Текст книги "Адриана. Наказание любовью (СИ)"

Автор книги: Варвара Серебро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Адриана. Наказание любовью – Варвара Серебро

Часть 1. Монастырь. Глава 1

Берт[1]1
  Берт – титул правителя государства в Тизин-Листебоке.


[Закрыть] и его дочь

Дети расплачиваются за грехи родителей

(Одна мудрая книга)

Осень, месяц желтень по Домарскому календарю[2]2
  Дамарский календарь был введен в обиход неким ученым Дамаром. По этому календарю каждому времени года отведено 120 дней или 4 мес.


[Закрыть].

Стены монастыря Арг-Горант огласил отчаянный девичий крик. Из дорогой кареты двое дюжих мужиков выволокли угловатую связанную девицу в мужской одежде и передали у ворот монастыря двум евнухам-служителям. Рядом с воротами толпился и прилично вооруженный кортеж берта Люциуса Хаминга.

– Отец, папа, не оставляй меня здесь! – кричала девушка, извивалась и пыталась вырваться на свободу.

Следом из кареты не спеша вылез чуть седоватый берт, одетый в бордовый камзол. Это был статный мужчина около сорока лет, с аккуратными черными усами и короткой стрижкой. Он надменно осматривал окружающих. Его лицо оставалось спокойным.

Пожилая настоятельница монастыря матушка Миранда поприветствовала главу государства почтительным кивком и пригласила проследовать для переговоров в свой личный кабинет. Стража, прибывшая с бертом, осталась ждать за воротами.

Люциус с настоятельницей зашли на просторный монастырский дворик и теперь следовали мимо окон и галерей жилого корпуса для девиц.

Воспитанницы, в белых крылатых чепчиках и синих платьях, подбежали к окнам, вышли на галереи здания спального корпуса и с интересом рассматривали берта в дорогой одежде, а также новоприбывшую с ним будущую жительницу монастыря, которую евнухи волокли к лечебнице. Какая же это была странная девушка. Угловатая, худощавая, одетая в мужской бордовый камзол с золоченными пуговицами, мужскую сорочку и кожаные черные сапоги.

– А ну, цыц, – пригрозила девицам настоятельница и махнула клюкой. Девушки захохотали и попрятались за дверями, – Ишь ты, сороки, только и выглядывают себе богатых женихов. Я слышала вы, мой господин, вновь намерены жениться? – обратилась она к гостю с вопросом.

Хаминг пригладил усы, вытянулся и посмотрел в сторону окон и девушек в белых чепчиках.

– Да, подумываю, матушка.

Миранда мягко улыбнулась властителю и дарителю земель на которых стоял монастырь.

– Рекомендую присмотреть невесту у нас, господин берт. Здесь все воспитаны, хороши собой и из лучших благородных семейств. Могу пригласить вас на общий монастырский обед.

– Благодарю, матушка, сейчас мне не до этого, – ответил вежливо Люциус и, вспомнив зачем сюда прибыл, немного поморщился.

Настоятельница сочувственно покачала головой, хотя на лице её сочувствия совсем не отразилось.

– Понимаю вас, господин, такое горе потерять сына. Так неожиданно.

Хаминг свёл брови, прокашлялся в кулак, и матушка поторопилась проводить его дальше и отвлечь от грустных мыслей.

Они прошли между девичьим и учебным корпусами, миновали богадельню, к проследовали к настоятельскому корпусу.

– Вот тут у нас и богадельня для одиноких престарелых дам, тоже из знатных родов, – показала настоятельница Миранда в сторону белого каменного здания с балконом, примыкающего настоятельскому корпусу.

«Стоит отправить в эту богадельню и свою матушку!» – подумал берт.

– Есть прекрасный декоративный сад между девичьим корпусом и богадельней, где вашей девочке, думаю, понравится гулять после обеда, вон там, справа, за учебным корпусом, – главная монахиня указала на ворота из дерева, с витиеватой резьбой. – Ещё один сад, фруктовый. В окна лечебницы как раз прекрасный вид на фруктовые деревья. Учителей для девушек нанимаем лучших. Они живут в ближайшем городе Мастоке, приезжают сюда каждый день. Зимой некоторые из них перебираются в жилое здание за учебным корпусом. В зимнее время добираться из города труднее. Есть и лекарь – Мотиус. Он хорошо разбирается в болезнях и помешательствах в том числе. Возможно, в тишине и покое монастыря, под покровительством Луноликой Олди[3]3
  Луноликая Олди – богиня покровительница очага, и женского начала.


[Закрыть], ваша дочь вскоре поправится.

– Я на это надеюсь, – ответил сухо берт и снова закашлялся, пригладив черные с проседью усы. – Адриана сильно избалована. Ей никогда и не в чём не было отказа. Не бойтесь быть с ней строже, если понадобится, наказывать.

Матушка Миранда снова сдержанно улыбнулась.

Они вошли в настоятельский корпус, поднялись на второй этаж по деревянной лестнице с резными перилами.

Кабинет настоятельницы оказался большим и светлым, с высоким окном и строгим секретером для бумаг. Чисто вымытые и начищенные мастикой половицы слегка поскрипывали.

Матушка села на строгий стул с круглой, выгнутой спинкой, рядом с письменным столом. Берт Хаминг – напротив нее в обтянутое голубой суконной тканью кресло.

Некоторое время он приглаживал волосы, подыскивая нужные слова.

– Все несчастья произошли со мной очень неожиданно, матушка Миранда. Мой единственный сын Адриан пропал на днях в битве с Северными Орлами, – берт глубоко вздохнул после этих слов, немного выдержав паузу, снова собираясь с мыслями. – А дочь, Адриана, узнав о пропаже горячо любимого брата, разом помешалась и теперь надела на себя его одежду и утверждает, что она и есть мой сын Адриан.

– Беда, мой господин, как я вам сочувствую, бедная девочка! – покачала головой настоятельница обители. – Есть отдельная комната в корпусе лечебницы, с замком. Как раз для страдающих душевным недугом. Давненько так, там жила одна воспитанница тоже с душевным недугом. Родилась такой, а родители её отправили сюда. У нас-то ей лучше было, чем дома. Прожила девочка недолго, пусть Лунолика Олди успокоит её душу и возьмет её в свой девичий сад, но вела себя иногда хорошо и даже пела в хоре. Мортиус знал к ней подход. Сейчас комната пуста.

Берт довольно потер руки и немного успокоился.

– Вот и славно, матушка, Адриане как раз нужен особый уход, лечение, присмотр. На счёт пожертвований и средств не беспокойтесь.

Хаминг выложил на стол увесистый кошель с вышитым на нём ящером. Миранда благоговейно заулыбалась.

– Пусть Луноликая Олди вознаградит вас, мой господин, и благословит второй брак здоровыми сыновьями и дочерями.

Люциус откинулся в кресле и помассировал виски.

– Да смилуются, Луналикая Олди и её брат Светлейший Архон, так и будет, матушка.

И эти слова берт сказал от всей души, потому как потеряв сына, невольно и серьёзно задумывался о судьбе государства.

Настоятельница немного замешкалась, но потом всё же решилась спросить.

– Я слышала многое о вашем сыне Адриане, уважаемый берт, но о дочери совсем ничего не знала?

Правитель Сендарина нахмурился. Старая вешалка начала задавать лишние вопросы и ему это не нравилось. Разговаривать с ней, словно хозяин он не мог, храмовники и монахи имели особый статус среди народа и знати.

– Я скрывал её от лишнего внимания, а сейчас желаю, чтобы она не покидала этих стен. Девочка будет жить здесь, и я надеюсь, что её душевное состояние будет держаться в секрете. Мне ни к чему лишнее внимание и пустая болтовня! – эти слова правитель Сендарина произнёс очень строго и убедительно.

Настоятельница привстала со стула и немного склонилась.

– Ваша дочь, господин берт, в надежном месте и в надёжных руках. Она не покинет стен монастыря Арг-Горанд до тех пор, пока вы сами этого не пожелаете.

Берт привстал в кресле.

– Думаю, я не скоро этого пожелаю!

***

Сегодня была очередь дежурства Лизабет. Девушка проснулась раньше всех остальных воспитанниц пансиона, умылась, причесалась и убрала волосы под белоснежный чепец. Эти дурацкие девичьи чепчики были придуманы лет сто назад при третьей настоятельнице Торну.

В обязанности дежурных девушек входил присмотр за пожилыми дамами богадельни и присмотр за порядком в корпусе. Не все воспитанницы дежурили. Некоторым девушкам из богатых семей предоставлялись отдельные благоустроенные комнаты на третьем этаже корпуса и служанки. На втором этаже жили девушки из семей поскромнее или сироты знатного происхождения, пристроенные за ненадобностью родственниками. И в эти комнаты поселяли по три или четыре девушки. Вот они-то и выполняли разного рода монастырские послушания и кроме обучения, шили одежду, плели кружева на продажу и выполняли распоряжения сестер монастыря, помогая им справляться с различными поручениями.

Лизабет любила дежурить. Так она ощущала себя хоть на что-то годной и хоть кому-то нужной. Родной дядя давно о ней не вспоминал и даже не писал писем. Только присылал немного денег на её содержание. Хотя девушка научилась плести такие искусные кружева и украшать одежду красивыми вышивками, что полностью окупала своё здесь пребывание.

Девушки и девочки только еще начали просыпаться и приводить себя в порядок. Косматые и полусонные они бродили в пеньюарах по комнатам и коридорам корпуса, заходили к соседкам, чтобы помочь уложить волосы, посплетничать или попросить лишнюю заколку. А Лизабет уже давно проснулась, поднялась с постели и успела переделать много дел: сбегать до богадельни, чтобы помочь пожилым дамам собраться к утренней молитве и завтраку, отнести в прачечную белье и расставить ровно туфли у дверей девичьих комнат. Старухи ждали её дежурства, так как с ними Бетти была очень ласкова и терпелива.

Скоро начнется утренняя молитва, потом завтрак, а затем занятия. Лизабет помогла своим соседкам прибрать волосы. Потом услышала за спиной оклик матушки Корнелии.

– Бетти, поди сюда, поди сюда деточка, – позвала добрая Корнелия, одетая в коричневый монашеский балахон до пят. – патронесса Миранда попросила меня поговорить по поводу твоего будущего.

Бетти вышла к Корнелии в коридор.

– Вот что, деточка, тебе уже восемнадцать лет и пришло время решить твою дальнейшую судьбу, понимаешь меня? – матушка достала из кармана балахона сухарик ржаного хлеба и стала его с хрустом разгрызать.

– Да, матушка, мне бы хотелось выйти замуж.

Монахиня вздохнула.

– Замуж. У тебя нет приданого и твой дядюшка давно о тебе почти позабыл. Если бы ты была простолюдинкой, все было бы гораздо проще. Простым девушкам не нужно приданое.

Лизабет сникла.

– Тебя никто не выгонит отсюда. Твои родные не против того, чтобы ты стала монахиней. Думаю, это хорошее решение.

– Я мечтала о другой судьбе, матушка, хотела уехать отсюда и жить своей жизнью.

– Луноликая Олди, как и на что ты собираешься жить? Сесть на шею родственникам? Неровен час, они выбросят тебя на улицу, – назидательно произнесла монахиня. – Подумай об этом. Мы тебя не торопим, но и ты не тяни с решением. А ещё, я даю тебе поручение, после завтрака отнести нашей новенькой в лекарский корпус еду.

– Хорошо, матушка, – Бетти чуть присела и склонила голову.

Корнелия снова разгрызла сухарик и, довольная собой, степенно пошла проведать девушек третьего этажа.

Наступило время утренней молитвы. На вытянутой конусом крыше храма Луноликой Олди сверкнул кристалл, а охрана отворила северные ворота, которые примыкали к нему, пропуская прихожан. Четыре тонкие башенки казалось доставали до облаков. И между ними как раз виднелось всходившее солнце. Утром солнце Тизин-Листебока озарялось голубоватыми всполохами, на некоторое мгновение окрашивая в этот цвет белые стены монастыря.

По традиции первыми в храм входили жрицы, чтобы умыться и испить воды из лунной чаши, а возможно увидеть то, что не могли лицезреть обычные люди. Толпа монахинь и прихожан расступилась, пропуская несколько женщин в черных плащах с накинутыми на лица капюшонами. Их было всего четыре. Их лиц даже проживавшие в монастыре много лет монахини не помнили, хоть и жили с ними почти по соседству. Некоторые люди совершали не малый путь, чтобы спросить совета хотя бы у одной из этих одаренных богиней женщин.

Лизабет как и остальные стрепетом смотрела на этих избранных женщин. У них были силы и знания, не доступные другим смертным.

Воспитанницы пансиона Арк-Горанта занимали в храме специально огороженное для них место, пели молитвы и совершали почтительные поклоны божеству.

Лизабет совершала молитвы, но думала совсем о ином. Нет она определенно не хотела посвятить свою жизнь монастырю. Прожить за этими стенами до окончания века не зная ничего, кроме молитв и служения. Разве об это она мечтала, делая кружева или любуясь вечерами в окно на луну.

После утрени и завтрака, Бетти взяла тарелку клюквенного пудинга и кусок пирога для той девушки, что прибыла в монастырь утром и теперь находилась в лекарском корпусе.

Когда Бетти вошла в корпус, то случайно оказалась свидетельницей разговора между евнухом Жердомом и лекарем Мортиусом. Они совершенно не смутились её присутствия, стояли боком к входной двери и живо обсуждали новенькую.

– Тяжелый и редкий случай помешательства, – говорил евнуху Мортиус, его сморщенное, как печеное яблоко худое лицо подрагивало. – Возможно, это наследственное. Не хотелось бы применять сильнодействующие препараты.

– И говорит так убедительно, я чуть ей не поверил, – почесывал потный и жирный затылок тучный евнух. – Это ж надо такое выдумать-то, а!

– Сумасшедшие всегда верят в искренность своих слов, потому и говорят убедительно. Уж точно, видел я таких, когда проходил практику в лечебнице в Эдише-Парли.

Собеседники вспомнили, наконец, о девушке.

Бетти немного смутилась, поздоровалась.

– Я принесла для новенькой завтрак, по поручению матушки Корнелии, – сообщила она, показывая тарелку с пудингом.

– Проходи, она в крайней по коридору комнате, – Жердом махнул в сторону невысокой и крепкой двери. – Поставь тарелку у окошка в двери, близко не подходи. Мало ли что у помешанной на уме. И не очень-то с ней болтай.

– Лучше, если с ней пока вообще никто не будет разговаривать. Об этом нужно всех предупредить, – добавил лекарь.

“Бедняга” – подумала Лизабет о той несчастной, которой несла завтрак. Девушка плохо успела рассмотреть новенькую утром, когда ту насильно втащили в ворота монастыря. Более шустрые воспитанницы пансиона оттолкнули ее от окна, и она лишь заметила цвет волос и угловатую фигуру девушки в мужской одежде.

Бетти прошла вдоль корридора, придерживая подол длинного синего платья с белыми пуговками и выглаженным воротничком и остановилась напротив деревянной двери с решетчатым окошком. Внизу двери находилась прорезь, как раз для того, чтобы сквозь неё можно было пропихнуть тарелку. За дверью не слышно было ни единого звука. Есть ли кто живой?

Лизабет боязливо подкралась ближе к двери, поставила тарелку у прорези и хотела уйти, как вдруг в решетчатом окошке появилось бледное, скуластое лицо девушки. Взгляд у неё был испуганный, но вполне осознанный.

– Постой, не уходи, скажи мне, куда меня привезли? – взмолилась она к Бетти.

– Разве тебе не сказали? – тихо спросила воспитанница пансиона. Она вдруг вспомнила о запрете разговаривать с сумасшедшей, но почему-то решила его нарушить. – Ты в монастыре Арг-Горгант и тебя считают больной.

Девушка схватилась за голову и переспросила:

– В женском монастыре? Это же женский монастырь? Отец заточил меня в женский монастырь?!

– Возможно временно, пока ты не выздоровеешь, – заметив искреннее удивление и отчаяние затворницы, Лизабет всё же пожалела о сказанном.

– Меня зовут Адриан, я… я не девушка, я парень, меня зовут Адриан Хаминг, и я сын нашего правителя берта Люциуса Хаминга!

Лизабет перепугалась и, ругая себя мысленно, придерживая длинный подол, помчалась прочь из старого корпуса.

Глава 2. Перевоплощение

Демон побери! Меня зовут Адриан и однажды утром я проснулся девушкой! Да-да, вы не ослышались – девушкой!

Произошло это событие утром следующего дня, после моего шестнадцатилетние.

День рождения сына берта праздновался с шиком, немалыми винными возлияниями и разными доступными мужчине в военном походе развлечениями. Армия отца находилась на севере, рядом с владениями Лерогов. Соседи в очередной раз посягали на железные рудники. Легоров называли Северными орлами, за то, что эти большие, пернатые хищники являлись их боевыми единицами. Легоры – правители Данделии, горной страны, в которой выращивали самый лучший виноград, огромных орлов и самых скромных невест. Гор у Легоров много, но железа, как ни странно, в них очень мало, поэтому наши копи не давали им покоя. В горах против армии Легоров не устоять и это останавливало отца, и других владетельных бертов Тизин-Листбока от завоевания их государства.

К счастью, у Люциуса Хаминга были пушки и пищали – новое оружие, появившееся не так давно.

Мы прибыли к Железным скалам утром. С пушками на спинах, ящеры передвигались не так быстро, как без них. Зато оружие доставили без проблем, промедления и на нужные позиции. Мой питомец варан по кличке Задира, желтого цвета и с красными глазами, зашипел, почуяв чужаков издали. Отец оседлал старину Ворчуна. Этот ящер пережил с моим отцом немало ярких побед. Его морду и бока покрывали шрамы. Отец всегда предпочитал его всем остальным из-за стойкости. Теперь мы одевали ящеров в броню и им это явно не нравилось. Самое главное защитить голову питомца. Поэтому к разработке шлемов питомцев наш инженер подходил с особым рвением.

Я следовал за отцом. За нами еще около десятка погонщиков ящеров. Остальное войско, около двух тысяч человек, состояло из пехоты и конницы, вооружённых мушкетами, шпагами и саблями.

Конница заняла позиции с боковых флангов, некоторая её часть скрылась в зарослях кустов и за валунами.

Это был мой первый военный поход. Я предвкушал его, смаковал и волновался. Битва манила меня и пугала.

Ворчун нежился на солнышке и жмурился. “Смотри на этого зверя, сынок, и бери с него пример!” – так отец говорил мне, об этом ящере и поглаживал его по блестящей глянцевой чешуе. Его питомец редкого чёрного цвета. Красивый и могучий, как утёс. Иногда, в глубине души, я обижался на эти слова. Неужели меня можно сравнивать с животным. Но Ворчун и в самом деле был бесподобен в бою. Питомец берта с рыком и шипением рвал на части врага острыми как пики зубами и не разу не подводил своего хозяина. Возможно, именно эти качества имел в виду мой отец.

Советник и правая рука отца, сьэр Бортис Мюль, отвечал за артиллерию. Как ни странно, но этот неуклюжий и приземистый человек относился ко мне порой гораздо добрее и ласковее, чем родной папаша. Когда я был мальцом и ходил пешком под стол, Мюль сажал меня на колени, качал и приносил необычные цветные леденцы. Удивительно, откуда он их только брал? Когда я стану правителем Сандарина, Бортис непременно будет и моим советником. Даже если к тому времени он совсем состарится и сделается немощен телом.

Атака с воздуха началась гораздо раньше наземной. Огромный орёл камнем ринулся на меня и Задиру. Глупец, он думал, что нас так просто уничтожить! Ха!

Я выхватил мушкет и попал метким выстрелом орлу прямо в глаз. Острые когти просвистели над моей головой. Еще чуть-чуть… и.

Птица громко вскрикнула и скинула с себя наездника. Мой варан среагировал быстро и сжевал упавшего с орла человека. Я с содроганием смотрел, как двигались в предсмертных конвульсиях ноги потребляемого в пищу моим вараном погонщика орла. Варан смял его вместе со всей амуницией, шлемом и даже нагрудным металлическим панцирем. Перед боем я специально не кормил ящера. Голодный он более мобилен и кровожаден, но чтоб настолько! Удивительно! Когда варан жрал живьём овец, их раздвоенные копытца дергались в конвульсиях абсолютно так же, как ноги этого погонщика орла. Закончив, Задира зажмурил довольно глаза и несколько раз высунул из пасти красный сдвоенный язык. Раненую гигантскую птицу отец добил из винтовой пищали.

– Не будь разиней, сын, враги не дремлют! – недовольно проворчал на меня папаня-властитель. Спорим, он думал сейчас, что я самый непутёвый парень среди всех на этой земле.

Раздался звук барабанов и первые пушечные ядра взрыли землю. Вокруг простиралась каменистая степь с островками из огромных валунов, скоплениями зарослей кустов. Мы заняли позицию на возвышенности, у подножия Железных скал. Пять пушек сэр Бортис расположил на склоне.

При каждом погонщике ящера обязательно находился оруженосец. Он сидел рядом с погонщиком и заряжал мушкеты и пищали.

Меня сопровождал Тед, хороший крепкий парень со спокойным и терпеливым характером, как раз то, что нужно для оруженосца погонщика. С Тедом мы были знакомы с раннего детства, если не сказать, что практически с рождения – он сын моей кормилицы и выходило, что и моим молочный брат. Он не был ловок в бою, как я, но верности в этом парне хоть отбавляй. Теду я мог доверить свою спину.

И вот началось! В небесах снова показались орлы. Самые большие белого цвета. Для них наш инженер Асмус приготовил особый сюрприз – многоствольные пушки, заряженные шрапнелью и сетями. Несколько птиц упали на подлете. Одна из них барахталась, истошно кричала, запутавшись в сетях и переломав крылья. Упали они относительно удачно, на скопление кустов, которые смягчили удар о землю. Погонщик птицы достал нож и пытался прорезать сеть. Но его успели перехватить наши пехотинцы. Легкая пехота надела шлемы и двинулась в атаку. В пехоте отца служили лучшие мастера палаша и мушкета. Среди них было несколько героических личностей, показавших себя не единожды в бою с врагом. Самым элитным и смертоносным отрядом считался отряд капитана Кардоса. Капитан лично отбирал для себя толковых бойцов. В рукопашном бою им не было равных. Они вырезали врага сотнями, но при этом потери в самом отряде, по сравнению с вражескими, всегда были относительно малы. Кардос практиковал один из видов древней рукопашной борьбы с говорящим названием “Танец смерти”. Меня самого учили этому “танцу” с восьми лет. Да и вообще, как полагается будущему правителю, я должен был хорошо владеть этим боевым искусством, шпагой, саблей, виртуозно скакать на коне и управлять ящером. Пострелять и помахать шпагой, а особенно прокатится на Задире – это всегда пожалуйста!

Пехота разделилась, и некоторые боевые группы умело заняли позиции между скоплениями валунов, таким образом скрываясь от обстрела и удерживая позиции. Конница терпеливо ждала своего часа в укрытиях на флангах.

Я сгорал от нетерпения, мне хотелось ринутся в бой, показать своему отцу и моим будущим подданным на что способен их будущий правитель. Но отец приказал ждать рядом с ним и с безопасного расстояния наблюдать за ходом битвы. Берт был невозмутим. К нему подбегали посыльные, и он раздавал им приказы.

– Не нужно подставлять свой зад под ядро пушки, сынок, для этого есть рядовые солдаты, готовые умереть за тебя. Жди, придет и твой черёд напиться кровью!

Я возмущался, но ждал, раз так приказал отец. Он всегда учил меня, как нужно приказывать, и как подчиняться. За любую вольность мог серьезно наказать.

Место битвы покрылось пороховыми облачками и телами убитых людей. Орлы нападали, хватали воинов когтями, поднимали в воздух и сбрасывали на землю с немалой высоты. Мой ящер Задира нетерпеливо перетаптывался с ноги на ногу. Ему хотелось побегать. Когда пехота опрокинула вражеские позиции, настал черёд конницы и ящеров.

– В атаку! – наконец, скомандовал берт и повёл погонщиков ящеров за собой.

Пришло время снимать сливки победы.

Задира рванул вперед так, что я и Тед еле удержались в седле. Мы быстро домчались до рядов отступающих врагов. Несколько человек в шлемах ринулись на меня и моего варана. Деваться им было некуда: убежать от варана невозможно – только сразиться и умереть. И мой питомец не подводил. Он вертел во все стороны мордой, хватал и рвал пехотинцев на куски. Я отстреливался от врагов из мушкетов и защищался саблей. Уязвимое место варана – это бока. Именно по бокам Задиры старались бить нападавшие.

Отец сражался неподалеку, как он был великолепен в бою. Головы врагов легко слетали с плеч от удара его легкой и острой как бритва сабли. Ворчун не отставал от своего великолепного хозяина-воина. Варан валил людей десятками, а отец виртуозно ему помогал. Кровавое и захватывающее дух зрелище. Его металлический нагрудник, шлем, да и вообще вся броня покрылась багровыми каплями крови.

Мне захотелось покрасоваться пред отцом, показать, что я достойный его сын. Правда, тогда я скорее напоминал идиота. Какой же я был дурак! Мой жёлтый варан Задира и размерами, и опытом уступал отцовскому Ворчуну. Но все же рвал врагов, как мне казалось, не хуже. Я привстал в седле и с задорным криком “Егей!”, снял шлем и стал вертеть мельницы саблей. Идиот! А на каждого отчаянного идиота всегда найдется опытный вояка. Тут мне прилетело по башке камнем. Таким обычным гладким булыжником. В ушах зазвенело и оглушенный я обмяк, в глазах потемнело. И если бы не был привязан к седлу, свалился бы под лапы своего варана. Неподалёку от варана, совсем не страшась зверюги, стоял человек в броне и обстреливал его не из мушкета или пищали, а из обычной пращи. Такое древнее, простое и в то же время эффективное оружие против конницы и, как оказалось, идиотов на варанах. При сноровке пращей можно недурно обстреливаться, и этот вояка делал это удивительно хорошо, невозмутимо добывая камушки из кармана на поясе. Теперь варан остался без погонщика и получив больно камнем в глаз, чуть сбросил моего оруженосца Теда. Парень попытался спасти меня, взяв на себе управление прыгающим и временно ослеплённым на один глаз ящером. Сверху на варана налетел орёл и пытался схватить меня. Тед ранил его из мушкета и схватился за пищаль, парень не важно управлялся с холодным оружием.

Мужик с пращей подошёл ближе и звезданул камнем в голову Теда. Тот успел меня отвязать от седла Задиры, но тут же завалился на меня и из его виска прямо мне на лицо, пульсируя, хлынула кровь. Мы упали на землю, я завопил от страха, как резанный поросенок, и попытался высвободиться из-под тела оруженосца. Какой это был позор. Как мне хотелось жить!

Воин, видимо, догадывался кто я и решил добыть меня как достойный трофей и не спеша вынул из ножен саблю. Вот порадует кого-то моя голова! Я тогда подумал, надо же, словно он не убить сейчас собирается, а просто нарезать кусками как окорок. Я чуть не обделался в штаны и закрыл глаза!

Грохнул выстрел мушкета и послышался звук падающего, как мешок с дерьмом, тела. Среди всех звуков этой битвы, именно этот показался мне самым оглушительным. Я открыл глаза, увидел, как надо мной склонился отец. Он держал дымящийся после выстрела мушкет. И на его лице страха совершенно не было.

Берт рывков стащил с меня тело Теда и зло прорычал:

– Вставай, выкидыш гиены, и живо в седло!

«Ласково, папочка, я тоже рад тебя видеть!»

Я встал, вытер с глаз слёзы, выступившие от горечи и обиды, и ощутив, наконец, жгучую боль в голове от попавшего в неё камня, одев шлем и чуть шатаясь, помчался к своему разбушевавшемуся без погонщика варану. Тот успел сжевать раненого орла и оправиться от попадания камнем в глаз. Его пасть покрылась липкой красной кровью и к ней прилипли птичьи пух и перья горной птицы. Изжеванная туша орла валялась неподалёку. Рядом с птицей на земле рыпался и дико вопил его погонщик, с оторванными ногами. Варан смог прокусить его железный нагрудный панцирь и теперь в прореху брони показались выпавшие из глубокой раны внутренности. Меня чуть не стошнило, хотя смерть я видел и раньше. Отец с десяти лет брал меня с собой на общественные казни, но тут меня стошнило.

Пока я валялся в пыли и грязи, а потом пытался поймать и оседлать питомца, мой отец и его ребята отодвинули позиции врага далеко вперёд и теперь преследовали и добивали остатки войска Легоров. Я взглянул с сожалением и болью на убитого Теда, взобрался в седло и помчался догонять их.

***

Вечером празднование победы над Легорами решили совместить с празднованием моего дня рождения. Отец пригласил боевых товарищей к себе в походный шатёр. Мы пили без устали вино, травили военные байки, и он, незаслуженно, нахваливал мои достоинства в бою. Ох видели бы эти ребята, как я чуть было не испачкал штаны! Возможно кто-то и видел, но промолчал.

Я пил до одури, пока не потерял связь с реальностью. После мне снился воин с пращей, растерзанный вараном погонщик и погибший оруженосец Тед.

Утро настало неожиданно. Кто-то рывком поднял меня с лежака в моем шатре.

– Где Адриан? – голос сьера Бортиса звучал настойчиво и злобно.

Это не сразу насторожило меня, с похмелья я плохо соображал.

– Отвали, Бортис, у меня башка раскалывается, – я снова хлопнулся на лежак, к горлу подступила тошнота, в висках заломило.

Он схватил меня и снова тряхнул так, что чуть душу не вытряс из бренного, страдающего после попойки, тела.

– Где Адриан, девка?!

– Что?.. Ты что совсем что ли спятил, старина? Какая я тебе девка? – тут я обнаружил, а вернее услышал, что голос мой стал намного тоньше и певучей обычного. И это мне совсем не понравилось!

Бортис отвесил мне пощечину и ещё раз как следует встряхнул.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать. Почему одела его одежду. Где Адриан? Говори, пока я тебя не придушил!

Ну это уже слишком! Я перепил, а этот, похоже, совсем того…

Я схватился за горевшее от пощечины лицо. В шатёр вбежала стража, дежурившая ночью у входа.

– Где вы были? Где наследник нашего барона?!

Увидев меня, парни явно перепугались и растерялись.

– При нас в шатёр она не входила, а Адриан не выходил из него, – доложил советнику и слуге отца тот, что посмелее и постарше.

Я ощупал себя… И тут мне стало не по себе… Ой, как не по себе! Я обнаружил у себя грудь. Женскую грудь!

– Ещё раз спрашиваю, где парень? – Бортис выхватил свой наградной кинжал из ножен. Я знал, как он ловко умеет управляться холодным оружием.

Испугавшись, я крикнул, а вернее завизжал как девчонка и закрыл лицо руками.

– Это я, Бортис, – Адриан!

Нет, сейчас он точно выпотрошить меня, как барашка к празднику!

Но реакции не последовало. Напротив, в воздухе нависла тишина. Лицо советника вдруг побелело как полотно, рот открылся сам собой, а из глотки вырвалось несколько бессвязных звуков. Ошарашенный он пошатнулся. Я заметил, как взгляд его сконцентрировался на моём левом запястье. Там находилась отметина, вернее шрам, который остался у меня после одного неудачного упражнения мечом. Он сам лично останавливал кровотечение и тащил меня на руках к лекарю, зашивать рану.

– Ты помнишь, Бортис, этот шрам, тогда я здорово испугался и потом долго не брал, саблю в руки. Мне было тринадцать.

Ничего не ответив, он схватил меня за руку и потащил силой в шатёр отца. От такой тряски, на подходе к шатру барона, меня стошнило ему прямо под ноги, а вернее ему на сапоги. Советник подождал немного, вытер обувь о сухую степную траву, и потом втолкнул силой внутрь отцовского пристанища.

Папаня после попойки выглядел огурцом. Сейчас он стоял у серебряного зеркала раздетым по пояс и брился. Эту процедуру он всегда совершал сам, не прибегая к помощи слуг. Его черные усики намокли.

Бортис втащил меня в шатер и долго собирался с мыслями.