Текст книги "Французский полтергейст (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Я пожал плечами, чем доставил Серебрякову удовольствие.

* * *

Эжен Дескобар был знаменитым деятелем андеграундного искусства на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Обладая харизмой и подвешенным языком, он основал нечто вроде банка и убеждал доверчивую парижскую аристократию давать ему деньги под огромные проценты. Поначалу всё шло хорошо, но затем Дескобар приступил ко второму пункту своего грандиозного плана: встал на лыжи. Лыжня привела его в Российскую империю. Почему именно сюда – понять сложно. Разгневанная Франция присылала требования выдать злодея, наши чиновники разводили руками. Границу Дескобар пересёк чин-чином, пока спохватиться не успели, а затем след его затерялся. Существовало мнение, что здесь его ждали сообщники.

На этом закончилась официальная история и началась история, рассказанная Барышниковым. С его слов, господин Дескобар, укрывшись в Сибири, не сумел реализовать свой потенциал, да к тому же поссорился с подельниками. Подельники захотели посадить дерзкого авантюриста на ножи и забрать деньги. Дескобар придерживался иных взглядов. Всё своё золото он спрятал в пещере и заговорил сундук. Затем он с радостью рассказал подельникам, где устроил тайник. Дескобар немного не досчитал ходы. Подельники сначала его зарезали, а уже потом нашли сундук и легли возле него в количестве четырёх скелетов.

Дескобар же на этом не успокоился. Он не пошёл в иные миры, а остался где-то тут переживать за непосильным трудом нажитое богатство. В какой-то момент (дух понимает время весьма условно) представилась оказия, и он вселился в чьё-то тело. Тело от неожиданности брякнулось с лошади и повредило голову, что не пошло мошеннику на пользу. Потом, после неудачного медицинского вмешательства, дух переселился в Серебрякова, где попал в ловушку. Будучи изгнанным окончательно, закрепился в качестве полтергейста в библиотеке. Когда его попёрли и оттуда, он обрушился на каменную статую, где вообще ничего не понял, да к тому же вступил в странный союз с господином Барышниковым, к которому как раз пришла Татьяна…

Несчастная статуя, у которой и так было не всё в порядке с адекватностью, поплыла окончательно. Движимая инстинктами, обрывками памяти и неудовлетворёнными амбициями, она схватила симпатичную Татьяну и спрятала рядом с сундуком. Затем вспомнила о другой своей пассии, более склонной к случайным связям, и похитила дерево, полагая что Татьяна вскоре тоже одумается и перестанет симулировать бессознательность. Ну а потом пришли мы, Барышников расколдовался, центр тяжести у него в голове вновь сменился и менталочка не выдержала.

– Нарочно не придумаешь, – прокомментировал я. – Лучше бы в Мексику сбежал…

– Ваша правда, Александр Николаевич. Теперь мы, наконец, можем с этим негодяем покончить и получить уважение на международном уровне. Вы со мной?

– Жизнь и ментальное здоровье моего студента стоят на кону. Естественно!

Но не успели мы сдвинуть фужеры с виноградным соком, как в дверь поскреблись.

– В чём же дело⁈ – с досадой воскликнул Серебряков.

В приоткрывшуюся дверь просунулся официант и сказал:

– Тысяча извинений, господа, но тут пришёл господин Грибков и очень желает поприветствовать господина Соровского. Не прикажете ему войти?

Глава 55
Только не в Российской империи

Господин Грибков… Фамилия показалась знакомой, однако у меня за последние полтора-два месяца столько имён и лиц перед глазами и между ушами пронеслось, что хоть картотеку заводи правда, как Фёдор Игнатьевич.

Серебряков быстро что-то обдумал, наклонился ко мне через стол и сказал негромко:

– Весьма высокопоставленный человек, дружба с которым крайне полезна. Я бы пустил, особенно в свете того, что основные предметы нашей беседы окончены.

– Пусть войдёт, – кивнул я официанту.

Официант исчез, а вместо него нарисовался улыбающийся во всю круглую физиономию и вправду знакомый человек в круглых очках.

– Александр Николаевич! Вот знал, понимаете ли, знал, что судьба сведёт ещё! Очень уж мне ваша манера приглянулась.

– Яков Онлифансович! – изобразил я улыбку и встал, чтобы пожать руку одноклубнику. – Взаимно приятно!

– Как это вы забавно запомнили… Олифантьевич я! Олифантьевич. Согласен, язык сломаешь. А я пришёл, спросил последние известия, мне и говорят, так и так, Соровский. Я и позабыл, что газету спрашивал, «Последние известия» – издание такое. Ну как, как вы поживаете, господин Соровский? Не жалеете о сделанном выборе?

– Ни секунды не пожалел.

– Э-эх, да что уж… Уже могли бы быть богатейшим человеком! Но уж выбрали так выбрали.

– С богатством, смею заверить, у Александра Николаевича всё превосходным образом складывается, – вставил словечко Серебряков.

– Слышал, слышал, как удачно невеста ваша кладец-то нашла. Поздравляю. Это ей весьма-таки к месту и даже ко времени, я бы сказал. Раз уж с образованием придётся покончить.

– Отчего же это? Я прогрессивных взглядов придерживаюсь, как по мне, пусть жена будет образованной, чем дома сидеть без толку.

– И в мыслях не было вас обвинять в деспотизме и тирании, что вы, что вы! Просто преподавателю на студентке жениться никак невозможно. Не знали-с? Ну, подумайте сами, какой пример, какие возможности для кривотолков… Это вам ничего, а супруга – увы, дело решённое. И потом, где свадьба там и дети, а с детьми – какая учёба… Огорчил я вас?

– Озадачили. Как-то этот момент у нас не всплывал.

– Ну, вполне вероятно, что именно так всё и планировалось, очевиднейшим образом.

– Я тоже полагал, что Татьяна учится последний год, – ввернул Серебряков. – Брак – дело понятное…

Хм. Один я, что ли, такой умный, что даже не думал в эту сторону? А с другой стороны, мне когда особо думать-то? Тут что ни день – новое происшествие, да такое, что диву даёшься.

– А что это вы такое едите? Ах, бифштекс, я так обожаю, когда их готовят! Не соблаговолите ли, Вадим Игоревич, позвонить человека? Благодарю-с. Уважаемый, умоляю, мне вот того же самого, вплоть до бокальчика. Спасибо, жду, конечно же. Ах, как грустно, как грустно, Александр Николаевич…

– Я думаю, нет повода для грусти. Ну, в самом крайнем случае, поженимся через шесть лет, не бог весть какой срок.

– И правы будете! Невеста постарше будет. Что ни говори, а юность приятна глазу, но и только. Печаль же моя имеет касательство совсем до другого. Узнал я тут, что на вас кляуза поступила от одного из преподавателей.

– Вот как…

– Да-с, дикость, конечно, и полнейшая. Имени я вам, ясное дело не назову, да и дело выеденного яйца не стоит. Форменная ерунда, но проверить обязаны. Что, мол, изгнание духа вы проводили, подвергая опасности жизни студентов, и что порушили академического имущества. Вся библиотека в руинах.

– Выдумают же…

– И я говорю: выдумают! Но проверить обязаны. Господин Жидкий чрезвычайно по сему поводу взволновался и уже буквально завтра утром… Ухо́дите, Александр Николаевич?

– Да, вы знаете, пора. Прошу меня простить, неотложные дела вспомнились. Вадим Игоревич, Яков Олифантьевич…

– До свиданья, до свиданья! Очень рад был встрече с вами.

– До встречи, Александр Николаевич. А по поводу нашего с вами дела – я завтра к вам в кабинет нагряну.

– Только не рано!

– Так я рано и не встаю. У меня и сейчас-то ещё только утро, можно сказать.

В дверях я чуть не столкнулся с несущим заказ официантом и, извинившись, быстро пошёл к гардеробу.

* * *

Было шесть вечера. Я вышел на улицу и остановился в задумчивости. С чего бы начать?.. Начну с привычного.

– Проехаться не желаете? – крикнул удачно подвернувшийся извозчик.

– Желаю, желаю. Поехали!

Первым делом я приехал к Кунгурцевой. Она отворила мне дверь, имея на лице непростое выражение человека, которому следует дать решительный отказ дорогому и сильно уважаемому другу, при этом не хочется нанести обиду и хочется сохранить добрые отношения, однако сам факт того, что друг обратился с этим вопросом, постепенно начинает бросать тень сомнения на необходимость продолжения каких-либо отношений вовсе.

– Александр Николаевич, мне кажется, ваш визит, в виду…

– Анна Савельевна, вы не успеете меня оскорбить, я вам не позволю, поскольку моё уважение к вам безмерно. Я пришёл за помощью, которую не знаю, где получить. В библиотеке разгром, следы магического вмешательства, скоро будет комиссия, и полетят головы, необходимо навести порядок и срочно.

Пока Анна Савельевна бледнела, пытаясь осмыслить услышанное, на крыльцо вышел Порфирий Петрович.

– Но ведь завхоз обещал плотников к утру, – сказал он.

– К утру там уже всё оцеплено и опечатано будет, – махнул я рукой.

– Это повредит Янине Лобзиковне?

– Понятия не имею, если честно. Фёдору Игнатьевичу повредит, несомненно. Однако основная цель – я.

– Жидкий?

– Чрезвычайно жидкий, прямо-таки текучий. Увидел щёлочку – и моментально в неё.

– Этот такой…

– Я понимаю, господин Дмитриев, что тёплых чувств ко мне вы не испытываете, однако вспомните, что именно благодаря попустительству Фёдора Игнатьевича вы получили свою нынешнюю должность.

– Так чего вы от меня хотите?

– Вы ведь в реальном училище обучались и даже исполнили собственноручно молоток.

– Проклятье… Ну… Ну, едемте.

– И я с вами, господа. Я буду вас вдохновлять, к тому же возьму термос с кофе.

– Храни вас Господь, Анна Савельевна, храни вас Господь.

Прибыв на место происшествия, мы окинули взглядом фронт работ. Ни одного целого стеллажа не осталось Порфирий Петрович и Янина Лобзиковна сложили книги стопочками, но безо всякой системы.

– Доски нужны, в размер, – с тоской изрёк Дмитриев. – Вон, множество переломлены вовсе. Не представляю… На неделю работ, по-хорошему.

– Значит, будем делать по-плохому, только и всего.

Приковылявший с нами из любопытства Борис Карлович, оставшийся в ночную смену, сказал вдруг:

– Так в подвале же стеллажи есть.

– Что? – повернулись мы к нему.

– Пара штук. Списанные. Доски целые имеются, можно что-то позаимствовать.

– Уже кое-что! – воспрял духом Порфирий Петрович. – Ведите!

Борис Карлович бросил на него неприязненный взгляд, затем посмотрел на меня. Я кивнул, и охранник со вздохом махнул Дмитриеву рукой, чтобы следовал за ним. Когда они удалились, я призвал фамильярку.

– Диль, что здесь с магическим фоном?

– Фонит и чрезвычайно. Что дух был – приборы покажут, силу его тоже. Ну и что изгнание проводилось – само собой.

– Убрать это можно как-то, подчистить?

Диль задумалась на секунду.

– Только если перебить более сильным воздействием. Или радикально иным.

– Конкретнее?

– Провести более сильное колдовство, не имеющее отношения к спиритуализму, но при этом оставляющее след в предметах.

– Какие виды магии подойдут?

– Стихийная, но она усугубит разрушения, да и долго. Психокинетическая лучше всего.

– Ни слова больше! Анна Савельевна, оставляю вас в качестве куратора проекта, а сам временно удаляюсь.

В том, что Акакий Прощелыгин живёт в общежитии, я не сомневался. Однако там его не оказалось. Сосед по комнате, жизнерадостный здоровяк с широким добродушным лицом сообщил, что Акакий, верно, до сих пор работает. Ругаясь про себя, я вернулся в академию и нашёл Акакия в той же лаборатории.

– Я знал, что вы вернётесь. Тот, кто единожды изведал силу правильно приготовленного зелья, навеки отравлен мечтами о могуществе, его душа источена червями вожделений. Чего же вы хотите теперь, Александр Николаевич? Богатства? Любовь? Преклонение врагов?

– Вас.

– Как низко вы пали и как быстро. Где же хвалёная человеческая гордость, где приличия? Вы омерзительны мне, убирайтесь, а впрочем, я доволен. Нет ничего более сладостного, чем наблюдать разложение бессмертной души…

– Идёмте со мной, плачу вдвое против того, что вы взяли за зелье.

– Мне взять шляпу, или же вы планируете предаться скверне в стенах сиих?

Когда мы добрались до библиотеки, там уже вовсю грохотали молотки. Борис Карлович взялся с энтузиазмом помогать Порфирию Петровичу. Какая бы работа у тебя ни была, чужая всегда кажется отдыхом по сравнению с ней. Прокрастинация неистребима.

– Ну, этот готов, – сказал Порфирий Петрович, отступаясь. – Пострадал в наименьшей степени. Поднять бы его…

Стеллаж подпрыгнул и встал по стойке смирно. Оба мастера тоже подпрыгнули от неожиданности.

– Это называется магией, господа, – изрёк Прощелыгин. – Да будет вам известно.

К десяти вечера в библиотеке появилась Татьяна и напустилась на меня:

– Саша, ты с ума сошёл⁈ Я вся извелась от волнения, можно было предупредить!

– Я, Татьяна Фёдоровна, взрослый самостоятельный человек, пока ещё не связанный узами брака. И если моя душа желает помогать Порфирию Петровичу сколотить полочку, значит, я буду помогать, и никто меня не остановит.

– Да? А если я возьму и пропаду где-нибудь без предупреждения поздно вечером?

– Найду и уши надеру.

– Фр! Что вы тут такое делаете и почему?

Я быстро объяснил Таньке суть дела. Она охотно присоединилась к работам. Вместе с Кунгурцевой разбирала книги по категориям и по алфавиту, а потом укомплектованные шеренги фолиантов скучающий Прощелыгин своей магией ставил на подобающее место, не забывая изречь что-нибудь мрачное для поднятия настроения.

– Фёдор Игнатьевич, верно, тревожиться будет, – спохватился я около одиннадцати.

– Ой! – подскочила Танюха. – Я же его не предупредила, он в кабинете был.

– Умница…

– Фр! Я за тебя переживала, между прочим. Отправлю енота с запиской. Тут есть писчие принадлежности?

Принадлежности отыскались возле перевёрнутого стола Янины Лобзиковны. Даже закупоренная чернильница сохранила в себе необходимое количество чернил. Прощелыгин силой ума поставил в правильное положение сначала стол, затем стул.

– Спасибо, – кивнула Татьяна.

– Не стоит благодарности. Я получаю за это деньги. Я их, разумеется, презираю.

Тут я вспомнил про деньги, подошёл к строчащей записку Таньке и сказал:

– Ты теперь богата.

– Да, и у меня будет хорошее приданное. Мы сможем купить себе дом! Только обязательно возьмём к себе папу, я его не оставлю, это невыносимо грустно.

– А папу ты об этом спрашивала?

– Нет, зачем.

– И правда. Ему и так проблем хватает, ещё и о таких глупостях размышлять.

– Вот именно. Пафнутий! Держи. Это надо отдать моему папе лично в руки. Справишься?

Енот пиликнул в ответ.

– Молодец. Ступай!

К одиннадцати появился Серебряков со свёртком.

– Господа и дамы, я принёс вам пирога из клуба!

Все обрадовались, поскольку жрать хотелось неимоверно. Только Танька спряталась в дальнем конце библиотеки, за уже готовыми стеллажами, так, что Серебряков её далеко не сразу заметил.

Пока мы утоляли голод, сытый и весёлый Вадим Игоревич рассказывал, как долго его мучил и не отпускал Яков Олифантьевич, снова и снова разнося в шахматы. Жалуясь, Серебряков взял молоток и немедленно долбанул себе по пальцу.

– Да куда ж ты лезешь-то, когда руки – крюки! – взревел Дмитриев с набитым ртом. – Положи инструмент и отойди в сторонку!

– Но я ведь помочь хочу, Порфирий!

– Помоги Татьяне книги раскладывать.

– Татьяне? – удивился Серебряков и нашёл спрятавшуюся рыжую. О чём-то они там поговорили на вежливом языке. Потом к ним присоединилась Кунгурцева и стал даже слышаться смех.

К часу ночи мне так осточертели готические сентенции Прощелыгина, что я отошёл в сторонку и призвал Диль.

– Никаких следов спиритизма почувствовать невозможно, – доложила она.

– Слава Богу! Акакий! Вы можете быть свободны, вот ваши деньги, спасибо за труд.

– Спасибо за деньги. Однако я предпочёл бы остаться и довести дело до конца.

– Поздно уже.

– Ночь – это время, когда душу одолевает тьма. Я привык к её объятиям. Что ж, если моё общество неприятно вам, детям солнца, исполненным света, я удалюсь в свои мрачные чертоги, не буду отравлять вашей детской радости по поводу общения и совместного труда и прочих иллюзий…

– Оставайтесь…

– Не воображайте, будто делаете мне одолжение; мне, право, безразлично, где я встречу смерть, а ничто, кроме смерти, не имеет значения.

Последняя книга встала на полку в пять утра.

– Самое время ложиться спать, – зевнул бодрый Серебряков.

Танька уже час как спала, свернувшись калачиком на диване. Порфирий Петрович, которому через два часа уже полагалось явиться на службу, тяжело вздохнул.

– Ещё одна ночь повержена… Однако торжество света иллюзорно. Тьма была за мириады лет до него и пребудет вечно, когда последние искры жизни угаснут…

– Акакий, идите спать, вы выглядите печальным. Спасибо вам за помощь. Вы настоящий друг.

– Пойду раздобуду кофе, – буркнул Дмитриев и направился в подсобку.

Я полностью разделял его скептицизм по отношению к наступающему дню. Это был один из тех немногочисленных дней, когда мне нужно было преподавать свой инновационный античный предмет.

– Диль, – позвал я, когда Серебряков откланялся. – Принеси проверочные работы с моего стола.

Десять минут спустя я сидел за столом Янины Лобзиковны, пил кофе и проверял работы, время от времени бросая взгляд в сторону дивана, где спала под пледом моя невеста.

В шесть часов утра пришла комиссия. Трое полицейских, двое магов в штатском на госслужбе и один зеленолицый от зловредности господин Жидкий.

– Почему посторонние в библиотеке? – кислым голосом спросил он.

– Понятия не имею, кстати говоря, – честно сказал я. – Действительно, непорядок. Удалитесь, пожалуйста, не мешайте работать.

Тёмно-зелёный оттенок Жидкого сменился нежно-салатовым.

– Что вы такое изволите говорить? – прошипел он.

– Всё верно говорят, – сказал, выйдя с чашкой кофе, Порфирий Петрович и кивнул полицейским, которые машинально отдали ему честь по старой памяти. – Я тут работаю, Александр Николаевич – преподаватель и занимается здесь по полному праву академической деятельностью. Так что посторонние тут одни лишь вопрошающие.

– Библиотека должна быть опечатана!

– Отчего же?

– Так… Так было написано в донесении!

– Хм. Странный человек писал донесение. Библиотека работает согласно расписанию.

– Где хаос и разрушения⁈

– Полагаю, где угодно, но только не в Российской империи.

Жидкий дёрнулся и повернулся к госмагам, которые смотрели и слушали с выражением полнейшей индиффирентности на лицах.

– Приступайте, господа!

Господа приступили. Достали из саквояжей всякие загадочные приборы, напоминающие отдалённо мультиметры и осциллографы. Принялись с этим бродить.

Тем временем Жидкий нервно прошёлся по библиотеке, высматривая непорядки, но ничего не обнаружил. Вернулся ко мне, навис над столом.

– Что до вас, господин Соровский, то поступила также жалоба, будто вы тайно сожительствуете с дочерью ректора. Если этот некрасивый слух просочится…

– Почему это «тайно»? – перебил я. – Вовсе даже не тайно. Даже, я бы сказал, образцово-показательно. Татьяна Фёдоровна – моя невеста.

– Вот как! И, полагаю, о помолвке уже объявлено? – исходил ядом Жидкий. – Или же вы буквально сегодня броситесь затыкать дыры?

– Александр Николаевич! – ворвался в проход сияющий Борис Карлович с «Последними известиями» в руке. – Об вас в газетах пишут!

– Что именно?

– Что жениться изволите.

– Как интересно.

Тут зашевелился плед, и из-под него показалась всклокоченная сонная рыжая голова.

– Я вчера ещё в редакции объявление заказала. Стребовала денег у папы. Раз мы всё равно богаты, он не посмел отказать. А кто эти господа, Александр Николаевич?

– Спи, дорогая, это всё преходящее.

Танька послушно шлёпнулась обратно и моментально отключилась. Впоследствии даже не вспомнила, что просыпалась, и ничего ей доказать я не сумел.

– Всё чисто, – доложил один из магов, пакуя «осциллограф».

– Что значит, «чисто»⁈ – взвизгнул Жидкий.

– Нет никаких следов потусторонних сущностей, спиритического воздействия. Фонит психокинетикой.

– Почему ей фонит⁈ Разве это не странно?

– Это магическая академия, господин Жидкий, – сказал второй. – Здесь всем, чем угодно, фонить может. Рапорт напишем, а там уж сами смотрите. Как по мне, делать тут нечего. Я бы доносителя этого на беседу пригласил. Но то, опять же, дело ваше.

Комиссия удалилась несолоно хлебавши. Жидкий напоследок одарил меня убийственным взглядом, так и говорящим: «Мы ещё встретимся!»

В семь часов пришёл Фёдор Игнатьевич, принёс танькину учебную сумку и долго молча тряс мне руку. Слов не нашёл.

В восемь я вывел последнюю оценку, встал и потянулся. Посмотрел на Таньку, не стал будить. Просто положил на спинку дивана её тетрадку с честно заработанными десятью баллами из десяти возможных. И, забрав остальные работы, отправился отрабатывать жалованье. Нам с Акакием Прощелыгиным на него ещё жить и жить.

* * *

Продллжение: /reader/528144