Текст книги "Торжествующий разум"
Автор книги: Василий Колташов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
– Буду признателен.
Майор федеральной службы хорошо знал всех этих людей. Курируя молодежную организацию партии в политической полиции, он, быстро убедившись в несостоятельности штатных агентов, вышел на контакт с человеком, казавшимся ему идейно неустойчивым – с Белкиным. И не ошибся. Евгений активно помогал органам, даже не подозревая, что вредит этим делу и предает товарищей.
Спустя час, подробно сообщив обо всех планах деятельности и явках организации, Белкин вышел из кабинета майора ФБС и направился мимо парка к остановке.
***
Павел и Михаил продолжали гулять. Они ждали еще Датова, но он не пришел. Позвонил и сказал что заболел. Белкина тоже не нашли. Бабушка Евгения сказала, что он еще утром уехал на дачу. Приближался вечер. Воздух и без того не горячий стал еще больше остывать. Литвин снова закурил. Он давно хотел бросить, но пока не мог. Минуты спокойно тянулись одна за другой.
Неожиданно Михаил заметил Женю. Торопливым согнутым шагом, не поднимая глаз, он переходил улицу метрах в двадцати.
– Смотри – Белкин, – заметил Литвин.
Павел крикнул:
– Белкин!
Внезапно ссутулившийся человек, так сильно походивший на их товарища, бросил на них короткий взгляд в котором невозможно было не узнать Евгения. Но он опустил голову еще ниже и прибавил шаг. Павел удержался и не крикнул ему еще раз.
– Странное поведение? Ведь это точно он. Что он здесь делает? – спросил Литвин. – Неужели он нас не заметил?
– Он заметил, – заработали лихорадочно мысли Павла.
– Тогда почему не подошел?
– Поехали в другое место, я все расскажу, – сказал Калугин.
Ему неожиданно захотелось снова оказаться в парке, где он так часто гулял с Марией. Почему так произошло, он не знал. Возможно, волнение сковырнуло рубцы на старых ранах. Боль снова ворвалась в его память.
Литвин согласился. Было еще немного времени. Но когда они вышли из метро и добрались до места, изменилась погода. Пошел дождь.
– Проклятый ливень. Кстати что с Белкиным, с этим напыщенным дураком? Что ты там хотел сказать?
– Не уверен в том, что это справедливая мысль, но мне кажется, он был в управлении ФБС.
– И, правда, оно ведь там, рядом, – согласился Литвин. – Если это так, то это объясняет его поведение.
Дождь усиливался, превращая все в плавучий мир. Нужно было идти обратно. Эта идея вместе с подозрениями Белкина пришла им обоим. Воды вокруг становилось все больше и больше, а идти в хлюпающих башмаках все труднее и труднее. Пришлось срезать дорогу, но Павел, сам не отдавая себе отчета, почему-то хотел идти тем же путем. Мимо дома, в котором жила Мария. Мимо прошлого.
– Вдруг я увижу ее? – терзала его мысль, не отдавая отчета в том, что это невозможно, да и не нужно больше.
Это было влечение. Его манило, а он уступал.
Дождь, затихнув на миг, снова усиливался. Бетонная серость высоких домов пересеклась прозрачным потоком капель. Друзья заспорили каким путем идти до метро. То жар, то холод сменялись чувствами и погодой в душе Павла. Воспоминания были неотступны. Он словно перенесся в тот день когда, уже потеряв ее, он шел здесь влекомый той же неведомой силой и пошел дождь. Было больно и страшно, мир казался тонущим, а он разбитым, превращенным в обломки кораблем. Он плакал. Но другая вода смыла тогда его слезы.
– Нахуй одной и той же дорогой ходить! – рассердился Литвин. – Всегда выбирай новый путь, если не к черту старый. Идем.
И Павел пошел. Подчиняясь не столько воле этого человека, сколько звучной силе его аргументов. Он больше не помнил ничего, старое утонуло в бесконечных потоках массы и, казалось, дождь перестал лить.
Глава 8. Съезд
Делегаты захлопали. Докладчик перевернул лист, образовав шуршащую паузу. Все напряглись, ощущая, что экзекуция еще не закончена.
– Жалко Витя заболел, не видит этого балагана, – коротко заметил Литвин.
– Уж лучше от гриппа изнемогать, чем видеть все это.
Павел обвел взглядом пространство. Зал был наполовину пуст, куда-то делись недавно присутствовавшие здесь люди. Оставшаяся часть делегатов откровенно скучала.
– Наверное, сбежали, – подумал он. – От такого сбежишь.
Атмосфера была нудная. Уродливо украшенный плакатами и транспарантами зал утомлял еще больше чем выступление оратора. Смотреть было не на что.
– Зря они лестницу убрали, – словно читая мысли друга, заметил Михаил. – Она была бы тут единственным украшением. Все-таки индастриал, какой никакой.
– И, правда, – согласился Павел.
Большая алюминиевая стремянка стоявшая до начала заседания в правом углу сцены действительно придавала атмосфере III Съезда некоторый нонконформизм. Теперь ее не было.
– Безвкусицу, – процедил Михаил. – У этих людей – организаторов, только и хватило ума, что на этот полотняный транспарант "Молодежный коммунистический союз, III Съезд", да на этот уродливый значок с Лениным. Не понимаю, как можно иметь так мало вкуса и так испортить профиль вождя, ведь в советском комсомольском значке не было такого уродства.
Калугин грустно с бесцеремонной простотой потянулся. Первый секретарь ЦК комсомола продолжал свой монотонный доклад. В нем не было ничего важного и уж совсем не было ничего интересного. И поэтому выступавшего никто не слушал, все знали: ЦК, а, прежде всего секретари ЦК работают отвратительно.
Главный комсомолец был человек недалекий и неглубокий, насквозь пропитанный буржуазной этикой и лишь цинично изображавший левого. Он получил свою должность в результате протежирования некоторых лиц из высшего партийного руководства. Все это знали. К тому же глава молодежной организации партии славился своими финансовыми махинациями. Так он мог запросто оставить делегатов без денег на обратную дорогу, присвоив их себе и скрывшись. Так было не раз.
– Предлагаю признать работу Центрального комитета удовлетворительной, – сообщил из президиума нескладный юноша с отталкивающим взглядом.
Это был Райский, про него было известно, что он пассивный гомосексуалист и редкий подлец. Павел нормально относился к сексменьшинствам, но этот человек вызывал у него только отрицательные эмоции. Причина была исключительно политической.
– Райского никто не переносит, – отметил Михаил. – Мне-то это хорошо известно, ведь я уже второй месяц тут живу, и со всеми комсомольцами познакомился. Очень много хороших ребят, есть музыканты, есть поэты, и все в один голос говорят: "Райский дерьмо, Раскому не верь, Райский подхалим и лизоблюд". В общем корыстолюбивый малый, типичный безыдейный карьерист, да среди секретарей нашего ЦК немало ему подобных, один "первач" чего стоит.
– Это ты про господина только что выступавшего с докладом о том, как все у нас хорошо?
– О нем.
В прениях по докладу ничего существенного сказано не было. Все знали, что выборы проиграны, что партийная, да и комсомольская стратегия плохи, но никто из выступавших ничего такого не произнес. Прения прекратились. И сонная, загипнотизированная речами пустота зала проголосовала. Только несколько рук поднялось против.
– Чувствуется сценарий? – спросил Павел.
– Из всех щелей сквозит, – ответил Литвин. – Надоело мне это, зря я сюда приехал. Ничего важного нет, тоска одна. Да и делегаты вон уже каленые.
– Это как?
– Пьяные, аж глаза горят.
– Я всегда говорил, что отсутствие идейного багажа нас не доведет до добра.
Наступил перерыв. Двое друзей вышли на улицу. Морозный и влажный осенний воздух ноября трепал их волосы и нежно покалывал лицо. Тонкий поток табачного дыма легкой пеленой застилал красивый пейзаж санатория. Это был одно из лучших мест Подмосковья. И, видимо, вся эта роскошь стоила немало денег.
– Сколько до голосования осталось? – спросил Павел.
– Полтора месяца. Но тут считать нечего нам ведь все и так понятно.
Они вернулись в помещение. Сразу почувствовался прилив крови. Тут было много народу. Расположившись кучками, делегаты о чем-то шумно совещались. Хлопали двери, шелестели раздаваемые всюду газеты.
– Пойдем в бассейн, – предложил Михаил.
– Нет, я здесь должен еще найти одного человека.
– Ладно, ищи, а я пойду, искупаюсь. Хочешь, потом приходи, это в левой части здания. Найти не трудно.
Литвин ушел, а Павлу какая-то проворная девушка всучила некую газету. Он немного полистал ее и, отметив, как она дурно сверстана и какие бездарные статьи содержит, куда-то сунул.
Время немного успокоило холл, погрузив его в тишину. Началось второе заседание. На него Павел решил не идти. Постепенно народ рассосался, и он обнаружил того, кого уже несколько минут отчаянно искал в густой массе.
Среднего роста парень лет тридцати, светлый и голубоглазый, с ласковым выразительным взглядом и густой черной бородой стоял возле колонны, беседуя о чем-то с неизвестными Павлу молодыми людьми.
Калугин приблизился и поздоровался. Но прежде чем он успел переброситься хоть одним словом с бородатым человеком в модном с маленькими обшлагами костюме, девушка стоявшая рядом сунула ему все туже неудачную газету и выпалила:
– Как вам нравится эта газета?
Павел с неохотой развернул ее еще раз. Он понимал, что иногда есть разница между тем, чтобы сделать людям приятное и сказать правду.
– Так как?
– Явная дура, – подумал Павел, разглядывая газету и вместе с тем девушку.
Про бумагу он уже все решил, но, присмотревшись к молодой особе, вынес схожий приговор.
– Судя по заторможенной мимике и по ограниченному радиусу движения глаз, а также по отставанию взгляда от поворота головы интеллектом эта голова не богата, -подумал Калугин.
– Что скажете про данный экземпляр, это молодежная газета? – поинтересовался странно схожий с девушкой, как тут же отметил Павел, юноша.
– Плохая газета, очень плохая.
– Почему? – поразились до странности синхронно оба вопрошателя.
В их интонации Калугин мастерски отметил удивление, преклонение, страх и раболепие. Он коротко, но с профессиональной ясностью изложил свое видение газеты, указав на все сделанные ошибки. Их оказалось так много, что на всю процедуру ушло минут двадцать.
Все это время бородач внимательно следил за всем происходящим. Казалось, он одобрял каждое произнесенное Калугиным слово.
– И последнее, левую газету нельзя называть "Компас", использование географических предметов типично фашистский стиль, – закончил свою речь Павел. На секунду повисла лицемерно восторженная пауза.
– Вы, наверное, специалист? – почтительно с ярким подхалимажем спросила девушка.
Павел кивнул головой и слегка развел руками, как бы говоря: "Вы уж меня простите детки, но это так". Он не хотел хвастаться и он не хвастался. Его просто заставили сказать правду. Все мероприятие, где он присутствовал, было настолько пропитано ложью, что любое проявление искренности и прямоты казалось чем-то сверх радикальным.
– Нужно поговорить? – улыбаясь, спросил бородатый парень.
Они отошли в сторону, оставив редакционную пару. Калугин, занимаясь информационной политикой обкома партии и комсомола, знал этого человека только по деловой переписке. Это был Алексей Хрисовул, широко известный в левых кругах интеллектуал. Он уже почти год успешно возглавлял информационную политику партии. За это некоторые функционеры из ЦК уже его начали тайно ненавидеть.
– Приятно познакомиться лично, – произнес Алексей.
– Мне тоже, а кто были эти назойливые особи?
– Это Лена и Коля, – усмехнулся Хрисовул. – Газету они сделали. Молодец что все им объяснил, а то эти персонажи меня порядком достали. Кстати о вашей организации: ты, небось, не знаешь, но вы уже легенда. Мне очень приятно видеть, что работа у вас поставлена профессионально – по-новому. Кстати у тебя сейчас какой титул?
– Второй секретарь обкома, – заметил Павел.
Калугин не знал, что его усилия в работе уже были отрицательно оценены партийным начальством. Его, как и Хрисовула считали вредным и опасным еретиком. Старые аппаратчики умело делали доброжелательный вид, но все усилия направляли на то чтобы подорвать авторитет чересчур активных комсомольцев среди товарищей.
Вторая часть Съезда уже закончилась, застав Павла и Алексея в столовой одновременно за обедом и разговором. Кормили делегатов и приглашенных хорошо. Речь в беседе шла о символике. Павел рассказал, какой символ по предложению Датова они используют в своей работе, и теперь с интересом слушал оценку Алексея. Символ комсомола, разработанный товарищами Павла, сильно походил на символ игры Квэйк. К кольцу была приделана ручка, превратив, его в серп. Молот был необычной формы. Его ручка была заострена снизу, и если отбросить тяжелую насадку походила на гвоздь. Во всем чувствовалась геометрическая линейность и радиальность, индустриальный рационализм.
– Во-первых, ваш серп и молот двухмерный. Он очень четкий, в нем ясно воплощено влияние культуры киберпанка, да и всего авангарда ХХ века. Это символ символа. Мне он сразу понравился, еще тогда, когда я только первый раз увидел его. Прогрессивная символика, не то, что слизанный и изуродованный советский комсомольский значок. Ведь от всякого символа требуется воздействовать на психику человека, очаровывать его, привлекать, символически характеризуя идею как прекрасную и современную. Эстетическая приемлемость символики имеет огромное значение для продвижения идеи, для овладения умами. Поэтому предлагаю этот серп и молот вообще сделать символом комсомола.
– Это будет совсем не просто. Консервативные настроения в организации очень сильны. Это хорошо видно даже по примитивным ожиданиям результатов выборов. Почти все надеются на победу, ну или, по крайней мере, не на поражение.
– Согласен, ты смог бы написать статью об этом? Мы бы ее широко опубликовали. Ведь все интервью с Датовым, все обзоры акций и различные эссе вашей организации писал ты.
– Надо попробовать.
– Только тон должен быть осторожным, чтобы не перепугать глупых партийных бонз и наших робких сторонников, – усмехнулся Алексей.
– Договорились, – ответил ему улыбкой Павел.
Кругом за небольшими столами было уже пусто, голодные делегаты, утолив жажду пищи, куда-то устремились. В столовой Литвин так и не появился. Спустя полчаса Съезд продолжил работу.
– Наверное, плещется где-нибудь, – подумал о друге Павел.
– Вождь приехал! Вождь! – донеслись до неспешно доедавших обед приятелей голоса.
Павел и Алексей направились к выходу. В холле действительно, окруженный глупыми восторженными взорами стоял руководитель партии. Это был высокий тучный человек с мужественным, но неповоротливым лицом. Его одолевали вопросами, но, извинившись, он прошел в зал. Алексей последовал за ним, а Павел решил подождать, пока весь кипучий народ рассосется и только затем идти на заседание.
В выступлении руководителя партии не было ничего интересного. Он мало уделял внимания проблемам молодежной организации и в основном говорил об идущей предвыборной кампании, о лживости буржуазных СМИ и неминуемой победе левых. Его слова слушались внимательно и с глубоким уважением. Яркий, хотя и однообразный оратор он умел внушить людям уверенность и дать импульс к работе. Зал, затаив дыхание, не произнося ни звука слушал вождя и уверенность в том, что партия на этих выборах наберет больше голосов, чем на прошлых росла. Царило оптимистическое восхищение.
Павел не был уверен в возможности «скорой победы патриотических сил». Раньше он мало прислушивался к лидеру партии, пологая, что конкретная работа в организации намного важней. Однако теперь поневоле ему приходилось слушать обычную речь вождя.
– Режим в глубоком кризисе, его дни сочтены. Уже все осознают необходимость победы действительно нравственных сил: патриотов оппозиционеров, коммунистов боевой закалки, – напористо продолжал оратор. – Начиная от пенсионеров, крестьян, учителей, шахтеров и заканчивая национально ориентированных предпринимателями, буквально все понимают, что дальше так продолжаться не может. Стране нужны перемены. Стране нужно настоящее правительство державников, ответственных профессионалов советской школы. У нас есть сильная команда. Только профессионалы-патриоты, вместе с нашим измученным рыночными реформами народом смогут вывести государство на светлый путь. Прекрасно, что мы находим общий язык с истинно русской православной церковью…
Дальше было невыносимо. Павел сомневался в правоте всех этих слов. По мнению Калугина политического кризиса не могло быть при экономическом подъеме. Изменения в системе власти не стоило принимать за ее разложение, а консервативные ценности не могли заменить революционной идеологии.
– Выборы этого года – решающие выборы. Нужно еще последнее усилие: от активности каждого комсомольца и партийца зависит все. Еще немного и мы победим, – закончил председатель партии.
Делегаты горячо зааплодировали. Вождь извинился множеством работы, спустился со сцены и направился к выходу. Но, проходя мимо ряда плакатов о комсомольской работе, чуть не свернул себе голову, увидев что-то совершенно поразившее его. Это был плакат, который незадолго до начала Съезда спешно изготовили Павел и Михаил. Он был настолько прост и рационален, что не мог не поразить воображение на фоне безвкусных орнаментов других организаций. Фон плаката состоял из одинаковых черно-белых листовок, но это был лишь фон. Главным был большой красный необычной формы серп и молот.
Павел улыбнулся, наблюдая сцену удивления вождя. Заседание продолжалось. Теперь в повестке стоял вопрос выборов ЦК. Хрисовул присоединившись к свите лидера, уехал вместе с ним, и Павел позавидовал ему.
– Не увидит этой скуки, – подумал он.
Датова в члены ЦК не выбрали, Райский в напыщенных фразах как-то это объяснил, и делегаты его в список не внесли. Павел рассердился. Уж кого-кого, а Виктора внести стоило. Снова перерыв, потом заседание – решались вопросы отношения к военной службе и к религии. Приняли решение о поддержке принудительной военной службы, поскольку Родину надо защищать любой ценой. «Внешний враг самый опасный»,– говорилось в Постановлении. Никто даже не пожелал слушать возмущение некоторых делегатов, настаивавших, что путать буржуазное государство с советским не стоит. По религии решило отказаться на время от критики православной церкви, католицизма и ислама. Павел, как и в вопросе о Датове пробовал протестовать, но ничего не вышло. Большинство делегатов аргументов не услышало. Такой была партийная линия.
– Сами, небось, отмазались и в армии не служили, – услышал он рядом голос Мишки. – Да и с попами они переборщили. Мол, секты ругать можно, а традиционные конфессии ни-ни. Так какие мы после этого коммунисты, мы просто гондоны какие-то!
Павел обрадовался:
– Наконец-то я не один. Нашелся пловец!
Михаил, деловито не обращая ни на кого внимание, вытирал махровым полотенцем голову. На нем был серый костюм без галстука. Он бессовестно улыбался давая знать каждому что он не испытывает никакого трепета, никакого стыда из-за того что находится здесь в таком виде.
– Долой консервативные устои, – шепнул он Калугину. – Такую околесицу несут, аж стыдно. Вечером будет пьянка, вот увидишь. В прошлый раз мы с Датовым на это насмотрелись. Советую лечь спать и не участвовать, а то завтра будет тяжеловато работать.
Ночь нельзя было назвать тихой. Кто-то все время ходил, слышались громкие голоса, неразборчивое пение. Все сливалось в какой-то не всегда громкий, но всегда назойливый гул. Утро было мертвым, невозможно было уловить ни одного звука. Работа возобновилась только к обеду на следующий день.
Глава 9. Интересная работа
Зал снова был наполовину пуст. Переизбранный вчера Первый секретарь вел заседание с трудом связывая слова. Видно было, что он всю ночь пил и теперь чувствует себя не совсем хорошо.
Рассматривался вопрос о работе в регионах и новационных методах. Выступающих было мало. Павел записался в их число. Он был четвертым.
Девушка с горящим взором, но с нечеткой, плохо построенной речью рассказывала о работе молодежной организации в их регионе. Интересного было мало, но слушали ее хорошо. Это было уже третье выступление и если не считать бойкого духа, оно мало отличалось от других. Все ораторы говорили о пионерах, о летнем лагере, о том, что у них есть красные флаги, и что они помогают партии. И все, больше ничего.
– Пионеры это что достижение? – спросил, обращаясь, словно к собственному здравому смыслу, Литвин. – А летний лагерь так вообще все проводят, этим никого не удивишь. В любом случает это только форма, а каково содежание?
Павел кивнул головой в знак согласия и встал. Подошла его очередь. Михаил проводил его до трибуны спокойным приветливым взглядом, он был уверен, что его друг внесет новую струю в общее болото безмятежной пустоты. Видно было, что и другие делегаты ждали чего-то нового.
– Моя фамилия Калугин, но думаю, некоторые уже знают меня по статьям в сети и наших газетах. Однако уточню, я не руководитель нашей региональной организации. Нет. Ее возглавляет Виктор Датов.
Павел сделал паузу, позволяя в незримую секунду всему смыслу сильного выражения своего голоса добраться до разума людей. Тишина казалась бескрайней.
– Начну с пионеров. Все кто выступил сегодня до меня по этому вопросу, говорили, что они занимаются пионерами и видят в этом смысл. Мы – нет. Мы боремся с пионерами, – зал в недоумении зашептался. – Раньше у нас были пионеры, а теперь нет. Да и судите сами, когда недостаточно ресурсов для полнокровной борьбы, разве можно расходовать силы на пустую затею. Ведь дальше приема и списков дело с пионерами не идет. Исключение «красные регионы», но их сегодня почти нет, а завтра не будет совсем. Это я хочу сказать вопреки установившимся ожиданиям скорой победы. У нас иные приоритеты.
В этот момент среди скованного недоумения, Павел увидел приветливое улыбающееся лицо Хрисовула. Глаза этого умного человека горели радостью.
– Неужели нашелся хоть кто-то, кто сможет разбудить спящего красного дракона? – думал он. – Мой вчерашний разговор с вождем не привел ни к чему. Как обычно, как обычно: «Да, да, правильно, правильно». И никакой поддержки на деле. Интересно, что он сказал заму, когда я ушел? Не легкая ситуация. Не хочет партия учиться и обновляться, не хочет исправляться – на деле становиться красной. Что же попробуем надавить снизу. Попробуем разбудить спящего красного дракона, вместе с Калугиным, вместе с другими, кому не безразличны идеи свободы.
Павел не мог прочесть этих мыслей. Но чувствуя поддержку и симпатию, он продолжал:
– Почти год назад наша организация поставила для себя задачу-минимум: показать, что на стороне нашей партии есть молодежь, есть умные, живые и красивые люди. Есть те, кого можно любить и кем можно восхищаться. Мы начали с изучения опыта западных левых…
Некоторые делегаты шумно зашептались.
– Пусть подавятся все мелкобуржуазные националисты, – подумал Павел. – Пусть знают, что умный человек учится всему и везде, и для него нет запретных знаний, где бы они, не лежали. Учиться – вот высшая задача человека.
– Мы провели немало акций. Театрализованных акций, основанных на антиглобалистской школе уличного протеста. Их основными принципами стали: яркость, движение, символизм. Многие сетуют с этой трибуны, что люди не слышат и не видят нашей пропаганды. Кто в этом виноват? Мы. Виноваты те, кто не желает учиться по-новому, интересно работать. Виноваты те, кто не может и не хочет понимать людей, их психологию. А между тем без этого, то есть без знания человека, наша работа теряет смысл. И конечно скучные стоячие пикеты с плакатами не могут быть кем-то замечены.
Калугин чувствовал, что в этом вопросе он не совсем прав. Традиционные формы были неэффективны из-за слабости движения и из-за его фальшивого содержания. Но он знал: молодежь необходимо не отталкивать, а привлекать. Другой опоры для обновления партии, чем молодежь Павел не видел. Рабочее движение было еще настолько слабо, что почти не давало о себе знать.
– Пришло время примеров. Я не стану сейчас останавливаться на тех акциях, что известны вам из газет, а расскажу о том, что вы еще не знаете. О самом свежем. Начну с того, что мы делали в сентябре. Комитет по делам молодежи нашего города передал большую часть молодежной политики американским фондам, – зал заинтересованно напрягся и Павел почувствовал, что поймал тему. – Мы устроили протестный пикет, с хорошей информационной поддержкой, так что буквально на следующий день весь город, а он у нас немаленький, знал, что руководитель «комитета по борьбе с молодежью» «американский шпион». Но самый большой шок был у главного виновника – руководителя комитета. Он буквально стал «американским шпионом», стал посмешищем. Во все СМИ были разосланы пресс-релизы, заметьте написанные профессионально, материалы публиковались на нескольких сайтах, записывались радио и теле интервью. И это при блокаде нашей организации со стороны буржуазных СМИ. Такое обеспечение мы даем каждому своему действию. Что это значит? Мы делаем события и тем самым принуждаем мир видеть нас, ни один приличный информационный ресурс не может игнорировать наши шаги. Они слишком заметны.
Павел понял, что начинает волноваться и речь его постепенно утрачивать свой яркий волевой характер. Он сделал над собой усилие и сосредоточился на дыхании, стараясь вдыхать и вдыхать воздух медленно. Так он подчинил чувства воле и вновь вернул своим словам ясность и логичность. Он продолжал следить за залом: его слушали. Отведенное время вышло уже второй раз, но его не хотели отпускать.
– Месяц назад мы устроили акцию против одного крупного банка. Она называлась "Верните Внешторгбанк детям". Это «неудачный пример», пример провалившейся акции. Мы не смогли ее провести, но несмотря ни на что она прошла без нас. Я сам видел репортажи о событии, которого не было. Как такое могло получиться? Приехав на место событий телевидение, увидело, что нас нет. Они решили что опоздали, но тема была настолько интересной, что они сделали новостной ролик, в котором отразили программу событий, которая у них была. Так бывает!
Делегаты расхохотались.
– Другая наша акция. Мы провели ее в первые снежные дни этого года, называлась "Рождение социализма". Через весь город процессия комсомольцев пронесла картонный гроб, в котором лежало картонное тело буржуя. Надпись на красочно разукрашенном гробу гласила: "Homo economicus" – человек экономический. Люди нас спрашивали: "Кого хороните?" Мы отвечали: "Капитализм!" Это были неимоверно веселые похороны, и в тоже время рождение, рождение социализма. Сначала мы насмешливо горевали над комфортно уложенным в библейские странички чучелом, но потом вынули из него мандарины и стали их раздавать прохожим. Море позитивных эмоций!
– Почему мандарины, а не морковь, например? – спросила голубоглазая девушка из второго ряда.
– Мандарины это символ социализма. Они вкусные и красивые. Социализм тоже вкусный и красивый, а капитализм – нет. Он некрасивый и невкусный. Понимаете?
На лицах появились улыбки. Павел и сам удерживался, чтобы не расхохотаться, таким забавным было это воспоминание.
– А как же милиция? – задал вопрос с места кто-то еще.
– Репрессии? – усмехнулся Павел. – Такое бывает, но мы знаем, как с этим бороться. Репрессии всегда представляли, и будут представлять угрозу для наших протестных действий, об этом забывать нельзя. Нашего руководителя Виктора Датова как-то задержала милиция после одной акции. Нарыли ему какое-то нарушение закона и назначили суд. Но не тут-то было. Он еще только час был в отделении, а уже все СМИ знали, что он задержан по политическим мотивам. На следующий день, на пресс-конференции он и сам это подтвердил, сказав: "Власть пытается задушить патриотическую молодежь". Его поддерживали пикетчики у здания суда с плакатами следующего содержания: "Свободу узнику совести!", "Долой политические репрессии!" и "Руки прочь от конституции!". Он тогда так увлекся беседой с журналистами, что даже опоздал на судебное заседание. Но это ничем не повредило. В судебный зал ввалилась большая белокурая голова районного судьи в юбке и выпалила: "Там на улице пикет телевидение, отменяй суд". И судья, о чудо, отложила процесс! А через месяц Виктор уже сам ходил и требовал, чтобы его судили, но дело, увы, о случай, потерялось.
И снова Павел удержался, чтобы не рассмеяться, улыбнувшись широко. Но все вокруг хохотали. Он поблагодарил зал за внимание и сошел с трибуны. Но когда он занял свое место, что-то подсказало ему, что меньше часа назад он был мало кому известен, а теперь стал героем. Сперва он разозлил многих, но потом развеселил всех. И теперь ему аплодировали, не все, конечно. Много было таких, кто, надменно скрестив на груди руки, бросал в него злые взгляды.
– Хрисовул все время улыбался, пока ты там выступал, – шепнул ему на ухо Михаил. – Наверное, ему тоже понравилось.
– Знаешь, Мишка, со мной такое последний раз было, – он чуть было не сказал "на Земле", но удержался, – в университете, когда я единственный из всего потока бессовестно сдал труднейший предмет жуткому преподавателю, «пробомбив» экзамен. То есть, вытащив готовые ответы: списать, было попросту невозможно. Вот тогда когда он сказал мне что поставит двойку, если не признаюсь в "злодеянии", я выдержал и стал героем факультета. Но знаешь, тогда было страшней, чем теперь.
– А что ты ему сказал, когда он потребовал от тебя чистосердечного?
– А я казал, что пойду к заведующему кафедрой, предъявлю свой ответ и скажу, что ответ на отлично, а экзаменатор ставит мне двойку, а это несправедливо хоть я и не знаю ничего. Так я получил трояк.
***
Поезд качнулся и тронулся в путь. Москва осталась позади и дом начал свое приближение. Нужно было два дня, чтобы оказать вновь среди друзей. Литвин остался в столице. Мерно стучали колеса, наматывая на свое железо километры дороги. Спускался вечер.
Выборы были проиграны. Результаты оказались еще хуже, чем предсказывал Павел. 12%, только 12% смогла набрать компартия в результате голосования. Стремительно надвинулись тяжелые времена. Прошел пленум ЦК, потом Съезд партии, потом пленум ЦК комсомола. Развязалась жестокая внутрипартийная борьба. Вовлеченным в нее оказался и комсомол. А между тем уже шла новая предвыборная компания, в которой откровенно слабый кандидат от компартии терпел поражение за поражением. Вся страна уже знала, что новым президентом будет прежний президент Типун. Вместо модернистках иллюзий среди комсомольцев начал распространяться взгляд, что партийное руководство действует заодно с режимом.
– Мы должны что-то делать! – горячо спорил Датов.
– Виктор, ты ведь знаешь, какая травля непонятного, но страшного зверя идет в наших газетах. Возможны жестокие чистки, и мы тоже как левые можем попасть под них, – доказывала высокая темноглазая русая девушка в синем свитере. – Вождь обвинил во всем Вадима Кротова, одну из партийных шишек. Его окрестили «вредителем» и повесили на него всех собак.
