Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Знакомые лица

Ноябрь 1946

Арина попыталась сосредоточиться на работе, но выходило плохо – отвлекал жуткий шум. В каретном сарае галдели, как на вокзале.

Любопытство пересилило, и, не закончив исследования (преступник, убегая, зацепился за забор, очевидно, штанами, задача – определить материал), Арина вышла из кабинета.

«Вот так выходишь на улицу – а там накурено», – подумала Арина, выйдя на крыльцо. Дым стоял коромыслом – человек пять рябчиков одновременно курили, демонстрируя подчеркнутое наслаждение от каждой затяжки.

Опросив курильщиков, Арина составила картину. Некий постовой по фамилии Калинкин задержал на базаре двоих субъектов, подравшихся до крови и выбитых зубов. Заодно захватил свидетеля. Так как тащить всю эту компанию в район было далеко и трудно, довел их до каретного сарая – сто метров дворами – и попросил выделить ему камеру, чтобы подержать там драчунов на время составления протокола.

Но надо знать левантийских рябчиков! Услышав о «безвозмездной аренде камеры» эти ушлые молодчики возмутились и потребовали от постового мзды в размере почти полной пачки беломора. А теперь радостно наслаждались добычей.

Арина уже хотела поинтересоваться, не входит ли в их планы превращение камер УГРО в гостиницу для приезжих, но шум со стороны камер интриговал. Так что она пошла туда.

Постовой маялся за крохотным столиком дежурного, кажется, в десятый раз пытаясь переписать бумагу.

– Так почему он на вас набросился? – с отчаяньем в голосе задал он, судя по всему, не в первый раз вопрос в сторону камеры.

– Да шут его знает! – раздался из камеры молодой обиженный голос. – Он не сказал.

– А вы как объясните свой поступок? – уныло продолжил постовой.

– Товарищ старшина! Я еще раз повторю, у меня слабое зрение, так что я принял молодого человека за другого. Простите за личные подробности, но тот другой был несколько ближе с моей женой, чем мне бы этого хотелось.

Второй голос был явно старше – и какой-то до боли знакомый.

– Врут они все! – аж запрыгал на стуле бритый налысо усатый мужик в косоворотке, судя по всему – свидетель. – Сам слышал, как тот тому кричал «отдай часы, сволочь».

Арина заглянула в камеру, расплылась в улыбке и побежала по коридору, радостно крича:

– Евгений Петрович! Евгений Петрович! Посмотрите, кого к нам привели! Вы не поверите!

Евгения Петровича уговаривать не пришлось, и вот они уже вдвоем стояли перед камерой, с умилением глядя внутрь, как дети в зоосаде.

– Базиль Тимурович! Счастлив наблюдать вас в добром здравии! – улыбаясь во весь рот, выговорил Бачей.

– Вы знаете этого гражданина? – в голосе постового слышалась надежда.

– О! Да это левантийская легенда! – воздел очи Евгений Петрович.

– Наш учитель! – добавила Арина. И начали наперебой рассказывать.

Базиль Тимурович Санжаров и правда был знаменит в узких кругах Левантии. Потомственный искусствовед, даже имя получивший в честь малоизвестного художника круга Моне и Ренуара, скромный работник музея, он не раз выступал экспертом в области художественной ценности тех или иных найденных УГРО предметов. Впрочем, знаменит был отнюдь не как коллега Арины.

Дело в том, что у Базиля Тимуровича были золотые руки. Сначала он применял их скромно – для реставрации музейных ценностей. Но потом стал негласно предоставлять услуги реставратора всем желающим.

Как-то раз к нему обратился директор комиссионного магазина. И у них завязалась крепкая дружба на почве обогащения. Базиль Тимурович филигранно маскировал дешевые часы, тарелки, лампы и чернильницы под изделия прошлых эпох, а его подельник сбывал их доверчивой публике. Вопросов ни у кого не возникало. Большая часть денег шла, разумеется, мимо кассы. По всем документам вещи проходили как копеечные безделушки, так что взяли директора комиссионки очень и очень не сразу.

Подельника он назвать отказался, заявил, что вещи получал на комиссию от самых разных людей, причем каждого описал так подробно, что ведущий дело следователь заподозрил нашествие мошенников в Левантию. Дело тут, конечно, было не в благородстве – просто за организованную группу судья добавил бы срок. Впрочем, молчание директора не сильно помогло Базилю Тимуровичу.

Он уже привык тратить деньги направо и налево, а потому быстро обеднел и свой следующий шедевр толкнул клиенту напрямую, на чем и был взят, но ненадолго – поскольку выгоду получил грошовую.

Рассказ о легендарных подделках, ходивших по рукам местных подпольных магнатов, прервал зашедший на шум Ангел.

– Боже мой! Желудок! Тебя ли я вижу! – закричал он радостно, заглянув в камеру. Несчастный постовой сидел, открыв рот.

– Вы и этого знаете? – спросил он несмело.

– Ага! Мой учитель! – гордо сказал Ангел.

– И чему же вас научил, – постовой заглянул в бумаги, – Дмитрий Геннадиевич Осипов?

– Так по карманам шарить. Он по этому делу – первый сорт! Мастер! Может сапоги с человека на ходу снять так, что тот и не заметит! – Ангел явно гордился учителем.

На постового было жалко смотреть. Он вжался в угол, переводя затравленный взгляд то на Евгения Петровича, обсуждавшего с Санжаровым дела давно минувших дней, то на Ангела, расспрашивавшего Желудка о его житье-бытье.

Арина обратилась к свидетелю, все еще сидящему на своей табуреточке:

– А вы что видели, товарищ…

– Виноградов моя фамилия. А видел я, как этот, – он показал на Санжарова, – бежал за тем и требовал вернуть какие-то часы. Потом догнал – и они драться стали. Этот тому зуб выбил.

– Дмитрий Геннадьевич, а покажите часики, – ласково обратилась Арина к Желудку.

– А если нет – то что? Обыщешь? Давай-давай, засунь свои ручки мне в бручки!

– Не надо так, Желудок! – веско произнес Ангел, – Тут найдется, кому тебя обыскать. И, поверь, ручки тут у народа не нежные.

– А с тобой, легаш, я не то что разговаривать, я с тобой, как ты продался, срать на одном поле не сяду! – заорал ему в лицо Желудок.

– Сядет-сядет, здесь больше негде, – рассудительно произнесла Арина. – Так что, мне звать товарищей?

– Держи, тварь, – Желудок, сморщившись, кинул в ее сторону часы, раскачав их на цепочке.

– Спасибо! – Арина ловко поймала часы. – А посмотрите-ка, Евгений Петрович, не те ли это знаменитые часики, которые Васько уже полгода пытается найти? Начало прошлого века, подношение левантийскому губернатору от турецкого посла, музейный экспонат… Или опять подделка? Может, спросим знатока?

Арина улыбнулась Санжарову, но тот отвернулся.

– В общем, спасибо вам большое, товарищ Калинкин, подарок сделали царский. Сейчас у нас два дела закроются, так как на гражданина Осипова у нас тоже кое-что есть.

Постовой покраснел.

– Так мы с товарищем свидетелем Виноградовым пойдем?

– Вы идите, а товарищ Виноградов, если можно, пусть повторит показания нашему следователю – и может быть свободен… Ну, если у него никто из наших не учился.

– Интересно у вас тут… Все такие ученые… – протянул постовой.

– И не говорите! Учение – свет.

– А вот молодежь ваша у каких ухорезов училась? Вы слыхали – пачку папирос у меня за аренду камеры слупили. А между прочим, задержанные – ваши люди, так что это, наоборот, мне папиросы положены…

– Товарищ старшина Калинкин! За проявленное мужество при задержании опасных преступников премирую вас… – Ангел отчеканил это так торжественно, что Арина едва сдержала смех, – вот этим скромным материальным подарком.

Ангел достал из кармана «беломорину» – и засунул ее за ухо постовому.

Праздник

– Простите, но тут же четко указано – военная форма с соответствующими знаками различия может заменять собой милицейскую! – Таборовский тыкал пальцем в какую-то бумагу, придерживая ее другой рукой перед носом Клима Петровича

– Да! Но не парадной же! Главный праздник страны! Вы обязаны быть при параде! К тому же, возможны награждения. Не выйдите же вы получать медаль в этом… – Клим брезгливо показал пальцем на застиранную гимнастерку Таборовского.

Клим Петрович развил бурную деятельность. Предупредил каждого, что седьмого ноября все должны быть в парадной форме, да, и научный отдел тоже, грозил карами небесными и земными тем, кто посмеет проявить одежную вольность.

– А помнишь тот фильм? – подмигнул Моня Давыду, в очередной раз выслушав требования Клима.

Оба неприлично заржали. Лика и Арина недоуменно переглянулись.

– Да уже в Германии. Там кинозальчик был… особого свойства. В общем, не буду пересказывать все, но был там один персонаж, который мог любить дам, только если на них полная форма. Немецкая, разумеется. Вот я и думаю, не схож ли он с нашим Климом Петровичем некоторыми предпочтениями…

– Тебе виднее, ты спец, – сурово посмотрела на него Лика, – опять лекторий для рябчиков устроил?

– Создаю прочные советские семьи, – улыбнулся Моня. – Практически Купидон на полставки.

Все присутствующие рассмеялись. Моня знал, кажется, всех девушек и женщин Левантии. И утверждал, что к каждой может найти подход. Стоя в окружении рябчиков, он предлагал им называть интересующих особ – а сам с важным видом рассказывал, на что какая клюнет. Кого-то достаточно сводить в кино на фильм про любовь, кого – лучше на танцы, а к кому-то без подарка в виде пары шелковых чулок лучше не соваться.

Как-то раз, проходя мимо этой компании, Арина услышала, как стоявший неподалеку Шорин назвал ее имя.

– А вот эту даму я вам всем категорически не рекомендую, – начал Моня. Арина хотела возмутиться, но тот продолжил:

– Во-первых, никогда не гадьте, где живете. В смысле, не совмещайте работу с личным, если не готовы свить семейное гнездышко. Иначе рядом с вами останется брошенная женщина, винящая вас во всех своих несчастьях. Даже если сама вас отшила. А во-вторых, – он крайне многозначительно глянул на Шорина, – вокруг указанной дамы бродит один ревнивец, отличающийся буйным нравом и пудовыми кулаками. Еще и с Особыми способностями. Придется вправлять нос и отрубать хвост.

Арина вздохнула. Отвратительно, конечно, что Моня догадывается об их отношениях с Шориным, а еще отвратительнее – что считает их влюбленной парой. И, пожалуй, отвратительнее всего, что про влюбленную пару – неправда.

Она пару раз ловила себя на зависти к Марине, которая легко и свободно обсуждала с Митей будущее – где они будут жить, когда поженятся, что будут есть на завтрак, как назовут детей. Но каждый раз одергивала себя, вспоминая, что ничего из этих разговоров не вышло, где теперь Митя – бог весть, а Марина… эх.

– Тебе форму на завтра погладить? – спросил Давыд вечером шестого.

Спросил так буднично, как будто каждый вечер помогал ей гладить одежду, а она каждое утро подавала ему завтрак.

– Буду благодарна. У меня тут с хозяйством, как видишь, не густо.

– Да уж. А ты не думала снять комнату, завести утюг, фикус на окошке и прочие признаки налаженного быта?

Наваждение слетело. Значит, утюг и фикус. Ну и пожалуйста.

– Ага. Утюг, фикус, мужа и котика толстенького. Чтоб об ноги терся, когда домой прихожу.

– А если муж котиков не любит? Скажем, у его соседей кот – редкостная сволочь и все время норовит этому самому мужу сапоги замочить? Так что ему приходится держать их в комнате под замком? Еще и умный, гад. Как понял, что сапоги недоступны – на бархотку напрудил. Полирую сапоги, а сам не понимаю, чем пахнет. А этот сидит на вешалке – и разве что не ржет надо мной.

Арина рассмеялась от облегчения.

Когда Шорин ушел, она еще долго улыбалась.

А утро было действительно каким-то праздничным. То ли запах утюга от принесенной Шориным отглаженной Арининой формы так действовал, то ли вид самого Давыда, надевшего по случаю праздника все награды – а у него их оказалось даже больше, чем у Мони, – то ли звук расставляемых в актовом зале стульев.

И сам Моня появился в весьма приподнятом настроении. Его информатор с Центрального рынка (как красиво называл он тамошнюю торговку семечками Лейлу, бабу вредную, но приметливую) заметила некую тетку, которая раньше носила на базар конфеты-подушечки, а с недавнего времени стала промышлять чаем вразвес. Да еще и хвасталась, мол, скоро свежего привезут, а то и конфет шоколадных. Тетку ту пригласили для разговора, а она узнала мужика на портрете работы Камаева. И все о нем рассказала: как зовут, где живет… Даже такие подробности, которые Моня предпочел бы о том товарище и не знать.

В свою очередь, взятый Моней за жабры участник «Маскарада» мялся, жался, изображал невинную девушку в первую брачную ночь – но все-таки согласился сотрудничать. Правда, сказал, что вряд ли скоро будет новое дело – внутри банды возникли какие-то серьезные разлады. Но когда-нибудь же как-то все решится! Не бросать же, право, серьезным людям такое выгодное дельце.

В общем, «Маскарады» были у Мони почти в руках.

И Коля Васько, стесняющийся новенькой красивой формы, тоже солидно украшенной орденами и медалями, заикаясь и отхлебывая из фляжки, сообщил, что в декабре женится на Дарье. И всех к себе на свадьбу пригласил.

День обещал быть чудесным.

Клим Петрович минут пять не мог начать собрание – все любовался единообразным форменным видом сотрудников.

А после чтения передовиц сообщил, что следующий год для советской страны – юбилейный. И к юбилею многие рабочие и колхозники берут на себя обязательства. Чтоб, значит, к следующему седьмому ноября отчитаться о выполнении. И если есть желающие…

Сотрудники УГРО удивленно переглянулись. Арина представила себе, как выходит и обещает повысить количество, скажем, препарируемых трупов. И что будет, если трупов не хватит…Моня хихикнул, встал и пообещал, что сократит к юбилейному году потребление служебных карандашей на погонный метр.Это было воспринято как сигнал. Каждый выходил – и что-нибудь такое обещал. Снизить протираемость штанов, увеличить проходимость наро-мест в камере предварительного заключения, увеличить уликособираемость за счет коленкоползанья. Даже Цецилия Цезаревна поклялась сократить расход губной помады.

Атмосфера была как в цирке. Клим Петрович покраснел как помидор и делал вид, что с головой ушел в какие-то бумаги.

И вдруг Арина увидела, что Шорин мелко перекрестился, встал – и решительно пошел к трибуне.

– Извините, товарищи, я о таком… интимном. В общем, ну вы знаете, я это… – начал он, стесняясь и краснея, – в общем, обладаю некими особыми способностями высокого ранга. Ну, так получилось. В общем, мне тут в барском доме… Ну, то есть в госбезопасности задачу поставили. Увеличить обороноспособность страны путем это… – он совсем покраснел, – производства наследника. И я прошу, – тут его голос внезапно окреп, появилась в нем решимость, даже наглость какая-то, – и я прошу Арину Павловну Качинскую помочь мне выполнить обязательство перед Родиной к юбилею. Вот.

Арина встала и вышла из зала, хлопнув дверью.

До вечера Арина сидела, запершись в своем кабинете. Работала с такой скоростью, будто действительно дала обещание к следующему Октябрю выйти на рекордные рубежи. Несколько раз к ней стучался Моня, один раз даже в окно, но она не ответила. Если по делу – передаст через Цецилию Цезаревну, если защищать своего друга – пусть делает это где-то еще.

Ближе к вечеру, когда рабочий день официально закончился, в окно постучал уже сам Шорин. Арине жутко не хотелось его пускать, но то, что он набрался смелости и сам пришел, заслуживало уважения. Арина показала жестом, мол, заходи.

– Я опять идиот? – спросил он, повинно опустив голову.

– Не опять, а все еще, – уточнила Арина, возвращаясь к бумагам.

– Ну извини, не умею я вот это все, мол, позвольте вручить вам руку и сердце в вечное пользование.

– Зато «Увеличим поголовье драконов совместными усилиями!» – запросто. Извини, роль свиноматки-рекордистки меня не прельщает.

– Ну это… Я ж ради красного словца… Не, то есть они меня постоянно долбят, мол, раз я теперь такой бесполезный кусок дерьма, то хоть нового дракона сделать надо бы… Но я на них знаешь что клал? Ну вот просто поддался моменту. Как-то все случая искал, а тут такое… Показалось – уместно.

– Показалось.

– Но ты так и не ответила по сути вопроса.

Арина почувствовала, что сейчас набросится на этого наглеца с кулаками. Но он смотрел простодушно, и действительно ждал ответа.

– По сути – полностью с тобой согласна. Родине нужны драконы. Женись на хорошей девушке, заведите детишек… Буду рада заходить к вам в гости по выходным на огонек. Ну или что погладить, если не сумею раздобыть утюг и фикус.

– Не получится, – Шорин был абсолютно серьезен, – ты прости за прямоту, у меня никогда такого не было, чтобы одна женщина дольше, чем на неделю-другую.

– Стареешь?

– Может быть. Нет, действительно. Извини за подробности – попробовал тут с одной.

И ничего не вышло. Так что у меня просто нет вариантов – либо ты, либо никто.

– Значит, никто.

– Жестоко.

– Зато честно.

– Не понимаю. Ведь я тебе нравлюсь. Ведь нравлюсь же? – он зарылся носом ей в волосы.

– Нравишься. Очень нравишься, – она мягко отстранилась, – я хочу быть с тобой, пить с тобой чай, читать Маринкины дневники…Спать с тобой, в конце концов. Но вот это – семья, дети… Черт, да тоже хочу. Но это невозможно. Точка. Никогда. Не с нами. Не в этой жизни.

– Но почему?

Арина мучительно подыскивала слова. Рассказать Шорину все она была не готова.

– У меня не может быть детей, – сказала она, стараясь не глядеть ему в лицо.

– Извини, не знал. Но это же мелочи. Ну обойдется родина без поголовья… Главное, мы вместе, нам хорошо… Я даже на кота почти согласен. Кстати, а врачи что говорят? Совсем-совсем никак, или…

– Там другое, – махнула рукой Арина.

Шорин хотел что-то уточнить, но тут в окно постучали так, что чуть не выбили стекло.

– Черт! Я все двери запер. Не хотел, чтоб нам помешали, – рыкнул Шорин и побежал к выходу.

Страсти по мануфактуре

На пороге стоял, зябко поеживаясь, Коля Васько в ярко-голубом исподнем. Арина молча поставила чайник.

– Ты чего голый по улицам бегаешь, физкультурник? – спросил Шорин, усадив Васько на диван и закутав его в Аринину шинель.

– На-а-а-а-а-а… – начал Васько, запрокинув голову и помогая звукам руками.

– Понял, – Шорин достал фляжку. – Только не усердствуй, неразбавленный.

Васько отхлебнул, закашлялся, попытался запить горячим чаем, еще больше закашлялся, но потом все-таки пришел в себя, став заметно бодрее.

– Прямо на Греческой раздели! Форма ненадеванная, сапоги – почти новые. Ну что за люди? – сокрушался он.

– Так, потерпевший, опишите приметы напавшего, – Шорин сделал серьезное лицо.

– А я помню? Все как в тумане. Подошли сзади – и вот уже лежу посреди Греческой в чем мать родила практически.

– По голове, что ли, дали? Раз не помнишь, как раздели, – предположила Арина.

– Да нет, вроде… Не помню.

– Следов удара нет, – Арина внимательно осмотрела макушку Васько, – Давыд, глянь, может подчинили его?

Шорин потер руки – и провел ими вдоль спины Васько.

– Ни хрена не понимаю, дай сравню, – он протянул вторую руку к спине Арины, – Не-а, чист и светел. В общем, гражданин Васько Н. О., пишите заявление. Оружие-то с тобой было?

– Не, я теперь как пить иду – Дашка у меня его забирает. Боится, чтоб чего не натворил.

– Ага, значит, имело место алкогольное опьянение… М-да, хреновые дела, – Арина покачала головой, – Эх, как бы это написать, чтоб не «из-за пьянства лейтенанта Васько в распоряжении преступников оказалась милицейская форма», а как-нибудь, чтоб ты не очень причем…

Васько испуганно вжал голову в плечи. Давыд не сдержался и хихикнул.

– Да не пугайся ты так. Максимум – Яков Захарович пожурит. В общем, пиши, я сейчас сбегаю, штаны тебе хоть принесу. А то если Даша не так поймет – тут ты выговором не отделаешься.

Когда Васько в подвернутых штанах Шорина и свитере Арины наконец-то убрался восвояси, Давыд плотно прикрыл дверь – и посмотрел на Арину пристально и серьезно.

– Я у тебя там что-то почувствовал. Похоже на проклятье.

– Ты никогда не ошибаешься. И я же говорила – детей у меня не будет никогда.

– Немцы?

– Нет, простой советский парень Толя Глазунов.

– Кажется, у меня появился личный враг.

– Нет, пожалуйста. Он не виноват. Ему было очень больно.

Арина вспомнила, как пинала в ярости банки с выдохшимся бесполезным эфиром. Как Александр Зиновьевич умолял, грозил, кричал, чуть ли не плакал в телефон. Как запинаясь, объясняла Толе и еще пятерым «везунчикам», что у каждого из них два выхода: сгнить заживо по дороге в тыл, или получить помощь, но на живую. Максимум, что может предложить отечественная военная медицина, – по два глотка спирта. Или народные средства в виде легкого сотрясения мозга.

Толя сказал – «на живую». Мальчики очень любят казаться смелыми. Но не выдержал. Руки-ноги ему, конечно, держали, а вот рот заткнуть не догадались. Съевший собаку на особых ранениях Александр Зиновьевич то ли спал, то ли отсутствовал, а остальным просто не пришло в голову. До сих пор во сне Арина слышала его то ли шепот то ли стон «Бу-удешь про-оклята». Он потом писал Арине письма, извинялся… Бедный мальчик.

Шорин обнял Арину.

– Извини, я не знал. Но я что-нибудь придумаю, обязательно. Может, как-то можно снять…

– Мне не мешает. И это… Не говори никому. Ты первый, кто в курсе.

Арина сказала это, кажется, слишком холодно. Давыд замолчал, допил чай – и ушел.

Моня сиял, как именинник. Участник «Маскарада», обещавший сотрудничать, не подвел – и рассказал, где, когда и во сколько намечается новый грабеж. Человек он был в банде небольшой, так что подробностей не знал – но и этого было довольно.

Вооружившись планом базы, Моня расставлял рябчиков, объяснял каждому его задачу.

– Что-то как-то они не по графику, – задумчиво произнесла Арина.

– Да уж, начинаю волноваться за здоровье их Особой, – вторил ей Шорин, – на полмесяца раньше, не случилось ли с ней чего…

– Ну понимаешь, Давыд, для женщины это не самые приятные дни…

– А для ведьмы – самые боевые. Как минимум единицу к рангу добавляют, – объяснила Лика, – потому и говорят, «злющая, как ведьма». Когда с одной стороны это, а с другой – изволь мутить, будешь тут злющей…

– Кстати, в военкомате сказали, что нет у них такой дамочки на примете. Ни разведчицы, ни любой другой.

– Приезжая?

– Поглядим. Может – дезертирша. Вот возьмем ее – и расспросим.

Но взять ведьму Моне не пришлось. Задержание банды пошло не по плану. Моня уютно расположился в конторе склада, остальные – на своих местах.

В тишине и тепле Моня дремал над кружкой чая и книжкой, когда к нему пришел сторож с вопросом, куда его люди повезут складское имущество.

Моня от такого вопроса быстро проснулся. Свистнул рябчиков – и едва успел поймать шайку на выезде со склада.

Сторож потом рассказал, что к нему подошел товарищ лейтенант милиции в полном обмундировании и попросил помочь грузить мешки. «Чтоб бандитов в заблуждение ввести» – так объяснил. То, что сторож этого лейтенанта раньше не видел, – ну мелочь же, может, позже подошел, может – не разглядел. Ну, он и помог.

Еще пару рябчиков позвал. Те тоже в охотку покидали мешки – ночь выдалась холодной.

– Нет, ну этот-то идиот – ладно, но чтоб наши ребята так сглупили… – злился Цыбин. Но как бы то ни было, «Маскарад» взяли. Правда, без Особой. Тот самый «лейтенант», немедленно выразивший желание сотрудничать со следствием, прямо по дороге в УГРО рассказал, что девицу из банды выгнали. «Мы честные воры, на мокруху не подписывались, да и с этими… Осо-о-обыми дел иметь желания нет. Пока помогала – терпели, а как стала своевольничать – вопрос ребром поставили, либо мы, либо она. Ну, выгнали, в общем.

В разгар допроса банды каретный сарай огласили громкие вопли. Арина выскочила посмотреть. В приемной стояла Даша, уперев руки в боки, и орала. Яков Захарович, вышедший из кабинета на шум, опасливо протягивал ей стакан воды.

– Вот вы с жуликами боретесь, а сами хуже них! – орала Даша, – вот вы, Яков, как вас там…

– Захарович.

– …совсем стыд потеряли. Вот сами посмотрите. Мало того, что человека раздели среди бела дня, так еще и издеваетесь!

– Пойдемте ко мне в кабинет, все расскажете…

– Нет уж! Прямо здесь все расскажу, чтоб вам стыдно было!

В тот же момент в дверь УГРО ввалилась дама не менее горластая и корпулентная, чем Даша.

– Я за вас, бездельников, преступника поймала! – так же громко заорала она, отодвинув Дашу бедром. – Два месяца уже не чешетесь, простым людям вместо вас работать приходится!

– Благодарю вас за бдительность и помощь уголовному розыску, гражданка… как вас? – растерянно пробормотал Яков Захарович.

– Немучинские мы. А благодарить нечего. Вы скажите, делать-то мне что?

– Так что у вас случилось?

– Что случилось? И вы еще спрашиваете, что случилось! Так белье покрали! Прямо с веревки! Новенькое, с одной штопочкой! А вы не чешетесь. А потому что сами с вором в доле!

– Погодите, гражданочка! Я первая пришла! – Даша пришла в себя и толкнула Немучинскую в бок. – Вот вы посмотрите: выдали отрез, говорят, на всю форму. А тут – ну максимум на жилетку!

Она достала из сумки ткань и стала прикладывать ее к Якову Захаровичу.

– Да у меня срочное! Вот вы сами послушайте. Я вора нашла! Иду, значит, по Петропавловской, которая теперь Каляева, вижу – он!

– Кто? – ошалело спросила Даша

– Вор! И прямо в белье идет, не стесняется. У меня там пятнышко приметное, сразу узнала!

– Что? Прямо вот в одном белье?

– Что украл – то надел. Вор, что с него взять… Я – за ним. Он – бежать. И знаете, куда он прибежал?

– Куда?

– Сюда! Ну я думала – совесть проснулась, сдаваться пошел. Стою под дверью, жду, когда показания давать позовут и бельишко вернут. А тут этот выходит.

– Кто?

– Да вор же! Один выходит, без конвоя. Уже одетый, в штанах, в свитере каком-то.

– Небось, тут и упер. У меня так жениха обокрали.

– Может, и упер, а может – в сговоре они тут. С ворами. В общем, вышел он – я за ним. До самого дома проследила – и адресочек записала.

– Так, давайте адрес! Сейчас пошлем туда наряд – заберут вашего вора и белье ваше… – не выдержал Яков Захарович.

– Большая Успенская, то есть теперь Перовской, дом пять, квартира восемь – со двора, комната с синими шторами.

– Ах ты ж тварь! – заорала Даша и кинулась с кулаками на Немучинскую. – Это ты меня сейчас воровкой назвала? Это я там живу!

– Да не, – пропыхтела Немучинская, отбиваясь, – там мужик был. Лядащий. А не баба здоровая.

– Ты кого лядащим обозвала, стерва? – Даша пошла в атаку.

Дамы дрались. Рябчики, которые, по идее, должны были разнять драку, корчились от хохота.

Арина не знала, что делать. Яков Захарович, вроде, серьезный человек, к таким вещам привычный, просто хлопнул дверью своего кабинета. Из-за двери раздалось громкое похрюкивание – суровое начальство наконец дало себе волю.

– Гражданка Немучинская! – Ангел притащил стопку каких-то тряпок. – Не могли бы вы помочь нам в опознании покраденного белья? Раз вы у своего все штопочки-пятнышки помните.

– Взяли все-таки лядащего? Вон, и бабу его берите, хулиганка она! – довольным голосом сказала Немучинская, остывая.

– А вам, Дарья Владимировна, позвольте вернуть форму вашего жениха, – торжественный Моня протянул Даше сложенные вещи. —Только сегодня конфисковали у преступника.

Даша подхватила шмотки и быстро ретировалась. Ангел тем временем вывалил ворох тряпок перед Немучинской.

– Ой, вот эти наши… Или вон те… Не пойму, – бормотала под нос Немучинская. – А можно взять какие получше? Я доплачу!

– Нет, гражданочка, у нас тут не частная торговля, а милиция. Забирайте свое – и идите с миром. И это… вы потом, как остынете, до Большой Успенской сходите, прощения попросите… Потому что бельишко ваше нашел следователь Васько, Николай Олегович. Жизнью, можно сказать, за кальсоны ваши штопаные рисковал! А вы его почти жену обругали, в драку вот полезли… Нехорошо…

Ангел сокрушенно качал головой, выпроваживая Немучинскую. Наконец закрыл за ней дверь – и заржал.

– Жалко, конечно, что все запомнят этот день по бабам, дерущимся за подштанники, а не по тому, что некий скромный Мануэль Цыбин взял банду, которую полгода искал, – вздохнул вечером Моня, заходя к Арине попить чайку, – но хоть выступление Шорина после такого никто не вспомнит.

Арина покивала головой.