Текст книги "За Москвою-рекой"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Власов порылся в ящике стола, извлек оттуда папку и начал ее перелистывать.
– Я тут познакомился с технической документацией и ничего утешительного не нашел. Неужели станки в самом деле тихоходные?
– Сто двадцать оборотов в минуту. По хронометру проверяли,– ответил Ненашев. ;
– А если вот здесь поставить шестеренку диаметром побольше? – Власов показал пальцем на чертеж.
–. Оборотов пять еще можно натянуть. Да дело не только в этом, Алексей Федорович. Вся конструкция никуда: неудобная каретка, тяжелый батан, сложные автоматические устройства. На такие уродины погонялок не напасешься – ломаться будут,– да и ткачихе нелегко будет работать на них.
– Погоди ты, Матвей Григорьевич! Условились – ничего не говорить, а ты взял и все выложил! – Антохин покосился на Ненашева.
– Говори не говори – от этого станки лучше не станут...
– Ладно, подымать панику раньше времени не будем. Посмотрим их в работе, тогда и решим... Сколько времени вам нужно, чтобы собрать станки?
– Основные узлы мы собрали на месте и запаковали. Думаю, дня три хватит,– ответил Ненашев.
– Хорошо! Сегодня отдохните, а завтра за дело.– Власов пожал им руки.
2
В первый же день по возвращении из отпуска Сергей явился в лабораторию к Николаю Николаевичу.
– А! Сергей Трофимович, добро пожаловать! Соскучились мы тут по тебе,– радостно встретил помощника Никитин и, внимательно посмотрев на него, добавил:–Изменился ты что-то, похудел...
– Ничего удивительного, сами были студентом, знаете!
– Как не знать, знаю! – отвечал Никитин.– По целым месяцам учебника не раскрывали, а во время сессии ходили как ошалелые, глаз не смыкали! Какие отметки?
– Три четверки...
– До пятерок не дотянул, значит?
– Вы же сами говорили – на пятерки учатся или зубрилы, или будущие книжные черви. А я и не то и не другое...
– Я тогда пошутил! Пятерка – вещь неплохая!
– Ничего, с меня хватит. Как говорят наши студенты: «Грамм здоровья дороже тонны знания». В будущем семестре поднажму – будут и пятерки. Плохо другое – с дипломным проектом ничего не получается. Завуч о барке и слышать не хочет. «Нечего, говорит, мудрить. Есть утвержденные министерством темы, возьмите их и разрабатывайте». Требуется ваша помощь.
– Вот тупицы, привыкли работать по указке! Я поговорю с директором. Готов даже быть твоим руководителем по диплому.
– Было бы здорово...
– Только не думай, что приму готовые чертежи барки– и делу конец! Тебе нужно заново спроектировать комплексную механизацию процесса крашения. Между прочим, хочу сообщить тебе приятную новость: Анна Дмитриевна помогла нам. В мастерских института изготовили первый образец терморегулятора. Я просматривал чертежи – по-моему, это то, что нам нужно. Как видишь, задача твоя облегчается, – соберем десять новых барок, установим терморегулятор и покажем всем маловерам, что и в крашении можно совершать революции!1 Пусть на родине текстиля, в Англии, красят в старых чанах, если им нравится, а мы не будем!
– Работать с вами одно удовольствие, Николай Николаевич,– сказал Сергей, с доброй улыбкой глядя на Никитина.– Счастливый вы человек!
– Положим, это тебе только кажется...– возразил Никитин смутившись.– Вот что, друг мой. Пока бригада сломает старые барки и соберет новые, у нас с тобой будет дней десять свободного времени. Не съездить ли нам на другие фабрики, посмотреть, что там делается? Мы варимся в собственном соку и понятия не имеем, над чем и как работают люди. Возьмем с собой двух-трех красильщиков, мастера Степанова, Леонида и поедем в Кунцево, на камвольную фабрику в Купавну.
– А работа?
– Попросим у директора разрешение. Отпустит: обмен опытом нам нужен!
Сергей возвращался домой в приподнятом настроении. Все складывалось чудесно. Матери стало лучше, она поднялась с постели и даже собирается на работу. Барки монтируются, экзамены сданы. Еще один семестр – и диплом. Вот если бы утвердили Николая Николаевича руководителем! Конечно, придется попотеть– у него халтура не пройдет!..
Придя домой, он сел у открытого окна. День медленно угасал. Из палисадника доносился запах цветов и влажной земли. Пышные ветви сирени льнули к окну. Хорошо, что он во время войны не срубил кусты на топливо. «Цветы – радость в жизни», – вспомнил он слова отца. Вон там, около клумбы, белеет скамейка, на которой они сидели вместе в последний раз... Не дожил старик до хороших дней! Будь он жив, положил бы руку на его плечо и своим глуховатым голосом сказал бы: «Молодец, Серега, сберег цветы...»
– Будешь ужинать? – раздался голос матери.
– Подожду Леню,– ответил Сергей и, положив руки на подоконник, опустил на них голову.
Леонида опять нет. Где он пропадает так поздно? Странные дела творились с ним в последнее время: сияет, словно именинник, франтить начал... Уж не закружилась ли у него голова от первых успехов? Слов нет, v Лени настоящий конструкторский талант, это всем ясно. Но, кажется, Власов с Никитиным избаловали его своими чрезмерными похвалами. Взрослые люди, а не понимают, что парень впервые окунулся в настоящую жизнь, недолго и голову потерять, стать зазнайкой. Он все еще не помирился с матерью,– не поймешь, что у него на душе. В черствости его обвинить нельзя: так заботливо он относится к сестре! Теперь они очень сблизились, часто встречаются, каждое воскресенье бывают у отца. Кого жаль, так это Милочку. Она сильно изменилась, ходит печальная, задумчивая, похудела, на лбу морщинки. При встречах больше молчит. На днях вдруг сказала откровенно, как раньше: «Ты не представляешь себе, Сережа, как мне невыносимо жить с ними...» Положим, он все прекрасно понимает, но как помочь горю? Ведь не скажешь ей: «Переезжай, Милочка, к нам, места хватит на всех...»
Последние лучи заката погасли... Если бы Милочка захотела... Нет, об этом не стоит думать!
– Что, взгрустнулось, сынок? – Аграфена Ивановна подошла к нему и провела рукой по его густым волосам.
– Нет. Просто задумался...
– Неприятности у тебя?
– Нет, мама, все хорошо! Просто в такой вечер хочется помечтать.
– Понимаю... Скажи, Сережа, наладилось у вас с Милочкой?
– Не знаю... Мы с нею друзья, как и были раньше.
– Эх, сынок, сынок, скрытный ты стал, с матерью не хочешь поделиться! – Аграфена Ивановна прижала его голову к своей груди.
После ужина Сергей вышел на улицу и побрел по направлению к парку. На Русаковской улице он еще издали заметил Леонида. Тот шел с открытой головой, в шелковой тенниске, тихонько насвистывая.
– Где так поздно шатаешься? – остановил его Сергей.
– Что значит «шатаешься»? Не «шатаешься», а «где задержался?» Так принято спрашивать у воспитанных людей!.. Второе: я голоден и, если хочешь доставить себе удовольствие беседой со мной, проводи меня до дома.
– По твоей милости я сам два часа сидел голодный и, признаться, большого удовольствия от беседы с таким пустомелей не испытываю.
– Опять не так! – Леонид взял его под руку и, заглядывая в глаза, вдруг спросил: – Как ты думаешь, хорошо жить на свете?
– Это кому как...
– Ну, скажем, мне?
– Легкомысленным людям всегда хорошо живется.
Леонид расхохотался,
– Ты ничего не понимаешь!.. «И жизнь хороша, и жить хорошо». Так сказал выдающийся поэт современности. И самое удивительное в том, что я с ним вполне согласен!
– Уж не выпил ли?
– Угадал. «Я пьян, и душа моя полна страсти»,– запел Леонид и остановился у калитки.– Ты погуляй немного, я быстренько перехвачу чего-нибудь, и мы продолжим наш содержательный разговор, – сказал он и побежал домой.
«Не иначе, как парень влюбился»,– решил Сергей.
3
Мастерица Васса Петровна зашла в красный уголок к профоргу Агафоновой.
– Кого будем выделять для работы на новых станках? – спросила она, присев на табуретку около стола.
Агафонова нехотя оторвалась от груды бумаг, лежащих перед ней.
– Разве станки уже установили?
– Сегодня заканчивают. Антохин два раза звонил по диспетчерскому – требует двух опытных ткачих, чтобы потом они стали инструкторами.
– Пошлем комсомолку Таню и новенькую из пятой бригады, которая десятилетку окончила.
– Самохину?
– Вот-вот, ту самую. Девка – огонь, за первую декаду норму выполнила на сто двадцать процентов. Сегодня в обеденный перерыв мы ей вымпел будем вручать.
– А десятиминутка? – спросила Васса Петровна.
– На той неделе собирали, подождем малость...
– Ждать некогда, в моем этаже семь человек не выполняют норму выработки, всю смену назад тянут! Поговорить надо, постыдить.
– Подумаешь, семь человек!.. Раньше больше тридцати процентов не выполняли, и то ничего,
– То было раньше!
– А теперь что?
– А теперь другое!.. Или ты с луны свалилась? Месяцев шесть – восемь тому назад мы мечтали только, как бы выполнить план и выйти из прорыва. Это уже позади, сама знаешь, теперь весь комбинат за переходящее знамя борется, а отдельные люди все еще плетутся в хвосте, норму не выполняют. Их нужно подтянуть, это твоя святая обязанность. Ты посмотри, как красильщики и отделочники стараются! На днях Алексей Федорович заявил на диспетчерском совещании, что скоро в красилке третью смену ликвидируют. А совсем недавно они весь комбинат назад тянули.
– Васса, ты так разговариваешь со мной, словно я
чужая. Разве я не стараюсь?
– Мы тут две коммунистки, и давай говорить откровенно. Плохо стараешься! И не только ты одна, а все мы по старинке работаем. Соцсоревнование свели к собиранию бумажек: «Обязуюсь выполнять норму на сто два процента» – и все. Потом бумажки эти подшиваем в папки, и делу конец. У нас, мол, все рабочие соревнуются!.. Нет, нужно, чтобы бригады по-настоящему боролись за лучшие показатели, чтобы брак считался позором, а законом для всех было выполнять норму. Наш народ золотой, сама знаешь, надо только ключ к его сердцу найти, нужное слово сказать, и он все сделает! Вспомни войну – мы ведь тогда невозможное делали...
– Что верно, то верно...
– По-моему, тебе с работницами нужно почаще разговаривать – рассказывать им о больших и малых делах, чтобы они знали я радовались нашим успехам. Взять, к примеру, жилье – сколько домов строится! У нас тоже на днях бараки будут сносить и жильцов в новые дома переселять. Большое общежитие выстроили. Нам бы беседу провести на эту тему,– не догадались. За нас это сделала беспартийная старуха, директорская мать Матрена Дементьевна, и как сделала! Лучше всякого агитатора. Захожу вчера после смены сюда – красный уголок полон молодежи. Вот за этим столом сидит Матрена Дементьевна и про старую жизнь рассказывает – про казармы, о хозяйском произволе, о нужде... А молодежь-то как слушает!.. Ну ладно, заговорилась я с тобой! Согласую с начальником цеха и пошлю на новые станки Таню и Самохину.
Мастерица поднялась и ушла. Агафонова задумалась... Как быстро все изменилось. Всего полгода назад она не знала, за что взяться, чем заполнить день. Вокруг люди Делом заняты, а она бумажки подшивает да членские взносы собирает. Даже в партком ходила просить, чтобы из профоргов освободили, а теперь так много всяких дел навалилось на нее, что только поспевай!.. Производственные совещания, рабочие предложения, десятиминутки, товарищеские суды, жилищная комиссия, беседы... Все на чем-то настаивают, чего-то требуют. Бывало, половина станков без основ стоит – и ничего. Сейчас один только станок простоит лишних десять минут – шум поднимают; ты, мол, профорг и обязана меры принимать, начальство к порядку призывать. Васса Петровна права, работать по старинке не годится!
4
Главный бухгалтер Варочка с возмущенным видом вошел в кабинет и положил на стол перед директором счет:
– Знаете, Алексей Федорович, это уже слишком! Снабженцы опять счет предъявили на оплату из фонда директора. И знаете, на что? На дорожки для рабочего общежития! Купили никелированные кровати, столы, платяные шкафы, стулья, тумбочки, скатерти. Ладно, вещи вроде нужные, оплатили. А дорожки зачем? Не санаторий организуем! Того и гляди, .скоро потребуют еще зеркала и диваны!
– Было бы неплохо,– невозмутимо ответил Власов и пригласил Варочку сесть.– Прежде всего не волнуйтесь, Сидор Яковлевич!
– Поневоле заволнуешься, когда на текущем счету по этой статье гроши остаются!.. Мы с вами договорились, что директорским фондом будем покрывать расходы по отделочной фабрике, а сами что делаете?
– Правильно, договаривались! Но вы же своими глазами видели, в каких условиях живут рабочие в общежитиях! Нужно же им создать элементарные условия!
– По мне хоть плющом покрывайте стены общежития! – пожал плечами бухгалтер. – Теперь скажите: из чего оплатить счета за десять полученных барок?
– Не мне советы вам давать, Сидор Яковлевич! Я твердо знаю одно – стоимость барок окупится ровно через шесть месяцев.
– Банку до этого дела нет, он механически снимает деньги с основного счета.– Старый бухгалтер решительно ударил ладонью по столу.– Ну ладно... Как говорится, взялся за гуж—не говори, что* не дюж! Поскольку затеяли такое дело, надо довести его до конца. Второй подписи на оплату счета я от вас требовать не стану, хотя в данном случае имею полное право на это. Но считаю своим долгом еще раз предупредить вас: перекачивая оборотные средства на капиталовложения, мы грубо нарушаем финансовую дисциплину, нас могут крепко наказать!
– Ну, нет, я не хочу, чтобы вас наказывали за мои грехи! Лучше я вам дам вторую подпись и отвечать буду один.
Варочка с укоризной посмотрел на него, встал и взял, со стола счет.
– За кого вы меня принимаете? – спросил он и, не дожидаясь ответа, вышел.
«Директор-коммунист в роли комбинатора! Хорошенькое положение! – невесело подумал Власов, закуривая папиросу.– Эх, если бы дали полмиллиона рублей! Всего полмиллиона! Просил, настаивал, пороги обивал, ничего не вышло. Заместитель министра, Вениамин Александрович, ведающий вопросами капитального строительства, видимо, услышал где-то о нецелесообразности распыления средств, и теперь никакие доводы не в состоянии поколебать его упрямство... Только бы успеть довести до конца перестройку! Месяца через три-четыре все будет закончено. А тогда? Во всяком случае, тогда легче будет разговаривать...»
Позвонили по диспетчерскому аппарату. Ненашев доложил, что новые станки заправлены и можно приступать к испытаниям.
– Иду!
Власов пошел на ткацкую фабрику с тяжелым сердцем. От испытания он ничего хорошего не ждал...
Около станков в ожидании его прихода уже собрались люди. Баранов, чисто выбритый, замкнутый и надменный, как всегда заложив руки за спину, стоял в сторонке. Главный механик Тихон Матвеевич проверял моторы. Поммастера и монтеры о чем-то громко спорили.
– Все готово, Алексей Федорович, мы уже метра по три сработали. Прикажете запускать? – спросил Ненашев.
– Запускайте.
Молодые ткачихи стали «а свои места. Заработали моторы, и станки начали свой монотонный стук. Попарно поднимались и опускались ремни, товарные валики, медленно вращаясь, навертывали на себя новые сантиметры рожденной на глазах ткани.
Власов положил руку на батан и стал подсчитывать удары. Сто двадцать. Ненашев не ошибся.
На соседнем станке треснула погонялка.
– Начинается! – с досадой сказал Антохин, остановил станок и поставил новую.
Почему-то часто рвались нити в основах, с перебоями работали автоматические приборы, заедало в челночных коробках.
Власов нагнулся к Баранову:
– К сожалению, приобретение малорадостное!
– Кажется, вы правы... Единственная надежда – может быть, детали подгонятся и будут работать нормально,– ответил тот.
– А скорость? На двадцать шесть оборотов меньше, чем на старых, шенгеровских станках! Как выполнить план на таких, если не увеличить парк?
– Сколько мне помнится, вы сами просили, чтобы их в первую очередь дали нам. Зачем же теперь сетовать? – Баранов пожал плечами.
– Правильно, просил – и не жалею! Проведем испытания и поставим вопрос о прекращении выпуска этой модели. Я надеюсь, что вы не откажетесь возглавить приемочную комиссию?
– Как вам будет угодно...
Переселение из бараков назначили в воскресенье, чтобы не отрывать людей от работы.
В десять часов к покосившимся, наполовину зарывшимся в землю баракам подкатили четыре автомашины. Шофер первого грузовика вышел из кабины и ахнул:
– Ну и дворцы!
– Приехали, приехали!
Жильцы высыпали во двор. Началась погрузка. Мужчины, женщины дети, словно боясь опоздать, торопливо выносили из бараков свой нехитрый домашний скарб и подавали грузчикам на машины. Слышались шутки, смех.
– Эй, тетка! Смотри трельяж не забудь!
– Будет тебе шутки шутить! Чем зубы скалить, лучше бы подсобил.
– Тетя Маруся, когда новоселье справлять будешь? Предупреди заранее...
– Со своей выпивкой хоть сегодня приходи!
– Мурка! Кис-кис-кис!.. Мама, Мурка убежала!
– Не мешай! На новой квартире другую киску заведем!
– Не хочу другую. Я Мурку хочу!..
Когда погрузка подходила к концу, на легковой машине подъехал Власов. Увидев возбужденные, радостные лица рабочих, он вдруг почувствовал себя так, как, бывало, на фронте, когда ему удавалось успешно выполнить трудное задание командования.
Навстречу Власову вышла солдатская вдова Евдокимова.
– Спасибо вам, товарищ директор! Наконец-то и мы дождались светлого дня,– сказала она и протянула руку, предварительно вытерев ее фартуком.
Растроганный Власов от всей души крепко пожал протянутую ему руку.
Погрузка закончилась. Прежде чем уехать, два шофера, по распоряжению Власова, подвели автомашины близко к баракам, зацепили стальными тросами за прогнившие столбы и дали малый ход. Затрещали доски, за-< качались и упали стены, поднимая облака пыли, рухнули крыши.
– Ура! – дружно закричали бывшие жильцы бараков.
А Евдокимова, перекрестившись, громко сказала:
– Ну и слава богу! Чтобы им, проклятым, возврата больше не было!
Новые двухэтажные дома, оштукатуренные и окрашенные в светло-желтый цвет, выросли на краю поселка, вблизи железнодорожной платформы. Узкие асфальтированные дорожки вели к парадным дверям с навесами. Блестели под лучами солнца зеленые крыши. Фасады этих любовно построенных домов украшали маленькие белые балкончики.
У низкого забора, которым были обнесены дома, автомашины встретил вновь назначенный комендант. Он проверял выданные на комбинате ордера и каждому жильцу указывал дом, этаж и номер его квартиры.
Власов не уезжал до тех пор, пока все не устроились, обошел дома, поздравил новоселов и в радостном настроении вернулся домой.
После обеда он сидел на диване, курил и рассказывал матери, как переселялись рабочие на новые квартиры.
– Ты бы видела, мать, какие у них были счастливые лица!
– А что ты думаешь! – ответила Матрена Дементьевна.– Когда мы получили отдельную комнату в кооперативном доме, окнами на реку,– помнишь? – долго не могла поверить, что она моя. По ночам вскакивала с постели, ощупывала стены, думала: не сон ли это?
– Да, после казармы та комната нам дворцом показалась, – сказал Власов. – А говоря откровенно, завидного в ней мало было. Наши новые дома, хоть и двухэтажные, куда лучше того дома. В каждой квартире ванна, просторная кухня. Свою котельную построили, в дома провели центральное отопление. Жаль, много денег ухлопали и на красилку мало осталось.
–> На жилье для рабочих ты, сынок, денег не жалей–они* окупятся с лихвой! Когда человек сыт, живет в уюте, у него и работа спорится. Это я по себе знаю.
– Я-то все это понимаю, а вот мой начальник ничего знать не хочет! Ему только план подавай. Израсходую оборотные средства на перестройку цеха – голову снимут.
– Не снимут, не бойся!—Матрена Дементьевна взглянула на сына и добавила: – Самое большее, что они могут сделать, это перевести тебя на другую работу, пониже. Ну что ж, пусть! Ты не директором ведь родился у меня. Зато о тебе добрая память останется!
– По правде говоря, мне не очень хочется уходить отсюда. Столько всякого еще нужно сделать!.. Кончу красилку – возьмусь за ткацкую фабрику, а там прядильная на очереди. Если провести в жизнь все, что задумал, то можно на пятьдесят процентов больше товара выпускать и сэкономить государству миллионы!
– А ты действуй без оглядки! Хорошие дела всегда зачтутся. Не на хозяина работаешь...
– Разве все зависит от меня? Нужно, понимаешь, чтобы те, кто руководит нами, все эти главки и управления, стояли поближе к производству, жили бы интересами предприятий. Главное – чтобы инициативу поощряли! Взять, к примеру, прядильную фабрику. Там есть старший инженер один, фамилия его Васильев, – он предложил добавлять к шерстяной смеси десять – пятнадцать процентов вискозных отходов, от этого а прядении и на ткацких станках обрывность резко сокращается и производительность увеличивается. Конечно, еще лучше капрон, но его у нас пока мало. Человек опыты провел и на деле доказал, что качество товара улучшается, более носким становится. А все осталось по-старому!
– Отчего же не приняли его предложение?
– Мы писали, просили триста тонн вискозных отходов, но шерсть в нашем главке, а шелк – в другом. Пока они между собой договорятся, пройдут месяцы, а то и ГОД.'
– Порядки у вас плохие, вот что я тебе скажу. Как будто бы не в одном государстве работаете!
– Партия наведет нужный порядок! Лучше пойдем со мной в общежитие, к одиночкам. Как у них там? Сегодня их тоже переселяли...
– Знаю, была я уж там! Ничего не скажешь, уют, чистота. Девчата так красиво убрали комнаты – залюбуешься... Иди посмотри, а у меня ноги болят, находилась я за день-то!..
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
1
Вернувшись из поездки по фабрикам, Сергей узнал, что его вызывают на бюро райкома. Он забежал домой, надел новую рубашку, синий костюм, повязал лучший галстук.
– Что ты наряжаешься вроде как на праздник? – спросила Аграфена Ивановна, наблюдая за его сборами.
– Больше, чем на праздник! В райком вызывают, в партию будут принимать!
– Ну, дай бог!..
– Вот уж здесь-то бог совсем ни при чем! – засмеялся Сергей.– Ну, мама, я побежал. Придет Леонид – передай, что не знаю, когда вернусь. – Чмокнув мать в щеку, он выскочил на улицу.
В приемной у первого секретаря девушка записала его фамилию и велела подождать. Сергей сел на свободный стул и оглянулся по сторонам. В ожидании вызова сидело еще человек пятнадцать. Видно было, что все они волнуются, и волнение их мгновенно передалось Сергею. «А вдруг не примут?..» Тут, как назло, в приемной появилась Морозова, она кивнула Сергею головой и не спеша прошла в кабинет.
Тревога превращалась в уверенность. «Факт, не примут»,– решил он. Здесь не будет мастера Степанова, старика Зазроева, Алексея Федоровича. Одна Морозова... За него некому и доброе слово сказать!
Сергею не сиделось на месте, он вышел в коридор. Шагая по блестящему паркету взад и вперед, он представил себе, как поднимется Морозова и, ни на кого не глядя, скажет: «На товарища Полетова поступил материал,, расследовать не успели. На членов парткома повлияло необъективное выступление директора комбината Власова, и они допустили ошибку, проголосовав за прием Полетова в партию. Прошу отложить дело...»
Пусть, ему бояться нечего! Он тоже может сказать членам бюро: «Поверьте, товарищи, я буду верным солдатом партии, готовым выполнить ее любое поручение». Поверят, иначе и быть не может, потому что он идет в партию с чистым сердцем и открытой душой...
– Товарищ Полетов, заходите! – услышал он.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в просторный кабинет. Первый секретарь райкома Сизов встретил его доброжелательной улыбкой и предложил сесть. Все сомнения и тревоги вмиг отлетели.
Инструктор райкома, держа перед собой ‘открытую папку, скороговоркой прочитал его анкету и сел на место.
– Я думаю, сперва послушаем товарища Полетова,– предложил Сизов.– Расскажите коротко, Сергей Трофимович, свою биографию.
Сергей поднялся, глотнул слюну и, глядя перед собой, начал говорить:
– Биография... По правде сказать, особой биографии у меня нет...
Вкратце рассказав об отце и матери, он добавил:
– В сорок втором году поступил на комбинат учеником, стал красильщиком, потом перевели в поммастера.
– Значит, профессия наследственная,– заметил, улыбаясь, кто-то из членов бюро.
– Выходит, что так... На чем я остановился? Да, окончил курсы и стал поммастера. С сорок третьего года член ВЛКСМ. Учусь на четвертом курсе текстильного техникума. Общественная работа – член бюро комсомольской организации. Вот и все! – Сергей поднял голову и взглянул на Сизова.
– Как сейчас работаете? – спросил тот.
– Ничего... Если сказать по совести, то неважно. Хотя план выполняем, даже перевыполняем, но это не то, совсем не то!
– Смелее, Сергей Трофимович, смелее! Здесь люди свои, поймут! – Глаза у Сизова по-прежнему улыбались.
– Трудно объяснять, да и долго! – Помолчав, Сергей тряхнул головой, откидывая назад непокорные волосы.– Скажу,– с каким-то упрямством произнес он.– Если нескладно получится, извините. Сегодня я вернулся из поездки по другим фабрикам. Ездили с группой товарищей обменяться опытом. На Купавнинской суконной фабрике у нас глаза разбежались. В красилке у них светло, сухо, чисто. Потолки высокие, проходы широкие, у каждого рабочего своя раздевалка. Душевые, как в Сандуновских банях. Наш мастер Степанов ходил, ходил, все ощупал руками и сказал: «Да вы тут работаете как в раю!» И он был прав – ведь Купавнинскую-то фабрику построили при Советской власти...
– Товарищ Полетов, мы не обсуждаем работу Купавнинской фабрики,– перебила его с места Морозова,– зачем же отнимать у членов бюро время?
– Нет, погодите,– остановил ее Сизов.– Это очень интересно. Вам, товарищ Морозова, в особенности не мешает послушать.
– А нашу фабрику построил больше ста лет тому назад капиталист-немец,– продолжал Сергей, несколько осмелев после слов секретаря райкома.– В первые годы революции о реконструкции, понятно, и речи не могло быть. Потом какие-то умники решили, что лучше новые фабрики строить, чем старые латать. Недавно начальник ОКСа Никонов сказал у нас на техническом совещании: «Вашу фабрику рано или поздно снесут. Вы чадом ваших труб район отравляете». Конечно, у нас многое устарело, но зачем же так государственным имуществом бросаться? Наш комбинат можно и омолодить. Вы знаете, наверное, что в Моссовете нам помогли газ провести и наши трубы перестали дымить? Красилку тоже в порядок приводим. Директор наш, Алексей Федорович, крепко взялся за дело. Когда перестройку закончим, тогда и работать будем лучше!
– А скажите, товарищ Полетов, что конкретно дает реконструкция отделочной фабрики, о которой у вас столько говорят? – спросил второй секретарь.
– Очень много! Приведу только один пример. Мы сейчас красим товар в открытых барках. Следовательно, много топлива на воздух пускаем. Но это еще куда ни шло. Главное – долго красим, полтора – два с половиной часа одну партию. О качестве я уж не говорю. Все делаем наощупь. Поставим новые барки из нержавеющей стали и этим время сократим больше, чем на тридцать минут. А если еще терморегуляторы будут, то работа пойдет совсем по-иному – по строгому, заранее намеченному режиму. Я хочу дипломную работу написать о комплексной механизации в крашении. Николай Николаевич Никитин посоветовал. Он мне поможет. Завершим перестройку и ночную смену ликвидируем. Короче—рассчитываем поднять производительность процентов на тридцать, а может быть, даже больше. Жаль, что на все это наш главк денег не отпускает...
Члены бюро райкома, словно позабыв о том, что речь шла о приеме Полетова в кандидаты партии, с интересом слушали его.
– Патент на барку получил? – спросил Сизов и, обращаясь к бюро, разъяснил: – Дело в том, что Сергей Трофимович – автор именно тех производительных барок из нержавеющей стали, о которых он рассказывал.
– Нет, дали не патент, а только авторское свидетельство.
– Почему?
– Ничего, с меня и этого хватит, главное – чтобы комбинат хорошо работал!
– Будут вопросы к товарищу Полетову?
Вопросов не было.
– Есть предложение утвердить решение общего собрания коммунистов комбината и принять товарища Полетова Сергея Трофимовича в кандидаты партии. Кто за? Единогласно!
Секретарь райкома встал и протянул Сергею руку.
– Поздравляю! Уверен, что будешь стойким ленинцем.
– Обещаю, – смущенно проговорил Сергей.
Пожилой член бюро райкома говорил какие-то хорошие напутственные слова, но волнение мешало Сергею вникнуть в смысл его слов. «Я коммунист, коммунист»,– повторял он про себя.
Он и не подозревал, что после его ухода Морозову похвалили. Тот же пожилой член бюро сказал:
– Молодец Морозова, хорошего коммуниста вырастили!
...Ехать в метро не хотелось. Сергей спустился к Москве-реке, прошел широкий мост и мимо храма Василия Блаженного поднялся на Красную площадь. Там он остановился возле Лобного места и долго смотрел на знакомый с детства Мавзолей Ленина.
...Дома, перед тем как лечь в постель, он достал тетрадь, к которой давно не притрагивался, открыл новую страницу и записал:
«18 июня 1950 года.
Сегодня меня приняли в кандидаты партии...»
2
На комбинат поступило распоряжение за подписью начальника главка. Толстяков предлагал срочно освободить место для установки первой партии новых станков в количестве ста штук.
Власов был озадачен. Всего за три дня до этого он послал подробную докладную записку на имя того же Толстякова с просьбой отменить распоряжение о поставке комбинату этих станков, а если возможно, то вовсе отказаться от них. «Оснастив ткацкие цехи малопроизводительными станками, текстильная промышленность не только не будет перевооружена новейшей техникой, но, наоборот, надолго остановится в своем развитии»,– писал он и просил внимательно ознакомиться с прилагаемым заключением комиссии, составленным при участии видных специалистов.
Зная, в какое щекотливое положение ставит он начальника главка, лично утвердившего технические условия новых ткацких станков и разместившего заказ на машиностроительном заводе, и желая в какой-то мере помочь ему выйти из неловкого положения, Власов нс ограничился созданием своей, внутрикомбинатской комиссии под руководством инженера Баранова, а пригласил еще крупных специалистов – ткачей из научно-исследовательского института шерсти.
