Текст книги "Торжествующий разум"

Автор книги: Василий Колташов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Глава 7. Не захлопнувшийся капкан

То чего не знали даже его шпионы, хорошо знал Эвил Эви. Никто не мог сказать, как попадала к нему эта информация. Так или иначе, он был превосходно осведомлен, и, отправляя Павла на Дюрран, уже предвидел, что перемирие будет коротким. Однако предвидеть всего было не в его силах.

***

С самого раннего утра, когда еще даже солнце не успело подняться над горизонтом, все улицы, ведущие к дому Вирка Режерона, были оцеплены. Две роты пеших гвардейцев из Бертейского полка стерегли каждый дюйм городских мостовых в этом районе. Время от времени то тут, то там мелькали конные патрули. Лаяли собаки.

В доме расположенном напротив купленного для Режерона здания, притаившись у приоткрытого окна, стоял небольшой человек. Его быстрый внимательный взгляд улавливал каждое движение, происходившее на улице. После вчерашних событий с поэтом, которому хотя и тайно, но все же покровительствовал Вирк Режерон, он ожидал чего угодно, но только не такого откровенного вероломства.

На улице становилось все светлее и светлее, и уже не тихие голоса, едва слышимый лязг железа, и не лунный блеск кирас выдавали притаившихся пехотинцев. Плотные шеренги солдат с пиками, алебардами и мушкетами были теперь видны каждому. Это уже небыли ночные тени. Поняв происходящее, маленький человек, являвшийся особо доверенным шпионом Эвила Эви, отошел от окна и быстро оделся. Он нацепил шпагу, закутался в длинный плащ и, сунув за пояс три пистолета, стал ждать. Нужно было выбрать момент, когда улица немного опустеет, так как большая часть солдат отправится в дом посланника, чтобы схватить его. В этот-то момент и можно было скрыться.

Солнце только что появилось, но город еще спал. Небольшая карета, запряженная четверкой серых лошадей, тихо подъехала к группе офицеров стоявших за оцеплением солдат. Из нее высунулся пожилой человек и, обратившись к старшему, попросил его подойти. Уже не молодой надменный верзила-капитан с пышными усами подошел к карете без гербов. Узнав человека сидевшего в ней, он вежливо поклонился.

– Здесь все готово?

– Да, господин канцлер.

– Тогда пошлите известить остальных и начинайте через пять минут. Обо всем будете докладывать мне лично. Не проболтайтесь что я здесь.

Капитан, отойдя от кареты, немедленно отдал распоряжения и через пять минут плотные колонны солдат и бертейских гвардейцев направились к дому Вирка Режерона. Карета медленно поехала за ними. Было уже совсем светло и некоторые рано проснувшиеся или разбуженные событиями горожане выглядывали в окна.

Кучер сидевший на козлах кареты все время потягивался и зевал. Этот немолодой с виду помятый человек, судя по его лицу, был совершенно безразличен к происходящему. Однако всего этого нельзя было сказать о тех, кто находился внутри экипажа.

Повернувшись к сидевшей рядом графине Риффи, нежно взяв ее за руку и туманно, по-утреннему улыбнувшись, канцлер сказал:

– Дорогая Квития, вот все и началось. Перемирие нарушено, вернее оно прервано с нашей стороны, командующий северными мятежниками уже получил мое извещение о причинах этого. Теперь Рикан снова находится в состоянии войны и на севере, и на юге. Мы же делаем свое дело. Скоро этот посол будет в наших руках.

– Право, я не меньше вас убеждена в успехе сегодняшнего дела. Но, Реке, почему вы не стали извещать о прерывании перемирия республику пиратов?

– Эти морские разбойники не заслуживают того, чтобы мы считались с ними в той же степени, что и с имперскими владетелями. Ну, сами судите, разве обязаны мы принимать во внимание весь этот жалкий сброд? Теперь у нас достаточно сил, чтобы все изменить.

– Откуда же у нас взялись деньги на продолжение войны. Ведь все ресурсы, как я думаю, нами исчерпаны? – поинтересовалась очаровательная графиня.

Канцлер, как показалось Квитии, нисколько не был удивлен подобным вопросом. Но, так или иначе, он на секунду задумался, отодвинув занавеску и глядя сквозь стекло экипажа. За окном происходило много интересного. Сломав двери, в высокое красивое здание из серого камня врывались королевские солдаты.

– Новый заем. Вчера я встречался с председателем коллегии банкиров королевства Эдду, и он согласился предоставить нам еще 20 миллионов золотой монетой в долг на один год под 40% годовых. Эти деньги казначейство получит уже сегодня, все формальные стороны улажены. За год, я полагаю, война нами будет выиграна, мы вернем себе все потерянные владения, а, значит, наши финансы поправятся сами собой. Сейчас главное выиграть время. Обратить его в победу, а победу в золото.

Графиня Риффи нежно, легко скрывая коварство своих мыслей, улыбнулась, услышав от почти всегда молчаливого канцлера такой красивый оборот. Она признавала силу ума этого человека. Возможно только благодаря его коварству, его хитрости и его преданности интересам короны все еще существовало былое величие Рикана. Она знала, сейчас наступал момент, в котором и заключено будущее. Сегодня Режерон, завтра северные провинции и Эвил Эви, послезавтра корсары юга и Черный глаз.

– Многое должно произойти в ближайшие месяцы. Похоже, у нашего канцлера сегодня доброе настроение. Это хороший признак. Что же, будем надеяться: все так и произойдет, – думала графиня. – Я же в этом деле извлеку свой улов.

Карета проехала еще немного и расположилась прямо перед парадным входом. Подъехавший к ней молодой драгунский лейтенант сообщил, что все в полном порядке и ни одного подозрительного человека не было замечено, а патрули его полка продолжают вести наблюдение.

– Да и вообще улицы совершенно пусты, все еще спят, – добавил драгун. – Нет никого, была парочка прачек, но мы их задержали, – тут он усмехнулся, – но они не оказались кем-то переодетым, это и правду были прачки. Мы их отпустили.

– Дурак, – подумал канцлер, – как будто не знает с кем разговаривает. Принц их избаловал этих своих любимчиков-гвардейцев, наверное, не даром о нем говорят, что он не любит женщин. Что же их высочество слабый мальчик, ему хочется сильных мужчин. Эти рисуются такими. Мне здесь ничто не угрожает.

– Вы свободны лейтенант, – выговорила, прикрывая раздражение улыбкой, графиня.

Лейтенант отъехал.

Где-то по близости кричали задержанные прачки, ругались с солдатами спешащие куда-то подмастерья. Всех тщательно осматривали и обыскивали. Канцлер и графиня ждали. Не было никаких новостей. Сломав дверь, солдаты ворвались в дом. Здесь оказалось почти пусто, перепуганная прислуга ничего не могла сказать. Всех охватил ужас. Никто ничего не мог понять. Растолкав разбуженных шумом служанок и слуг, гвардейцы продолжали изучать дом комнату за комнатой.

– Гте ваш хозяин!? – орал бертейский сержант на дрожащую от страха девицу.

Та надрывно рыдала, ломала руки и только мычала в ответ.

Всюду топали кованые сапоги и тяжелые кожаные башмаки. Переворачивали шкафы и кровати, чиновники собирали найденные бумаги, искали секретные документы, письма, договора. Все металось, дрожало, трепетало, ревело и кричало. Постороннему человеку было совершенно невозможно разобрать, что же тут происходит. Царил организованный и хорошо спланированный хаос разгрома.

На втором этаже еще не занятыми оставалось несколько комнат. Именно там и должен был сейчас находиться хозяин дома. Загнанному как зверю на охоте, ему некуда было ускользнуть. Все было готово, капкан захлопнулся. Настало время охотнику взять в руки добычу, и посмотреть: насколько блестит ее мех на солнце.

Несколько солдат притаилось с заряженными мушкетами у двери кабинета Режерона. Дверь была заперта. Внутри кто-то был. Ни у кого из стоявших тут с оружием наготове не было сомнений в том, что это и есть их сегодняшняя добыча.

– Выходи и не вздумай стрелять! – закричал крупный усатый гвардейский капитан. – Открывай дверь и выходи! Мы оставим тебе жизнь, если ты сдашься.

Десяток солдат, обнажив шпаги, приготовив алебарды и нацелив мушкеты на дверь, замерли. Все чего-то ждали. Так прошло пять минут. Ничего не произошло. Капитан повторил свои требования:

– Выходи мерзавец! Отсидеться не получится, открывай дверь! Немедленно!

И снова ничего не произошло. Весь дом шумел, но в этом его уголке было тихо. Из-за двери никто не ответил.

– Ну, берегись! – снова заорал капитан.

Солдаты стали шептаться.

– Ломайте дверь.

Несколько человек, отложив оружие, навалились на дверь. Она не поддалась. Снова наступила пауза. За дверью послышался шорох и чьи-то стоны.

– Принесите что-нибудь! – заревел капитан.

Тишина. Несколько солдат волокут из соседней комнаты тяжелое кресло. Подбираются к двери, наваливаются. Глухие удары. Один, второй. Треск двери, не выдерживающей ярости людей. Вдруг чей-то неразборчивый крик слышится из запертой комнаты.

– Ломайте быстрее идиоты! – ревет разъяренный офицер.

Солдаты наваливаются сильнее. Стена вздрагивает под напором человеческой силы. Новые удары, один за другим.

– Чертовы врата!

Страшный треск и вместе с половиной косяка, сперва просев под нажимом, дверь вываливается в комнату. Гвардейцы врываются туда вслед за ней. Они готовятся встретить ружейный и пистолетный огонь, удары шпаги из-за баррикады. Ничего этого нет. Комната пуста. Как поток горной воды ее заполняют люди. Никто не сопротивляется, здесь пусто.

– Каппитан тут никого нет, – докладывает сержант, удивляясь этому не меньше других.

– Ищите, это последняя комната в доме!

Гвардейцы обшаривают каждый дюйм. Перешагивая обломки вслед за своими солдатами, офицер входит в комнату. Здесь все обставлено со вкусом, красивая мебель с модной резьбой, дорогие ковры, безделушки с Нелерского материка. Он внимательно осматривает большой кабинет. Солдаты уже все здесь исследовали. Множество книг на столе, какие-то листки. Слева распахнутая дверь, там потайная комната, скорее всего спальня. Она пуста. Справа он видит большую комнату, уставленную дорогой мебелью черного дерева. Тут повсюду книги – это библиотека. Солдаты везде, они тщательно ищут. Их здесь несколько десятков. Он подходит к окну и смотрит вниз. Там, расположившись под окнами плотной массой, стоят пикинеры, человек сорок.

– Вот он! – кричит какой-то солдат.

Быстрым уверенным шагом капитан идет на голос. Шпага блестит лезвием в его руке. Он резко дышит. Жалкий перепуганный старик с перепачканными чернилами руками сидит, зажавшись в угол и укрывшись какой-то тряпкой. Он весь трясется.

– Да это какой-то дед!

– С ума сойти, а где же главный виновник торжества?

– Кто это? – удивленно спрашивает у сержанта капитан.

– Шерт его знает!

– Где Режерон?

Старик молчит. Слышно как стучат его зубы, пальцы путаются в длинных жирных седых волосах. Солдаты переглядываются.

– Отвешай! Как тебя зовут? – спрашивает сержант. – Гте Режерон? Гте он?

Старик, косится на капитана и, еле выговаривая слова, произносит:

– Меня зовут Ж-ж-жукор. Я писатель. Р-р-режерона тут нет уде д-д-давно.

– Глупый старик.

– А што он зтесь телает?

Капитан, нервно проходя по комнате. Идет к столу. Садится. Осматривает бумаги. В голове его путаются и без того бессвязные мысли. Много исписанных неровным старческим почерком страниц, почти ничего нельзя разобрать. Он протягивает руку к книгам и берет одну из них.

– Жукор "Гонение добродетели", – читает он. – Жукор, – повторяет он про себя и вдруг, как будто что-то поняв, кричит:

– Где старик, приведите мне суда этого вольнодума! Где эта сволочь?

Гвардейцы ищут старика, но его уже нет. Он пропал. Солдаты носятся по комнате с обнаженными шпагами.

– Он исчез, его нет!

– Ищите! Ищите!

Старика Жукора не могут найти, он исчез, как будто растворившись в воздухе. Все поиски напрасны, его нет. Капитан в гневе орет на какого-то солдата:

– Идиоты, он не мог никуда деться! Где он? Где?

Никто не мог дать никакого ответа. Ужас удивления застыл в глазах людей. Что происходило дальше? Некоторые целовали священные амулеты, другие молились, третьи растеряно разводили руками. Все чувствами, что сегодня произошло что-то таинственное и явно недоброе.

– Это дурной знак, – тихо произнес кто-то.

Капитан сгреб со стола бумаги и вышел. Его ждал трудный доклад.

***

Как только солдаты направились к дому Вирка Режерона, а на улице стало гораздо меньше народу, незнакомец тихонько спустился вниз и, убедившись, что путь открыт, выскользнул наружу. Его никто не успел заметить, так быстро и осторожно он спрятался в тени соседнего дома. Перебравшись затем на противоположную сторону уходящей в нищий квартал улочки Стекольщиков, он быстрым шагом пошел в сторону таверны «Грезы путника». Приобретя там неплохого на первый взгляд коня, он уже спустя час мчался во весь опор по дороге в сторону границы.

Глава 8. Стать человеком

Всюду мелькали золотисто-серые капли. Проносясь параллельно горизонту, они уже в сотый раз очаровывали Калугина своим неукротимым потоком механической жизни. Он отошел от обзорного экрана, который тут же погас, и, обращаясь к доктору Ноторимусу, сказал:

– Не перестаю удивляться той рациональной красоте, что царит здесь повсюду. Я восторгаюсь, но так и не могу постичь ее. Откуда она берется и как возникает? И как мне научиться быть ее частью самому?

Ноторимус улыбнулся так ласково, как он улыбался теперь всегда, и, указав на другой обзорный экран, тихо произнес:

– Посмотри, здесь создаются наши корабли. Это замедленный показ. Ты можешь видеть как в вакууме на орбитальных станциях технического образца, наподобие той, где мы сейчас находимся, благодаря биоконструкционным технологиям формируются эти прекрасные существа.

Огромный экран, охвативший все вокруг, был совершенно обычным носителем изображений, какие использовались тут повсюду. Павел видел их уже множество раз, но только теперь обратил внимание на то, почему все изображаемое здесь было таким натуральным. Изображение было объемным, человек как бы находился в нем самом, а не наблюдал за происходящим извне. Такой натуральной точностью передачи можно было легко обмануться.

В большом светлом зале, даже немного раздражающе светлом, чего здесь он практически не встречал, висел скелет корабля. Совершенно невозможно было понять, что это корабль, но Павел знал это. Постепенно возникая как будто из света или, быть может, из пустоты пространства, на светло-голубом скелете рождались разноцветные слои. Так, кусочек за кусочком из светящегося пространства возникал корабль. Зрелище захватило Павла. Он не мог оторвать глаз, загипнотизированный тем, как из безвестного неясного в своей природе света рождался новый житель вселенной.

– Таким образом мы можем производить любое необходимое нам количество кораблей, – заметил доктор. – Тут используются самые различные технологии, в том числе и лазерные, при помощи которых осуществляется конечная доводка корабля.

– Корабль живой?

– Не совсем. Имеет место соединение живой и неживой материи. Так, например, наши компьютеры все еще не могут работать как биомеханические устройства с высокой степенью задействования живых клеток. Но это временные трудности и со временем наши ученные устранят их. Правда, тогда появятся другие, – Ноторимус улыбнулся. – Бесконечный процесс. Хочешь посмотреть биоконструкционную лабораторию?

– Конечно, – согласился Павел.

В пространстве зажегся новый движущийся рисунок. Но Калугин уже не смотрел туда с прежним вниманием. То, что он видел, показалось ему уже знакомым. В принципе, все, что происходило на объемном экране походило на то, что они недавно наблюдали, только вместо каркаса в воздухе висело красноватое облако. Оно, как показалось Павлу, немного двигалось и под воздействием света изменяло цвет.

– Здесь вырабатываются различные вещества, микрочастицы. Обычно невозможно наблюдать этот процесс так запросто, как мы это сейчас делаем. Но если дать много миллиардное увеличение…

– Так это оно и есть?

– Точно. Все что мы сейчас видим, это процесс биологического инженеринга. Здесь ставится эксперимент, смысл которого я и сам не совсем понимаю, но постараюсь объяснить. Некоторые недавно открытые вещества обнаружили интересные свойства: под воздействием MJ-излучения они способны выделять из своей структуры другое вещество обладающее странными свойствами. Иными словами происходит удивительный процесс их деления, в ходе которого появляется новая субстанция. Она, правда, уже известна нам из других лабораторных экспериментов, но так просто получить ее пока никто не ожидал. Так вот, если применить полученное таким образом вещество и произвести с его помощью "атаку на живые клетки" то их сумма, допустим человек, может проходить сквозь твердые вещества. Например, сквозь железную стену или даже сквозь всю планету не разрушаясь. А если сообщить этой "атаке" на клетки еще и ускорение сверх TY-светового, то мы сможем преодолевать пространства мгновенно.

– Иначе получится телепортация?

– Верно. Но только это пока начало экспериментов. Наши исследователи идут иным путем, нежели шли другие ученые. Поэтому научный результат ожидается с дополнительным выигрышем. Разные пути познания одного и того же часто дают помимо общего еще и дополнительный, иногда не менее интересный, результат.

– Любопытно, – согласился Калугин, действительно чувствуя, что все это захватывает его.

– Наука это превосходно. Мой сын занимается сейчас этой темой, и я горжусь, что он такой славный искатель.

Отмечая все особенности поведения людей в данном обществе, Павел уже давно заметил, что гордость им не чужда. Но больше всего они любили доказать другим свои способности удивить, обрадовать, принести пользу. Многим даже удавалось перейти своим хвастовством грань «приличия», привычную для Павла. Только вот хвастовство это было неназойливое, аккуратное и доброжелательное. Совсем не такое, каким Калугин привык видеть его на Земле. Оно никого не унижало, а напротив дарило только позитивные эмоции. И если быть честным, то это было даже не совсем хвастовство, но подобрать какое-то иное слово Павел пока не мог. Он не удержался и осторожно спросил:

– Нот, вот вы все, насколько я вас знаю, любите говорить о том, что мы сделали то, я сделал это… На Земле принято считать, подобное поведение нескромным. Обычно о заслугах кого-либо говорит у нас не он сам, а другие люди. Здесь и другие говорят, и вы сами не смущаетесь. Разве это допустимо?

Вопрос прозвучал неожиданно.

Ноторимус немного удивился, это можно было видеть по тому выражению, которое приняло его лицо. Глаза зажглись, рот доброжелательно искривился и даже нос немного вытянулся. За время общения с доктором Калугин уже привык к такому свободному проявлению эмоций. Впрочем, и Эвил, и другие его знакомые вели себя также. Скрывать, что-либо корча из себя невозмутимость и неудивимость было тут совсем не принято.

– Но разве это не правда? Плохо врать своим товарищам и друзьям. Но говорить правду, почему нет? И потом что это за скромность такая? Откуда она берется, ты знаешь? Ведь не сообщать к месту того, что нужно сказать может только человек эмоционально подавленный, депрессивный. То есть робкий по причине слабости собственной психики. У нас нет таких, а в буржуазном обществе полно.

Необычный оборот их разговора заинтересовал Калугина уже порядком уставшего от обилия научной информации, переварить которую он просто не успевал. Ему было интересно. Но все что он видел, настолько захватывало воображение и мысли, что он не мог потом собрать силы своего разума, чтобы разобраться с новым орехом познания. Попросту говоря, разгрызть что-то новое было ему не так-то просто. Но, не смотря на все это, несмотря даже на свое понимание того, что он просто не успевает охватить разумом всего того богатства знаний, которое его окружало, он знал, так как ему об этом постоянно говорили, что он хорошо, продуктивно и неутомимо трудится. Это было приятно.

– Ты, Павел, должен научиться вести себя настолько свободно насколько это необходимо. У тебя не должно быть никаких предрассудков. Но принципы должны быть всегда. Ты должен очистить себя от мнимых обязанностей и оставить истинные, те, что ты сам, исходя из собственного разума, выбрал и которые подчинил своим интересам и потребностям. Ничто в тебе не должно мешать тебе, становиться лучше, тем более, если это общепринято и называется скромностью.

Павел внимательно слушал. Все в этом мире было ему интересно. Он чувствовал, что старый земной Калугин постепенно становится новым, прогрессивным человеком, для которого истина, а не иные блага, есть смысл.

– Этика, то есть мораль, правила поведения человека в обществе бывают различными. Этика продиктована общественными отношениями, корень которых скрыт в экономическом развитии. Есть первобытная мораль, есть феодальная, есть – буржуазная, а есть – коммунистическая. Они все отличаются и степенью свободы личности, и самим характером психики индивида. Но отличия эти продиктованы не сами собой, а объективной необходимостью существования той либо иной системы общественных отношений.

– То есть, каково общество, такова и душа?

– Именно так. Особенности психики, в том числе и занесенные в нее нормы морали, всегда соответствуют производственным отношениям вокруг. Они также переменны, как и экономические отношения, порождающие их. Если больше не требуется совместного ведения хозяйства, воспитания детей и половая жизнь больше не нуждается в прежних ограничениях, то исчезает брак. Но об этом мы поговорим отдельно.

Несколько человек, что-то бурно обсуждая, прошли мимо доктора и Павла. Станция, на борту которой они находились, продолжала вращаться: научный, технический, живой процесс возникновения нового не прекращался тут, как и везде в этом мире, ни на минуту. Чувствуя себя частью его, Павел испытывал гордость.

– Мы вышли на важный разговор, – продолжал доктор. – Я немого расскажу тебе о том, как устроена психика, с деталями ты познакомишься сам. Все это пригодится тебе на практике.

Ноторимус удобно сел, Павел последовал его примеру.

– Так вот, внутренний мир человека – психику, это касается не только нашего почти общего вида, но и других народов, правда там есть некоторые особенности, но сейчас это не важно, – можно разделить как бы на три слоя. Первое, это сознание: та часть психики, что отвечает за наше понимание происходящего вокруг, высшая форма отражения действительности, способ нашего отношения к миру, к самому себе. При помощи сознания мы осмысливаем объективный мир. Второе, это подсознание: то, что не является в определенный момент центром смысловой деятельности, но оказывает влияние на нее. Это та часть внутреннего мира, где находится все то, о чем мы не думаем сейчас и даже то о существование чего мы вообще не знаем. Существуя в различных формах, эта информация может оказывать влияние на нашу сознательную деятельность. И третье, это бессознательное: тут имеют место активные психические процессы неосознаваемые человеком и не участвующие в нашей сознательной деятельности. Первое и второе возникает в процессе нашей деятельности еще на самых ранних стадиях истории разумного существа. Ни у одного животного нет сознания – это и есть то, что отличает нас от остальной природы.

– Кое-что из этого я уже знаю, однако в целом такое слышу впервые, – признался Калугин. – Но как все это вместе работает?

– Очень не просто, сознание как бы отвечает за наше понимание, подсознание – за то, что в нас есть. И то и другое невозможно без нашего общественного бытия. Бессознательное же соткано из инстинктов, из всего того, что дала нам природа. Все эти сферы соединены воедино, переплетены и неразрывно связаны. Они противоречивы, но они едины. Они, под влиянием объективного мира вокруг, борются и порой вопреки нашей воле побуждают нас поступать так, как, руководствуясь сознанием, то есть холодным разумом, мы никогда бы не поступили.

– Объективный мир, вся жизнь общества состоит из противоречий, и я так понимаю, что эти противоречия отражаются во внутреннем мире человека?

– Верно, все вокруг состоит из противоречий, непрерывного процесса их возникновения, развития и разрешения. Но в психике они носят совершенно особый характер. Происходя из материального мира, они в тоже время сами являются, у нас внутри, не материальными. Эта их особая природа порождает их особый характер. От которого напрямую зависит психическое здоровье. Тебе все понятно?

– Пока, что нет. Давай чего-нибудь поедим, и затем вернемся к этой теме, – предложил Павел.

Они покинул коридор станции, и расположились в одном из кабинетов для посетителей. Тут Павел, всегда до этого выбиравший известные ему блюда предложил доктору Ноторимусу угостить его тем, что принято принимать в пищу на Дюрране. К удивлению Павла, ожидавшего, что еда окажется чем-то сверхъестественно вкусным, пища, которую он сейчас ел, была обыкновенной, почти безвкусной кашицей. Он поинтересовался у Ноторимуса, все ли здесь едят такие продукты и, получив ответ, что каждый ест что хочет, а в основном старинные блюда наподобие того, что постоянно предпочитал Павел, получил в подарок еще один вопрос. На этот раз Калугин хотел знать, почему Нот ест такую невкусную пищу.

– Павел, я сторонник естественно биохимического движения и считаю, что организму просто необходим определенный набор веществ, независимо от их вкусового окраса, хотя в основном все думают, что надо выбирать, что повкуснее. Они также не используют никаких приборов для приема пищи. То есть едят руками, пологая, что нужно воспринимать пищу всеми органами чувств. Кстати сколько бы ты у нас не съел все равно количество веществ в продуктах всегда определяется не тем, что ты хочешь съесть, а тем, сколько их действительно сейчас необходимо организму.

Этот ответ удовлетворил Калугина, и он попросил Ноториму продолжить свой рассказ о том, как устроен внутренний мир людей. Превратив комнату, в которой они были, в кабинет наподобие тех, к которым так привык Павел на Земле, доктор встал из своего большого кожаного кресла и подошел к шкафу. Он взял с полки несколько книг и предал их Калугину.

– Зигмунд Фрейд ."Введение в психоанализ", – прочитал Павел название первой из них.

Он осторожно открыл книгу в красивом тесненном переплете из темно-зеленой кожи, полистал ее и отложил. Затем, приняв из рук доктора несколько других книг, он также прочитал их названия и немного познакомился с содержанием. Это оказались работы Вильгельма Райха, Эриха Фромма, Леонтьева, Рубинштейна и других авторов, фамилии которых он уже где-то встречал. Большинство книг было ему незнакомо, но некоторые он уже читал. Было приятно видеть, что земные ученые находили внимание так далеко.

– Это твои соотечественники. Нет смысла приводить в пример работы авторов с других планет, так как проще всего усвоить информацию из знакомых источников. Тем более, что с некоторыми из них ты уже сталкивался. Ты не найдешь в их работах всего что я тебе говорю, но основы этих взглядов там есть.

Ноторимус загадочно улыбнулся.

– Так вот, противоречия объективного мира, отражаясь в нашем внутреннем мире, могут психически разрешаться. То есть, попросту говоря, мы делаем свой выбор, принимаем решение, и это ведет к тому, что в своей деятельности мы стремимся разрешить эти противоречия на практике. Но это не единственный вариант, поскольку в своем возникновении психические противоречия встречают преграду на пути своего развития и разрешения в виде догматов психики, например устаревших этических норм, то это приводит к их подавлению. То есть информация о них стирается из сознания, а сами противоречия вытесняются в подсознание, откуда время от времени прорываются их отголоски, нарушая сознательный характер наших действий.

– Кажется, основу этой теории заложил на Земле еще сто лет назад австрийский профессор Фрейд? Я читал некоторые его работы.

– Верно. Но это были лишь азы, а я сейчас учу тебя словам этого языка. Словам, узнав которые и научившись слагать предложения из которых, ты сможешь понимать людей. Но людей мало понимать в глубине всех их психических процессов, нужно еще и уметь видеть по ним самим всю природу психических движений.

– То есть понимать, что хочет человек, просто посмотрев на него?

– Да, но не совсем так. Точнее нужно уметь читать по лицу, позе, жестам, мимике, выражению глаз, даже по мебели и одежде разумного существа природу его души, улавливать его эмоциональное состояние, его слабые и сильные стороны. То есть понимать по всевозможным внешним выражениям не просто чувства человека, но все его особенности.

– Но ведь так невозможно постичь всего в разумном существе?

– Всего вообще невозможно постичь, но можно все постигать. Не жди что, даже овладев этим искусством, ты сможешь открывать каждого до конца. Но ты научишься заглядывать внутрь разумного и видеть в нем все, что там скрыто. Видеть порой даже то, что не видит в себе сам человек. Умение работать так необходимо каждому прогрессору.

Павел задумался. Сейчас он уже лучше представлял, почему тогда еще годы назад, Эвил выбрал его для этой работы. Теперь, собрав все свои разнообразные мысли, все свои предположения и догадки в одну цепь, он охватил разумом каждое слово Ноторимуса и сказал:

– Я научусь.

– Рад, что ты это понял. Мы сейчас вместе именно поэтому.

Павел внимательно посмотрел на своего товарища, казалось ставшего за прошедшие дни другом, такими прямыми, искренними и добрыми были их отношения, и вновь, как это уже не раз с ним здесь было, почувствовал к доктору симпатию и расположение. Только спустя много времени Калугин научился сознательно, так же, как некогда показывал, не давая этого понять Ноторимус, вызывать в людях симпатию: дарить им положительные эмоции и получать их взамен. Это был мягкий, невидимый и аккуратный гипноз. Такой, каким и надлежит пользоваться прогрессору.

– Мне еще не разу не приходилось слышать здесь музыку, – заметил Павел. – Кругом тишина и мне кажется, никто не интересуется этим искусством.

– Нет. Музыку у нас слушают все, просто не принято включать в помещениях что-либо, что может хоть кому-то не понравиться. Но если ты хочешь, то музыка будет всегда сопровождать тебя. Правда, боюсь, ты не всегда будешь иметь достаточно времени, чтобы слушать ее.

Эти слова оказались правдой. Павлу понравилось все многообразие звучаний, что он нашел с сети, но у него совсем не было сейчас времени. Приходилось много работать, постоянно узнавать новое и постоянно отказывать себе в праве хранить в душе старое. Это оказалось жизнью, которую он так долго искал. Но он знал, что все это только начало. Однако изучение музыки, которой он, сказать честно, был занят очень мало, дало ему очень много. Пользуясь ей, он понял, что, рождаясь в истории, звуки являются выразителями человеческих душ. И чтобы понять эпоху, разобраться в чувствах людей нужно уметь понимать его музыку. И не только музыку, но и литературу, скульптуру и живопись, словом все то, что создавал человек, и что называлось миром искусства. Как только Павлу открылось это правило он приобрел возможность, не зубря слепых фактов понимать действительность.