Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Дела

«Вовремя же я вернулась из отпуска» – думала Арина, трясясь в катафалке по февральскому льду. Первое рабочее утро началось с трупа. Знакомая картина: желтая кожа, светлые белки глаз.

В кармане – черный «Особый» паспорт огненного аж пятого ранга. Инженер-металлург Тумаркин Аркадий Лейбович, 1900 год рождения. Шел в полном одиночестве по улице, упал, умер. На глазах у прохожих. Оставил вдову и троих сирот.

Моня успел разослать ориентировки во все медицинские учреждения города, так что приехавшие врачи тут же позвонили в УГРО.

Все было просто, понятно и абсолютно безнадежно. Даже последняя загадка – почему убийца не оставляет рядом с жертвами следов и почему жертвы находят в странных местах – разрешилась. Совершенно случайно.

Ося обладал, по мнению соседей Шориных, крайне скандальным характером. Проще говоря, орал. Сытый, чистый, не мерзнет, не жарко, животик не болит, нигде не колет, не натирает, но кричит, как будто его режут.

Помогали только две вещи: когда папа садился перед Осиной кроваткой и принимался чистить пистолет («Мужчина растет, воин – понимает толк в оружии», – радовался Давыд, а Арина с Белкой вздыхали), либо когда Арина читала вслух. К содержанию чтения Осип Давыдович никаких особых требований не выдвигал: стихи – хорошо, сказки – пойдет, медицинский справочник – почему бы нет, старые протоколы – тоже отлично. Главное, чтобы мама говорила и страницы шуршали. Мог слушать и по полчаса, и по часу, старательно борясь со сном. Но потом наконец-то засыпал, к радости взрослых.

Днем Арина читала первое, что попадется под руку. А вот вечером приходил Давыд – и тут чтение приходилось уже выбирать. Описание рожистого воспаления или последней стадии сифилиса Осю вполне радовало, а вот его отца – коробило. Белка удивлялась, в кого ее сын такой нежный.

Наконец, решено было перед сном читать Маринины блокноты – там тоже попадались весьма неаппетитные вещи, но Давыд против них не возражал, уж больно любопытно было.

В один из таких вечеров и нашли они отгадку. Марина, прошерстив всю доступную литературу, выяснила, что явление Смертных не изучено. Вообще и совсем. «Как древние люди пользовались огнем, не умея его добыть и не понимая его природы, так и мы пользуемся силой Смертных, не понимая и не зная всех ее возможностей».

Митя Куницин охотно согласился быть подопытным. Оказалось, что силу живых можно передавать не только мертвым, но и живым же. Как-то он перелил (с разрешения всех сторон, конечно) немного силы Гавриленки лично Марине.

«Внезапно мне безумно, до покалывания в пальцах, захотелось вышивать. И так же сильно – курить. То, что Жорка без папироски разве что спит – это я знала. А вот про вышивку пришлось спросить. Все-таки признался – вышивает с детства. Бабушка научила». Арина рассмеялась, представив себе высокого широкоплечего Жорку с пяльцами в огромных ручищах. Впрочем, вспомнила и его вышитые рубашки небывалой красоты. Думала, его девушка мастерица, или мама… А оказывается, сам.

– Так что получается, тот Смертный переливал силу от одной своей жертвы другой? Раз они начинали странно себя вести… Вон, Тонька безногая закурила, Глазунов ногами пользоваться разучился… – Давыд лежал на кровати, закинув руки за голову и задумчиво разглядывая потолок, Оська слушал внимательно, но спать пока не собирался.

– Вряд ли. Зачем ему? Хотя… Погоди, я в этом ничего не понимаю, но просто по аналогии. Вот, допустим, у человека… Ну не знаю, гепатит.

– Допустим.

– Вот я беру у него кровь. А потом, не простерилизовав шприц, беру кровь у другого человека. Не переливаю кровь первого, и в шприце ее, вроде бы, нет уже, но вот шприц грязный.

– Допустим.

– И есть хороший такой шанс, что я занесу гепатит второму.

– Ну и не делай так, – Давыд досадливо посмотрел на жену.

– Да нет, я про другое. Может, никому он ничего и не переливал. Брал сначала у одного, потом у другого. А след оставался. Как от грязного шприца.

– А это мысль. Что думаете, коллега? – Давыд заговорщицки подмигнул Осе.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы, – ответил Ося, зевая.

В общем, все было ясно и понятно. Осталась сущая мелочь – найти того самого Смертного. Всего-то навсего – найти Смертного, которого пропустили паспортный стол, военкомат и МГБ.

Кролик внезапно оказался полезен в этом деле – умел делать лицо хорошего мальчика

и терпеливо выслушивать окрестных старух. Собирал слухи, сплетни, байки. Пока пользы это не приносило, но хоть какую-то надежду.

Ну, и радость, когда он пересказывал не относящиеся к делу слухи в катафалке. И как фокусник в цирке оказался Особым – и его били свои же, цирковые. И как Смертные на Нюрнбергском процессе оживили Гитлера, а он оказался двойником – и даже по-немецки не умел говорить.И что актриса Мария Миронова – Смертная, посидишь возле радиоприемника – а она у тебя пять лет отберет.

Под эти байки и ехали до УГРО. Новых идей, где искать Смертного, не появилось, но хоть посмеялись.

Моня зазывал Арину с Кроликом в Особый отдел – чайку попить, но не вышло.

На пороге УГРО стояла старушка. Маленькая, сгорбленная, в шляпке с нелепой вуалеткой.

Она удивленно оглядывалась и часто мигала, как будто бы только проснулась и не понимала, где находится.

– О! Твой контингент, – ехидно подмигнул Моня Кролику, разглядывая старушку через стекло катафалка.

– Не думаю. Не тот типаж – слухами не интересуется, живет больше прошлым, чем настоящим, – абсолютно серьезно ответил Кролик.

Моня посмотрел на него уважительно.

– Все-таки пойди разберись, что у нее случилось.

Кролик вернулся через полчаса.

– Говорит, кольцо украли, а милиция помогать отказалась.

– С чего бы вдруг? – лениво потянулся Моня.

– Да, сама не помнит, как и куда его дела. Говорит, всегда в одном месте хранила, в комоде под письмами дочери. Дочь умерла, кольцо и письма – все, что осталось. Тут вот заглянула в комод – а там письма все измяты, порваны, а кольца нет.

– Куда выходила, насколько, точно ли дверь заперла? – голос Мони стал деловым.

– Вот в том и дело, что весь день дома была. Ноги у нее болят, так что не каждый день выходит. Но вот что странно. Бабка старая, притом с мозгами, вроде, порядок. Я проверил – год помнит, месяц, основные общественные и политические события… В общем, нормальная она. Но убеждала меня, что сегодня вторник. Я даже почти поверил.

– Среда сегодня. Точно среда, – отчеканил Шорин. – Утром на молочной кухне пюре яблочное давали, вкусное, а это только по средам.

– Обжираешь младенца, папаша?

– Да ладно, один раз попробовал, когда Оська нос воротил.

– Ладно, поверим. Итак, у всех среда, а у дамы… Кстати, как ее зовут?

– Агнесса Оскаровна.

– А у Агнессы Оскаровны – вторник. Но, говоришь, нормальная. Так?

– Так, – Кролик перевел взгляд с Мони на позевывающего Шорина, – Давыд Янович! А можно вас попросить… Посмотреть, ну, по-вашему. Нет – так нет, но вдруг там что-нибудь…

Давыд нерешительно глянул на Моню. Тот веско кивнул – и Шорин вышел из катафалка. Подошел к старушке, что-то спросил, пока она отвечала – провел у нее рукой за спиной – и тут же прибежал обратно.

– …Твою ж мать! – закончил он довольно длинную тираду.

– Что такое? – Моня неодобрительно поднял брови.

– Старую знакомую встретил. От этой Агнессы Оскаровны Наташей разит за версту. Моня вскочил:

– Так что мы сидим? Так, я оформляю дело, Арина расскажет Боре подробности, а ты, Давыд, предложи даме чаю. Она хоть и пожилая, но вполне заслуживает мужского внимания. Заодно про колечко расспроси. Во-первых, приметы, во-вторых – где и как наша дамочка могла его увидеть. Как все будут готовы – поедем на место. У меня тут личный интерес.

– Да у всех тут… Личное, – проворчал Давыд. – Ничего, в этот раз она от нас не уйдет. Обещаю. Разыщем, пока она себе новую банду не завела. Одна она против нас не сдюжит.

Но Давыд ошибался. Кролик прочесал всю Левантию с портретом Наташи в руках, нашел шляпное ателье, где она работала модисткой и уволилась за неделю до его прихода. Нашел ее новую квартиру. Нашел тех, кто ее видел, тех, кто о ней слышал, тех, кто был с ней знаком. А вот самой Наташи и след простыл.

Обнаружили ее в конце марта.

Странное это было зрелище – грязная пивная в рабочем районе со стоячими столиками, пол в мартовской слякоти чуть ли не по щиколотку – а посредине Наташа в золотистом платье до пола и каракулевой шубке.

Раздатчица сказала, что девушка подошла без очереди (а очередь, состоящая из работяг соседнего завода, и не возражала), взяла две кружки, одну вылила в себя махом, не отходя от прилавка, а вторую понесла к столикам, и вот прямо на ходу упала и умерла.

Раздатчица плакала, умоляла не сажать ее, клялась, что в пиво ничего не добавляла, что девушка сама…

– Да сама, сама, успокойтесь, гражданочка, – увещевал ее Моня, но Арине все-таки шепнул: – Пиво проверь, не по этому делу, но на всякий пожарный.

Арина не стала спорить. По этому-то делу все было ясно. Желтая кожа, странное поведение… И опять – ищи ветра в поле.

– А вот и колечко, – улыбнулся Кролик, поднимая руку Наташи, – закрываете дело?

– Да на этой дамочке, кроме колечка, столько всего… Как блох на собаке, – вздохнул Моня. – Меня в данном случае убийца ее интересует. А тут мы ни на шаг не приблизились.

– Ну должно, должно нам когда-нибудь повезти, – погладил друга по плечу Давыд.

– Повезет, куда денется. – воспрял духом Моня. – А пока хочу снять пробу пива где-нибудь в более культурном месте. Составите компанию?

И коллеги не стали возражать.

На долгую память

Давыд крутился перед зеркалом. Арина уже хотела сказать ему что-нибудь колкое, но сама залюбовалась. Все-таки Давыду безумно шла форма. Особенно теперь, когда бирюзовый цвет выпушек и кантов заменили на красный.

Белый летний китель обрисовывал широкую грудь, высокие сапоги и галифе делали ноги еще длиннее и стройнее. Красавчик. Неужели вот такая невозможная прелесть досталась Арине в мужья? Быть не может! Арина чуть не засмеялась от нахлынувшего счастья.

– Дода!– улыбнулась сыну Белка. – Можешь сбегать до фотографии? Гала написала, мол, хочу фото своих племянника, внука и невестки.

Галу Арина видела на свадьбе. Тетка Давыда, чуть ли не одного с ним роста, а шириной – раза в два больше, с косой чуть ли не до пола (рядом с ней даже хвост Давыда выглядел куцим), с громовым голосом. Танцевать с ней рискнул, кажется, только Яков Захарович. Давыда она приветствовала фразой: «Не думала, что у моего задохлика-братца такой красавчик народится», Арину осмотрела скептически. С Белкой они болтали как закадычные подружки, но видно было, что вряд ли они стали бы общаться, не будь родней.

– Мам, давай завтра? – Шорин наконец-то оторвался от зеркала. – У нас с Ариной как раз выходной.

– Хорошо, я тогда дошью Осеньке парадную рубашечку, чтобы тоже красавчиком смотрелся, – улыбнулась Белка и села за машинку.

На следующий день она продемонстрировала плоды своих трудов – крохотную, но совершенно настоящую матроску, как раз по размеру Оси. Осип Давыдович обновку одобрил – загулил восторженно. А вот от вязаных ботиночек отказался. Даже папины уговоры не помогли.

Арина надела потрясающее шелковое платье, недавно подаренное Давыдом, – зеленое, с узором из маленьких цветочков, с белым воротничком и пуговками-жемчужинками. Абсолютно прелестное. Нежнейшее.

Апрельский день был солнечный, пекло почти по-летнему, до фотографии Петросяна, самой известной и лучшей в городе, идти было далеко. Арина всю дорогу с удовольствием ловила на себе, Давыде и Осе восхищенные взгляды прохожих.

В фотографии уже был клиент. Судя по злому и усталому голосу Петросяна, клиент этот торчал там уже давно и радости не приносил.

– Прошу вас, не надо поз! Это просто фото на документ. Сделайте серьезное лицо, уберите руки от головы, а ноги от моего фона – вы его уже весь расцарапали! – голос Петросяна звучал обреченно. – Не выгибайте шею, не прикрывайте глаза!

Арине стало любопытно, что за странный клиент у Петросяна. Оставив Давыда и Осю гулять в тени лип, она заглянула в студию.

Она ожидала увидеть там кого угодно: заезжую кинозвезду, портовую девицу, балующихся детишек. Но перед Петросяном стоял Кодан. Кирилл Константинович небрежно опирался на бутафорские перила, стоящие на фоне. Выставив вперед ногу и старательно вытягивая мысок, каблуком второй он царапал краску колоннады. Глаза его были томно прикрыты, а одна рука…

«Как будто локон теребит», – подумала Арина.

– Давыд, посмотри пожалуйста. Там мужчина стоит в странной позе, что-то очень знакомое – не могу вспомнить. Вот представь, что он рукой теребит локон…

Давыд, не споря, не расспрашивая, бросился рассматривать незнакомца..

Вернулся задумчивый.

– Как он начал перила ногой ковырять – прямо по нервам. Захотелось в морду ему дать. Вот было же уже такое… Точно было, но когда – припомнить не могу. Но знаешь… Такая тоска рядом с ним…

– Как над обрывом, когда броситься хочется? – уточнила Арина, – То есть как от Смертного?

И тут Арина вспомнила, где видела похожую позу. Тогда Шорин среагировал точно так же – пустился бегом.

– Так, дорогой. Я в УГРО, а ты попроси у Петросяна сфотографировать гражданина как есть, изогнутого, – и адресок у него спроси. Потом Оську Белке сдай – и тоже подходи. Тут кое-что важнее тети Галы.

Шорин кивнул. Даже не стал дежурно шутить, что важнее тети Галы ничего быть не может.

Арина почти бегом добежала до каретного сарая и принялась рыться в ящике со старыми негативами. Даже похвалила себя за привычку не выбрасывать испорченные и не относящиеся к делу кадры.

Наконец нашла пленку с нужной датой. Рабочие там были только два кадра в начале: сравнение запонки с места преступления с запонкой подозреваемого. Дело старое, давно раскрытое.

А вот дальше шли снимки с далекого августовского пикника. Когда это было? Года два назад?

Собачка Цецилии Цезаревны, Евгений Петрович на воротах, пойманная прямо руками рыба –  кто-то из рябчиков изловчился … Наконец-то пошли нужные кадры: Наташа на фоне мотоцикла Шорина. Одна нога выставлена, другая – царапает краску, глаза прикрыты, между пальцев – блондинистый локон.

Арина вырезала нужные кадры, на секунду полюбовавшись еще одним – на нем Ангел (на негативе – негр с белыми веснушками и черными зубами) смеялся счастливо во весь рот.

Пока возилась с пленками, прибежал Давыд. Увидав негативы, разулыбался, закричал на все УГРО:

– Монька! Ты нам с Ариной по гроб жизни благодарен будешь! Нашли, нашли нужного Смертного! Вот и адресок его!

Моня разве что не расцеловал обоих. Свистнул двух рябчиков – и убежал.

Вернулись быстро, ведя Кодана в наручниках.

– Давайте к Давыду Яновичу в кабинет его. Там допросим, – попросил Моня рябчиков.

Тонкая стеночка между кабинетами Арины и Давыда хорошо проводила звук. В этом они убедились не раз. Теперь же прижались к ней ушами и замерли.

– Я буду разговаривать только с вашим драконом, – Кодан говорил спокойно, чуть свысока.

– Предположим, здесь мы решаем, кто будет с вами говорить, – отрезал Моня.

– Как вас там? Цыбин? Вы производите впечатление умного человека. Говорить со мной может кто угодно. А вот я – я буду говорить только с драконом.

– Ну, у нас есть методы…

– Которые вы не будете использовать. Потому что, повторю, выглядите умным человеком.

Хлопнула дверь.

– Шорин, поговоришь с гражданином? – Моня шепнул это почти в ухо Шорину, подойдя вплотную.

Шорин кивнул, вышел, а Моня прижался ухом к стене.

– Шорин, Давыд Янович. Эксперт особого отдела. Дракон, – раздался из-за стены бодрый голос Давыда.

– Ну, присаживайтесь… дракон. Не обессудьте, чаю не предложу – самому не дали. Вода вон есть. Не возражаете, если я закурю?

– Возражаю.

– Тогда откройте окно. Не беспокойтесь, не те мои годы, чтоб через форточку от вас удирать.

Судя по звукам, Шорин окно открыл. Оба собеседника молчали.

– А скажите, дракон, – начал Кодан после долгой паузы, – каково это – быть драконом?

– Не знаю. По-другому не пробовал.

– А все-таки? Вы же видите, как живут другие… Сравниваете, оцениваете.

– Ну-у-у-у, – задумчиво протянул Давыд, а потом, словно опомнившись, заговорил твердо и недобро: – Мы здесь не чтоб мою жизнь обсуждать, давайте к делу.

– Скажите, дракон, вы хороший человек? – как ни в чем не бывало продолжил Кодан.

– Хороший. Итак, что вы, Кодан Кирилл Константинович, делали двадцатого марта тысяча девятьсот сорок восьмого года?

– Я, как бы это поточнее выразиться, делал… Делал счастливое будущее для нашей страны и всего мира.

– И каким же образом?

– По классикам марксизма-ленинизма. Обобществление средств производства, так сказать.

– В ваших устах звучит мерзко. По моим сведениям, в этот день вы убили человека. Гражданку Вратареву Наталию Александровну, 1925 года рождения.

– Побочные издержки. Дело-то не в этом.

– А в чем же?

– Как я уже сказал, в том, что средства производства, тем более такие мощные, как Особые способности, должны принадлежать народу, а распоряжаться ими должны не те, кто получил их по случайности рождения, а достойнейшие.

– Пожалуй, вам лучше было бы поговорить с Мануэлем Соломоновичем – он умеет светские беседы вести.

– Боюсь, он не сможет меня понять.

– А я, значит, смогу?

– Если возьмете на себя такой труд. Уверен, за полчаса смогу объяснить вам все.

– А если нет?

– Все зависит от вас. Хотите послушать меня – дайте хотя бы полчаса. Не хотите – что ж, проведу время в молчании.

– Ладно. Даю вам ровно тридцать минут, говорите что вздумается, а потом уже перейдем к делу.

– Позвольте, Давыд…

– Янович.

– Давыд Янович! Я говорю исключительно по делу. Это вы меня отвлекаете на каких-то малосущественных Вратаревых.

– Предположим. Итак, у вас полчаса.

– Начнем с вашего детства. Скажите, какая у вас была любимая книга?

– Не помню.

– А любимая игра?

– Ну… Как у всех, наверное. Вы извините, я детство свое плохо помню.

– Простите, если доставил неудобство своими вопросами. Давайте отвлечемся от ваших воспоминаний. Вот скажите мне, идеальный для страны дракон – он какой?

– Я, значит, по-вашему, плох для дракона?

– Отнюдь. Если считаете идеальным себя – так и скажите, мол, образцовый дракон  перед вами. И любой главнокомандующий должен это понимать и ценить. А раз не понимает и не ценит – значит, дурак.

Моня с Ариной испуганно переглянулись. Кодан то ли болтливый глупец, то ли хитрый провокатор. Но Арина знала – к сожалению, Кодан отнюдь не глуп.

– Да нет, не образцовый я. Обычный, не хуже – не лучше прочих.

Моня улыбнулся – Давыд, сам того, кажется, не понимая, съехал со скользкой темы.

– И чем же вы не идеальны? – продолжил Кодан гнуть свою линию.

– Образован мало. Опять же, беспартийный…

– А вот, скажем, появится человек – образованный, приятный в общении, партийный… Но вот не повезло ему – ординар.

– Да, такое часто случается. Вон, Клим Петрович, парторг наш. Или там Гарик Асатурян, есть у нас такой следователь. Да хоть жену мою взять, Арину Павловну. Училась много, партийная, характер боевой, но дипломатичный…

Моня выразительно посмотрел на Арину и поднял указательный палец. Мол, обрати внимание – ценит.

– Так Ирина Павловна – ваша супруга? – в голосе Кодана послышалось несколько больше заинтересованности, чем было до сих пор. – И что она в вас… Впрочем, не о том разговор.

Вот если бы можно было передать свою силу другому человеку. Более, по вашему мнению, соответствующему представлению об идеальном советском драконе – вы бы это сделали?

– Зачем?

– Во-первых, чтобы у Родины был тот самый идеальный дракон. Во-вторых, чтобы пожить для себя. Книги наконец-то почитать, в футбол поиграть… Кем вы, кстати, хотели быть в детстве?

– Как это?

– Ну все ж мечтают. Кто-то врачом хочет быть, кто-то продавцом мороженого… Ваши ровесники, думаю, через одного мечтали быть авиаторами.

– Никогда об этом не думал. Я дракон. Отец был дракон. Дед. Прадед.

– Вот и я о том же, Давыд Янович, ровно о том же. Вот прямо сейчас – если бы выбирать, кем работать, – кем бы вы стали?

– Я дракон.

– А если нет?

– Это невозможно. Я родился драконом, им и умру.

– А все-таки? Ну, попытайтесь, проявите фантазию…

– Не знаю. Наверное, в опера бы пошел. Или в шоферы. Или вот за лошадьми ухаживать…

– Любите лошадей? – Кодан явно заметил, с какой нежностью Шорин сказал последнюю фразу.

– Я всех живых люблю. Лошадей, собак, детей… Даже кошек… наверное.

– Кошки прекрасны. Особенно коты. Имел честь дружить с двумя замечательными представителями.

– Возможно.

– Кстати, ведь есть же милицейские собаки. Что вы думаете о работе кинолога? Это как раз собачий наставник, к кинематографу отношения не имеет.

– Неплохой вариант.

– И вот представьте: вы с собачкой бегаете, а кто-то достойный, тот же ваш Клим Петрович или… – тут Кодан запнулся, – или кто-то другой – исполняет должность дракона. На рожон, в отличие от вас, не лезет, в споры с начальством не вступает. Пользуется любовью и уважением коллектива.

– Не получится. Не смогу спокойно с собачками возиться, если буду знать, что человек за меня жизнью рискует. Хоть Клим, хоть кто.

– Хорошо, а как вам такой вариант? Собираем Особые силы по крупинкам. У единичек, двоек, троек… По сравнению с вами они же так, почти ординары.

– Ну, все-таки есть разница.

– Вы знаете, что от ранга к рангу сила Особых растет не линейно, а экспоненциально. То есть вы сильнее единички не в тринадцать раз, а раз так…

– Не важно.

– Вы абсолютно правы, в данном случае точная величина не важна. Но, чтоб дать силу дракона, скажем, Особому девятого ранга, надо еще пятерых таких же…

– Пятерых таких же… Что? Пустить в расход?

– Отчего же нет? Это в ваших интересах.

– В моих?

– В интересах вашего Особого отдела. Вы в курсе, кем были те, кого я, как вы выразились, убил?

– Людьми. Советскими гражданами.

– Прошу вас, Давыд Янович, не кокетничайте – вам не к лицу. Будем честны: не позаимствуй я у этих людей их силу, они вряд ли воспользовались ею на благо общества. Хотите, вы будете называть моих, скажем так, жертв – а я подробно расскажу о каждой. У вас же есть список?

– Есть.

– Давайте по порядку, время ведь еще есть?

– Да, у вас еще пятнадцать минут. Итак, первый труп, апрель 1946 года. Земсков Рудольф Олегович. Не знаю, что за фрукт.

Моня повернулся к Арине и закатил глаза. Ну да, молодец Шорин, много успеет рассказать подозреваемому…

– Конечно, не знаете, – даже сквозь стенку было слышно, что Кодан говорит с самодовольной улыбкой, – карманник он. Приезжий, из Балты. Изволил польститься на мой бумажник. Как видите, сам выбрал стать первым моим источником.

– А чем вам Антонина Круглова не угодила? В марте 1947-го?

– Воровка-то безногая?

– А Феликс Коваленко в декабре? Ребенок же!

– Вот тут каюсь. Не люблю подростков. Наглые твари. А этот – тот еще волчонок. Подошел, огня спросил. Маленький, засранец, а уже курит. Видно, по какой дорожке пойдет.

Даже через стену было слышно, как Шорин заскрежетал зубами.

– А Виктор Плотников? – наконец продолжил он глухо.

– Значит, про Глазунова и без меня знаете. Хорошо. А про Плотникова еще не выяснили? Полюбопытствуйте, что он делал в Левантии во время оккупации. Весьма, гм, поучительная история.

– А вы, кстати, что делали в том же месте в то же время?

– Пытался выжить, извините, если вам это неприятно. Отстал от поезда – не смог эвакуироваться. Нашел единственную работу, дающую кусок хлеба. Не по специальности, преподаватели истории почему-то оказались не слишком востребованы. Уборщиком. По десять часов вытирал кровь, гной и прочие… неаппетитные вещи. Потом на мне ставили опыты. Как на крысе. Выжил – и даже обрел некоторые способности, которых раньше не имел. История не героическая, но и не позорная.

– Значит, вы не убийца, а жертва фашистских экспериментов…

– Давыд Янович, вы сотрудник милиции, а потому должны понимать важность точных формулировок. Во-первых, эксперименты на мне проводил не фашист, а советский ученый Антон Хайков, хорошо, как я понимаю, известный вашей, гм, супруге. Спросите у нее – она вам подтвердит, что в пылу научных изысканий он мог просто не заметить оккупации. Румыны… немцы… Ему было важно закончить работу. А во-вторых, я никого не убивал.

– Вы же сами только что признались…

– Признался в том, что забирал особые способности у вышеозначенных лиц. Которые, будучи преступниками, использовали свои способности явно не во благо общества и государства. А то, что они помирали через день-другой после нашей встречи – это уж не ко мне. Я знаю, что воздействие Смертного – штука малоприятная, но вот что поделать – такова уж моя особенность. Я тоже не выбирал, кем родиться…

– Зачем вы это делали?

– Чудак-человек! Я же вам объяснил: на благо родины. Вы же знаете, у нас осталось не так много драконов. Еще один будет не лишним. А то и два, и три… Мы с вами оба увеличиваем поголовье драконов… Несколько разными методами.

– Ты меня с собой не равняй, – Шорин прорычал это тихо, но так низко, что звук отозвался у Арины в костях.

– Простите, если доставил беспокойство. Успокойтесь, вот, водички выпейте.

В ответ раздался рык. Арина попыталась вскочить как-то успокоить Давыда, но Моня ее удержал

– Сейчас возьмет себя в руки, – шепнул он. – Дава умничка, Дава сможет.

При этом Моня вперился взглядом в стену – то ли пытался внушить Давыду мысль, то ли мутил что-то. Кто их поймет, Особых.

Давыд, судя по звукам за стеной, принялся ходить туда-сюда под спокойный, даже какой-то веселый голос Кодана:

– Ну взгляните на нас с вами объективно. Силища – огромная. Дайте точку опоры – и землю мы не только свернем, но забросим за какую-нибудь Альфу Центавра. При этом я клею коробки в артели, а вы – вот тут, в милиции, на должности, для которой бы тройки хватило с головой.

– Я вполне доволен. А вы, скорее всего, еще долго в свою артель не вернетесь.

– Скорее всего, вы правы. Но я о другом. Вы понимаете, что ваш уникальный дар пропадает втуне?

– Какое отношение это имеет к делу?

– Такое, что и вы, и я хотим приносить пользу. Максимальную, в соответствии со способностями. И моя польза в том, что я могу создавать драконов. В любом нужном стране количестве.

– Предположим. Я только не могу понять, как так вышло, что вы со своим желанием приносить пользу, будучи Смертным, не в армии. Не помню, чтоб кого-то из Смертных демобилизовали.

Кодан тихо застонал, как будто у него внезапно разболелся зуб.

– Какое отношение это имеет к делу?

– Самое прямое. Если вы не ответите мне на вопрос – значит, все, что вы мне тут наговорили, – вранье от первого слова до последнего.

– Ну, хорошо, хорошо… Видите ли… Кирилл Константинович Кодан – это не я.

– А кто?

– Скорее всего, прекрасный человек… был. Я не убивал его. Когда мы впервые увиделись, он был уже мертв. Ординар, но чем-то заинтересовал Хайкова. Я всего лишь убрал… то, что от него осталось после удовлетворения хайковского любопытства… В мои обязанности входило сжигать не только тело, но и одежду. За подкладкой я обнаружил документы.

– Повезло вам. Так все-таки, как получилось, что вас не призвали в армию? Насколько я помню, всех Смертных и, кстати, Особых забрили еще до оккупации Левантии…

– Вот тут вам понять будет труднее. Вы кто по крови?

– Коренной левантиец.

– Понятно. А я вот немец. Иван Стефанович Франц. Да не вскакивайте вы… Смешно, но я даже немецкий язык знаю довольно плохо. Моя семья жила в России, кажется, еще

с петровских времен. Династия инженеров. Моему прадеду доверили расчет первого в России железнодорожного моста. А мне вот – даже покойников доверять не спешили. Томили, проверяли… Ну, я решил не ждать решения своей судьбы – кинут меня на фронт или сгноят заживо, как неблагонадежного, – да и сбежал куда глаза глядят. Оказался в Левантии. Где и познакомился с покойным Коданом. Как я уже сказал, при весьма печальных обстоятельствах.

– Так для кого дракона-то собираете, гражданин Франц? Для наших или для ваших?

– Надеюсь, для наших, для Советского Союза. Думаю, что родина, а я, простите, считаю родиной отнюдь не Германию, оценит мои уникальные возможности… И я перестану трусливо оглядываться. Стану снова самим собой, уважаемым человеком, а не тварью дрожащей.

– Это вы пока уникальный.

– Вы же знаете, Хайков мертв, записи он оставил в беспорядке…

– Если открытие совершено, его можно повторить! И это проще – потому что уже известно, что оно возможно. Так что незаменимым вы пробудете недолго, а потом…

Что, по мнению Шорина, должно было случиться с Коданом-Францем дальше, никто так и не узнал, потому что на все УГРО раздался мат Якова Захаровича.

– Цыбин! – заорал Яков Захарович, прервав свою тираду.

Моня с Ариной выскочили в коридор.

– А этот твой где? – уже намного тише спросил у Мони Яков Захарович.

– Отказался говорить со мной, захотел с Шориным. Ничего, поболтают немного, потом вернусь – доведу дело до конца. Он признается, дальше вопрос оформления.

– Не получится. Эти… – тут Яков Захарович подробно рассказал некоторые странные особенности конституции и любовных предпочтений подразумеваемых им людей, – из барского дома требуют прислать Кодана к ним. Мол, не наше дело, не наш масштаб.

– А раньше они где были? Когда он Особых по всей Левантии сосал?

– Тогда он их не интересовал. А тут внезапно. Так что пиши бумаги, вызывай конвой – и все. Не наше это дело.

Яков Захарович добавил еще несколько матерных тирад, но уже обреченно, без запала. Моня присвистнул.

– Вот ведь суки, – безнадежно произнес он, – ну и ладно. Ну и черт с ним. Не будет больше убивать – и хорошо. Пусть порадуются. Пусть в столицу отрапортуют, мол, взяли уникального преступника, долго охотились, ночи не спали… Может, им по медальке дадут.

Он говорил зло и обиженно, Арине показалось, что сейчас он заплачет. Она обняла Моню. Даже ревнивец Давыд понял бы ее.

– Суки, конечно, суки. Ты молодец, а они – просто наглые.

Моня засопел ей в плечо.

В ночь на двадцать восьмое число Арину разбудил странный звонок в дверь. Как будто бы кто-то пытался нажимать на звонок, но палец все время соскальзывал. Арина открыла – и на порог хлынули рвотные массы. Вслед за ними обрушился Моня. Если бы не подоспевший Давыд, Моня сбил бы Арину с ног.

Пьян он был чудовищно. Смертельно пьян. Давыд закинул Моню в ванну, не раздевая.

– Сейчас дрова принесу, воду согреть, – засуетилась Арина.

– Обойдется, – рыкнул Давыд и принялся поливать друга холодной водой.

Кажется, это сработало – Моня начал оживать. Уже минут через пятнадцать он лежал в полной ванне ледяной воды, плескал ладонью по поверхности и пел про то, как рыбка хвостиком махнула, рыбка быстро уплыла.

Но желудок ему все-таки промыли. Несмотря на сопротивление и угрозы.

Пока обустраивали Моне гнездышко для ночлега, пока успокаивали раскричавшегося Осю, пока Арина стирала изрядно загаженные Монины тряпки, пока снова успокаивали рычащего Варьку и разбуженного им Осю – рассвело.