Текст книги "Торжествующий разум"

Автор книги: Василий Колташов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Эвил сел за стол и погрузился в чтение сегодняшней почты.

***

Проснувшись рано, Павел с любовью посмотрел на Реку. Удивительно хрупкая в своей наготе, она спряталась на его плече, завернулась в простынь и тихо спала. Она была необычной, он никогда в жизни не сталкивался с такой простотой отношений. Вчера, не желая больше слушать все его рассуждения, она прыгнула в постель, что-то промурлыкала и поцеловала его. Она была потрясающей любовницей, он боялся, был неуверен, но с первой минуты, когда они только еще обнялись, он почувствовал себя удивительно ровно. Ему было хорошо. Ощутив всю прелесть эмоционального контакта с Реку, он слился с ней физически. Она робко стонала от его ласк. Свившись ногами и смешавшись воедино, они со всей нежностью поглощали друг друга.

Ночь была бурной и сейчас, когда уже приближался рассвет, Павел чувствовал, что за это короткое время многое изменилось в нем. До этого момента, казалось, он был гостем в этом мире, неким посетителем музея недозволенных редкостей, потом стал его жителем, но теперь, уже спустя многие месяцы работы, сперва на Перуло, затем здесь, и особенно после ночи с Реку, он почувствовал: этот мир стал его миром. Нет, он почувствовал больше. Он перестал быть собой и превратился во вселенную, теперь его домом было движение, теперь он был жизнью, а не щепкой в ее течение. Он хотел творить. Он любил и был счастлив.

– Ты необычный, – сказала она ему. – Знаешь, ведь большой смелости требует жажда попробовать быть с человеком не твоего времени. Ведь ты с Земли, там у вас еще корпоративный капитализм, вы еще очень далеко от нас в развитии, но ты необычный, в тебе как будто есть что-то особенное. Наверное, ты как раз из тех людей про кого Эвил говорит, что они сами без нашей помощи могут перевернуть мир и поэтому мы просто обязаны им помогать.

Павел улыбнулся и нежно прижал ее к себе. Она охватила его своими гибкими руками и поцеловала в грудь.

– Знаешь, Павел, ведь я общалась с разными мужчинами, из разных эпох. На Перуло я работаю с цивилизацией на Южном континенте, то есть Нелерском, и, в общем, я вчера сильно удивилась, когда почувствовала всю твою силу. Нет, я не про физическую силу. Кому это нужно? Нет, я говорю о твоей эмоциональной силе. Мне сразу стало с тобой хорошо и спокойно.

Она еще сильнее прижалась к нему, потом потянулась и, ухватив его губы своими, едва коснувшись их, спряталась опять за его плечо. Павел был счастлив. Такого странного ощущения он не испытывал никогда.

– Откуда оно? – подумал он, но не желая сейчас искать ответа, решил:

– Черт его знает!

И вдруг со всей неожиданностью летнего дождя пришла мысль, простая как белизна снега и легкая как подхваченный ветром лист.

– Да все просто, я просто, совсем просто с этой девушкой, я никому ничем не обязан, я не должен никому ничего. Все будет так, как мы сами решим. Она не станет навязывать мне себя, напротив она будет свободна. Ведь Реку не привыкла думать, будто оказавшись рядом с мужчиной нужно связать с ним себя или, что еще хуже, навязать ему свои недостатки, как это постоянно делают женщины на Земле. Мы сделали выбор и выбрали друг друга и ничего больше мы не обязаны соблюдать. Долой дурацкие ритуалы, хватит нести бремя ненужных обрядов и делать всякую гадость, к которой принуждает нас общество. Да нас никто и не принуждает ни к чему. И именно поэтому мы сейчас вместе. Выбор свободных сердец.

– Угу, – сказала она, снова выглядывая из-за его плеча.

– Вчера мы были с Ноторимусомна берегу реки, там было полно детей. Это было для меня странно и интересно, я чувствовал, что ничего подобного прежде не замечал. Я смотрел на здешних детей и мне все больше нравились их отношения друг к другу. Я раньше вообще не обращал внимания на детей, даже думать о таких вещах мне было некогда.

– Ты просто обретаешь свободу. Удивляешься? Ты можешь теперь делать все, что считаешь нужным. Ты свободен. Где бы ты ни был ты свободен. Никого не слушай зря и знай: самое главное в жизни это делать то, что действительно приносит людям пользу. От этой пользы ты будешь лучше, лучше себе и лучше другим. А твое ощущение это гармония, ты вступаешь в равновесие, противоречия в твоей психике, и те, что были подавлены, благодаря вашему обществу, и те, что остро требовали своего разрешения, все они уже разрешены. Ты стоишь на новой ступени. Иди вперед. Преобразуй себя. Становись лучше для мира, чувствуй себя единым с разумом.

Павел слушал ее, затаив дыхание. Все это он уже давно чувствовал. С каждым днем в нем пробуждалось новое, но он не понимал что это. Он видел откуда это исходит, он испытывал всю тяжесть внутренней борьбы и ощущал, что больше уже не будет тем, кем два года назад он покинул Землю.

– Важное дело, – сказала Реку. – Так жить нельзя. Поменяем интерьер? Закрой глаза!

Но он не успел закрыть даже один глаз, так быстро все преобразилось вокруг. Комната в один миг стала другой. Исчезла вся обстановка в стиле барокко, даже огромная кровать вдруг растворилась в пространстве и теперь, окруженные цветом зеленого луга, укрытые чудесным летним небом, они лежали в каком-то совершенно новом душистом сне. Здесь было все: и щебет птиц, и шорох травы, и журчание ручья невдалеке. Одним словом, Павел чувствовал, что все вокруг настоящее. Тут было даже небо, бесконечно подымающееся в высь. Нежно обняв друг друга, радуясь своей любви, они смотрели в него. Им было удивительно хорошо.

Небо бывает разным, оно то пугает нас своей чернотой грозящей молниями и потоком воды, то притягивает наш взор своей нежной голубизной. В этот теплый день для них обоих небо казалось прозрачным. Оно не было настоящим, но какое это имеет значение, если счастье зависит только от людей. Было светло, прохладно и горячо одновременно. Это были чрезвычайно важные минуты. Именно в них Павел нашел то, что так долго искал – гармонию. Он впервые в жизни мог доверять человеку до конца, быть с ним одним существом и одним миром. Его ощущение счастья дополнилось теперь чувством глубокого понимания торжества природы. Прежде он всегда без охоты отправлялся в лес или к реке, не изменил он своих принципов и на Дюрране. Все это было в прошлом, новым отныне был каждый дюйм вселенной. И он с рвением был готов открывать его день за днем. Теперь любовь и природа, счастье и жизнь стали для него единым целым.

Павел снова уснул.

Когда он открыл глаза, Реку сидела и играла у него в носу тонкой травинкой. Он чихнул. Она засмеялась.

– Знаешь, Павел, – сказала она, – нужно скорее возвращаться к работе, я поговорила с доктором Ноторимусом, он согласился отпустить тебя. Там сейчас начинается серьезная борьба, ты должен быть там и я должна. Так что считай свой отпуск законченным…

Павел не стал слушать дальше. Обхватив Реку за талию, он притянул нежное, трепещущее юностью теле к себе. Их губы слились, и они остались вместе в этой траве еще несколько часов. Блаженство любить не знает ничего. Даже потом, в корабле, уединившись, они провели вместе все время. Это был сон. Сон наяву.

Часть 3. В РИКАНСКИХ ЛАБИРИНТАХ
Глава 1. Коронация

Таинство коронации риканского принца, которое все ждали, началось. Заполненный людьми город, уставший от казавшегося вечным напряжения прошлых лет, с трепетом ожидал бурного и безудержного веселья, яркого зрелища, ошеломительных церемоний, дармовых угощений и выпивки. Масса людей собралась посмотреть спектакль, о том, как государство обходится без них, выпить побольше дешевого вина и набить брюхо.

– Скорей бы уж начинали, – перекатывалась с нетерпением толпа.

Подобно бурному морю, загнанный в мертвые границы берегов, народ был защищен от права решать свою судьбу. Это были благовидные буржуа в своих лучших нарядах, скромные ремесленники, торговцы, бедные рабочие, подмастерья, совсем оборванные нищие и крестьяне. Он был зрителем.

Впереди, по древней традиции, шли представители церкви. Все в синем, черном и сером. Они несли священные книги, ветхие расшитые золотом знамена и протяжно пели. Временами они останавливались и произносили громкие восклицания, прославляя имя бога и милость будущего короля. Следующими в процессии двигались высшие государственные сановники. Они сыпали во все стороны оттесненной толпы золотую и серебряную монету. Дальше можно было видеть красивых мальчиков и девочек. Они, пронося большие украшенные бантами корзины, выхватывали из них горсти лепестков и усыпали ими путь принца. И только за тем можно было лицезреть будущего короля: он ехал в карете и махал народу рукой.

Ярко светило солнце. Блеск его лучей, отражаясь в роскоши шествия, слепил собравшихся зевак, и, поражая их ум не только всем великолепием, но и сами блеском звезды, заставлял прославлять корону. Плебс трепетал.

Богато украшенная золотом карета с королевским гербом медленно двигалась по оцепленной улице. Ее сопровождали еще несколько, менее роскошных, экипажей и конный конвой: рота жандармов с малиновыми султанами, блестевших посеребренными доспехами, и ротой великолепно одетых «красных драгун» в серебряных кирасах. Жандармы восседали на крупных черных лошадях, драгуны – ехали на белых. Позади шли бертейские и риканские гвардейцы, одетые также роскошно, как и их товарищи из оцепления. По случаю торжества на них были надеты зеленые камзолы с золотым шитьем. На марионах и кабасетах [7]

[Закрыть] громоздились большие черные султаны. У офицеров сверкали расшитые золотом голубые вальтрапы [8]

[Закрыть].

Подъехав к собору Святого Пироно, где, веками происходили церемонии коронации, принц Мальв вышел из своей кареты и поднятый на скрещенных жандармами мечах был осыпан лепестками цветов и золотой монетой. Толпа пронзительно выкрикивала его имя. Затем, спустившись с этой импровизированной трибуны и получив приглашение войти в храм, принц, медленно, осыпая народ, золотом, серебром и надменными взглядами, и сам осыпаемый золотой пылью, под охраной бертецев взявших на караул, направился ко входу в святилище.

Принцу было около тридцати лет. Он имел нескладное сложение: у него были длинные худые руки и ноги, кривая несколько сгорбленная спина. Его походка демонстрировала неуверенность и осторожность. Лицо будущего монарха выглядело непривлекательным. Большие, торчащие в стороны уши, длинный нос и глубоко сидящие глаза, вперемешку с толстым крупнозубым ртом не делали его красавцем. Всех этих недостатков не могли искупить ни дорогие одежды, ни роскошный конвой, ни слова прославляющих его величие подданных. Принц мало кому мог понравиться.

– Да наш принц не особенно то красив, – заметила графиня Квития Риффи, обращаясь к стоявшей рядом с ней баронессе Булен, которая хотя и не была так же привлекательна, но все же слыла обольстительной.

Обе эти дамы, роскошно одетые с большими крупноперыми веерами, украшенными золотой штамповкой, производили на толпившихся за железным лесом алебард зевак странное впечатление. Вместо того чтобы приклониться и с почтением отнестись к столь знатным особам люди ворчали:

– Вот разрядились то, шлюхи поганые, небось, из-за их разврата наш король такой урод вырос…

– Мерзкие гадины, – ворчала толстая торговка.

– Да чего вы мамаша так на этих дамочек?

– Ты сам то кто!

Люди спорили, ругались, колотя друг друга локтями. Они отчаянно старались ухватить с земли хоть одну монетку из тех, что оставил принц, проходя тут. Всем хотелось хоть что-то урвать от торжества.

Толпу в храм не пустили.

– Вы правы милая, этот гадкий народ совершенно не сносен, – пожаловалась на услышанные краем уха в свой адрес намеки бедноты, баронесса.

Квития в согласии кивнула головой.

Хотя этот день и выбрался солнечным, но все же была зима, и на улице было прохладно. Огромная толпа, для которой мысль попасть под теплые своды собора была лишь глупой иллюзией, гулко ворчала, переминалась с ноги на ногу, жалуясь на то, что де принца, дескать, долго коронуют.

Выстояв длительную, обращенную, скорее всего, только к всевышнему службу, принц, привыкший охотиться, пить и играть, обращаясь к стоящему подле него канцлеру, произнес:

– Я устал, я хочу… Скорее.

– Ничего нельзя поделать, терпите Ваше Величесвтво, – шепнул ему Реке Нолузский.

– Ой, скорее, скорее, – снова пробормотал принц.

Собор был великолепен. Украшенный фресками и мозаиками он, казалось, был создан для подобных церемоний, когда любому живому существу так хочется не умереть со скуки или по вине природы. Ярко горели мириады свечей. Нудно тянулось время.

Но вот, служба закончилась и, обращаясь к наследнику престола, Cтарший отец королевства Ироно произнес:

– Сын мой, бог услышал нас, и милость его дарована тебе! Теперь славя его непроизносимое имя, ты должен дать ее своим подданным, освятив их день и их своим разумом, своей красотой и своей силой. Иди и во славу Рикана возьми то, что бог и его слуги приготовили для тебя!

Все замерли.

Принц, сжав колени, кривым быстрым шагом пошел на встречу Старшему отцу Ироно, стоящему на ступенях перед алтарем с короной в руках. Монашеский хор протяжно пел.

– Он испортит мне всю церемонию этот дурак, – подумал канцлер, видя какой нелепый вид у будущего сюзерена.

Яркий свет огромных подвешенных у потолка люстр с тысячами свечей озарял всю красоту костюмов и таинственную синхронность движений трех колец, идя сквозь которые навстречу венцу двигался принц. Первое кольцо движущихся по кругу состояло из людей наряженных в синие костюмы. Это были святые отцы. Второе кольцо состояло из дворян, третье – из простолюдинов, это был народ. Интересным было то, что народ, в отличие от церковников и знати, был не настоящим. Его имитировали статисты. Все три кольца двигались и, пересекаясь, образовывали некий общий центр, встав в который, принц оказался «освященным» и «освятившим народ». Таков был ритуал. Пройдя его и склонив колени измученный Мальв, наконец, получил свой монарший венец.

– Во имя господа и во славу твою, – протяжно проголосил отец Ироно, опуская на голову коленопреклоненного тяжелую золотую корону с бархатным верхом.

– Слава Мальву I! – пронеслось над сводами и, вырвавшись наружу в сжатые толпы простолюдинов, радостным ликованием грянуло:

– Да здравствует король!

– Долгих лет королю! – во всю мочь орали подвыпившие подмастерья.

Им вторили тысячи голосов.

– Еще один на нашу шею, – проворчала толстозадая баба.

Но этих слов не могли услышать придворные, находившиеся в самом сердце церемонии и внимательно следившие за тем, как жалкий принц становился могущественным повелителем Рикана. Они все обожали его теперь… или делали вид.

– Вот так, становятся королями? – нежно шепнул на ухо графине Риффи широкоскулый красавец драгунский офицер.

Квития оглянулась и увидела позади себя высокого стройного мужчину с гордой осанкой, дерзким взглядом и милой, но немного нахальной усмешкой. Не сводя с очаровательной аристократки глаз, офицер отвесил интригующий поклон. Ему ответили.

– Кто вы?

– Мы виделась с вами во время охоты на разбойничьего посла Режерона. Вы были в карете с канцлером, – пряча волнение в дерзость, сказал он.

– Ах, да, вы тот самый, – она, было, хотела сказать гадость, но удержалась, – храбрый военный, что сообщал нам о ходе событий в тот день?

– Да. Меня зовут Поллор, я барон Шонген и лейтенант гвардейских драгун его величества полка герцога Моргеза.

Графиня нашла его титул и вид интригующим, хотя чин лейтенанта ей явно не импонировал. Впрочем, несколько круглолицый, усач драгун был очарователен. Он держался с той смелость, которую Квития любила в мужчинах.

Поллор встал рядом.

– Так вы участник церемонии коронации? – элегантно взмахнув веером, так чтобы лучше донести до него запах ее духов, поинтересовалась Квития.

– Да, но сейчас здесь я только из-за вас.

– Ваш полковник, герцог Моргез кажется наш главный адмирал, так из-за чего же полк носит его имя? – игриво, чтобы не отвечать сменила она тему.

– Только из-за славы графиня и только чтобы, возможно это знак неба, я стоял сейчас подле вас.

– Похоже, этот, хм барон, пользуется успехом у наших дам, – подумала Квития подмечая как заглядываются на ее собеседника женщины вокруг. – Нахалки, они делают это, даже не обращая внимания на своих кавалеров. Что же, жизнь скучна и буду развлекаться, раз уж случай подбрасывает мне за все мои заслуги перед прекрасным такую славную игрушку.

– А чем сейчас занят ваш храбрый полковник, и наш прославленный адмирал, благодаря стараниям которого здесь все еще не полно пиратов?– шутливым тоном поинтересовалась она.

– Он, наш полковник, только почетный командир, а полком командует господин Деро. Вы ведь знаете, что Рикан ведет не только наземную, но и морскую войну. Герцог сейчас находится где-то у нашего южного побережья, охотясь за вражеской эскадрой, которой кажется, командует этот злодей Режерон. Они встретятся, у нас больше кораблей, у нас превосходный адмирал. Произойдет сражение, и мы скоро узнаем, кто одержит победу.

При этих словах сердце Квитии вздрогнула и она вдруг заметила, что скучная церемония подошла к концу. Принц, нелепый даже в своем роскошном наряде, стоял неподвижно, гордо искривившись с короной на голове. Слева и справа от него вытянулись мальчики-монахи, держа огромные свечи. Служители церкви несли новому монарху атрибуты власти. Пел хор. Встав на колени, тихо шепча молитвы, обращался к богу Старший отец королевства Ироно. Потом он поднялся и, вновь обратив внимание на принца, теперь ставшего королем, все увидели, что в его руках были жезл мира и власти и меч, а сам он был облачен в черный с золотисто-белыми хвостами меховой плащ.

– Вы знаете, что устроили эти бунтовщики и грабители? Эти мерзавцы считают теперь себя республикой и требуют, чтобы мы признали их и относились впредь к ним с уважением. Они, говорят, вот наглецы, что мы вероломно нарушили перемирие и возобновили войну! Но и это еще не все. Они избрали себе парламент и президента, который сформировал правительство. Вы можете себе представить такое?

– Что? – вырвалось у нее.

Церемония, похоже, совсем не действовала на Поллора.

– Черный глаз, этот страшный убийца, этот проходимец стал главой их варварской державы. И знаете, кто предложил его кандидатуру на первом заседании шайки? Все тот же Режерон. Этот головорез, из лап которого вам, благодаря вашему дивному уму удалось ускользнуть.

– О, вы хорошо осведомлены!

– Еще бы! – самодовольно блеснул белыми ровными зубами барон Шонген. – В парламенте у пиратов заседают лавочники, купцы, мануфактурщики, разбойники, само собой, и всякая сволочь, плантаторы, перешедшие к злодеям, дворяне которых церковь и король отлучили от бога и лишили всех титулов. И вот теперь Режерон ведет их флот к нашим берегам, – горячо заключил Поллор.

– Зачем он говорит мне все это? – мелькнуло в ее голове. – Или он, правда, такой осел или прикидывается. Ведь я знаю все это лучше его и не из слухов, а от самого канцлера. Может он хочет блеснуть умом?

– Они написали какую-то бумагу, свой основной закон, в котором провозгласили сюзереном народ, то есть всякий сброд. И придумал это Вирк Режерон. Кажется этот странный манускрипт, – он усмехнулся, – называется Конституция.

– А ведь он, правда, не плохо осведомлен, – подумала Квития.

Снова грянул монашеский хор. Принц чинно начал спускаться от алтаря. К его губам монахи и придворные подносили святыни. Он как бы целовал их, медленно продвигаясь за священной книгой на щите, которую несли четверо видных аристократов. Процессия неспешно направилась к выходу.

– Да здравствует король! – уже в сотый раз вознеслись под высоким сводом голоса.

Он шел, высоко подняв голову, а стоявшие впереди подданные опускались перед своим сюзереном на колени. Это был уже другой человек. Впрочем, возможно он только казался им.

– Сейчас будет празднество и бал. Вы будете моим кавалером на этот вечер, барон, ведь вы просто покорили меня сегодня своим умом?

– О, да! И даже больше, готов стать вашим на всю жизнь! – горячо воскликнул Поллор.

– Не торопитесь барон, пусть пока будет только вечер, – и она с хитрой нежностью посмотрела в его голубые глаза.

Он принадлежал теперь ей.

Глава 2. Огненная чума

Красивое зеленовато-синее море бросало искры, колыхалось у берега пеной и едва заметно отражало белизну фортов Виссина. Нацелив на море жерла своих орудий, эти пятигранные красавцы с маленькими башенками по углам воплощали мощь нового государства. Скрытая под их защитой бухта была полна кораблей. Один за другим они поднимали паруса и выходили в море. Это был флот новообразованной республики. Но если пронестись над лесом его мачт полетом птицы, то на склоне невысокой горы открывался город красавец. Плохо укрытый со стороны берега он был вполне защищен мужеством своих новых хозяев. Именно их корабли сейчас оставляли его, направляясь к риканским берегам.

Покинув в середине зимы Виссин, флот морской республики под предводительством Вирка Режерона, получившего чин адмирала после того, как президентом был избран Черный глаз, взял курс на северо-запад. Насчитывая 22 линейных корабля, 14 фрегатов и 8 кораблей меньшего водоизмещения под своим началом Вирк Режерон рассчитывал за семь недель плавания при хорошем ветре достичь риканского побережья, где и начать военные действия в неприятельских водах. Отсутствие попутного ветра в это время года не позволяло королевским морякам взять инициативу в свои руки.

Плавание оказалось непростым. Теплое, но в эти месяцы суровое, море бурлило и возмущалось. Оно не хотело пропускать рвущихся к старому континенту кораблей. Ушло на две недели больше, чем рассчитывал Вирк, прежде чем первые прибрежные острова Рикана были замечены вахтенными.

– Земля! – раздался измученный радостный голос.

– Земля адмирал, – доложил сонному, помятому Режерону дежурный офицер.

– Хорошо, идем.

Вирк протер глаза. Быстро одевшись, он вышел на холодный воздух. Взяв подзорную трубу, внимательно всмотрелся в даль. Только тонкая, как далекий туман полоска земли открылась его взору.

***

Словно призраки прячущейся жизни прижимались испуганные люди к краям улицы. Группа монахов с факелами в руках, в коричневых плащах и с закрытыми капюшонами лицами медленно шла впереди измученно волокущейся телеги. Слабая дряхлая лошадь с трудом передвигала этот переполненный трупами воз.

В городе был мор. Он вспыхнул сразу же после коронации и, распространившись в неделю по всем предместьям Рикана, рассыпал повсюду смрадные зерна смерти. Ужас охватил город. Еще была зима, но, чувствуя страх того, что с приходом тепла, эпидемия распространится еще сильнее, люди наполняли своими грязными телами храмы и тем самым еще более способствовали распространению болезни. Несколько десятков человек умирало каждый день.

Позади груженной телами телеги шли еще два человека. Они, как и шедшие впереди монахи, были в темных плащах с опущенными на глаза капюшонами. Тенями скользили куда-то призраки людей. Чувствовался страх. Было темно, но всюду, неизвестно кем и когда разожженные, горели костры. Слышались шепчущиеся хрипловатые голоса. Царил дурманящий, сладковатый запах смерти.

Свернув вместе с телегой на улицу Святых путников, неизвестные вышли к площади Прощения. Город, сквозь который они прошли почти с самой окраины, где состоялась их встреча, поражал своим напряжением. Царило поистине страшное зрелище. Смерть, ужас, дым и огонь, вот то, что они увидели. Люди, боящиеся даже собственного страха, не походили на тех, некогда веселых риканцев, радостные и пьяные голоса которых еще так недавно славили имя нового короля.

Площадь Прощения, некогда красивая, обрамленная высокими стройными деревьями, окруженная старыми аккуратными домами, теперь представляла жуткое зрелище. Всюду горели костры, но это были не только обычные костры, что видели путники, проходя по улицам Рикана. Это были костры, на которых в мучительной боли горели живые люди. Их искаженные лица, их страшные страдания должны были умилостивить отвернувшегося от людей бога. Действовавшие теперь повсюду религиозные суды Милости господа отправляли на мучительную смерть людей, едва ли меньше чем убивала болезнь.

Путники остановились. Двое солдат, прислонив свои алебарды к стене, волокли к обложенному ветками столбу извивающегося и дико кричащего от ужаса человека. Это был несчастный книготорговец Доргу.

По официальному заявлению церковной и светской власти виновниками смертоносной эпидемии были страшные, греховные книги, распространяемые среди горожан и порицающие бога и короля. Популярность этих книг взявшихся неизвестно откуда действительно была очень велика. Арестовав множество безвинно заподозренных людей, и так и не напав на след авторов и распространителей книг, суды стали отправлять их одного за другим на костер.

– Что мы ищем в этом аду, Эвил? – обратился один скрытый плащом путник к другому.

– Одного человека, – тихо отвечал тот. – И осторожней Вирк, мы не должны быть узнанными, иначе будет слишком много чудес для одной этой ночи. Ведь уже и так мы освободили многих узников.

Они вышли на середину площади, где привязанные к каменным столбам уже стояли три человека. Вернее это были призраки тех, кто когда-то был жив, их души умерли от ужаса и от страшных пыток накануне. Теперь тела готовились умереть вслед за ними. Несколько монахов обкладывали привязанных ветками. С алебардами на плечах расхаживало несколько солдат.

– Здесь нет того, кого мы ищем. Нужно подождать.

Галопом проехало несколько всадников. Затем куда-то прошла странная процессия. Оборванные люди били себя железными цепями по спине и что-то восклицали. Они ели волочили ноги. Это были те, кто своим покаянием надеялся искупить грехи города. Внимательно всмотревшись в лица этих людей, и не найдя там того кого искал, Эвил обратился к звукам. Внезапно послышались громкие голоса, и группа толстотелых монахов выбежала из церкви.

– Проклятье! – кричали они. – Бог гневается на нас за наши грехи! Молитесь, люди молитесь! Эта ночь поистине проклята, умер Старший отец королевства Ироно!

– Так и надо этой собаке. Именно он зачал все эти гонения. Сколько людей пострадало из-за этого старого негодяя, – услышали у себя за спиной негромкий мягкий голос Вирк и Эвил.

Они обернулись. Позади них стоял невысокий бедно одетый мужчина лет пятидесяти. Едва уловив своим взволнованным взглядом их облик, и, по-видимому, почувствовав в нем угрозу, он испуганно попятился и скрылся.

– Он, наверное, принял нас за монахов, – предположил Вирк.

– Пусть так, но узнать он нас не мог.

– И все же давай отойдем в сторону и смешаемся с людьми.

На другой стороне площади, куда они направились, начала собираться неплотная толпа. В ней, казалось, все страшились друг друга, и каждый стоял сам по себе. Эти люди чего-то ждали. По-видимому, начала религиозной казни. Но вместо нее, взволнованные восклицаниями монахов, они упали на колени и стали молиться. Вирк и Эвил поспешили укрыться в тени, где лепестки огненного света не могли достать их. Там они простояли несколько минут.

Вдруг из-за поворота на улицу Мебельщиков вышла группа пеших гвардейцев, конвоировавшая около пятнадцати скованных цепью узников. Пройдя мимо Вирка и Эвила, солдаты и заключенные направились дальше, туда, где вскоре последних должны были придать огню.

– Ведь эти люди невиновны. Ведь не существует такой вины в расплату, за которую живое, мыслящее и чувствующее существо обрекалось бы на столь чудовищные муки? На такой позор и на такое унижение, – шептал Вирк, на которого, все происходящее вокруг произвело сильное впечатление. – Или быть может, нет? Быть может, такая вина есть – невежество. Но платить за него по счетам должны не те, кто избавлен от него, а те, кто окружает их. Поэтому долг всякого разума искоренять тьму глупости и грубости. Только так он добывает свое светлое право мыслить и жить. И все же нет на этих людях и этой вины. Страшное время, страшные люди.

Но Эвил, казалось, не слушал его. Он тихо, ровно дышал и внимательно всматривался в силуэты проходящих мимо людей. Внезапно кого-то, заметив, он бегло произнес:

– Пошли.

Они быстро зашагали вслед группе военных и конвоируемых ими несчастных. Почти невозможно было ничего разобрать в лицах людей, которых они только что видели, но Эвил, похоже, знал, кого они ищут. И они смело шли этому на встречу. Вирк не беспокоился, во всем положившись на друга.

– Многие из этих людей, хотя и нет в этом их вины, небыли горячими проповедниками знания. Они мыслили, но не несли мысль другим, прячась от них и думая, что тьма избегнет их. Но так не случается. Здесь сейчас такой век. Произвол, прикрытый законом, царствует в нем, – продолжал рассуждать он, но только теперь уже не вслух, а мысленно. – Ведь они не виноваты, что родились в такое время. Ведь и я не виноват, что в не менее горькое время появился на свет Земли. Ссылка на время, какой бы красочно-эпической она не была, не может оправдать произвол одних и бесправие других. Произвол, прикрытый законом особо циничен и бесчеловечен. Но самое страшное, что такое происходит по всему Рикану, в каждом городе и в каждом селении. А может, нет? Может это происходит в большей части обитаемых, разумных миров во вселенной, где разум еще не очистил себе путь. Возможно, Эвил прав и мы не можем вмешиваться каждый раз, когда нам хочется, а народы всех планет должны сами преодолеть все это?

– Истина неба, покарай грешников, накажи тех, кто навлек на нас этот страшный мор! – неистово голосил длинный худощавый священник в синем балахоне.

Поднимая руки, он каждый раз взывал к милости бога с новой силой в голосе.

– Накажи их отец, накажи!

Яркий свет от нескольких факелов, которые держали солдаты, падал на служителя культа. Лицо священника искажалось слащавой злобой, унижением и страхом. Губы его вздрагивали при каждом слове. Глаза горели бешенством веры.

Люди, соединив ладони и опустив головы, слушали его, неразборчиво шепча молитвы. Судя по всему, они верили, что можно умилостивить высшие силы, жертвуя людьми. Это были фанатики, такие же, как и везде в мире, где царит мрак, а не разум.

– И ничего с этим нельзя поделать, – подумал Вирк. – Ведь мы могущественны. Мы можем переноситься сквозь расстояния и превращать одну форму материи в любую другую. Но разум миллиардов людей, несмотря на все сделанные успехи, несмотря на все знания людей, таких как доктор Ноторимус, остается нам неподвластен. Как искоренить невежество? Увы, мы не в силах изменить умы людей быстрее, чем это возможно.

– Подожди меня здесь, – шепнул Вирку Эвил.

Подойдя к группе солдат, человек в черном плаще с закрытым капюшоном лицом о чем-то с ними заговорил. Потом, отойдя с одним из них в сторону, протянул ему какую-то бумагу и тяжелый кошель, в котором как предположил Вирк, было золото.