Текст книги "Французский полтергейст (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Слушай, Диль… Такой вопрос: а можно как-нибудь, чтобы не помирать?

– Можно, – разрешила Диль. – Только это надо тщательно каждое колдовство готовить и измерять. Прибор для измерений можно у тех магов украсть, которые сейчас на твоём источнике сидят.

– Ну чего сразу «украсть»? Купить нельзя?

– Мне такое в голову не приходило… Должно быть, можно. Только недёшево стоить будет. Однако прибор нужный. Когда книга писалась, таких ещё не придумали, так что там другие способы описаны, не такие точные, основанные на сопоставлении с имеющимися примерами, с поправкой на индивидуальные обстоятельства.

– Ну, например, «хочу, чтобы мне на руку упал кленовый лист» явно заберёт меньше Мережковских, чем «хочу ходить по воде, как по суше»?

– Не уверена… Если, например, зимой, то совсем наоборот.

– Хм. Не поспоришь… Магия, похоже, сильная, однако чрезвычайно опасная.

– Не просто так её запретили.

– Но мы всё равно будем пробовать. Интересно же.

– Как скажешь, хозяин. Я узнаю цены на измерительные приборы.

– Ну и насчёт бумаги – тоже поузнавай.

– Да!

– И если вдруг чего…

– Я тебя не знаю.

– Умница. Приступай к выполнению.

Диль исчезла исключительно вовремя. Дверь сарая распахнулась внезапно и резко, явив моему взору Татьяну Фёдоровну в запахнутом пальто.

– Саша, ты что тут делаешь⁈

– Как что? Предаюсь… Эм… печальным размышлениям.

– Каким? – захлопала Танька глазами. – Почему печальным?

– Ну, ты мне подарок вручила, а я тебя не отблагодарил, даже напротив, расстроил своими словами неуместными. Вот, не знаю теперь, как бы подойти к тебе, извиниться, вину свою тяжкую загладить.

– Да брось ты ерунду нести! А то я тебя первый день знаю. И вообще, кто слушает, что говорят мужчины? Женское сердце и так всё знает. А говорят мужчины извечно одни лишь только глупости…

– … «будь они хоть простые люди, хоть могущественные драконы».

– Вот именно!

– «Возлюбленная дракона и парад невест»?

– Эпилог, второй абзац!

– Не третий?

– Нет, Саша, второй.

– Первым абзацем короткая реплика, это тоже считается.

– Фр на тебя! Да! Я же почему тебя разыскала? Там со Старцевым беда приключилась, папа рассказывает. Идём скорее, тебя это немножко касается.

Глава 32
Приключения господина Старцева

Когда работаешь одновременно над несколькими проектами, некоторые из них имеют свойство выходить из-под контроля. Особенно часто это происходит, когда ты не работаешь над несколькими проектами, вместо того, чтобы работать.

Я никогда не был мультизадачным. Увлекаясь каким-то одним делом, совершенно выпускаю из поля зрения все остальные. И тут нельзя погрешить на занятость и нехватку времени. Будем откровенны: занимаюсь я в первую очередь тем, что точно знаю, как решить, плюс, мне это самому интересно. Ну или тем, что падает под копыта везущей меня лошади – будь то метафора или буквальное происшествие.

Семён Дмитриевич Старцев, декан факультета стихийной магии, в юности пострадавший в дуэли с ментальным магом, не падал под копыта, не был мне особо интересен в силу того, что был мужчиной, да и как ему помочь, я представлял весьма приблизительно. Старцев ждал, в его понимании, долго. Всё это время он постигал информацию, идущую к нему из газет, из разговоров коллег, носящуюся в воздухе. Как-то эту информацию обрабатывал и делал загадочные выводы. Которые однажды, на фоне моего тотального бездействия, подтолкнули его к действиям.

Действия эти можно было бы назвать странными и нелогичными. Так они, во всяком случае, выглядели для людей, слабо посвящённых во все тонкости и перипетии последних месяцев. Таковыми они выглядели и для секретарши Фёдора Игнатьевича, которая ни в чём не была виновата, никого не трогала, верой и правдой выполняла все возложенные на неё обязательства, когда перед нею внезапно, без объявления войны, образовался обнажённый до пояса и дальше Семён Дмитриевич Старцев.

Дама была очень хорошо воспитана, поэтому она не стала кричать и падать в обморок. Она лишь долгим мучительным взглядом посмотрела на заслуженного преподавателя, который отвечал ей взглядом малоосмысленным и отсутствующим. И спросила: «О вас доложить?»

Старцев ответил ей исчерпывающим образом: рухнул на пол носом вниз и замер безжизненно.

Разумеется, Фёдору Игнатьевичу немедленно доложили. Он выскочил из кабинета, воочию убедился, что проблема наличествует и нисколько не преувеличена воображением секретарши. Даму он послал ловить извозчика для скорейшей транспортировки несчастного в больницу, а по пути ей было велено поймать кого-нибудь из преподавателей и послать в кабинет ректора для помощи.

Фёдор Игнатьевич пусть на бессознательном уровне, но всё же обратился к бытовому пониманию теории вероятностей и математической статистики. Рассудил, что женщин-преподавателей в академии раз-два и обчёлся, а следовательно, придёт мужчина.

Но секретарше посчастливилось практически сразу нарваться на Арину Нафанаиловну. Не сообщив ей никаких подробностей, секретарша передала распоряжение Фёдора Игнатьевича срочно явиться. Арина Нафанаиловна поспешила выслужиться.

Когда она ворвалась в приёмную, не имеющий большого опыта в работе с пациентами, находящимися без сознания, Фёдор Игнатьевич перевернул Старцева лицем кверху. Я готов был поставить свою шляпу (да, у меня есть шляпа, которую я надеваю, выходя на улицу, как и всякий приличный человек), что Арина Нафанаиловна впервые в жизни увидела столь бестактно обнажённого мужчину, к тому же – своего непосредственного начальника. Зрелище сие оказалось выше её скромных сил. Она ахнула, закатила глаза и обрушилась, долбанувшись затылком о порог.

Фёдор Игнатьевич почувствовал, что у него начинается приступ. Сердце, и без того непрестанно болевшее за меня, Таньку и наше общее дело, нехорошо кольнуло. И обессилевший ректор всея академии тяжело опустился на пол рядом со Старцевым, держась за левую сторону груди, бледный и беспомощный что-либо сделать. Если бы мы с Даринкой ушли буквально на час позже, я бы всё это застал и оказал посильную помощь, однако случилось так, как случилось, и Фёдор Игнатьевич встретил беду один.

По счастливому стечению обстоятельств в этот самый момент мимо кабинета ректора проходил лаборант кафедры целительной магии. Парень, закончивший обучение год назад и не имеющий выдающихся талантов, рассчитывал хотя бы на академическую карьеру, а потому, обнаружив неладное, скорее возрадовался, чем ужаснулся трём телам, лишь одно из которых подавало слабые признаки жизни и находилось в сидячем положении. Поскольку этим телом был целый ректор академии, именно к нему лаборант и бросился первым делом, грациозно перескочив Арину Нафанаиловну.

Парень присел рядом с Фёдором Игнатьевичем, не стал задавать глупых вопросов и сразу положил ладонь ему на грудь. Что-то там своё, колдовское исполнил, и сердце резко отпустило. Забилось по-молодецки.

«Эге, господин Соровский, – со значением сказал лаборант. – Да вам отдыхать надобно».

Но Фёдор Игнатьевич, стремитьельно пришедший в себя, не возжелал отдыхать. Напротив, он захотел немедленной очень активной деятельности. Вцепившись в мага-лекаря клещом, он повелел ему «сделать что-нибудь». Парень, со своей стороны, был рад стараться.

Возле Старцева он надолго не задержался, только приподнял ему ноги и положил их на стул, освобождённый секретаршей.

С Ариной Нафанаиловной дела оказались хуже. Она разбила затылок и, вероятно, заполучила сотрясение мозга как минимум. Работать с конкретными физическими повреждениями могли целительные маги даже самых низких рангов. Но чтобы излечить без рентгена мозг – на это требовались специалисты высшей категории. Таких и в академии не было, и уж тем более несчастный лаборант подобного не умел. Зато он смог кабанчиком метнуться по этажу и собрать более-менее крепких мужчин, способных таскать тяжести.

Опуская дальнейшие пертурбации, перехожу непосредственно к сути. Арину Нафанаиловну и Семёна Дмитриевича в бессознательном состоянии доставили в находящуюся неподалёку больничку. Там Старцев вскорости пришёл в себя. И Фёдор Игнатьевич, навестивший его после службы, спросил: «Что сие такое было, дорогой мой друг?»

На что Старцев ответил обстоятельно и небыстро. Желая исцелиться от своего загадочного и трудноописуемого недуга, он отправился к недавно открытому источнику магии. Расчёт был космически прост: источник как-то влияет на менталку; проблема с менталкой; может, клин клином выбьет.

Как заторможенный преподаватель ростом под два метра умудрился незамеченным пройти мимо государственных магов, оцепивших источник – об этом история умалчивала. Зачем он разделся, также осталось загадкой. Вредное фоновое воздействие источника к тому моменту вроде как блокировали, так что акт нудизма был целиком и полностью на совести Семёна Дмитриевича. Видимо, слухи о голых людях также достигли его ушей, и он посчитал, что это – необходимая часть ритуала.

Что до меня, то я больше всего озадачился местом телепортации Старцева, который прыгнул в источник. Если Серебряков поминал меня, и ко мне его магия притянула, то, видимо, подобное сработало и здесь. Но Старцев не объяснил, какие именно горькие или не очень слова кричал он про Фёдора Игнатьевича или его секретаршу, и так произошедшее и осталось загадкой. Семён Дмитриевич был вообще предметом тёмным и обследованию подлежал лишь весьма условно и с большим трудом.

– То есть, земляной магии у нас завтра не будет, – сделала выводы Танька. – Ко второй вставать.

Фёдор Игнатьевич посмотрел на неё испепеляюще.

– Это всё, что ты можешь сказать? Двое человек в больнице!

– Жалко их, – согласилась Танька. – Но вставать всё одно ко второй.

Фёдор Игнатьевич запыхтел, но сокрушительных контрдоводов найти не смог. Тут в гостиную вошёл Дармидонт и спросил, подавать ли ужин. Разумеется, подавать, что за вопрос. Война войной, а обед по расписанию. И ужин, и завтрак, и всё, что между ними – строго по расписанию. Точка. От сытого человека пользы куда как больше, чем от голодного.

За ужином Танька продемонстрировала, что, вопреки опасениям отца, вовсе не представляет собой эгоистичную натуру, не способную к эмпатии. Арину Нафанаиловну она не любила, но её никто не любил, так что это не в счёт. А вот к Старцеву Татьяна относилась куда более лояльно.

– Саша, ты же сумеешь ему помочь?

– Кто-то меня, помнится, отговаривал…

– Это я до того, как он такое сделал. Разве же я знала, что он так сильно мучается! Я-то его другим и не видела никогда. Привыкла к нему, такому. Этакий чудак странный и говорит всё как будто невпопад. А внутри у него, оказывается, заперта совершенно иного толка душа, которая вопиет о спасении. Спаси его, Саша!

– О чём, собственно говоря, идёт речь? – нахмурился Фёдор Игнатьевич. – Каким образом Александр Николаевич может помочь Семёну Дмитриевичу? Он, прошу об этом помнить непрестанно, стихийный маг!

– Он едва ли не единственный в Российской Империи специалист по магии мельчайших частиц! – парировала Танька. – А эта дисциплина может применяться практически в любой сфере.

– Тебе-то об этом откуда знать⁈

– Из занятий по магии мельчайших частиц, которые я посещаю, папа! У нас очень хороший преподаватель. Можно сказать, единственный в Российской Империи специалист.

– Да что же это за безумие! И ведь я сам, сам положил ему начало! Своим попустительством, своим недальновидением… Поистине: коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Кстати о птичках, – вспомнил я. – Вы насчёт гимназических требований не узнавали?

– Да когда бы я, по-вашему, это успел⁈ Вы изволите надо мною смеяться? Я сегодня едва богу душу не отдал, мой старый друг попал в больницу, преподавательница едва не скончалась на пороге моего кабинета…

– А она-то как, кстати говоря?

– Неплохо, пришла в себя. Сотрясение мозга, испытывает недомогание, но через пару дней, полагаю, выпишется.

– Это хорошо, нам трагедии не нужны. А что до гимназий…

– Да и к чему это всё вовсе⁈ – вспылил окончательно Фёдор Игнатьевич. – Вы о таком, возможно, не задумывались, но учёба в гимназии стоит денег! Денег, которых у этой семьи нет и быть не может.

Даринка всхлипнула, выскочила из-за стола и убежала.

– А даже если она каким-то образом закончит гимназию. Представляете вы, сколько стоит семестр обучения в академии⁈ Я держусь за место ректора лишь потому, что это позволяет мне обучать там Татьяну на бесплатных основаниях! Я иду на обман, на подлог, я каждый божий день рискую должностью, головой, репутацией, а вы создаёте ненужные надежды ребёнку!

Побледневшая Таня отложила приборы, промокнула салфеткой губы и последовала за Дариной.

Мы с Фёдором Игнатьевичем остались наедине, и он начал потихоньку сдуваться, как воздушный шарик.

– И это ещё хорошо, если её отца не посадят, – буркнул он напоследок.

– Чьего? – уточнил я.

– Ха-ха-ха, Александр Николаевич! Очень, неописуемо смешно!

– Ну, наконец-то вы начали ценить моё чувство юмора, Фёдор Игнатьевич. Рад, весьма рад! Это важный шаг в наших с вами отношениях. Выпьем!

Я поднял стакан с водой. Фёдор Игнатьевич молча встал и удалился, оставив меня одного.

– Дармидонт! – позвал я.

– Чего изволите-с?

– Садись, питайся.

– Право, можно ли…

– Можно, всё одно никто не вернётся. Один пёс потом в кухне всё это съедите, так уж лучше по-человечески.

– В таком случае-с… С вашего позволения-с…

Дармидонт сел на место Фёдора Игнатьевича и составил мне весьма достойную компанию. Ел и молчал, не излучая ровным счётом никаких эмоций, чем обеспецивал великолепный фон для пищеварения и размышлений о делах насущных.

* * *

– Итак, господа, все в сборе, – сказал я, закрыв дверь кабинета на задвижку. – Ни за что не угадаете, для чего я попросил вас прийти ко мне сегодня.

Они даже не пытались угадать, но смотрели с любопытством. «Они» – это Вадим Игоревич Серебряков и тот самый лаборант, что способствовал госпитализации Старцева и Арины Нафанаиловны. Лаборант представился запросто – Леонидом – и вообще казался парнем дельным.

– Предметом нашего консилиума послужит Семён Дмитриевич Старцев. Некоторое время назад он обратился ко мне с просьбой способствовать его выздоровлению. На случай, если вы не знаете, актуальное состояние господина Старцева не является нормой в узком смысле этого слова, по крайней мере, сам он это состояние как норму не расценивает и мечтает исцелиться.

– Об этом все знают, – заметил Леонид. – Он к нашим уж сколько раз обращался. Раз в год, говорят, стабильно приходит, просит голову полечить. Но все только руками разводят.

– Именно поэтому здесь присутствую я, как специалист по магии мельчайших частиц, а также – сильнейший ментальный маг. Быть может, на стыке дисциплин мы с вами сумеем разработать решение.

– Я бы хотел задать вопрос, – поднял руку Серебряков. – Господин Старцев – это кто?

– Это декан факультета стихийной магии, – объяснил я. – Молчалив, обладает странной повадкой…

– А. Кажется, понимаю. Высокий такой мужчина, я видел его на дне рождения Татьяны, но представлен не был.

– Всё верно, это он. В юности пострадал в дуэли с ментальным магом… Ах, господа, простите мне мою невнимательность. Чаю не желаете?

Господа пожелали, и я разлил по чашкам то, что исправно генерировал подарок Анны Савельевны. Насыпал в вазочку печенья. Серебряков взял одно, откусил и вздохнул, видимо, вспомнив знаменитые пряники своей кухарки. А может, вздох его относился более к делу, потому что он тут же сказал:

– Скверно, что тут ещё… Полагаю, ему повезло, что он выжил. Дуэль с ментальным магом – чистейшее безумие. На что он вообще рассчитывал?

– Это нам, к сожалению, неведомо. И к делу…

– Да как же – неведомо? – перебил Леонид. – Вы уж простите, что вторгаюсь и обрываю, так сказать, вашу линию, я это не из каких-то побуждений, просто имею что сказать, пока на неверных предпосылках мы не сделали выводов, и, коль скоро это – консилиум…

– Да говорите уже, не стоит так распинаться. Мы здесь по-простому.

– Так вот: все обстоятельства доподлинно известны. Семён Дмитриевич, будучи доцентом кафедры, вызвал на дуэль декана факультета ментальной магии, а причиной тому послужила честь дамы. Тут говорят разное. Кто считает, что господин Старцев был чрезвычайно, с одной стороны, мнителен, а с другой – нерешителен. Другие утверждают, будто основания и в самом деле были. Одним словом, Старцев, вызывая Гнедкова, имел в виду совершенно точно госпожу Помпееву, которая в те годы была при кафедре земляной магии аспираткой, подобно мне сейчас.

– Погодите! – тряхнул я головой. – Помпеева? Вы имеете в виду Арину Нафанаиловну?

– Её самую, – подтвердил Леонид. – Семён Дмитриевич был в неё влюблён, а господин Гнедков вроде бы как-то нехорошо в эту ситуацию вмешался… В итоге господина Гнедкова из академии удалили, вроде бы отправили в ссылку, в общем, из нашего поля зрения он исчезает. А господина Старцева посчитали и так уже достаточно наказанным. Поскольку в академическом плане он остался безупречен, на его странности закрыли глаза. Вот, примерно так всё и было, я закончил, ещё раз прошу прощения за вмешательство.

– Дела, – только и сказал я. – Страсти-то какие под носом кипят…

– Александр Николаевич прав, – сказал Серебряков. – К существу дела сие относится весьма посредственно, хотя история, вне всяких сомнений, интересная и вызывает сочувствие. Что ж, коль скоро маги-целители разводят руками, полагаю, уместно высказаться мне. Повреждения, наносимые ментальным магом, считаются непоправимыми, поскольку, воздействуя на ментальное тело человека, вызывают изменения в мозгу. Поправить ментальное тело, конечно, можно попытаться. Но на такое использование магии нужно получить специальное разрешение, чтобы не разделить судьбу господина Гнедкова. Если, положим, получить, то всё одно – бессмысленно. Повредить мозг легко, а исправить… Поэтому маги-целители и разводят руками.

– Если у нас появится такая возможность?

– В таком случае я бы рекомендовал единомоментно исправить физическое состояние мозга и ментальное тело. Тогда крайне высоки шансы на то, что получится вернуть душевное состояние господина Старцева к тому, что он считает нормой. Но как же мы сумеем, господин Соровский, воздействовать на мозг?

– А для этого, – хитро улыбнулся я, – нам и дана магия мельчайших частиц. Врать не стану, предприятие – чистейшей воды авантюра, риск огромный, гарантий никаких. Но в случае победы мы с вами не только станем героями, поправшими саму судьбу, но и спасём человека.

Леонид хмыкнул и почесал голову. Но для Серебрякова, похоже, всё решило слово «авантюра». Он расправил плечи, стряхнул крошки печенья с усов и спросил:

– Так чего же мы ждём?

Глава 33
Мозги и интриги

– Ну что, все готовы? Господин Старцев?

После долгой паузы, в течение которой все неоднократно подумали, что Семён Дмитриевич попросту уснул, послышалось:

– Вразумительно.

Посчитав, что это скорее «да», чем «нет», я кивнул.

– Леонид?

– Весь внимание.

– Господин Серебряков?

– От меня пока практически ничего не требуется, насколько я могу понять. Вполне готов.

– Я тоже всегда готов ничего не делать. Анна Савельевна?

Мы все присутствовали в палате господина Старцева. Пока планировали не операцию, а пристрелочную вылазку. Разведку без боя. Отработать кое-какие техники и вообще посмотреть, как это всё будет выглядеть.

Анна Савельевна Кунгурцева присоединилась к нашей команде мечты в последнюю очередь, когда мы, исчеркав прорву бумаги схемами и планами, пришли к выводу, что нам не обойтись без визуализации.

«Возлюбленная моя Анна Савельевна, – тем же вечером произнёс я, – не смутит ли вас некая весьма откровенная и неожиданная просьба?»

«Даже не знаю, Александр Николаевич, – задумалась Кунгурцева и, встав, накинула халат на голое тело. – Я от природы обладаю весьма скромным нравом, и если вы вдруг попросите чего-то такого, что потребует от меня выхода за рамки понимаемого мною как приличного и допустимого… Впрочем, я готова понять, вы ещё очень молоды и, должно быть, открыты к экспериментам…»

«Ну что вы, Анна Савельевна! В этом плане я – совершеннейший традиционалист. Поистине, тот, кто ищет разнообразия в физических ощущениях, достоин сочувствия, как человек, бедный духом. Когда мы вместе, наши души сливаются воедино, а наши тела следуют движениям душ. Можно ли думать о том, чтобы столь полноценный и глубоко удовлетворительный акт любви променять на грубое самоудовлетворение с использованием тел друг друга?»

«Вы это прекрасно сказали, Александр Николаевич. Ваша откровенность столь ошеломительна и так сильно располагает к себе… Но что же вы хотели у меня попросить?»

«Видите ли, мы с двумя моими друзьями очень бы хотели склонить вас к участию в одном, скажем так, мероприятии. Существует ещё четвёртый, но он будет просто лежать безучастно, в то время как все остальные – включая вас – активно взаимодействовать с его бренным телом».

«Не знаю, что и сказать вам, предложение и вправду неожиданное. Я полагаю, речь идёт о господине Старцеве?»

«Помилосердствуйте, Анна Савельевна! Каким таким невероятным образом вы сумели догадаться?»

«Леонид – слабое звено в вашей команде, он чрезвычайно болтлив, и слухи уже поползли по академии».

«Так вы согласны помочь коллеге?»

«Вам я готова помочь всегда. Можете на меня рассчитывать».

И вот, мы здесь. Вадим Игоревич выбил у своих разрешение использовать магию в пределах означенной палаты. Поэтому со мной незримо присутствовала Диль, страхуя голову. Несмотря на то, что мы с Серебряковым, насколько я могу судить, находились в куда более доверительных отношениях, чем Серебряков с Танькой, расслабляться я не считал нужным. Чем меньше обо мне знает мой новый друг, тем лучше для нашей дружбы.

– Ну что ж, приступаем!

Я встал в изголовье койки и положил руки на виски Старцева. Тот закрыл глаза. Мгновение спустя опустил веки и я. Сосредоточился.

Целую неделю я потратил на то, чтобы натренировать в себе базовые навыки работы с мельчайшими частицами. Стихийные упражнения временно отодвинул на второй план, по магии Ананке Диль пока обновлений не принесла. Вот я и перераспределил приоритеты. Дело было не только в Старцеве. Я, в конце-то концов, преподаватель магии мельчайших частиц, а сам только в теории разбираюсь. Нехорошо-с.

Базовый навык – ощущать мельчайшие частицы. Подозреваю, что своим ходом я к этому шёл бы не один год. Но у меня таки была Диль. Которая не только помогала и направляла, но и самим фактом своего существования усиливала мои природные таланты в несколько раз. Коль скоро танькин фамильяр первого ранга успешно превратил её в академического читера, Диль, четвёртого ранга, сделала для меня ещё больше.

Итак, я сосредоточился на мозге Семёна Дмитриевича. Это далось мне на удивление легко. Через стену сарая почувствовать молекулы лежащих внутри дров было гораздо труднее.

Ощущение, надо сказать, невероятное. Включается нечто вроде шестого чувства. Это не зрение, не тактильные ощущения – что-то иное. В голове у меня складывался образ головного мозга Семёна Дмитриевича. Сложнейший орган, не до конца изученный даже в моём родном мире, где исследованиями занимаются серьёзные учёные с серьёзным оборудованием. Оторопь берёт… Но, как говорится, шестое чувство боится – руки делают.

– Готов, – доложил я, когда объёмная не-картинка в воображении сложилась полностью.

– Приступаю, – сказал Вадим Игоревич.

Началась самая рискованная часть работы. Для меня рискованная, естественно.

Диль «приоткрыла ментальную форточку», позволив Серебрякову взять у меня из головы строго то, что я готов был ему отдать. А именно – закодированный в непонятный формат образ мозга Семёна Дмитриевича.

Пакетная передача данных прошла без сучка без задоринки, и Диль быстро захлопнула форточку. Удивительные ощущения.

Я открыл глаза, отошёл от Старцева. Серебряков повернулся к Кунгурцевой.

– Прошу вас, Анна Савельевна.

Обработав и распаковав мысленный архив, Серебряков передал его моей возлюбленной. Та немного покачнулась от неожиданных ощущений – нечасто в голову ей проникали ментальные маги – но быстро взяла себя в руки.

– Что ж, господа, вот, извольте.

Над койкой появилось объёмное изображение мозга в натуральную величину. Все одновременно выдохнули, имея в виду восхищение, удовлетворение от показавшего первые результаты трудного проекта и простое человеческое «ого-го!»

– Это у меня в голове? – слабым голосом спросил Старцев.

– Именно, Семён Дмитриевич, именно. Анна Савельевна, не могли бы вы увеличить сию проекцию?

– С лёгкостью.

Мозг вырос. Он сделался размером с самого Старцева, сохранив пропорции, при этом совершенно не потерял в чёткости.

– Леонид? – посмотрел я на лаборанта.

Тот ошарашенно тряхнул головой. Гигантский мозг шокировал его почему-то сильнее всех, но оторопь уже миновала.

– Эм… Итак, да. Хм… Да, пожалуй, – сказал он и двинулся было вокруг койки.

– Не утруждайтесь! – остановила его Кунгурцева взмахом руки. Скажите, когда остановиться.

Мозг медленно начал вращаться вокруг своей оси по часовой стрелке. Леонид внимательно изучал его взглядом. Я тоже. И Диль, поглотившая все учебники по нейрохирургии, незримо составляла нам компанию.

– Ну… – Леонид откашлялся. – Я не вижу здесь сколько-нибудь заметных повреждений.

Повреждений и я не видел. Анна Савельевна «пощёлкала» различные варианты. Показала нам мозг в продольном и поперечном разрезах. Леонид беспомощно пожал плечами. Я подумал, что, как ни странно, именно целитель может оказаться совершенно лишним звеном в команде, но пока воздержался от высказываний и действий.

– Ну что ж, – сказал Серебряков, видимо, почувствовав всеобщую опустошённость, – мы несколько продвинулись. По крайней мере, увидели фронт работ. Предлагаю на сегодня завершить это дело и ещё подумать.

– Поддерживаю, – кивнул я. – Анна Савельевна, убирайте мозг. Мне кажется, он давит на психику Семёну Дмитриевичу.

– Да, прошу вас, – подтвердил Старцев, и голограмма исчезла.

Попрощавшись с пациентом, мы вышли из палаты, а потом и из больницы. Остановились на крылечке.

– Если бы удалось осознать неисправность, – вздохнул Леонид. – Я могу попросить о содействии более опытных целителей, но, боюсь, что пока в этом нет ни малейшего смысла. Будь беда, к примеру, в сердце или в печени – было бы проще.

– Будь беда в сердце или печени, и участия Александра Николаевича бы, наверное, не потребовалось, – вздохнула Анна Савельевна.

Что-то тут случилось в голове у Вадима Игоревича. Он посмотрел на Кунгурцеву долгим рассеянным взглядом и спросил:

– А вы, Анна Савельевна, прошу прощения, сегодня вечером ничем важным не заняты? – И тут же, поймав удивлённый взгляд собеседницы, поспешил конкретизироваться: – Просто моя матушка устраивает традиционный бал, будет красиво и небезынтересно. Александр Николаевич приглашён, и я подумал… Подумал, что все присутствующие могли бы…

Здесь он как-то несвойственно ему засмущался и скомкал финал.

Бал, да… Тот самый бал. С самого утра Танька рвала и метала. Или, точнее сказать, рвала себе душу и металась по библиотеке, изливая на нас с Даринкой свои мысли и сомнения.

– О Господи, я не перенесу, а что если он решит сделать мне предложение⁈ Ведь это же подходящее время и место, всё будет так красиво и торжественно.

– Тогда, Танюха, ты будешь с предложением, – сказал я, листая справочник по этикету.

– Саша, что мне ему ответить⁈

– А ты его любишь? – спросила Даринка.

– Что⁈ Ох… Я даже не знаю…

– Значит, не любишь. Когда любишь – точно знаешь.

– Вот! – поднял я палец. – Послушай более опытного в сердечных делах человека.

– Да! – важно кивнула Даринка.

Танька прекратила метаться и задумчиво посмотрела на девчонку, вероятно, прикидывая все за и против. Но вскоре тряхнула головой и вновь затеяла носиться туда-сюда.

– Ах, это всё так несерьёзно! Вот он после танца предложит мне бокал… И сделает предложение! Какой кошмар, я упаду в обморок.

– Тоже вполне себе выход. И Серебрякову не привыкать.

– Саша, ты всё шутишь и шутишь, а у меня решается судьба!

– Танюха, ты либо хочешь замуж, либо ты замуж не хочешь. Ты сейчас просишь, чтобы ни в чём не повинные преподаватель и ребёнок приняли за тебя решение. Мы-то примем, мы с Даринкой отважные мореплаватели. Да только жить-то с этим решением – тебе.

Танька слушала вполуха, а когда я договорил, выдала следующую ужасающую мысль:

– А что если он не сделает предложения?

– Значит, он тебя не любит, – объяснила Даринка.

– И будешь ты без предложения, – добавил я.

– Мне уже девятнадцать лет! Я так скоро состарюсь в одиночестве.

– Танька! – не выдержал я и закрыл книгу. – Ты замуж хочешь? Отвечай математически: да или нет.

Книгу я закрыл слишком агрессивно, она слетела у меня с колен и упала. Я опустился на одно колено, чтобы её подобрать. Танька застыла напротив меня в глубокой задумчивости.

На беду аккурат в этот момент в библиотеку внедрился Фёдор Игнатьевич. Из всего разговора он расслышал только мои последние фразы и, увидев коленопреклонённого меня, смертельно побледнел.

– Вы… Вы что? – пролепетал он и начал падать.

После чего у нас всех резко изменилась таблица приоритетов.

К счастью, приступ Фёдора Игнатьевича быстро миновал. Мы усадили его в кресло, дали понюхать нашатырь, сунули под язык какой-то валидол и открыли окно. Прохладный осенний воздух быстро привёл господина Соровского в чувства. А когда мы объяснили, что вступать в брак не собираемся, по крайней мере, не друг с другом, ну или, по крайней мере, не прямо сейчас, лицо его даже порозовело.

– Вы заместителя назначили? – спросил я.

– Нет-с… Полагал, что это будет господин Старцев, но тут как раз с ним такая неприятность вырисовалась.

– Старцев? – изумился я. – Так он же…

– Он неинициативен, это главное. В моё отсутствие может просто поддерживать всё как есть, не принимая опасных решений. Кроме того, молчалив и многое способен понять… А без него – не знаю. Акулы! Кругом акулы, Александр Николаевич. Покажешь слабость – сожрут моментально.

– Акулам не обязательно показывать слабость. Что они, слабостей, что ли, не видели? Они кушать хотят, потому и сожрут. А вы задумайтесь лучше об Анне Савельевне Кунгурцевой. Женщина во всех отношениях доблестная.

Фёдор Игнатьевич задумался всерьёз и надолго. Мы оставили его в одиночестве и расползлись по локациям. Конкретно я переоделся и отправился в больницу. На крылечке которой сейчас и стоит смущённый Серебряков, сделавший Анне Савельевне неожиданное предложение.

– Я даже не знаю… – сказал та.

– Ах, да что там! Будет желание – приезжайте не раздумывая. Я предупрежу, вам необходимо будет лишь назвать фамилию. Леонид, вас это тоже касается. Александр Николаевич, ну, вас-то я в любом случае жду.