Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Первомай

Май 1946

«Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых» – надрывался динамик на столбе.

– И тебе привет, – хмуро ответил ему Цыбин.

– Мануэль Соломонович, что вы не в духе? – улыбнулась Арина. – Не выспались?

– Ненавижу ходить пешком. Причем бессмысленно.

– А я как-то уже привыкла.

Цыбин достал фляжку, отпил и поморщился. Видимо, любимое лекарство Васько пользовалось популярностью. Арину неприятно царапнуло, что ей он выпить не предложил.

Постепенно подтянулись и остальные.

Коля Васько выглядел веселым и бодрым, Ангел был растерян и печален, Лика – погружена в себя.

Арина заметила в толпе знакомый резкий профиль, который не видела с сорок первого года:

– Евгений Петрович! Как вы?

Евгений Петрович Бачей тоже совмещал должности судмеда и криминалиста.

Арина любила его за богатую биографию, за милые чудачества и за добродушный характер. В юности, сразу после революции, он успел пожить по поддельным документам, поработать фельетонистом в местной газете, посидеть под арестом в ЧК и даже опубликовать поэтический сборник. Но романтическая любовь к уголовному розыску победила, и Евгений Петрович отправился на медицинский факультет, сразу предупредив всех вокруг: живых он лечить не собирается, даже и не

надейтесь. Его литературные таланты с тех пор проявлялись в основном в протоколах осмотра места происшествия, часто излишне цветистых и напоминающих плутовские романы.

Евгений Петрович улыбнулся Арине:

– Рад вас видеть, коллега! Говорят, вы уже месяц с нами – и так ни разу не зашли ко мне на огонек.

– Пока обживаюсь, ни минутки свободной.

– Как будет – заходите. У меня есть очень неплохой чай, брат из Москвы привез. А хотите, познакомлю вас с третьей частью нашего узкого кружка?

По количеству дежурств Арина подозревала, что ординарных экспертов трое. Но все не доходили руки выяснить, кто пришел на место странненького Алеши Голобокова, который еще в начале сорок первого уехал в столицу «на преподавательскую должность», не оставив себе замены. Тогда Арина с Бачеем крутились вдвоем, не успевали примерно ничего и часто встречались посреди ночи в темных коридорах УГРО.

– Позвольте представить – Табаровские, – Евгений Петрович подвел Арину к совсем молодой паре: юноша в военном без знаков различия нежно обнимал девушку в пестром платьице и плащике. Обоим на вид было не больше двадцати. Оба улыбались застенчиво и мило.

– Я Лев, а это моя жена Изабелла, можно просто Бэба, – пожал Арине руку Табаровский, и ответил на удивленный взгляд, – мы с двадцать четвертого, выглядим моложе.

– Я думала, вы вообще близнецы.

– Все так думают. Мы уже четыре года женаты, а раньше – десять лет за одной партой сидели. Теперь вот и работаем вдвоем: Бэбочка по следам, я по телам.

Арина рассмеялась – Табаровские ей понравились. Трогательные…

– Это что за маскарад? – раздался у нее за спиной голос Клима. – В приказе же ясно было: форменная и летняя одежда.

Все четверо переглянулись: погода стояла отнюдь не летняя. Хотя весна в Левантии всегда была ранней и дружной, к маю холодало. А уж эксперт в милицейской форме – и вовсе какой-то нонсенс… Ну, если не считать Шорина, который вообще странный. По умолчанию считалось, что эксперты – люди глубоко и безнадежно штатские, почти кабинетные ученые, не зря они числились «научным отделом».

– Так мы домой пойдем? – задорно спросила Бэба.

– Нет. Явка – обязательна. Пойдете в задних рядах. И права нести флаг я вас тоже лишу! – сурово сдвинул брови Клим.

Все четверо попытались сдержать смех. Вот уж наказал так наказал.

– А от вас, Арина Павловна, не ожидал! Вы же член партии, понимать должны, – продолжил Клим, глядя уже только на Арину.

– Но холодно же!

– Настолько, чтобы одеваться, как Наполеон под Москвой?

Арина оглядела себя. Перед праздниками она как раз позволила себе огромную трату: купила с рук очень милый костюмчик. И даже две блузки к нему. Очень практично – не надо чуть ли не каждый вечер класть под матрас мокрое платье – и надеяться, что к утру оно высохнет.

Из-за холода пришлось надеть под костюм свитер, а сверху все-таки накинуть шинель, но свой вид Арина оценивала как если не летний, то вполне весенний.

– Снимите шинель и свитер – и оставьте их у себя в кабинете, – сурово потребовал Клим.

– Не могу, у меня под свитером только белье…

Клим задумался.

– Что вы пристали к человеку? – раздался голос Шорина. – Подняли ни свет ни заря, заставляете ходить по городу, а теперь еще – внешность не нравится.

Арина оглянулась. Ну этот-то был и в форме, и по-летнему. Аж смотреть холодно.

– Ну вот вы же смогли одеться в соответствии с распоряжением.

– Я всегда так одеваюсь. А если вы простудите ценного сотрудника – отвечать буду не я. Сегодня действительно холодно.

– Меня предупредили, демонстрацию будут снимать для кинохроники!

– Вы перепутали. Эта девушка – не Любовь Орлова. Она не обязана наряжаться на съемки. У нее другая работа.

Клим что-то хотел сказать, но только досадливо махнул рукой.

– Спасибо, что защитили, – улыбнулась Арина Шорину.

– Защитил? – Шорин посмотрел на Арину, как будто впервые заметил ее присутствие. – Просто немного позлил этого дурака.

Он отошел к Цыбину – и эта парочка начала презрительно обозревать окрестности.

Арина дернула плечом. Но тут же подняла брови. Мимо них шла колонна МГБ-шников. Какой-то не то седоватый, не то просто очень светловолосый еще нестарый майор, проходя мимо Шорина и Цыбина, улыбнулся им. У Арины потеплело на душе – такой светлой, такой искренней улыбки она давно не встречала.

Эти же явно скисли, нехотя кивнули в ответ и пошли нога за ногу к раздающему указания Климу.

А сама демонстрация оказалась и не такой противной. Улицы Левантии

радовались хоть холодной, но весне. Листочки на деревьях были веселые, нереально-яркого зеленого цвета. Сам город казался умытым и помолодевшим. Евгений Петрович, идущий рядом, рассказал байку, как некий товарищ изображал призрака в своей конторе – и потом все члены коллектива по очереди бегали с заявлениями в Особый отдел.

Табаровские ответили историей, как развесили сушиться свежеотпечатанные фото с места убийства на коммунальной кухне – и почему-то получили некоторое непонимание от соседей. Арина тоже что-то припомнила из забавного – в общем, шли, как и требовало распоряжение, – с широкими улыбками и радостью на лице.

Даже жалко было прощаться. Но к Евгению Петровичу приехал брат аж из самой Москвы, Табаровские дежурили – и очень хотели наконец-то остаться наедине, так что Арина пошла бродить по городу в одиночестве.

И вдруг увидала знакомое платье.

– Нинка! – закричала она.

Нина оглянулась. Лицо у нее было знакомое, но какое-то усталое, чуть ли не постаревшее.

– А вы, простите, кто? – спросила Нина сурово.

Арина удивилась. Неужели она тоже сильно изменилась?

– Я Арина, Качинская… – произнесла она неуверенно. Нина разулыбалась.

– Ни за что бы не узнала! Пошли ко мне – посидим, выпьем-закусим, девочки знакомые подтянутся

– А ты вот совсем не изменилась. Пять лет не виделись – и сразу в дом зовешь. Может, я все это время по карманам шарила.

– Ой, да я тебя сколько лет знаю! Ты в чужой карман разве что положишь что приятное.

В общем, пошли.

По дороге Нинка без умолку щебетала о своем житье-бытье. Как тяжело было в эвакуации, зато познакомилась там с прекрасным Владиком, важным человеком на каком-то там сталепрокатном, кажется, заводе. Как они поженились, как родилась дочка, а через год – сын, как после войны Нина вернулась домой, а Владик все хлопотал о переводе из Сибири в Левантию, к жене и детям, а пока каждый день слал письма и открытки.

Арина улыбалась. Хлопотливое, сложное – но все-таки счастье.

А еще удивлялась, как много вещей называла Нина. Говорит, кажется, о том, что денег не было – а упоминает какие-то платки, которые привезла с собой, а потом меняла на еду – сначала целиком, а потом догадалась разрезать каждый на две косынки.

Или вот о детях. Даже не сказала, как зовут. Зато упомянула и рожки для молока, и пеленки, и даже какие-то неведомые «гусарики».

А ведь нормальная жизнь – она из вещей и состоит – осенило вдруг Арину. Из кучи мелких предметиков, которые не замечаешь. Чтобы просто выпить чаю, надо быть владельцем стакана, ложки, примуса, чайника, сахарницы, стола и стула. А уж если что посерьезнее… Арина с ужасом подумала, сколько же вещичек, штучек, предметов и приспособлений ей надо купить, достать, выменять, найти – просто чтоб наконец-то начать жить каким-то подобием обычной мирной жизни. Может, и начинать не стоит…

Наконец пришли.

Дети у Нины были милые, но какие-то очень тихие и застенчивые. При любых попытках заговорить с ними – прятались за мать.

А вот новые Нинины подружки – маленькая Раечка с обезьяньим лицом и ширококостная статная Алла – оказались что надо. Шутили, пели, обсуждали новые фильмы.

Кажется, с обсуждения красавчиков-актеров перешли на мужчин вообще. Нина зачитала письмо от своего Владика – десяток пустых фраз ни о чем. Алла, краснея, рассказала, что подцепила на танцах очень элегантного и совершенно не женатого ухажера с великолепными манерами. Арина почему-то представила в качестве этого ухажера Цыбина – и чуть не рассмеялась вслух. Пожалуй, привстав на цыпочки, Моня мог достать Алле до плеча.

А Раечка вдруг разозлилась – и начала кричать, что всех приличных мужиков либо войной скосило, либо разобрали всякие…

Нина шепнула, что Раечкин муж ушел от нее к связистке. Арина попыталась как-то успокоить Раечку, и ей почти удалось, но тут Рая заметила висящую на вешалке Аринину шинель.

– Так ты тоже из этих? На фронт за мужиками сбегала? – Глаза у Раи превратились в узкие щелки.

Арина не знала, что ответить. Оправдываться? Спорить? Она оглянулась на Нину и Аллу. Алла отвернулась, а Нина показала глазами на дверь.

Арина кивнула и вышла.

Еще один кусочек прежней жизни абсолютно не подходил к нынешней.

Милые кости

– О! Ангел! Можем сразу уходить. Не наша девочка.

Ангел уставился на Арину во все глаза.

– Я эту картинку повидала аж до тошноты. Но записывай, если интересно. Девушка, на вид лет 18–20. Причина смерти – перелом позвоночника из-за падения с высоты.

Арина принюхалась.

– Управляла несданной военной техникой в нетрезвом состоянии. Не справилась с управлением. Да, Ангел, радость моя, ждет тебя служебная командировка.

– Куда?

– Во-о-он на то дерево. Залезешь, найдешь ту самую технику. Выглядит как веник. Или как ухват. А уж сама упала или помог кто – вон, товарищи особисты расскажут. Прошу!

Арина сделала дурашливый приглашающий жест в сторону Шорина. И только тогда заметила слезы на глазах Леокадии.

– Лика! Ты что?

– Арина, я же вот такими командовала… У меня за месяц лица менялись… Расходный материал… Девочки. Двадцать лет, девятнадцать… потом совсем маленькие пошли… четырнадцать, пятнадцать… А все зачем? Чтобы самолеты наши фашистам не достались. Каждый воздушный бой окружали… И падали, падали… Ради железок дурацких девочек моих… девочек…

Лика плакала тихо, устало. Это было совсем на нее не похоже. Арина обняла ее принялась покачивать, как младенца. Вправо-влево, вправо-влево. Пыль-пыль-пыль-пыль.

– Я в порядке, спасибо, Арин, – шепнула, наконец, Лика глухо.

– Пойдем в машине посидим. Справитесь без нас? – крикнула Арина Ангелу и Шорину. Те кивнули.

Вазик Архипов разложил на белой тряпке возле катафалка какие-то детали непонятного назначения и любовно протирал их маслом. Заметив Арину и Лику, тут же скрылся внутри катафалка – и вернулся с двумя подушками от сидений, термосом и каким-то свертком.

– Присаживайтесь, дамы, – он положил подушки на землю. – Чай горячий и очень сладкий. К нему, правда, только вот сухари.

В этом был весь Вазик. Если что-то вокруг него плохо работало – он чинил. Хоть лопату, хоть автомобиль, хоть настроение человека. Не мог иначе.

Со всей Левантии к нему приходили люди, чтобы починить то, что другими мастерами было признано хламом: любимую разбившуюся чашку, прожженный чайник, взорвавшийся керогаз, сломанную швейную машинку. И Вазик брался за все. И с каждой вещью говорил ласково, как с заболевшим ребенком. И в его умелых руках вещи воскресали, становясь лучше новых.

И люди рядом с Вазиком, попадая в ритм его ласковой деловитости, становились собраннее и спокойнее.

Вот и Лика, прихлебывая чай, как зачарованная, следила за точными движениями Вазика – и уже не плакала.

– А ведь меня еще в сорок третьем расстрелять хотели, – сказала она Арине как-то между прочим, как будто речь шла о мелочи типа покупки керосина, – за проявления трусости и паники.

Арина подавилась сухарем. Назвать Лику паникером или трусом… Сильное заявление.

– Ну, я любезно предложила командованию вместо того, чтобы тратить моих девочек, как спички, полетать самостоятельно. Обещала им веник вставить… для прочной фиксации.

Вазик хихикнул.

– Зря смеетесь, Вацлав Михайлович, Лика – может, – улыбнулась Арина. – И что, они согласились?

– Почему-то отказались. Вместо этого прислали ко мне двух смершевцев, которые сначала пообещали меня расстрелять, а потом сказали, что, мол, прощают, ибо воевать некому. Приставили ко мне какого-то… скользкого. С приказом стрелять, если что. И девочек поставляли исправно.

– Гниды. Образцовые, – пробурчал себе под нос Вазик

– Кстати, Вацлав Михайлович, не завезете меня к вам на обратном пути? Мне бы с Тазиком пообщаться…

Вазик удивленно посмотрел на Арину.Тазик, то есть Тадеуш Боярский, был начальником Вазика на Южном кладбище. Скользковатый тип. Если к Вазику шли починить, то к Тазику – достать. Добыть, урвать, взять в обход правил, а иногда и законов.

– Насчет бабушки… И других.

Вазик кивнул, но выразительно показал глазами на Лику – мол, не надо при ней о кладбище, – и завел разговор о новом кино.

Тазик встретил Арину с распростертыми объятиями.

– Скажите, вам же нужны чулки? Шелковые, самых разных цветов, – произнес он вместо «здравствуйте».

– Ох, пан Тадеуш, откуда у честного служащего деньги на ваши чулки?

– Жаль, жаль. А сигареты? Американские, «Лаки», зеленая пачка. Хотите попробовать?

– Пробовала. Но, опять же, не при деньгах. Я к вам не на базар. Скажите, пан Тадеуш, можно мне как-то восстановить наш участок?

– Да кто ж вам помешает? Восстанавливайте! Но, простите, раз не при деньгах, могу помочь только напутствием. Ну, или… – Тазик хитро посмотрел на Арину.

– Или? Чем-то могу быть вам полезна?

– Та… Михала, Вацекова сына опять посадили. Что-то там по пьяни то ли разбил, то ли сломал…

– А я чем могу помочь?

– А… Все вы одна контора. Ну раз нет – так нет. Но сигаретку все-таки возьмите, угощаю.

Арина была удивлена. Никогда не ждала от Тазика сочувствия к кому-то, кроме собственного кошелька. И Вазик тоже – ни слова не сказал…

Как ни жаль, но поделать Арина действительно ничего не могла: Михал, единственный любимый сын Вацека, пил беспробудно, а выпив, становился буен. Хорошо, что злость свою вымещал не на людях, а на вещах. Ей оставалось только молиться, чтобы в этот раз объектом его злобы оказалось личное имущество, а не государственное, – за личное дают меньше. Впрочем, как знать – может, лучше, чтоб Вазик подольше отдохнул от своего сынишки.

Арина вздохнула и пошла на участок Палеев. Когда-то этот участок показывали гостям города – прапрадед Арины установил на могиле умершей супруги ее статую. А так как прапрабабушка была первой левантийской женщиной-дантистом, то в руках у статуи была дрель – бормашин тогда не знали.

Памятник завораживал сочетанием тонкого лица и брутальной позы. «Динора Палей, 1836–1900, лечила зубы и разбила сердце» – вспомнила Арина надпись на постаменте. Прапрадед обожал жену.

Сейчас от «девушки с отбойным молотком», как называли памятник местные, остался только расколотый постамент с нечитаемой надписью.

Арина вздохнула. Конечно, прекрасную Динору не вернуть, но хотя бы очистить участок от обломков надо. А дальше придумаем. Можно разбить цветник или заказать копию памятника – благо, фотографии остались…

Но сначала – уборка. Перекурить – и идти к Вазику за инструментом и мешками.

– Вы похожи на нее, – произнес тихий бархатный голос откуда-то сбоку.

Арина обернулась. Перед ней стоял высокий мужчина средних лет с бледным овальным лицом. Весь какой-то серый: седеющие волосы, темно-серые глаза, костюм цвета пыли. В руках он держал голову той самой статуи.

– Моя прапрабабушка, – улыбнулась Арина, – Динора Палей.

– Неужели из тех самых князей Палеев?

– Нет, что вы, из левантийских мещан.

– А я, стыдно сказать, чуть не обознался, приняв вас за Ирину Павловну…

– Ну, меня так и зовут. Так что ваша ошибка не столь велика.

– Очень приятно! А меня, если позволите, Кодан, Кирилл Константинович.

Арина улыбнулась Кодану и достала папиросы. Тот попросил одну каким-то развязным жестом, не сочетающимся ни с его внешностью, ни с тихим голосом. Курил он тоже странно – отплевываясь после каждой затяжки. При этом бесконечно кашлял, как будто курил первый раз в жизни, но папиросу держал уверенно, между большим и указательным пальцем, прикрывая огонек ладонью. «Немолодой ведь человек, а судя по жесту – служил» – подумала Арина. Впрочем, Александр Зиновьевич был ненамного моложе. Специалисты нужны войне вне зависимости от возраста.

– Ирина Павловна, а вы не подскажете, – Кодан выбросил окурок ловким щелчком и снова стал тихим и смиренным, – что за странная статуя шахтера в юбке и без головы лежит в тех кустах?

Арина посмотрела – и не удержалась от улыбки.

– Это та же самая статуя, голову которой вы нашли. Первая женщина-дантист Левантии с рабочим инструментом в руках.

– Прошу вас, скажите, что вы меня разыгрываете! Не может быть, чтобы зубы лечили при помощи дрели!

– Но тем не менее так оно и было.

– Ужасно! Хотя не буду врать, что мне не нравится эта нимфа с отбойным молотком.

– Жаль, что мы с ней не были знакомы. Кажется, у нас с ней много общего.

– А вы замечали, что это самая частая мысль на кладбище – «жаль, что мы не были знакомы»?

– Да, пожалуй. Но, с другой стороны, близких там, – Арина растерялась, показать вверх, на небеса, или вниз, на землю, так что жест вышел какой-то неопределенный, – все больше, а вокруг – все меньше…

– Удивительно точное наблюдение! При этом замечаешь, что люди умершие – все более близки, более понятны, а вот те, что живы, – все дальше, все более чужие…

У Арины как будто что-то холодное проползло между лопаток. Как же прав был Кирилл Константинович! Как же точно описал то, что чувствовала Арина. Да, папа, мама, бабушка – они остались прежними, родными и любимыми. А вот живые как-то стали «бывшими» – бывшая подруга Нинка, бывшая соседка, бывшая яростная Лика… Вот разве что Яков Захарович почти не изменился.

– Вы не знаете, что случилось с кладбищем? Бомбардировка? – Арина спросила, только чтобы переменить тему, чтобы не думать о мире, где она совсем одна.

– К сожалению или к счастью – но нет. Видите ли, некий весьма самонадеянный Смертный решил призвать всех левантийцев на защиту города…

Арина представила, как ее родители, бабушки, дедушки выходят единой колонной на защиту Левантии. И так вдруг захотелось встать с ними в ряд. Рука об руку с мужественной дантистом Динорой и нежной аптекаршей Фаиной, желчным венерологом Михаилом и барственным профессором анатомии Иваном Леопольдовичем.

– Как понимаете, – продолжил Кирилл Константинович, – идея была обречена на провал.

Большинство восставших было не в том состоянии, чтобы воевать. Прошу прощения за неаппетитные подробности, но трудно держать оружие в разложившихся руках.

– Если бы воевать мог только дух, без тела – отстояли бы, – уверенно сказала Арина

и добавила задумчиво: – Хорошая была бы война. Ни убитых, ни раненых. И экономия какая: ни снарядов, ни пуль, ни даже кухни полевой – ничего не надо.

Кирилл Константинович сдержанно улыбнулся.

– Так, говорят, только драконы воюют. Дух линию фронта пробивает, а тело – в окопе сидит тихо, чуть ли не чаек попивает. Вот если бы только они и воевали…

Арина улыбнулась понимающе. Еще постояли-покурили (как же раздражала Арину манера Кодана курить!) – и, тихо попрощавшись, разошлись каждый к своим дорогим покойникам.

День Победы

Клим Петрович решительно стучал кулаком по столу:

– Не время, товарищи, праздновать! Наша победа наступит, когда преступность снизится!

– Ну, то есть примерно никогда, – шепотом подытожила Арина.

– А насчет «праздновать» – это он хорошо сказал, – мечтательно протянул Цыбин, раскачиваясь на стуле. – Как насчет устроить небольшой междусобойчик после трудового дня?

– Набегут, – веско произнес Шорин.

– А чем плохо, если и набегут? Все свои. Неприятных лиц вокруг не наблюдаю.

– Где ты водки на всех возьмешь? И еды.

– Боже мой! Всему их учить надо! Будем заимствовать методы у Клима Петровича, не побрезгуем.

Моня достал карандаш и лист бумаги и принялся писать своим красивым почерком.

Закончив, он предъявил написанное Шорину. Шорин что-то дописал небрежно и протянул листок Арине.

«Подписка на совместное восстановление сил и нервов сотрудников путем скромной пьянки сегодня вечером». Дальше была расчерчена таблица на две графы. Первая была озаглавлена «фамилия», вторая – «что принесет».

Цыбин обещал от себя две бутылки водки, Шорин – банку соленых огурцов и банку соленых грибов.

Арина шепнула:

– Мануэль Соломонович, я, наверное, пас!

– Что же так?

– Нести нечего!

Вмешался Шорин:

– Врет! Сам видел ведомость – им спирт выдают в количествах!

– Дельно! Арина Павловна, не пожертвуете ли толику ценного продукта в целях, указанных выше?

– Не больше литра!

– Это по-царски! Запишите как четыре бутылки водки. Люди тут хорошие, но разные, могут и грудью встать за казенное имущество.

Арина кивнула, написала – и передала лист дальше.

Цыбин напряженно ждал, отслеживая каждого подписывающего и качаясь на стуле, Шорин прикорнул у него на плече. Клим Петрович продолжал разглагольствовать, перейдя от праздников к успехам в строительстве, металлургии и сельском хозяйстве, от них – к международному положению – и далее, далее, бесконечно и монотонно.

Арина даже подумала, не использовать ли второе плечо Цыбина в качестве подушки. Вряд ли он воспринял бы это как нескромный намек – он тоже из тех, кому война объяснила ценность сна при любой возможности.

Но тут раздался грохот. Стул Цыбина не выдержал и развалился. Шорин тут же вскочил, помог Моне встать, подал ему трость и усадил на свое место. Сам же прислонился к стене.

– Товарищ, может вы сядете? – строго уставился на него Клим.

– Рад бы, да не на что. Стулья кончились.

– А стулья, между прочим, наш рабочий инструмент! Мы на них думаем! – добавил Цыбин.

– Вот, между прочим, – с пафосом заявил Клим, – рабочий Левантийского завода токарных изделий Сокольский привез с фронта целый мешок трофейных резцов! Если вам нужны стулья…

– Съездить за ними в Германию? Или взять у этого Сокольского резцы – и выточить из подсобных материалов? Да я ща, быстренько. Одна нога здесь, другая там.

– В общем, изыщите себе стулья сами, – подытожил Клим.

– Прямо сейчас?

– Я вас не держу, – Клим поджал губы.

Моня встал, осторожно опираясь на руку Шорина, – и они вдвоем направились к выходу.

Когда Арина вышла после собрания наконец-то спокойно покурить и стряхнуть с себя сонное оцепенение, она увидела, как во двор въезжает старая побитая «площадка» – плоская телега, запряженная парой коней.

На телеге высилась пирамида из весьма изящных венских стульев. На козлах с невозмутимым видом сидели Цыбин с Шориным.

– Разгружайте, товарищи! Дюжина стульев из тех еще времен! – Цыбин привстал на козлах с видом аукциониста, – и диван, а то наш уже людям показывать неприлично.

– Разгрузите – телегу на дрова, – добавил Шорин.

Они с Моней как-то очень синхронно, как будто много лет репетировали этот номер, выпрягли коней.

Шорин подставил Цыбину сцепленные в замок ладони – и подсадил его на одного из коней. На второго вскочил сам. Арина залюбовалась, как ловко оба держатся верхом без седел. Шорин поднял коня в свечку, махнул рукой – и парочка пустилась в карьер.

– Кентавры, – уважительно произнес Яков Захарович, глядя вслед Цыбину и Шорину.

– Разгильдяи и пижоны, – ответила ему Лика. Арина усмехнулась.

Оба кентавра вернулись довольно скоро, уже пешком, причем у Шорина на плече висел плотно набитый и подозрительно позвякивающий вещмешок.

Моня бегал по всему каретному сараю, вел конфиденциальные беседы с акционерами, заодно притащил к Арине в кабинетик один из стульев.

– Не могу смотреть, как вы на своей табуреточке с кривой спиной сидите.

Арина поблагодарила и выдала в ответ бутыли со спиртом.

– Развести сумеете?

– Обидеть хотите, Арина Павловна? Почти профессионал. Если бы весь тот спирт, что я…

– Не ударяйтесь в лирику, умоляю! Вон, даже Николай Олегович уже на мирный коньяк перешел.

– Вы тот мирный коньяк пробовали? Этот мирный коньяк его тетка гонит, и я даже не хочу думать, из чего. Впрочем, Васько обещал свою гадость на стол не ставить, зато принести сала. Вот сало у него – мирное, я бы даже сказал – мировое у него сало!

Сама вечеринка прошла идеально. Цыбин подрядил рябчиков ( молодых сотрудников УГРО и практикантов, почти поголовно облаченных в тельняшки-рябчики разной степени застиранности) расставлять и накрывать столы – и актовый зал стал вполне банкетным. А уж обилие и разнообразие блюд этого банкета сделало бы честь любому натюрморту «из прежней жизни». Кто-то даже банку крабов притащил.

Ждали гнева Клима Петровича, но тот, внезапно, решительно занял председательское место за столом.

– Если не можешь остановить толпу, возглавь ее, – пробурчал Цыбин

– Мы собрались здесь… – начал Клим

– Так давайте выпьем за то, что мы все здесь, все живы! – радостно перебил его Цыбин, подливая ему в стакан и подталкивая руку Клима к лицу.

Клим Петрович покосился на Цыбина неодобрительно, но выпил. Цыбин тут же подлил еще.

– Ровно год назад Германия… – попытался продолжить Клим севшим голосом

– Полностью капитулировала. За что и пьем, – Цыбин повторил маневр со стаканом.

– Не все дожили… – голос у Клима заметно поплыл.

– А за них – не чокаясь. И полный.

– Но мы продл… продол… продолжаем… – гнул свою линию Клим.

– И за мирные победы тоже! – Цыбин проследил, как жадно Клим опустошил стакан, а потом шепотом произнес: – Эйн, цвей, дрей!

На «дрей» Клим Петрович свалился под стол, и оттуда немедленно зазвучал громкий храп.

– Вот теперь, когда нам никто не мешает, можем и начать, – улыбнулся Цыбин, а потом добавил тихо: – Согласитесь, Арина Павловна, чистый спирт очень помогает в борьбе с заразой. Разведенный бы не справился.

И вечеринка началась. Веселая и бестолковая. Без председателя сборище быстро разбилось на маленькие группки. Кто-то травил анекдоты, кто-то ударился в воспоминания, кто-то пытался в общей сумятице разъяснить какие-то служебные дела.

Цыбин сновал между компаниями, ненавязчиво направляя беседу, разряжая споры до их начала и осыпая дам комплиментами. Арина только сейчас заметила, что элегантный Моня тяжело опирается на свою пижонскую трость.

– Хорошо грохнулись? – спросила она, указывая глазами на его ногу.

– Да нет, это старое. Еще с флота. Погода меняется, завтра потеплеет.

– Вы служили на флоте? А я уж решила, что вы кавалерист. Как вы сегодня изящно скакали…

– Ну, в общем-то, из-за ноги меня с флота в кавалерию и перевели.

– Мудрёно.

– Пока лежал в госпитале, сверху сочли, что в море ничего интересного не происходит, а вот некий дракон, по традиции причисленный к кавалерии, остался без Второго. Вот меня и направили… Я тогда лошадей побаивался. Но ничего – привык.Арина рассмеялась, а потом посмотрела на Цыбина серьезно.

– Мануэль Соломонович, объясните мне, что делают драконы на войне. Слышала о них много, но одни сплетни. То ли города сверху выжигают, то ли наоборот – сидят тихенько и всеми командуют.

– Если совсем упрощать, их задача – прорыв фронта. Понимаете, линию фронта держат особые. С двух сторон. Как, впрочем, границы любого государства, или, допустим, Кремль. И пробить эту защиту может, собственно говоря, только дракон.

– Ой! Здорово! У меня подруга была, Маринка Комарова…

– Слыхал, – Цыбин наклонил голову и глянул на Арину сочувственно.

– Так вот Маринка доказывала, что игра «Цепи кованые» – она про драконов. Она вообще мечтала драконов изучать. Но не сложилось…

Арина вздохнула, Цыбин еще раз погладил ее взглядом голубоватых глаз. «Как старший брат», – подумала Арина, у которой, впрочем, братьев никогда не было.

– Ну вот так примерно и есть. Только если с другой стороны другой такой же дракон маячит – это уже особый таран. Двое лоб в лоб. И тогда один, возможно, выживает. Ну, как повезет.

А бывает, что какую-то важную точку так держат, что и пара драконов понадобиться может, а то и четверо.

– Моня! Распорядись музыкой, а то благородное общество скучать начинает, – раздался зычный голос Шорина.

– Ух. Все-таки нализался, не уследил я, – встрепенулся Цыбин.

Арина с удивлением обнаружила, что в углу зала стоит патефон с кучей пластинок. Моня отловил кого-то из рябчиков и посадил менять пластинки.

Арина заметила, что, проходя мимо Шорина, Моня дотронулся до его головы – и тот сел заметно прямее.

При первых же звуках танго Шорин встал, огляделся – и протянул руку Арине, оказавшейся ближе других дам.

– Не волнуйтесь, товарищи! У каждого кавалера будет возможность пригласить каждую даму! – прокричал Моня, ведя в танце симпатичную практикантку.

Арина положила руку на ладонь Шорина – и они вышли танцевать. Шорин вел без форса, но красиво и уверенно.

– Снимите очки! – вдруг шепнул он ей в ухо. Арина остановилась.

– Зачем?

– Ни за чем. Просто снимите.

– Да чем вам помешали мои очки?

– А может, я хочу вашими прекрасными глазами полюбоваться? – пьяно хмыкнул Шорин. Арина вырвала свою руку из его – и убежала на крыльцо.

– Да не идут они вам. Старят, – крикнул ей вслед Шорин. Арина даже не обернулась.

Пару минут спустя на крыльцо вышел Цыбин.

– Не злитесь на него, ладно? – попросил он, заискивающе глядя Арине в глаза, – Человек пьян.

– В перечне смягчающих отсутствует.

– Но вы ведь не уйдете? Я прослежу, чтобы он больше к вам не подходил. А вы развлекайтесь…

– Простите, Мануил Соломонович, кажется, я совсем разучилась развлекаться…

Идти было некуда. В общежитии девушки планировали пить-гулять до утра. Арина

прошмыгнула в каморку, гордо называемую ее кабинетом, и ушла с головой в отчеты.

Когда она закончила все документы, из актового зала не доносилось ни звука. Все уже разошлись.

Она прошлась по темным гулким коридорам угро, ища место для ночлега. В приемной стоял новенький диван, привезенный Цыбиным. Похожий был у папы в кабинете – большой, кожаный, с зеркалом и закрытой полкой правее. В папином диване в такой полке жил тайный невидимый друг Арины – мальчик с рекламы зубного порошка. Папа придумывал для Арины новые и новые приключения этого мальчика, и только когда она подросла и пошла в школу, истории эти как-то постепенно закончились.