Текст книги "Драконье Солнце(СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Да так просто, – пожала плечами герцогиня. – Но знаешь что… мне кажется, что если ты познакомишься с этим мальчиком, когда он очнется, он даст тебе имя. Особенно, если ты его попросишь.

– С чего бы это? – ахнула саламандра. – Это же…ерунда просто…

– Просто… – герцогиня протянула руку, и саламандра послушно взбежала по ее пальцам на запястье, там на предплечье и на плечо. – А что бывает самое простое?… У нас, людей, есть свои законы. Так вот и получается, что если мы сделали кому-то плохо, у нас принято просить прощения. А если мы сделали кому-то хорошо, нас благодарят. С одной стороны, ты очень помогла этому мальчику: ты спасла его от смерти. С другой стороны, ты использовала его, подавила его собственный разум… это очень страшное преступление с человеческой точки зрения. Как ни посмотри, вы с ним теперь просто не можете взять и расстаться. И еще… ты ведь маленькое, изящное, красивое существо. Ты ему очень понравишься.

– И что? – холодно спросила ящерка.

– А то, что он ведь тебе тоже нравится Он весьма симпатичное явление природы, не правда ли?… А еще… он будет расти и изменяться. Это очень интересно. Может быть, самое интересное в мире.

– Чушь собачья! – фыркнула саламандра, снова повторив попытку взъерошить чешую, словно кошачью шерсть.

* * *

Стар продолжал чертить, все ниже и ниже склоняясь над листом пергамента. Агни подумала, что это тоже необыкновенно интересно: переносить леса, реки и горы на бумагу, превращать видимое в воображаемое, а реальное в нереальное.

– Слушай… – позвала она тихонько. – Стар…

– Да? – пробормотал он, не отрывая глаз от работы.

– А ты помнишь, как ты меня в первый раз увидел?

– В лесу. Я умирал тогда. Этот ублюдок ударил меня прямо в печенку. Ты меня спасла.

– А второй раз?

– А второй раз, когда уже в кортеже миледи в себя пришел. Слушай… – он вдруг замирает, отставил стул от стола и повернулся к Агни. – А ведь это уже два года прошло!

– Ну…да.

– Это выходит, меня два года дома не было?… – он постучал острым концом пера об стол и удивленно воззрился на пятнышко чернил. – Ничего себе… Интересно, они меня там хотя бы вспоминают?

– Думаю, что вспоминают, – вздохнула Агни.

– Я тоже боюсь, – Стар дернул плечом, поморщился. – К Ормузду их всех! Мне еще карту закончить, а я уже засыпаю…

– Стар… скажи, а ты помнишь, что было между тем, как ты меня первый раз увидел и между тем, что во второй?

– Огонечек, опять капризничаешь?… Зачем меня отвлекать зря?

– Нет, ну ты помнишь?

Стар устало вздыхает.

– Нет, не помню. Только то, что герцогиня нас с тобой в лесу нашла.

Он отвернулся и снова принялся за чертеж. Потрескивали свечи.

– Стар… – тихонько позвала Агни.

– Что, огонечек?

– Стар, если вспомнишь… ты мне скажи…

– Знаю, – Стар старался говорить мягко, но видно было, что он здорово раздражен. – Это для тебя важно, так что я обязательно скажу. Как только вспомню. Если вспомню.

– Хорошо…

Агни соскочила с постели, пробежала по каменному полу, между колеблющимися бликами и глубокими черными полосами теней. Забралась по ноге Стара к нему на колени, потом на плечо, оттуда вспрыгнула на столешницу. Взбежала на пресс-папье в вид е рыцарского шлема, и постаралась сверкать поярче.

– Так видно лучше? – спросила она.

– Да, – Стар посмотрел на нее и благодарно улыбнулся. – Спасибо, солнышко. Ты мне очень помогаешь.

Агни светила ему не в первый раз. Он знал, что она это может, но никогда не просил сам – ведь у нее могли быть другие дела. У нее действительно были. Например, она разговаривала с камнями. От замковых камней можно узнать много: скажем, один из ее знакомых все время посвящал оглядыванию реки под определенным углом, а его сосед смотрел с места чуть пониже, и все свободное время – а у них все время свободное – они обменивались мнениями по поводу разности своих философских позиций, что, конечно, обогащало их кругозор необычайно. Но даже беседа с камнями рано или поздно может наскучить.

Стар был лучше. Стар не наскучивал ей никогда. Даже просто смотреть на его лицо было радостью: у него черты все время изменялись, как и предсказывала герцогиня. Он был похож на клены, в которых она так часто зимовала. Клены, они все такие – кудрявые, самолюбивые, но в глубине души очень добрые.

Ей казалось странным, как это когда-то давно она могла просто использовать его. И тем не менее… Он дал ей имя, выделив из многих, и дал интерес к жизни. Она запомнила его имя, и тем самым выделила из тех, кто приходили и уходили.

Агни была уверена, что Стар победит бога. Рано или поздно. Что все с ним будет хорошо. А она поможет ему, потому что без нее он никуда.

Из потерянного дневника Гаева Р. Г

– Чтобы убить дракона, надо стать драконом…

– Что?! Мальчик, кто сказал тебе эту чушь?!

Из разговора с Мандрагорой Заровым, драконоловом.

…Сегодня сестра Анна, наконец, рассказала мне о смерти Тадеуша-Болтуна. А я даже не знал, что он умер уже здесь. Был уверен – лошадь еще до деревни упала… Оказалось, да, упала. Оказалось, я его волоком дотащил. Еще как смог-то?… Правда, он не силач был, Тадеуш… Что нас в монастырь в телеге вдвоем везли – тоже не помню, как отрезало.

Сестра Анна сжалилась надо мной – не стала пересказывать в подробностях. Но я ведь составлял его гороскоп… как и остальных в отряде Зарова. Что не сказала – домыслил. Что не знал – придумал. Теперь, видно, не избежать. По ночам мне будет сниться: свистящим шепотом, монотонно, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, и все-таки не в силах остановиться совсем, замолчать, потому что это последние слова, а Тадеуш-Болтун очень ценит слова, и последние в особенности…

На этом дневник обрывается. Строчка вымарана. Остальное не из дневника. Остальное просто так.

 
Драконье сало сорок дней
Готовится в вине.
Драконье сало, ей-же-ей,
Послаще девок мне.
 

Знаете эту песню, сестричка?… Эй, вы не смотрите, что зверюга выела мне половину живота, ниже-то еще все в порядке… Фрейя свидетель, в иное время я бы на тебе, красотка, живого места не оставил… что, что молчать?… Пока я могу говорить, я буду говорить, а там закопаете меня поглубже, да и не будет вас мучить моя болтовня!

 
Как на погост меня снесут,
Я завещаю, чтоб,
С драконьим салом мне сосуд
Поставили бы в гроб!
 

Знаете эту… ах, я уже спрашивал… вот так вот, сестричка. Скоро уже снесут, а сало-то мне и не досталось. Все этот пацан… вы его знаете?… Берегитесь… тут он где-то бродит, тут… вон из угла ухмыляется. Ууу, черт светлоглазый! Сказал, что астролог… кто ему поверит… малец совсем, соплей перешибешь… Был бы при нас Большой Дюк, он бы сразу сказал: мол, давайте брать… Извращенец был Дюк, понимаешь, сестричка?… Ну так его с нами не было. Прокусила ему какая-то гулящая девка руку, он от заражения крови и помер. Небось, щас у Вискондила в Граю пиво ячменное пьет да водкой разбавляет… Знаете поговорку: «Кто при жизни наблудил, того примет Вискондил?» То-то же… и я не знал: мне ее Большой Дюк рассказал…

А мальчишка ушлый оказался… так и растак, смотрит Зарову – это командир наш, Заров фамилия у него была, звали мы его Мандрагора, а как по матушке – по батюшке, то он, наверное, уже и сам забыл… И говорит: мол, дайте мне сутки сроку, и я вам сразу расскажу, кто вы по жизни, чем болели, чем маялись, будущее обскажу… только с собой возьмите. Взгляд – и голодный, чисто волчонок, и такой… черт[34]34
  Черт его знает… – как будет сказано позднее, черт – это фольклорный персонаж Северной Шляхты.


[Закрыть] его знает, какой взгляд! Я не черт, я не знаю… как будто отчаялся он, да настолько, что уж и все равно… У кореша моего такой взгляд был, когда шляхтич какой-то дом его спалил, с матерью и женой… ну, все под богами ходим… шляхтичу мы потом этому тоже петуха пустили… собрались и пустили… он еще так кричал… а кто ж кричать не будет, если до гола раздеть, связать да водой облить, чтоб не сразу помер…

Так я про мальчишку… ты слушай, слушай, сестричка, может, ты последняя меня слушаешь… потом спросят тебя, кто с тобой откровеннее всех был?… Скажешь, Тадеуш-Болтун из Северной Шляхты…

Ну вот мальчишка… Тоже шляхтичем назвался. Гонору, правда, меньше было, чем у них обычно. Спокойно так держался. Глаза… говорил я уже про глаза?… Светлые глаза. Зрачок как тает. Не понять ничего по глазам…

Ну это… что… пошли мы на дракона… Да, парня Заров взял, конечно… а что ж не взять, если он даже Зарову точнехонько сказал, в какой год он своего первого убил, когда на драконов охотиться начал, когда прозвище получил… Да… У Зарова, знаете, мания была… он прочел как-то, значит, что мандрагоров корень дракона травит, ну вот и думал…

 
Драконье сало, это вам,
Скажу, не просто так.
Легко оставит зубы там
Доверчивый слабак.
 

Нет, Заров слабаком не был. Но вы знаете, сестричка, как на драконов охотятся?… Выбирают молодого, который только с родительницей поцапался и из гнезда вылетел, находят его пещеру, выслеживают… днем обкуривают, чтобы вылез, и, пока дурной… ну, поняли. И все равно опасно. Как в песне поется… Из семерых тех смельчаков… их семеро смелых… нет, не так… врут они в песне-то… бывает, пятеро пойдут – и невредимыми вернутся, а бывает, дракон и двадцатерых положит, и хоть бы кто остался… как, что – не разберешься потом… Хорошо, если кости найдешь, а то и костей…

 
Когда дракона добывать
Семь смельчаков пойдут,
Из них прекрасно, коль один
Вонзит в то сало зуб!
 

Мандрагора сказал тогда нам: «Мне, мол, молодняк надоел. Я настоящего хочу. Дракона – так дракона, а не ящерицу-переростка. Мы, говорит, в самый центр пойдем… кто не со мной, тех не держу…» Мы и пошли. Он знал, что пойдем. Кто ж из настоящих охотников откажется?… Ты, сестричка, может, не понимаешь, но…

 
Мне свет не мил, я жить не жил,
Все вижу я во сне,
Как сам дракон свой закусон
Несет на блюде мне.
 

…Так вот оно и было. Парень с нами пошел. Хрен знает как он это все вычислял, да только провел он нас мимо драконьих логовищ как по нитке. Мы молодняк обошли только так… Даже прибили парочку… везло нам. Только Зарову руку оцарапало, ну так этот мальчишка чем-то там полечил, она и зажила почти сразу… Шкуры снимать не стали, когти тоже не резали, и сало не срезали – забросали только камнями. Смеялись: на обратном пути будем большого волочь… может, в следующий раз вернемся, заберем, что останется… Пришли мы, где старики живут… они так: кто старше, тот к центру ближе… Красиво там, в драконьей стране, страсть… Скалы, ели, водопады…. эх, сестричка… идешь, а там радуги перед тобой играют, прямо в воздухе, и под тобой, и над тобой, и скалы все разноцветные… думаешь, я только из-за золота туда ходил?… Нет, сестричка, это еще красота такая, какой больше на земле нигде не увидишь…

И тот дракон красивый был… Мы его дня три наблюдали… эх, образина…. высотой… ну, может, с пол-этого монастыря[35]35
  …с пол-этого монастыря – Тадеуш-Болтун, конечно, преувеличивает. Молодые драконы различаются размерами в холке примерно от крупного пони до коня-тяжеловоза. Что касается старых драконов, то они не вырастают выше четырех метров в высоту.


[Закрыть]… Что улыбаешься?… Думаешь, я монастырь снаружи не видел?… Не запомнил?… Помню я его, еще как, сколько раз мимо проходил… а как-то раз решили мы, значит, подземный ход… но ты не помнишь, сестричка, ты ж девчонка еще совсем…

Пещеру его обложили… прятались столько… Яд приготовили… Колья – чтобы если от яда, значит, корчи… там обрыв был, так мы внизу…

Без толку. Понимаешь, он… у него глаза умные были. У молодняка – дурные. А у этого все равно как… не знаю я. Тоже… вот вроде поглядел, и чем кончил… и не жалею… а парнишка тот… ты б его видела, сестричка. Играл с ним дракон, как кот с мышонком… если бывают такие мыши мелкие. Изодрал всего. А он стоит и смотрит… у, отродье… И дракон смотрит… и ты не поверишь… он дракона-то переглядел! Эта ящерица упала и издохла. Не веришь?… Правильно, сестричка. И я не верил. А только издохла. Как будто издевалась, честное слово… Правда, и его придавила. Я думал, не выползет. Не собирался вытаскивать. Какое вытаскивать?… С такой раной… Нет. Это он выполз. И меня дотащил. Как дотащил?… Мы туда месяц шли. Сейчас какое время?… Лето? Середина?… Не прошло месяца еще. С такой раной долго не живут, как у меня… И я не проживу. А он, мерзавец, проживет… свой план у него был, свой! И Зарова он погубил, и ребят…. Ты мне его приведи, я ему шею сверну… никогда детей не убивал, а тут убью…

Эй, сестричка, ты хоть знаешь… нет, не песню… ты знаешь… я сейчас посплю, ладно?… Устал почему-то… язык – он ведь тоже работает… кому как не мне, Тадеушу-Болтуну, знать… ты помни, сестричка… если что – Тадеуш-Болтун, он с тобой был честнее всех…

Часть II

Пролог

3016 год новой эры, 51 год от Рождества.

Когда тебе плохо, улыбнись своей печали широко и ясно. И она, напуганная искренней радостью твоего лица, уйдет, чтобы не возвращаться боле. Улетая в небо вместе с твоим поцелуем, она тихо шепнет тебе: «Живи!».

А еще найди себе дело.

* * *

Что отличает взрослого от ребенка?…

Когда-то давным-давно, в детстве, мы все трое были счастливы…

Райн Гаев

Мы жили бедно. Так говорила тетя Ванесса, и сразу же поджимала губы, так что рот превращался в узенькую полосу. На лбу у тети возникали две вертикальные морщины.

Я с ней согласиться не мог. У нас ведь был большой дом – самая настоящая усадьба. Правда, ограда нуждалась в починке, обширные конюшни пустовали, в разваливающемся сарае жили только коза и несколько кур, а из всех комнат большого дома мы занимали лишь четыре: каморка тети Ванессы, рабочий кабинет отца (даже когда отец умер, комната оставалась в неприкосновенности, и только мне иногда разрешалось заходить туда), их с мамой спальня, а четвертая – кухня, где на печи, сложенной по образцу Полуночных Земель, спали мы с сестрой, потому что так было теплее. На второй этаж вообще старались лишний раз не подниматься: лестницы могли обрушиться в любой момент, а через крышу там можно было ночью увидеть звезды. Все это представлялось мне сущими пустяками. Многие из моих приятелей в деревне жили всей семьей в одной крохотной избушке.

Еще у меня были холмы с засохшими и заросшими руслами ручьев, где ничего не стоило сломать ногу. И лес, в который тетя мне не разрешала ходить одному, но куда я, конечно, все равно убегал. И река, в которой так здорово было купаться, даже когда к концу осени она подергивалась тонким ледком. И были у меня папины книги, которые занимали три длинные, во всю стену, полки. Гораздо больше их лежало в отдельном чулане, пристроенном к его кабинету. По-моему, туда свалили все, какие вообще были в особняке. Часть, конечно, отсырела, другие изрядно погрызли черви, но и того, что удавалось прочитать, мальчишке хватало с избытком. Когда я стал постарше, я, помню, вынес все это добро на солнце, разобрал, просушил, и, прежде чем сложить обратно, обернул в плотную мешковину. Но это случилось уже незадолго до моего ухода из дома. А в тот день, который я по какому-то капризу памяти так отчетливо помню, тетя как раз застала меня за чтением особенно толстого отцовского фолианта – и погнала из кабинета веником, потому что считала меня слишком маленьким для постижения сложных премудростей, а сами эти премудрости – не подходящими для юного шляхтича[36]36
  Шляхтич – это и житель страны под названием Шляхты, и шляхетский дворянин. В данном случае употребляется во втором значении.


[Закрыть].

Я, разумеется, ужасно обиделся, и спрятался за поленицей. Дрова лежали на каменном возвышении, около старого колодца (я их сложил сам), и я знал, что тетя туда ни за что не полезет – у нее болели суставы. Она, может быть, и догадывалась, где я притаился, но поделать ничего не могла, а кричать почитала ниже своего достоинства. Поэтому я был оставлен в покое. Я знал, что ближе к обеду мне придется выйти, чтобы заняться печью (для завтрака мы ее не разжигали, экономили дрова) – Рая еще слишком мала, и, если я не помогу, тетя будет сама орудовать тяжелым ухватом, а ей это нельзя. Я же для своих шести лет был мальчиком высоким и крепким.

Однако пока у меня было около часа, когда я мог посидеть спокойно, помечтать и поразмышлять над прочитанным. Конечно, еще лучше было бы уйти в лес, но теперь мимо тети незаметно не проскользнешь, а если она меня увидит, то непременно будет читать нотации…

Вдоль бревна по каким-то своим делам неспешно ползла гусеница. Таких я в наших краях не видел: гусеница была зеленая, с красными и желтыми тонкими полосками вдоль спинки. Пушистая. Волоски тонкие, серебристые. Я задумался, зачем гусенице нужны волоски. Может быть, для красоты?… Или она ощупывает ими все вокруг – как ощупывают все языком змеи? Тетя Ванесса считала, что раздвоенный язык змеи – это ее жало, но я-то знал, что это не так: в книгах отца было написано, как все на самом деле. Да, но тогда зачем гусенице волоски на спине – что можно ощупывать в небе? Или она ощущает потоки воздуха?

Я так глубоко задумался, что вздрогнул, услышав крик тети Ванессы:

– Райн! Райн, куда ты подевался, негодник!

Это что-то новенькое! Неужели тетя решила отступить от своих принципов?… Скорее мэр Толкова начнет бесплатно раздавать на улицах еду беднякам.

– Райн! Мама приехала!

Мама! У меня от радости перехватило дыхание. Приехала мама, и теперь уже, конечно, нельзя терять ни минутки времени на всякие дурацкие прятки и нытье.

Я выбежал из-за моего надежного укрытия, стремглав пронесся через двор и бросился на шею высокой женщине в пропыленном дорожном плаще. От нее пахло полынью, цветами и чесноком – запах магии и путешествий. Самый лучший аромат на свете.

Мул ее Лентяй смирно стоял у ограды, и я мельком подумал, что надо потом дать ему морковки – он привез маму домой живой и невредимой.

– Райн! – белозубо рассмеялась мама. – Какой большой вырос!

Мама у меня очень красивая. Как здорово просто смотреть на нее, и зарываться лицом в ткань капюшона у нее на плече, и чувствовать, как она крепко держит меня сильными руками.

– Совсем тяжелый стал, мне тебя не поднять! – мама опустила меня на землю. Это она так пошутила. Мама могла поднять все что угодно.

– Мамочка! – это сестра, Рая. Ей было всего четыре года и она, хотя вышла из дома вместе с тетей Ванессой, не сумела меня обогнать, прибежала второй.

Она просто обняла маму за ноги, и мама, весело смеясь, схватила ее и подкинула вверх. Сестра завизжала от восторга. Они с мамой такие разные: мама большая, сильная, волосы у нее темные и отливают рыжим, глаза карие, а кожа загорелая. Сестренка маленькая, белокурая, лицо у нее совсем светлое, а глаза голубые. Она похожа на отца… так же, как и я. Так здорово было смотреть на них вместе! Говорят, что есть семьи, в которых мама не пропадает на полгода.

Тетя Ванесса стояла рядом, поджав губы. Я видел: она считает, что маме надо сперва отдохнуть, переодеться с дороги, а потом уже радоваться встрече с детьми. Да и вообще, столь бурное проявление чувств никак не подобает шляхетской семье. Истинные шляхтичи дают волю эмоциям в битве, но никак уж не в любви.

Однако она молчала. Она тоже радовалась, что мама приехала. Тетя Ванесса сама рассказывала мне: когда отец решил жениться, она, его старшая сестра, была против. Кто, позвольте спросить, его избранница?… Какая-то странствующая знахарка, да еще, может быть, ведьма! Мало того, что незнатная, – опасная! И без того на отца смотрели косо, как на чернокнижника – а с этой спутается, так еще неизвестно в чем обвинят…

Тетя Ванесса оказалась совершенно права. Но все-таки она тоже радовалась, когда мама приезжала.

…А еще страннее, что мама никогда не перестает улыбаться. Она всегда улыбается. Тетя рассказывала, что и на папиных похоронах…

…И когда ее вели на костер, ослепленную, обессиленную, с переломанными руками, она, говорят, смеялась в голос…

Фьелле из Черного Леса

Темнота. А затем свет. Свет – это плохо. Это значит, что кто-то придет за мной. Кто?… Они опять будут обижать Сестру. Это нехорошо. Сестру нельзя обижать.

– Кроха!

За светом приходит голос. И тепло. Это Сестра взяла меня на руки.

– Привет, кроха! Ну, как спалось сегодня?… Погоди, сейчас сестра тебя покормит…

Нет. Не так. Это не свет. Это солнце. Уже утро. Точно, утро. Значит, ночь прошла. Это хорошо, потому что ночью приходят охотники.

– Ну вот и замечательно… как, не соскучилась без меня? Смотри, что я тебе принесла…

Сестра дает мне вкусную белую штуку. Бывает две вкусных белых штуки: одна жидкая, а другая твердая. Которая жидкая, Сестра дает мне каждый день, а которая твердая, я только раз попробовала. Сестра очень сердилась. А потом она дала мне других штук. Они были вкусные, даже еще вкуснее, но мягкие. А я хочу твердого.

Она дает мне жидкую белую штуку. Я уже знаю, как правильно пить из кружки, чтобы сестра меня хвалила. Это трудно: надо обхватить кружку двумя руками, поднять ее и наклонить, так, чтобы белая штука текла прямо в рот. Раньше Сестра наливала в блюдечко. Так было лучше. Но Сестре нравится, когда из кружки, а мне нравится, когда сестра улыбается.

…Сестра вся бело-желтая. И глаза зеленые. А я красная, не такая совсем. Те тоже все желтые. Они называют меня «звереныш», а Сестра называет – Кроха. А Сестру они называют «Фьелле». Когда они рядом, Сестра плачет. Это плохо. А сейчас утро, значит, до следующей ночи они не придут. Это хорошо.

– Ну, что мы будем делать сейчас?… – говорит Сестра. – Поиграем?…

Как хорошо! Свет золотой. Сестра улыбается. Мы будем играть. Я так рада!

Я даже открываю рот и говорю: «Поиграа…». Дальше не говорится.

– Молодец! – сестра снова обнимает меня. От нее пахнет мылом. – Так мы сделаем из тебя человека, Кроха!

Мне становится совсем хорошо. Когда Сестра говорит так, значит, все очень-очень здорово.