Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Черевички

Апрель 1947

Шорин вернулся утром двадцать девятого апреля. Ходил по каретному сараю, раздавал сувениры из столицы. Час отвечал на вопросы Васько, соскучившегося по родному городу. Прямо под окном у Арины.

– Вот ровно между площадями, на Сумской. Там, где церковь Мироносиц была. Скверик разбили, вместо часовни что-то типа беседки, а под ней – пруд. Кривой такой, но симпатичный.

Васько только угукал, требуя новых и новых подробностей.

– Да пойми ты, чудак-человек, времени у меня не было по городу шляться. По делам я там был.

Васько не отставал, но, на счастье Давыда, его позвал Моня. О чем там они трепались

у крыльца – Арина уже не слышала, но вскоре сам Давыд зашел к ней в кабинет и рухнул на диван.

Лицо у него было бледное, осунувшееся.

– Очень устал?

– Еще бы, я ж своим ходом добирался. Считай, верхом. Только Серенького успел помыть – и сюда.

Арина не сразу сообразила, что Давыд этим ласковым именем зовет свой мотоцикл.

– Удачно хоть съездил?

– Да… – Шорин махнул рукой. – Майора дали, героя дали.

– Ого! Неплохо, поздравляю!

– Угу. А в остальном – полная ерунда. Я посплю тут у тебя часок?

– Да иди ты домой, раз всю ночь ехал. Завтра придешь.

– И не подумаю. Сегодня у Мони народ собирается. Если я с работы сбегу, а у Мони покажусь —будут задавать слишком много вопросов, – Шорин откинулся на подлокотник дивана, но тут же вскочил и хлопнул себя по лбу. – Ну я болван! Главное-то забыл! Я же тебе черевички привез!

Он развязал свой мешок – и поставил перед Ариной обувную коробку.

Арина обнаружила в ней пару черных туфель, даже на небольшом каблучке и с ремешком на пуговке.

Она тут же скинула сапоги – и примерила подарок.

– И все-таки ты колдун. Как ты размер угадал?

– А что угадывать? Отсюда досюда, – он отмерил на ладони расстояние от запястья до первой фаланги среднего пальца. – Так что, высылать сватов? Как там по классике?

– Ты обещал не торопить.

– Извини, просто обстоятельства… В общем, может…

Пауза продолжалась довольно долго. Арина подняла голову – Давыд спал.

Моня раз пять за день забежал к Арине сказать, что очень хочет видеть ее вечером. Ну и заодно бросал умиленный взгляд на спящего Шорина.

– Пошли, там твой Ангел такой цирк показывает, – шепнул Моня Арине где-то в третий свой визит.

Цирк был знатный. Шорин привез огромную стопку столичных тортов – вафельных,

с шоколадом и украшенных фруктами из помадки. Выдавал один на троих рябчиков – благо, тортик уже в коробке был поделен на куски.

Моне, Ангелу и еще нескольким «особо приближенным» досталось по персональному торту.

Попробовав кусочек, Ангел закатил глаза и сообщил, что во-первых, это самое вкусное, что он ел в своей жизни, а во-вторых, он прямо сейчас доест свой торт целиком.

Народ смотрел скептически: все-таки дело было сразу после обеда, а торт не выглядел таким уж маленьким.

Наконец трое рябчиков подошли к Ангелу и предложили пари: если он и вправду управится со своим тортом за раз, не оставив ни кусочка, они выдадут ему свой торт в качестве приза. Что случилось бы в случае Ангелова поражения – неизвестно, ибо торт он слопал в мгновение ока.

– А если я и этот торт в один присест съем – что будет? – спросил он у публики.

– Слипнется, – поставил диагноз Васько.

– Ладно, получишь наш, – заявила другая тройка рябчиков, пошушукавшись. Второй торт исчез так же стремительно, как и первый.

– А если третий съем?

Кажется, желающих спорить среди рябчиков больше не нашлось. Зрелище-зрелищем, но и самим тортика хочется.

– Была – не была! – выпалил подошедший на шум Яков Захарович. – Съешь этот – мой получишь!

И Ангел съел. По мнению публики, уже чуть медленнее. Но съел, не оставив ни крошки.

Печально потряс над столом пустую розовую коробку.

Яков Захарович выдал Ангелу его трофей.

– Ну этот хоть оставь на завтра!

– А если я и этот съем?

– Лопнешь.

Рябчики о чем-то шушукались.

– Эй, Ангел! Если ты и этот торт съешь – мы тебе две банки сгущенки дадим! С сахаром!

У Ангела загорелись золотые чертики в глазах. Четвертый торт он ел уже медленно, обстоятельно, смакуя каждый кусочек. Но справился – и победно поднял над головой пустую коробку.

Получив сгущенку, он посмотрел на нее нежно, как на любимое существо.

– Эх, что-то последний тортик был лишним. Надо чем-то вкус перебить.

С этими словами он вскрыл банку сгущенки – и выхлебал ее через край. Глядя на оторопелые лица зрителей, проделал то же со второй. И умиротворенно откинулся на спинку стула.

– Осенька! Может, тебе чайку налить? – озабоченно спросила Арина, не на шутку волнуясь о здоровье проглота.

– Ох, спасибо, Арина Павловна! Очень надо чаю! Только сахара побольше положите, а то я несладкий не пью, – заявил Ангел под свист и аплодисменты публики.

Уходя вместе с Ариной с представления, Моня улыбнулся:

– Вот какие необыкновенные таланты бывают у людей! Хоть в цирк его отправляй. Имел бы успех.

– Ладно тебе. Наголодался ребенок, – вздохнула Арина.

Моня посерьезнел, разговор оборвал, но еще раз напомнил, что вечером очень-очень Арину ждет.

Вечеринка началась как-то странно. Моня встал и сказал чрезвычайно торжественный тост про какую-то девушку, которая восхитила его своим вдумчивым отношением к миру, умением быть хорошим другом и потрясающей красоты глазами – голубыми с зеленым.

Слово взял Евгений Петрович и сообщил, что знает эту девушку дольше, чем Моня, так что, во-первых, хочет подтвердить сказанное, а во-вторых – спеть для нее. И пел. Что-то на свои стихи. Жестокий романс о буднях уголовного розыска и о том, как важны для простого эксперта надежные приятели и теплые слова.

Потом говорили, пели, плясали и показывали всякие номера остальные.

Арина заглядывала в глаза всех присутствующих женщин, пытаясь понять, какой из них посвящено действо.

Когда все желающие сказали, спели и сплясали, Моня сел к пианино и тихо запел:

Я безумно боюсь золотистого плена

Ваших медно-змеиных волос…

Арина обомлела. Неужели все это – ей? Для нее?

…Я со сцены Вам сердце, как мячик, бросаю.

Ну, ловите, принцесса Ирен! – допел Моня, делая жест в сторону Арины – и перед ней появился букет роз. Остальные захлопали, начали протягивать Арине цветы и подарки.

Арина поняла, что сейчас расплачется.

– Спасибо, спасибо, – только и повторяла она.

– Нет, ну а что? Раз ты сама день рождения не празднуешь – должен же кто-то это сделать… Мы тут тебе не самые чужие люди…

Арина плакала.

В детстве она обожала день своего рождения – мама с папой каждый год придумывали что-то новое для ее гостей. Игры, маскарады, домашние спектакли, а когда Арина подросла – почти настоящие балы.

Взрослая же Арина предпочитала праздновать день рождения дважды. Один раз – с родителями, за семейным столом, с разговорами и планами, а второй раз – с друзьями где– нибудь подальше от дома. Если погода позволяла – ехали на море. А бывало – все вместе шли в кино или театр, или на танцы. Весело было. Беззаботно.

А сейчас… Не то, чтобы Арина забыла, когда у нее день рождения, но вот праздновать факт, что много лет назад родилась какая-то девочка, которая стала теперь ею, – представлялось ей странным и абсурдным. А вот же – оказалось, вполне нормально. Даже весело.

Арина утерла глаза.

– Моня! Мне не так много лет исполнилось, может, пригласишь меня на вальс?

Моня улыбнулся с облегчением – и объявил танцы.

– Моня – настоящий волшебник, – мечтательно говорила Арина Давыду, когда они шли от Цыбина. – Ну вот как в сказках. Особые способности – это одно, а он ведь чудеса творит.

– Позер он, твой Моня, – нахмурил брови Давыд, – фокусник из цирка.

– Ну вот с днем рождения угадал…

– В личном деле подсмотрел, – отрезал Шорин.

Арина не стала говорить, что имела в виду другое, она не была уверена, что Шорин поймет.

– А еще рябчиков за нос водит. Мол, про любую девушку скажу, на что клюнет. Они верят.

– А он не знает?

– Он знает, что почти любая девушка, если ее в кино сводить, мороженым угостить и чулки подарить, становится мягче и сговорчивее. Исключений мало.

– Ты что на Моню взъелся? Гадости о нем говоришь…Ревнуешь, что ли?

– Может, и ревную. Ну не умею я так изящно. Чтоб о важном говорить – а как будто

o пустяках. И никто не обижается, не приходится краснеть и извиняться. А я вот только могу говорить, как есть. Еще и слов на все не хватает.

– Считай это прямотой и откровенностью.

– Я-то могу чем угодно считать, но вот окружающие не ценят.

– И действительно, почему бы это?

Они уже дошли до каретного сарая. Шорин крепко обнял Арину и держал, прижав к себе. Она обожала вот так стоять с ним, обнявшись. Но в этот раз тело, к абсолютному послушанию которого Арина привыкла, вдруг подвело. Живот скрутило резкой болью.

– Давыд, извини, я пойду? А то что-то выпила больше, чем стоило, – Арина выскользнула из объятий Шорина.

Тот посмотрел на нее серьезно, хотел что-то сказать, но Арина закрыла дверь у него перед носом.

Это было грубо – Давыд явно обиделся. Ни на следующий день, ни через день он не заходил. И Первого мая, после демонстрации, сразу убежал. И второго, и третьего… На выездах говорил с ней тепло, улыбался. Но как только они оказывались во дворе УГРО – тут же бежал по каким-то неотложным делам.

Моня, вызванный Ариной на откровенный разговор, сам не понимал причину случившегося.

– Говорит только, что сделал либо самое правильное дело в жизни, либо самую большую глупость. Зная его, ставлю на второе.

– То есть на меня он не обижен?

– Наоборот, рассказывает, какая ты прекрасная. Но чтоб я к тебе руки свои поганые больше не тянул. Это цитата, если что.

– Но если не я, то что? Вот не понимаю, в столице, вроде бы, его обласкали…

– Ага. По самое не балуй, – Моня посерьезнел. – Ты понимаешь, что если родное государство внезапно начинает интересоваться своими драконами, даже калечными, – это не к добру?

– Будет война?

– Не знаю.

Вечером того же дня, когда все уже разошлись, Арина вышла покурить и пройтись. Май выдался теплым, даже жарким. В сумерках она увидела знакомую спину.

– Давыд! – окликнула она. Тот подошел. Обнял.

– Арина! Девочка моя! Ну не надо, пожалуйста. Ты скоро все сама поймешь.

– Ты наконец-то остыл ко мне – и нашел себе приличную девушку, которая с радостью совьет с тобой уютное гнездышко?

– Не мечтай. Я, как выяснилось, однолюб. Так что приличной девушке ничего не грозит.

– Ты любишь меня? – Арина действительно удивилась..Никогда раньше ей не приходило в голову, что Давыд может её любить.

– Люблю. Люблю тебя, девочка моя. А ты меня? Давай честно, я не обижусь.

– А я… – Арина сама не знала, что она ответит. – Я люблю тебя, Давыд!

– Тогда – пошло оно все ко всем чертям, – прорычал Давыд, взял ее на руки – и понес к привычному дивану в Аринином кабинете.

Жара

Июнь 1947

– Мануил Соломонович! – прошептала раздатчица, прежде чем выдать Моне миску. – Вы мне не поможете?

– Раечка! Я всегда к вашим услугам. А что делать-то?

– Мне совет нужен. У меня брат помер, у него осталась там… одна. Крыса ядовитая.

– Жена?

– Да какое там… Села на шею, ножки свесила, но до загса допинать не успела.

– Понятно…

– Так вот, прихожу с поминок гардероб его забрать. Красивый, прочный, сейчас таких не делают, – и раздатчица принялась в деталях описывать гардероб и историю его появления.

Моня тоскливо покосился на остывающие котлеты.

– Так эта тварюга мне говорит, мол, по закону гардероб теперь – государственный. Потому как братьям-сестрам наследства по закону не положено. Она ведь врет?

– Врет, – улыбнулся Моня, – так раньше было. А в самом конце войны наше мудрое правительство закон-то поменяло. Так что бегите, Раечка, в исполком по месту жительства заявлять свои права на гардероб и прочее имущество!

– Спасибо! – расцвела Рая и положила Моне еще одну котлету.

– Вот скажи, Моня, откуда ты такой уникальный взялся? – спросила Арина, когда Моня наконец-то сел за столик.

– Ну, это долгая история… Моя мама встретила моего папу…

Арина рассмеялась.

– Да нет, я не про это. Впервые вижу Особого с ординарным высшим образованием. Я думала, для вас не только школы специальные, но и все остальное…

– Так и есть. Но вот у меня оба родителя – ординары. У нас вообще Особые способности в семье не приняты… Единственная известная мне представительница – моя троюродная бабушка. А мне вот так повезло… Родители не совсем представляли, что со мной делать. Но потребовали, чтоб пошел в институт, как нормальный человек. Способности способностями, а образование никому не повредит. Вот так я и получился… такой.

– Хорошо получился.

– Спасибо. А что ты так котлету нюхаешь? Хорошие котлеты, есть можно.

Арина пожала плечами. Она давно уже не страдала тонким обонянием, что ее, надо сказать, вполне устраивало. Летом морг не благоухал.

Но сейчас котлеты пахли как-то уж очень противно. Арина еле сдержала тошноту.

– Не, ну испорченные явно. Или мясо какое не то положили.

– Они рыбные.

– Значит, не ту рыбу. В общем, воздержусь.

Арина печально встала из-за стола. «А ведь здорово, – уговаривала она себя, – появляются какие-то новые привычки. Вот, могу не доесть еду, могу чувствовать запахи… Еще немного – и начну жить нормально. Комнату сниму. С фикусом».

Размышляя о различных бытовых радостях, Арина добралась до актового зала. На собрании обещали что-то важное. Как, впрочем, каждый раз.

– Отдать свою жизнь за Родину – долг и право каждого советского человека! – в голосе Клима Петровича звучал металл.

– Арин Палн! Что он такое говорит? – испуганно прошептал Арине Ангел.

– Кровь для нужд Смертных сдавать будем.

– Много?

– Пару капель.

– А, фигня!

– Там не в крови дело. Кровь только.. ну, как пропуск. С кровью Смертные получат часть жизни каждого из нас. Не бойся, всего пару дней.

– А все-таки! А если мне завтра уже помирать? А они последнее! И я прям там помру!

– Ангел, не сей панику среди мирного населения. Смотри. Вот твой организм – он лет на сто жизни рассчитан. Столько ты все равно не проживешь – и не мечтай. Вот выкурил папироску – и, считай, час жизни у себя отнял. Простудился – еще немножечко в минус. Плюс не с твоим характером в окружении внуков помирать. Так что до того дня, который ты сегодня Смертным отдашь, ты по любому не доживешь. Так что иди, не бойся.

После собрания, когда все вышли во двор покурить и подышать, Ангел поймал Шорина.

– Давыд Янович, а вы пойдете?

– И не подумаю, – Шорин лениво потянулся, – с Особыми у них этот фокус не проходит.

– Ну вот. Как кровь – так ординарные, как жизнь – так мы же… А вот драконов никто не доит.

Арина мрачно усмехнулась:

– Был момент, когда драконов доили. Не у нас. У фашистов. Причем свои же. Слыхали о Людвиге фон Бере?

– Младшем или старшем? – уточнил Шорин. – Впрочем, встречался с обоими. Он на автомате провел рукой по груди. – Боюсь, им не понравилось.

– Старшем. Его подоили ради эксперимента. Не буду рассказывать, что именно из него выдоили – и ввели десяти замечательным арийским девушкам, готовым увеличить оборонно-драконную мощь Третьего Рейха.

– Ну, с замечательными девушками мог и сам… – мурлыкнул подошедший Цыбин.

– Ты его Второго видел? Я удивляюсь, как он Людвига-младшего сам… – поднял брови Шорин.

– Ой, да ладно тебе! Думаешь, о нашей с тобой теплой дружбе слухов не ходило? Потом расскажу… Так чем эксперимент кончился-то?

– Могу угадать, – улыбнулся Шорин. – Рождением десятка замечательных, здоровых, но совершенно ординарных немецких младенцев?

– Ну, почти, – печально вздохнула Арина, – девять младенцев. А одна будущая мать драконов умерла довольно страшно. Буквально, сгорела изнутри.

Моня и Давыд переглянулись. Видно, что, несмотря на грустную историю, они пытались не рассмеяться.

– Значит, все-таки не врали слухи. Интересно, а Людвиг-младший…

– Ставлю на Гроссштайнбека.

Ангел прислушивался к их диалогу удивленно, а потом догадка озарила его лицо:

– У них что, тоже только один дракон наследует? Как у моей бабушки?

– Ага. Но вот у фон Беров – точно старший сын. И раз получилось зачать дракона – можно сказать одно: покойный Людвиг-младший был своему предполагаемому и не менее покойному папочке не более, чем коллегой.

– А та девушка? Почему она… – взволнованно уточнила Арина.

– А тут только легенды и мифы. Говорят, обязательно для дракона, чтобы он был создан любящей парой. По-другому – не получается.

– Звучит как сказка.

– Да все, что про Смертных, – звучит как сказка. А на деле – барахло, – Коля Васько только вышел и не слышал предыдущего разговора. – Хрен собачий они от меня получат, а не жизнь.

– А что так? – Ангел уже почти успокоился, но слова Васько его напугали.

– Один раз соснет на пару дней, а ты потом неделю света белого не видишь. Сам как неживой ходишь.

Арина отвела Васько в сторону.

– Вы в штрафбат за что попали? – спросила она участливо.

– Да… было дело, – Васько махнул рукой. – А вы откуда знаете?

– Кровь для Смертных, как правило, берут шприцем, потом смешивают – и выдают Смертному в пробирке. Напрямую сосали только в войну и только штрафников.

– Ага. Вот так возьмет совсем малость, поднять в атаку мертвых, когда живые говорят «лучше сразу расстреляйте» – а ты потом себя не чувствуешь. Будто мертвый. Вокруг – как кино крутят. Пули, снаряды – а тебе все равно. И внутри пусто и уныло.

– А разве так не всегда?

– Не-а. Когда долго не сосали – мы и песни пели, и анекдоты травили, даже влюблялись… – Васько покраснел. – А точно через шприц будут?

– Гарантирую! Сто раз так сдавала – и ничего. Не хуже, чем обычно.

– Я вам верю. А то мне грустить нельзя. У меня жена молодая, вся жизнь впереди, – Васько улыбнулся и отошел.

Арина пыталась вспомнить, что такое знакомое было в словах Васько – и не могла. Было слишком жарко, слишком сонно, слишком кружилась голова.

Хотя все окна были открыты, в катафалке было душно до зеленых кругов перед глазами. Кажется, это лето было самым жарким за всю историю Левантии. Арине постоянно хотелось спать, а еще больше – залезть в холодную воду – и жить там, как лягушке. Но даже в море вода была теплой, чуть ли не теплее, чем в бане. Арине пришлось раскошелиться на легкий сарафан и купальный костюм. Иначе совсем невозможно.

И тот и другой предмет гардероба сшила сама Зося Боярская, жена Тазика. Арина, хоть бывала на кладбище часто, никогда мадам Боярскую не встречала – но каждый раз слышала ее звучный голос из задних комнат конторы. Она поставляла мануфактуру чуть ли не половине Левантии. Сарафан и костюм обошлись совсем не дорого – то ли происхождение имели сомнительное, то ли Тазик сделал Арине скидку.

Но даже в легком сарафане, сиреневом с цветами, жарко было невыносимо.

Вся надежда была на то, что, когда катафалк тронется с места, появится хоть какой-то ветерок. Но они сидели внутри уже минут десять – ждали Давыда, который куда-то запропастился.

Наконец он появился – и Арина вздохнула с облегчением.

– Извините, пришлось сходить переодеться, – улыбнулся Давыд, залезая внутрь, – не ехать же в грязном.

Он сел рядом с Ариной – и та чуть не задохнулась.

– У тебя что, новый одеколон?

– Тот же самый, новую бутыль открыл.

– Ядреный. Его не используют, часом, как химическое оружие?

– Не узнавал.

– Если ты им будешь пользоваться чуть в меньших объемах – люди к тебе потянутся.

– Ты в порядке? – взволнованно спросил Моня. – Я с ним рядом сижу – и мне как-то нормально пахнет.

– Ты принюхался. А у меня глаза слезятся.

Моня покачал головой.

Картинка, представившаяся Арине на месте преступления, была более чем идиллической. Труп лежал посреди клумбы в окружении розовых кустов. Хоть не для протокола фотографируй, а для открыток. «Люблю тебя до смерти» или как-нибудь так.

Сам труп был тоже весьма живописен – лежал он в столь спокойной позе, что казался спящим.

Еще и с кепкой на лице – как от солнышка прикрылся. Неравнодушные соседи заметили, что товарищ уж больно долго отдыхает среди роз, только на вторые сутки. Так что жара и мухи изрядно добавили деталей в картину.

Арина склонилась над трупом. Розы пахли оглушительно. Даже, скорее, воняли. Когда запаха роз так много, он тяжелее и противнее, чем запах машинного масла или керосина. В глазах у нее потемнело, и она осела на траву. «Ненавижу розы», – шепнула Арина перед тем, как окончательно потерять сознание.

Особое положение

Июль 1947

– Арина Павловна, вас в барский дом вызывают. Вот тут все записано.

Дежурный протянул Арине листочек. Разумеется, только время и номер кабинета. Арину всегда раздражало, как МГБ-шники напускают на себя важность, каждый раз старательно показывая, что УГРО для них – пыль под ногами. Ну сказали бы по-человечески: «Простите, ребята, мы тут посеяли отчеты по такому-то делу, дайте копии, как время будет», – и всем бы удобно. Но нет, надо сначала вызвать, потом уже в беседе упомянуть, какое именно дело интересует (забыв уточнить, какую именно бумажку из вороха имеющихся в деле они хотят посмотреть), потом вызвать еще раз, уже с делом под мышкой, потом… В общем, из пустячного вопроса устроить канитель на неделю. Интересно, кто зовет. Арина уже знала, что если в кабинет 201, то это

к самовлюбленному Богурдовичу, если в 203-й – то к вечно простуженному Турцеву, если в 205-й, то к тихому и какому-то забитому Можейко. Но в этот раз прийти следовало в 318-й кабинет.

На третий этаж Арину еще ни разу не звали – поговаривали, что там сидит высокое начальство, а с ним общих дел как-то не предвиделось.

Причем время назначили – через час. А действительно, что мелочиться – могли бы через десять минут – и весело наблюдать из окон, как Арина рысью несется вокруг квартала, стараясь не опоздать.

Впрочем, хоть бежать смысла не имело, но и тормозить тоже не стоило. Во-первых, можно будет спокойно покурить, предвкушая встречу, во-вторых, чтобы не нервничать, пока молодой человек на вахте (их там было с десяток разных, мордастых, сытеньких, в лейтенантских погонах, но о войне явно знавших только из кинофильмов) соизволит заполнить пропуск, сличив многократно фото в удостоверении с оригиналом и досконально выяснив, куда и по какому делу Арина направляется. Да и коридоры в барской усадьбе были какие-то бесконечные.

На крыльце, конечно, курил Цыбин. Арина зло подумала, что вот ему – самое место в барской усадьбе. Как ни выйдешь из каретного сарая – всегда наткнешься на курящего Цыбина. Интересно, он хоть иногда бывает на рабочем месте?

– Ты не обедать ли? – поинтересовался Моня мечтательно, – а то бы с радостью составил компанию.

Мысль об обеде вызвала приступ тошноты. После тех мерзких котлет в столовую явно не тянуло, а больше-то и пойти некуда.

– Да нет, в МГБ позвали. Ты не знаешь, что они на этот раз посеяли? – собрав всю свою приветливость, ответила Арина.

– А черт их… А в какой кабинет?

– Какое тебе дело? – Арине надоел вальяжный тон Цыбина.

– Ты в последнее время какая-то нервная. У тебя все хорошо?

– Да, спасибо, твоими молитвами, – Арина бросила эти слова через плечо, уже спускаясь с крыльца.

Моня пожал плечами – и скрылся внутри УГРО.

Арина неторопливо дошла до Старолитейной площади. Перед входом в барскую усадьбу очень медленно выкурила папиросу, стоя на самом солнцепеке. Идти в холодные коридоры МГБ не хотелось до чертиков. Но она все-таки поднялась по мраморной лестнице, изо всех сил надавила на гигантскую дверь – и вошла.

Кажется, здание было построено с одной целью: показать вошедшему, насколько он мал и ничтожен. Циклопического размера зал на первом этаже поглощал любые звуки, превращая их в невнятный ропот. Огромная мраморная лестница вела вверх, куда-то во тьму. Помещению отчетливо недоставало рыцарских доспехов по углам и фамильных портретов на стенах.

– Качинская? Вас ждут, – внезапно сказал очередной усатый лейтенантик на вахте, лишь мельком взглянув на удостоверение Арины.

Арине стало не по себе. Ждут, хотя пришла на полчаса раньше, да еще и вот так – без формальностей. Она вспомнила, как еще до войны чекисты вызвали следователя Владимира Титаренко – и больше он не появлялся ни на работе, ни дома, ни где-нибудь еще в Левантии.

«Ладно, грехов за мной не числится», – перебила мрачные мысли Арина и решительно шагнула за обитую дерматином дверь с номером 318.

Напротив двери за массивным столом сидел человек с погонами майора госбезопасности. Арина вспомнила, что видела его первомайской демонстрации – такую открытую и приятную улыбку невозможно забыть. Эта же улыбка и сейчас ослепила и окрылила Арину. Улыбка простого хорошего паренька, у которого все просто замечательно, который рад и погоде на дворе, и результатам вчерашнего футбола, и тому, что к нему пришла такая прекрасная Арина, и вообще – всему миру целиком.

Арина даже не заметила, что заулыбалась в ответ.

– Присаживайтесь, Ирэна Павловна, – сказал хозяин кабинета неожиданно тусклым для такой улыбки голосом, – желаете чаю?

– Спасибо, воздержусь. Итак… – Арина сделала паузу, ожидая, что хозяин кабинета представится.

– Вы близко знакомы с неким Шориным Давидом Яновичем.

– Давыдом.

– Предположим. Значит, знакомы. И что вы о нем думаете?

– Соответствует занимаемой должности. С коллегами вежлив. Оценить рабочие качества в полной мере не могу, я ординар.

– Да, мы в курсе. Но он же вам не только коллега?

– Предположим.

– И как он в плане личного общения?

– Боюсь, вам тут не светит. Предпочитает женщин, – Арина давно уже не улыбалась

и понимала, что хамит, но эта игра в кошки-мышки начинала ее раздражать. Зачем им понадобился Шорин?

– Да я и не претендую. Так вы не отрицаете, что у вас с Шориным имеется связь?

– По слухам, такая же, как у половины Левантии… Женской половины.

– Не совсем. Ваша связь, насколько нам известно, продолжается существенно дольше всех его предыдущих, гм, симпатий.

– Так совпало.

– И как вы планируете свое будущее?

– Выйти от вас, дойти до морга, заняться трупом, который меня там дожидается с утра… – Арина надеялась, что хоть сейчас ГБ-шник поменяет свой ровный скучный тон на человеческий. Она начала уставать от этого бессмысленного разговора. В кабинете было душно, голова кружилась, хотелось курить, но пепельницу хозяин не предложил.

– Я в более глобальном смысле. Вы собираетесь как-то развивать ваше общение с Шориным? Может, брак заключить…

– Вам, наверное, не докладывали, но он делал мне предложение. При свидетелях. Получил отказ.

– Но сейчас, когда обстоятельства несколько изменились…

– Да? Не знала. Что же случилось, что Давыд Янович внезапно стал для меня идеальной парой в горе, радости и всём там прочем? Кстати, подайте пепельницу.

Продолжая улыбаться, хозяин подал Арине тяжелую медную пепельницу. «Пожалуй, такой можно убить», – подумала Арина, закуривая.

– А что касается обстоятельств, – он продолжал улыбаться широко и искренне, – то теперь, учитывая ваше положение… Кстати, говорят, курение плохо сказывается.

– Мое, простите, что? – Арина закурила.

– Ну, положение…

Хозяин кабинета нарисовал перед собой в воздухе большой живот. Арина посмотрела на себя, как будто ожидая увидеть такой же и рассмеялась.

– Вас неточно информировали. Абсолютно исключено.

– Ах да, проклятье, Глазунов… Слышал, слышал.

Арина замерла. Отношения с Шориным – ну ладно, допустим, какие-то слухи ходили, предложение, опять же, это идиотское. Но про Глазунова она не рассказывала никому, кроме Шорина. Присутствовавшие тогда в операционной вряд ли догадались – слухов по госпиталю не ходило. Значит, Давыд? Но зачем?

– Ну раз вы помните Глазунова, наверное, вы помните, как Давид Янович, – улыбчивый протянул «и» в имени Давыда, – сделал вам подарок на день рождения, сняв проклятье. Как он вас балует, и черевички, и очищение… Я бы на вашем месте держался бы за такого.

В дверь просунул голову какой-то лейтенантик.

– Станислав Ростиславович, вас там…

– Я занят, – произнес он тихо и вроде бы даже со своей обычной улыбкой, но лейтенанта как ветром сдуло.

– Станислав Ростиславович, вы взрослый человек. Если бы проклятье было снято, я бы заметила… некоторые приметы.

– Вам, возможно, лучше знать, я не медик. Помните, неделю назад вы всем отделением сдавали кровь в рамках дня донора?

– Было такое…

– В целях заботы о сотрудниках уголовного розыска был проведен анализ этой самой крови. Можете посмотреть ваши результаты.

Арина чувствовала, что погружается в какой-то липкий, вязкий черный туман. В висках стучало.

«Розыгрыш. Глупый, жестокий розыгрыш», – пыталась убедить себя она, но рациональная часть ума уже подсказывала: смотри, и вот эта непереносимость духоты, и утренний голод до тошноты, и странная реакция на одеколон Шорина и на розы, и те столовские котлеты…

В крохотное отверстие, оставленное туманом в ее зрении, она рассмотрела бумагу, которую протягивал ей Станислав. Ну да, сомнений нет. Конечно, акушерство не было Арининым любимым предметом, но настолько она его помнила.

Значит, Шорин ее обманул. Подставил под удар, воспользовался. «Он всегда добивается своего. Характер такой», – вспомнила Арина слова Цыбина.

– Вы злитесь? – абсолютно сухо, без участия или хотя бы злорадства поинтересовался Станислав.

– Нет, что вы. Во всяком случае, не на вас.

– Неужели на Давида Яновича? Не стоит. Он же, так сказать, полезное для страны дело сделал – предпринял шаги к созданию достойного наследника. Ну, если, конечно, повезет. Вы человек надежный, партийный, так что сможете воспитать настоящего советского гражданина, способного защитить нашу Родину даже ценой собственной жизни. Не так ли?

Арина кивнула, глубоко дыша.

– Так вот, вернемся от приятных новостей к цели вашего визита, – улыбнулся Станислав.

– Да-да, – слова доходили до Арины, как сквозь подушку.

– Выпейте воды. Я вижу, вы взволнованы.

– Спасибо.

– Итак, как вы знаете, будущий счастливый папа в каком-то смысле уникален. Как, возможно, уникален и ваш будущий ребенок.

– Вы имеете в виду, что он тоже может быть драконом?

– Не люблю это народное наименование. Особый рангом 13. Так точнее. Да, насколько нам известно, это первый ребенок Шорина, так что с вероятностью пятьдесят процентов у вас будет особый Особый.

Арина кивнула головой. Значит, наследничек. Она вспомнила останки той немецкой девушки.

Ну что ж. Значит, такова судьба.

– Особые 13-го ранга, – продолжал Станислав Ростиславович все так же ровно, – являются стратегическим ресурсом советского народа. А потому родных и близких каждого такового Особого мы время от времени приглашаем на беседу, чтобы государство было уверено в хорошем самочувствии и вообще в полном благополучии, как вы выражаетесь, дракона. Чтобы они всегда могли поделиться любыми сомнениями и трудностями с органами, призванными охранять государственную безопасность. Так что ровно через неделю заходите сюда же, в то же время. На вахте для вас лежит пропуск. А пока – не смею задерживать.