Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Пустота под маской

Июль 1946

Новая работа «Маскарада» была как две капли воды похожа на предыдущую. Тоже орсовский склад – на этот раз водоканала. И тоже – нарисованная углем маска.

Арина искала следы – но напрасно. В этот раз сработали чисто.

– Скажите, Иосиф, вы смогли по моей просьбе опросить, гм, агентуру? – обратился Цыбин к Ангелу у нее над головой.

– Опросил. Толку ноль. Сказали что я… – Ангел замялся, глядя на Арину, – …в общем, что я контуженный, потому что все знают – шлепнули «Маскарадов», а новые не появлялись. И вообще, говорили со мной как-то неохотно.

– И почему это левантийские бандиты не хотят открывать душу человеку в милицейской форме? – протянула Арина.

Цыбин засмеялся, а Ангел покраснел до корней волос.

– Ну, они меня знают… Я хороший…

– Угу. Знали. Пока ты, сука, из честных воров в легавые не продался, – карикатурно изображая криминальный элемент, прорычал Моня. – Кстати, был в моей жизни подобный случай, не знаю, стоит ли при дамах…

«Дама» заверила Моню, что в первую очередь она медэксперт, а потому шокировать ее нелегко.

– Ну хорошо. История. Только поклянитесь, что никому. Особенно – главному герою.

Арина с Ангелом энергично закивали.

– В общем, один представитель левантийского уголовного розыска, назовем его условно Ш., решил испробовать продажной любви. Зря я ему Достоевского подсунул для культурного развития – что-то он там не то вычитал. И пошел этот наш недоокультурившийся Ш. прямиком в порт. Там, конечно, девушек – море. Но как назло, все абсолютно приличные. Одна жениха-матроса ждет, другая – думает, не наняться ли поваром на судно, третья просто прогуливается… Потому что когда на тебя выбегает здоровенный мужик в милицейской форме и спрашивает, не продаешь ли ты себя, тут любая честной станет.

Арина как-то очень непедагогично расхохоталась, представив картинку. И вдруг резко оборвала смех – возле двери склада что-то блеснуло. Она подбежала, наклонилась – и воровато оглянулась.

Цыбин с Ангелом обсуждали особенности портовых девиц, Шорин все еще бродил по двору с отрешенной физиономией, так что Арина спрятала находку в карман.

Это был крохотный нательный образок необычной формы – похожий на средневековый щит, шестиугольный, с волнистыми краями. Арина потрогала его в кармане пальцами – архангел Михаил выступал четким и очень детальным рельефом.

Конечно, в Левантии немало было Михаилов, Михалов, Михлов, Мигелей и Микаэлей. Но этот образок Арина знала. С месяц назад Вазик гордо показывал его всем желающим, хвастаясь, что медальончик этот ему привезли для сына от самого папы римского. Что теперь Михал возьмется за ум – с таким-то заступничеством…

Но если образок тут, значит, Михал был на складе. Значит…

Арина понимала, что образок – это улика. Хорошая, однозначная. Подарок судьбы. С другой – это же Михал. Непутевый пьяница, Вазиково наказание божье. Но он же – его любимый мальчик, его последняя надежда. И если вцепится Моня в Михала, то банду-то, конечно, через него возьмет, но вот как Арине после этого смотреть Вазику в глаза…

Но прятать – брать на себя часть вины за будущие трупы, за голодных рабочих, за осужденных за халатность начальников этих складов…

Арина быстрым шагом пошла к катафалку.

– Вазик! Надо бы поговорить, – шепнула она. Хотела сказать громко, но голос подвел. Вазик улыбнулся доброжелательно.

– В общем, – Арина не знала, как начать, – в общем, вот.

Она протянула Вазику образок.

– Оттуда? – Вазик махнул головой в сторону склада.

– Да.

– Так это не ко мне. Это к пану следователю, – Вазик сделал вид, что очень занят, копаясь в моторе.

Когда Арина уходила, ей показалось, что Вазик шепнул «спасибо». Но, скорее всего, просто что-то прошелестело.

Цыбин, конечно, находку оценил. А уж комментарий к находке – тем более. Тут же пошел опрашивать Вазика.

Впрочем, Вазик ничего путного не рассказал. Михал после последнего дебоша дома не показывался, писем не писал и телеграмм не слал. Так что где он, что с ним – Вазик не ведал.

Моня кивнул и сделал пометку в блокноте.

Шорин тоже хороших вестей не принес. Да, мутили. Да, тот же почерк, та же девушка, что и в прошлый раз, тот же день цикла… «Как часы, хорошая девушка, здоровая», – вздохнула Арина.

Только в этот раз никого никуда не везли. След находился ровно на одном месте. Цыбин обсудил что-то с завскладом, а потом махнул Ангелу.

Тот убежал – и вернулся минут через двадцать, ведя с собой перепуганного старика. Как оказалось – сторожа, который должен был охранять склад в ночь кражи.

Старик хлопал глазами и нес какую-то околесицу. Мол, пришел на пост, совершил обход, всё как положено… а потом сразу вдруг очнулся дома в постели, но почему-то в сапогах и кепке, хотя, как правило, перед сном их снимает. Что было между – не помнит.

Шорин подтвердил – следы воздействия на стороже имелись те самые.

– Задурила она его, значит. Но молодец – не стала никуда таскать, просто приказ дала – мол, иди домой, мил человек, ложись себе баиньки – мы тут сами разберемся.

Цыбин опять покивал, опять поставил галочку, но было видно – не очень-то он доволен.

Михала нашли быстро. Он, в общем-то, и не прятался – понуро бродил возле пивного павильона, клянчил глоток-другой у каждого пьющего. Красные глаза, трясущиеся руки и гримаса мученика на лице не оставляли вариантов – Михал мучался чудовищным похмельем.

Когда его доставили в каретный сарай, Арина из соображений гуманизма предложила налить ему немного, но Цыбин строго запретил, указав, что подозреваемый может начать буянить, либо, что хуже, уснет.

Впрочем, ничего путного от Михала не добились. Его наняли за бутылку помогать грузить машину. Люди незнакомые, видел, в общем-то, только одного мужика – обычного такого, рожа небритая, нос картошкой, одет как все – рябчик, пиджак, кепка. Ну, зуб железный – так он у каждого второго. Запомнил только, что разгружались где-то в районе Канатных складов. Ну то есть опять ищи ветра в поле. Канатные склады – район, застроенный красными кирпичными бараками чуть ли не при самом основании города, был местом темным и страшным. В этих лабиринтах между хлебозаводом, калошной фабрикой и старой гаванью можно было спрятать все: от иголки до танка. Найти там неприметные мешки сахара было нереально – и все это понимали. Михала передали из рук в руки Вазику, чему тот был явно не рад. Все как-то разбрелись по рабочим местам.

Денек у Арины выдался муторный, так что освободилась она часам к восьми вечера, когда уже все разошлись, только над стойкой дежурного светилась тусклая лампочка.

Она вышла набрать в чайник воды. Хотя бы пообедать… Или позавтракать? Арина не помнила, что она ела и ела ли вообще.

Выйдя на крыльцо, она увидела курящего там Цыбина.

– Монь, а ты что не дома? – удивилась она.

– Да, пока то, пока се… Не одна ты в бумагах по уши, – махнул рукой Моня.

– Насколько я понимаю, половина твоих бумаг – немного не твои… А их потенциальный автор сегодня бегал по всему УГРО, изнывая от скуки и не зная, чем бы себя занять.

– Арин, ну прошу тебя как человека – не лезь. Ну напишет он отчеты – мне же потом их все равно переписывать. Стыд же сплошной. И это… у него от бумаг тоска начинается.

– Отчеты не навевают тоску только на Евгения Петровича. Потому что он к ним подходит художественно. Один раз на спор написал в стихах, кольцовским пятисложником…

– Тут немного другое. Разница… Ну вот я крайне теплолюбив. Можно сказать, боюсь морозов. И вот ты…

Арина потупилась.

– Это так заметно?

– Сейчас около двадцати пяти градусов. На тебе вязаная кофта, сапоги и шерстяное платье. И при этом ты постоянно потираешь руки, как будто они мерзнут. Я не врач, но предположу обморожение.

– И это тоже. Но вернемся к Шорину. Так что с ним?

– Переутомление. Официальный диагноз. Издержки, так сказать, профессии. Но умоляю – никому ни слова! Он и в обычном-то состоянии раним…

– И давно у него это?

– С Берлина. Бывали в этом чудесном городке?

– Приходилось.

– Но позже нас. Ах, какая там была встреча… На высшем, можно сказать, уровне.

Моня прикрыл глаза. Говорил он ярко и красиво, время от времени отвлекаясь на описания погоды, запомнившихся домов и особо очаровательных девушек. Но сама история была невеселой. Приказ был прост – «взять Берлин до союзников». И со всех фронтов, с границ, даже из Кремля туда свезли советских драконов. Всех до одного. Даже одного мальчишку лет двенадцати. Пятьдесят девять человек.

Немцы тоже зря времени не теряли – собирали своих драконов. Сколько их было точно – Моня не знал. По слухам – не меньше сорока. «Почему-то при этом совершенно забыли о расовой теории – притащили и истинных арийцев, и всех союзных, и даже несколько пленных», – мрачно усмехнулся Моня.

В общем, встреча обещала быть жаркой. А перед самой встречей драконов (с нашей стороны – точно, с противоположной – предположительно) еще и усилили фармакологическими, так сказать, средствами. Тут Моня сказал, что не спец, но как поняла Арина, это было какое-то очень жесткое стимулирующее средство, рядом с которым и кокаин показался бы детским питанием. «Я один раз из любопытства попросил мне четвертушку дозы вколоть – так сутки козликом прыгал, не ел – не спал, дров нарубил поленницу – и даже перекурить не останавливался», – вспоминал Моня.

В общем, с десяти до одиннадцати тридцати утра двадцать пятого апреля сорок пятого года в окрестностях Берлина погибло не меньше шестидесяти драконов. С обеих сторон. Но Берлин все-таки прорвали, и через какое-то время взяли.

Шорину, хоть и кинули его под Берлин из госпиталя, недолеченного, сочащегося сукровицей, все-таки удалось выжить. Моня не ставил это себе в заслугу – «не в тот раз, тогда – чистое везение». Но вот дальше стало понятно, что везение-то было не полным.

После применения Особых способностей на полную катушку у любого Особого наступает утомление. Особый теряет не только силу, но и интерес к жизни. На час, на сутки, на неделю – зависит от человека. У Шорина, не без Мониных стараний, больше трех дней не было ни разу. А тут – как заело. Через неделю Моня начал беспокоиться. Через полторы – обратился к командованию, мол, что-то не то. А через две – был направлен в Японию, уже без Шорина.

Нашел он друга только в начале сорок шестого, причем случайно. Шорин пил горькую, сидя в каком-то заштатном гарнизоне. Ни силы, ни жизнь в него не вернулись. И Моня побежал по инстанциям. Орал, доказывал, умолял, нужна была бы взятка – и взятку бы дал, но не брали. В общем, выцыганил Шорина у родного государства, отпустили его на инвалидную пенсию.

И Цыбин увез Давыда домой. Левантийское солнце, морской воздух, сговорчивые дамы, поставляемые Моней в ассортименте, домашние борщи и прочие простые радости немного взбодрили Шорина. Но до полного выздоровления было далеко. Работа в УГРО тоже была частью терапии – Давыд тяготился своей бесполезностью, а тут мог реально помочь.

– А почему в эксперты? У нас работа скучная, ему бы в опера…

– Оперов в нашем отделе не положено. Весь штатный состав – два следователя, то есть мы с Ликой, да эксперт. Так что выбирать не приходилось. У Лики, кстати, сдается мне, та же ерунда. Только слабее. Но посмотрим, что там сможет добрый доктор дядя Моня…

– Может, им в санаторий какой? – задумчиво произнесла Арина.

Моня глядел на нее глазами, полными надежды. Она знала этот взгляд. Взгляд раненого, наконец-то добравшегося до врача и ждущего мгновенного исцеления. Но не было у Арины в руках такого волшебства, ни тогда, ни сейчас.

– Да был он в санатории. Целый месяц держали. Потом выгнали. Устроил такой свинарник, что даже соседи сбежали. Сидел в одиночестве и пил. Периодически принимал дам из числа пациенток санатория. Причем, заметь, и санаторий был непростой, и дамы… Так что чуть скандал не случился. До сих пор слухи ходят, что внучка одного высокопоставленного товарища ему ни разу не внучка… Но брехня.

– И что в нем те дамы находили?

– Ну не скажи. Он красивый, мужественный, загадочный, опять же. Ну да толку… Цыбин махнул рукой, выкинул окурок и пошел к себе.

– И еще раз прошу: никому ни слова, – шепнул он Арине на прощание.

Леди Гамильтон

– Мне сказали, что жаловаться на Ли – это к вам, – застенчиво произнес Васько, входя к Арине в кабинетик.

Арина отметила про себя, что Николай Олегович совершенно не заикался, что бывало с ним только в случае весьма добротного опьянения. Но на ногах держался, что радовало.

– Ну, де юре он подчиняется вам, так что можете применять дисциплинарные методы вплоть до физических, но с удовольствием послушаю о похождениях этого юного негодника.

– Ну нет, он молодец, старается, расторопный, не дурак… – Васько совсем стушевался, он явно не был готов к применению физических методов , – но он это… влюбился, в общем. Так что иногда нормальный, а иногда – слушает вполуха, смотрит вполглаза, думает… Да вообще не думает ничего.

– Влюбился – это вы про Наташу, или появилась какая посвежее?

– Ага, про нее, про Гамильтониху эту.

– А что вы ее все Гамильтонихой-то зовете? Фамилия, что ли, такая?

– Ну, это была история…

И Николай, немного заикаясь на крутых поворотах истории, начал рассказывать.

В первый же день работы в уголовном розыске Ангелу посчастливилось участвовать в задержании настоящей банды.

Задача, как казалось Васько, была поставлена максимально понятно: пройти через черный ход к комнате, где, по данным осведомителя, заседали бандиты.

Дальше – вроде бы, сложнее, но трудности возникли уже на этом этапе.

Войдя через черный ход на кухню, оперативный сотрудник Ли увидал там деву неземной красоты, моющуюся в тазу. И пропал. Стоял у двери и смотрел, даже рот закрыть не смог.

Дева та, увидав у себя на пороге гостя, не растерялась, не завизжала, а выдала ему мочалку – и попросила потереть спинку. И тот потер. Потом помог ей вытереться, платье застегнул…

В общем, совершенно манкировал рабочими обязанностями.

Вытянули его из этой кухни только когда все кончено было – банду и без него повязали.

– Так почему Гамильтониха? – выслушав историю, уточнила Арина

– Он потом неделю ко всем приставал, говорил, что девушку встретил, цитирую, «Как с афиши про леди Гамильтон, только красивее». А потом купил букет – и пошел официально знакомиться. Теперь вот… гуляют.

– Ладно, прослежу за моральным обликом товарища Ли.

– И хорошо бы нормально гуляли. Так нет же. Неделю – шерочка с машерочкой, неделю – как кошка с собакой. Она его до своей особы не допускает, он – страдает, а больше всего страдает дело. И это… Может, ему зрение проверить? Видел я ту Гамильтониху. Баба как баба. Ни разу на афишу не похожа. Вообще, все они одинаковые.

Арина подняла брови на это «они». Интересно, к кому Николай Олегович причисляет саму Арину – к мужикам? К сослуживцам без различия полов?

А Васько продолжал:

– Бровки выщипают, губки намажут – и ищут, кого повыгоднее. Чтоб с карточками первой рабочей, с зарплатой хорошей – и дома реже появлялся…

Арина поняла, что речь уже не о Гамильтонихе. Достала из шкафа склянку с разведенным спиртом (полезный запас, который чаще использовался при опознании покойных родственниками, чем на дружеских пирушках), плеснула Николаю.

– Выкладывайте, Николай Олегович!

История была банальна донельзя. «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной». В смысле, разведчиком был Васько – действительно был, раз двадцать с «языком» на плече через линию фронта возвращался, а вот «штабной писаришка» – директором магазина с купленной справкой о полной непригодности к службе.

– И Оленька эта, Оленька… Такая нежная, такая чистая, в беретике всегда беленьком таком… И ведь, сука, деньги по моему аттестату получала аккуратненько. А сама с ним… А я там… А они тут…

Николая Олеговича развезло окончательно. Кажется, весьма умеренное количество спирта либо легло на старые дрожжи, либо было уже далеко не первым за этот день. Васько сбивался с прозы на пение, причем исполнил не только про писаришку штабного, но и про «ничего, и такие вопросы разрешаются пулей простой» и про «ваш муж не получил письма, он не был ранен словом пошлым» и еще какие-то, незнакомые Арине.

– Так. Николай Олегович, давайте-ка мы с вами пройдемся немного, а то вам совсем нехорошо, – вздохнула Арина, – только подождите минутку.

Она стукнулась к Особым.

– Монь! Чаю крепкого не будет? У нас тут человеку нехорошо…

– Кофе есть! Настоящий, – Шорин протянул ей кружку.

– Такое сокровище разбазариваете?

– Ну должен же я как-то компенсировать ту вашу халву.

Арина выразительно посмотрела на Цыбина. Кажется, карамельки и чай были его импровизацией. Цыбин потешно развел руками.

Вернувшись, Арина влила кофе в Васько. Взгляд его сфокусировался, но слезы течь не перестали.

– Пойдемте, погуляем. Вы ведь, кажется, не местный?

– Да, я из столицы. Жил на углу Кольцевой и Либкнехта. Теперь там эти, двое, в моей комнате…

– Давайте я вам Левантию покажу. – быстро заговорила Арина, которой уже до чертиков надоели излияния Васько.

– Давайте, а то я тут ничего не видел. Работа, общежитие… Ну, иногда в кино выбираюсь.

Арина чувствовала себя глупо, прогуливая Васько по стандартному маршруту всех приезжих.

Но Николай Олегович смотрел восхищенно, как ребенок, и на пушки возле Музея военной истории, и на конную статую основателя города (Шорин как-то, проходя мимо, обронил, что без штанов верхом на лошади – это не классицизм, а травматизм, так что не одобряет он такое), и на покореженные останки Кафедрального собора, в который попала одна из первых бомб этой войны.

Особо восхитили Васько скульптуры на здании университета – по идее, они должны были изображать муз, но автор не смог скрыть витальности под хитонами – и музы получились крепкими казачками.

– Ух, какие у них эти… как вы сказали… атрибуты, во.

– Ну да… – Арина постаралась не заметить жест, которым Васько проиллюстрировал свою фразу.

Вернувшись в каретный сарай и кое-как избавившись от повеселевшего Васько, она проскользнула к особистам.

– Мануэль Соломонович, можно Моню на два слова? – спросила она.

– Формулировочки у тебя, – усмехнулся Моня, когда они вышли на крыльцо и закурили.

– Есть способ нейтрализовать эту твою Дашу, – Арина повторила жест, которым Васько описывал атрибуты муз, – раз и навсегда. Выдать замуж за честного хорошего человека с карточками первой рабочей и вполне приятной зарплатой.

– Надеюсь, этот человек не я.

Арина кратко описала Моне страдания Васько и его реакцию на университетских муз. Цыбин стоял задумчивый, крутил руками, как будто просчитывал варианты:

– Ты знаешь, из этого может получиться что-то забавное. Я подумаю, как их свести.

На крыльце показались о чем-то активно спорящие Ангел и Шорин. Моня оживился:

– А не прогуляться ли нам, товарищи? Раз уж рабочий день как-то не очень задался, да к тому же, – он посмотрел на часы, – кончился час назад?

– Ну, я уже нагулялась, – вздохнула Арина, но, поймав грустный взгляд Мони, продолжила, – но составлю вам компанию. Погода неплоха.

– Это да, погодка шепчет, – улыбнулся Шорин.

– Я тоже не против, – поддакнул Ангел.

– А вот вас, товарищ Ли, ждут неотложные дела. Ваш непосредственный начальник, Николай Олегович, сегодня жаловался на ваше халатное отношение к службе, – строго и сухо произнес Моня.

Ангел вздохнул – и ушел в каретный сарай. Моня улыбнулся Арине и Давыду:

– Нечего юношу подвергать искушениям. Лично я планировал пойти через парк, а там пиво, танцы и прочие увеселения.

– Мануэль Соломонович, прошу вас, воспитание этого поросенка – моя повинность, а для вас он – оперативный сотрудник, вполне совершеннолетний и могущий сам решать, пить ли ему пиво, – так же строго и сухо, как раньше Моня, отчеканила Арина.

– Понял. Больше вашего бэби воспитывать не буду.

И они двинулись к парку.

В парке, как и предсказал Цыбин, было пиво. Даже нашелся уютный столик с чистой клеенкой, где можно было сесть и выпить культурно. Цыбин оставил Арину и Шорина сидеть за столиком, а сам, вальсируя под звуки музыки из динамиков, умчался за пивом.

Арина и Давыд сидели молча, не зная, как начать разговор. Наконец, Давыд произнес:

– А ты уже новый фильм смотрела? «Беспокойное хозяйство». Говорят, хорошая комедия про войну.

– Не люблю кино про войну. Всегда расстраиваюсь, что была не в том месте.

– В смысле?

– Ну, ни разу не оказывалась там, где все чистенькие, целенькие, улыбаются – и время от времени запевают голосом Бернеса.

– Да уж. Я тоже с неправильной войны, где все воняют и матерятся.

Они улыбнулись друг другу.

Очередь оказалась небольшой, так что Цыбин вскоре вернулся с двумя большими кружками пива и вазочкой мороженого.

– Даме сладкое, мужчинам – грубый напиток, – он расставил принесенное.

Шорин тоскливым взглядом голодной собаки проследил за вазочкой с мороженым и брезгливо покосился на свое пиво. Моня же развалился на стуле и сделал первый глоток с таким видимым удовольствием, что Арина почувствовала жажду. Хорошо быть мужчиной – не надо давиться этим липким сладким мороженым, можно пить вкусное горькое пиво…

– Позволите? – не дожидаясь ответа, к ним подсел мужчина с усами-щеточкой и набриолиненным пробором и поставил на стол свою кружку.

Моня поморщился, Давыд напрягся, а Арина только равнодушно скользнула взглядом по незнакомцу. Вроде, ничего серьезного обсуждать не собирались, а одним болтуном больше, одним меньше – какая разница.

– Меня зовут Валерий, но все называют меня Асмодей, – торжественно представился усатый, – потому что, будучи наделен Особыми способностями, я заглядываю людям прямо в душу!

Арина старательно прикусила щеку, чтобы не рассмеяться. Шорин незаметно провел рукой за спиной у Асмодея – и покачал отрицательно головой. Цыбин закашлялся.

– Вот про вас я точно могу сказать, кто вы. Вы – участники труппы оперетты, о гастролях которой пишут на всех афишах. Вот вы, – он показал на Цыбина, – режиссер, вот вы – тенор и герой-любовник, а вы – скорее всего, костюмерша.

Арина даже немного расстроилась. Ну почему сразу костюмерша? Неужели она недостаточно хороша, даже по мнению этого Асмодея? Она никогда и не претендовала, но все-таки.

– Вы абсолютно, удивительно правы! – восхищенно запрыгал Цыбин. – Все именно так!

– И я знаю, зачем вы пришли сюда. Ваш премьер примеряет костюм для нового спектакля, а вы вдвоем следите, чтобы все было идеально.

– Именно.

– А что за спектакль, позвольте полюбопытствовать?

– О! Замечательная оперетта «Новый маскарад, или Таинственная незнакомка». Наш дебютант как раз сейчас разучивает романс «Не искушай меня без нужды».

Давыд с Ариной переглянулись и усмехнулись.

– Обязательно посещу! Уверен, это шедевр! Кстати, как к вам обращаться? Я силен, но не всесилен, так что имена ваши угадать не могу.

– Ну как же вы их не узнали! Вот он – Березин, а он – Тимошенко, – ядовито заметила Арина, – а я Любовь Орлова, но другая.

– Очень приятно. А теперь о неприятном: я смотрю, что и у меня, и у товарища Березина кончилось пиво. Так что мы сейчас сходим за еще, а в это время товарищ Любовь поправит товарищу Тимошенко манжеты – они слегка широковаты.

– За ваш счет. Мы пока без гонораров сидим, – строго сказал Цыбин. Асмодей хотел что-то возразить, но не успел – Цыбин поволок его к ларьку.

Оставшись наедине с Давыдом, Арина вновь смерила тоскливым взглядом его даже не начатое пиво. И поймала его столь же грустный взгляд на своем мороженом.

Они переглянулись.

– Махнемся не глядя? – шепнул Шорин заговорщицки.

– Ага, – так же шепотом ответила она.

Быстрым движением они свершили обмен – и принялись наслаждаться.

Когда вазочка и кружка были уже пусты, вернулся Цыбин. С двумя кружками пива, мороженым, но без Асмодея.

– Куда ты дел преданного поклонника своего таланта, а тем более – Особого? – спросила Арина.

– Написал для него записку директору театра. А пока он благодарил – сдал его постовому, – Цыбин говорил равнодушно, но краем глаза смотрел, оценили ли слушатели. И, кстати, расставил принесенное правильно: Арине пиво, Давыду – мороженое.

– За что? – удивилась Арина. – Мирный псих, никому не мешал…

– Твои бимбарики? – Цыбин помахал перед Ариной золотыми часиками на тоненьком браслете.

– Мои… – Арина растерялась.

– Извини, конфисковал у товарища Асмодея в процессе, чтоб по делу не прошли. А то сама знаешь – потом долго их получить не сможешь. Но и без часов там хватало…

– А зачем он Особого-то изображал? – удивилась Арина.

– Чтоб мы уши развесили. Это тебе Особые – просто люди, ну и нам, понятное дело, а вообще мы – диковинка. Цирк уродов, считай.

– А потом слухи ходят, мол, Особые – главные бандиты, – зло сказал Шорин.

– Ну слушай, если бы все Особые были белые и пушистые – наш отдел не имел бы смысла, – резонно заметил Моня.

Все трое замолчали и задумались – каждый о своем.