был пасмурным, свет едва сочился сквозь открытые окна, и помещение казалось мрачным, хоть готику с призраками снимай.

Даринка сидела на стуле, насупившись и сложив руки на груди. Танька в ночной рубашке, с ошалевшим взглядом и всклокоченными волосами, прислонилась плечом к стене. Когда я вошёл, повернулась и сказала:

– Саша, ну это же ужас какой-то! Она едва гостиную не сожгла.

– Я не хотела!

Как выяснилось, гиперактивная Дарина выспалась ни свет ни заря, встала, не нашла у Таньки в комнате ничего интересного и пошла к камину. Для неё, внезапно научившейся играть с огнём, камин был приблизительным аналогом планшета для ребёнка моего мира. Одна фигня: огонь не горел. И спичек не было – Дармидонт их, как всегда, прятал, сообразно своей непростой логике.

Но Дарина видела цель и не видела преград. Она забила камин дровами под завязку, напыжила все свои дитячьи силы, и огонёк появился. Не успела она порадоваться достижению, как пламя вспыхнуло уже не на шутку. Вырвалось из камина, лизнуло дрова в дровнице, которую Даринка подтащила ближе, чтобы не бегать туда-сюда. В общем, пока девчонка сообразила, что игра уже не игра, было поздно. Ещё минуту она пыталась совладать с кризисом своими силами. Не преуспела, занялись уже половицы. Тогда она завизжала и помчалась, куда глаза глядят, звать на помощь.

Проснулись все, я – последним. Спасла ситуацию, однако, Диль. Когда Танька ворвалась в задымлённую гостиную, Диль уже дотушивала остатки пожара, поливая пламя водой из графина. Распахнули окна. Пришёл Фёдор Игнатьевич. Ну а потом подтянулся и я.

– Дарина, ты становишься неоригинальной. Третий поджог за неполный месяц! Есть ведь и другие стихии. Почему не потоп? Что не так с землетрясением? Ты загоняешь себя в узкие рамки, ребёнок, я беспокоюсь за тебя. Когда ты станешь взрослой, общество закуёт тебя в эти рамки и так, но пока у тебя есть юность – экспериментируй!

– Я – не хотела!

– И надо говорить не «я не хотела», а «когда я пришла, всё уже так и было».

– Саша, ну вот чему ты ребёнка учишь?

– Жизни, Татьяна, жизни.

– В жизни нужно уметь признавать свои ошибки!

– Разумеется, нужно. Вот, например, ты не надела тапки. Что это, как не ошибка?

– Сашка!

– Вот обуяет Сашку первобытная страсть, противиться коей ты не найдёшь в себе ни силы, ни желания – что мы потом Серебрякову врать будем? А он мне стал дорог, между прочим, мы с ним имеем в некотором роде дружеские отношения. Решила встать между мной и Вадимом Игоревичем? Не бывать этому, так и знай! Мы не позволим.

– Да фр на тебя, в конце-то концов! – вспылила Танька и унеслась.

– Я живу в сумасшедшем доме! – Фёдор Игнатьевич схватился за голову и упал на стул. – Если бы мой дорогой батюшка хотя бы краем глаза увидел, краем уха услышал, что творится в моём доме… Как хорошо, что он прибрался гораздо раньше, мир его праху, покой его душе… А виновен кто? Я же сам и виновен во всём…

– Убили батюшку ради наследства? – ужаснулся я.

– Александр Николаевич, да что это вы такое говорите! Какое там наследство? Слёзы одни. Я говорю о той ситуации, в которой живу сейчас. Если бы я не потакал дочери изначально…

– Давайте мы эту тему сейчас развивать не будем только.

Фёдор Игнатьевич покосился на притихшую Даринку, которая смекнула, что у взрослых какой-то опасный раздрай, и притворялась мебелью.

– Нужно что-то делать. – Я присел на один из свободных стульев. – Перво-наперво – родителей известить. Как это делается?

– Что делается?

– Ну… Как говорят «послать туда-то» – вот это.

– Ах, это… Ну, верно, извозчика отправить с запиской.

– А если он эту записку за углом выкинет?

– Так посулить ещё денег, коли ответ привезёт.

– Дарин, папа с мамой читать и писать умеют?

– Папа умеет, он вечно какие-то бумажки пишет с цифрами – говорит, дела ведёт.

Фёдор Игнатьевич одобрительно кивнул и встал.

– Я напишу записку.

– Погодите. Записка запиской, а с дитём-то чего делать? Этот, как вы изволили выразиться, Wunderkind представляет собой серьёзную опасность и для себя, и для всех окружающих.

– Вижу, вообразите! Необходимо действовать в соответствии с традициями. Провести инициацию. В таком возрасте, конечно, поздновато, но не будем забывать о прецедентах… – Фёдор Игнатьевич посмотрел на меня.

– А чем нам это поможет?

– Выйдемте.

Вышли. Фёдор Игнатьевич провёл меня в свой кабинет, сел за стол.

– Не хотел при девочке, она уж очень увлечена своими способностями. Инициация, видите ли, как раз и замыкает некий магический контур внутри человека. Магу необходимо вызреть. Его энергетическая система должна окрепнуть. Если девочка будет вот так творить чудеса направо и налево – она себя истощит за год, а то и раньше. В лучшем случае просто утратит способности, а в худшем – может и распрощаться с жизнью. Именно поэтому маги носят детей на инициацию младенцами. А в период, как это называется, пубертата контур размыкается сам, и маг готов к обучению. Да и какой-никакой разум появляется, чтобы управлять даром.

– Вот оно как… А мне тогда чего там накрутили на инициации?

– А с вами, Александр Николаевич, ничего не ясно. У вас всё не как у людей.

– Стараюсь-с.

– Полагаю, в вашем случае контур не трогали, только определили вид магии. В любом случае, имеем, что имеем. Нужно уже этой ночью отвести девочку к Хранительнице. Обо всём этом напишу, пусть её мать приедет сюда…

– Не надо.

– Отчего же?

– Ну, вы кому письмо-то напишете? Не магам-аристократам же. Там люди простые, из поднявшихся крестьян. На них за последние недели и так свалилось столько всего, тут ещё какие-то непонятные магические схемы… А ну как заподозрят, что обманываем, отобрать хотим билет в высшее общество. Начудят чего…

– Хм. Вы говорите разумные вещи.

– Бывают у меня такие приступы. Как ни борюсь – не могу изжить в себе.

– Что же тогда писать?

– Пишите: «Ваша дочь у нас. Если хотите увидеть её снова…» Вы серьёзно, что ли, пишете? Сомните и выбросите, мой приступ счастливо миновал. Пишите иное: «Здравствуйте. Пишет вам Фёдор Игнатьевич Соровский, родственник небезызвестного вам Александра Николаевича. Спешу успокоить: с вашей дочерью Дариной всё хорошо. В качестве доказательства прилагаю к сему её мизинчик».

– Александр Николаевич!

– Проверка критического мышления, не расслабляться! Пишите дальше…

– Дальше я лучше без вас напишу. Освободите кабинет! Постойте, задержитесь. Есть ещё одна весть, не знаю, как вы к ней отнесётесь. Местное отделение министерства образования изучило мои отчёты и вчера поступила рекомендация увеличить нагрузку до шести часов в неделю, с соответствующей прибавкой жалованья. Насколько я понял, за рубежом уже есть какие-то впечатляющие результаты в новой дисциплине. Заинтересованы в том, чтобы не отставать. Опять же, там исследования ведутся в закрытом режиме, на крохотной группе испытуемых, а у нас, вот, уж тридцать человек единовременно проходят подготовку.

Говорил Фёдор Игнатьевич вещи весьма ободрительные, но делал это таким унылым тоном, что мне захотелось плакать от тоски.

– Ну, рекомендуют – значит, увеличим, – вздохнул я. – Мне бы ещё шезлонг.

– Прошу прощения?

– В кабинет. Я там, видите ли, имею возможность либо сидеть, либо лежать. Первое не даёт нужного расслабления, а второе слишком, если можно так выразиться, казуально. Хотелось бы временами занимать среднее положение.

– Вы имеете в виду пляжный шезлонг?

– Полагаю, да. Только с надлежащим матрасом или иным каким умягчением.

– Посмотрю, что можно сделать.

– Весьма обяжете, Фёдор Игнатьевич!

– «На заре ты её не буди, на заре она сладко так спит; утро дышит у ней на груди…»

– Эт-то ещё что такое? – подскочил Фёдор Игнатьевич.

– Это мой будильник. Спасибо, Диль. Когда я не сплю, будить меня не обязательно.

– Да, хозяин.

– И эта песня мне не нравится тоже, она ставит под сомнение мою мужественность, вне всякого сомнения, выдающуюся. Найди что-нибудь боевитое, однако без излишнего эмоционального надрыва, чтобы я просыпался в надлежащем состоянии духа.

– Буду искать, хозяин.

– Свободна!

– В сумасшедшем доме. Я живу в сумасшедшем доме…

* * *

Записку родителям Дарины я отправил лично. Сам нашёл извозчика, сам всё растолковал и, сунув монету, велел вернуться за добавкой в магическую академию. Там, в академии, предупредил Бориса Карловича и зашёл в библиотеку сдать книжки. Встретил уже знакомую помощницу библиотекаря.

– А вы всё одна?

– Увы, одна.

– Что же ваш непосредственный начальник?

– Он вышел, но получил немедленно штраф и выговор от Фёдора Игнатьевича. После чего, придя в скверное расположение духа, запил вновь.

– Да что ж такое! Почему же никто не следит? Что вы тут одна надрываетесь? Ревизию-то пережили?

– Хвала всем богам, сколько их ни было выдумано человеческим родом – да. Теперь у меня временами есть даже возможность попить чаю.

– Я и вижу, поздоровее выглядеть стали. Не иначе как целебные свойства чая. Но в целом – бардак. Ладно, я это дело на особый контроль возьму. Потерпите немного – перевернётся и на вашей улице обоз с пряниками.

На перемене перед своим занятием я изловчился выловить в кулуарах Стёпу Аляльева и сделал ему внушение.

– Почему? – спросил тот несколько невпопад.

– Потому что так поступить было бы правильно, господин Аляльев.

– А почему я?

– Вы же не станете отрицать, что некоторым образом мне обязаны?

– Разумеется, но…

– Считайте, что это – ответная услуга, которой я от вас прошу.

– Нет, Александр Николаевич, это с вашей стороны некрасиво.

– Прошу прощения?

– Вы ведь не для себя просите. Вы как бы подчёркиваете своё благородство, преуменьшая моё.

– Хм…

– Я исполню вашу просьбу, но я отказываюсь полагать, что после этого мы в расчёте. Я по-прежнему ваш должник, Александр Николаевич.

– Договорились.

После истории с деревом Стёпа всё-таки сильно переменился, хотя раньше я и не знал его особо. Но перемены отмечали все его однокурсники.

Вторую жертву я завербовал уже на своём предмете. Поздоровавшись с ребятами, сел за стол и тяжело вздохнул. Выдержал паузу, чтобы тягость ощутили все. Тогда я медленно и с чувством рассказал о страданиях, коим подвержена несчастная помощница библиотекаря. Я был столь убедителен, что Боря Муратов не выдержал и вскочил.

– Дозвольте помочь несчастной девушке!

– Дозволяю. Скажете, что от меня. Со своей стороны поставлю вам дополнительный балл. Только не сейчас! Сейчас у вас занятие. На переменах и после занятий.

Таким образом у помощницы библиотекаря появилось двое помощников. Временных, разумеется. Но я ведь только начал. В голове у меня уже строились планы.

– Итак-с, приступим. Что ещё нужно знать о мельчайших частицах. Имеющиеся источники, как мы успели выяснить, говорят нам о трёх степенях этих частиц. Нас интересуют мельчайшие частицы первого типа, работаем мы только с ними и их ни в коем случае не пытаемся разделить.

Этого не было в переписанной мною диссертации. Раздел по технике безопасности я дописал в курс самостоятельно, чисто на всякий случай. А когда в обед Борис Карлович принёс мне ответ родителей Дарины, я понял, что как в воду глядел.

Я бы сразу обратился к письму, потому что газеты меня мало интересовали. В честь чего Борис Карлович решил меня заспамить, изначально даже не понял. Но на передовой краем глаза увидел заинтересовавший меня рисунок. И развернул газету.

Заголовок гласил: «Британские спецслужбы пытались скрыть трагедию почти целый месяц!» Под заголовком талантливый газетный рисовальщик изобразил разбегающихся в панике людей, а над ними зыбких очертаний гигантский гриб, шляпкой уходящий в небо.

Глава 29
Слово о Мережковских

– Гриб, – вздохнул я, вертя между пальцами добротный подосиновик.

– Да, грибы – занятие интересное, я в детстве с нянюшкой имел обыкновение хаживать, а потом – всё как-то недосуг. Теперь уж и нянюшки нет, да и не разбираюсь совершенно. Вот этот, к примеру, не поганый?

– Что вы, Вадим Игоревич, это вполне законный гриб. Высшей, можно сказать, касты. Аристократия. Возьмите.

– Да к чему мне…

– Отдайте в кухню, прикажите обжарить.

– Ну, если вы настаиваете. Впрочем, действительно, давайте. Сто лет жареных грибков домашних не едал.

Серебряков гриб взял, но, поскольку девать его было некуда – не в карман же совать – так и держал за ножку, раздумчиво глядя на красную шляпку.

Мы сидели на поваленной сосне в холодном и мокром лесу. Ночь царила. Источником света служила кучка сырого валёжника подпаленная Танькой. Огонь гореть не желал, но я то и дело вливал в него свою силу убеждения, достигая таким манером одновременно трёх зайцев: свет, какая-никакая теплота, а ещё ненавязчивая демонстрация Серебрякову, что я таки действительно стихийный маг, а не просто так погулять вышел.

– Что же до Британии, – продолжил Серебряков начатый разговор, – то теперь считаю возможным говорить, коль скоро всё это просочилось даже в белодолские газеты. Действительно, группа магов, занимающаяся исследованиями магии мельчайших частиц, устроила страшной силы взрыв. Погибли сами, погибли многие люди. Странные явления наблюдались на большой территории, но потом с этим удалось совладать. Я тогда аккурат вернулся в Россию, чтобы обо всём этом доложить. Взрыв – этот дым, этот огонь – действительно напоминал формой гриб.

– Вам сказочно повезло, что вы наблюдали сей гриб издалека.

– Вот скажите, Александр Николаевич, откуда вам, в отличие от британских учёных магов, известно, что расщепление мельчайших частиц сопряжено с такими опасностями?

– Интуиция, исключительно интуиция. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть загнанную в угол мышь? Крохотное, казалось бы, существо, однако, поняв, что бежать некуда, оно бросается в атаку. И против человека, который к такому не готов, может даже иметь шансы. Пешка, дошедшая до края доски, обладает возможностью обратиться самой сильной фигурой. А в некоторых карточных играх самая мелкая карта, шестёрка, преспокойно бьёт туза, будучи бессильной против короля.

– Что вы хотите сказать?

– Что нельзя обижать маленьких, Вадим Игоревич. Чревато, да и неприлично.

Примерно такими же словами я на корню срезал идею Таньки и Фёдора Игнатьевича наврать Даринке насчёт инициации. Что, мол, за стратегия такая в воспитании детей – лгать! Ну, раз ты таким образом своего добьёшься, другой. А на третий тебе уже и верить перестанут. Вообще, считаю гнусным и бесперспективным этакую модель мышления: как бы так сделать, абы как, но лишь бы без конфликтов, и как будто бы я не виноватенький.

Нет! Не этому учат нас те книги, которые мы читали в детстве, и даже те экземпляры, которыми мы с Танькой время от времени пробавляемся сейчас. А учат они нас честности, открытости. И тому, чтобы, выбирая между лёгким путём и правильным, отдавали предпочтение второму. Если бы Александр Матросов…

Но дойдя до Александра Матросова, я заметил, что Даринка нас подслушивает и, судя по понурой мордахе, уже всё поняла насчёт того, что магию в ней закупорят до лучших времён примерно таким же образом, каким мама, покуда у неё был дом, закатывала варенье в банках.

Похныкала, конечно, но деваться-то некуда. Я посчитал необходимым пообещать всякого рода компенсации, и на некоторые из них Дарина с восторгом согласилась. Сейчас же она пребывала на озере вместе с Танькой, которая вновь исполняла роль матери. При этом стоило отметить уже традиционный мискаст. Быть моей матерью Танька не могла просто по умолчанию, а Даринка ей годилась скорее в младшие сёстры или племяшки – разница в возрасте не такая уж глобальная. Но куда деваться. Покрасилась в красный – отдувайся. Не знаю, какая тут связь, скорее всего, её и вовсе нет, но, тем не менее, Танька отдувалась.

– Во всё время нашего с вами знакомства я не устаю поражаться работе вашей мысли, Александр Николаевич. Право слово, мне кажется, вы имеете некие задатки гения.

– Вы мне безбожно льстите. Кстати говоря. Вы упоминали, что я, в результате открытого источника, имею перспективы стать богатым человеком.

– Да-да, конечно, хорошо, что вы вспомнили.

– Право, случайно в голове мелькнуло.

– На месте уже несколько дней работают министерские маги.

– Многого ли удалось достичь?

– Пока не могут покончить с замерами силы источника. По предварительным данным – не меньше полутора тысяч Мережковских.

Я присвистнул, но абсолютно не вывалился из образа, потому что на моём месте, услышав такое, любой бы присвистнул. А иной, может, свистеть бы не стал, но выругался бы в порыве чувств всенепременно. Потому что полторы тысячи Мережковских – это не хухры-мухры.

Тут необходимо сделать отступление и объяснить, что магия – штука измеримая. Количественно (сколько магии содержится в маге единомоментно), качественно (какой силы воздействие способен оказать маг) и ещё по куче разных параметров. У каждого параметра есть своё наименование, но был один такой – князь Мережковский, который пару сотен лет назад вывел формулу для высчитывания некоей условной величины, характеризующей мага или источник магии усреднённым образом. Формула прижилась, а получаемую в результате единицу назвали Мережковским. Ну, есть Омы, Ньютоны, Джоули, в конце-то концов. А у нас – Мережковские. А что?

Один Мережковский – это примерно сила одного вялого бастарда, который толком ничего сделать не может, но зачем-то обладает предрасположенностью. Таких по земле ходит немало. Аристократы ведь тоже люди, любят погрешить, а вот признавать и исправлять свои ошибки – любят гораздо меньше.

Часто подобные граждане становятся донорами в распределителях. Там из них выкачивают столько силы, сколько получается (как правило, это как раз и есть один Мережковский) и заливают в некий условный магический аккумулятор. А потом, допустим, приходит Фёдор Игнатьевич, приносит амулет иллюзионной магии. Кладут этот амулет под аккумулятор, бах – и заряжен амулет. Иди дальше храни его на книжной полке, обманывай Порфириев Петровичей. С вас, пожалуйста, денежка. Да поболе, чем бездарю заплатили, куда как поболе.

Только, конечно, Фёдор Игнатьевич так не палится – он сам амулеты заряжает. Долго, муторно, но скрипит во имя конспирации.

За день-два магия восстанавливается в бездаре полностью. Деньги тоже заканчиваются, наступает похмелье. И бездарь вновь отправляется в распределитель.

Ну, ладно, не все так живут. Наверное. Кто-то, может, вовсе не идентифицирует себя как мага и работает на нормальной работе. Кого-то, может, отец признал – и выделил какой-то доход. Но возможность, тем не менее, есть.

И сетью таких вот распределителей в Белодолске заведует семья небезызвестных Аляльевых, чей отпрыск убедительно начал свою карьеру дон Жуана с обольщения дерева, а ныне на каждой перемене старательно помогает в библиотеке помощнице библиотекаря.

Впрочем, я отвлёкся. Итак, один Мережковский – это минимальная ёмкость одного амулета, либо браслета-накопителя. Пять-шесть Мережковских – это вполне себе среднестатистический маг. Десять – ну, это уникум, очень сильный. Такой системы, разумеется, вполне хватает, чтобы сортировать, отбирать студентов. Например, наша академия, на Пятницкой, считалась до недавних пор такой себе. Брала всех, кроме одномережковских. А вторая, на Побережной, конкурирующая, вечно крутила носом и набирала от трёх, а то и от четырёх Мережковских. Ну, либо по другим критериям. За ваши деньги, как говорится, можете хоть бобра к нам в аудиторию притащить. Обучим в лучшем виде.

В последнее время, к слову сказать, расстановка сил начала меняться. Во-первых, прошлогодняя красная революция Татьяны Соровской подняла котировки нашей академии в среде молодёжи, которая желала видеть своё будущее ярким и дерзким, а слепо идти дорогами пращуров совсем не хотела. Во-вторых, в академии появился я. С новым предметом, который обещает быть чрезвычайно востребованным. Ну и, не проработав месяца, уже стал знаменитостью национального масштаба. Фёдор Игнатьевич уверенно ждал на следующий год такого притока абитуриентов, что подумывал уже сам ужесточать ограничения. Скажем, от трёх Мережковских…

Но это всё скучные взрослые дела. Пусть их, тешатся несчастные люди, которые уже в силу возраста и общего ослабления ума не в состоянии увидеть лаву вместо пола. Все когда-нибудь такими будем, наверное. А я про Мережковских доскажу пока.

Потенциал источников магической энергии измерялся ровно в тех же единицах. Разумеется, тягаться с источником смысла нет никакого. Для сравнения: и рост человека, и высота горы измеряются в одних и тех же единицах, но человек всё же забирается на горы несколько чаще, чем горы на человека. О курганах не будем, грустное.

Ценными считаются источники от ста до пятисот Мережковских. Свыше пятисот – драгоценные. Свыше тысячи до сих пор толком и не находили. Китайцы о чём-то таком заявляли, но ни разу никого не пустили потрогать. Скрытные очень. В результате мнения о китайском источнике разделились на два лагеря. Первый: «Да, есть у них такой источник, лучше не связываться с китайцами» и второй: «Да врут они всё, нет у них никакого источника».

В общем, если у моего источника намеряли полторы тысячи, и это ещё не закончили – это уже не просто национальное значение. Это я уже, считай, в мировую историю вошёл. Дачник, который, копая картошку, наткнулся на золотую жилу, даже близко не такой везунчик, как я.

– А дальше что будет? – спросил я.

– Дальше, Александр Николаевич, есть свои плюсы и свои минусы. Начну, пожалуй, с последних. Учитывая масштаб явления, никто его в вашей собственности не оставит. Источник будет принадлежать государству. Перейдём, впрочем, к плюсам. Вам делать ничего не придётся совершенно.

– Это я люблю, а главное – умею в совершенстве. Продолжайте.

– Знал, что эта часть вам особенно понравится. Все работы произведут столичные специалисты. Источник обуздают, поставят накопители, выстроят… Не знаю, что-нибудь там выстроят, уж что решат. Может, и вовсе секретный объект. Но уж что охраняемая территория будет – это даже не переживайте. Она уже охраняемая.

– Люди, то есть, туда уже не вернутся?

– Какие люди? Ах, крестьяне? Ну, нет, это положительно невозможно. Впрочем, внакладе они не останутся. Крестьяне получат больше, чем потеряли.

– Радует.

– Вы, разумеется, получите ещё больше. Речь и о денежной сумме, называть которую я пока поостерегусь, и о доле в предприятии, которое будет устроено. С ежегодными выплатами дивидендов. Также, полагаю, титул, орден… В общем, можете считать род Соровских одним из главных родов Российской империи.

Ну, прям хоть курсы запускай «Как разбогатеть за 30 дней. Рабочие схемы, реальные юзкейсы». А с другой стороны, при таких-то перспективах, зачем мне курсы запускать?..

– Но не всё столь радужно, Александр Николаевич.

– Ещё минусы?

– Не минусы, а, скажем так, нюансы. Вами заинтересовались и с ещё одного ракурса – вашей профессиональной деятельности. Будьте готовы к тому, что будут появляться люди и задавать вопросы.

– К этому всегда готов.

Я помолчал. Хотелось спросить, когда конкретно дадут деньги, но я понимал, что вопрос этот суетный и неприличный, аристократу о таких вещах тревожиться не подобает. Поэтому я спросил иное, резко изменив направление разговора:

– Дмитриев-то как? Порфирий Петрович.

Серебряков тут же помрачнел, и даже гриб поник у него, купно с опустившимся запястьем.

– Дурно Дмитриев. Запил основательно, со службы вовсе попёрли. Сегодня утром, вообразите, заявился вплоть до того, что босиком. И заявлял, что никому не должно быть дела, в каком виде человек на скверной работе присутствует. Спасибо, мол, что присутствует. Ну, вот, освободили его от необходимости присутствовать.

– А он?

– Дальше пьёт. Господь с ним уже совершенно. Сам себя человек похоронил.

– Не без вашего участия, прямо скажем.

– Иные люди, Александр Николаевич, когда наверху сидят – других губят, а как упадут – себя. Пусть уж лучше себя.

– Ну… В чём-то вы правы. Однако можно же поставить человека на такое место, где он других не погубит, да и сам не убьётся.

– Есть ли у нас с вами время всё это пробовать да испытывать? У меня вот должностей отнюдь не две повозки на примете, да и у вас, полагаю, тоже. Пропьёт все деньги – наймётся дворником.

– Или грабить-воровать пойдёт.

– Или так, да. А всё-таки жаль, что не знатного рода. Вызвал бы его – да и дело с концом. Кажется, Татьяна?

Серебряков встал, я тоже поднялся, увидев бредущую между сосен тень сложных очертаний. Оказалась и вправду Танька с Даринкой на руках. Обе мокрые, замёрзшие, зубами стучат. Я поспешно сунул Татьяне принесённую с собой сумку, протянул махровые полотенца. После чего мы с Серебряковым деликатно отвернулись и вовсе отошли на безопасное расстояние, предоставив дамам переоблачиться в сухое. Обычно-то детей к Хранителям летом носят. Но у нас уж больно ситуация экстренная. До лета наш Wunderkind, чего доброго, Белодолск спалит.

– Отвратительна осень в этих широтах, – поёжился Серебряков. – Зиму, впрочем, тоже не люблю. Не желаете ли махнуть куда-нибудь на юга?

– Отчего же? Давно махнул рукой. Впрочем, теперь, с изменением финансовой ситуации, ваше предложение можно и рассмотреть.

– Рассмотрите-рассмотрите. Есть на нашей планете, к слову говоря, и такие места, где зимой – лето.

В голосе и глазах Серебрякова уже отчётливо читалась тоска по дальним странствиям. Чую, недолго он тут просидит. Сейчас бал закончится – и свинтит Вадим Игоревич далеко и надёжно, нести культуру и просвещение очаровательным туземкам.

– Уже можно! – крикнула Таня, и мы вернулись к костру.

Даринка всё ещё дрожала, Танька обняла её. Костёр загорелся ярче прежнего – поддала рыжая.

– Ну как сходили? – полюбопытствовал я.

– Распрекрасно! – фыркнула Танька, но тут же опомнилась, что с нами её жених, и сменила тон: – Инициация прошла. Удивительно там. Озеро такое красивое… А Хранительницы я поначалу испугалась. Прямо как призрак с картинки.

Это Танька потому плетёт, что, по легенде, она всё это дело в осознанном возрасте впервые увидела. Не говорить же при Серебрякове: «Да всё как в прошлый раз, когда сначала я тебя на спине тащила, а потом ты меня. Ну, помнишь, в ту ночь я ещё к тебе приставать у камина пыталась, а потом уснула неприставшей».

Серебряков, кстати говоря, с нами увязался вообще случайно. Зашёл в гости и попал аккурат на обсуждение проблемы Дарины. Проникся нашим путём решения, но заключил, что, с его точки зрения, было бы опрометчиво позволять невесте компрометировать себя ночью в компании мужчины, пусть и родственника. Другой разговор, если мужчин будет двое, один из которых – он сам. Тогда, в случае чего, любого брехуна сможет без разговоров отоварить перчаткой по лицу, не утруждаясь мучительными расследованиями. На том и порешили.