Текст книги "Французский полтергейст (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Уйди, – отмахнулся, не просыпаясь, Никифор. – Стрелять буду. – И вновь выдал храпака.

Коллега в сердцах сплюнул, ругнулся и посмотрел на нас беспомощно.

– Да нету у него никаких денег!

– Вот ведь…

– Ещё и девушки такие… Он в год столько не заработает! Уж я-то разбираюсь.

– Да по вам, конечно, видно, что вы человек разбирающийся. И порядочный, ко всему прочему.

– Истинно так! – перекрестился охранник. – Так что вы уж ступайте, христом-богом прошу! Невоздержный человек, слабый, но никак ему без работы нельзя.

– Да нам бы до города добраться.

– Это мы устроим!

Полчаса спустя мы под прикрытием пустых мешков выехали из острога в повозке.

– Можно! – послышался ленивый голос.

Откинули мешки, выглянули. Острог остался позади, пара лошадей стучала копытами по грунтовке, ведущей, надо полагать, в город. Правил зевающий мужичок, у которого даже спина буквально говорила: «Моё дело – сторона. Сказали везти – я везу».

Помимо нас троих в повозке стояли всяческие деревянные ящики и металлические бидоны. Видимо, заодно предполагалось привезти заключённым питание.

– Я думала, что умру, – пожаловалась Татьяна. – Что ты ему такое наговорил, Саша? Я ничего не поняла, почему он нас отпустил?

– Подрастёшь – поймёшь. Впрочем, надеюсь, к тому моменту мы будем жить в разных городах. Ну что, дамы? Операция прошла успешно! Всех поздравляю.

Танька нахмурила брови и собралась уж было взяться за расспросы более основательно, но тут вознице, видимо, надоело нас слушать, и он включил магнитолу. То есть, затянул так жалобно и заунывно, а главное, громко:

Что вились-то мои русы кудри, вились – завивались,

Как заслышали мои русы кудри на себя невзгодье,

Что уж быть-то мне, доброму молодцу, во солдатах,

Что стоять-то мне, доброму молодцу, в карауле…

* * *

Экспертиза пепелища прошла, как и ожидалось, успешно. Магии там обнаружилось столько, что приборы зашкаливали, что привело всех в лютый восторг: Дарина обещала вырасти невероятно сильным магом. Она и вправду обещала, так что всё тут сошлось красиво, а главное, правильно.

Единственный, кто не радовался – это прокурор. На последнем заседании он с самого начала был зелёный и злой, казалось, вот-вот скончается от токсичности организма. Но до конца заседания продержался, не стал портить людям праздник.

Кузьму выпустили моментально. Ни о каком долге речи уже не было, более того, семью поставили в очередь на компенсацию, плюс, внезапно выплыло, что по закону Даринка имеет право на пособие.

Радуясь и умиляясь вместе со всеми, я, тем не менее, не забывал и о деле. Привёз Кузьму из зала суда домой и, уединившись с ним в гостиной, начал задавать вопросы.

– Скажи, Кузьма, ты про винный погреб свой что знаешь?

– Какой такой винный погреб, ваше благородие?

– Который под домом был, там ещё вина хранились.

– Ах, этот… Да чего там. Оно ж ить, как… Был таков.

– Подземный ход кто рыл?

– Какой такой ход, ваша светлость?

– Под землёй который. Кузьма, кончай юлить! Что вы там с этим Никифором крутили такого?

– Не губи, ваше сиятельство! – хлопнулся Кузьма на колени. – Бес! Бес попутал!

– Какой такой бес? Подробнее излагай! И встань, не валяйся. Говорить неудобно, голову опускать.

– Ваше высокоблагородие! Христом-богом! Вот-те крест, сам едва богу душу не отдал. Так рази ж оно, а⁈

– Кузьма! Либо по существу говоришь, либо я тебя обратно везу, где забрал. С новыми обстоятельствами, требующими подробнейшего рассмотрения.

– Ваше высокопреосвященство!!!

– Ну, это уж как-то совсем неправда…

Толку с Кузьмы не было. Зато всю печальную правду рассказала его жена. Ход этот в погребе был всегда, о нём даже не знали, собственно говоря. До тех пор, пока однажды ночью из винного погреба не вылезли гости. Пара весьма тёмных личностей до смерти перепугала хозяев. Взяли денег, еды и ушли, никому не причинив вреда. Полицию, разумеется, известили. Полиция ничем не помогла. Мол, забрались жулики, да сбежали, чего теперь. Даже понятно, кто такие – из острога неподалёку как раз той ночью и сбежали.

Но никаких следов взлома не было, и старший сын Кузьмы заинтересовался. Он внимательно обследовал погреб и нашёл там потайную дверь. Дальше он, как и полагается подростку, резко сменил острый ум на категорическую недальновидность и отправился исследовать ход, гадая, куда тот выведет. Догадаться «на берегу» было, конечно же, невозможно.

Ход вывел в острог. На том конце оказался Никифор. Поскольку парень не взял с собой ни девушек, ни бутылки, Никифор ему не обрадовался и запугал до полусмерти.

Несчастный пацан сначала сам таскал Никифору выпивку, потом его застал за этим делом отец. Решил поговорить с Никифором, но не поразил того красноречием. Никифор вовсе повернул дело так, что Кузьма и сын его до сих пор на свободе лишь его, Никифора, молитвами.

Так эта дурацкая катавасия и тянулась примерно год, до тех пор, пока Даринка не сожгла дом.

– Дела, – покачал я головой. – Так заключённых – это Никифор, что ли, выпустил?

– Он, некому больше, – кивала женщина. – Заплатили ему – он их и провёл.

– Бардак.

– Не губите, ваше…

– Моё-моё. И сиятельство моё, и величество, и светлость с высочеством. Всё, идите. Наслаждайтесь воссоединением семьи, а мне подумать надо.

Женщина, обливаясь слезами, ушла в столовую, к своим, а ко мне в гостиную вошла какая-то подозрительно торжественная Танька.

– Саша! Я всё решила.

– Молодец, сколько получилось?

– Чего получилось?

– А чего ты решила?

– Насчёт замужества.

– Так-так! – уселся я поудобнее. – Излагай, внимательно тебя слушаю.

Глава 40
Всадники апокалипсиса

Все счастливые люди счастливы одинаково. Каждый несчастный человек, зараза такая, наизнанку вывернется, лишь бы испортить жизнь максимальному количеству людей вокруг себя. Вроде бы по законам физики подобное должно от подобного отталкиваться, а сочетаться, напротив, должны противоположности. Плюс тянется к минусу, и всё такое. Тот же принцип и в биологии работает. Мужское начало стремится к женскому, женское – к мужскому. Но есть ещё, знаете ли, среди нас такие личности, которые норовят сломать заведённый природой порядок вещей. Не хотят они притягиваться к противоположностям. Хотят весь мир уподобить себе, чтоб противоположностей вовсе не существовало. Потому и пакостят счастливым людям изо всех своих поганых сил, чтобы все, значит, были несчастными, чтобы у всех от злобушки-матушки зубы скрежетали, а рожи – чтоб зелёными были.

Так думал я, когда всё смешалось в доме Соровских. Я по природе своей очень сильно не люблю, когда в доме что-то мешается, и у меня условный рефлекс: уходить от трудностей в библиотеку. Тут у меня возник конфликт установок, поскольку любимая библиотека находилась, собственно, в доме Соровских. Поэтому я и ушёл оттуда в другую, не столь любимую, а всё ж таки библиотеку – в академическую. Стоял там, держа книгу в руках, в глубокой задумчивости, когда подошёл ко мне помощник библиотекаря некто Дмитриев, Порфирий Петрович, и рассказал этакую пакость, окончательно осложнив настроение, и без того небезупречное.

– Вы, Александр Николаевич, знакомы с господином Жидким, полагаю?

– Не припомню таких знакомств, господин Дмитриев. Все достойные господа, которым я имел честь быть представленным, обладали и обладают весьма твёрдой консистенцией. Если же вы намекаете на то, чтобы после работы пойти в кабак, если это такой эвфемизм – «познакомиться с господином Жидким» – то, знаете ли, мне нужно подумать. Положение моё сейчас настолько тяжёлое, что я готов ваше предложение рассмотреть всерьёз.

– Это фамилия такая. Фадей Фадеевич Жидкий, судебный обвинитель.

– А. Полагаю, догадался, о ком вы. С лица зелёный такой?

– Да-да-да, такой он и есть.

– Видал издалека, имел несчастье слушать его излияния по одному ничтожному поводу. Что сказать… Видно, что человек всей душой вкладывается, да в какую-то чушь, не заслуживающую внимания. Как будто искал всю жизнь некоей цели, Миссии с большой буквы, но в какой-то момент спохватился, что годочков уже за сорок, а кем хочет стать, когда вырастет, всё ещё не понятно. Расстроился, запил горькую, а потом, придя в себя, вцепился в ту ерунду, что подвернулась, и назначил её своей миссией. И понимает же в глубине души, что червяк, что в навозе ковыряется безо всякого толку, а открыто об этом сказать не может, ибо вся жизнь разрушится. Тычут его носом в сей неприглядный факт, а он лишь крысится и кусается погаными зубами, что потом прививаться приходится. Жалкий человек, жалко его. Все мы – заключённые в тюрьме, построенной собственным разумом. Но даже будучи в заключении, вести себя можно в высшей степени достойно, совершенно не обязательно доносить на товарищей по камере, выслуживаться перед администрацией, и уж совсем нет никакой необходимости творить непотребства у параши, будучи пусть даже и в активной позиции… Впрочем, я, кажется, увлёкся, как мне это свойственно; вы о чём сказать-то хотели?

– Да вы, Александр Николаевич, так хорошо этого Жидкого описали, что даже мне всплакнуть захотелось, поскольку частично узнал себя в вашем описании. Но до дела это не относится, вы правы. А суть в том, что вчера вечером означенный господин без предупреждения ко мне в гости нагрянул.

– Примите мои искренние соболезнования.

– Благодарю, принимаю. Если вкратце, то вы ему на хвост наступили, и он понимает, что наступили именно вы. Узнал, что я на вас зубы обломал, и пришёл консультироваться.

– Вы его проконсультировали, разумеется?

– Ну, разумеется. Дал понять, чтобы стоял до конца на своём, не отступался, и тогда его ждёт такой же светлый финал, как меня. Я вот, земную жизнь пройдя до половины, оказался помощником библиотекаря со смехотворным жалованьем. Полагаю, академии ещё и дворник не повредит.

– Тут вы правы, я сегодня утром заметил – грязно на территории, и листья эти, пожухлые, в кашу растоптанные… Оно бы прилично, когда золотая сухая осень, а когда вот такое, с сыростью – лучше уж честная серость брусчатки.

– Всё, что я сказать хотел – так это предупредить. Мешаться в эти дела я не стану, но вы в виду имейте. Жидкий – въедливый, он просто так руки не умоет. Всё раскопает, что можно и нельзя, и только тогда остановится, когда помрёт. Ну, или, до центра Земли дорывшись, убедится, что нет там ничего по его части, и тогда… Ну, тогда, наверное, от расстройства всё равно помрёт.

– Спасибо вам большое, Порфирий Петрович, я буду глубоко иметь в виду эту ситуацию. А теперь, не соблаговолите ли вы проводить меня к вашему непосредственному начальству, ибо есть у меня некоторые пусть и праздные, а всё ж таки бесконечно важные для меня вопросы.

Янина Лобзиковна сидела в глубине библиотечного зала не сказать, чтобы в личном кабинете, а просто за рабочим столом, заваленным книгами. На немногих свободных местах, а также на самих книгах стояли картотечные ящики. Госпожа библиотекарь с головой ушла в работу.

– Доброго счастья, уважаемая, – привлёк я к себе внимание. – Рассудите нас, пожалуйста.

– Кого это – вас? Здравствуйте, – удивилась Янина Лобзиковна, поскольку стоял я перед нею в одиночестве.

– Во мне сейчас два голоса спорят. Их и требуется рассудить. Один голос кричит: «Иди к врачу, зрение проверь!», а другой говорит ему в ответ: «Всё у тебя хорошо со зрением, это объективная реальность нам что-то странное показывает». Ежели по существу, то набрёл я в вашем великолепном царстве-государстве на одну весьма обширную полочку, целиком заставленную книгами вот такого типа. – Я показал глянцевую обложку романа Александра Бушкова «Охота на Пиранью». – Оформление чудно́е, диковинное, печать не наша, бумага странная, не говоря уж о том, что словеса внутри вовсе загадочные. Вертолёт там какой-то, другое всякое… А уж безнравственность-то…

– Ох, вы не знаете? – удивилась Янина Лобзиковна. – Да это же очень известный случай был лет пять назад.

– Я, понимаете ли, тогда в деревне жил…

– Да охотно понимаю, рассказываю. Жил в городе господин Кружалин, купец и известный меценат, много и для нашей академии сделал, очень он ей симпатизировал. А когда преставился, наследники у него в библиотеке обнаружили множество книг и, согласно завещанию, все их передали нам. В их числе обнаружились и вот эти… Вышло так, что господин Кружалин из иных миров книги брал.

– Разве же это разрешено? Не говоря о том, чтобы возможно…

– Как вам сказать… Возможность, говорят, есть. Волшебство это сложное, и все упоминания о нём изъяты и запрещены, даже говорить о нём не желательно. Однако прямого запрета на само волшебство не существует. Комиссия, конечно, была, все книги тщательно изучили. Студенты до них допускаются – только с седьмого курсу, по направлению от преподавателя. Некоторые работы пишут по иным мирам, им нужно.

– Так-таки никакие студенты не допускаются до седьмого курса?

– Н-нет…

– Да ладно вам. Мы с ней в одном доме живём, я не наврежу.

– Ну, вы же понимаете, что дочка ректора…

– О, я понимаю вас великолепнейшим образом. Значит, все эти книги она перечитала на первом курсе?

– Не то чтобы все. Подобные той, что вы в руке держите, её не интересовали. Больше про любовь…

– Очень интересно всё это, Янина Лобзиковна. Спасибо вам огромное за разъяснения. Почитаю, с вашего позволения, иномирную литературу, до сих пор такого в руки не попадалось.

– Пожалуйста-пожалуйста, там, знаете, и диванчик имеется.

– Найду!

Я вернулся к иномирной полке, вернул «Пиранью» и взял нечто более близкое к моим интересам. Уселся на диванчик, открыл книжку, полюбовался фиолетовыми штампами на форзаце. Их было два: один – обычный, библиотечный, которыми были проштампованы все книги без исключения, а второй – посерьёзнее. Он гласил: «Данный матѣрiалъ (кнiга) произвѣдёнъ носитѣлѣмъ знанiй, моралѣй и цѣнностѣй инаго мира и не можѣтъ считаться литѣратурой. Чтѣнiя допустимо исключитѣльно въ ознакомитѣльныхъ цѣляхъ».

– Вот и ознакомимся, – сказал я, переворачивая страницу. – А то мало ли, что там такое может быть. А мы не ознакомлены. А вдруг война? Врага нужно знать в лицо.

Привычный бесхитростный образный ряд, перемешавшись со знакомыми поворотами сюжета, легко втянул меня в столь мною любимое состояние транса. Пока несчастная героиня мыкалась среди высокомерных эльфиских аристократов в поисках счастья, некоторая часть моего мозга пыталась обработать очередные перипетии моей невероятно сложной жизни и сгенерировать хотя бы приблизительный план действия на ближайшее время.

Итак, господин Жидкий хочет причинить мне зло, как в своё время пытался Дмитриев. Но если Дмитриев был мелкой, в сущности, сошкой, и щелчка пальцев Серебрякова хватило, чтобы лишить его всех возможностей под меня копать, то Жидкий – это, на минуточку, прокурор. Тут, боюсь, принцип «я – аристократ, а ты кто такой?» не сработает. И аристократы в рудниках кирками машут, не брезгуют.

С другой стороны – ну а что он такого может на меня нарыть? Или на кого-то другого. Максимум – расколет бывших жителей деревни, что не было там никогда никакого Александра Николаевича. Был, мол, один, но умер во младенчестве, да и Николаевич из него весьма сомнительный. Но это всё – слова, да и только. Я всегда смогу сказать, что это у них в головах от источника помутилось. Да и вряд ли, откровенно говоря, деревенские будут меня сдавать. То, что спас их от смерти от голода и истощения именно я – сомнений не вызывает. Деревенька была вялая, земля плохая, концы с концами там с трудом сводили. Теперь же получат нормальное жильё, работу, деньги какие-никакие. В общем, вряд ли там сейчас хоть кто-то жалуется на судьбу и держит на меня зуб.

Никаких доказательств призыва меня из иного мира найти не получится. Всё, что при мне тогда было, давно сожжено и уничтожено, молнию от джинсов Диль надёжно спрятала. Даже если у Соровских найдут-таки иномирную литературу – ну, не смертельно. Во-первых, ко мне это привязать сложно, скажем, на помойке нашли и забрали из жалости. А во-вторых, ну, проштампуют. Ну, на худой конец, изымут. Пальцем погрозят. Вряд ли Жидкого это удовлетворит.

Магия Ананке? Нет у меня никаких книг по ней. Всё теперь в памяти Диль, куда доступа ни у кого нет и быть не может. Свидетельствовать против меня фамильярка тоже не станет. А кроме нас двоих об этом никто не знает и знать не может.

По всему выходит, что бояться мне нечего. Но Дмитриев прав: расслабляться не надо. Надо просто сохранять внутреннюю готовность. Так что просто подождём, пока Жидкий сделает ход. И тогда уже на него ответим сообразно.

Я кивнул своим мыслям и перевернул страницу. Дальше… Дальше у нас детский лепет заканчивается и начинается самое страшное. Свадебная решимость Татьяны. Сказать, что она сделала мне предложение, было, конечно, нельзя. Она дала мне понять – совершенно недвусмысленно – что предложение должен сделать я, а она со своей стороны его охотно примет.

Видит бог, я пытался быть честным и взрослым. Я объяснил Таньке, что с её стороны это – просто нежелание выходить из зоны комфорта, что это нечто сродни комплексу Электры, что однажды она неизбежно повзрослеет психологически и об этом решении пожалеет. Из всего этого Танька услышала только то, что свадьбе быть. Ну, раз уж ей придётся жалеть о решении – значит, я по умолчанию согласен это её решение поддержать, иначе жалеть-то будет не о чем.

Она запрыгала от радости, поцеловала меня самым откровенным образом и ускакала из гостиной делиться радостью с домашними.

Домашних было, прямо скажем, не очень много. Дармидонт испытывал эмоции только когда читал о слонах. Даринка пришла в восторг и стала сочинять, какое платье себе пошьёт и как будет подружкой невесты. Фёдор Игнатьевич схватился за голову и возопил.

Я всё это время стоял неподвижно посреди гостиной, слишком ошарашенный, чтобы даже связно мыслить. И только когда услышал вопль Фёдора Игнатьевича, немного пришёл в себя и сказал: «Стоп. Что?»

Но некому было ответить на мой философский вопрос, увы. Так он и канул в небытие. И вот я здесь, в библиотеке. Как всегда. Хорошо тут. Уютно. Не хочу я ничего решать, я хочу сидеть на диванчике и читать книжку. Вот если бы ещё кто-нибудь принёс чаю, да с печеньками… Лучше, конечно, с пряниками от серебряковской кухарки.

А дело, между прочим, поворачивается так, что я, быть может, вовсе уже никогда этих пряников не отведаю. Хорошо ещё, если тем Вадим Игоревич и ограничится, это уже страшные меры с его стороны. Но он ведь не ограничится. Он дуэль затеет. А дуэль – штука печальная.

– Вот вы где, Александр Николаевич!

Я с тоской поднял взгляд от страницы. Кто тут осмелился нарушить мой покой? А, ну да, ну да. Вот они, три всадника апокалипсиса. Анна Савельевна, Леонид и Боря, студентик мой, отдувающийся за весь мужеский пол на курсе по магии мельчайших частиц.

– Нигде-то от вас не скроешься, – вздохнул я. – Чем обязан?

Как выяснилось, обязан я был ровным счётом ничем. К Леониду пришли из лечебницы, задарили бутылку ароматного янтарного бальзама и сказали, что есть некоторые сложные случаи, в которых можно было бы поучаствовать нашей славной команде. Бурлящий энергией Леонид отыскал Кунгурцеву. Та тоже была не прочь отвлечься от академической рутины и сделать доброе дело. Вдвоём они пошли искать меня, по дороге случайно столкнувшись с Борей.

Боря же вовсе пришёл ко мне с чем-то странным, непонятным, бог знает, почему ко мне и именно сейчас, но, тем не менее. Учился он на спиритуалистическом факультете и собирался с однокурсниками устроить сеанс связи с потусторонним миром. Меня приглашали в качестве почётного гостя.

– Заманчиво, – сказал я, выслушав все стороны. – Имею, значит, возможность влиять на сюжет… Если хотите лечить людей – идите налево, если хотите вызывать духов – идите направо. А если не хотите ни налево, ни направо, то идите прямо и решайте свои семейные вопросы…

– А какие у вас семейные вопросы, простите за бестактность? – удивилась Анна Савельевна.

– Я вам на этот вопрос позже отвечу, сегодня ночью, например.

Леонид с Борей хором сказали: «Ого!», а Анна Савельевна покраснела и поторопилась перевести тему:

– Вы не слышали наши последние горячие новости?

– Боюсь, что нет, мне тут новостей и так хватает…

– Это касается Семёна Дмитриевича.

– Только не говорите, что рецидив!

– Нет-нет, он полностью исцелился, всё великолепно. Однако сей до недавних пор предсказуемый и скучный человек сотворил нечто вовсе уж невероятное. Они с Ариной Нафанаиловной тайно поженились и уехали в свадебное путешествие. Ни отпусков не оформили, ничего. Просто бросили всё – и уехали. Сегодня выяснилось. Фёдор Игнатьевич в ужасе, студенты, разумеется, в восторге.

Вот это поворот… Вот это, видимо, и есть те самые последствия, о которых предупреждала Диль. Ну что ж, не так всё страшно. Если ограничится такими проблемами – можно выдохнуть и перекреститься.

– Заменить их толком некем, и вакансия заместителя ректора до сих пор открыта. А сам Фёдор Игнатьевич вынужден был срочно заменить Арину Нафанаиловну непосредственно собой. Что само по себе событие, он уже год не преподавал.

Тут к трём всадникам добавился четвёртый – Порфирий Петрович. Он, проходя мимо со стопкой книг, остановился, посмотрел на меня задумчиво и сказал:

– Знаете, а насчёт кабака после работы – хорошая идея. Только вы платите, само собой.