Текст книги "Клинок его Величества"

Автор книги: Василий Горъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава 33
Алван-берз

Фриат пал. Окованные железом Южные ворота, аккуратно снятые с петель, лежали перед въездом в захаб. Как ковер, на который, по слухам, спешиваются с коней северные короли.

«Въезжаю… Медленно… Как подобает Великому берзу… И делаю вид, что эта победа – моя заслуга…» – горько подумал Алван. – «А ведь на самом деле я – что-то вроде куклы из тряпок, которую сплетает мать, чтобы успокоить плачущего ребенка. Да, мной играют не дети, а боги, но что это меняет?»

Мысль о кукле заставила берза уйти в недавнее прошлое. В ночь перед штурмом Фриата…

Посыльный Маалоев стоял в шаге от Алвана и с уважением косился то на карту Морийора, исчерченную оранжевыми линиями и испещренную какими-то пометками, то на исписанные листы пергамента, лежащие по правую руку от берза, то на гусиное перо в его руке.

Закончив соединять очередные две точки, Вождь Вождей отложил перо в сторону, устало потер глаза и потянулся:

– Чего хотел?

– Я? – воин растерянно вытаращил глаза. – Я ничего, берз! Мне приказали явиться за письмом!

– А-а-а, точно… – Алван сделал вид, что вспомнил, потянулся к стопке пергамента, и, покопавшись в ней, вытащил лист, подготовленный для вождя Маалоев.

– Смотри сюда! По левую руку – название деревень и городов. По правую – срок, когда вы должны там быть. По середине – расстояние в конных переходах… Вот эти пометки – время, которое вы можете там находиться… Запомнил?

Воин утвердительно кивнул:

– Да, берз!

– Тогда можешь ехать…

Маалой склонил голову, и, еще раз покосившись на карту, попятился…

…Дождавшись, пока снаружи донесется перестук копыт, Алван повернулся к своему эрдэгэ и хмуро спросил:

– А сейчас?

– Намного лучше… – без тени улыбки ответил сын Алоя. – Ты же сам видел – он тебя зауважал!

– Он меня уважал и до этого! – возразил берз. И тут же заткнулся, увидев выражение лица сына Алоя.

– На пути к Власти не бывает мелочей! Пока ты был простым воином, твои слова, взгляды и жесты не имели никакого значения. Теперь все иначе: на тебя смотрят даже тогда, когда ты ходишь по нужде. Ты – Великий Вождь. Значит, должен быть велик во всем!

– Я… не люблю лгать… – угрюмо буркнул Алван.

– Ты не сказал ни слова лжи… – ухмыльнулся белолицый. – А то, что подумал Маалой – его дело…

– Но это же все равно неправда!

Гогнар прищурился… и кивнул:

– Да, неправда: планы военной кампании разрабатываю я, а не ты. Только знать об этом твоим воинам необязательно. Ибо берз может быть всего один. Ты! И они должны верить в то, что череда великих побед – следствие твоей мудрости и твоей удачи…

– Я? А почему не ты? – неожиданно для самого себя спросил Алван.

Лайши отрицательно помотал головой и усмехнулся:

– Для меня этот титул мелковат…

…Взгляд на посланника бога – эрдэгэ Гогнара, сын Алоя, – едущего на лошади справа и чуть позади – и настроение у берза испортилось окончательно и бесповоротно: белолицый лайши смотрел на стены Фриата совершенно равнодушно! Так, как будто захват города был для него чем-то обыденным. Вроде правки клинка.

А может, так оно и было? Может, в памяти этого воина жили все победы его великого отца?

«Касым прав…» – мысленно вздохнул Вождь Вождей. – «Непобедимый воин, чью саблю держат девять багатуров, не может быть никем, кроме сына Субэдэ-бали. Или… его воплощения!!!»

Последняя мысль заставила Алвана успокоиться: для бога Войны, сошедшего на Диенн, титул Вождя Вождей какого-то одного народа был действительно мелковат…

Настроение мгновенно улучшилось, и берз, пришпорив могучего черного жеребца из конюшен одного из дворян Морийора, заставил его нырнуть в полумрак захаба.

Когда глаза привыкли к темноте, Алван осмотрел испещренный бойницами свод, потом – поднятую вверх решетку, отметил, что на земле не видно ни одного тела и усмехнулся: благодаря воплощению Субэдэ-бали под каменным сводом, усыпанным бойницами, не пролилось ни капли крови. Как и в большей части огромного, в полтора раза больше, чем Вирент, Фриата…

«Не война, а прогулка какая-то…» – подумал он, дождался, пока конь доберется до поворота, и вгляделся в лица дворян, согнанных на площадь перед воротами.

…Как и предсказывал сын Гогнара, настоящих воинов среди них оказалось сравнительно немного – пяток мужчин намного старше Алвана и столько же безусых юнцов, толком не знающих, с какой стороны держаться за саблю. В разодранной одежде, с разбитыми в кровь лицами и связанными руками, они стояли отдельной группой. Под охраной воинов. И угрюмо смотрели на Вождя Вождей.

Они заслуживали уважения. А те, кто предпочел сдаться – нет: в глазах женщин в мужской одежде застыло одно и то же выражение. Беспредельного страха…

В этот момент из-за спины раздался еле слышный шепот эрдэгэ:

– Ничего не забыл?

Ощущение Великой Удачи, охватившее его в захабе, освежило память, поэтому Алван еле заметно мотнул головой, осадил коня, обвел фриатцев тяжелым взглядом, и, старательно выговаривая непривычные названия, поинтересовался:

– Ну, и кто из вас бургомистр Фриата?

– Я… – отозвался пожилой седовласый мужчина со свернутым носом и разбитыми в кровь губами, стоящий в самой середине той части морийорцев, которые пытались сопротивляться.

– Я, берз!!! – недовольно рыкнул Касым.

Бургомистр не обратил на слова шири никакого внимания: высокомерно приподняв подбородок, он смотрел в глаза Алвана и спокойно ждал.

«Барон Орай Черр. Настоящий багатур. Его возьмут живьем только в том случае, если застанут спящим…» – утверждал сын Алоя. И не ошибся – из одежды на багатуре были только полотняные штаны. А торс оказался покрыт мелкими порезами и ссадинами от арканов!

– Долгих лет жизни тебе, воин! – оценив мужество старика, с уважением сказал Алван.

– Не могу пожелать тебе того же… – дерзко ответил старик. И презрительно сплюнул себе под ноги.

«Ты – Вождь Вождей! Все остальные – пыль под копытами твоего коня… Что бы тебе не сказал барон Черр – ты должен остаться холодным, как лед. Пойми, твоя самая главная война – это война за души ерзидов. То, что ты непредсказуем и неудержим – они уже знают. Теперь тебе надо продемонстрировать им свою мудрость и великодушие…» – вспомнил Алван. И мысленно усмехнулся: для него, воина, которому советует сын самого Субэдэ-бали, дерзость какого-то лайши показалась чем-то вроде укуса комара:

– Отчего же? Оглянись вокруг: твое стойбище цело и невредимо. Твои женщины и дети – живы и здоровы. А нажитое добро – там, где ему и положено быть! Разве у тебя есть хоть одна причина, чтобы меня ненавидеть?

– Ты принес в Морийор войну, голод и смерть… – гневно воскликнул лайши.

– Я принес вам мир и процветание! – усмехнулся Алван. – Просто ты этого пока не понимаешь…

– Мир и процветание? – возмущенно переспросил старейшина, и его морщинистое лицо тут же побагровело. – Ты?

Берз утвердительно кивнул:

– Я… Ваш север состоит из десятков королевств, которые постоянно воюют между собой. Когда все они окажутся под одной рукой, войны прекратятся. И тогда наступит мир…

– Мы и так живем в мире! Вернее, жили! До того, как ты и твои воины перешли границу королевства!!!

– Неправда! Насколько я знаю, не так давно закончилась война между вами и Делирией, прошлым летом Иарус-берз пытался напасть на Элирею, а годом раньше он же захватил Челзату… Разве это – мир? Раз на вас нападают, значит, твой король слаб. И ему пора уступить свой трон другому…

– Род Рединсгейров правит Морийором уже одиннадцать поколений… – набычился барон.

– И что с того? Насколько я понимаю, это не первый род на этой земле. Как и везде, первый из династии завоевывает свой трон мечом, а остальные просто пытаются его удержать… Или ты считаешь иначе?

Отрицать очевидное лайши не захотел. Поэтому промолчал. Впрочем, его ответ Алвану был не нужен:

– Получается, что я имею полное право сделать то же самое…

– Да, но армия объединенных королевств…

– …ловит ветер в степи! Я взял уже второй город – а они все еще не понимают, что со мной делать…

– Взял. Но не удержал!

– А зачем мне их удерживать? Ни один сын Степи не будет жить… – говорить о грязи, в честь которой степняки назвали город [125]125
  Фриат или Коме-тии – Черная Грязь.


[Закрыть], берз не захотел. Поэтому закончил намного мягче, чем собирался: – …в каменных мешках, похожих на похоронные курганы!

– А как же трон Морийора? – съязвил старик. – Если ты станешь нашим королем, то тебе придется жить в таком же кургане! Только во много раз больше! Или ты думаешь, что королевский дворец в Лативе похож на ваши юрты?

– Ты невнимателен, бургомистр! – пропустив мимо ушей очередную дерзость, берз снисходительно усмехнулся: – Я сказал, что имею такое же право на трон Морийора, как любой другой Вождь… Но это не значит, что я его займу!

– Ничего не понимаю…

«Потому, что я – непредсказуем…» – мысленно хмыкнул Алван, сделал небольшую паузу и пожал плечами:

– Латива, Арнорд, Свейрен, Нивейл, Маллар… Скажи, зачем мне столько столиц? Седалище у меня одно, и я, Вождь Вождей, буду восседать на кошме моей Высокой юрты… в своем родном стойбище. А ваши короли будут моими вассалами…

Лайши поиграл желваками и криво усмехнулся:

– Ты уверен, что сможешь захватить весь север?

Берз повел рукой, показывая на высоченные трехэтажные дома, окружающие площадь и чуточку повысил голос. Так, чтобы его слышали даже те ерзиды, которые стояли на Надвратной башне:

– Вы – деревья, а эти здания – ваши корни… Вы вросли в землю и не мыслите жизни без нее… В отличие от вас мы, ерзиды – вольный ветер. Мы встречаем Удири-бали… э-э-э… бога солнца… в одном месте, а провожаем – в другом. Поймать ветер невозможно, зато он, превратившись в бурю, выкорчевывает и деревья, и рощи, и леса…

Старейшина устало прикрыл глаза, повел плечами, попытался пошевелить затекшими руками, а потом устало поинтересовался:

– Ладно. Скажи, чего ты хочешь от меня?

Ответ на этот вопрос придумывать не пришлось – его заранее подготовил эрдэгэ. Поэтому Алван ответил без какой-либо заминки:

– Через десять дней я возьму еще одно из ваших стойбищ. Но оставлю его целым и невредимым… в том случае, если твой король убедит меня в том, что сможет быть хорошим вассалом. Если не сможет или не захочет – то я отдам его своим воинам, а потом сожгу…

Бургомистр помрачнел еще сильнее.

– Думать Урбану уже некогда – городов в Морийоре немного, и потеря каждого из них обязательно скажется на благоденствии ваших дворян и народа…

Лайши попытался что-то уточнить, но, заметив, что берз еще не закончил, прервался на полуслове.

– Кстати, о дворянах. На следующий день я прикажу своим воинам начать жечь замки по всему Морийору. А их хозяев – рассаживать на колья. Пройдет еще несколько дней – и те, кто останется в живых, вспомнят про ту половину вассального договора, которую принес вам король… [126]126
  Вассальный договор между королем и дворянами был двусторонним. Король принимал на себя ряд обязательств, одно из которых – защита жизней и имущества своих вассалов.


[Закрыть]

Старик заскрежетал зубами и… тряхнул головой:

– Ты хочешь, чтобы я ему это передал? Передам. Слово в слово. Если, конечно, доберусь до Лативы…

Алван шевельнул пальцами – и воин, стоящий рядом со стариком, перерезал путы на его руках.

– Касым, ялно! [127]127
  Ялно – кусок конской кожи с вырезанным на нем символом рода. Что-то вроде пропуска.


[Закрыть]

Шири мигом соскочил с коня, подошел к старейшине и протянул ему кусок кожи со знаком рода Надзир:

– Держи при себе, и тебя не тронут…

Барон отрицательно помотал головой и показал затекшие руки, мол, боюсь, не удержу.

Касым ухмыльнулся, а Алван вдруг понял, что победил: первый раз за весь разговор лайши выказал осторожность. Значит, поверил в то, что у него есть будущее…

«Как там говорил Гогнар? Пройдет совсем немного времени, и я научусь понимать причины чужих поступков?» – ошарашенно подумал берз. Потом поймал взгляд барона, направленный на толпу женщин и мысленно усмехнулся: – «Так и есть! Он позволил себе посмотреть на своих родственников… Что ж, вот и возможность проявить великодушие!»

– Чтобы дорога тебя не тяготила… можешь взять с собой своих родных. Только со сборами не тяни: вы должны выехать из городских ворот не позже полудня…

Глава 34
Аурон Утерс, граф Вэлш

Вильфорд Бервер торопился. Поэтому сразу после выезда из Косой Сажени поднял коня в галоп. Карета ее величества, запряженная восьмериком, рванула следом и довольно ходко покатилась по усыпанной снегом дороге. Вспомнив, какое количество камней, присыпанных снегом, валяется на ее пути, я приподнялся на стременах… и снова опустился в седло: наехав на первое же препятствие, карета легонько покачнулась и, как ни в чем не бывало, покатила дальше!

– Восьмиместный кузов из позолоченного дерева, подвешенный на шести ремнях, вертикальные и горизонтальные гасители колебаний, поворотный круг… – с усмешкой пробормотал ехавший рядом граф Орассар. – Не карета, а произведение искусства. Можете не беспокоиться – в ней вашу супругу даже не укачает…

– Здорово! – облегченно выдохнул я. – И все-таки, не слишком ли быстро они едут?

– Не слишком… – помрачнел граф. – Чем быстрее мы доберемся до Арнорда, тем лучше…

Я почувствовал себя виноватым: если бы не моя свадьба, и король, и начальник Внутренней стражи, и начальник Тайной службы сейчас были бы в столице. Поэтому, услышав скрип плохо смазанной оси, сделал вид, что интересуюсь обозом четы Берверов, медленно выползающим из ущелья.

Двенадцать повозок с походной утварью, гардеробом, запасом продуктов и вина, походная кузня, четыре повозки для фрейлин и слуг, два с лишним десятка сменных коней – все это просто не могло двигаться с той же скоростью, что и карета!

– Эти доберутся сами… – отвечая на незаданный вопрос, буркнул начальник Внутренней стражи. Потом подумал и добавил: – Пожалуй, с ними надо оставить и всех моих воинов…

– Зачем? – удивился я.

Граф проводил взглядом пронесшийся мимо нас десяток Клайда Клешни и усмехнулся:

– В отличие от его величества и его высочества воины Внутренней стражи не привыкли передвигаться пешим по конному [128]128
  Пешим по конному – любимый способ передвижения Утерсов и их вассалов. Бегом, держась за стремя.


[Закрыть]. Значит, часа через полтора-два все они превратятся в обузу. Особой необходимости заставлять их рвать жилы я не вижу: его величество сопровождаете вы с графом Логирдом и три с лишним сотни воинов Правой Руки. А это сила, при виде которой любая, самая наглая шайка грабителей с ужасом забьется в самый дальний схрон. Или добровольно взойдет на эшафот…

…Насчет грабителей – не знаю, а бургомистры городов, которые мы проезжали по пути, точно примеряли к себе белые рубашки с отрезанным воротом: вместо того, чтобы осчастливить их своим посещением, Вильфорд Бервер вваливался в первый попавшийся постоялый двор, и, не дожидаясь появления своих вассалов, заваливался спать!

Прибыв к месту ночевки верховного сюзерена, насмерть перепуганные дворяне принимались метаться по постоялому двору в поисках того, кто может объяснить им причину такого к ним отношения. И… почему-то приходили ко мне!

Нет, я, конечно же, понимал, что после целого дня безумной скачки граф Орассар и Теодорих Ромерс в принципе не способны связать ни слова, а принца Вальдара бургомистры отчего-то побаиваются, но ведь оставался еще мой отец и Томас Ромерс!

– Что тебя так удивляет? – усмехнулась Илзе, в очередной раз услышав тихий, но очень настойчивый стук в дверь нашей комнаты. – Томас является начальником Тайной службы еще очень недолго. Значит, не заслужил достаточно уважения. Граф Логирд славится своей немногословностью. Кто остается? Правильно, ты!

Я вздыхал, выходил из комнаты… и возвращался обратно в лучшем случае через полчаса.

К этому времени моя супруга успевала выкупаться, надеть на себя ночную рубашку и… приняться за отработку все еще не дающейся ей «Глины». Кстати, последствия первой инициации здорово повысили ее выносливость и заодно сократили потребности во сне.

Когда я, успокоив очередного страдальца, возвращался в комнату, она быстренько заканчивала комплекс, помогала мне раздеться, вталкивала в бочку с порядком остывшей водой, и… принималась терзать меня вопросами. Требуя описать внешность, черты лица, особенности мимики и походки последнего собеседника, его сопровождающих или обслуги постоялого двора. А так же перечислить те «сигнальные» слова, которые все они употребляли в разговоре!

С первыми вопросами я справлялся без особого труда – чему-чему, а внимательности Кузнечик меня научил. А вот с «сигнальными» словами получалось не очень. Поэтому вскоре моя прекрасная наставница начинала мрачно хмурить брови и закусывать губу.

Увы, это свидетельствовало не о ее желании, а о том, что мне надо больше работать со своей памятью. Ибо, не овладев техникой ухода в медитативный транс, я не мог пользоваться одним из самых потрясающих навыков Видящих – умением вспомнить любой отрезок своего прошлого. Так подробно, как будто переживаешь его заново.

Я виновато вздыхал, концентрировался на образе свечи и старательно выметал из сознания все мысли. Потом представлял себе луковицу… и словно упирался в стену: уйти в прошлое мне не удавалось! Совсем!

…Попытки проломить эту стену заканчивались только тогда, когда вода окончательно остывала. Или когда Илзе вспоминала о том, что я – ее муж. Тогда она переставала меня мучить, позволяла выбраться из воды, насухо растирала полотенцем… и превращалась в Женщину. Страстную и абсолютно ненасытную. И я почти сразу же переставал соображать…

Почему «почти»? Да потому, что первые мгновения после ее преображения я усиленно вглядывался в ее глаза. Пытаясь разглядеть в них хотя бы тень страха. Страха, который жил в ней до нашей первой брачной ночи…

…– Мне так хорошо, что хочется плакать от счастья… – расслабленно прошептала Илзе. Потом приподнялась на локте, нежно поцеловала меня в грудь и прижалась к ней щекой.

Я ласково провел ладонью по ее спине и почувствовал, что вот-вот снова сойду с ума от желания:

– Мне тоже… Ты… чудо!

Мою грудь обжег жаркий поцелуй, а потом… потом ритм ее дыхания изменился!

– Что-то не так? – встревоженно спросил я, покосившись на окно, за которым шумел ночной Сегрон. И, не услышав ничего странного, попытался заглянуть в ее глаза.

– Обними меня, пожалуйста! – вместо ответа попросила она. И вжалась в меня так, как будто пыталась спрятаться от окружающего мира.

Я заключил ее в объятия, прикоснулся губами к ее лбу, потом, наконец, поймал взгляд и… растерялся: в нем невесть откуда появилась какая-то мрачная решимость!

– Я обещала рассказать тебе о своих страхах. Помнишь?

– Помню… – буркнул я, и тут же добавил: – Если не хочешь, то не рассказывай…

Илзе криво усмехнулась, зажмурилась, и каким-то чужим голосом произнесла:

– Расскажу: я не хочу, чтобы мое прошлое когда-нибудь встало между нами…

Я сглотнул подступивший к горлу комок и кивнул:

– Хорошо… Тебе виднее… Я слушаю…

Она зябко поежилась, слегка отодвинулась и зачем-то прикрылась одеялом:

– Кажется, я говорила, что сразу после совершеннолетия Видящих из рода Рендарров отправляют в Кошмар? Так вот, это делают не только потому, что мы способны принести пользу короне. Есть еще одна причина: подземелья Кошмара – это идеальное место для того, чтобы девушка, с детства мечтающая о Большой Любви, раз и навсегда возненавидела мужчин…

– А зачем нас ненавидеть? – вырвалось у меня.

– Бедиран Рендарр по прозвищу Коварный был помешан на чистоте крови своих потомков. Поэтому он запретил девочкам, рожденным от правящего короля, иметь детей. И не только детей – ни к одной из нас никогда не подпустят мужчину…

– Жестоко…

– Жесток не запрет. А способ, с помощью которого из нас вытравливают ростки человеческих чувств… – угрюмо буркнула Илзе. – Наши палачи… Мда… Пожалуй, стоит начать не с этого…Эдак недели полторы назад я наткнулась в твоей комнате на трактат Седдика Весельчака «О телесных наказаниях и способах умерщвления приговоренных» и наскоро его проглядела. Так вот, те элирейцы, которые оказываются в тюрьме – счастливые люди: у них есть ПРАВА! Мало того, любое действие по отношению к ним четко регламентируется законом. Знаешь, прочитав, что у вас мастерами заплечных дел могут быть только взрослые и умеющие контролировать свои эмоции люди, я не поверила своим глазам! И перечитала это предложение раз пять. Почему? Да потому, что основное требование к палачу – это умение контролировать свои эмоции! Говоря другими словами, вы делаете все, чтобы они никогда не позволяли себе больше того, что предписано законом. В Делирии все иначе. В результате все без исключения палачи, которых я когда-либо видела – ненормальные. Они не только не контролируют свои эмоции, но и не скрывают, что пытают ради удовольствия! Представляешь?

Я вспомнил выражение лица помощника мэтра Гирена и скривился от омерзения.

– Теперь вспомни, что ты умеешь видеть эмоции. Даже самые слабые! Потом представь, что обязан присутствовать при каждой пытке… Кстати, ты знаешь, как пытают женщин?

Трактат мэтра Седдика я когда-то выучил наизусть. Поэтому утвердительно кивнул:

– «Допрашивать обвиняемых женского пола дозволяется только опытнейшим мастерам пыточного дела, способным обойтись без излишней жестокости. При этом им строго-настрого запрещается использо-…»

– Мда… Нашла кого спрашивать… – перебив меня, воскликнула Илзе. – В Делирии про этот трактат никто и ничего не знает! Давай-ка я расскажу тебе, как женщин пытает мэтр Джиэро. Для начала он заставляет жертву проклясть себя за то, что она – женщина…

…Представляя описываемые ею картины, я то и дело ловил себя на мысли, что вижу кошмарный сон. Палачи не имели права пытать заключенных без разрешения королевского судьи! Не могли работать в отсутствии писца! Не могли насиловать женщин – ни сами, ни вместе с тюремщиками! И, тем более, не могли прижигать гениталии, вырывать клещами соски и отрезать груди!

– Подожди!!! А как же тогда основной тезис искусства допроса? – воскликнул я.

– О чем это ты? – удивилась моя супруга.

– Ну, Седдик Весельчак в своем трактате написал, что цель пыток – не унижение подозреваемого, а способ установления истины. А еще он утверждал, что чрезмерная боль способна заставить любого подозреваемого сознаться даже в том, чего он не совершал. Ну, и как же тогда оправдывать невиновных?

Во взгляде Илзе мелькнула такая боль, что я тут же замолчал.

– Тех, с кем работают наши палачи, никогда не оправдывают… – вздохнула Илзе. – Тех, кто попал в Кошмар, ждет либо эшафот, либо известное тебе Навье урочище…Так, о чем это я? Да, вспомнила! Теперь представь себе, каково смотреть на это со стороны… Особенно если тебе – пятнадцать, ты – девушка, воспитывавшаяся в крайней строгости и толком ничего не знающая о плотской стороне отношений между женщинами и мужчинами?

Я представил и… ужаснулся!

Видимо, мои мысли тут же отразились на моем лице, так как Илзе отвела взгляд в сторону и виновато улыбнулась:

– В общем, поэтому-то я тебя и боялась… Хотя и понимала, что ты не будешь меня мучить…

У меня перехватило дыхание, а сердце заколотилось так, что чуть не проломило грудную клетку. Я открыл рот… и понял, что не знаю, что ей сказать! Что безумно ее люблю? Что никогда не сделаю ей больно? Что не обижу сам, и не дам в обиду другим?

Илзе прикоснулась ладошкой к моей груди, прислушалась, а потом робко улыбнулась:

– Спасибо, Ронни! Мне приятно Видеть то, что ты сейчас чувствуешь. Я была права: ты – Настоящий…

…Пара минут ожиданий – и я убеждался, что Илзе меня не боится: в ее взгляде была любовь, нетерпение, предвкушение будущих ласк. В общем, все что угодно, кроме страха. Поэтому я успокаивался. И позволял переполняющей меня нежности выплеснуться наружу…

…Пять дней пути и пять ночей ласк, нежности и безумного, безграничного счастья промелькнули, как одно мгновение. И оставили после себя только воспоминания. Яркие, как лучи летнего солнца и сладкие, как кленовый сахар. Поэтому следующие четверо суток, шарахаясь по городским трущобам в образе Руки главы Серого клана [129]129
  Рука главы Серого клана – человек, облеченный правом карать и миловать.


[Закрыть], я жил одними ими. И сходил с ума от желания вернуться домой…

Увы, это было невозможно: где-то здесь, в пропахших кровью и нечистотами лабиринтах Соколиной горы, Гнилого Яблока, Погорелья и Болота [130]130
  Соколиная гора, Гнилое Яблоко, Погорелье и Болото – трущобы Арнорда.


[Закрыть] прятались Снежные Барсы.

Сто с лишним человек – это очень много: спрятать такую толпу в одной-единственной лежке просто невозможно. Им нужно место, еда, возможность справлять естественные потребности и хоть толика движения. Значит, рано или поздно, но они должны были попасться на глаза хоть кому-нибудь – босоногим мальчишкам, пытающимся заработать себе на хлеб, глазам Серого клана, отжившим свое старухам, коротающим последние дни на завалинках.

Должны были – но не попадались. Несмотря на широчайшие полномочия, «любезно предоставленные» мне Эгером Костлявым, и весьма неплохую легенду, позволяющую мне расспрашивать любого из соклановцев!

…Постоялые дворы, притоны и ночлежки, подвалы выгоревших во время последнего Большого пожара домов, комнаты местных мамок и склады членов купеческой гильдии – ни в одном из указанных мест не оказалось ни одного мужчины, похожего на воина! Мало того, о них не слышала даже первая сплетница Соколиной горы, Агафа Белая Кость, по слухам, некогда являвшаяся любовницей предыдущего главы Серого клана Элиреи. Когда я наведался к ней домой и потребовал помощи в поисках «четверых Серых из Делирии, нагло кинувших Гелорского глаза», старуха пошамкала беззубым ртом и не отрывая завистливого взгляда от хорошо знакомой ей метки – тоненького медного кольца с тремя хитрыми царапинами на ободке – хмуро пробормотала:

– Из города бегут даже свои… А чуш-ш-шие… Иш-ш-ши их где-нибудь ышшо…

Спрашивать о причинах повального бегства Серых не было никакой необходимости – за четверо суток мотания по трущобам я успел оценить результаты работы нового начальника Тайной службы. И удивился прозорливости его величества, разглядевшего в Томе склонность к работе такого рода. Да, мой бывший оруженосец работал не один – ему помогал отец. Но результаты их деятельности мог заметить любой, хоть немного знакомый жизнью городского дна.

Нет, на первый взгляд, трущобы жили той же жизнью, что и раньше: полумертвые от восхода и до заката, с наступлением темноты они превращались в зеркальную копию Центрального рынка. Или в поле непрекращающейся битвы всех против всех. Так же, как и раньше, тут можно было купить оружие, коней, собак. Приобрести приворотные отвары и яды. Насладиться ласками женщин любого возраста и цвета кожи. И поторчать на Радужной Пыли [131]131
  Радужная Пыль – местный наркотик.


[Закрыть].

Но стоило чуточку присмотреться, и оказывалось, что народу, выходящего на промысел, меньше в несколько раз. Что купить себе ребенка невозможно. Так же, как и уродов, выращенных на потеху особо извращенной публике. А еще почти нереально нанять наемного убийцу – как из-за заоблачных цен на эти услуги, так и из-за появившейся нехватки квалифицированных специалистов.

Кроме того, возникли серьезнейшие проблемы со сбытом краденого – большинство известных скупщиков переселилось в городскую тюрьму, а те немногие, которые до сих пор оставались на свободе, предпочитали работать только со старыми и испытанными «поставщиками». Или предлагали на «товар» такие смехотворные деньги, что воровать становилось просто невыгодно. В результате та часть домушников, которая не желала покидать столицу, переквалифицировалась в попрошаек или вышибал, а те, кто не желал изменять любимому ремеслу, спешно покидали город.

Ничуть не лучше дело обстояло и с моральным состоянием жителей трущоб: насмерть перепуганные деятельностью графа Ромерса, они старались поменьше высовываться и шарахались от собственной тени.

Кстати, оказалось, что у Коряги появилось новое прозвище. На мой взгляд, не более благозвучное, чем первое: обозленные Серые называли его Удавкой. Но – шепотом. И предварительно поглядев по сторонам…

…Утро пятого дня поисков я встретил за столом таверны «Белая Кость». Беседа с ее хозяином, Эзрой по кличке Прорва, тоже не принесла никаких результатов. Кабатчик, перепуганный вниманием «сильных мира сего», бил себя кулаком в грудь, утверждая, что «не давал приюта ни одному мужчине, хоть чем-то похожему на делирийца». При этом он описывал мне всех постояльцев, проживающих или ночевавших в «Белой Кости» на протяжении последнего месяца. Причем так подробно, что натолкнул меня на одну весьма интересную мысль.

Угрюмо посмотрев на тараторящего хозяина, я жестом приказал ему заткнуться, проглотил последний кусок дармового жаркого, и, накинув на голову капюшон, встал из-за стола: тут, в трущобах, мне делать было нечего. Надо было приниматься за поиски с другой стороны…

…Ввалившись в одну из лавок на Оловянной улице, я поздоровался с хозяином, зашел в подсобку – а через пару минут вышел через заднюю дверь. Одетый, как полагается воину Правой Руки.

Придерживая рукой бьющий по бедру меч, я быстрым шагом пересек два квартала и оказался перед воротами нашего городского дома.

Увидев меня, Вага Багор, прогуливающийся перед ними, сорвался с места, и с криком «Ну, и где тебя носит столько времени?» быстренько затолкал меня в калитку.

Захлопнув за собой створку, он тут же выпустил из рук мой плащ, приложил к груди правый кулак и негромко пробормотал:

– Простите, ваша светлость! Просто вы что-то не торопились… А его величество места себе не находит…!

– Его величество?

– Угу! – усмехнулся десятник. – Посыльные прибывают каждые два часа… Первый приехал вчера днем…

Я почесал затылок и сорвался на бег: судя по всему, за эти четыре дня появились какие-то нехорошие новости…

…Влетев в свои покои, я удивленно вытаращил глаза: в центре гостиной стояла бочка для омовений. Судя по пару, вьющемуся над ней, наполненная горячей водой! А Илзе, идущая ко мне навстречу, была одета по-домашнему – значит, давно закончила тренироваться и уже успела и выкупаться, и переодеться!

– Доброе утро, любимый! – улыбнулась она. – Раздевайся! Будем тебя мыть…

Спрашивать, откуда она узнала, что я уже дома, не было необходимости: наверняка стояла у окна и ждала. Поэтому я скользнул к ней, прикоснулся губами к ее губам, и… с трудом заставил себя оторваться:

– Я так по тебе соскучился…

Вместо ответа Илзе запустила пальцы в мои волосы, приподнялась на носках и прижалась ко мне всем телом. У меня перехватило дух, помутилось в голове… а потом до меня донесся ее довольный смешок:

– Действительно соскучился! Ладно, милый! Не буду над тобой издеваться: его величество передал, что ждет тебя во дворце в любое время дня и ночи…

Я вдохнул ее запах, сглотнул и нехотя сделал шаг назад:

– Выкупаюсь, переоденусь и поеду… Кстати, хочу попросить тебя о помощи…

– Можешь на меня рассчитывать… – даже не поинтересовавшись, что именно мне от нее нужно, сказала она.

Я благодарно улыбнулся. И, зная, что она уже увидела в моих глазах все, что я к ней чувствую, добавил:

– Тогда беги одеваться – ты едешь со мной…