Текст книги "Место встречи - Левантия (СИ)"

Автор книги: Варвара Шутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Спирт?

– Иванов!

– Да где ему еще быть?!

– Тогда подержи его еще немного, Моне, думаю, есть о чем с ним поболтать. А кстати, что со спиртом?

Васько протянул флягу.

– Не, с тем, который у Иванова. Мне бы для анализа…

– Я тебе занесу.

Арина побежала к себе. Изба-читальня не изменилась, слышался только мерный шелест страниц. Арине нечеловеческим усилием удалось вытащить Моню из книги.

Услышав новости, Моня бросился к камерам. А Арина с чувством выполненного долга взялась за книгу.

– Дурость эти ваши книжки, – вскрикнул вдруг Ангел, бросая книгу в угол.

У Арины Алкей и Сапфо как раз расставались навсегда.

– Осенька, что случилось?

– Да вот любовь там, и все счастливы, и она ему на шею бросается…

– И что не так?

– Не бывает такого. Вон, Наташа моя…

– Вы же, вроде, расстались.

– Ну я решил так просто не сдаваться. Доказать ей, что я ее люблю. Цветы ей таскал, духи покупал, чулки… Ну, она смилостивилась, разрешила мне появляться. Ну как. Если что сделать надо – дрова наколоть, картошки с рынка принести, мебель передвинуть – тут сразу я нужен, давай, старайся, Осенька, голубчик. А как поцеловать в благодарность за труды – так иди, откуда шел. А на днях совсем прогнала. Говорит, я мальчишка и дурак, а у нее серьезные дела.

Арина внимательно рассматривала Шорина:

– Значит, вот так можно было… Дрова рубить, мебель таскать, а потом – пошел вон? И что мне это в голову не пришло?

– Любишь ты меня. Так что терпи.

– Значит, Наташа меня… не любит? – у Ангела в глазах стояли слезы. – Но ведь полюбит? Правда? Если я еще немного постараюсь…

– Боюсь, тут тебе ловить нечего. Поверь опытному человеку – бесполезно это все, – вздохнул Шорин.

Ангел ушел курить. Вернулся с решительным лицом:

– И все-таки я ее добьюсь! – произнес он, сжав зубы.

И ушел с гордо поднятой головой, правда книжку про любовь унес.

Арина снова погрузилась в чтение. Когда автор по уши залез в рассуждения, правда ли, что Алкей бросил Сапфо, или это было расставание по взаимной договоренности, вернулся Моня.

– Раскололся Иванов. Ага, «Маскарад» ему спирт притащил. Более того – он сам их и навел. Говорит, покойный Калашников проболтался, мол, будет крупная поставка. Так это или нет – у покойного уже не выяснишь. Но обещал связать с товарищем, который от «Маскарада» с ним общался. Так что и этих «маскарадов» возьмем. И дамочку ту неуловимую.

– Что-то голос у тебя нерадостный.

– Да вот с «Маскарадом» продвинулся, а с теми желтыми трупами отлетел назад.

– С чего это?

– Ну смотри. Если кладбищенская братия промышляла никакими не наркотиками, а водкой – значит, тут не в наркотиках дело. Вопрос – в чем?

– Какое-то новое Особое воздействие, которого мы с тобой еще не видели, – протянул Давыд.

– Откуда ему взяться? Тебе же в школе объясняли: количество комбинаций ограничено.

– А если так?

Дальше, казалось, друзья перешли на какой-то непонятный язык. По крайней мере, Арина не могла понять ни слова. Но друг друга они понимали прекрасно, кипятились, доказывали что-то друг другу…

– Нет, ну ничего не выходит. Человеческий организм – штука неизменная, – вздохнул Моня.

– Погодите, ребята! А если, допустим, какой-нибудь гениальный хирург что-то изменит в человеке? Отрежет, пришьет… не знаю.

– Ну если так, тогда… – Моня снова о чем-то заспорил с Давыдом на своем птичьем языке.

– Ну да, тогда вполне что-то может получиться, – наконец согласился Давыд, – только кто такими вещами может заниматься?

– Был такой человек, – вздохнула Арина, – я у него училась.

Арина рассказала про Хайкова и его внезапное увлечение темой Особых.

– Мда. И никто ничего не знает, – вздохнул Моня. – Что не уничтожено – то засекречено, что не засекречено – то уничтожено.

– Будем действовать по методу Марины Комаровой, – решительно заявила Арина. – Мы знаем, что, во-первых, Хайков что-то нашел, во-вторых, нашел он это, находясь в Левантии. Значит, сможем повторить его открытие…

– Ага. Осталась сущая мелочь – перечитать все книги Левантии, собрать из информации неизвестно что… Дел-то на три минуты, – вздохнул Моня.

Шорин, который вновь уткнулся в приключения ньюфаундленда, наконец-то оторвался от книжки. Он загнул угол страницы, на которой остановился, – и с сожалением положил книгу на стол.

– Дава! Не порти книгу! Поссоримся! – почти серьезно зашипел на него Моня.

– Моня! А ведь ты шикарную мысль сейчас выдал! – Арина подскочила как ужаленная.

– Что книги портить нельзя? Ну, эту мысль культурный человек в детстве усваивает. Но некоторым она вон недоступна.

– Да отстань ты от него. Я другое сообразила. Хайков с книгами был очень неаккуратным. Ну, на самокрутки не пускал, а вот заметки на полях делал постоянно, целые монологи записывал. Спорил с автором, аргументы приводил, даже истории рассказывал. В общем, если найдем нужные книги – подсказки он нам сам оставит.

– А если мы совсем сумасшедшие везунчики, то нужные книги, скорее всего, будут в библиотеке вашего института, – добавил Моня и облизнулся, как кот.

Моня оказался везунчиком, каких мало. В институтской библиотеке нашлись не только сведения о том, какие книги брал Хайков, но и книги из его личной библиотеки. Библиотека получила их после его ареста, но даже не успела оприходовать.

В общем, книг получилось хоть и много, но вполне обозримое количество.

Моня на коленях молил Арину помочь разобраться с библиотекой, как-то рассортировать, понять, что к чему. Она была бы и рада помочь, но времени не хватало катастрофически. Да и уставать она к ноябрю стала изрядно.

Голова постоянно кружилась, ноги налились свинцовой тяжестью, иногда было трудно дышать. И официальная медицина, и Белка в один голос утверждали, что все нормально, все пройдет, как только Арина родит, но как-то от этого было не легче.

Моня, конечно, все понимал, но предупредил, что над этими горами фолиантов он сначала сойдет с ума, а потом состарится и умрет.

Арина обещала что-нибудь придумать.

И Монино везение снова сработало – однажды в магазинной очереди Арина встретила Филю.

Поболтали. Филя женился, жена его любила, на работе – уважали. Но все было как-то скучно, пресно.

– Как будто жизнь мимо меня проходит. У людей что-то интересное, а у меня – сплошная рутина, – жаловался он Арине. – Могу рассказать, что буду делать завтра, через год, через десять… С точностью до минуты.

Кажется, у Арины появился шанс убить двух зайцев: устроить Филе приключение и выдать Моне помощника, обладающего необходимыми знаниями, и при этом не пытающегося упасть в обморок при первой возможности.

Выяснили эти двое, впрочем, не так уж много. Судя по всему, Хайков интересовался Смертными. И вопросом, почему Смертные не могут сосать Особых. Как высосать из Особых жизнь – так и не понял. Зато нашел нечто более интересное.

Историю он подробно описал на полях учебника нейрохирургии. Как-то в начале сорок первого года ему попалась великолепная, почти безнадежная гнойная рана. Некий деревенский Смертный пошел на таран поезда. Ну, или просто задумался на путях.

К потере половины бедра отнесся философски – и пошел домой отлеживаться. Перед Хайковым очутился уже с температурой за сорок, в бреду, с прекрасным образцом гнойной раны и с полной готовностью перейти из Смертных в просто мертвые.

Конечно, Хайков своего Смертного с того света вытащил, даже ногу ему сохранил. Но в процессе наблюдения за выздоровлением Смертного Хайков обнаружил нечто потрясающее. Кроме ноги, тот поезд хорошенечко треснул своего оппонента по башке. Что-то там то ли помял, то ли окончательно оторвал – на момент описания истории Хайков не знал. Зато благодаря поезду получил тот Смертный прекрасное умение: сосать из Особых их особые способности.

Присосется, скажем, к тройке – она становится двойкой. Тот Смертный это в порядке анекдота рассказал. Мол, приходила к нему бабка-шептунья боль в ноге заговаривать – так он ее соснул. И ведь вышло. А так – больше ни-ни. Куда те единички высосанные девать, он не знал, сам пытался мутить – ничего не вышло. В общем, прекрасная загадка, требующая приложения гениального хайковского ума.

И ведь решил он эту загадку. Как – неизвестно. Но в другой книге на полях похвастался, мол, догадка есть, осталось проверить. А что материал для экспериментов у него вскоре появился – это уже было понятно.

– Получается, по Левантии гуляет Смертный, способный высасывать Особых. До донышка… – задумался Моня. – Только вот всех Смертных призвали еще в сорок первом и так до сих пор и не демобилизовали. Нестыковочка.

Арина попыталась вспомнить. Где-то она слышала про Смертного в Левантии, но где и когда?

На ум ничего не приходило.

– А тот Смертный, с которого все началось?

– Я проверил, он в сорок втором помер. Шел по рельсам, не заметил поезд… Судьба! Моня многозначительно поджал губы.

Арина вышла на крыльцо. Мысль о Смертном не давала ей покоя. Она точно слышала о таком… Но где?

– Вы бы поменьше курили, милочка! – вернувшаяся с обеда Цецилия Цезаревна демонстративно сморщила нос. – Вам сейчас неполезно. Потом ребеночек будет синенький, из роддома сразу на кладбище.

Кладбище… Ну конечно, кладбище!

Арина с таким восторгом и благодарностью посмотрела на Цецилию, что та аж отпрянула.

– Спасибо вам огромное! Это гениальная мысль! – Арина кинула едва начатую папиросу в ведро и умчалась к Моне.

Моня, услышав про восстание мертвецов на кладбище, тоже заметно повеселел. Но после разговора с Вазиком как-то сник.

– Как тот, который с поездом? Не жив? – осторожно спросила Арина.

– Живее всех живых. Пережил оккупацию, но сошел с ума. Сидит на Кувшинке, шьет рукавицы для нужд населения, – досадливо отрапортовал Моня.

– Так может, днем шьет, а по ночам Особых сосет? – уточнил Давыд.

– Это вряд ли, но проверить надо…

Бывшая станица Кувшиновка давно уже стала окраиной Левантии. Сумасшедший дом там стоял еще до Революции – знаменитый психиатр Корнелий Сергеевич Хивай доказал положительное влияние размеренной сельской жизни на течение психиатрических заболеваний на практике, построив лечебницу  на собственные деньги.

Постепенно это место стали называть просто «Кувшинкой». Арина подумала, как странно – за последние два года она ни разу не слышала «ты что, с Кувшинки сбежал?» Теперь говорили: «Ты что, контуженный?»

Больница выглядела идиллически: голубой двухэтажный дом тонул в старом саду, посаженном еще пациентами Хивая. Новые пациенты дисциплинированно гуляли по дорожкам, взявшись за руки, вели тихие беседы, курили на лавочках.

Но оказалось, ехали напрасно.

– Ты – Цыбин, ты – Шорин, ты – Ли, а ты – Палей, – сказал им Смертный вместо «здрасте».– Откуда знаете? – удивился Шорин.

– Я на нашем кладбище каждого знаю, а вы на своих предков похожи, – отрезал тот.

Но по делу ничего рассказать не мог. Свой кладбищенский отряд он поднимал самоуверенным шестнадцатилетним юнцом. Когда понял, что воевать смогут только самые свежие покойники – пара десятков, не больше, – поседел. А после того, как их отряд смели и даже не заметили, – спрятался в каком-то подвале. Так и не выходил оттуда, пока в сорок пятом не нашли. Пил воду из прохудившейся трубы, питался крысами.

Седой, сгорбленный, он смотрел куда-то в угол – и разговаривал с покойниками, называя их знакомыми именами.

– Смертный, но не тот, – вздохнул Моня, – будем думать дальше.

Накануне

– Ну все, Яков Захарович все подписал, так что еще неделя – и вы меня до марта не увидите, – Арина с удовольствием вытянула ноги в проход катафалка.

– Мы? – удивился Моня. – Ну ладно, если ты нам с товарищем Ли откажешь от дома, мы не гордые, мы потерпим, но вот Давыду будет сложно…

– На работе не увидите, – уточнила Арина. – Поди, скучать будете…

– Нет уж, это ты все самое интересное пропустишь. Например, не увидишь, как в ночь на третье января я с блеском возьму «Маскарад»! – Моня горделиво задрал голову, любуясь собой. – Там такой план – не сработать не может.

– А почему на третье? – поинтересовался Шорин.

– Так прямо на горячем отловим. Смотри. С тридцать первого на первое страна пьет. С первого на второе – вроде, сторожу совсем обидно: все догуливают, один он работает, как дурак. Будет злой. А на третье – мягонький, смирившийся, бери родного… Ну, наверное, они так рассудили, я не знаю, не присутствовал. Но источник мой драгоценный говорит – в ночь на третье.

– А меня с собой возьмете? – умоляюще посмотрел на Моню Ангел.

– Всех возьму, кто возьмется. Людей у нас мало, так что каждые руки на счету. И тебя позову, и этого… папашу, – Моня кивнул на Шорина.

Шорин вопросительно глянул на Арину, та кивнула, мол, самое время.

– Кстати, о папашах. Скажи мне, друг, как у тебя дела с Господом нашим? Конфликтов нет?

– Ну ты и вопросы задаешь… Я коммунист, до того был комсомольцем и пионером.

Воспитан в духе атеизма и борьбы с мракобесием… В общем, как все: посты блюду неаккуратно, исповедуюсь редко…

– А придется! – насупил брови Шорин. – Мы с Ариной просим тебя быть крестным нашему сыну… Ну, когда он появится.

– Почту за честь, – улыбнулся Моня, – кстати, вы с именем-то определились?

– Павел!

– Ян!

Они произнесли это одновременно. И гневно посмотрели друг на друга.

– Понятно. Значит, будет, как у Таборовских, – вздохнул Моня.

– А что у Таборовских? —живо заинтересовалась Арина.

– Ну, они всю дорогу спорили, хотят они дочку Жанну или дочку Розу. По мальчикам тоже согласия не было, но уже не важно – в сентябре у них дочка родилась. А где-то через неделю смотрю – Таборовский у нас в приемной на диванчике ночует. Я к нему, мол, что стряслось-то? Да, говорит, дочку записал. Что, жена хотела Жанной, а ты – Розой? Да нет, говорит, напился с приятелем на радостях – и это… «Все Юльками – и я Юлькой». Конец цитаты. Неделю так на диванчике промаялся, пока теща не пришла, не сказала, мол, простили дурака, возвращайся в семью.

Все засмеялись.

– Ты учти, Давыд, у тебя тещи нет, защитить тебя некому, – резюмировал Моня, хлопнув друга по плечу. – Так что лучше уступи. Ну или придумайте что-нибудь третье, чтоб ни нашим, ни вашим. Вот, например, Мануэль – красивое имя. И много достойных представителей.

– Не знаю ни одного, – поджал губы Давыд, подмигивая окружающим. Моня демонстративно отвернулся.

– А можно, – Ангел просительно посмотрел на Давыда, – я вашему сыну, ну, когда он появится, буду… Ну типа старшим братом…

Арина удивленно уставилась на Ангела:

– А как иначе? Ну ты это… он и есть… Или тебе официально надо, с подписью и печатью?

Ангел просиял.

– Я буду самым клёвым старшим братом! Честно! Всему его научу!

– А вот этого не надо, – нахмурился Цыбин. – Я уж наслышан, чему ты там можешь научить.

– А что я? Я хорошему… Рыбу ловить, змеев запускать, кораблики из коры делать… А еще я его буду защищать ото всех. Какой-нибудь хулиган малолетний решит там копейки отнять – а тут я.

– Не брат, а мечта, – вздохнул Моня.

Катафалк доехал до места. Засидевшийся Давыд спрыгнул с подножки, бодро чуть ли не добежал до трупа, разминая ноги, но быстро вернулся.

– Арин, там ничего нового. Ты это… посиди тут, мы быстро. Нечего тебе на это смотреть, там неприятное… – он загородил Арине дорогу широкой грудью.

– Давыд, ты в порядке? Если ты не заметил, это моя работа – смотреть на всякое… неприятное.

– Ну пожалуйста, не надо…

Арина подняла глаза на лицо Шорина. Давыд был здорово бледен, кажется, даже губы дрожали. Но все-таки служебный долг требовал подойти к покойному. Да и любопытство глодало – что же так напугало Давыда, успевшего за жизнь много чего повидать.

Она взглянула на труп – и ахнула.

Труп выглядел… Как обычно в этой череде непонятных убийств. Пожелтевший, казавшийся несвежим. Но тут и сомневаться не пришлось – был он куда свежее, чем казался. Ночью шел снег, но на трупе не было ни снежинки. К нему шла отчетливая цепочка следов – сам пришел. Один.

И вот…

Только был это не взрослый человек, а подросток с тонкой длинной шеей, торчащей из слишком просторного ворота перешитой шинели, с россыпью первых прыщиков на лице, с губами, измазанными шоколадом.

– К Борису Ефимовичу шел… – вздохнул Ангел, поднимая отлетевшую папку с нотными листами. – Скрипка, второй класс…

Он задумчиво напел мелодию.

– Фальшивишь в третьем такте, – пробурчал Моня. – Сбегай до своего Бориса Ефимовича, спроси…

– А если он помер, он старенький же был…

– Ага, помер и учеников принимает, – Моня почти рыкнул на Ангела, и тот бросился выполнять приказ начальства.

Когда Ангел ушел достаточно далеко, Моня приобнял Давыда за плечи.

– Дава, котик, возьми себя в руки.

– Ну ребенок же. Сколько ему? Лет десять?

– Да нет, кажется, старше, лет двенадцать, – вздохнула Арина.

– Да какая разница! Десять, двенадцать… Ты понимаешь, он ребенка убил. Вот так вот взял – и убил. Потому что мог. Как бутылку высосал, скотина.

Арина еще раз посмотрела на труп. Мальчик был худенький, с острым носиком. Рядом валялись толстые очки. Хороший такой мальчишка, из книгочеев, мечтателей …

– Борис Ефимович говорит, что это Фелек Коваленко. Вроде, из школы для Особых. Сегодня утром был на уроке, соседи подтверждают…

– А родные, близкие?

– Мама у него в Ямской слободе живет, но где – Борис Ефимович не знает…

– А что-нибудь еще твой Борис Ефимович говорил?

– Что я олух и что зря в музыку не пошел… И что Коваленко в отличие от меня был приличным мальчиком, уроки не прогуливал, нож с собой не таскал…

– Вот, может, если бы таскал… – вздохнул Моня. – Ладно, пойдем.

Больше Арину на выезды не брали – Давыд подсуетился. Мол, зрелище, противопоказанное женщинам в столь деликатном положении. Арина злилась на него – несмотря на зиму, в кабинете у нее было жарко и душно, хотелось на улицу. Но и без выездов времени больше не стало – обычная привычная работа давалась с трудом, все плясало перед глазами.

Но Арина все равно уходила в отпуск без удовольствия. Что будет, когда она останется дома одна? Не зазвенит ли вокруг нее прежняя пустота?

Впрочем, зря беспокоилась. Домашние дела затянули ее полностью, с головой. Это было так странно, так непривычно – убирать, готовить, покупать продукты… А еще – шить крохотные чепчики и распашонки, подрубать пеленки, вязать носочки, шапочки и кофточки. Забытые, но такие приятные дела.

Давыд о работе рассказывал мало – впрочем, рассказывать было нечего. Обычная рутина, до которой эксперт Особого отдела в силу должности касался лишь краешком.

Коллеги иногда наведывались в гости – кто чаще, кто реже. Моня, понятное дело, заходил регулярно. Где-то раздобыл плетеную коляску с белым кружевным верхом и цинковую ванночку – и гордо вручил Арине. Про дела же рассказывал чуть ли не меньше Давыда. Сводил все к светской болтовне, забавным завиральным сплетням и анекдотам. Как-то признался, что Давыд запретил ему рассказывать Арине о работе, чтобы та не разволновалась.

Чаще всех забегал Ангел. Чуть ли не каждый день – то на обед (Давыд смотрел неодобрительно, но сам подкладывал Ангелу супа или каши), то вечером, освободившись. Вот этот рассказывал все, что видел, – в красках и деталях. Правда, в его историях он всегда был героем, а остальные – восхищенным хором, но что поделаешь – мальчишка.

Новый Год справляли по-семейному, за чайным столом. Выпили чаю с пирогом, дождались полуночи и легли спать. Арина с Белкой пытались вытолкать Давыда к Моне, чтоб хоть повеселился, – но тот сказал, что будет скучать и волноваться.

Моня пришел сам, утром первого числа. Раздал подарки, устроил суетливую праздничную обстановку на пустом месте, одним фактом своего присутствия, от пирога отказался, клятвенно обещал Арине устроить в ее честь большой бал, как только будет возможность, – и убежал.

Ангел же пришел в обед второго января.

Когда Давыд вернулся, перед Ангелом стояла миска щей с куском мяса, а сам гений сыска разглагольствовал о ночной операции.

– А Мануил Соломонович сказал Николаю Олеговичу, чтоб не шел. Мол, не надо ему этого, потом жалеть будет. И Леокадия Викентьевна туда же, не ходи, мол. А он ни в какую. И вообще, говорит, по-хорошему, эти склады – его дело. Потому что Особый след – Особым следом, а имущество со складов вполне обычным путем тырят.

Давыд прошел к столу, рассеянно поцеловал жену и взял кусок хлеба.

– Руки вымой, – вздохнула Арина и обеспокоенно оглядела мужа: – Ты что такой серый?

– Да устал как черт, – он грузно уселся на стул, – прямо с утра в барскую усадьбу вызвали. Как делишки – как детишки… все как обычно. Смешно, но он больше про тебя спрашивал, чем про меня. Похоже, вы с маленьким теперь главные герои этой оперетки. Как он, кстати?

– Лягается, как жеребец.

– Это он молодец! Мужчина должен уметь драться! – Давыд притянул к себе Арину, положил руку ей на живот.

– Но не с родной же матерью!

– Да, тебе этот конфеток передал. Говорит, от них мозг развивается. И это… вместо папирос. Не знаю, что за конфеты – никогда таких не пробовал. Этот расхвастался, мол, новинка, нигде пока таких нет, чуть ли не во Львов за ними ездил.

– Да врет, как всегда.

– Ну ты не бойся, я одну съел – до сих пор жив. Нормальные конфеты. Только вкус непонятный.

– А на обертке что пишут?

– «Конфета-загадка». Загадочные они.

– Да что там за загадка? Лимонные, кисленькие, – подал голос обиженный невниманием Ангел. – Карамельки и карамельки.

– Я же говорю, врет. Будет он за карамельками во Львов мотаться, – улыбнулась Арина, разворачивая конфету. – Но ничего так, вкусные. И картинка забавная – с медведиком.

– А у меня с самолетом была, – опять встрял Ангел. – Там еще загадка про него.

– О! Точно! Тут про медведя:

Косолапий лохматий

Мед люблю собi шукати,

Цiлу зиму люблю спати

Вiдгадай, як мене звати.

Давыд аккуратно расправил фантик.

– На стенку повесим, пусть маленький читать учится. И картинку смотрит – забавная.

– А хотите, я еще разных выпрошу? И с самолетиком, и там еще про грибок, кажется, была… – Ангел разве что на стол не залез, пытаясь обратить на себя внимание кумира.

– Да где же ты эти конфеты берешь-то? – удивилась Арина.

– Так там же, у Станислава Ростиславовича. Честно, везде смотрел – нет нигде больше.

Шорин удивленно поднял бровь.

– А скажи-ка мне, Осип, что тебя связывает с этим, гм, достойным человеком?

Ангел покраснел и отвел взгляд.

– Ну… мы иногда… разговариваем о всяком. Что у нас происходит, что кто говорил…

– То есть постукиваешь? – уточнил Давыд недобро. Арина опустила ему руку на плечо.

– Прекрати. Мы все там бываем. Может, мальчику тоже… не оставили вариантов.

– Ну и что ты им уже успел порассказать, мальчик? – у Давыда играли желваки на скулах.

– Да ничего особенного. Они про вас не спрашивают, их больше другие интересуют. Следаки наши, начальство всякое… Про Леокадию Викентьевну спрашивают, про Якова Захаровича. Как дела идут, над чем работаем… Я этого Станислава Ростиславовича-то только в прошлом году впервые увидел. До того со мной другой разговаривал… Тот только грозился, а этот хороший…

– Конфетками кормит, улыбается, – поддакнул Давыд, ощерившись.

– Это ерунда. Он мне знаете, что обещал? Он мне обещал, что, когда в Левантии второй дракон появится – он меня к нему Вторым приставит! Вот!

Арина нервно рассмеялась. Ей было очень неуютно из-за того, что Давыд принял слова Ангела так близко к сердцу. Ну, подумаешь, бегает мальчишка в барский дом. Ну что он знает? Что он рассказать-то может? Обманули дурачка – тот и рад стараться…

– Вторым – это вряд ли. Вон Мануэль Соломонович твой – семерка, не баран чихал, а иногда говорил, мол, силенок не хватает. А новый дракон, – Шорин опять погладил Арину по животу, – посильнее меня будет. Ему Второй нужен будет не простой… И не скоро – лет через пятнадцать, не раньше.

– А Станислав Ростиславович говорит – Второму помогут, чтобы смог, чтобы сдюжил. И дракон будет уже в следующем году. И не этот, мелкий, а настоящий, взрослый! И не искалеченный на войне, а сильный, настоящий!

Арина с ужасом смотрела, как Давыд побледнел.

– Дверь там, – как-то слишком спокойно сказал Шорин.

– Но я еще не доел, – Ангел, кажется, еще не понял, что происходит.

– Доел, – так же спокойно ответил Давыд, взял тарелку Ангела и перевернул ее в окно.

– Ну, извините, Арин Пална, побегу. Ваш муж, смотрю, не в духе, – пролепетал Ангел и смылся.

Когда дверь захлопнулась, Давыда прорвало:

– Что ты нянчишься с этим негодяем?

– Давыд! Прекрати! Он еще ребенок. Наивный ребенок. Ему рассказали сказочку – он и поверил.

– Вот посадят Лику, или там Васько, или даже Якова Захаровича – будет сказка…

– За что?

– Найдут. Этот ребенок притащил материальчику – на всех хватит. Кто при нем лишнего не сболтнул? Свой же… Ребенок же…

– Давыд! Ося не подлый человек. Ты это знаешь.

– Значит, глуп как пень твой Ося. Все, больше слышать о нем не хочу. Завтра ужин не готовь – вернусь поздно. Пойду с Моней «Маскарадов» брать.

Давыд молча закрыл за собой дверь спальни, а Арина осталась собирать посуду.