Текст книги "Торжествующий разум"
Автор книги: Василий Колташов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)
– Ты прав, Пабло. Мы будем бдительны и мы не допустим отделения власти от масс. Мы знаем, к чему это может привести.
– Хорошо, – улыбается Пабло. – Хорошо, что вы это понимаете.
Скоро погода станет совсем другой. Сейчас сухо, но пройдет день или два и все изменится. Пойдут дожди. Потом они начнут затихать, временами прекращаться и исчезнут совсем. Тогда снова потянутся теплые дни.
Глава 6. Под небесной водой
Непрерывно идет дождь. Принято решение наступать и пользуясь такой погодой, колонны одна за другой приходят в движение. Искусно маскируясь, части революционной армии идут вперед. В крупных городах наступление поддерживается забастовками, актами неповиновения и информационными диверсиями. Выведены из строя правительственные сервера, нарушена работа банков. Бастуют предприятия и транспорт.
– Штаб равнины только что передал сообщение о том, что по данным правительства 8 танковая дивизия отказалась выполнить приказ и отправиться в джунгли, – говорит, неловко улыбаясь, бельгийский доброволец, весь в каких-то амулетах, прикрепленный к штабу 3 бригады как специалист в электронике. – Также известно, что потери американцев за эти дни превысили 100 человек.
– Отлично, Гай, – улыбается в серые усы генерал Макуэло.
– Хорошие новости, но кроме 8-й такая же ситуация и в 29-й, – говорит небольшого роста кудрявая смуглая женщина, ее зовут Изабелла, она бригадный командир. – Мы быстро продвигаемся.
Пабло что-то набивает на своем ноутбуке. Пластиковая карта, утыканная флажками, изрисованная красным и синим маркерами, лежит возле него. За окном палатки не прекращаясь идет дождь. Ливень такой силы, что, кажется, он способен смыть своим потоком весь старый мир.
С улицы слышатся чьи-то голоса. В палатку то входят, то выходят какие-то люди. Где-то гудит несколько автомобилей.
– Сколько еще занято деревень? – спрашивает генерал.
– После обеда сведений не было, получается шесть.
– Отлично, как ведут себя крестьяне?
– Многие записываются в армию, все рады. Уверена Эмилиано, мы справимся, правительственные войска терпят поражение за поражением. Сопротивляются слабо, вчера только в плен сдалось 250 человек, а сколько их разбегается в разные стороны.
Полог палатки поднимается и, наклоняясь, в комнату входит мокрый человек с густой бородой. Пабло поднимает глаза от экрана и видит бесконечный поток воды, льющийся с неба.
– Что за новости привез этот парень? – думает он.
О чем-то продолжают шептаться командиры вокруг генерала.
– Эмилиано, 2-я бригада ведет жестокий бой у селения Хуерони, командир просит подкрепления. Только что звонил, дело у них тяжелое, – говорит бородач, стряхивая с нейлона крупные капли.
Изабелла теребит короткие вьющиеся волосы и с волнением смотрит на рослого гостя. Новости теперь очень важны. Их все ждут. Генерал Макуэло внимательно слушает, поглаживая большим пальцем усы. Что-то в его облике говорит Пабло о серьезном напряжении.
– Нужна помощь, там много американцев и без резервов в этом деле не обойтись, к тому же у бригады отрезана 3-я колонна.
– Трудное положение, – думает Пабло.
Мокрый человек садится у стола, ему наливают чаю, но чувствуется, что он еще что-то хочет сказать.
– Не торопись, – говорит генерал Эмилиано. – Немного отдохни, а мы подумаем.
Обращаясь ко всем присутствующим, командующий добавляет:
– Что будем делать? Какие есть предложения.
Пабло высоко поднимает руку. Все смотрят в его сторону, а он не торопясь, говорит:
– Стоит попробовать провести в соседнем к бригаде районе атаку, так чтобы зайти поглубже в тыл к правительственным частям и янки. На это дело вполне хватит одной роты.
Генерал теребил седой ус, потом, опустившись всем своим мускулистым телом на руки, упертые в карту, что-то обдумывает. Тянутся безмолвные минуты. Спящий за спиной Пабло раненный командир ровно и глубоко дышит.
– Хорошо Пабло, мы дадим тебе две роты, но ты готов? – не громко произносит генерал.
Пабло уверенно кивает головой в подтверждение.
***
Ему не страшно. Слева разрывается граната, Пабло прячет лицо в грязной воде. Комья вырванной взрывом земли падают ему на спину. Он подымает голову и слышит в трубке, зажатой в сильной загорелой руке, голос:
– Субкоманданте, субкоманданте мы прорвали их оборону, это янки они отходят! Взяли в плен двадцать недоносков!
Новый взрыв где-то невдалеке. Строчит пулемет, очередь за очередью, навечно всаживая в грязную землю чьи-то тела. Дождь не перестает. Небо серое и холодное.
– Хосе! Давай не останавливайся, я лежу со всей ротой в грязи и только…
Ничего не слышно. Ползком взвод добирается до густых зарослей и открывает огонь. Из-за горизонталей падающей воды невозможно ничего больше разобрать.
– Что?!
– И жду тебя. Только ваша атака может вытащить нас отсюда.
Вода за воротником, вода повсюду, даже непромокаемая одежда мокрая до такой степени, что кажется, что это не земля, а какой-то бушующий океан.
Пабло морщится, набирая новый номер.
– Бригада?! Альберто, милый, чтоб тебя съели черти и папа римский, где минометы? Пожалуйста!
– Хорошо Пабло. Как вы там?
– Почти как в раю, скорее накрой к черту эти доты! Мы сделаем остальное и пойдем вперед! Ты понял?
– Да, приятель!
Неожиданно умолкают пулеметы.
– Преодолели, – думает он. – Неужели еще один шаг и нас не остановишь?
Тишина. Теперь слышно даже монотонные удары капель.
– Вперед! Вперед! – слышит он свой голос повторяемый чьими-то еще голосами. – Надо занять высоту № 6.
Люди, слившись с грязью, с водой с дождем, с холодом и наглой зеленой травой преодолевают метры опасной земли.
– Вот она та страшная низина, что, накрытая огнем пулеметов, час назад казалась такой неприступной. Обошли, с фланга обошли и теперь вперед!
Скользя по раскисшей земле словно змея, к Пабло подползает Хосе. Белки его глаз горят на фоне перепачканной физиономии.
Он улыбается черным ртом, в котором, вторя глазам, горят белые зубы:
– Хай красавчик, как добрались?
– Молодец, если бы не ты лежать бы нам в этой грязи как в могиле. Как обстановка?
– Сносная.
Невдалеке раздаются взрывы. Пабло протирает бинокль, снимает защитный чехол и всматривается в четкую игнорирующую дождь картинку. Что-то взметается вверх, огонь, движущиеся в разные стороны фигуры в зеленой промокшей одежде.
– Наши?– интересуется Хорхе.
– Наши, – усмехается Пабло. – Сейчас немного разметут укрепления горилл, и тогда мы свалимся на них.
– Значит снова в бой? – неизвестно зачем Хорхе протирает лоб рукавом, пластиковый шлем съезжает ему на затылок.
Видя эту нелепую картину, Пабло беззвучно смеется. Измученные за день люди не перестают идти вперед.
– Доты взяли без боя только зря пол дня в грязи просидели,– мысленно рассуждает Пабло. – Гориллы просто разбежались, побросав оружие. Такое теперь часто происходит, не то, что в начале войны.
Наступление идет своим ходом. Ночью бойцы спят, укрывшись маскировочными синтетическими полотнами, которые не должны промокать. Они действительно держат водный поток. Пища плохая, да ее, по сути, вообще нет.
На следующий день, о чудо, нет дождя, хотя по-прежнему сыро. И снова ноги увязают в грязи. Трехчасовой переход. Привал. Новый переход и опять выстрелы.
***
Несколько горящих перевернутых автомобилей пускают в чистое небо черные облака горького дыма. Дом поблизости выглядит разбитым. Это Локимос, небольшой город, за взятие которого вчера шел бой.
– Мы не успели к схватке, – думает Пабло. – Это хорошо или плохо? Черт его знает.
Разведка докладывает, что в городе полно горилл. Через полчаса становится ясно, что город хотя и плохо, но укреплен. Он не собирается сдаваться без боя. И плевать его гарнизону, а это отборные правительственные части, что вся линия обороны вдоль правого берега сметена революционной армией.
Оставив несколько наблюдательных пунктов, Пабло удаляется в тыл, туда, где уже невидимо концентрируются обе его роты. Он всматривается в уставшие исхудавшие лица и чувствует глубокую симпатию к этим людям, к этим пропитанным солью пота борцам за новый мир. Людям многое не знающим, многое не понимающим, но чутко ощущающим всю справедливость своего дела.
– Пабло, город атаковали местные партизаны, но их было слишком мало и, понеся потери, они ушли дальше, перерезав провода и оставив Локимос нам, – слышит он знакомый, немного охрипший голос.
Он поворачивается, и их взгляды встречаются. Пабло в первый раз за последние дни видит Вик. Не было времени даже поговорить. Она вся перепачканная, да и он не лучше.
– Боже, какая она красивая, – думает он, даже не ловя себя на слове, что только что пускай мысленно, но он упомянул бога, имени которого не знает и больше не хочет знать.
Свободным людям не нужны боги. Они сами подобны богам. Их губы сливаются. Он чувствует сладкую терпкость ее поцелуя. Нет ничего приятней на свете.
– Дай я выплюну жвачку, – смеется она.
Теперь в городе горит уже не один дом. Локимос снова внезапно атакован. Не удержав под первым натиском внешнего кольца обороны, гориллы отходят в глубь жилых районов. В воздухе кружат вызванные ими вертолеты янки. Но момент упущен и теперь их бомбы и ракеты уже не так легко находят цель.
Повсюду звук боя.
Внезапно один из вражеских вертолетов, сбитый повстанческой ракетой, срывается вниз, зажигая своим падением джунгли где-то вдалеке. Вскоре уничтожен уже второй вертолет.
Пабло, пригнувшись к земле, крадется вместе с Хосе вдоль стены какого-то пятиэтажного дома. Кажется, будто людей здесь совсем нет, но они повсюду, просто боятся высунуть нос и прячутся.
– Пабло, сопротивление ослабевает, похоже, они совсем не готовы защищать город изнутри, но дерутся все-таки хорошо. Мы уже потеряли восемь убитыми и двадцать человек ранеными.
– Это серьезно.
– Да уж, для ста сорока бойцов крупные потери. Мимо них быстрыми короткими перебежками проносится пятерка стрелков. Трое впереди, двое позади – прикрывают тыл. Пулеметчик залегает справа. На минуту устанавливается тишина.
Пабло поднимает к небу глаза и любуется его прозрачной синевой. Он так отвык от неба, отвык от облаков. В джунглях, куда ни посмотри вверх, всюду только зелено-коричневые кроны деревьев и только микрокусочки света говорят, что небо есть. Тут – совсем по-другому.
Несколько бойцов поднимаются из-за скошенной стены и в воздух разом взметаются гранаты. Грохот взрыва, серая бетонно-кирпичная пыль и два тела горилл вылетают из окна дома напротив вместе с оружием. Опять короткие винтовочные очереди и длинные пулеметные выдохи. Ответный огонь, какие-то неразборчивые голоса.
Он ищет прицелом чью-то жизнь. Выстрел. Чьи-то еще выстрелы вокруг. Еще раз тоже самое. Несколько гранатометных зарядов вырывают кусок стены вместе с чьими-то предсмертными криками.
И все тихо.
– Не стреляйте! Не стреляйте, мы сдаемся!
Ожидание. Из разобранного выстрелами и разрывами гранат дома появляется два десятка солдат. Оружие они держат над головой. Медленно идут навстречу. Видно, хотя и с трудом, какие у них взволнованные лица.
– Им должно быть страшно? – думает Пабло. – Ведь они такого про нас слышали, попробуй, не испугайся. И сам черт испугался бы.
– Бросайте оружие!
Солдаты останавливаются, складывают автоматы и идут дальше с поднятыми руками и открытыми ладонями, потом снова останавливаются. Один из них кричит:
– Товарищи! Братья, мы расстреляли офицеров и сдаемся! Мы больше не будем сражаться! Да здравствует Революция!
– Ну, теперь только мэрия, – шепчет Хорхе. – Только там…
Пабло не слышит его слов, какие-то выстрелы и разрывы доносятся до его слуха. В городе все еще идет бой, атакованный с двух сторон, он по-прежнему сопротивляется во имя чего-то.
Спокойно осмотревшись и проверив ближайшие дома, отряд идет дальше. Идет осторожно, зная – опасность на каждом шагу. Хорхе отдает какие-то команды. Несколько пятерок уходят вперед.
Настороженно все чего-то ждут. Так проходит некоторое время. Бойцы курят о чем-то не громко разговаривают. Тихо смеются.
– Игнасио, знаешь, что я сделаю, когда кончится война, мы закончим Революцию, выкинем янки и построим новый мир? – шепчет крепкого сложения индеец лет тридцати.
– Нет, – поправляет кепи совсем худой темнокожий юноша.
– Сделаю так, чтобы больше не было войны, не было смерти, а все люди любили друг друга, кроме янки конечно!
– Да ты что волшебник?
– Войны и так нет, – ворчит старый партизан, ветеран еще первого северного похода. – Вот уже десять минут как нет.
– Неужели он прав и войны нет? – думает Пабло. – Неужели пять минут могут дать такой добрый, но и опасный в своей поспешности вывод? Неужели скоро будет настоящий мир, а не эта ненужная пауза?
Он соскучился по Вик. За двое суток сражений Пабло почти не видел любимую и теперь вперемешку с боями, его мысли были о ней. Он представлял ее то идущей купаться в маленькой холодной реке в свете яркого, но еще не палящего утреннего солнца. То ему казалось, что они вместе лежат на горячей траве. То мысли о том, как пахнет ее тело, и как оно красиво, и какой у нее голос, какие глаза заставляли его забывать обо всем. В мире он ждал только ее. Война, сражения были для него бесконечны. Он знал, что время еще не пришло и что это не последний бой.
– Все нормально, – доложил ему вернувшийся из разведки командир взвода. – Можно идти дальше, мэрия совсем близко и там уж наверняка засели гориллы.
– Рассыпаться в пятерки и двигаться параллельными группами, – решительным голосом Пабло отдает новый приказ.
Новое движение и новое донесение. Мэрия перед ними, еще час назад ее атаковала 3-я рота, но с потерями отступила. В этой роте сейчас Вик. Он скучает по ней, наверное, сейчас такой грязной и уставшей. Он ждет ее и грезит их встречей. Нет женщины ближе ему. Он чувствует ее рядом, даже если она далеко, знает – она всегда вместе с ним. Такова любовь.
– Где она сейчас?
– У них трое убитых и семь раненых, – рвет и без того короткую мысль Хорхе. – Многовато, по-моему. Но и противника они потрепали изрядно, теперь ему не усидеть…
– Зря конечно они не стали нас дожидаться, – они с Хорхе крадутся по разодранным бетонным скалам к позициям 3-й роты.
– Наверное, думали, что основные силы брошены против нас, и они смогут легко занять мэрию, а потом обрушиться на горилл с тылу.
– Мысль хорошая.
Они минуют дозоры и теперь можно чувствовать себя свободней. Идут распрямившись. Теперь среди своих.
– Кстати только что звонили из штаба бригады. 8 дивизия почти полностью сметена, в плен сдалось 2000 человек, а уж про технику я вообще не говорю…
– Значит, теперь совсем чуть-чуть осталось.
– Ну, если не считать…
– Скоро подойдет подкрепление, и мы пойдем дальше, – Пабло замечает, что они уже на месте.
Их встречает командир 3-й роты Фидель Коско. Лицо у него тревожное, грустные глаза смотрят куда-то, не поймешь куда.
– Чего он так волнуется, ведь через час другой подойдут наши и мы возьмем эту мэрию к чертям, а все те недоноски, что готовы в ней умереть добьются своего, – думает Пабло. – Нет, что-то случилось? Что? Что могло случиться?
– Пабло…
Суровые лица бойцов, Фидел кладет ему руку на плече и пытается что-то сказать, но похоже язык у него не слишком хорошо ворочается:
– Субкоманданте. Пабло…
– Что? Что могло случится? – мечутся отчаянно испуганные мысли. – Нет, не может ничего такого быть, нет. Она опытный боец, она огонь и воду прошла, лучше ее в джунглях… Нет!
– Виктория, она…
Пабло не может выразить чувств. Крепкие руки Фиделя обнимают его. Старый боевой товарищ все понимает. Но разве в силах он что-то изменить?
– Где она? – он делает еще одно усилие, но образ Вик стоит перед ним и не хочет уходить, оставляя сухими глаза.
Пабло морщится, но это совсем не помогает. Он знает, что никто не может вмешаться.
– Вик? – он видит, как морщится небо.
– Там, – Фидель указывает в сторону все еще занятой гориллами мэрии.
Нет его слез никто не увидит. Он садится на все еще мокрую землю, черпает ее горстями и вдыхает ее сырой близкий, но не родной запах.
– Это наша общая земля мы здесь вместе. Вместе со всеми. Вместе с тобой Вик, навсегда. Только до победы!
Как всегда здесь, неожиданно начинается дождь. Мелкие капли быстро сливаются в нескончаемый поток.
Он поднимает глаза. Удары холодной небесной влаги ударяют в него. Он улыбается, больше никто не увидит его слез. Больше не будет страдания и боли на земле. Мир неприметно изменится, и он поможет ему в этом, чего бы это не стоило.
Глава 7. Стиль свободы
Гость обвел взглядом человека в зеленом и еще раз осмотрел комнату. Но не найдя в ней ничего, что могло бы ему помочь разгадать загадку которая мучила его уже несколько месяцев он обратился к хозяину:
– Вы действительно доктор Калугин?
– Да.
– Вы жили когда-нибудь в России?
– Да. Но кто вы такой, что задаете мне такие вопросы?
– Простите мне мою неделикатность. Меня зовут Михаил Литвин. И может быть так, что мы с вами уже знакомы, хотя признаюсь, я не могу узнать в вас того человека, которого много лет назад знал под тем же именем.
– Хорошо, – лаконично заметил человек в зеленом кимоно делая ладонью знак гостю продолжать. – Зачем вы пришли ко мне?
– Цель моего визита еще неизвестна мне самому. Сперва я должен кое о чем вас спросить. Поверьте, это очень важно. Конечно, я неуверен, что мой вопрос будет справедлив или точен. Однако я не смогу без него обойтись. Он коснется вас напрямую и может даже будет не совсем удобен.
– Что же, вы уже начали с вопросов и еще один не изменит ситуации. Готов попробовать ответить на интересующий вас вопрос.
– Вас зовут Павел Калугин, но я не могу вас узнать, хотя много лет назад был вашим другом, если конечно я не ошибаюсь? Вы должны помнить меня, если вы действительно тот самый человек?
Наступила минутная пауза, в течение которой уже хозяин резал гостя своим внимательным взглядом, словно отыскивая в этом человек что-то способное хранить в себе угрозу. Но видимо он ничего такого не нашел, потому, что лицо его изменилось.
– Михаил, – человек в зеленом кимоно иронично улыбнулся, – я действительно тот самый Калугин. Именно тот, кого ты знал. И мы по-прежнему друзья, хоть время и изменило меня больше чем тебя. Тебя, конечно, это удивляет, но меня твой визит удивляет не меньше, а это прощает мне мою настороженность и скрытность.
Удивление на мгновение повисло в комнате. Видя, как меняется в лице его гость, Павел успокоительно добавил:
– Давай не будем говорить друг другу вы, так как мы не презренные буржуа, а свободные люди. Да к тому же и старые друзья. Ведь так будет лучше?
Гость кивнул головой не в силах вымолвить не слова.
– Хорошо, – улыбнулся Павел.
Секунду они смотрели друг на друга и руки гостя не могли найти себе места, явно выражая, до какой степени, он потрясен всем случившимся.
– Ты давно живешь в Лондоне? – наконец собрался силами Михаил.
– Около трех лет. До этого я проводил здесь от нескольких дней до нескольких месяцев в год, находясь, остальное время в других странах. Много времени я жил в Латинской Америке. Но все это долгая история, а как ты оказался здесь?
– Это совсем короткая история, – взволновано улыбнулся Виктор, – я политический беженец. Эмигрант. И вот уже почти полгода живу здесь.
– Ты конечно левый?
– Разумеется, хотя в этом городе полно и либералов.
– Так вот как ты тут оказался. Но я все равно не могу понять, как ты отыскал меня?
– А я тебя не искал. Бюро заграничных связей нового Коминтерна направило меня к тебе для контактов по вопросу содействия русской революционной борьбе. Признаюсь, для меня было удивительно услышать твое имя из уст какого-то венгерского деятеля. Я сразу предположил, что это можешь быть ты. Эта мысль испугала меня, ведь мы уже давно считаем тебя мертвым. Но я не был уверен и сомневался до последней минуты ты это или нет? С волнением я ждал твоего появления в городе, так как мне сказали, что ты сейчас в Мексике, чтобы нанести визит.
– Поэтому ты просил передать мою секретаршу, что пришел Индеец, а не Михаил Литвин?
– Да.
Павел улыбнулся.
– Талантливая игра, нечего сказать. Ты ведь меня тоже заинтриговал. Я ведь действительно ожидал увидеть индейца, и был немало удивлен тому, что передо мной предстал человек, в облике которого я заметил знакомые черты. В тоже время Ерно, а так зовут нашего венгерского товарища, уже давно сообщил, что на контакт со мной должен выйти некий русский. Но русский и индеец в одном лице это слишком! Так что ты тоже меня изумил.
– Кстати, – заметил Михаил, – я тебя не узнал.
– Не удивительно, – засмеялся Павел.
– Нет, правда, не узнал!
– Я сильно изменился? – с легкой иронией в голосе спросил Павел. – Не может этого быть, ведь я тщательно слежу за собой? Неужели изменился?
– Очень. Раньше у тебя были другие глаза и другого цвета волосы, и лицо также несколько отличалось от того, что есть теперь. Мне трудно это понять. Что-то вневременное произошло с твоим обликом.
– Ты все верно заметил, – уже серьезно согласился Павел. – Но вспомни, при каких обстоятельствах мне пришлось исчезнуть не только из страны, но и из жизни. Конечно, мне пришлось изменить свой облик! Однако при современных медицинских технологиях это было не трудно. К сожалению, я не могу рассказать детали всех этих перемен, но это сейчас и не важно.
Павел прошелся по комнате. Многие мысли беспокоили его. Он коснулся сейчас вопросов, мучивших его уже давно. Мог ли он сейчас все рассказать, нарушив правило прогрессоров не раскрываться? Насколько реалистичным выглядело все, что с ним случилось? Несмотря на риск, он вновь принял решение отправиться на Землю. Несмотря на прекращение прогрессорского проекта на планете и предостережения Эвила, он опять был в самом пекле. Он рисковал, но никто не мог гарантировать успеха его дела. Прогрессорский проект был прерван не случайно. Павел знал все «критические аргументы». Знал он и то, что ни Эвил, ни кто-либо другой не сможет помочь ему, окажись он в беде. На подробные размышления не было времени. Он снова сел и налив другу и себе чай продолжил:
– По этому поводу есть одна вещь, которую мне хотелось бы узнать. Что стало с Белкиным, ведь именно с его помощью было организовано покушение на меня и сорвана вся вереница протестных акций? Ты помнишь эту историю?
– Конечно?
– Так что с ним стало?
– Ничего, его исключили из организации по подозрению в провокаторской деятельности. Потом еще многое произошло… Идейные товарищи Белкина исключили нас. С этого, как ты знаешь, и начался наш самостоятельный политический путь. Но Евгений жив и сейчас работает в коммерческой сфере около одной из псевдо оппозиционных к режиму партий, что образовались в последние годы. Сотрудничает с правительством и по-прежнему с ФБС, правда это не проверенные данные. Он богат, очень богат. Настоящий буржуа.
– Это интересно, – заметил Павел. – Прости мне некоторую поспешность, Михаил, просто я уже давно не был на родине и имею право на некоторые вопросы? Ведь всего из Интернета все равно не узнаешь.
– Конечно, – согласился Литвин. – Спрашивай.
– Что происходит в России?
– Очень многое. Вообще налицо глубокий политический кризис режима. Его авторитет долгие годы довлевший над умами общества теперь не просто пошатнулся, но сваливается в какую-то бездну. Однако оппозиция по-прежнему слаба, а власть по-прежнему крепко зажата в мохнатых руках президента-диктатора. И все это при явной слабости экономики. Подъем закончился. Она серьезно больна и теряет силы с каждым годом.
– А как же непрерывные заявления о приросте валового национального продукта и стабильности?
– Ситуация напряженная. По-прежнему добываются нефть и газ, по-прежнему работают многие предприятия. Правда происходит это кое-как. Сельское хозяйство, точнее большинство хозяйств, за редким исключением разорено. Огромные районы страны заброшены и там теперь если и живут люди, то находятся в полной изоляции. Но не это все главное. Изменилось, это ощущается очень четко, сознание людей, выросло их сознание. Однако мы пока не уверены в том, что «набор благоприятных факторов» готов. Ситуация в стране сложная. Продолжаются забастовки, но правительство держит ситуацию под контролем. Пока…
– Сурово, – произнес Павел, и лицо его приняло тревожное выражение. – Михаил, а чем ты занимаешься в Лондоне, да и вообще?
– В основном, слоняясь по городу в поисках работы. Тех денег, что выплачивает нам фонд помощи политическим эмигрантам, явно не хватает, а у нашего ЦК, в состав которого я вхожу, почти нет средств. Организация разгромлена, а точнее развалена. За последние годы она пережила несколько расколов и теперь превратилась в небольшую, хотя и идейно крепкую партию. Всего нас в России и в эмиграции 50 тысяч не больше. Но мы не сдаемся и, хотя политические репрессии загоняют многих в тюрьмы, а продолжаем борьбу.
Павел кивнул головой, одобряя принципиальную верность убеждениям своего друга. Затем, скрестив руки на груди, задал еще один вопрос:
– Как Датов?
– Он в заключении, как и треть членов ЦК компартии, – тихо произнес Литвин. – Это все что я о нем знаю, последний раз я видел его два года назад. Это было на суде.
Калугин с волнением разгладил складки своего кимоно и знаком предложил Михаилу задавать вопросы. Поняв что, пришла его очередь, Литвин последовал незримому совету:
– А что делаешь ты? Кем теперь работаешь?
– Занимаюсь психоанализом. У меня обширная практика. Пишу книги и преподаю в нескольких университетах, в том числе и на материке. Дело интересное и полезное. Заграницей я уже много лет и выбрал себе эту профессию. Защитил докторскую и даже приобрел некоторую известность. Но это только одна моя стезя.
– Что же еще?
– Политика, а точнее мировая Революция – работаю в Коминтерне. Курирую заграничные связи. Раньше занимался Америкой, теперь переориентирован на Восточную Европу, там сейчас наиболее сложная ситуация. Но, разумеется, все это секретно.
– Понимаю, – согласился Михаил. – Обсудим это позднее?
– Сейчас не подходящий момент для деталей, да и время поджимает. Есть еще одно дело, которое я должен сегодня сделать. Ты можешь составить мне компанию?
Михаил кивнул головой.
– Хорошо.
Павел взял с глиняного блюда толстокожий, ароматный апельсин, очистил его, разломил и протянул другу половину. Разделив другую часть фрукта на сочные дольки, он лег на бок и принялся есть.
– За одно поговорим о ситуации в России, и подумаем, что можно сделать. Общая картина у меня пока не достаточно сложилась. По Польше, Венгрии и Украине под рукой больше информации. Но что-то мне подсказывает, что серьезный перелом намечается пока не в этих странах. В них, я уверен, пойдет реакция – но детонирована она будет в другом месте.
Павел громко произнес что-то по-японски, и в комнату вошла все та же очаровательная восточная красавица, что встретила Михаила несколько часов назад. Калугин и девушка обменялись несколькими короткими фразами, и она ушла.
– Машина заберет нас через час, а пока можно перекусить, – сообщил он, вставая и приглашая друга пройти в соседнюю комнату, где был накрыт маленький стол.
Они снова сели, и некоторое время молча пили чай и ели. Пища показалась Михаилу удивительно вкусной, но совершенно непривычной по форме. Внезапно прервав молчание, Павел сказал:
– Все-таки Белкин поступил очень плохо и заслуживает наказания. Человек, который за деньги продает других людей не человек. Предлагаю превратить его в свинью. Что ты об этом думаешь?
– Вы японцы очень любите жирную пищу, – с глубокой серьезностью заметил Михаил. – Не так ли?
Они расхохотались.
***
Это был темно-синий Volkswagen 70-х годов прошлого века. Павел, на котором теперь были джинсы и коричневый пуловер, открыл дверку и предложил Михаилу сесть.
Они расположился рядом. Спустя полчаса, спрятанные от глаз прохожих темными стеклами, ничего не говоря, они успешно добрались до места. Шофер сам открыл пассажирам дверь и указал, куда нужно идти. Павел поблагодарил и отпустил его.
Старые друзья направились к семиэтажному дому из красного кирпича. Калитка скрипнула, и они оказались в консервативном дворике красного дома. Фасад здания был увит плюющем. Но, судя по всему, само оно было построено не так давно. Друзья прошли по пушистой лужайке и, войдя с парадного входа, поднялись на второй этаж. Там их встретил веселого вида приземистый и худой мужчина с высоким лбом и вьющимися русыми волосами. На вид ему было около тридцати лет.
– Добрый вечер Павел, – сказал он.
– Привет, Генрих, это Михаил Литвин, он коммунист из России.
– Очень приятно. Я Генрих Фахен, художник авангардист, тоже левый.
– Рад знакомству, – Михаил пожал грубую руку живописцу.
– Пойдемте, – предложил Генрих, и они проследовали в комнату странного вида.
Комната действительно была необычной. Это было довольно большое помещение с высоким потолком. Оно было отделано чем-то наподобие цемента. Повсюду из стен торчали ржавые железные прутья, свитые какой-то могучей рукой в силуэты людей, животных, автомобилей и чего-то еще. Между этими стальными формами висели картины. Это были странного вида полотна.
Сюжеты картин были совершенно обычными, за исключением их радикального и вопиющего отрицания стандартных буржуазных ценностей. На одном из полотен был изображен Прометей, отказывающийся принять разные фетиши у маленьких, но отвратительных людей. Он нес людям огонь – это был огонь разума, а не вещей. Огромные ноги олимпийца, шагая по устеленной дарами машинного производства земле, беспощадно втаптывали пустые предметы в бездну, превращая в яркие вспышки космических точек. На другой картине, также но, уже несколько насмешливо отрицая стандартный размер вещей и живых существ, были изображены рабочие складывающие свои молоты и гаечные ключи и берущие ноутбуки. При этом лица их менялись, освещаясь каким-то новым чувством, словно идущим от знания, от другого, нового труда. Все в этих картинах, за исключением глаз, было каким-то ненастоящим, не естественным, но в тоже время манящим, притягивающим к себе. Любая деталь околдовывала духом выбора и свободы. При этом в каждом мазке кисти или всплеске аэрографии чувствовалась реальность, но это была не та реальность, что люди привыкли видеть вокруг. Это была реальность возможного, того, что достижимо только благодаря преобразованию человека из себя привычного в себя неизвестного, но непрерывно познающего.
– Обратите внимание на форму моих рисунков, композиционно они нарушают все правила изобразительного искусства. Однако я стремлюсь избегать так называемой отчужденной традиции в авангарде, то есть вы не увидите здесь спин или спрятанных лиц, – сказал Генрих, заметив, каким вниманием встречены полотна, висевшие на стенах в незатейливых пластиковых рамах.
