Текст книги "Драконье Солнце(СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Ты знаешь, куда нам ехать? – спросил я.

– Да. Я спрашивала у духов. Если повезет, мы найдем Райна Гаева уже завтра.

Мы отправились в путь, задержавшись только затем, чтобы наскоро перекусить, да дать Вии время одеть плащ и сапоги.

По лесу лошадей нельзя было пустить даже рысью – дорога выдалась уж очень плохая. Не верилось, что по этим колдобинам регулярно возят товары в Мигарот. То есть, может и возят – контрабандисты всякие, которым пользоваться человеческими путями мало чести. Мы достигли той развилки, у которой решали, куда идти, лишь ко второй половине дня, и направились в противоположную сторону – к горам. Довольно скоро Вия повернула жеребца на узкую, малоприметную тропку в зарослях клевера, и мне ничего не оставалось, как следовать за ним.

– Что он там собирается делать? – ворчал я, отмахиваясь от слепней, которые взвились с нагретого солнцем луга словно драконы в атаке и накинулись на беззащитных нас. – Там же сплошь бедняцкие деревеньки, да и те натыканы редко, как изюм в пироге у скупой тещи!

– Колоритное сравнение, милорд, – Вия посмотрела на меня с уважением. – Может, он гербарий здесь собирает?

– Не смешно, – только и ответил я, хотя уголки губ против моей воли поползли вверх.

Да, разнотравье тут действительно было такое – дай бог всякому лугу. На сто гербариев хватит. И запах меда был так силен, что с удвоенной силой хотелось жить вечно. Или прогуливаться здесь с прекрасной девушкой, заговаривая ей зубы стихами и ожидая подходящего момента, чтобы завлечь под кустик и совлечь одежду…

Девушка рядом, конечно, имелась. Но вот что-что, а стихи ей читать меня совершенно не тянуло. Равно как и все остальное.

Подъем был довольно крутым, за короткий срок мы поднялись вполне высоко, и сумели бросить взгляд на дорогу, по которой ехали только что. Вид на зеленые волны сосен, расцвеченные серебристой пеной берез и чуть более светлыми «отмелями» дубрав здесь открывался превосходный. Я заподозрил, что преследуемый нами Гаев таил в себе талант не только ботаника, но и художника. Иначе совершенно непонятно, какого черта он поперся в эти края. Если он собрался к Перевалу Собаки, то проще было еще некоторое время идти по тракту к Мигароту, а свернуть в горы уже позже.

Потом Вия сошла с тропы, которая, пусть и истаивая иногда до едва примятых трав, до сих пор с успехом указывала нам путь, и нырнула в заросли барбариса. Я был выше ее ростом, поэтому мне пришлось спешиться и вести Иллирику в поводу. Чуть позже я обнаружил, что Вия спешилась тоже, проехав всего пару метров.

– А почему он сюда полез? – почти обреченно спросил я Вию.

В тени слепни от нас отстали, зато накинулись комары.

– Может быть, по грибы? – кротко спросила она.

Я почувствовал неодолимое желание выругаться. И как удержался?…

– И тем не менее, – произнес я брюзгливо. – Ты что, за ним идешь по следу, как ищейка?… Угол срезать никак нельзя? Может, он просто отлить пошел, а мы за ним тащимся…

– Я не знаю этой местности, милорд, поэтому мне приходится идти так, как шел он, – коротко сказала она. – Кроме того, у меня плохо получается говорить со здешними духами: я не знаю их языков, а они не знают меня. Мой же гехерте-геест весьма неохотно сообщает мне местоположение Гаева. Поэтому и приходится идти так, как идется.

– Погоди, почему неохотно? – удивился я. – Разве ты не хозяйка этого… риддари?

– Поэтому-то он и артачится. Ищи мы женщину, а не мужчину, все было бы проще.

– Почему?

– Ревнует.

Волей-неволей я задумался о характере взаимоотношений шаманов с духами…

Впереди мы услышали веселый говорок ручья, а скоро нашли и сам поток. Он тек по дну ложбинки, расширяясь и становясь все более полноводным прямо на глазах. Видимо, астролог шел вдоль него, ничуть не беспокоясь, что крутой бережок может осыпаться в любой момент. Нам же пришлось держаться на расстоянии, путаясь в зарослях, ушибаясь о корни деревьев, успокаивая лошадей, и в голос кляня Гаева.

– А если он на своих двоих заберется в такие места, где на лошади не проедешь? – недовольно спросил я. – Что будем делать?

– Вот тогда и будем думать, милорд, – только и ответила Вия. – А собственно… – она остановилась, как вкопанная.

– Что? – спросил я, повисая на поводе, потому что Иллирика выбрала как раз этот момент, чтобы заинтересоваться зеленым еще барбарисом. Еще не хватало мне расстройства желудка у этой красавицы…

– Вот тут он и упал в ручей.

– Что?!

– Упал в ручей, милорд. Кажется, уцепился за что-то, его понесла вода… Но он жив, милорд, значит, выбрался.

– Отлично! – я хлопнул себя по шее, убивая особенно настырного комара. – Значит, очень скоро мы его возьмем голеньким: будет сушить одежду у какого-то костра.

– Он еще далеко отсюда, милорд, – с сомнением произнесла Вия. – Темнеет. На вашем месте я бы не рискнула ходить ночью по незнакомому лесу.

– Боишься диких зверей? – как бы невзначай я положил руку на эфес Косы.

– Боюсь ям, – коротко ответила Вия. – Веток, поворотов. И тому подобного.

– Я тоже, – вздохнул я, спрыгивая с Иллирики. – Вот что, похоже, тут самое подходящее место для ночлега. Если мы сейчас недалеко от Гаева, завтра с утра наверняка нагоним его. И будет нам счастье.

– Что? – кажется, Вия посмотрела на меня, как на психа.

– И будет нам счастье. Выражение такое. Никогда не слышала?

– Нет, милорд, – сдержанно сказала она, тоже спешиваясь. – Быть может, я схожу за хворостом?

– И много утащишь? – фыркнул я. – Сам схожу. А ты сторожи своего зверюгу.

– Зачем? – удивленно спросила Вия.

– А не видишь?

«Зверюга», действительно, давно косила глазом и била копытом в сторону Иллирики. Удивительно, как хозяйка прежде не замечала столь компрометирующего поведения своего жеребца. Вия стала буквально коричневой – я догадался, что так она краснеет, – и потащила своего коня за узду, привязать к раскидистому грабу как можно дальше от Иллирики. Я, внутренне усмехнувшись, отправился пристраивать кобылу к березе в противоположной стороне поляны. Не хватало мне устраивать моей кобыле счастливую личную жизнь! Довольно и того, что моя никак не клеится…

…Спустя час на полянке над ручьем весело полыхал костерок. Над огнем висел котелок – мы ждали, пока он закипит, чтобы бросить туда сладкие корни. Вия сидела напротив меня, и ее темное лицо почти терялось в сумерках.

– Вот что, шаманка… – тихо сказал я, – дай мне, пожалуйста, твою левую руку.

– Зачем? – удивилась и слегка насторожилась она.

– Пожалуйста, – мягко попросила я.

– Не вижу смысла, – она тут же закуталась в гармаш поплотнее.

– Поздно. Я уже видел. У тебя на руке повязка. Вены резала?

– А если и так, милорд? – голос у нее сердитый.

– Вчера ночью, – сказал я. – Ты загнала Его обратно. Своей кровью, своей силой. Верно? А что стало с тем горе-астрологом? И с караваном?

Вия помолчала. Потом поняла, что отвечать придется – довольно уже, намолчалась за день. Наконец нехотя произнесла:

– Караван ушел. Как я вам и сказала.

– А горе-астролог? Что с ним случилось?

– Лошадь.

– Что? – сначала я подумал, что не расслышал.

– С ним случилась лошадь. Этот черный «зверюга»… он и есть тот Гай. Когда тот, что внутри вас, убил его, я отправила его душу, чтобы она не досталась богу. А то он бы наелся, и я бы не удержала его.

Я почувствовал слабость в ногах, даром, что сидел.

– Напомни мне, чтобы я никогда тебя не злил, – постарался я усмехнуться.

– Я не шучу и не сумасшедшая, – покачала головой Вия. Говорила она совершенно серьезно. – Потому конь и стал вести себя странно, и глава торговцев велел его оставить. Но меня он слушается. Изгнанные из тела духи ведут себя странно. Иногда они начинают следовать за своими убийцами, но вовсе не потому, что желают мстить. Просто убивший их – единственное знакомое им существо. У них меняется зрение, и больше никого они узнать не могут. Да и то сказать – что может быть крепче тех уз, которые связывают убийцу и жертву?… Плоть, кровь… как у матери и дитя.

Она сказала это, и мрачно улыбнулась каким-то своим мыслям. А мне стало слегка не по себе. Еще пару лет назад мороз продрал бы по коже… Я вспомнил, какой счастливой она выглядела утром, объезжая свое новое «приобретение».

У этой девушки, должно быть, совсем особые отношения с потусторонним миром. Да и с посюстронним тоже.

– А ты не хочешь поинтересоваться, что именно ты загоняла? – спросил я.

– Я догадываюсь, – ответила она ровным тоном. – Лет двадцать назад сказители начали петь про некоего юного лорда, который одолел бога. Одного очень кровавого, очень жестокого и сильного бога. Вероятно, бог отомстил тому юноше…

– Вероятно, – я кивнул головой. – Да. И не только ему, но и его сыну. Эту историю рассказывают и на севере?

– Эту историю рассказывают по всему Континенту. Вот только имени юноши не называют.

– Мы смешали кровь, – дошло вдруг до меня. – Ты ведь спасла мне жизнь, Вия Шварценвальде. А я до этого – тебе.

Вия только грустно улыбнулась.

– На поле битвы в таких случаях братаются? – спросила она с горьким сарказмом.

– Никогда не был на поле битвы, – пожал я плечами. – И потом, у меня слишком много проблем и слишком много секретов, которое я никому не могу открыть, чтобы можно было позволить себе заводить родичей. Но ты мне не чужая, Вия Шварценвальде. Если тебе нужна помощь…

– У меня тоже слишком много тайн, которые я никому не могу рассказать, милорд, – перебила она меня. – Простите… Не хотите ли сыграть, пока вода не закипела?

Я улыбнулся. Ветер шумел в листве, становилось все темнее и темнее. Фыркали лошади, и тихо, почти неслышно трещали сучья в костре.

– Почему бы и нет?… Только это будет совсем не та игра, которую я бы показал тебе в Че… в спокойном месте. Знаешь, виола ужасно расстраивается, стоит повозить ее в седле. Настраивать очень долго, сейчас этим заниматься просто бессмысленно. А без настройки… Но… в общем, посмотрим, что выйдет.

…Мой учитель музыки говорил мне: неважно, насколько инструмент расстроен. Все равно по-настоящему ладной игрой радуют только жонглеры в богатых замках на торжественных событиях, да и то если умудряются приехать к аристократу заранее, чтобы хорошенько подготовиться. В иных случаях музыкант делает что может, а все остальное зависит от слушателя. Слушать музыку – ничуть не более легкое дело, чем играть ее. Но если вы оба, два человека по разные стороны от инструмента, сумели вычленить в вихляющей в разные стороны мелодию общую, одну на двоих, тропу, вы сможете… сможете пойти по ней. А там куда выведет.

Все играют на расстроенных инструментах, исключения лишь подтверждают правила. Важно не расстраиваться самому…

Я пристроил тяжелую виолу на согнутом колене… вообще-то, полагалось бы сидеть на стуле, но ладно… поза с подогнутыми, скрещенными ногами тоже подойдет. Вскинул туго натянутый лук смычка. Игра тоже похожа на битву…

– Что тебе сыграть, красавица?

– Все равно. Лишь бы время шло легче.

– О?… Его не бывает, легкого времени…

И – первое касание струн. Каким он будет, звук?… Тише! Стихните деревья, ветер, вода, лошади и вездесущие комары! Остановись, движение мира сквозь вековечный океан. Хотя бы на миг! Дайте мне возможность вклиниться, встроиться в вашу непреходящую гармонию собственной нотой…

Я заиграл старую-старую музыку. Говорят, она была еще до того, как в мир пришли Новые Боги. Иногда ее называют «Песенкой заблудившегося пастуха», иногда – «Песенкой о юнце и ведьме». Она изменяла ритм и темп, сбрасывала, прежние слова как змея старую шкуру, и обретала новые, наращивала куплет за куплетом и снова отбрасывала лишнее… Во всех землях поют ее по-разному. Мелодия там очень простая, и поэтому знатоки часто кривят рты в презрительной усмешки. Слова… когда проще, когда сложнее. Можно хоть самому придумать на ходу. Да что там – я сколько раз пел и матерные варианты, особенно под хмель! Но теперь, не знаю, почему, я выбрал те куплеты, которые больше всего любил напевать, перебирая струны лютни, лорд Бреаннон… Наверное, потому что они нравились Хендриксону. Наверное, потому, что я решил, что и Вии они понравятся.

Некоторые могут играть и петь одновременно – я же опустил смычок тогда, когда отзвучали первые такты (разумеется, фальшиво, а как же иначе!) Не могу. Не хватает и на то и на другое сразу. Спасибо, что голос повинуется мне гораздо лучше, чем своевольные, не в такт дрожащие струны.

 
Если хочется верить – верь,
Если хочешь стрелять – стреляй.
Застрахованным от потерь
Не шепнет никто «Выбирай!»
 

Начал – и понял, что фальшивлю не хуже инструмента. Не то что неправильно пою… не то пою. И не той. Вия слушала молча, опустив голову, перебирая пальцами край плаща, и песня в ночном лесу звучала совсем чужой. Но уже начав мелодию, остановиться невозможно. Я продолжал…

 
Где-то вывезло, где не свезло,
В перекрестке четыре пути.
И по каждому так тяжело,
Так почти невозможно идти!
 

Я больше люблю народные песни. Такие, ну, вы знаете, истории, простые или жуткие, про монахов, людоедов и распутных красавиц. У этой тоже есть народная версия: про пастуха, который искал отбившегося ягненка, да и заплутал среди холмов, да и встретил деву… А слова, что любил Бреаннон, наверное, были сложены менестрелями.

Вия теперь глядела на меня, и мне даже казалось, что я вижу ее…и даже повязку на руке, скрытую рукавом, вижу.

Она смогла задержать бога. Невозможно…

Вены вскрывала из-за меня. Почему?… За себя испугалась, что всех разнесу?… Нет, я-то знаю, как думают в такие моменты. Там логика иная. Думала бы о себе – побежала бы прочь, потом сообразила бы, что сделала не то.

Мы найдем то, что ищем. Вместе. А там решим, что будем делать дальше. Что у нее за беда, зачем ей нужно Драконье Солнце?… Я помогу, если смогу. И если не смогу – все равно постараюсь.

 
Если хочется верить – верь,
Может статься, окончится срок.
Так по нам ли споет суховей
Бесконечную песню дорог?…
 

2. Записки Астролога

Обычно в таких случаях я недолго нахожусь без сознания – может быть, несколько минут. Может быть, несколько больше. Но в этот раз я провалялся, вероятно, два или три часа. Скорее всего, ударился головой о дно, когда падал – ручей-то был мелким. Или же о камень, что торчал из воды. Тогда мне повезло, что я еще жив…

Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу на лавке в каком-то бедном жилище. Пахло здесь плохо: гарью и плесенью; таракан, покачав усиками, отбежал от моего локтя в угол, протиснулся в щель между бревнами.

Сквозь маленькое окошко, чьи распахнутые ставни были перекошены, бил в комнату узкий пыльный луч света. Он освещал плохо сложенный очаг, два грязных горшка, один с дырой. Две лавки, паутину по углам, с балок свисают какие-то засохшие веники. Наверное, когда-то это были травы – целебные, приправы или сушеная облепиха на компот – бог его знает. Я лежал на лавке, укрытый какой-то дерюгой. Моя перекидная сумка, которой я обзавелся на той ярмарке, стояла у стены. Мой плащ и шерстяная накидка, распяленные, висели на крючках. Одежда была влажной. Уложить меня уложили, а раздеть не удосужились. Даже сапоги не сняли. С одной стороны, хорошо, что не ограбили, с другой – как бы не простудиться.

Зато приступ прошел почти бесследно – даже легкого привкуса боли не оставил. Только вот голова казалась необыкновенно легкой.

Странная штука, драконий яд. По меньшей мере, странная. Ты даже не замечаешь его… до времени. Жить он не мешает. Тоже до времени…

Несмотря на дерюгу, которой меня укрыли, я дрожал от холода, Я сел, и тут заметил, что на лавке у противоположной стены кто-то лежит. Но в маленьком пространстве бедной хижины с земляным полом не слышно его дыхания.

– Простите… – осторожно сказал я.

Тот, кто лежал на лавке, и кого я не мог как следует рассмотреть в полумраке, проигнорировал мой голос. Не ответил. И с внезапным отвращением я понял, что здесь труп.

Не то чтобы я так уж мало видел трупов в жизни. Но приятного в них мало, тем более, что всегда внутренне ждешь от них запаха разложения, даже если они совсем свежие, или еще какой-то гадости. Не могу относится к человеческим останкам с тем же здоровым прагматизмом, что и к коровьим тушам. Правда, и кремация мне не по душе. Уж лучше закапывать, как делают в некоторых землях. Потому что каждый раз, когда я вижу погребальный костер, я вспоминаю другое пламя… пламя, на которое я смотрел, хотя тетя говорила не смотреть и закрывала мне глаза. Без толку. Даже сквозь ее пальцы, сухие, твердые, пахнущие лавандовым мылом, я видел рыжие языки. Прямо за сомкнутыми веками видел.

Так о чем это я?…

Ах да, трупы я не люблю. Но и не боюсь. Чего их бояться? Может быть, у хозяина этой лачуги мания такая – подбирать трупы. И меня он за труп принял. Монахини говорили мне, что во время приступа я почти не дышу…

А может быть, это сам хозяин и есть? Притащил меня и умер?

Я встал со своего ложа (сапоги хлюпнули). Подошел к лавке.

И едва не рассмеялся. Это вообще было не тело! Это была кукла в человеческий рост, аккуратно сшитая из разномастных тряпок. Как сейчас помню, половина лица, по шву, была сделана из грубого небеленого холста, а другая половина – из полосатой шерстяной ткани, будто от чулка.

Кукла была не одна. Она лежала на краю широкой лавки, а у нее под боком, у стены, пристроилась кукла поменьше. Ничем она от первой не отличалась: просто голова без намека на лицо, руки и ноги. Размером… ну да, как ребенок лет трех. У «детской» куклы был какой-то намек на волосы – растрепанные желтые нитки. Я вдруг вспомнил Раю – какой она была маленькой, в три годика, с такими же растрепанными светлыми волосами – и меня неприятно резануло по сердцу.

Я подошел к двери из хижины и вышел наружу – обнаружив при этом, что меня слегка пошатывало…

Там, за дверью, оказался обычный огородик. Я заметил укроп, петрушку, сельдерей, крошечные кочаны капусты, вьюнки гороха беспомощно стелятся по земле… вездесущий горный шиповник, про который не поймешь, сажают ли его, сам ли он растет, как сорняк… Расколотое корыто, заросшее мхом. Из него должна пить домашняя птица, но воды там давно уже нет. На чурбаке возле корыта сидела женщина в лохмотьях. Впрочем, черные волосы, в которых очень мало седины для ее возраста – лет сорок, наверное – аккуратно приглажены. В руках она держит какую-то ткань. Она шьет.

– Здравствуйте… – сказал я нерешительно на арейском.

– И ты здравствуй, – она говорила с акцентом, что делало арейский в ее устах похожим на язык Радужных Княжеств… да-да, я там никогда не был, но основы знаю – меня сестра Анна научила. – Молодой господин.

– Ты нашла меня в ручье?

– Да, я нашла тебя в ручье. И подумала, что неплохо бы взять твою одежду. Но ты оказался жив, поэтому я принесла тебя сюда.

Она говорила равнодушно, как будто находить людей в ручье было ей не в диковинку. Я еле удержался, чтобы не задать ей поямой вопрос.

– Как вас зовут, добрая женщина? – сказал я вместо этого.

– Зовут меня Сумасшедшая Хельга, – ответила она. – А как звали по-другому, я уже и забыла. А как твое имя, молодой господин?… Только уж извини, шпагу я твою не нашла. Наверное, зарылась где-то в песок.

Я только плечами пожал. Свой фамильный меч, который мне достался от отца, а ему от его отца, я сломал о бок дракона еще два с половиной года назад. Тот, что я таскал после этого, оплакивать не стоило. Да и оставил я его у бургомистра Фернана задолго до падения в реку.

– Ничего, – сказал я. – Вода дала, вода взяла, как говорят на севере. А зовут меня Райн Гаев.

– Это нездешнее имя.

– Правильно, я из Великой Шляхты. Знаете такую страну? Это на северо-западе.

– Ты пришел издалека, молодой господин. А уйдешь еще дальше.

Я кивнул. Ох уже эти деревенские сумасшедшие! Каждый второй – пророк. Разговариваешь с такой, и кажется, что в старую сказку угодил. Из тех, где добрые старухи дают юному рыцарю мудрые советы.

– Все мы, добрая женщина, уходим далеко. И, заметьте, никто не возвращается.

Я сказал это без раздумий – в тон попал, что ли?…

– Страну богов ты имеешь в виду, молодой господин?… – женщина улыбнулась, по прежнему не глядя на меня, а глядя на свои руки. – Нет этой страны богов, нет и не было. И боги наши все не настоящие. Не боги они, они – недобоги.

– Не говори так, бабушка. Дождешься стрелы с ясного неба от Зевса… Или Амон Ра тебя испепелит. А то и Вискондил расстарается.

– Какое дело нынешним богам до сумасшедшей старухи?… Раньше, еще до всего, был такой бог… сейчас его если называют, то зовут только Проклятым Богом. Кевгестармель. Вот он ничто и никого не считал ниже своего гнева. Вот он бы покарал меня. Но его нет. Убит человеком, слышишь ты?! Убит человеком!.. – последние слова она почти прошептала, нагнувшись над своим шитьем, и прошептала так, что мне вдруг стало неизъяснимо жутко в этом унылом садике.

– Проклятые… – шептала она, склоняясь все ниже и ниже. – Проклятые боги… проклинаю вас… проклинаю…

Так звучал ее страшный, одинокий шепот, что даже у меня на голове волосы стали дыбом… И снова сжало горло, потому что я вспомнил, как бил тогда кулаками по столу и кричал сорванным от слез голосом: «Проклинаю вас, боги!» И Рая, тоже плача, утешала меня. А тетя Ванесса к нам не подходила. Маму обрекли на смерть жестокие люди, сказала она. Это надо пережить, сказала она. А мстить не надо. Мстить никогда не надо, потому что местью ничего не изменишь.

Но человеческая жестокость отличается от жестокости богов. Боги жестоки в первую очередь тем, что, не вмешиваясь в наши дела, – или, вернее, вмешиваясь очень редко, – они не дают нам даже утешения. Даже надежды на лучшую долю после смерти они нам не дают. Именно поэтому права сумасшедшая женщина. Они все ненастоящие боги. Они недобоги, в лучшем случае.

Вот бог, о котором говорила мне Рая… Впрочем, его, скорее всего, просто не существует.

– Спасибо, что спасли меня, добрая женщина, – произнес я. – Чем я могу отблагодарить вас?

– А что у тебя есть, молодой господин?

– Немного денег, например.

– Тогда оставь мне деньги. Мой племянник кормит меня, но ему это тяжело. Лучше я буду сама покупать себе еду у соседей. Да и с женой его не придется мне тогда общаться. Не любит она старуху.

– Хорошо, – я кивнул. – Как скажешь.

Остаток дня я посвятил тому, что, сколько мог, привел дом в порядок. Починил пресловутые ставни, укрепил крыльцо, вычистил очаг и смахнул паутину. Потом, уже вечером, постирал свою одежду и повесил ее сушиться над очагом. У меня, слава богу, опыта в домашних делах было не занимать. В нашей семье слуг никогда не держали – даже при жизни отца. Когда мы с Раей были совсем маленькие, убирали тетя Ванесса, или мама, если была дома (насколько тетя ей позволяла – она твердила постоянно, что маме нужен отдых). Потом, когда папа умер, а Рая была еще маленькая, а тетя Ванесса потянула спину, почти всей работой по дому приходилось заниматься мне, пока Рая не подросла настолько, что смогла мне помогать. Тогда уж все домашние дела – ну, почти все – свалилась на нее. Я-то зарабатывал.

Вот такая мы были «шляхетская» семья. Половина наших крестьян жила лучше.

* * *

Кажется, вся деревушка живо заинтересовалась новым постояльцем сумасшедшей Хельги. За день к нам наведались, наверное, все женщины и несколько мужчин. Зашел и деревенский староста: ему нужно было непременно знать, кто я такой и куда держу путь. Я отвечал без затей: странствующий астролог (что дворянин – не сказал, разговаривал со старостой без высокомерия, но как с младшим, ибо этого требовал ранг моей профессии), держу путь в Мигарот, по дороге со мной случилось несчастье – лошадь понесла, я упал и потерял сознание. Сумасшедшая Хельга подобрала меня и доставила к себе.

Староста попытался подбить меня на то, чтобы я задержался в деревне ненадолго и составил бы ему гороскоп, обязуясь неплохо заплатить, но я вежливо отказался. Задерживаться здесь мне не хотелось. Старосту расспрашивать о том, как пересечь горы, я не стал: я ведь сказал ему, что ехал в Мигарот. От Хельги я уже знал, что неподалеку, чуть выше в горах, есть еще одна деревенька. Уж там-то я точно найду себе проводника, и сумею перейти горы, минуя перевал Собаки.

Другой раз, когда я отправился к ручью, из которого меня вытащили, за водой, ко мне подошел незнакомый человек… тоже селянин, по всей видимости. Был он средних лет, рослый, с вислыми усами.

– Молодой господин… – начал мужчина. – Вы ведь астролог?

Я кивнул. Естественно, в деревнях всегда так: сказал одному, значит, сказал всем.

– Вы – Райн Гаев, Магистр Драконьего Солнца, – вдруг сказал он. – Настоящий.

Я чуть было не свалился в ручей.

– Как ты догадался? – удивленно спросил я.

– Я вас видел, – пожал плечами мужчина. – Давно… вы тогда были еще моложе, уж не серчайте.

– За что мне сердиться? – улыбнулся я. – Я действительно очень молод.

– Вы молодо выглядите, молодой господин, – не согласился мужчина. – Я не буду спрашивать, сколько вам на самом деле лет.

Я хотел было сказать «пятнадцать», но сдержался. Кто я такой, чтобы опровергать многочисленные мифы о себе?… В народе почему-то ходят слухи, что адепты Великого Искусства способны жить практически вечно. И когда случилась та суета с драконом, моментально нашлись идиоты, которые сказали, что я – столетний отшельник, специально вышедший на битву с крылатым мудрецом, дабы отбить у него артефакт. Людям проще поверить в героическое, чем в человеческую глупость: шел, дескать, юный оболтус на смерть, не ведая, что творит, и неожиданно преуспел… ну а какую он цену за это заплатил, наверное, никогда не узнает никто, кроме меня. Ах да, еще Рая знает, конечно. Она вообще знает теперь почти все. По крайней мере, все, что стоит знать.

– Я действительно молод, – повторил я. – Мне именно столько лет, на сколько я выгляжу. Что тебе нужно от меня?

– Меня зовут Альбас, Альбас из Пестрых Скал, господин. Я заплачу, сколько скажете, – сказал этот человек. – Только исцелите мою тетку. Она мне заместо матери была. У них с мужем своих-то детей не было, они меня воспитали, как своего… А потом, на старости лет, родилась у них дочка… Хроменькая, правда, была от рождения, да и головой страдала, но уж как они ей радовались! Ей два годика было, когда мор их унес обоих: и мужа, и дочку… Да вы ведь живете у нее, господин астролог? Вы же видели кукол этих! Она и к нам с женой отказалась прийти, все живет там, в этом своем огороде чахлом… Богам страшно на это глядеть.

– Поверь мне, боги мало чего боятся… – я покачал головой. Наверное, жест получился грустным… – Как бы ни хотелось верить в обратное, есть предел могуществу и астрологии, и алхимии. Лучше обратитесь к целителю. Я лечить не умею.

– Ну так это… вы ж дракона-то того… убили… Разве с болезнью обойтись так получится?… Я слыхал, астрологи много чего могут, а вы-то уж точно все можете! Вы не то что прочие, вы людям не отказываете! По крайней мере, так говорят. А я вам хорошо заплачу, мы не бедствуем…

– Попробуйте лучше разобраться со своей женой, – мягко сказал я, зачерпывая из ручья тяжелым деревянным ведром. – Именно из-за нее ваша тетка не хочет переселяться к вам. Вам бы за этим следовало приглядывать, а не искать спасения в магии. Магии нет. А Великое Искусство может помочь, но не всем и не всегда. И в любом случае, главное вы должны сделать сами.

Он замолчал, ошарашенно глядя на меня.

– Так давайте я с ведром-то помогу…

– Нет, спасибо, сам донесу, – улыбнулся я.

Ведро действительно было не таким тяжелым. Что бы там ни подумал этот человек, отказывать ему было тяжелее.

Если бы у меня в самом деле была сила вылечить Сумасшедшую Хельгу!

Ничего-то я по-настоящему полезного не умею…

Во время моих хозяйственных и дипломатических хлопот Сумасшедшая Хельга по-прежнему сидела в саду, шила то самое нечто. Шитьем она занималась, пока не стемнело. Потом вернулась в дом.

Она села у очага, и занялась своей работой снова. Я заметил, что это было наполовину шитье, наполовину вязание. Шитые части она распарывала, вязаные распускала.

– Зачем вы это делаете, добрая женщина? – спросил я у нее.

– Когда я довяжу эту шапочку, мои муж и дочь вернуться ко мне из страны, куда они ушли, – она кивнула на кровать, где лежали две куклы. – Видишь, они после себя ничего не оставили. А что оставили, то племянник мой закопал. Пришлось сделать самой. А то куда они вернутся?

– А когда это будет? – спросил я. – Когда вы довяжете шапочку?

– Завтра. В одно из полнолуний.

– Но завтра вовсе не полнолуние, – возразил я.

– Завтра, – ответила Сумасшедшая Хельга, и склонилась к своему шитью. – Не лишай бедную женщину утешения, о великий астролог. Ты знаешь больше о луне и ее состояниях, а я знаю больше о завтрашних днях. Они никогда не наступают. Знаешь, мой муж обещал мне, что завтра он будет здоров. И что же?…

Я молча склонил голову. Я, конечно, все понял. Да и трудно было бы не понять теперь.

Мне вспомнилось… В коридоре было темно, но из-за приоткрытой двери падал свет, непривычно яркий для нашего дома: отец все время читал и писал, и для него до самой его смерти покупались дорогие восковые свечи. Они по-особенному пахли: как в храме… В щель я видел волнистые, каштановые волосы матери. Они были такие густые и длинные, что скрывали и спину ее, и плечи с накинутой на них мохнатой серой шалью собачьего меха. Она сидела на низенькой табуреточке у отцовой постели. Отец полулежал откинувшись на подушки, и я слышал его голос – очень мягкий, приятный (отец мой очень хорошо пел, любое слово его звучало заклинанием).

– Что ты печалишься, рыжая? Завтра все будет хорошо.

– Когда – завтра? – я понимал по голосу матери, что она едва сдерживала рыдания, но не понимал, почему она хочет заплакать. Мне тогда было пять лет, и я никогда не слышал и не видел, чтобы мама плакала.

– Когда мы встретимся в вечности.

– Если тебя туда пустят боги…

– Бог один, дорогая. И он не жаден.

Тут Рая, которая толклась у меня за спиной (нам тогда все время говорили, что подслушивать нехорошо, но мы постоянно подбивали друг дружку к нарушению правил) не выдержала и чихнула. Еще бы – босиком на холодном полу! Ходить босиком мы были привычны, но по каменным плитам нашего старого обветшалого дома тянуло особым, каким-то всепроникающим сквозняком.

– Кто это там? – спросил отец нарочито строгим голосом.

– Это я! – Рая смело толкнула дверь и вошла в спальню. – И Райн.

– А вам спать не пора? – не менее строго спросила мама. – Тетя Ванесса будет ругаться.

– А она уже спит, – сказала Рая.

– Можно, мы сегодня ляжем попозже? – спросил я. – Папа, ты обещал мне рассказать про мировые циклы…

– Георгий! – мать укоризненно посмотрела на отца. – Не кажется ли вам, что наш сын еще маловат?…

– Пять лет – прекрасный возраст, – не согласился отец. – Только и узнавать вселенские тайны… ладно уж, прыгайте сюда, бесштанная команда.