Текст книги "Торжествующий разум"
Автор книги: Василий Колташов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Глава 4. Традиции вопреки
Перевернутый джип был сильно помят. Краска на корпусе содрана, стекла вывалились. Верх автомобиля был сжат.
– Жаль беднягу. Тормоза отказали, да и машина хорошая, еще только вчера из ремонта. Прям и не знаю, как такое могло случиться, – произнес чей-то голос.
Павел обошел место аварии. Тело районного прокурора только что увезли, но, всмотревшись в вывалившееся лобовое стекло, Калугин заметил какие-то красновато-белые пятна.
Металлические обломки и куски битого стекла валялись вокруг.
Весна была ранней и необычайно теплой, но, тем не менее, утренняя прохлада давала о себе знать. Кругом было сухо. Ярко светило солнце и молодая, первая трава тонкими зелеными лепестками пробивалась в земле. Снега уже не было. Он как-то вдруг растаял.
Павел застегнул верхнюю пуговицу куртки.
– Ремни безопасности… Если бы он только ими воспользовался, тогда бы остался жив, – услышал он слова бородатого журналиста местной газеты со старым фотоаппаратом. – А так вот погиб почем зря. Смотреть больно было, что от человека осталось. Просто куча кровавого мяса. Насмерть, насмерть разбился.
– Да чего там ремни и так все понятно – политическое убийство. Он ведь красным сочувствовал. Вот его и убрали. Связь с выборами стопроцентная, – заметил молодой человек с блокнотом. – И как он до своих лет вообще дожил?
Павел достал из кармана телефон и позвонил.
– Алексей Николаевич?
– Да, – отозвался голос.
– Встретиться не получилось, бумаг тоже нет. Прокурор убит.
– Как?
Повисла пауза.
– Я сейчас соберу всю информацию и приеду к вам в Территориальную комиссию. Он разбился в машине. Отказали тормоза. Насмерть.
– Давай. Жду.
В город они приехали только вчера. Сперва поезд, потом автомобиль. Поселились в гостинице и договорились встретиться с прокурором. Это был как нестранно честный человек, возможно, поэтому его все время переводили из района в район. У него были доказательства крупных предвыборных нарушений. Поведать о них он не успел.
– Хороший был мужик, – вздохнул маленький седой человек.
Это был зубной врач, секретарь горкома Серов Иван Яковлевич. Ему было около шестидесяти лет, и он был весь белый.
– Я все рассказал, – уточнил Павел, теребя ручку кресла в котором сидел. – Похоже, убийство, хотя официальная версия несчастный случай.
– Так всегда бывает, – заметил Алексей Николаевич.
Партийному руководителю, вместе с которым сейчас работал Павел, было около пятидесяти лет, впрочем, возможно и больше, хотя седых волос у него почти не было. Он был среднего роста, худощав, немного резок в движениях, с быстрым открытым взглядом.
– Сильный, но нервозный человек, – подумал про него Павел, как только Белкин, рассказав ему о предстоящем деле, познакомил их. – Хотя впрочем, к людям он относится хорошо, а такое в нашей партии встречается не часто.
Проработав в молодежной организации, став ее членом и кандидатом в партию, Калугин уже успел изучить кое-какие здешние особенности людей и отношений. Многое ему не понравилось, кое-что он отметил как хорошее. Люди тут были разными, были честные патриоты, были откровенные карьеристы, были марксисты, и не только по взглядам, но и по духу. Но большинство, независимо от взглядов и особенностей психики, были людьми искренними и добрыми. Впрочем, последние годы политическая атмосфера этому способствовала. Борьба обострялась. Демократия отступала, президент все больше забирал под себя власть. Однако, Павел не был уверен, что такая разношерстная, жестко-централизованная партия сможет предложить обществу достойную альтернативу. Были у него сомнения и насчет порядочности ее руководителей. Что-то подсказывало ему: борьба с «антинародным режимом» не идет по-настоящему. Возможно, имел место какой-то спектакль? Может быть, вождь партии и его окружение вовсе небыли так враждебно настроены к президенту страны, как это многим казалось? Он этого не исключал.
Павел осмотрелся, затем бросил взгляд на висевшую над диваном картину "Три охотника". Их тоже было трое. В маленькой комнате для отдыха больше не было никого.
– Ну и дела, – многозначительно заметил Серов.
Врач и Олехов закурили. Павел сделал себе бутерброд с колбасой, налил еще чаю и посмотрел на часы. Было еще совсем мало времени.
В дверь постучали.
– Заходи, Артур, – сказал Серов.
В комнату уверенным шагом вошел человек лет тридцати в клетчатом пиджаке и полосатых бело-синих брюках.
– Это Артур Элирганов, – представил гостя Серов. – Возглавляет местное отделение либерал-демократов. Мы сейчас, на эти выборы, союзники по контролю. Ты Павел с ним вместе поработаешь.
Они познакомились.
– Вам сегодня нужно побывать в двух участковых комиссиях, это рядом, – продолжал Серов. – А после обеда встретиться в штабе с несколькими людьми. Это должно быть важно.
– Если что значительное, то я буду здесь в комиссии, поработаю с документами, – заметил Олехов. – Телефон знаешь, звони если что.
Калугин и Элирганов вышли на улицу.
– Мне нравится ваш город, – заметил Павел. – Небольшой, тихий, чистый и симпатичный.
– Ты чем занимаешься? – поинтересовался Артур.
– Журналистикой. А ты чем?
– Я юрист.
– Тоже неплохо.
Они миновали небольшую рощу, и вышли не главную улицу города. Была суббота. Масса молодых пар вышли на прогулку. Многие были с колясками.
– Почему так много детей? – заметил Павел.
– Традиция, – усмехнулся голубыми глазами спутник. – Лет в двадцать у нас все женятся, заводят детей и создают семьи. Потом все летит кувырком.
– Кувырком? Мне кажется, здесь просто тишь и благодать. Город окружен лесом. Всюду сосны и пятиэтажки просто тонут в зелени. Просто какой-то маленький индустриальный рай среди природы. Одно предприятие, все на нем работают, почти нет безработицы. Мне здесь, например, нравится.
– И все же я не оговорился. Все свойственное западному влиянию в России есть и у нас. Парни спиваются или скалываются, это притом, что нет безработицы, как ты говоришь. Да ее нет, – горячо выпалил Артур. – Нет, но если человека уволят с завода, то податься ему будет некуда. Многие боятся. В общем, у нас тяжелая атмосфера.
Павел покачал головой в знак понимания. Артур закурил и грустно улыбнулся. От внимательного взгляда Калугина не ускользнуло, что ногти у либерал-демократа были покрыты лаком. Впоследствии, делясь подмеченной особенностью провинциального адвоката с Олеховым, Павел услышал интересный комментарий: «Это у них общепартийное».
Беседуя о пустяках, они добрались до первой комиссии. Калугин предъявил свое удостоверение и, ознакомившись с документами, сверив число бюллетеней и избирателей, а также посмотрев сами бюллетени, убедился, что все в порядке. Затем они побывали еще в нескольких комиссиях и также ничего странного не обнаружили. Подготовка к завтрашнему голосованию шла своим чередом.
– И все-таки мне нравится здесь, – не согласился Калугин, когда они обошли уже пять комиссий.
Артур затянулся и подмигнул. В этот раз он не стал заходить в помещение, а ждал Павла на улице:
– Скоро обед, в городе всего три точки, где мы можем перекусить, они все работают до часу, а потом закрываются на обед. Поторопимся?
– Обед у тех, кто готовит обед? – удивился Калугин.
– У них не так много клиентов у этих кафе, разве только всякие парочки в выходной день. Знаешь ведь чтобы встречаться с девушкой у нас нужно сперва пригласить ее в кафе. Платит, разумеется, парень. Голубки поедят, выпьют чего-нибудь и только после такого ритуала она станет с ним встречаться, – усмехнулся Артур. – Благо, что я женат.
– Странный обычай. И что совершенно нельзя его обойти? – заинтересовался Павел.
– Никак!
– Хм, а если я познакомлюсь с леди, приглашу ее в кабак, а потом откажусь платить, дескать: прости милая я не привык платить за дам. Мол, всегда платит женщина, – пошутил Павел, театрально разводя руками и кристаллизуя на лице недоумение.
Артур раскрыл рот, но слова не сразу вывалились наружу.
– Так нельзя… Она же сразу убежит!
Калугин расхохотался.
– Пойми это ведь глупый, глупейший обычай. Прям средневековье какое-то, – произнес он, уже сидя за столом в кафетерии "Увитый плющом". – Нужно бороться с подобными глупостями!
– Угу, – хмуро согласился Артур, прожевывая пельмень.
– Вот ты говоришь, создают семьи, родят детей, возят их в колясочках, а потом все разваливается. И остается мать-одиночка. А дальше-то что?
– Дальше все наоборот. Нормальных мужчин почти нет, и женщины после 20-25 начинают на нас охоту. Уже не мы приглашаем их в кафе, а они нас, и знаешь, все как-то упрощается.
– Ясно, – заключил Павел, подмечая, что пельмени здесь вкусные и, по-видимому, не на соевой основе, это радовало.
После обеда поседев немного во дворе какого-то дома на лавке и отметив, что основное развлечение здешних жителей сплетня приятели отправились в штаб. День все еще казался Калугину не слишком интересным. Единственным укрытием от однообразности окружающего были мысли. Павел не просто забавлялся провинциальными деталями быта и нравов. Он изучал отношения, анализировал их, стараясь отыскать пути преодоления ветхих традиций. Старый образ жизни разрушался всюду в стране, но что должно было прийти ему на смену? Пока Калугин не видел простого ответа. Очевидно, критики Эвила были правы: Земля все еще глубоко спала. В небольшом, но промышленном городе, где пять тысяч человек трудилось на одном химическом комбинате Павел не нашел пока даже следа рабочего движения. По всем признакам ему виделось: рабочие придут на участки для голосования под присмотром своего начальства; они будут голосовать за того кандидата, на которого им укажут хозяева. Однако этот вывод не был главным. Важнее всего было то, что «партия трудового народа», к которой уже почти принадлежал Калугин, не обращала на нужды пролетариев никакого внимания. Она могла призвать их голосовать за кандидата-патриота, который должен собрав «команду профессионалов» улучшить жизнь. Но выдвигать радикальные, отвечающие интересам рабочих масс требования она не желала.
Трехэтажный кирпичный дом, укрытый пушистыми елями, где располагался городской предвыборный штаб компартии, оказался недалеко. Впрочем, в этом небольшом городе все было недалеко.
Поднявшись на крыльцо и пройдя в неосвещенное помещение, Павел повернул налево, а Артур направо.
– Зайду к знакомому, к вам не пойду, – уточнил он.
– Ясно, когда встретимся?
– Завтра, наверное, мне тебе больше нечего показывать, ты все вокруг теперь знаешь, а я пока своих проинструктирую. Договорились? Ну и может… буду располагать некоторой информацией.
Павел пожал ему руку.
Впрочем, они встретились вечером, и либерал-демократ с отшлифованными ногтями кое-что сообщил Калугину. Правда, к тому времени Павел уже и сам кое-что знал.
– Оказывается, делом убитого прокурора уже занимается его бывший зам, какая-то женщина. Но она абсолютно не оппозиционна, полностью лояльно властям. Основная версия – авария. Хотя какая тут к черту авария, машина-то только после ремонта?
– Тормоза отказали, – заметил Павел.
– Кое-кто сообщил мне, что бумаг о нарушениях, которые собрал прокурор, в его кабинете не найдено. Их якобы ищут, но нигде не могут обнаружить. Даже дома под видом сбора информации у него искали. Ничего, ничего не нашли!
Дверь в комнату, где располагался штаб, была открыта. Павел зашел и внимательно осмотрелся. Это было небольшое помещение, обставленное и украшенное в ветеранском духе памяти Великой Отечественной войны. Пожилая женщина в кружевном наряде встретила его. Медленным старческим шагом она, отложив подшивку газет, подошла к гостю. Павел поздоровался.
– Вы Калугин? – поинтересовалась бабушка.
– Да.
– Хорошо, что вы пришли, – начала она и дальше уже не переставала о чем-то говорить.
Слушая ее, Калугин быстро устал.
– Тут какая-то женщина приходила и принесла папку, просила передать Серову, он, мол, знает что делать? Там какие-то заявления? Я так одним глазом посмотрела, – продолжала пожилая женщина, произнеся уже тысячи слов и предложений без всякого смысла и пользы, – вижу много их и все от пожилых людей, мол, я такой-то, такой-то отказываюсь участвовать в губернаторских выборах, так как получил…
– Что за женщина?
– Пожилая, только вот неразговорчивая, что-то буркнула и сразу убежала. Я даже лица ее не разглядела.
– А где бумаги?
Нарядная бабушка протянула ему небольшую папку серого цвета на шнурке. Павел сел поудобней и погрузился в чтение. Он быстро сообразил, что это были за расписки. В этих бумагах люди отказывались участвовать в выборах, либо голосовать за красного кандидата, получая в качестве вознаграждения по 50 рублей. Он ухмыльнулся. Расписки были пронумерованы. Всего их было штук тридцать. Номера, вероятно учетные, начинались с 1289 и заканчивались 1321.
– Видимо, – предположил Павел, – таких бумаг было много.
Он сунул папку в рюкзак и позвонил.
– Есть очень важные документы, – сказал он. – Скоро принесу.
– Я в комиссии, тут тоже не все чисто, – ответил голос.
– А что-нибудь еще важное есть? – обратился Павел к старушке.
– Нет, хотя если вам интересно? Серов эти бумаги видел, но что-то они его не впечатлили. Наверное, ценность у них не велика.
– А что за бумаги? – поинтересовался Павел.
– Да тут заявление одной нашей коммунистки, мол, ее подруга с завода, сама она пенсионерка, рассказала, что на голосование их повезут на автобусе. Это законно?
– Можно взглянуть?
Бабушка, попутно поправляя кружевной воротник, открыла маленьким ключиком шкафчик и вынула оттуда исписанный с двух сторон лист.
Павел вновь погрузился в чтение. Текст был несуразный. В нем излагалась история Советского союза последних лет, имелось множество уклончивых жалоб на плохую жизнь, низкие пенсии и зарплаты, высокие цены и произвол чиновников. Также в заявлении, написанном на имя депутата городской Думы Серова, значилось, что правительство губит страну, народ вымирает, особенно вымирает деревня и что идет геноцид русского народа. Его беспощадно истребляют пьянством, наркотиками, развратом и пагубным влиянием запада. Так и было написано "пагубным влиянием запада". Пенсионерка просила депутата Серова все это остановить, попутно жалуясь на писающего в замочные скважины соседского мальчика, с которым-де нет сладу. Дочитав до середины, Павел вздохнул.
– Она у нас сумасшедшая, – заметила старушка. – Бегает, кричит все время, а понять ничего нельзя. Какой толк?
Калугин посмотрел измученным взором на бюст маршала Жукова стоящий в углу и подумал:
– Все-таки зря в 1930-е мы ввели все эти военные звания. Это не демократично, если есть необходимость разделить людей, сделать их неравными, пусть и в общих целях, то ведь можно было и должностями обойтись, зачем все эти титулы, золотые погоны? Неправильно это, не по-коммунистически. Барство какое-то, – мысленно заключил он.
Он стал читать дальше. Ругая местные власти, пенсионерка, тем не менее, яростно защищала президента Типуна, возлагая на него все свои старческие надежды на исправление ситуации. Создавалось впечатление, что только этот человек, да депутат городской Думы Серов могут спасти страну и от развала, и от коррупции, и от самого страшного зла – разврата, который, по мнению пенсионерки, всегда сопутствует наркомании. Павел забарабанил пальцами.
– Все ведь правду пишет, аж плакать хочется, но все как-то бестолково излагает, – подола голос работница штаба.
Теперь пожилая женщина нацепила на голову синий бант и как девочка-школьница красовалась у зеркальца.
Павел дочитал бумагу и ничего в ней не обнаружил. Он просмотрел ее еще раз и, убедившись, что ничего такого, о чем говорила пожилая штабистка здесь нет, спросил:
– Ничего про автобусы тут нет?
– Ох, я, должно быть, перепутала! – воскликнула модница.
Оно вновь открыла шкафчик. Порылась в нем и извлекла оттуда другой такой же исписанный со всех сторон лист.
– Вот, должно быть тут.
Павел прочитал его. Это была жалоба на отсутствие горячей воды, но в конце ее, тем не менее, содержалось нужное сведение о предстоящем голосовании и использовании административного ресурса для формирования "правильного выбора".
– Можно взять с собой?
– Берите! У меня этих жалоб знаете сколько? О-го-го!
Павел не удержался и спросил:
– А что вы с ними делаете?
– В шкафчик складываю, иногда Серов запросы пишет, но все без толку. Разве чиновники что-нибудь делать будут? Если народ сам не выступит, если сам не заставит?
– Правильно, – согласился Павел.
Он хотел закрыть тему, но не удержался и еще раз спросил:
– А молодежь у вас в парторганизации есть?
– В горкоме-то? Нет, раньше была, но что-то они все… Ленивые, наверное? Листовки они клеить не хотят, газеты тоже разносить томятся, нас не слушают. А вот анархисты у нас в городе есть, Серов говорил. Маркса обчитались и в анархисты, мол, свободу им подавай! А надо, надо чтобы порядок был! А то один разврат, да порнография, а вырядились то, как в наше время было одно благолепие и таких сволочных нарядов никто не носил. А парни-то, парни патлы себе, что девки поотращивали!
– Ну и дура, – подумал Павел, вежливо выслушивая последний словесный залп старушки.
Он поблагодарил за помощь, вежливо попрощался и вышел.
Глава 5. На экране
В дверь резко позвонили. Павел протер глаза и, не нащупав на стене выключателя, вышел в коридор. Тут было проще. Он зажег свет и спросил:
– Кто?
– Свои, – ответил знакомый голос.
– Кто это может быть? – попытался сообразить Калугин. – Алексей Николаевич спит, может Артур или Серов?
Он открыл дверь.
Внезапный свет телекамеры врезался в глаза и Павел отступил, закрывая лицо руками, и соображая, что стоит перед телевиденьем в одних трусах.
Последним в комнату вошел Серов.
– Удивились, – спросил он?
– Конечно, – пробурчал Олехов.
– А я НТВшников привел.
– Молодец, – подметил Калугин, натягивая на себя одновременно брюки и пиджак.
Гости прошли на кухню и принялись устанавливать оборудование. Предстояло дать интервью.
Еще вчера познакомив своих руководителей с обнаруженными и уже известными бумагами, а заодно поделившись полученной от Артура информацией по делу прокурора, Павел заметил, что сами руководители мало что могли ему поведать. Правда Олехов сообщил, что фальсификаций не будет, все меры приняты, а вернее они не понадобятся. Серов же вообще ничего не сказал. Но, по-видимому, уже тогда, сразу решил связаться со СМИ.
– Hasta la victoria siempre! – произнес Павел, обращаясь к оператору, на майке которого красовался Че Гевара.
– Угу, – буркнул тот, видимо не поняв испанской фразы.
– Всегда до победы, – уточнил Павел.
Оператор улыбнулся.
– Меня зовут Сергей, – вмешался в их скромный диалог молодой человек в модном костюме. – Мы час назад прилетели. Сразу в машину и к вам. Тут говорят, такое творится! Расскажете?
– Конечно, – признался Павел.
На кухне он пока был один. Олехов одевался, а Серов засел в туалете. Павел ухмыльнулся, пощупал рубашку и застегнул оставшиеся пуговицы.
– Начнем, – предложил Сергей, когда все трое уже сидели за столом.
Ярко слепил свет.
Начал Серов. Но от его путаных речей, а он и без того всегда чем-то взволнованный теперь вообще растерялся, было мало толку. Олехов все время ссылался на закон о выборах, мотал головой. Из его слов мало что можно было понять. Только Павел, возможно, это была его профессиональная – журналистская, черта смог дать связанный и даже острый рассказ. Про автобусы и комиссию все уже было сказано, поэтому Калугин решил поведать о странных расписках. Это действительно вызвало интерес. Налицо, как отметил Павел, был серьезный заговор с целью устранить от голосования нелояльных избирателей, административно выстроить робких и слабых, и тем самым добиться высокого процента за действующего главу администрации. Все это приобретало особый смысл, если добавить сюда и то, что в городе действующий губернатор был особенно непопулярен.
– Снято, – уточнил Сергей и яркий свет погас. – По-моему, все здорово получится. Материал обалденный! Сенсация. Выборы и заговор…
– Только вы там, где я в трусах дверь открываю, не показывайте, – попросил Павел.
Все расхохотались.
Завтракать пришлось пельменями. Их купили килограмм и из-за отсутствия холодильника съесть решили сразу. Хотя пельмени были хорошие, но ситуация усугублялась еще имевшимся килограммом помидор, а едоков было только двое.
– Ну и деньки, Павлик, – пошутил Олехов.
– Ага, Алексей Николаевич, меня вот ночью еще никогда не снимали, – согласился Павел. – Прямо какое-то путешествие в зазеркалье.
– Наверное, уже началось голосование, – заметил Олехов. – Сколько времени?
– Девять, Серов обещал в полдесятого нас забрать.
Серов не опоздал. Вместе с тучным, резким, с повадками гонщика шофером он прибыл ровно в назначенное время.
– Поехали все вместе по избирательным участкам? – предложил он.
– У меня документы фальшивые, то есть я не член территориальной комиссии с совещательным голосом, у меня просто представление, а удостоверения нет, – признался Павел. – Я вчера, правда и с их помощью шорох наводил, но зато теперь не знаю что делать. Ведь не может же быть два одинаковых члена комиссии от компартии. По закону не положено.
– Ладно, кто там разбираться будет, – заметил Олехов.
– Конечно, – согласился Серов. – У нас тут народ темный, а особенно председатели участковых комиссий.
В первой же комиссии, где они устроили переполох (просто одного визита было достаточно), Павел заметил, как небрежно председатель относится к избирательным бюллетеням. Эти важные документы, за потерю которых грозил солидный срок заключения, лежали пачками на всех столах, так что он даже подумал стащить десяток-другой этих ценных бумажек.
– Простите, а вы кто такой? – обратился к Калугину председатель Комиссии, когда, тот указал ему на небрежное отношение к документам.
Павел предъявил свое представление и уточнил:
– Я член территориальной комиссии с правом совещательного голоса.
– Ага, вижу, – признался председатель, в чьей некомпетентности больше не приходилось сомневаться. Никаких крупных нарушений не было замечено. Только одно бросилось сразу в глаза: на каждом участке сидели наблюдатели от завода – представители руководства и тщательно фиксировали, кто из их сотрудников пришел проголосовать.
– Вот собаки, – заметил Серов.
– Административный ресурс? – спросил Павел.
– Именно так, – подтвердил Олехов. – Тут попробуй не проголосуй или неправильно проголосуй, лишишься работы мигом. Страшно оказаться в шкуре простого человека. С работы выгнали, денег нет, семья голодная, тут хочешь, не хочешь "правильно" проголосуешь.
Результат был заранее известен. Партия проиграла, ее кандидат получил большинство голосов только в крупных городах, поровну было в небольших городках. В деревне поражение было полным. Измученные безденежьем, нищетой, тяжелым трудом сельские жители не во что не верили и рады были отдать свой голос любому, кто хоть что-то пообещает. Одним словом, выборы были проиграны.
Но это стало известно только на следующий день.
Старенький автомобиль все с тем же ворчливым резким шофером увозил Олехова и Калугина на вокзал.
– Не верят нам люди, – ворчал шофер. – А все потому, что идеологии у нас нет. Вождь что хочет то и лопочет, с попами якшается, газеты наши мерзкие, читать их нельзя. Пишут всякую чушь, тухлые новости и те там никуда не годятся. Такого чтобы за душу брало – нет! Хуже всего – молодежь к нам не идет, да и одна ли только молодежь? Рабочие запуганы, крестьяне обнищали настолько, что совсем разум потеряли. Некоторые думают, что во всем только телевидение виновато. Так я вам скажу, нет! Люди у нас дураки безвольные, народ – скотина, вот за границей, мы ее все клянем да клянем, там чуть только налоги поднимут или цены, или зарплату понизят, так сразу все выходят на демонстрации, митинги. Забастовки устраивают. Одним словом – люди! Джек Лондон как писал: "Жизнь – это преодоление препятствий". А наши перед этими препятствиями пасуют. Но главная наша беда, тут может, я повторюсь, это идейная убогость нашей партии. Что мы предлагаем людям? Что? Государственный патриотизм, клянем олигархов, а о всесторонней сущности капитала молчим, а она повсюду. Поднимаем крик о внешней угрозе, а хоть кто-нибудь предложил сократить рабочий день? Нет. За такой тусклой спичкой никто не пойдет! Вот отсюда и все наши беды.
Сказать на это было нечего.
***
В университете оказалось полно народу. Все заканчивали учиться, штурмовали библиотеки, сдавая горы нечитанных книг, прогуливали пары последние и наполняли бурлящими молодыми телами коридоры и аудитории. Надвигалась сессия. Именно здесь в этих стенах и договорились встретиться Калугин и Белкин. Евгений опаздывал. Павел, скучая, он всегда приходил раньше времени, шарил глазами по робко суетящимся девушкам. Некоторые ему нравились.
– Ну, все, сдал все зачеты, – сообщил Женя. – Теперь надо о сессии подумать, попробую опять все на отлично сладить.
– Молодец, – похвалил товарища Павел.
Нельзя было сказать, что они подружились, но отношения у них были нормальные – товарищеские. Хотя Белкин по прежнему не нравился Павлу. Что-то в нем чувствовалось не то, какая-то фальшь.
Не раз, разговаривая с Белкиным на серьезные темы, как правило, об идеологии, стратегии и тактике развития комсомольской организации, Павел замечал, что тот его не слушает, не хочет слушать. Это казалось странным. Но, так или иначе, уже несколько месяцев они работали вместе. Общее дело заставляло отбросить глупые предчувствия, хотя Павел продолжал присматриваться к этому человеку.
– Пока вы с секретарем ездили в этот южный городок, мы с Датовым в той же области побывали в Дамбовке. Вот это было действительно забавно, – похвастался Белкин. – Знаешь, мы там настоящий переполох устроили. Датов все время фотографировал, а я записывал. Так в комиссиях, они агитацию прямо в день голосования на стенах участка повесили, паразиты, просто паника была. Красиво сработали!
– Молодцы. Жень, а вот Виктор рассказывал, что там мало мужчин, в этом городе, а в основном женщины и, причем доступные.
– Да ладно тебе, – смущенно усмехнулся Белкин и Павел уловил, что мимика у него немного заторможенная.
– Похоже, эмоциональная подавленность, да и уровень интеллекта не очень высокий, – отметил про себя он. – Подавление сексуальности, сразу видно сильное. Жаль человека.
– Врать не стану, правда. Там девушки не особенно робкие. Что поделаешь, если все парни пьют, инстинкт. Вот они и кидаются на всех подряд. Виктор, конечно, теперь такое любит, но только не я. Разврат это плохо, надо чтобы по любви и для создания семьи. А так за бутылку пива… Разве это правильно? Вот нас мужики и запихали сразу в машину, прямо с поезда, да и говорят: "Из дома никуда, а то вас эти мегеры быстро совратят, глазом моргнуть не успеете, как останетесь в нашем городе жить". Так и сказал "мегеры".
– Слова секс избегает, не любит, – подметил Павел. – Странно, что он вообще о таком говорит, обычно ведь просто тему меняет, стесняется. Наверное, не хочет выглядеть закомплексованным, ведь об их путешествии Виктор уже всем рассказал.
Еще до поездки Павел включился в работу комсомольской организации. Изучил ее сильные и слабые стороны, обнаружив, что последних гораздо больше. В короткие два месяца он познакомился с левой молодежью. Картина, как он сразу и предположил, оказалась запутанной: с одной стороны все более ощущался интерес к марксизму, к революционному опыту левых других стран, с другой – в умах большинства незыблемо господствовал национал-патриотизм. Калугин решил: менять ситуацию нужно сразу по идеологическому и практическому направлениям. Конкретного плана у Павла не имелось.
Природа просыпалась. Не замечать этого было нельзя. Даже в городе, влажном и грязном, чувствовалось пробуждение жизни, наступление весны.
– Давай обойдем это болото с той стороны дома, – заметил Женя, указывая на огромную лужу, раскинувшуюся посреди улицы.
Павел согласился. Он кивнул головой и подумал, что стоило выбрать другой маршрут. Но он знал, что Белкин любил короткие маршруты. Философия дороги была ему непонятна. В отличие от Павла он всегда ходил быстро, не обращая внимания на окружающий мир.
– Есть два вида ходьбы, – вспомнил Павел. – Первый из них – обычный, когда путник движется из пункта А в пункт В. Цель прибыть из пункта А в пункт В. Значит главное скорость. Второй способ – индейский. Здесь цель не прибыть, а двигаться из пункта А в пункт В. В таком виде ходьбы теряет значение и время, и расстояние, смысл обретает ощущение мира и себя в нем. Движение здесь осуществляется как бы нелинейно. То есть не в пространстве, а в понимании пространства.
Эту теорию изложил еще несколько лет назад Литвин. Павлу она сразу понравилась. В те дни он много думал над ней и не мог насладиться всей глубиной мудрости первобытного человека.
– Ведь если ты не замечаешь того, что вокруг тебя, не видишь предметов и людей, разве можешь ты успешно постичь мир? – продолжал он свои беззвучные рассуждения. – Познание должно быть непрерывным, не отчужденным, свободным.
Уже полчаса Калугин вместе с Белкиным шел по как-то неожиданно расплавленному жарким весенним солнцем асфальту пыльной дороги по направлению к Клоповой роще. Там, в кругу сумасшедших приятелей-коллекционеров он собирался уничтожить, как он сам говорил, несколько часов времени и приобрести какую-нибудь приятную и бесполезную вещь. Белкин же преследовал более конкретную цель и возможно потому торопился больше обычного. Ему нужно было, пользуясь помощью знавшего всех в этих местах Павла купить сотню пионерских значков.
В роще было полно народу.
Они долго рылись в монетах, значках, старых дисках, иконах, разных наградах и таких же древних книгах. Евгений утомительно не решался купить какой-то советский значок, пионерских фетишей он к тому времени уже набрал больше нужного. Он ходил кругами, сомневался, все время звал Павла и спрашивал его: "Стоит или нет?" Получив утвердительный ответ, он продолжал сомневаться. Так тянулось примерно полчаса, пока, наконец, Белкин неожиданно не купил его за пять рублей.
– Неужели нельзя было решиться сразу? – подумал Павел. – Вот странный человек?
Пока Женя терзал себя и всех вокруг колебаниями, Павел не терял время. Он выбрал себе значок с изображенным на нем доброго вида вампиром в профиль, затем проворно сменял его, прельстив хозяина с большими висячими по-польски усами значком депутата молодежного парламента, которым месяц назад стал от комсомола. Надпись на приобретенном Калугиным значке гласила: "Демон".
– Подарю кому-нибудь, – решил он. – Подарю и спою песенку: "Где ваши руки? Бейте в ладоши, суки!" Получится совершенно банально. Белкин такие композиции не любит, ему больше советские 30-50-х нравятся. Кому что.
