Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Новый Год

Декабрь 1946

– Добрый вечер, Ирина Павловна!

Арина только что выскочила из магазина, где участвовала в бойком скандале. Ругаться не особо хотелось, но и идти к Моне с пустыми руками было нехорошо. Новый Год все-таки. Впрочем, где– то в середине скандала она почувствовала даже какой-то азарт. Что-то древнее, из времен, когда еду можно было добыть только охотой.

Тихий вежливый голос за спиной в мир дикой охоты не вписывался никак.

Арина обернулась – Кодан улыбался ей уголками губ, помахивая авоськой с торчащими рыбьими хвостами.

– Кирилл Константинович! Не ожидала вас здесь увидеть!

И правда. Арина подумала, что есть люди, которых просто не представляешь без окружающего их пейзажа. Как в школе невозможно представить, что строгая Алиса Германовна вечером уходит домой, переодевается в домашнее, готовит какую-то самую обычную еду. Или диктор Левитан ругается своим прекрасным голосом с соседями из-за перегоревшей лампочки в коридоре.

Кодан был человеком Южного кладбища. И никак иначе. Арине даже иногда казалось, что нет никакого Кодана, что он призрак, блуждающий среди разоренных могил.

В середине ноября, когда похолодало, они попрощались до весны.

Было что-то неправильное в их встрече. И сами они были непривычными друг другу – растрепанная Арина с бутылками и свертками и Кирилл Константинович, на кладбище казавшийся почти монументальным, а тут сгорбившийся, ставший сразу каким-то маленьким и немолодым.

– Не желаете ли прогуляться в честь нашей неожиданной встречи? – Кодан улыбнулся шире.

– С удовольствием.

Он подал ей руку – и они пошли бродить по городу.

Арина удивилась, что ограничивала общение с Кириллом Константиновичем только кладбищем. Он оказался блестяще эрудирован, при этом не навязчив. С ним было чрезвычайно приятно прогуливаться.

Увидев здание Оперы, Арина подумала, как хорошо, наверное, было бы зайти туда с Коданом. Он не стал бы дичиться и скучать, как Шорин, счастливо поднимать палец в самых трудных местах партии и в антракте обсуждать голоса и манеру исполнения певцов с жаром футбольного болельщика, как это делал Цыбин, или хихикать в неожиданных местах, как Ангел.

К сожалению Арины, Кирилл Константинович сбил полет ее фантазий, мимоходом заметив, что раньше был большим поклонником оперы, а теперь поостыл, предпочитает иные радости.

Впрочем, и без оперы их прогулка доставляла Арине истинное удовольствие.

Они обсуждали странный архитектурный стиль одного из домиков на Мещанской (конечно, на Коллонтай), когда Кирилл Константинович вдруг заметил:

– А вы обратили внимание, Ирина Павловна, насколько Левантия – несоветский город?

Арина хотела возразить, что зря Кодан так, вполне хороший город, вон, про местный завод даже в «Правде» как-то написали… А потом задумалась. Действительно, было в Левантии и левантийцах что-то, неуловимо отличавшее их от всех прочих. Хотя, казалось бы, трудно найти более непохожих друг на друга людей, нежели левантийцы – но все равно, один левантиец был похож на другого больше, чем на любого киевлянина, ленинградца или бакинца.

– И ведь Советский Союз тоже не особо принимает Левантию, – задумчиво продолжил Кодан, – Вы заметили, не существует даже ни одной песни про Левантию. Про Москву, Ленинград, Киев, Одессу, Саратов – есть, даже про некоторые деревеньки есть, а вот про Левантию – ни одной. Неужели от недостатка поэтов?

– Да уж, чего-чего, а поэтов у нас – предостаточно, – улыбнулась Арина. – Но какие песни, когда половина страны называет наш город с ударением на А, а вторая – на И. кстати, как правильно?

– А вот это вам никто не скажет. Есть факты, подтверждающие каждый из вариантов. Но мне больше нравится на А. Свободнее звучит.

– Да, тот самый «иронический ветер Леванта» чувствуется, – улыбнулась Арина.

– Иногда мне снится другая Левантия, без красных флагов, радиоточек на каждом столбе и бодрых маршей, – вздохнул Кодан. – Ужасная крамола, но, к сожалению, сны нам не подвластны.

Они дошли до парка и присели на скамейку.

– Прошу простить мою нескромность, но скажите, Ирина Павловна, почему вы все время одна? Красивая молодая женщина, интересный собеседник… Неужели современные молодые люди столь невнимательны?

– Ну что вы, мне тут даже недавно предложение сделали… кажется, – Арина покраснела, поняв, что действительно не знает, было ли идиотское выступление Шорина предложением или издевательством.

– А вы, стало быть, отказали.

– Стало быть…

– Кандидат был нехорош?

– Вполне хорош… Только вот…

Арина задумалась, что «только». И вдруг рассказала Кодану про Марину и Митю, как они были влюблены, как строили планы на будущую жизнь, как хотели детей, как, смеясь, купили даже первое «совместное имущество» – фарфорового ослика, который нравился обоим. А потом – все. Конец.

И, наверное, как у Марины и Мити, – не самый плохой вариант. Вот если бы они успели до войны пожениться, завести детей… Хотя сейчас-то как раз самое время для планов – войны больше не будет. Вон, даже карточки с нового года отменяют.

– Иногда забываю, насколько вы еще юны, – вздохнул Кодан, – помню слова про «войны больше не будет» и в семнадцатом, и в двадцать четвертом… Почему-то не сбылись.

– Шесть лет назад у меня были любящие родители, близкая подруга, дом, какие-то увлечения… Сейчас – только работа. Надо строить все заново…

– А надо ли? Я вот тоже за последние годы много что потерял. И, знаете, жить стало намного легче. Когда ничего нет – ты свободен, не боишься новых потерь. Помните, жил при Рождественской церкви такой Савелий?

– Хорошо помню. Слепой. Очень боялась его в детстве.

– А зря. Приятный был человек. Образованный. Когда-то был богачом, отцом семейства, меценатом. Потом – все кончилось. Разорился, ослеп, жена и дети покинули… Жалел единственно o том, что не может читать книги. В остальном – был счастлив. Говорил, что только потеряв все, понял, как хорошо вставать утром – и ничего не бояться, ни о чем не беспокоиться.

– Ой! – Арина не хотела перебивать Кодана, но проведя, ладонью по скамейке, повредила руку.

– Занозили? Позвольте посмотреть. Эх, глубоко засела – пальцами не вытащишь. У вас нет с собой пинцета?

– К сожалению…

– Не побрезгуете, если я попытаюсь ее высосать? В детстве получалось…

Арина кивнула. Конечно, все это было страшно негигиенично. Но Кодан держал ее руку так деликатно, говорил так мягко…

– Вот и все! – Кодан торжествующе показал окровавленную щепку.

Арина вдруг задумалась: а с чего она взяла, что Кодан стар? На морозе его щеки приобрели некоторый румянец, а умные острые глаза смотрели проницательно и твердо.

– Спасибо! Возьмите платок – у вас кровь на губах.

– Благодарю! Только славы вурдалака мне не хватало, – улыбнулся Кодан. – С вашего позволения, выстираю – и передам при следующей встрече. А пока вынужден вас покинуть.

Арина вздохнула. Действительно, гуляя с Коданом, она совершенно забыла о времени. Он встал и пошел – со своей нелепой авоськой, из которой торчали рыбьи хвосты, в старом пальто… Внутри у Арины образовалась какая-то тянущая пустота. От которой она чувствовала себя какой– то невесомой. «Как конфетная обертка», – вспомнила она слова Шорина.

А ведь Кодан прав – не стоит строить то, что может рухнуть в один миг.

Хотя было еще рановато, Арина пошла к Цыбину. В комнате Мони на маленьком диване, положив голову на один подлокотник, а колени – на другой, дремал Шорин. Арина на цыпочках пробралась мимо него на кухню.

– С Давыдом все в порядке? – спросила она у раскатывавшего тесто Мони.

– В рамках. В общем, не важно, разберемся. А ты вот что-то какая-то бледная.

– Обычная.

– Подожди, ты же врач. У тебя же всякие знакомства есть… Может, знаешь хорошего специалиста по Особым ранениям? Точнее, по последствиям оных.

– Знаю, но в столице.

– М-да, шиш я его туда отправлю…

– Так все-таки что с ним?

– Трагический и неизлечимый диагноз: друг-паникер, – раздался хриплый со сна голос Шорина у них за спиной.

– Может, я и паникер, зато ты вот до сих пор живой. Местами благодаря моему паникерству, – флегматично заметил Моня. – Раз проснулся, помоги пельмени лепить. А то скоро куча голодного народу нагрянет.

– И не подумаю. Я зашел попросить тебя дать ключ от твоей кельи. Мне с Ариной надо парой слов перекинуться без свидетелей.

– Это теперь так называется? – скептически хмыкнул Моня, передавая ключ.

Монина келья оказалась чем-то типа просторного стенного шкафа, переделанного под комнатушку. Большую ее часть занимала кровать, а все стены были обвешаны книжными полками.

Арина тут же потянулась к корешкам.

– Не советую. Моня отдаст ближнему и не очень последнюю рубаху, но если вынесешь книгу – ты для него враг навсегда.

– Спасибо, что предупредил. Итак, раздевайся.

– Вот так прямо сразу? Даже не обнимешь для начала?

– Вечно ты… Хочу посмотреть, что там Моня паникует.

– Все время забываю, с кем имею дело, – вздохнул Давыд и стянул гимнастерку вместе с майкой.

Арина, как ни странно, не часто видела Давыда обнаженным. Бытовые условия не располагали.

Она непроизвольно залюбовалась его торсом, напоминавшим античную статую. Не столько сложением – хотя тут уж природа Шорина не обидела, а мраморными прожилками старых шрамов. Каждый из них она успела не раз покрыть поцелуями. Ей показалось, что один из них изменился. Стал чуть ярче, пустил новые лучики… Или показалось?

– О чем задумалась?

– Неважно.

– Важно. Ты пела про пыль.

– Я бы сказала, но точно не знаю. В общем, не нравишься ты мне, Давыд.

– О как. А раньше нравился.

– У тебя вот тут что-то не то, – она прикоснулась пальцем, – и кожа горячая.

– Нормальная температура тела взрослого дракона около сорока двух градусов, если что. Так что все нормально.

– В общем, хочешь помереть пораньше – твое дело. Но вот Моня твой расстроится, – она нашла в кармане огрызок карандаша и какую-то бумажку и стала быстро писать. – Так что вот адрес – правда, в столице, но ближе, извини, нет. Скажешь, что я попросила глянуть.

– Твой приятель?

– Бывший начальник. Профессор. Защитил диссертацию по отложенным последствиям особых травм. Ну и вообще – хороший дядька. Если еще жив. Он немолодой уже.

– Будет случай – загляну, – он начал одеваться. – Но, если можно, не прямо сейчас. У меня были другие планы на вечер.

– И какие же? Зачем ты меня сюда позвал? Раз ты оделся – подозреваю, не для того, о чем подумал Моня.

– Не для того. В общем, это…

Он встал на одно колено, покопался в кармане, протянул ей что-то.

– Это кольцо моей бабушки. Семейная реликвия. Я хочу, чтобы ты была моей женой. Вне зависимости от обстоятельств и всего прочего.

– У меня есть время подумать?

– Ну… Год скоро заканчивается.

– У тебя всегда все привязано к датам? То к Новому году, то к юбилею страны…

– Ладно. Давай так. Я тебя не тороплю, готов ждать хоть до морковкина заговения, но как решишься – тут же дай знать.

– Договорились.

Они вышли. Шорин вернул ключ Моне. Тот глянул на часы:

– Да ты рекордсмен!

Но осекся, напоровшись на злой взгляд Шорина.

– Ладно, не буду вас беспокоить. Идите в комнату, расставьте стулья, – скоро уже люди придут.

Арина думала над предложением Давыда. Что могут построить два пустых фантика? Если очень постараются – карточный домик. До первого сквозняка, который унесет и их постройку, и их самих. А ведь прав Кодан – пока нечего терять, не страшно. Пока в новой жизни Арины не было Давыда, бояться было решительно нечего. Она спокойно ходила по городу среди ночи – взять у нее было нечего, а жизнь… То ли кончилась, то ли еще не началась. А вот теперь – ей было страшно за Давыда. А вдруг Моня прав – и все серьезно? Как же страшно будет потерять и его.

– Я понимаю, что ты меня плохо знаешь, – перебил ее мысли Давыд, расстилая на полу скатерть, – так что можешь задавать любые вопросы.

– Во-первых, кому ты так здорово насолил?

– Немцам, по большей части. Румынам, итальянцам… А до того финнам, а до них – японцам…

– Я не про то. За пять особых таранов, если мне не изменяет память, дают героя. Чаще всего, посмертно. На твоей шкуре я насчитала шесть.

– Восемь. В двух мне чертовски повезло.

– Вопрос – что ты такого натворил, что вот за всю эту красоту ты получил не героя, а под зад коленом.

– Одного генералиссимуса, не будем называть имен, послал матом. Объяснил, что очередное его задание – туфта полная и потеря людей без смысла. Думал, не жить после этого – но вот обошлось. Долгая история, замнем. Переходим ко второму вопросу.

– А второй вопрос – кто был тот напыщенный индюк, который отправил тебя вот с этим, – Арина провела по гимнастерке Шорина у самого сердца, где и располагался тот подозрительного вида шрам, – к нам, в мир живых? Четкий черный маркер – ложитесь, товарищ Шорин, помирайте себе спокойно, только раненых не беспокойте, вы не с ними, вы в списке потерь офицерского состава.

– Ну, так оно, примерно, и было. Так и сказали, мол, ты не ранен, ты просто убит. Только вот Цыбину это не понравилось.

– А при чем тут Моня?

– При пистолете. Который он десять часов держал у виска врача, которому ничего не оставалось, как бороться за мою жизнь. Ну и за свою.

– Забавное, думаю, зрелище.

– Ну, сам я, как ты понимаешь, не смог им насладиться, но те, кто видел, – описывали красочно. Монечка, этот нежный цветок, орал матом, обещал порешить всех, в общем, был действительно грозен. Потом, конечно, извинился, врачу часы свои подарил.

– Вот так живешь, считаешь себя интересным человеком, многогранной личностью

с претензией на, простихосспади, интеллект и интеллигентность, – вздохнул Моня, внося в комнату кастрюлю с пельменями, – а запомнят тебя хулиганом с пистолетом.

– Монь, вот серьезно… – начал Шорин.

– Если серьезно – у меня вечеринка, праздник, Новый год. Еще одно слово с таким пафосом – и до утра будешь ходить в костюме зайчика. И читать стихи с табуреточки.

И вечеринка началась. Пели, играли в фанты, Моня с умным видом гадал каждому на картах (Арине выпало знакомство с молодым брюнетом и предательство пожилого блондина), пили, танцевали, опять пели…

Все было похоже на трофейное кино – ярко, красиво, но не про Арину. Она с трудом дождалась утра нового, 1947, года.

Смутные воспоминания

Март 1947

Зима пролетела как-то мимо Арины. В январе захворал Евгений Петрович, с конца марта Бэба Таборовская долго отсутствовала, тоже по каким-то делам со здоровьем, – в общем, работы было чуть больше, чем по горло.

Но все-таки как-то получалось иногда выкроить вечер, чтобы провести его с Давыдом и Маринкиными блокнотами.

Как-то, раскрыв очередную страницу, Арина засмеялась. Шорин, для которого записки Марины все еще были непонятными иероглифами, даже обиделся:

– Да что ты там хихикаешь? Рассказывай давай!

– Вот в этом вся Маринка. Месяц сидела безвылазно в библиотеке из-за мужика с этим самым на лбу.

– С чем на лбу? – не понял Давыд.

Арина, хихикая, рассказала историю, свидетельницей части которой она была.

Как-то в УГРО забежал человек в низко надвинутой кепке – и начал ломиться в дверь Особого отдела. Обычно, посетители, даже пострадавшие от лиц с особыми способностями, крайне опасливо косились на особистов, крестились в их сторону и плевали через плечо. А это – сам к ним прибежал.

Минут через десять Ахав Лазарев притащил того мужичка к Арине. Товарищ изрядно упирался.

– Тебе тут дело как хирургу. Тонкое и крайне интимное, – сквозь тщательно сдерживаемый смех сказал Ахав и удалился.

Мужик понуро стащил кепку – и Арина вскрикнула: посреди лба у него болтался детородный орган весьма внушительных размеров, частично загораживая мужику обзор мощными тестикулами.

– Режьте. Под корень! – решительно сказал мужик – и свалился в обморок.

Когда через пару часов Арина выпроводила товарища с перевязанной головой, тот же Ахав передал его уже Чуприну – и, давясь хохотом, рассказал Арине историю.

Мужик завел себе развлечение: устраивал каждый вечер засаду на пустыре, через который шли в общежитие работницы ткацкой фабрики, выжидал, когда пройдет девушка без подружек, – и бросался на нее.

«По словам задержанного, когда насильничал, а когда просто сиськи мял», – уточнил Ахав. И вот как-то нашему герою чертовски не повезло. Девушка, на которую он направил свою страсть, оказалась Особой. И пожелала ему от всей души… Ну, то, что случилось.

И с утра оно выросло во всей красе. Этот простодушный человек не нашел ничего умнее, как пойти в УГРО жаловаться на ущерб здоровью и внешнему виду, причиненный лицом с Особыми способностями.

Отрезанный орган долго еще стоял в кабинете у Арины в банке со спиртом. Евгений Петрович приклеил к нему табличку: «Так будет с каждым, не оформившим запрос на экспертизу».

А Марина вот подошла со всей серьезностью. Хотела выяснить, можно ли исправить такого рода урон здоровью, не прибегая к хирургии, раз случился он по причине применения Особых способностей.

Подумав о шраме на голове, Арина вспомнила Кодана. После Нового года они так и не встречались. Как там он?

– И что Марина нашла в библиотеке? – нетерпеливо спросил Давыд, видя, что Арина ушла в свои мысли

– Тут схемы какие-то, ничего не понимаю, – ответила она, протягивая блокнот.

Шорин внезапно заинтересовался. Он задумчиво вглядывался в схему, крутил руками, проводил пальцем вдоль своего тела, хмыкал «Ага, понятно» и «Нет, так не пойдет».

Наконец он поднял голову и пристально посмотрел на Арину.

– Ты понимаешь, что твоя подруга нашла простой и эффективный способ снимать проклятья?

– Наверное. Но ты же понимаешь, я не спец. Может, нашла, а может – просто что-то нафантазировала себе. Она вот говорила, что все детские игры – они про Особых. И «колечко», и «пятнашки», и «казаки-разбойники»…

– Надо об этом подумать… Но ты вообще поняла, что я только что сказал? Давай попробуем. Не получится – значит, не получится. А вот если все выйдет…

– То ты выполнишь свое ноябрьское обещание.

– Прекрати ты. Ну стыдно мне, стыдно – тебе достаточно? Ну давай попробуем!

– Не смей.

– Не вижу причин твоего отказа.

– Ну, понимаешь, если вдруг получится… Назад дороги уже не будет. А я не хочу детей.

– Мне казалось, они довольно забавные…

– Да, возможно. Но во-первых, мне уже очень много лет. Во-вторых, я не умею все это. А в-третьих, не с моей работой. Вот я сегодня закончила в одиннадцать вечера. Точнее, прекратила. Завтра с семи утра буду опять по уши в отчетах.

– Между прочим, Таборовская, по слухам, отсутствует именно по этой причине.

– Поэтому я сижу тут до одиннадцати. Я своим коллегам такого не желаю. В общем, разговор окончен. Ищи себе другую подопытную. Или сам можешь кого-нибудь проклясть в экспериментальных целях.

Шорин посмотрел на нее недоуменно и молча ушел.

Арина сама не понимала, почему она так грубо обошлась с Давыдом. Да, она привыкла жить с проклятием. Опять же, радовало, что не нужно каждый месяц возиться с заскорузлыми тряпками. Но все-таки. Если быть совсем уж честной – она иногда представляла себе, как держит в руках кого-то маленького, беззащитного, живого… Но такое возможно, только если войны больше не будет. Еще лет сто. А иначе как своими руками отпустить такого живого, такого своего? Каждый день, с младенчества, учить, как выжить в войне. Чтобы был шанс дождаться обратно. Живого.

Или… «Или как я» – подумала Арина, – «Или… как Давыд?».

Давыд – он же… Не совсем живой? Арина удивленно поняла, что так, наверное, и есть – хоть Давыд и не жил на краешке казенного дивана, не питался сомнительного вида бурдой из местной столовой, ходил на танцы и в кино – все равно было заметно, что большую часть себя он оставил где-то еще. Ну как с отрезанной конечностью – как бы ловко ни был бы сделан протез, от живой руки или ноги его легко отличить.

Подумав о смерти и мертвых, Арина отругала себя, что земля уже давно прогрелась, а она еще ни разу не была на кладбище.

Следующий день, по идее, должен был быть выходным, так что Арина обещала себе закончить все дела до обеда – и пойти навестить покойных.

Даже кладбище весной выглядело как-то радостно. Юная, невероятно яркая трава пробивалась везде, а где-то уже и мать-и-мачеха показалась.

«А я милого узнаю по походке», – тихонько напевал Михал, собирая граблями мусор с дорожек.

Арина улыбнулась – Михал выглядел трезвым. Хорошо, что без привычной «трудотерапии» на кладбище не запил по-новой.

Арина шла по кладбищу, автоматически напевая прилипчивую песенку про милого в панаме.

А вот человек, шедший Арине навстречу, кажется, трезв не был. Он шагал неуверенно, как будто бы сомневался в собственных ногах. Может, протезы?

Но человек приблизился, и Арина узнала в нем Кирилла Константиновича. Подхватил ревматизм? Травмировал ногу?

А еще при каждом шаге он засовывал руку в карман, что-то оттуда доставал и тут же отправлял в рот, наверное, семечки.

Заметив ее, Кодан приветственно приподнял шляпу и тут же снова полез в карман. Нет, не семечки. Небольшой кусок хлеба. Он поймал ее взгляд и развел руками:

– Постоянно тянет есть.

– Наголодались в войну? – посочувствовала Арина.

– Да нет, вроде, всегда хорошо питался, – он говорил с усилием, подбирая слова, – мое орудие труда – мозг, а потому обязано быть в хорошей форме.

– Вы ведь, кажется, оставались в городе во время оккупации?

Кодан никогда не говорил о себе прямо. «В масштабах истории моя личность неинтересна», – отшучивался он, когда Арина пыталась расспрашивать. Но что-то она узнала. Кирилл Константинович преподавал историю в одном из левантийских вузов. Когда вуз спешно эвакуировали, Кодан по каким-то причинам уехать не успел и остался в оккупированном городе. Как он выжил, чем занимался – этого Арина не знала. Но хорошо, что не голодал.

– Умный человек всегда найдет себе занятие, – тихо сказал он.

– Кирилл Константинович! Вы в порядке? – сегодня Кодан тревожил Арину.

– Благодарю за заботу. Вполне благополучен.

– Вы качаетесь и говорите странно…

– Ах да, болел зимой, видимо, еще не отошел. Позвольте вас покинуть, – он снова прикоснулся к полям шляпы и неуверенно пошел к выходу.

Арина растерянно проводила его взглядом.

– Глянь, Моня, никак, твоя знакомая, – Шорин кивнул головой, указывая подбородком на труп.

– Ох, похоже, что она, – вздохнул Моня. – Думал, она у себя в швейной артели к нормальной жизни вернется…

– Ну-ка расскажи, – попросила Арина.

Познакомились они в марте 1946-го, незадолго до возвращения Арины в Левантию. Моня зашел в магазин за хлебом и  угодил в безобразную свару.

Продавщица громким криком требовала милицию, двое хмурых мужчин били кого-то в углу.

– Я милиция, – Моня достал удостоверение и подался вперед. – Что у вас тут происходит?

Все оказалось скучно и банально: девушка украла хлеб с прилавка. Моню поразило, что пока два мужика пинали ее ногами, она смотрела стеклянными глазами – и откусывала кусок за куском.

– Извините девушку. Она меня не дождалась. Я отбежал за деньгами и карточками, а она не выдержала. Вот, пожалуйста, получите, – Моня радовался, что прикреплен именно к этому магазину и может помочь.

– Пойдем, дорогая, – обратился он галантно к воровке, – и пожалуйста, больше так не делай. Я понимаю, ты не завтракала, но люди могут бог знает что подумать.

Он подал девушке руку калачиком – и только тогда заметил, что у нее нет ног. Вздохнул, помог поставить тележку – и снова предложил руку. Так они и вышли из магазина – за руку, как влюбленная парочка.

– Зря вы так, дяденька! Они меня знают, – хрипло сказала спасенная девушка.

– Дура ты. Если уж невмоготу, лучше бы на рынке сперла или у покупателя.

– Да ну. У живых людей красть – не по совести.

– Ага. Только вот в магазине товар – это государственная собственность. Могла бы к стенке пойти как миленькая.

– Ох, больно я жизнью дорожу. Давай, красавчик, быстренько с тобой расплачусь – да и побегу дальше. Мне удобно, нагибаться не надо.

Моню аж передернуло.

– Совсем сдурела? Я не для этого… Тебя звать-то как?

– Тонькой.

– Значит так, Антонина. Давай через день встречаться на этом месте, – Моня огляделся, запоминая локацию. – Я буду тебе пожрать приносить. А воровать не надо.

– А что еще делать? Жрать-то хочется, а на работу меня брать что-то никто не торопится.

– Решим вопрос.

И решил ведь. Пристроил Тоню в артель. Девушка оказалась старательной, трудолюбивой. Первую неделю Моня слушал жалобы руководителя артели, мол, кого ты привел, – а дальше только благодарности и предложения сшить костюм со значительной скидкой. И все ведь было хорошо.

И вот эта самая Тоня лежала сейчас в переулке недалеко от Центрального рынка, маленькая, скрюченная и мертвая.

– А скажи, Монь, что у нее было с алкоголем? – задумчиво спросила Арина, разглядывая труп.

– Вот тут принципиально. Ни капли. Никогда. Даже в праздники. Даже не курила. Ну, в последнее время мы мало общались…

– Оно и видно. Судя по следам на пальцах – смолила нещадно.

– А что насчет алкоголя?

– Просто посмотри цвет кожи. Выглядит, как будто печень отказала. Хотя… белки глаз не желтые, а они должны были пожелтеть в первую очередь.

– Так, а еще? – Ангел привычно записывал за Ариной.

– Лежит тут от пяти дней до недели – точнее скажу в прачечной.

– Исключено. Вчера ее тут не было. Место не такое уж тихое.

– Да уж… И трава под ней свеженькая. Значит, приволокли. Сейчас погляжу, откуда… Черт! Бред какой-то! Вон, сам глянь – следы колес. Получается, не принесли – а прикатили прямо на этой ее тележке… Но сами следов не оставили… Ничего не стыкуется…

– Разберемся, – это уже Моня сказал. Арине показалось, что голос у него стал глухим и надтреснутым.

– А с чего вы взяли, что это вам разбираться? – вскинулся Ангел. – Может, никакого особого следа.

– Да она воздушной была… Она рассказывала, еще в школе гаданиями промышляла.

А к безногой гадалке кто пойдет? Раз себя не уберегла…

– Дай глянуть, – попросил Шорин. Моня отошел в сторону.

Шорин присел над трупом, лицо его побледнело. Затем он встал и грязно выругался.

– Проверь сам. Ни следочка.

Арине показалось, что она где-то уже видела что-то похожее. Вспомнить бы, где и когда…

– Кстати, – совершенно некстати заметил Шорин, когда они возвращались с трупом назад, – а вот если я, допустим, уеду – что вы делать будете? Вот ординарных экспертов у нас четыре штуки, а я один.

– Перебьемся уж как-нибудь, – рассеянно ответил Моня, глядя в окошко.

– Меня тут вызывали, говорят, какой-то бардак у меня в военной биографии, просили в столицу съездить.

– Ну, так поезжай.

– Не завтра, ближе к концу апреля.

– Да отстань ты от него, видишь, человек переживает, – привстала со своего места Арина.

– Да в норме я, просто что-то знакомое, а что – вспомнить не могу, – вздохнул Моня. – А ты, Давыд, если вернешься без тортика из кондитерской на Тевелева персонально для меня – так можешь вообще не возвращаться.

– А что за торт? Может и мне надо? – сунулся Ангел.

– Надо-надо! Это такое… эх… – Моня блаженно улыбнулся.

– А тебе что? Ты, кажется, не любительница сладостей, – Шорин повернулся к Арине.

– А ей – по классике: черевички, те самые, которые сама царица носит, – подмигнул Моня.

– Поищем, – серьезно ответил Шорин.