Текст книги "Драконье Солнце(СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Вместо эпилога

Интерлюдия саламандры

…и вообще в Средние века жилось несладко. Потому что детство кончалось очень рано. Практически сразу.

А. Егорушкина. «Настоящая принцесса и снежная осень»

В Чертовой крепости была собственная мастерская, где изготавливали хорошие восковые свечи. В некоторые даже добавляли ароматические масла – такие свечи потом очень хорошо пахли, прогорая. Но даже обыкновенные, без масел, горели ровно и света давали много. Господин Бурже, учитель Стара, настаивал, чтобы мальчик зажигал как минимум две свечи, а лучше три. Стар вообще-то особым послушанием не отличался, но в этом отношении не спорил.

Агни лежала на подушке кровати и наблюдала за мальчиком из-под полуприкрытых век. Саламандра очень любила вот так просто смотреть на него, когда он работал. Люди иногда могут быть очень красивыми. Красивее, чем деревья, красивее, чем камни, и даже красивее, чем лепестки огня. Не все, но иногда на них нисходит некий сорт вдохновения, освещая изнутри.

Стар, чертящий карту Весского княжества, был чудо как хорош: он злился, досадовал на нудное задание, на непослушное перо, которое так и норовило зацепиться за пергамент и поставить кляксу, на герцога, зачем-то обязавшего его слушаться громогласного пьяницу Бурже, но держал эти чувства в себе. Эмоции прорывались наружу чудными, бледно-лиловыми, почти осязаемыми и необыкновенно вкусными языками. Агни наслаждалась. Она уже знала, что далеко не все люди умеют думать так же вкусно, как ее собственный, личный человек.

– Слушай, прекрати на меня таращиться! – вдруг вспылил Стар. Действительно, вдруг: хотя Агни и наблюдала за тем, как он чувствует, она никак не ощутила прорыва.

– Я тебе мешаю? – удивилась ящерка, приподняв голову. – Я ничего не делаю!

– Ты меня прямо взглядом сверлишь! Я же чувствую! Я из-за тебя вот-вот кляксу поставлю! Тогда все с начала!

– Ты сам виноват, – резонно заметила Агни. – Зачем дотянул до вечера? Можно было еще до захода солнца все сделать.

– Я с его светлостью на инспекцию ездил! Сама же знаешь!

– Ездил, а меня не взял!

– Ах, так вот оно что… Ты же сама не захотела в бутылку лезть!

– А толку тогда?… Когда я в этом пузырьке, я ничего не чувствую и ничего не вижу.

– Слушай, огонечек, ну не мог же я тебя просто на плечо посадить, верно? Там же люди были! Что они сказали бы, если бы в свите герцога оказался мальчик с саламандрой?

– О тебе и так по всему замку судачат. Сплетней больше, сплетней меньше…

Стар замер. Лопатки его напряглись, обращенная к Агни спина дрогнула.

– Дождешься, огонечек, – пообещал он мрачным голосом. – Водой плесну.

– Увернусь, – пообещала саламандра в ответ.

Стар замолчал. Агни ругала себя за то, что снова завела разговор о сплетнях. Освоить человеческий юмор, сарказм и все такое прочее было делом пары часов, но вот понять, когда и над чем шутить можно, а когда и над чем нельзя… Вроде бы, они эту тему обсудили раз и навсегда и решили больше ее не касаться, ан нет, время от времени все равно проскальзывало. Наверное, Агни просто хотелось побольнее задеть Стара: она действительно сердилась, что он не взял ее с собой на инспекцию, хотя был такой замечательный солнечный денек, и вообще…

Кроме того, когда он сердился, у него действительно мысли становились еще вкусней…

Но не стоит забывать, что люди не саламандры. Если их обижать, они на это реагируют. Это забавно, но ведь у них тогда жизнь становится короче. Агни может видеть это. А ей хочется, чтобы Стар жил долго. Долго-долго. По-возможности, оставаясь Старом, а не превращаясь в какое-то идиотское божество.

Самым трудным было понять, что такое день, а что такое ночь.

Зрение саламандры устроено не так, как человеческое – смотрите, у них и зрачков-то нет. Сплошная синь. Строго говоря, это и не глаза вовсе, а… ну, в общем, много чего. И глаза, и уши, и нос. Потому что кроме глаз и маленькой клыкастой пасти на треугольной мордочке ничего нет.

В общем, как нетрудно догадаться, саламандры света белого не видят. Темной ночи тоже. Зрение у них есть, но все им кажется совсем другим. Так что Агни стоило большого труда понять, почему время от времени люди начинают вести себя как деревья зимой – почти не шевелятся и молчат (ну, во всяком случае, не говорят членораздельно). Единственное различие: люди, в отличие от деревьев, во сне росли. По крайней мере, десятилетние мальчики.

Да, еще трудно было научиться откликаться на собственное имя. У нее ведь сроду имени не было. И привыкнуть к тому, что время так быстро несется мимо – до сих пор Агни время вообще измерять не приходилось. Она просто жила и жила… только иногда становилось холодно и приходилось залезать в деревья, чтобы дождаться тепла. Некоторых саламандр деревья не терпели, выгоняли прочь. Такие сбивались в стаи, но все равно чаще всего в итоге погибали. Агни повезло – то ли она деревья выбирала хорошо (ящерка особенно любила клены: они все были самолюбивые, но в глубине души добрые), то ли умела нравиться, но с ней ни разу такого не случилось. Хотя холодов Агни пережила множество. Может быть, сто. Может быть, двести. Счет – это была еще одна захватывающая штука, которой саламандра научилась от людей. Она очень любила считать – тем более что при желании могла восстановить в памяти все, что угодно, и сосчитать, скажем, количество съеденных ею за всю жизнь мышей – и всякий раз получала немного разный результат.

Определенно, все эти вещи – смена дня и ночи, имена, счет – делали жизнь людей осмысленной. Агни никогда не понимала, зачем им за это цепляться, когда можно просто всласть поноситься по мягкой траве или вздремнуть в каком-нибудь дереве, но мирилась с тем, что им это непременно надо, а то они сходят с ума и постепенно хиреют. Кроме того, если подумать, ей люди по-настоящему помогли…

Это случилось, когда Агни поняла, что стареет.

Саламандры, как уже было сказано, времени не чувствуют. Но однажды они понимают: все, конец. Воздух перестает быть сладким, огонь – вкусным, а мыши – забавными. Никуда не хочется бежать, ничего делать, и даже превращаться в Праздничную Ночь в человеческое существо или, скажем, в белую лань, и заманивать путников в лес на жертвоприношение тоже не очень хочется, хотя, казалось бы, что может быть веселее?… Тогда одно из двух: либо ты не найдешь ранней осенью, пока они еще сговорчивые, дерева на зиму, останешься одна-одинешенька и тебя заметет снегом, либо ты попадешься на зуб лисе, потому что тебе даже сдачи этой животине давать не захочется. А, ну еще единорог какой может наступить из жалости, чтоб не мучилась. Но это редкость. Единороги, вообще, довольно флегматичные, лишний раз не вмешаются… только людей они ненавидят лютой ненавистью.

Ну вот, саламандра чуяла, что именно такое с ней и происходит. Она прекрасно понимала, что это смерть, но… какая разница? Если раньше она завопила бы от ужаса, повстречавшись в лесу с агрессивно настроенным роем феечек, то теперь, наверное, только слабо вильнула бы хвостом.

В тот год она даже в Ламмасе не участвовала и яиц не откладывала: муторно. Заботиться о них еще потом, выхаживать… Хватит с нее. Зачем вообще все?

Саламандра, лежа у корней старого дуба, – кажется, именно его желудь она в свое время, любопытствуя, зарыла передними лапками в землю, когда была в этих краях, хотя кто знает, – наблюдала за неспешным течением мыслей в собственной голове. Мысли были привычными, спокойными, имели откатанную временем форму. Они походили на дубовые листья, плывущие вниз по реке. Вы ведь знаете, что листья – это мысли дерева?… Оно зачинает их зимой, пока спит, потом выкидывает весной наружу в едином порыве, все лето доводит до ума, потом наконец сбрасывает и отпускает прочь, чтобы снова остаться легким и свободным. И отрастить новые – а как без этого?

Ящерка чувствовала: вот-вот что-то случится. Например, выпадет снег. Его предчувствие жило в воздухе еще с тех самых пор, когда солнце показалось из-за края земли. Хотя в небе не было скоплений пара, заграждающих тепло, Агни знала, что уже к тому моменту, когда солнце пройдет половину пути, станет гораздо холоднее. И снег начнет рождаться из воды в небесах.

Это будет знаком: зима приходит, жизнь уходит…

А потом был глухой топот подкованных копыт по опавшим листьям и звук голосов в отдалении.

«Люди», – подумала Агни.

Давным-давно, до того, как жизнь изменилась, и саламандр стало больше, люди не боялись приходить в лес даже по ночам. Сейчас они даже днем никогда не появлялись поодиночке. Осенью, правда, слегка смелели, и не зря.

Охота промчалась мимо, даже не заметив прикорнувшую под деревом ящерку. Она уловила: три лошади. Два жеребца и кобыла. На одной ехал большой человек, на других – не такие большие. Может, взрослый и двое детей. Может, мужчина и две женщины.

Лошади ускакали, и довольно долго ничего не происходило. Потом все-таки пошел снег. Он падал маленькими такими звездочками…

Люди появились снова. На сей раз их было только двое, они вели лошадей в поводу и переругивались. Саламандре стало ясно, что это действительно дети, кажется, мальчики… Причем один старше, чем другой. Или нет?… Ну, во всяком случае, выше.

Тот, который ниже ростом, ругал того, который выше: выходило, что именно из-за старшего они упустили «отца». Саламандра смутно помнила, что «отец» – это, вроде бы, почти то же самое, что «мать», а мать – это тот, кто отложил яйцо, из которого ты вылупился. Хотя… секунду, ведь люди не откладывают яйца. У них это как-то по-другому происходят. Так зачем им матери и отцы?…

Мальчики, очевидно, думали, что зачем-то нужны. Ящерка не прислушивалась к их разговору, но уловила, что они собираются возвращаться к «остальным», и ждать отца. Ах да, еще они думали, что может быть, отец уже там, и тогда они получат от него нагоняй.

И тут на сцене появился бог.

Он возник почти незаметно – среди падающего снега, среди шепота засыпающих деревьев. Попытался войти в тишину, как входит нота арфы в журчание ручья. Не получилось, хотя почти, почти…

Саламандре не было страшно – ведь в последнее время она разучилась бояться. Однако ей все равно захотелось поглубже зарыться в опавшие листья – просто по привычке. Не стала. Толку… Зато она отлично могла его разглядеть.

Вон, люди тоже заметили бога. Остановились. Даже слишком резко остановились, сказала бы она. И что это с их глазами?… Почему они отводят их и прячут? Разве бог так страшен? Разве он сияет?… Подумаешь… Просто большой человек в странной просторной одежде и огненным мечом в правой руке.

Бог сказал:

– Не ищите вашего отца. Он у нас.

Люди ему ничего не ответили. А бог продолжил:

– Я забрал его, потому что один из вас совершил грех. Один из вас. Один из вас пустил в себя Нашего врага. Я дам второму меч. Если он убьет грешника, значит, я верну вашего отца.

Люди все так же молчали. Снег падал.

– Вы меня поняли? – раздраженно спросил бог.

– То есть… – вдруг с дрожью в голосе произнес один из мальчиков. – Вы хотите, чтобы мы убили друг друга?! Но мы ведь ничего плохого не сделали!

– А вот и нет! – расхохотался бог на пол-леса, и саламандра почти увидела, как бросились в разные стороны разные мелкие зверьки, напуганные звуком его голоса. – Я хочу, чтобы ты, – указующий перст ткнул в одного, – убил вот его, – во второго. – Это будет не так-то просто, потому что отступник дал ему силу. Но я одолжу тебе свой меч.

– Не может быть! – мальчик, которого должны были убить, молчал и даже не двигался, это говорил второй. – Он же мой брат!

– Ну и что? – пожал плечами бог. – Какая разница? Я – твой бог. Ну, пусть не точно твой, но мы, Семерка, превыше всех остальных богов! И вот Я тебе говорю, что он – грешник. Что его надо убить. Это твой высший долг. И отца твоего я тогда верну. Правда, я хорошо придумал? Разве это не твой долг перед отцом твоим и господином, а?

Тот мальчик, что говорил, теперь замолчал и только облизывал губы. Мысли его казались очень странными и все время менялись – саламандра так и не поняла, то ли он что-то рассчитывал, то ли с чем-то смирялся, то ли притворялся чем-то перед самим собой. Люди вообще странные.

– В чем он виновен? – спросил старший.

Младший тотчас попятился назад… о, не более чем на полшага. Но вот это саламандра уже поняла. Тот, второй, спросил – «виновен». Значит, подыскивал оправдания. Значит, действительно готов был уже исполнить божью волю.

– Он впустил в себя бога-отстуника, – сказал бог. – Еще лет шесть-семь – и тот пробудится. И тогда мало никому не покажется. Ты, юный рыцарь, всего лишь окажешь услугу всем, если убьешь его сейчас. То для тебя не грех, но величайший подвиг.

– Я этого не сделаю… – сказал старший. Но не слишком уверенно. Как будто раздумывал.

И тут младший кинулся бежать.

Агни не знала, почему он это сделал. Ничто в течении его чувств не говорило, что он готов броситься в бегство – он был ошеломлен, растерян, парализован внезапным ужасом… нет, в таком состоянии никто не бегает. Разве что олени кидаются в сторону, если их напугать, да птицы взлетают… люди устроены иначе. А этот побежал.

«Не иначе, бог внутри сработал, – подумала ящерка с некоторой меланхолией… а может быть, уже и с интересом. События перед самым ее носом начинали ей нравиться все больше и больше. – Или он просто хорошо знал второго, и знал, что от него ожидать?…»

Старший стоял, не понимая, что надо делать.

– За ним, – властно сказал бог. – Не то я убью твоего отца.

Человек снова облизал губы… затем сказал:

– Господин мой Шахревар[31]31
  Шахревар (Кшатра Варья) – Небесный Воитель, покровитель воинского искусства и силы, один из Амеша-Спента.


[Закрыть]… Если мой брат действительно бог… я же не смогу с ним ничего сделать! Если тебе надо что-то – доберись до него сам!

– Ну уж нет! – снова гулко расхохотался бог. – Если бы я мог, я бы уж, наверное, не стал бы тут юлить! Ну-ка, вытащи меч из ножен! – когда человек послушался, бог протянул руку к мальчику… и на мече вспыхнул огонь.

О, это был самый настоящий огонь, яркий и жаркий! Жара от него исходило столько, что саламандра еле усидела в своей норке – ей буквально физически захотелось вынырнуть из укрытия и рвануться к этому теплу. Она вдруг снова почувствовала себя молодой – ее ударило острое сожаление о Лугнассаде, Мабоне и Самхейне, которые она пропустила в этом году[32]32
  Лугнассад или Ламмас (1 августа), Мабон (21 сентября), Самхейн (31 октября) – кельтские языческие праздники годового цикла. Всего их было 12.


[Закрыть]. Ведь могла же, могла же кружить в хмельном хороводе вокруг истекающих кровью жертв, могла и влюбиться в молодой огонь, и… Ах, да что толку!

Не кинулась ящерка к загоревшемуся мечу по одной-единственной причине: ей стало очень страшно. Ужас проснулся вместе с прочими эмоциями. Она сидела в своем укрытии, каждый мускул ее был напряжен, хвост хлестал по бокам, а раздвоенный язык то высовывался из пасти, то втягивался обратно – она не в состоянии была контролировать напряжение. Хорошо хоть, благодаря маленьким размерам ее не заметили, а то бы совсем туго пришлось.

Старший мальчик как зачарованный смотрел на языки пламени, что плясали на тускло-серебристой стали, невесть чем питаясь.

– Это как ваш огненный меч, господин? – спросил он сдавленным шепотом: не дать не взять, молодое дерево, чей старший сосед только что упал, освободив поляну, и теперь можно разрастись к свету.

Шахревар рассмеялся снова, но ничего не прибавил. Саламандра сама поражалась своей отваге: оказывается, она осмеливалась смотреть даже на мысли бога. Они были страшными, но малоинтересными: каждая походила на такой же загоревшийся меч.

– Можешь идти, – милостиво разрешил бог. – Да, если будешь себя хорошо вести… я оставлю эту способность у тебя.

– Какую? – спросил мальчик пораженно.

– Горящий меч. Не огненный, как у меня, а всего лишь горящий. Тебе хватит. Враги в ужасе будут разбегаться от барона Ди Арси.

Старший по-бычьи наклонил голову и сорвался с места. Он будет очень торопиться. Он нагонит брата, который младше на четыре года, и убьет его, даже если внутри у того сидит бог-изгнанник. У него все получится – ведь правильный, правый бог дал ему часть своей силы.

Симон Ди Арси даже не заметил оговорки бога – и не понял, что отца никто ему возвращать не собирался. А если бы даже и заметил… как знать, изменило бы это хоть что-нибудь?…

* * *

Саламандра решилась вылезти только значительно позже того, как ушел бог. Насколько позже, она не знала – ведь время считать еще не научилась. Осторожно заскользила по ковру опавших листьев, пролезая под корягами и виляя между камнями и кустами. Она шла по следу – по тонкому, но такому вкусному, такому неотразимому запаху пламени, что буквально стекал с меча. Сочился. Да, сочился – верное слово.

Запах пламени смешивался с запахом мыслей – не таких вкусных, но пикантных, придающих ему необходимую остроту. Ящерка уже и не помнила, когда же ей последний раз так хотелось чего-то. Удивительно, как нетрудно, оказывается, разбудить интерес к жизни: немного опасности и вкусная еда!

Однако до конца следа она так и не дошла. На полпути саламандру остановило кое-что еще…

Да, у этого чего-то тоже был характерный запах, но совершенно иной природы. Это даже не кровь была… что-то более едкое… такое, неприятное… Конечно, в лесу какой только гадостью порой не пахнет, но такое она и здесь редко обоняла.

Мальчика найти не составило труда. И не только по запаху этой гадости и по ярчайшему сиянию боли – просто саламандра буквально наткнулась на руку в черной замшевой перчатке. Скрюченные пальцы слабо скребли землю, будто пытаясь ухватиться за что-то, и перчатки были очень грязными.

А крови вокруг не было совсем, хотя ею отчетливо пахло в воздухе.

Ящерка обежала кругом тело – со стороны черноволосой курчавой головы, на которой уже успели осесть снежинки и даже один особенно нахальный кленовый листочек. Человек был очень слаб. Саламандра вообще не понимала, почему он еще не умер. Что-то нарушилось в его теле, и теперь его собственная кровь превращалась в яд, убивая его.

Он, наверное, почувствовал саламандру рядом, потому что с трудом приподнял голову и поглядел на нее. К щеке у него тоже прилип листик – такой старый, высохший и перекрученный, что уже невозможно было понять, какой он породы. А темно-карие глаза человека были мутными. Он мог даже ее не видеть.

– Огонечек… – прошептал человек.

Он был очень красив. В том же смысле, что и деревья, скалы, камни или небо с облаками – он был восхитительным творением природы, не менее значимым, чем сама саламандра. Она это почувствовала еще тогда, когда увидела его, горящего гневом и страхом. А теперь убедилась снова.

Больше он не сказал ничего. Вроде попытался что-то еще пробормотать, но саламандре трудно было разобрать, и она не стала даже пытаться. Ее интересовало нечто другое.

У человека были такие вкусные мысли… Вкуснее, чем даже те, по чьему следу она шла.

Ему было очень больно – особенно тогда, когда он пытался пошевелиться. Однако он все-таки скреб землю обеими руками, сжимая полные кулаки сора и лиственной трухи, пытался встать… а снег падал на него. Человек даже на Агни особенно внимания не обратил, хотя все знают, что за саламандрами обычно приходят и все прочие обитатели лесов – единороги, например.

Он назвал ее «огонечек». Он сравнил ее с огнем… Если саламандре и можно сделать комплимент – то только такой.

Если она поторопится, она сможет догнать того, с горящим мечом.

Да, но… может быть, он убьет ее саму? Мало ли… Горящим мечом ей, конечно, зла не причинишь, но есть много способов обидеть маленькую саламандру. Да вот хоть поймай ее и быстро, чтобы руки не успели обгореть до костей, сунь в холодную воду – и мало ей не покажется.

А этот явно ни в какую воду совать не будет. Он сам еле дышит. По крайней мере, дыхание прерывистое и слабое.

Кроме того, саламандра чувствовала к человеку интерес. Это было нечто такое, чего с ней давно не случалось. И еще – она хотела сделать то, чего никогда еще не делала.

Саламандра подбежала к человеку поближе, и одним прыжком запрыгнула к нему на голову. Это не должно быть сложнее, чем пробраться в дерево. Правда, в дерево забираешься от корней, а с людьми, наверное, надо действовать с другого конца – это ящерка инстинктивно чувствовала.

Волосы человеческие не похожи на кроны деревьев. Они совсем даже не мысли. Мысли движутся под ними. Если саламандра постарается, она сможет скользнуть в эту реку, и поплыть по течению вместе с прочими, такими необыкновенными, листьями…

Еще через миг саламандра была внутри. Вся боль и весь страх человека стали ее, но это больше ничего не значило. Не так уж трудно разобраться с внутренностями… Не сложнее, чем помочь дереву весной разогнать соки, когда наступает время просыпаться, или успокоить их во время неожиданной оттепели.

Ее даже не пугало присутствие бога внутри человека. Оно было слабым, еле мерцающим. Бог был еще слаб, а сейчас его почти убили вместе со своим носителем. Уж она как-нибудь с ним справится. Ей, определенно, нравилось это тело, куда больше, чем любое зимнее пристанище, и она не собиралась его никому уступать.

* * *

Спустя десять дней саламандра, все еще находясь в теле мальчика, встретила герцогиню Хендриксон.

Это произошло вот как.

Саламандра вовсю наслаждалась новыми возможностями. Правда, тело следовало кормить и вообще заботиться о его нуждах, но это отнимало минимум времени: охотиться и находить ночлег оказалось проще, чем саламандра думала. Не так уж трудно оказалось и позаботиться о том, чтобы тело не мерзло: подумаешь, всего-то ускорить движение соков! Ну и сделать так, чтобы бегало побольше… А панические мысли человека, теперь запертого и не способного управлять самим собой, оказались еще вкуснее, чем она думала. Саламандра могла бы прожить только на одних этих мыслях, не надо никакого огня!

Правда, она решила поскорее увести человека прочь от Свободной Земли. Теперь ее совершенно не пугала перспектива показаться в местах, которыми владели боги: ни один бог в этом теле маленькую саламандру не увидел бы. А вот кто-то из ее сородичей, более молодых и более сильных, мог бы у нее укрытие и отобрать, что в планы саламандры отнюдь не входило.

Так она добралась до границы Радужных Княжеств, почти до самой окраины Нейтской области. Конечно, сама саламандра понятия не имела, как называются эти места, и что рядом расположен богатый и процветающий город Нейт, тоже не знала. Она просто чувствовала, что земли, на которых вольготно живут такие, как она, кончились, и теперь ей меньше стоит опасаться козней сородичей.

Саламандра как раз вела свое тело между стволами деревьев, рассчитывая добраться до моря – она никогда в жизни не видела моря, и ей казалось, что это может оказаться очень красиво и вообще интересно, – когда она вдруг поняла, что море гораздо ближе, чем она думала.

Саламандра неожиданно, без всякого предисловия почувствовала в лесу то, что ничем иным, кроме как морем, быть не могло. Это было что-то такое просторное, шелестящее, раскинувшееся между деревьями, пахнущее свободой от горизонта до горизонта, и невообразимо печальное… Саламандру вдруг подхватило и понесло прочь, как будто настоящими волнами.

Она сама не знала, откуда родилось такое сравнение: ведь на самом-то деле она никогда в жизни не видела моря, и даже не знала, что там должны быть волны. Только предполагала: ведь в реке есть небольшие волны, которые бьются о берег.

Потом присутствие схлынуло, оставив после себя нечто неуловимое, подобно шуму в раковине, найденной в песке, или запаху соли на пальцах. Саламандра, несмело выглянувшая из-за дерева, увидела человека в черном одеянии, стоявшего на коленях. Человек опустил пальцы в палую листву и, казалось, глубоко о чем-то задумался. Саламандра вспомнила о мальчике, который еще совсем недавно скреб руками по земле… о мальчике, чье тело она носила.

Человек был очень сосредоточен. Он перебирал листья, пересыпал их, будто песок на берегу, не обращая внимания на все остальное. Ощущение моря исходило именно от него.

Человек поднял голову, и саламандра, собрав воедино свои скудные знания о людях, поняла, что это была женщина, пусть и в мужской одежде. Ее карие глаза грустно смотрели из-под светлой челки, и каким-то образом ящерка знала, что женщина видит ее… хотя укрытие саламандры было более чем надежным.

– Выходи, – сказала она. – Хватит прятаться.

Саламандра вывела тело из-за дерева. Она была уверена, что женщина не причинит ей вреда. Это же не единорог, в самом-то деле…

– Ты меня боишься? – спросила женщина.

– Что ты делаешь? – тоже задала вопрос саламандра. Задала с трудом: горло плохо ее слушалось. Женщина не поняла, пришлось повторить.

– Слушаю лес, – грустно сказала она тогда. – Плохо получается… Глупо, конечно. Если земля не отвечает, тут уж касайся – не касайся… Хоть весь в земле вымажься и в землю заройся. Ничего не будет.

Саламандра подумала, что это, по меньшей мере, глупо. О чем можно говорить с землей и главное, зачем?… Как будто почва может быть интересным собеседником. В земле черви живут. Земляные. И кроты всякие, и букашки, и корни деревьев.

– Помоги мне, пожалуйста, – сказала женщина спокойным тоном. – Я думаю, у тебя получится. Просто постой рядом.

Саламандре стало любопытно. Нет, существо, обладающее присутствием моря, с самого начала интересовало ее, но теперь, когда она попросила помощи… кажется, это был первый раз, когда у ящерки кто-то попросил помощь.

Саламандра приблизилась. Она совершенно не боялась: ибо была надежно защищена чужим телом. Однако врожденная осторожность и многолетний опыт приучали ее двигаться медленно. Женщина не торопила ее. Она по-прежнему стояла на коленях и ворошила листву. Медленно, нежно, как будто ласкала. С высоты роста своего нового тела саламандра видела гладко причесанную голову женщины, светлые волосы, расчесанные надвое и уложенные в два кренделя на затылке. Несколько не то выбившихся, не то оставленных на свободе специально прядей колыхались в такт движению.

Саламандра стояла теперь совсем близко.

– Что мне делать? – спросила она хрипло. Наверное, следовало бы почаще поить тело: что-то горло совсем плохо слушается… А может быть, оно простыло?…

– Ничего особенного, – женщина вскинула голову и улыбнулась. – Просто…

Она быстрым, очень быстрым движением поймала тело саламандры за запястье и дернула на себя. Саламандра не удержалась от вскрика… вскрик вышел беззвучным: тело не среагировало. Очень быстро женщина выхватила откуда ни возьмись длинный острый стилет, молниеносно взмахнула им, отрезая прядь от черной кучерявой челки…

В следующий миг Агни в своем собственном четырехлапом и лишь относительно телесном обличье шлепнулась на листья и пожухлую траву. Женщина еще умудрилась подхватить ее одной рукой, другой поддерживая упавшее, никем не управляемое тело мальчика.

– Ну вот, – сказала она довольно. – Теперь никуда не убежишь.

Как саламандра ни старалась, она не смогла ее обжечь.

– Ты меня убьешь? – спросила ящерка. Она хотела произнести это безразлично – она была уверена, что получится безразлично! Нет, не получилось. Почему-то в ее голосе звучал самый настоящий страх… наверное, потому, что она этот самый страх чувствовала. В полной мере.

– Ни в коем случае, – ответила женщина. – Надо же научить тебя отвечать за свои поступки.

– Зачем? – ящерица была настолько сбита с толку, что смогла выдавить лишь это короткое слово в ответ.

– Надо, – просто ответила герцогиня. – Считай, что это пророчество. А теперь сиди смирно. И только попробуй полезть внутрь – мало не покажется.

С этими словами она пристроила саламандру себе на голову. А мальчика подхватила на руки.

– Уронишь, – сказала саламандра с сомнением. Она знала, что ее прежнее тело было не самым маленьким и хрупким, особенно для ребенка такого возраста.

– Помолчи, – ответила женщина. – И так тяжело.

Как оказалось, женщину звали герцогиня Хендриксон, и она была среди людей очень важной особой – наверное, примерно так же, как могла бы быть важной очень высокая сосна или очень старый дуб. Но ящерка не была уверена: она еще мало разбиралась в людях.

Герцогиня путешествовала «инкогнито», и что это такое, саламандра не очень поняла. Поняла, что та забралась очень далеко от своей земли, и что за это ей грозили какие-то опасности.

С герцогиней было множество людей, и множество других существ – например, лошади, собаки и соколы. Не говоря уже о насекомых, которые путешествовали на людях, собаках, лошадях и соколах в равной мере. Все они добрались сюда по одной только причине: чтобы исполнить какое-то там пророчество. Все они занимались, в основном, тем, что охраняли герцогиню, и были просто вне себя из-за того, что она отправилась в лес одна-одинешенька. Но поделать ничего все равно не смогли – а что поделаешь с женщиной, которая может время от времени становиться подобной морю?… Так даже боги не умеют.

– Какое еще пророчество? – недовольно спросила ящерка у герцогини, когда та располагалась на ночь в роскошном походном шатре.

– Мое пророчество, – ответила герцогиня спокойно, отшнуровывая рукава котты[33]33
  Отшнуровывая рукава котты… – рукава котты могли не пришиваться, а прикрепляться к проймам шнуровкой. Соответственно, к одной котте могло делаться несколько пар рукавов, рукава, как и шнуровка, могли быть разного цвета. Женщины дарили поклонникам свои рукава, возлюбленные рукавами обменивались.


[Закрыть]. К помощи слуг она не прибегала, и тогда это не показалось саламандре удивительным, хотя позже она выяснила, что люди обожают окружать ритуалами самые простые вещи… да вот хоть взять откладывание яиц.

– Ты разве Царь Единорогов, чтобы делать пророчества? – рассмеялась саламандра. – Или может быть, ты один из древних богов?

– Ни то ни другое, – ответила герцогиня безмятежно. – Но ты ведь уже видела мою силу, – и она подмигнула, ящерке, стягивая котту через голову. – Все дело в этом мальчике. Так вышло, что у нас с мужем на него большие планы. А ты нам поможешь.

– С чего это?! – будь саламандра кошкой, она бы ощетинилась.

Женщина задумчиво продолжала, будто бы не слушая ее:

– В старых легендах говорилось, что только девственница может поймать единорога и повести его за собой на поводе из собственного волоса. Чушь собачья. Еще там говорилось, что огонь, добытый в новолуние, отгоняет нечисть. Тоже чушь. И говорилось, что если человек поймает какую-нибудь нечисть – оборотня, например, – и даст ему имя, то этот оборотень переходит в подчинение человеку.

– Чушь! – саламандра так и взвилась.

– Чушь, – согласилась герцогиня. – Разумеется, чушь… – она накинула поверх камизы другую котту, не мужскую, охотничью, а женскую и такую длинную, что подол волочился по полу. – Но ведь ты, малышка, типичный оборотень, – голос у нее звучал очень по-доброму. – И ты, как и все прочие тебе подобные, больше всего на свете хочешь получить имя. Потому что без имени у тебя и твоих братьев и сестер нет настоящего смысла и вообще ничего нет… интереса тоже нет. Ты ведь уже старенькая, правда?… Тебе умирать скоро…

– С чего ты взяла? – напряженно спросила саламандра. Хвостик ее от злости так и хлестал по бокам.