Текст книги "Французский полтергейст (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Наверное, я хотел её как-то ободрить. И, хотя Полина ничего не поняла, она попыталась ободриться, ориентируясь на мои жизнеутверждающие интонации.

– Ох, этот господин Прощелыгин – исключительно мрачная личность. О нём, знаете ли, слухи ходят…

– Какого толка?

– Что он – декадент.

– Так он совершенно определённо декадент, по нему сразу видно.

Насколько я понимал, декадентами в России называли готов до тех пор, пока французский язык не пал под натиском англицизмов. Здесь же падения не произошло. Впрочем, и французский такой уж популярностью не пользовался. Учили его аристократы, разумеется, равно как и немецкий и английский и латынь – не для каких-то практических целей, а исключительно для общего развития.

– Я очень опасаюсь декадентов, они, по слухам, чрезвычайно развращены.

– Ещё и стихи могут писать, вообразите.

– Говорю же: ужас! Как грустно, что пришлось обращаться к помощи такого страшного человека… Надеюсь, что зелье сработает.

Появилась хижина. Уже тут, на берегу, у меня возникло ощущение, что что-то не так. Дверь была выбита. Казалось бы, ну, побуйствовала статуя, с кем не бывает. Но на душе сделалось как-то неспокойно.

«Диль, приготовься!»

Диль приготовилась – я почувствовал.

– Идёмте, – сказал Полине, ничем не выдав своего беспокойства.

Глава 53
По предварительному сговору

– Но здесь никого нет, – сказала Полина.

– Вы тоже заметили? – уныло спросил я. – Ну да, неприятственность… Надо же, всё время был тут, и вдруг, как раз именно когда вы должны были прийти – исчез. Дурацкое совпадение, прямо как в романе, автор которого не удосуживается выстроить причинно-следственные связи и лепит события просто потому, что они пришли ему в голову. Впрочем, сама жизнь – как раз такой автор.

– Но где он может быть⁈

Я грустно попинал нары, на которых не так давно отдыхала статуя и на которых бог знает чем занималась с Полиной Лапшиной, ещё не будучи статуей. Нары были крепкими, исполненными в виде приколоченного к стене и полу сундука. Толстенные и тяжеленные доски, на таких и слону сплясать можно, ничего страшного.

Где он может быть… Да кто ж его знает! Искать надо. Чтобы искать, нужен фамильяр. А я свою Диль светить перед Полиной не стану. О ней, между прочим, ещё даже Вадим Игоревич не знает, несмотря на все наши с ним распрекрасные отношения. А с Полиной у меня ещё никаких отношений нет. И, надеюсь, не будет. Я всё-таки традиционных, замшелых взглядов придерживаюсь. В жизни должна быть одна девушка, за всеми всё равно не набегаешься.

В ответ на мой пинок «сундук» издал смутно знакомый стрекочущий звук. Я заинтересовался.

– Подсобите-ка.

Вдвоём с Полиной мы упёрлись в крышку и с усилием её подняли. Изнутри «сундук» был пуст, пылен и затхл. За одним лишь исключением: оттуда выскочил енот. Не просто какой-нибудь, а очень хорошо мне знакомый.

– Ой, какой хорошенький! – умилилась Полина и выпустила крышку, которую я немедленно и уронил.

Перепугавшийся хорошенький енот подпрыгнул и заверещал. Выронил что-то блестящее. Оно покатилось по полу и стукнулось о ботинок Полины. Та наклонилась, подняла.

– Колечко…

– Позвольте!

Я забрал у неё кольцо и тяжело вздохнул. Посмотрел на енота.

– Ну и где всё остальное? Проворонил? Эх, Пафнутий…

* * *

Убедившись, что Татьяна таки настроена серьёзно, я, как честный человек, разумеется, купил ей колечко. Весьма скромное, под стать жалованью учителя. В октябре я, конечно, уже получил кое-какие денежки за источник, но за неполный квартал вышло мало. Да и вообще, ни к чему кичиться. Будут средства, будет налаженный быт – будут и излишества, и предметы роскоши. А пока не до выпендрёжа.

Долго думал, как бы пооригинальнее подарить. Бокал с шампанским – слишком избито, кружка с кофе – как-то странно. Опуститься на одно колено в переполненной аудитории – это ж надо кучу людей в аудиторию собрать, от дел отвлечь. На своём уроке – непедагогично.

В итоге я, зайдя в библиотеку и увидев там как всегда читающую Таньку (она умудрялась лежать в кресле, используя один подлокотник как подголовник, а другой – как подколенник), спросил:

– Слушай, рыжая, а ты колец не носишь по принципиальным соображениям, или просто так случайно сложилось?

– А? – дёрнулась Танька и уставилась на меня, вынырнув из очередного книжного мира.

– На, – протянул я ей коробочку. – Мол, прошу принять во внимание серьёзность моих намерений и тэ дэ и, что характерно, тэ пэ.

Мигом переключившаяся на объективную реальность Танька переместилась в приличную позу, отложила книжку и трепетно взяла чуть дрожащими руками коробочку. Открыла. Кольцо, которое ей предлагал Серебряков, даже издалека выглядело куда более впечатляющим, там, верно, один бриллиант стоил, как весь дом Соровских. В моём случае и посмотреть было не на что. И всё же Танька смотрела. Долго, внимательно. Кивнула в конце концов:

– Да.

– Ну, подставляй, что ли.

Она протянула мне руку, я надел кольцо на подобающий случаю палец. Эффект был поистине магический – Танька вся засияла, будто проглотила новогоднюю гирлянду. И немедленно полезла обниматься.

– Надо было обратиться ко мне, – говорил мне потом Серебряков. – Я бы вам отдал то кольцо, которое она отвергла. Важен ведь не предмет, а даритель.

– Да какие ваши годы, Вадим Игоревич, – возражал я. – Найдёте, кому отдать, мне-то зачем.

– Ах, боюсь, что оно для меня слишком плотно ассоциируется с неудачей…

– Но важен ведь не предмет…

– Верно, тот, кто дарит. Это ведь я. А у меня ассоциации… В любом случае, поздравляю вас с помолвкой.

И вот теперь я стоял в заброшенной лесничьей хижине или в чём-то подобном и держал в руке то самое колечко. Енот о чём-то выразительно трещал, размахивая лапами, и, видимо, отчаянно рефлексируя некое травматическое событие.

– Веди! – приказал я.

Фамильяр рванул бежать.

В семейном кругу мы об этом не говорили, однако всем было ясно, что фамильяр у Таньки чуть-чуть бракованный. Причём, поломала она его сама, своей несообразительностью. Сначала призвала, тут же прогнала, еды дала чрезвычайно мало. Диль мне объясняла, что будь фамильяр рангом повыше, он бы вовсе ушёл или превратился в злобного блуждающего духа, с которым спиритуалисты имели бы много проблем, а Таньку за халатность в итоге поставили бы перед судом.

Но, поскольку енот был самым примитивным фамильяром, он таки умудрился худо-бедно запечатлеться на Таньку и искренне её любил и слушался. Но чуть-чуть бракованным образом. Так, например, отучить его от помоек не получалось. Каждую ночь он ухитрялся пробраться в мусорное ведро. Да почему, собственно, «ухитрялся»? Обладая духовной природой, он делал это легко и свободно. Когда Танька его ругала и запрещала шариться по помойкам, он покаянно трещал и кивал, но следующей ночью всё повторялось сызнова. Разве что разбрасывать мусор он стал гораздо меньше, и на том спасибо ему великодушное от нашей кухарки.

В целом, фамильяр был скорее домашним животным с расширенным функционалом и вёл себя соответственно. Коты, например, дерут обои, хоть ты им кол на башке крути, а еноты шарятся по помойкам. Ну или вот сейчас, когда Татьяна определённо попала в беду, фамильяр, вместо того, чтобы её защищать со всей отчаянностью, спрятался под нары. Диль бы такого себе не позволила.

Енот бодро нёсся по лесу, временами останавливаясь и вереща на нас с Полиной, чтобы шагали быстрее. К счастью, моя спутница приехала из деревни экипированной самым серьёзнейшим образом, так что от моего широкого шага не отставала. В глазах сверкала решимость дойти до конца во имя любви, как бы двусмысленно это ни звучало.

На каком-то этапе к нашему походу примкнул ещё один персонаж, которому прогулка по лесу доставляла куда меньше удовольствия, чем нам. Это был Стёпа Аляльев, двигавшийся со стороны академии. Его мажористый прилизанный вид претерпел серьёзные испытания. Начищенные до блеска туфли испачкались, волосы растрепались, а на бледном решительном лице красовалась свежая царапина. Но в глазах полыхала решимость идти до конца во имя любви. Как бы двусмысленно это ни звучало.

– Он её похитил! – выпалил Стёпа вместо приветствия сразу же, как только пути наши пересеклись.

– Ведомо то нам, – согласился я.

– Выдрал и похитил!

– А вот это уже печально… Вы были свидетелем?

– Ну разумеется! Я как раз шёл к ней, чтобы помириться и возобновить наши отношения, и тут опять он!

Я остановился, задумчиво посмотрел на Степана.

– Вынужден уточнить: вы таки имеете в виду Ольгу?

– Ну разумеется! А кого же ещё?

– Грешным делом подумал про Татьяну.

– Я ведь сказал: «выдрал». Как можно выдрать Татьяну, подумайте⁈

– И вправду, непростая задача. Но похитить её, как выяснилось, очень даже можно.

Вдалеке застрекотал енот.

– Да погоди ты! – взмахнул я рукой. – Значит, он похитил Татьяну, верно, когда она пришла его навестить… – (Тут необходимо оговориться, что Танька статую навещала каждый день, читала вслух разрешённые законом книжки и вообще заботилась всяческим образом. Потому что почувствовала в статуе родственную душу. Обычно навещала утром, перед занятиями, так как вечера у неё были заняты репетиторством с Даринкой, иногда – сразу после занятий). – Утащив невесть куда её, статуя отправилась в ботанический сад… Ах ты ж боже мой! Порфирий Петрович был тысячу раз прав: хочешь выследить статую – нужно думать, как статуя!

– Вы о чём-то догадались, Александр Николаевич? – спросила Лапшина.

– Ну конечно! Он собирает гарем. Странно, что начал только сейчас. Полина, держи зелье наготове.

– Зелье? Какое зелье? – спросил Аляльев.

– Да сварили тут кое-чего. Собираемся расколдовать Барышникова.

– Вы хотите сказать, что сия дерзкая статуя – студент нашей академии? Аристократ?

– Ну да. Но это тайна.

– Прекрасно. Тайну я, разумеется, сохраню и окажу всё возможное содействие.

– Не сомневался в вас!

– Но как только он будет расколдован, я его вызову.

– Что-о-о⁈ – возмутилась Лапшина. – Вы не имеете права! Это незаконно! И вообще, после расколдования наши с ним души окажутся связанными. Убив его, вы обречёте меня на вечные страдания.

– Мне заранее очень жаль, госпожа…

– Лапшина.

– Мне жаль, госпожа Лапшина, но речь идёт о чести дамы.

– Да бог бы с ней, с честью, – вздохнул я. – Речь о жизни идёт.

Взвизгнул в нетерпении, подтверждая мои слова, енот.

Путь был неблизким, но фамильяр пёр уверенно. Впрочем, даже без него всё было понятно. Лес становился всё гуще, и признаков прущей напролом статуи виднелось всё больше. Фактически мы двигались по просеке из растоптанных кустов и поваленных местами деревьев. Минут через двадцать после объединения с Аляльевым я задумался, что, может быть, поступаю неблагоразумно, что следовало бы заручиться поддержкой Серебрякова, а то и вовсе собрать целую команду. Но ведь это время. А мало ли что статуя сделает за это время с Танькой. Собственно, той и одного подзатыльника может хватить. И чего этот Барышников так взбесился опять? Может, фазы луны…

А дорога меж тем пошла в гору. Полина принялась задыхаться, да и всем было нелегко, кроме енота. Впрочем, тот нёс на душе тяжкий груз трусости, ещё неизвестно, кому хуже.

– Кажется, я вижу цель нашего путешествия, – пропыхтел Аляльев.

Я тоже видел. Дыру в земле, назвать которую пещерой было бы слишком пафосно, а норой – чересчур унизительно. Навскидку, войти туда можно было бы не нагибаясь. Может, и вправду пещера, бог его знает, что там внутри.

Мы все остановились перед мрачным тёмным отверстием, не испытывая ни малейшего желания забираться внутрь. Оттуда веяло могильным холодом и недружелюбием.

– Придётся идти, – сказал Аляльев, не двинувшись при этом с места.

– Нет, – сказал я. – На его территории битвы не будет. Мы поступим умнее. Выманим его.

– Но как⁈

– Хочешь манипулировать каменной статуей – думай, как каменная статуя. Я, конечно, предпочитаю другие жанры, но основные клише помню. Госпожа Лапшина, лягте вот сюда и для достоверности расстегните на пальто хотя бы одну пуговицу. Да, вот так. Теперь сделайте безумно-испуганное лицо… Вот, держите это выражение, вы чрезвычайно талантливая актриса!

* * *

Тем временем находящаяся в глубине пещеры Татьяна пришла в себя от потери сознания и немедленно услышала рядом с собой томный женский вдох.

– Кто здесь? – спросила она. – И где «здесь»?..

– Люби меня, люби! – откликнулся женский голос.

Татьяна отнеслась к предложению с большой долей настороженности. Будучи девушкой честной и ответственной, она не хотела никого любить до замужества. Тем более в такой мрачной холодине. Тем более когда просят вот таким голосом.

И всё же, она сознавала многозначность слова «любовь». В её рыжую голову закралась мысль: а что если речь идёт о любви к Родине? В таком случае, прежде чем давать категорический отказ, надо оценить ситуацию в целом.

Подумав так, она зажгла огонёк и немедленно об этом пожалела. Огонёк погас.

Татьяна была осведомлена о вопросах пола, так что увиденное было ей, в целом, понятно на уровне разума, однако сердце отказывалось принять эту ужасающую сцену. Следом за ним возмутился и разум.

– Как вам не стыдно, господин Барышников! Я полагала в вас такую ранимую и тонко чувствующую душу, тоскующую по истинной любви, а вы… С деревом…

– Сама бревно! – сварливо откликнулась Ольга. – Этих тонко чувствующих и ранимых с цветочками и стишочками вокруг столько, что яблоку негде упасть. А вот нормальных мужиков, которые тебя с корнями выдерут, унесут за тридевять земель и…

Закончить мысль дереву помешал дикий визг откуда-то издалека.

– Продолжай, милый, нас это всё не касается, – встревожилось дерево.

Но визг повторился, а потом обратился в слова, и Татьяна узнала голос Лапшиной:

– Спасите! Меня пытается изнасиловать группа лиц по преп… Как⁈ По предварительному сговору! Я беспомощна и вопию!

Грохот удаляющихся каменных шагов и ольгин стон разочарования убедили Татьяну, что уже таки можно зажечь огонёк и осмотреться. Она зажгла. И осмотрелась. И сказала: «Ого-о-о…»

В то же самое время мы с Аляльевым ползали вокруг лежащей на лапнике Полины и пытались изобразить насильственные действия сексуального характера, не выходя в то же время за рамки приличия. Это было очень трудно, но мы не боялись трудностей. Стёпа встал на колени у ног Полины и, покраснев, смотрел в сторону. Я же присел со стороны головы и держал девушку за руки.

– Бежит, – сказал я, услышав каменные шаги. – Госпожа Лапшина, утройте усилия!

– Что делать?

– Мучительно извивайтесь, пытаясь вырваться. И выпейте уже!

– Да вы же мне руки держите!

– Так вырывайтесь же вы, наконец!

Полина вырвала правую руку, достала из кармана флакончик с зельем. Чтобы откупорить, ей пришлось вырвать вторую руку.

Пробка вылетела и покатилась по склону. Полина глотнула зелья. Я потянулся вновь захватить ей запястье, но тут она непроизвольно фыркнула, и брызги попали мне на ладонь.

– Какая же гадость, господи, это невозможно пить! Я люблю вас, Александр Николаевич!

– Простите, что?

– Вам не за что извиняться! Целуйте же меня, целуйте!

– Александр Николаевич, а что происходит?

– На меня зелье попало… Ах, что ж за день такой. Держите её за ноги крепко, Степан Кириллович, пока она меня не изнаси… Нет! Я не хочу! Перестаньте!

Полина обхватила меня за голову обеими руками и потянула к себе с силой утопающей. Я же позорно сдал половину расстояния, спасая выпавший пузырёк. Когда спас, уже чувствовал на своём лице тёплое дыхание Полины.

– Держитесь, Александр Николаевич, я сейчас!

Стёпа мужественно рванулся к груди нашей жертвы. Полина, желая сыграть роль как следует, расстегнула сразу три пуговицы вместо одной. Это нас всех и спасло. Руки Аляльева натренированным жестом скользнули к подмышкам и пощекотали.

Издав совершенно дикий визг, Полина выгнулась дугой, отпустив меня. Взгляду вырвавшейся из подземелья статуи предстала картина, в достоверности которой невозможно было усомниться. Барышников бросился в атаку.

Я с размаху швырнул в него флакончиком. Тот разбился, окропив статую остатками зелья. И в тот же миг Полина перестала визжать.

Пнув замешкавшегося Аляльева ботинком в грудь, она вскочила и попятилась, переводя взгляд с меня на Барышникова и обратно.

Барышников остановился, каким-то образом чувствуя значимость момента.

– Я люблю вас обоих, – пробормотала Полина. – Как иронично… Как печально… Мне невозможно выбрать. О ужас!

Она развернулась и бросилась прочь, прочь от каменного Барышникова, от непонятного Соровского, щекотливого Аляльева и жуткого отверстия.

Барышников помчался вслед за нею, страшно грохоча каменными ножищами.

– Саша! Это ты?

Я повернулся и увидел у выхода из пещеры растрёпанную, чумазую, но живую и невредимую Таньку с огоньком в руке. Она замахала мне рукой.

– Идём скорее! Ты ни за что не поверишь, что я нашла в этой пещере!

Глава 54
Злоключения Эжена Дескобара

– Вот, господа, прошу вашего внимания, тот самый Александр Николаевич Соровский.

Следующие двадцать минут передо мной сменялись лица, мою руку трясли, мне говорили какие-то слова, я тоже говорил какие-то слова и, похоже, слова эти как минимум соответствовали ситуации. Во всяком случае никто не замирал, озадаченно на меня глядя.

Лица были в возрасте около тридцати, несколько – старше, несколько – существенно старше. В тёплом просторном помещении пахло сигарным и трубочным табаком, граммофон пиликал нежный инструментал, подавались напитки, стучали бильярдные шары, стучали по доскам фигуры. Иными словами, Серебряков торжественно ввёл меня в свой клуб.

Обставлено сие было как величайшее событие в моей жизни, чуть ли не как одолжение, хотя таких слов никто не произносил. Пока Вадим Игоревич хлопотал (клуб расширялся редко и неохотно, требовались веские причины увеличить число его членов, но Серебряков полагал, что относительно меня такие причины есть), я улучил момент и напрямую спросил его, что вообще такое клуб и зачем он нужен.

Вадим Игоревич ответил мне взглядом, полным встречного недоумения, затем вспомнил, что я родился и вырос в деревне, городской жизни не знаю, а потому имею право на некоторую неосведомлённость относительно базовых понятий. И объяснил.

Итак, клуб. Клуб – это не просто помещение, это – общность людей, которым комфортно собираться вместе. Когда дома становится душно, ты встаёшь, берёшь шляпу и идёшь в клуб, где тебя встретят и поймут друзья. От обычного кабака клуб отличается тем, что встретят и поймут тебя здесь именно друзья, а не какие-то посторонние граждане, которые могут и не понять вовсе, или понять превратно.

А ещё здесь никто не будет на тебя смотреть косо, если ты не хочешь накидываться. Здесь можно выпить кофе или чаю, почитать газету или книгу, просто послушать музыку. Танцев, разумеется, не было. Хотя бы потому что женщины в клуб не допускались категорически, а лиц, склонных накидываться до такой степени, чтобы танцевать в одиночестве или склонять к танцам лиц своего пола, в клуб не принимали. Это мне Серебряков тоже объяснил. Я напомнил, как мы с ним танцевали на столе в честь примирения, и Серебряков аккуратно съехал с темы, заговорив то ли о птичках, то ли о чешуйчатокрылых.

В общем, если проводить параллели, то клуб – это закрытый чатик, где можно отвести душу. Взвесив все за и против я решил, что отчего бы и нет. На горизонте маячит семейная жизнь, и иметь запасной аэродром для восстановления душевного здоровья – отнюдь не блажь, а необходимость. Пусть будет клуб. Серебряков моего положительного решения опять же не понял. С его точки зрения тут и думать было не о чем, когда на кону членство в самом крутом клубе Белодолска, в «Зелёной лампе».

Имелись тут и уединенные кабинеты. Не из тех, где работают (хотя, будь желание, почему и нет), а из тех, где можно приватно закусить, имея беседу. Что мы с Серебряковым тут же и исполнили.

– Ну вот-с, – сказал Вадим Игоревич, терзая ножом кусок жареного мяса, – теперь вы знаете место, где меня часто можно застать в вечернее время.

– Полезное, – согласился я.

В мире без мобильной связи и вправду полезно знать, где человек проводит время. А учитывая то, как мы плотно с Серебряковым сотрудничаем по всяческим нестандартным вопросам, найти его мне может понадобиться примерно всегда. Правда, с этим легко управится Диль…

– Я полагаю, вы, придерживаясь своей скверной памяти на имена и лица, не запомнили и половины представленных вам людей?

– Вы мне безбожно льстите, Вадим Игоревич. Я не запомнил и четверти.

– Что ж, освоитесь. Здесь собрались исключительно полезные люди. Аристократы, промышленники, чиновники или их близкие… В общем, вы понимаете. У вас появились хорошие связи. Если вам потребуется услуга – о ней допустимо попросить. Но если услугу окажут вам, разумеется, имейте в виду, что услуга может потребоваться и от вас. Клуб хорош в первую очередь тем, что даёт возможность наладить горизонтальные связи там, где вертикальные не завязались бы никогда. Впрочем, я использую клуб исключительно для душевного отдыха. Вы знаете, бильярд, иногда шахматы – разгрузить голову и отдаться потоку.

– Понимаю. Ну так что же вы в итоге имеете мне сказать по поводу всего случившегося в лесу?

Серебряков вздохнул и отложил приборы.

– Что ж, приготовьтесь, Александр Николаевич. История предстоит долгая, и мне придётся зайти очень сильно издалека. И – мужайтесь. Услышанное может вас расстроить.

* * *

– Спасите даму, господин Аляльев, – приказным тоном сказал я, когда статуя убежала.

– Но…

– Да не сделает он ей ничего! Главное, чтобы поцеловались.

– Тогда зачем?..

– Ну, вид создайте.

Не мог же я просто так бросить Полину Лапшину. Но и срываться вдогонку тоже не мог. Во-первых, несолидно, а во-вторых, если в силу каких-то совершенно безумных перипетий она исхитрится меня поцеловать… Тут я вспомнил бледное вытянутое лицо Прощелыгина, извергающее мрачные пророчества, и содрогнулся. Нет уж. Подождёт, пока я руку тщательно вымою от зелья. Да и потом подождёт.

Аляльев побежал вниз по горе безо всякой уверенности, но недостаток последней заменяли уклон и гравитация.

– Ты как? – повернулся я к Таньке. – Жива? Здорова? Психологически не травмирована?

– Саша, это было ужасно! Ты когда-нибудь видел, как соединяются камень и дерево?

– Видел, как Энты громят Изенгард. Согласен, впечатляющее зрелище.

– Тогда ты меня понимаешь. Идём!

Танька пустила огонёк вперёд, в темноту, и мы пошли внутрь горы.

Это действительно оказалась пещера. Стены, потолок и пол из чистейшего камня. Узкий проход вскоре расширился, появились первые сталактиты и сталагмиты, напоминая о вечности.

– Смотри, – остановился я. – Подними огонёк повыше.

Танька послушно повысила огонёк, и тот осветил потолок.

– Картинки, подумаешь, – сказала она.

– Ты издеваешься, рыжая?

– Что? Они же совершенно примитивны, это какие-то детские каракули.

– По-твоему, сюда приходили дети со стремянками, чтобы всё это нарисовать?

– Ну-у-у…

– Это наскальные рисунки первобытных людей, Татьяна Фёдоровна.

– А что, первобытные люди были гигантами?

– Нет. Вероятно, дно пещеры за тысячелетия просело. Тут же, как я слышал, тектоническая ситуация до недавних пор была такая себе, потряхивало время от времени.

Танька из вежливости хмыкнула, но долго симулировать интерес не смогла. Схватила меня за рукав и потащила дальше. Дальше был узкий проход среди полей сталагмитов, часть которых порушила некультёпая статуя, ломящаяся туда-сюда в темноте, да к тому же ещё и с полноценным деревом на плече. Ох, Барышников, ну и посажу же я тебя… На кол. Пожизненно. В этой же пещере. Окаменеешь – достопримечательностью станешь. Впрочем, если зелье не сработало, то и каменеть не придётся, всё уже готово, осталось лишь инсталляцию собрать.

Вскоре мы оказались в просторном гроте, где на полу лежало дерево, издавая горестные стоны неудовлетворённости жизнью и подкрадывающейся смертью. У меня защипало в глазах, как от кульминационной сцены «Генералов песчаных карьеров», но я мужественно удержал слёзы.

– Вот там! – Танька погнала в указанном направлении огонёк. – Видишь⁈

Да тут особых талантов не нужно, чтобы увидеть. На полу у стеночки стоял внушительных размеров сундук. Только что не подсвечивался как в компьютерной игре. А вокруг него живописнейшим образом расположились четыре скелета.

– Ты же его не трогала?

– Я что же, сумасшедшая? Совершенно очевидно, что сундук заколдован.

Я кивнул и протянул Таньке кольцо.

– Ах! Ты его нашёл. А я стараюсь прятать от тебя руку, чтобы ты не заметил…

– Видимо, скатилось, когда Барышников тебя крал. Надо размер подогнать.

– Я его в руке держала, когда статуя взбесилась. Рассматривала. Вот и выронила… Как ты узнал, где меня искать?

– Мне тонко намекнул твой фамильяр. Он, кстати, и кольцо подобрал.

– А где же Пафнутий?

– Привёл к тебе, потом исчез – видимо, чувствует себя виноватым, что не помог.

– Что за ерунда, как бы он мне помог.

– Ну, позови его, придёт. Это же фамильяр. Куда он денется.

– Ладно, потом. Что будем делать с сундуком, Саша? Там наверняка сокровища!

Я покосился на Таньку. Глаза её светились, но отнюдь не от жажды наживы. В ней проснулась искательница приключений, чьё любопытство годами подпитывалось только книжками.

– Диль, – позвал я. – Можешь проанализировать сундук и дать отчёт?

Диль появилась моментально и склонилась над сундуком. Обошла его вокруг, пофыркала, будто кошка.

– На нём действительно наложено заклятие, убивающее каждого, кто прикоснётся, – вынесла она вердикт.

– Снять можешь?

– Нет, оно рассчитано на тысячу лет.

– Печальственно…

– Однако я могу открыть.

– Э…

– И вытащить всё, что там есть.

– А…

– Я ведь не человек, меня не убить.

– А если Саша умрёт? – выпалила Танька.

– В честь чего же? – удивился я.

– Ну, она же твой фамильяр!

– Исключено, – отрезала Диль, грозно сверкнув очками.

– Тогда открывай, – согласился я.

Диль открыла. Танька ахнула, прижав ладони ко рту.

* * *

– Разумеется, большая часть найденного клада принадлежит государству, – сообщил Серебряков, – но Татьяна, как обнаружившая его, имеет право на двадцать пять процентов от стоимости находки.

Я вспомнил объёмы золота в сундуке.

– По-моему, это всё равно огромная сумма.

– Вы абсолютно правы, немалая. Я взял на себя смелость поручить это дело нашему юристу, чтобы избежать проволочек и всяких… Ну, знаете, когда речь заходит о деньгах, лучше быть осторожным.

– Спасибо вам.

– Не о чем говорить.

– А почему же эти новости должны были меня расстроить?

– М… – Серебряков помрачнел. – Как бы вам сказать… Только не подумайте, будто я хочу вас обидеть.

– Излагайте, я не обидчив.

– Просто у Татьяны теперь имеется весьма солидное состояние, что делает её, не побоюсь этого слова, одной из самых завидных невест Белодолска. Может быть… Может быть, даже и самой.

– Кажется, понимаю. Вы имеете в виду, что теперь она может себе позволить выбрать любого жениха, какого ей только заблагорассудится?

– Я этого не говорил. И не стал бы говорить.

– Ну так и давайте оставим эту тему.

– Полностью с вами согласен. Просто вы – мой друг, и я… Ну, одним словом, я просто хотел, чтобы вы имели в виду… Чтобы не было неожиданности… Которой наверняка не будет…

– Вадим Игоревич, оставим. С кладом всё понятно…

– Нет, прошу прощения, не всё. Это лишь самое начало разговора. Вы ведь не полагали, будто клад этот попался вам просто так?

– Вообще-то, вся эта история представляется мне какой-то надуманной, шитой белыми нитками.

– Увы, жизнь не богата на белые нитки, она преимущественно сшивает чёрными.

– Прекрасно сказано.

– Полагаю, следует зайти издалека. Вам известно, что произошло с господином Барышниковым?

* * *

Господин Барышников сошёл с ума.

Полину он, разумеется, догнал и прижал к дереву. На глазах у оторопевшего Аляльева он принялся проявлять признаки глубокого чувства по отношению к ней.

– Разверни её лицом! – в панике закричал Аляльев.

Бог его знает, почему, но статуя последовала совету. Это спасло Полину от… Даже формулировать не хочется, от чего это её спасло. Оказавшись лицом к статуе, она немедленно прильнула к каменным её губам, и волшебство сработало. Камень в яркой вспышке обернулся живым, настоящим, тёплым господином Барышниковым. Который повёл себя странно. Он вдруг отпрянул от Полины, с изумлением посмотрел на свои руки и… убежал.

Господин Аляльев повёл себя как настоящий джентльмен. Он помнил, что его возлюбленная лежит в сырой пещере и вопиет о спасении. Но он также принял во внимание сопутствующие факторы, а именно: его возлюбленная – дерево; она ему изменила пусть не по своей воле, но с полной самоотдачей и искренней радостью не знающего морали магического существа; госпожа Лапшина от пережитых волнений лишилась чувств и упала наземь. В свете всего этого Аляльев взвалил на свои хрупкие плечи даму, которая была года на три его старше, и, пошатываясь, двинулся в сторону академии. Решение было не вполне зрелым, мудрее было бы сбегать за мной. Но Аляльев после объяснил, что не хотел оставлять беспомощную Полину там, где её легко может отыскать неадекватный Барышников. Принято. Тащить её в гору показалось слишком тяжело – понято. Ждать меня и кричать «ау» слишком жутко, ибо на «ау» мог выскочить неадекватный Барышников, опередивший Аляльева в магическом развитии на упомянутые три года. Выхода не было, Стёпа решил перехитрить соперника и пошёл в академию.

Что характерно, дошёл, правда, потом неделю не вставал с постели и мрачно слал во все стороны друзей, предлагающих организовать ему целителей.

В свою очередь мы с Татьяной до сумерек аукали по лесу, недоумевая, куда все делись, и испытывая беспокойство. В сумерках нашли Барышникова, который упал в овраг, сломал ногу и издавал маловразумительные звуки неудовольствия. В ответ на наши попытки оказать ему разумную помощь он воздвиг между нами каменную стену (буквально), заплакал и попытался покончить жизнь самосожжением. Пришлось обратиться к помощи Диль, которая потушила Барышникова, тюкнула его по затылку и взвалила на плечи бесчувственное тело. Дотащила до города, где мы его и сдали от греха в больничку.

Как выяснилось, проспавшись, Барышников лучше себя не почувствовал. Матерился на французском наречии, швырялся предметами и норовил сбежать. Что быстро привело его в соответствующее лечебное заведение для слабоадекватных магов. Бывает и такое, да.

Тут-то на сцену и вышел Вадим Игоревич Серебряков. Он заявился в скорбный дом, минут двадцать поговорил с Барышниковым, побледнел и выбежал прочь. После чего привёл меня в клуб «Зелёная лампа».

– Господин Барышников не безумен, он одержим.

– Что, опять⁈ Вадим Игоревич, сюжет рискует стать однообразным.

– Совершенно напротив, он углубляется. Выслушайте же до конца. Скажите, вам известно имя Эжена Дескобара?