Текст книги "За Москвою-рекой"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
– Нисколько не странный. Лучше бы ты оставил ее в покое!
– Что? – Борис побагровел, бросил сигарету и подошел вплотную к Леониду.
– То, что слышал. Она плохо разбирается в людях, а я тебя вижу насквозь. Понял? – И, не дожидаясь ответа, Леонид повернулся и ушел.
Борис проводил его недобрым взглядом.
«Что он, взбесился, этот выродок? Тоже рыцарь нашелся! Неужели Милка рассказала ему про вечеринку? Если так, то дело дрянь! От таких «идейных», как Ленька, всего можно ожидать. Напишет в комитет комсомола или сам явится туда и все расскажет. А наши комитетчики только и ждут повода, чтобы доконать меня... С лопоухим тоже неладно получилось. Ведь я просил его по-хорошему не ставить двойку. Так нет, для него, видите ли, это имеет принципиальное значение! Промолчи он, не скажи, что я плохой студент и позорю хорошего отца, все обошлось бы. И какое ему дело, чей я сын?.. Ну, погорячился я, сказал лишнее, с кем этого «е бывает! А комсомольская организация сейчас же выговор. Наплевать! Влепили выговор – со временем снимут; жаль – стипендии лишусь. Попробуй обойдись-ка теперь пятью бумагами, которые дает старик. Положим, сотни две-три можно будет вытянуть у мамаши. Но все равно мало...»
Борис отшвырнул ногой с тротуара кусочек льда и вошел в парадное.
Двери ему открыла Любаша и на вопрос: «Милочка дома?» – почему-то сердито ответила: «Куда ей деваться!» – и, хлопнув дверью, шлепая большими туфлями, ушла на кухню.
В столовой навстречу Борису поднялся Никонов.
– Борис Вениаминович! Мое почтение! Давно не видались. Как жизнь, как учеба?
– Благодарю. Во всем полный порядок.
– Иначе и быть не может. Молодой, красивый, знатные родители и, конечно, успех у женщин. Ей-богу, завидую!
– Вы тоже не старик, Юлий Борисович!
– Куда мне! – Никонов скромно опустил глаза. – Может быть, заедешь ко мне как-нибудь? Посидим вечером, разопьем бутылочку...
– С удовольствием!—Дружелюбное отношение Никонова вдруг натолкнуло Бориса на одну мысль. – Юлий Борисович, у меня к вам большая просьба, – сказал он.
– Пожалуйста! – Никонов сразу догадался, о чем будет речь, и с готовностью добавил: – Всегда к твоим услугам!
– Не одолжите ли рублей триста? – Борис слегка смешался, но тут же поднял голову и посмотрел Никонову в глаза.
– Что за вопрос! Конечно! – Никонов вытащил бумажник, отсчитал деньги и протянул Борису.
– Спасибо. Верну недели через две-три...
– Можешь не спешить, когда будут, тогда и отдашь! Дело студенческое, разве не понимаю? Мне, конечно, было труднее, чем тебе, редко бывал при деньгах, жил почти впроголодь, но не унывал. Добудешь, бывало, где-нибудь немного деньжат – и пир горой!
Налей, налей, товарищ,
Заздравную чару, —
Кто знает, что с нами
Случится впереди...
Никонов пел вполголоса, довольно приятным тенорком. Борис тоже тихонько подхватил.
Вошла Милочка и, улыбаясь, стала у дверей. Она была в новом длинном платье, черный панбархат красиво облегал ее стройную фигуру. И, глядя на нее и вспоминая свой недавний разговор с Леонидом, Борис подумал о том, что нет такой силы, которая заставила бы его отказаться от этой девушки...
4
Леонид с удивлением всматривался в лицо своего друга. За короткий срок, что они не виделись, Сергей осунулся, под глазами черные круги.
– Что с тобой? Ты здорово изменился! – сказал Леонид.
– Мама заболела...
Сергей не спал всю ночь, ухаживая за матерью. Аграфена Ивановна, придя со смены домой, сказала, что ее знобит, отказалась от ужина и легла.
Сергей заставил мать проглотить таблетку аспирина, напоил ее горячим чаем и, хорошенько укрыв одеялом, пошел спать. Уже засыпая, он вдруг услышал голос Аграфены Ивановны – она что-то громко говорила. Сергей вскочил и подбежал к ней. Раскрасневшаяся, с каплями пота на лбу, мать металась в постели, бредила.
– Мама, мамочка, очнись! —тормошил ее Сергей.
Она поглядела на него, слабо улыбнулась и замолчала. Но вскоре опять начался бред.
Сергей положил ей на голову холодный компресс, но она металась в жару, часто вскакивала с постели и лишь под утро забылась тревожным сном.
– Врач был? – спросил Леонид.
– Нет. Поликлиника выходная. – Сергей махнул рукой и поманил Леонида к себе за ширму. – Рассказывай, что у тебя нового...
– Я пришел сказать тебе, что против вашего директора – Власов, кажется, его фамилия? – ну да, против него, точнее – против вас троих, затевается*форменный заговор, – сказал Леонид, садясь с Сергеем на кровать.
– Не понимаю – какой заговор?
– Обыкновенный! Сегодня к Василию Петровичу пришел Никонов. Они долго разговаривали о делах на вашей фабрике, а я в соседней комнате готовился к экзаменам, и все слышал... Ну,-в двух словах дело такое: они боятся вашего успеха и всячески будут вам мешать.
– Почему?
– Прежде всего потому, что заботятся они только о своей шкуре! Из их разговоров я понял, что если вы добьетесь успеха, то им будет плохо – главку увеличат план.'
– Прямо так и сказали? – У Сергея загорелись глаза.
– Чудак! А зачем им было разводить дипломатию и говорить намеками? Они были вдвоем и не подозревали, что кто-то их слышит. Беседа шла откровенная. Они решили на первых порах затягивать рассмотрение вашего проекта... Еше о многом говорили, да не стоит повторять! – Леонид замялся.
– Чего ты мнешься? Выкладывай все! Я ведь тоже кое-что знаю. Никонов выступал у нас на техническом совещании и пытался высмеять Николая Николаевича, обвинял его в невежестве. А Баранов намекнул, что мое предложение пустяковое, что такие барки были, мол, у немцев еще до войны и те от них отказались.
– Видишь ли, речь идет о более серьезных вещах, чем ты думаешь... Одним словом, Никонов убеждал Василия Петровича, что ваш директор затеял всю эту историю с реконструкцией, чтобы прославиться, карьеру чужими руками сделать.
Сергей задумался.
– Какая чепуха! Никонову ничего не стоит оклеветать человека. Алексей Федорович не карьерист, он настоящий коммунист! Он в войну добровольно пошел на фронт. Ты бы послушал мастера Гринберга, когда он рассказывает, как Власов вел себя на фронте! Недаром его наградили пятью боевыми орденами. А Никонов клевещет на него. Завистник и шкурник. Он всю свою изобретательность направил на то, чтобы избежать фронта Вошёл в доверие к твоему отчиму, получил броню и всю войну околачивался в тылу. Народ кровью исходил, а Никонов свои делишки обделывал. Об этом весь комбинат говорит.
– Знаю. Мама рассказывала, что в отделе главного механика, где тогда работали мой отец и Никонов, можно было забронировать только одного специалиста. Отец отказался от брони и не вернулся...
Сергей невольно вздрогнул. Кажется, пробил тот тяжелый час, когда он обязан открыть товарищу правду об его отце. Но как? Как сказать ему, что отец, которого он считает погибшим, жив и находится в Доме инвалидов Отечественной войны, что мать – обманщица? А сказать надо...
– Леня, я тоже хотел поговорить с тобой об одном серьезном деле, – начал Сергей запинаясь. – Только дай слово, что выслушаешь меня спокойно и не наделаешь глупостей.
– Странное предисловие! Ну, конечно, даю.
– Видишь ли, Леня... твой отец жив, – сказал Сергей, не спуская глаз с друга.
– Что? Что ты сказал? – Слова Сергея не сразу дошли до сознания Леонида.
– Он потерял на фронте ноги и руки и живет сейчас в Доме инвалидов под Москвой...
– Как же это? – спросил растерянно Леонид. – Не может быть!
Он побледнел, провел языком по пересохшим губам. Встал и сейчас же снова сел на кровать. «Отец жив... Жив мой отец...» Повторяя эти слова, он верил и не верил, он чувствовал, как в сердце его зарождались радость и мучительная тревога. Тот, о ком он так часто думал, был жив, был где-то рядом, а он и не знал об этом! «Но почему же от меня скрывали? А тот, другой, в доме которого мы живем?..»
– А мама, мама моя знала об этом? – спросил он, подавшись к Сергею.
Тот помедлил и сказал:
– Знала, Леня...
В комнате стало тихо, так тихо, что казалось, будто каждый слушает биение собственного сердца. Леонид вскочил и бросился к выходу.
– Погоди, куда ты? – Сергей хотел удержать его.
Хлопнула входная дверь.
Шум разбудил Аграфену Ивановну. Она шевельнулась, что-то пробормотала.
Сергей на цыпочках подошел к постели матери – нет, она спала. Кажется, ей лучше. Скорей бы уж пришел врач!
Немного погодя он вышел на кухню, зажег газ, поставил на огонь кастрюлю с супом. Перед его глазами стояло растерянное, побледневшее лицо Леонида. Вспомнились его слова: «Как же это?..» И склока, которая, похоже, заваривалась вокруг его барки, показалась Сергею в эту минуту особенно мелкой и противной.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Неожиданно наступила оттепель. На рассвете туман окутал млечной пеленой дома, деревья, фонарные столбы, медленно пополз по мокрому асфальту широких улиц. Часам к десяти туман растаял, на тусклом небе появилось бледное солнце. Прозрачные капли, скользя по длинным сосулькам, стекали на сброшенный с крыш рыхлый снег, и, как весной, вдоль тротуаров побежали ручейки...
Сырая погода всегда была на руку прядильщикам и ткачам. Шерстяная пряжа впитывала в себя влагу, набухала, и обрывность на станках резко сокращалась. Зато тяжело приходилось красильщикам и всем, кто работал в мокрой отделке. Вентиляторы не успевали вытягивать тяжелый воздух и пар. Рабочим приходилось все делать на ощупь, производительность резко упала...
Власов злился. Стало очевидным, что главк настроен отрицательно к реконструкции красилки. Иначе такой осторожный человек, как Никонов, не рискнул бы выступить открыто на техническом совещании. По всей вероятности, он получил указания от Толстякова. Что делать, как быть? Десятки раз Власов задавал себе этот вопрос, но ответа не находил. Действовать наперекор главку не годится – это чревато всяческими последствиями. Толстяков легко может поставить комбинат в тяжелые условия: ему ничего не стоит ограничить фонды на сырье, выделить дальних и неаккуратных поставщиков, одним росчерком пера свести на нет усилия целого коллектива. Да и характер у него упрямый и мстительный. Примириться же с существующим положением Власов тоже не мог: это значило бы потерять уважение к самому себе и подвести людей, которые верили в него. Временами у Власова возникала слабая надежда, что либо удастся уговорить начальника главка, либо через его голову найти поддержку у руководства министерства, хотя в глубине души он в этом не был твердо уверен. А время шло, люди по-прежнему работали в тяжелых условиях, и качество продукции не улучшалось...
Правда, кое-что было достигнуто: образец закрытой барки изготовлялся в механическом цехе, работники отдела снабжения завезли много дефицитных материалов – цемент, олифу, белила, алебастр. Достали наряд на глазурные плитки, получили согласие литейного завода поставить нужное количество чугунных плит для полов. Власов лично разместил заказ на составление проекта новой вентиляции. Начали поступать счета, за все нужно было платить, а ассигнований не было, банк
возвращал счета обратно. В поисках выхода Власов решил откровенно поговорить с главным бухгалтером комбината.
Ширококостный, высокого роста, как большинство волжан, Сидор Яковлевич Варочка выглядел значительно моложе своих шестидесяти лет. Он держался прямо, говорил мало, сильно окал и все делал основательно, не торопясь.
Опытный бухгалтер и большой знаток финансовых тонкостей, Варочка вел себя с директорами независимо, не давал им нарушать законы и многочисленные инструкции, которые знал чуть ли не наизусть. Получив неправильное распоряжение, главный бухгалтер входил в кабинет директора, клал бумагу на стол и коротко говорил: «Это незаконно». Крики, угрозы не производили на него никакого впечатления.
Многие работники комбината, особенно те, которые имели отношение к финансам, считали, что у главного бухгалтера невыносимый характер, и окрестили его кличкой «сухарь».
Власов вызвал к себе бухгалтера, предложил ему сесть в кресло, сам уселся напротив и сказал:
– Я пригласил вас, Сидор Яковлевич, не для того, чтобы отдать распоряжение. Мне необходим ваш совет. Нашу красилку следует привести в порядок, – вы сами хорошо знаете, какой там хаос. Если говорить языком инструкции, то на это у нас денег нет, но ничего не предпринимать тоже нельзя. Как быть? Помогите мне, вы человек опытный. Подскажите.
– Давно бы так! – Варочка достал из кармана большой клетчатый платок и громко высморкался. – Почему-то все считают бухгалтеров чуть ли не своими внутренними врагами, думают, что им до производства никакого дела нет... Слышал я про ваши затеи, хотя не удостоился чести присутствовать на техническом совещании. Вполне одобряю их, разумно. Однако считаю долгом предупредить вас, Алексей Федорович: дело тяжелое! На реконструкцию вам потребуется тысяч восемьсот, а то и миллион. Хотя сметы еще нет, но я успел прикинуть, во что все это обойдется. Таких денег вы нигде не найдете, а если полезете на рожон, то сломаете себе голову.
Непривычно длинная речь, видимо, утомила Варочку. Он устало откинулся на спинку кресла.
– Что поделаешь! Ради дела приходится иной раз и головой рисковать, – заметил Власов.
– Вот с этим я никак не могу согласиться! Во всех случаях гораздо разумнее проявлять трезвость и руководствоваться точным расчетом. – Старый бухгалтер потянулся к блокноту, оторвал листок, взял карандаш из стаканчика, сделал какие-то заметки и, словно размышляя вслух, начал излагать свои соображения: – Допустим,, облицовку стен и застилку полов мы можем пропустить по счету «Текущий ремонт зданий и сооружений». Расходы по перестановке оборудования отнесем к амортизационному фонду. По этой статье у нас имеются свободные средства... Даже если будет перерасход, тоже не беда: по положению это разрешается, и банк деньги даст. Ленты, транспортеры и тому подобную мелочь подгоним по текущему ремонту. Это все, что вы можете сделать, не рискуя головой. Остальные расходы, как-то: барки, моторы, вентиляция, автокары и прочее – оплачиваются по счету капитальных затрат, поскольку считаются приобретением, и тут без утвержденного титула и специальных ассигнований не обойтись. Вы довольны?
– Спасибо вам большое! Теперь хоть можно работу начать! А вот что потом будем делать, тут у я ума не приложу. Вдруг откажут в капиталовложениях? Вернее всего, откажут... Тогда что? Нельзя же останавливаться на полдороге!
– Тут я вам не помощник. Будь у вас директорский фонд, еще можно было бы сообразить, а так...– Варочка развел руками.
– Скажите, Сидор Яковлевич, по тем статьям, которые вы перечисляли, сколько мы расходовали в год? – спросил Власов после (Небольшой паузы.
– Почти миллион, точнее – восемьсот семьдесят тысяч, – ответил тот не задумываясь.
– Ну вот, видите! На ремонт директор имеет право израсходовать миллион, и при этом никто не интересуется, какой был сделан ремонт и был ли он необходим. Раз в финансовом плане он был предусмотрен, значит, все законно. Никакого риска и ответственности!.. Впрочем, и здесь каждая копейка разложена по полочкам. А появилась необходимость произвести не предусмотренные планом затраты – и опять тупик. Ломай голову, изворачивайся, подгоняй! Но это еще куда ни шло, тут хоть выход можно найти. Куда хуже обстоит дело с капитальными затратами. Если тот же директор потратит тысячу рублей на покупку нужной машины или двух моторов – беда, превысил свою власть, нарушил установленный порядок – обвинят чуть ли не в тяжком преступлении! Разве во всем этом есть хотя капля логики?
– Так-то оно так, но нужно принять во внимание и то, что еще не все научились разумно тратить государственные деньги! Дай волю – так иной директор таких дров наломает, что жизни рад не будешь. Бывали такие, я всяких на своем веку повидал...
– А зачем же поручать хозяйство невеждам? Найдите таких людей, которые не наделают глупостей! Сейчас технические кадры не те, что были лет десять—пятнадцать назад, толковых хозяйственников можно подобрать сколько угодно!
Раздался звонок. Власов подошел к маленькому столику, на котором стоял телефон, и поднял трубку.
– Слушаю вас, Василий Петрович, – сказал он, подмигивая Варочке:. смотрите, мол, на ловца и зверь бежит. – Да, распоряжение получил. С чертежей снимают копии, как только будут готовы, пришлю... Ну что вы, какая может быть партизанщина! Разве я не понимаю, что без санкции главного управления такие дела не делаются?.. Квартальный план обеспечили, я за годовой не ручаюсь– задолженность слишком велика... Конечно, конечно!..
Власов с хмурым лицом сел на место. Видимо, разговор с Толстяковым расстроил его.
– Никакой реконструкции! – вдруг решительно заявил он. – Отныне это слово нужно выкинуть из нашего лексикона. Просто наметили некоторые организационно-технические мероприятия по улучшению технологии и постепенно проводим их в жизнь. Так будет скромнее и лучше! Иначе все провалится. Не зря ведь начальник главка проявляет такой повышенный интерес к нашим делам – за два дня третий раз звонит.
– Позвольте дать вам один совет, – сказал Варочка, – будьте осторожны, не доверяйте Толстякову. Он человек хитрый, с больным самолюбием, ему будет неприятно, если кто-нибудь другой сумеет работать на этом комбинате лучше, чем он. Василий Петрович не особенно разборчив в средствах, от него всего можно ожидать! – Варочка встал.
Власов не пропустил его слова мимо ушей, но и не стал поддерживать разговор на эту тему. Он протянул бухгалтеру руку и перевел речь на другое:
– Значит, начали, Сидор Яковлевич?
– Что ж, как говорится, бог в помощь! – Варочка пожал руку директору и вышел.
Глядя вслед бухгалтеру, Власов мысленно продолжал беседу с начальником главка. «Мы тоже не лыком шиты, уважаемый Василий Петрович, это вы имейте в виду и не надейтесь, что вам удастся запугать и остановить нас. Вы против реконструкции? Пожалуйста! Никакой реконструкции и не будет. Очередные оргтехмероприятия по обеспечению плана и ничего больше. Привычные вашему уху слова, не правда ли? Теперь-то, я надеюсь, вы будете довольны!.. Да, ничего больше», – повторил он и, пересев на свое место за письменным столом, позвонил в лабораторию.
– Николай Николаевич, вычеркните из всей документации слово «реконструкция» и никогда не повторяйте его... Чем заменить? Ну, хотя бы словами «оргтехмероприятия»... Если вам так хочется, то назовите это «улучшением технологии»... По мне – хоть горшком назови, только в печку не ставь... Дело не в названии. Соберитесь с начальником цеха, пригласите мастеров и срочно составьте график перестановки оборудования... Приступим в субботу, используем выходной день. Главное для нас – не допускать больших простоев. Следите за этим, прошу вас!
Он взял лист бумаги и, обдумывая каждое слово, написал подробный приказ, напоминающий скорее дипломатический документ, чем деловую директиву. В приказе ни разу не упоминалось слово «реконструкция», а только перечислялись работы по ремонту оборудования в красильно-отделочной фабрике и некоторая перестановка, назначались ответственные на каждом участке лица. Общее руководство всеми работами » возлагалось на инженера Никитина Н. Н.
Решительный шаг сделан, пути отступления отрезаны. У Власова было такое ощущение, словно с его плеч свалилась огромная тяжесть.
2
С самого утра дела у Сергея не ладились. Принимая смену, он обнаружил, что барки не чищены, нет свободных тележек – все заняты крашеным товаром, – суровье для заправки первой партии не заготовлено.
– В чем дело? – недовольно спросил он у сменщика, расписываясь в журнале.
– Не успели, – смущенно ответил тот. – Ночью не хватало пара, давление на котлах дошло до нуля. Еле-еле покрасили пять партий вместо семи, и то за качество не ручаюсь.
– Выходит, сами провалились и нас за собой тянете? Не по-товарищески это...
– Сергей, честное слово, не виноваты, так получилось. – Сменщик чувствовал себя неловко. – Можно сказать ребятам, останемся, поможем, – устало предложил он.
– Да ладно уж, идите! После ночной смены какая помощь от вас... Сами справимся.
До начала работы оставалось семь минут. Сергей собрал свою бригаду в кабинете мастера.
– Дело дрянь. Видали, как сдали нам смену? Дневной план запросто можем завалить. Придется поднажать, – сказал он.
– Ты договорись с кочегарами, чтобы паром обеспечили, а мы постараемся,—ответил комсорг Володя Козин.
– Правильно, пар будет – наверстаем, – поддержали его остальные.
– Хороша работа! – заворчал татарин Нуралиев. – Лодырь себя жалеть будет, другой ломай за него спина. Зачем принимай такой смена, бригадир?
– Не шуми, Нуралиев, – остановил его Сергей,– понимаешь, они и так план не выполнили.
– Сам не выполняй, а товарищ не подводи. Такой хороший привычка есть, слыхал?
– Опять сорок пять! Не успели они, понятно? Пара не хватило! Пошли, ребята, работать,– поднялся с места Козин.
– Постой, – задержал его Сергей. – Володя, вы с Костей Лазаревым готовьте барки, а остальным быстренько разгрузить тележки. Я сбегаю в котельную, а оттуда за суровьем.
Только к восьми часам успели сделать первую заправку, сорок минут драгоценного времени было потеряно. Не успели наладить работу, как стряслась новая беда: по-видимому, разговор Сергея с кочегарами подействовал – они усиленно шуровали топки, и вскоре пар потек по трубам в успевшую остыть за ночь красилку. Смешиваясь с холодным воздухом, пар превращался в густой туман. Вскоре заволокло все – машины, людей. В темноте столкнулись две тележки, и легкий товар, который нужно было выкрасить в цвет электрик, упал на грязный пол.
– Что вы наделали? – рассердился Сергей. – Опять одну черноту будем гнать. Погодите, придет Осип Ильич и задаст нам жару!
– Жар не надо, свет надо! – закричал в ответ откуда-то Нуралиев.
Днем из проходной позвонили в цех и сообщили, что поммастера Полетова просят выйти по срочному делу.
Сергей заволновался: не случилось ли чего с матерью? Он оставил ее одну, ключи передал соседке, попросив навещать больную, а сам поспешил на работу.
Вытирая на ходу запачканные красителями руки, Сергей выбежал на улицу как был – в прорезиненном фартуке поверх намокшей спецодежды.
Около проходной его ждал Леонид. У него был такой вид, словно он перенес тяжелую болезнь. Не глядя в глаза Сергею, он сказал:
– Извини, Сергей, что оторвал тебя от работы. Понимаешь, хочу съездить к отцу, да вот адреса не знаю...
– И я не знаю – там мама была... Постой! Они ездили туда от фабкома. Ну да, в фабкоме должны знать адрес!—Сергей на минуту задумался.– Мы вот как сделаем. Ты погуляй с полчаса или в скверике посиди – вон там, за– углом. Скоро обеденный перерыв, я узнаю адрес и выбегу к тебе...
Леонид пошел в скверик, сел на скамейку, даже не заметив, что она мокрая, открыл учебник, который достал из-за пазухи. Завтра экзамен по теоретической механике, а он не успел подготовиться. Прочитав несколько раз нужную страницу и убедившись, что ничего не понимает, он закрыл книгу, вытянул ноги и, откинувшись «а спинку скамейки, огляделся по сторонам.
В скверике никого не было, лишь воробьи, радуясь теплому дню, порхали стайками с одной дорожки на другую, отряхивались, щебеча прыгали по сверкающему на солнце снегу, с шумом взмывали ввысь и снова прилетали обратно...
А ведь еще вчера он жил без особых забот! Учился, читал, занимался спортом – готовился к лыжному кроссу, который состоится во время зимних каникул... Конечно, он тяготился положением пасынка, но старался терпеть во имя будущего. Он окончит институт, будет инженером, построит сверхмощный двигатель внутреннего сгорания. Эта мечта зародилась у него еще в восьмом классе. Кто знает, быть может, именно ему, Леониду Косареву, суждено создать первый в мире двигатель на атомной энергии, и тогда...
За одни сутки жизнь его перевернулась, и сейчас все то, чем он занимался до сих пор, казалось пустяками.
Накануне, когда он, подавленный всем, что узнал, ушел от Сергея, до его сознания не сразу дошла вся сложность положения. Он долго бродил по улицам. Разумеется, продолжать после случившегося прежнюю жизнь невозможно, он не может оставаться в доме отчима. Об этом даже думать нечего, но как быть с матерью, с сестрой?
Прежде всего, нужно поговорить с Милочкой. Приняв это решение, Леонид вернулся домой. Сестры дома не оказалось, ждать ее он не мог. Он позвал к себе в комнату мать и, глядя на нее в упор, спросил:
– Скажи, мама, ты знала, что отец жив?
Лариса Михайловна схватилась рукой за сердце, опустилась на стул. Больше всего она боялась этого вопроса.
– Кто... кто тебе сказал? – еле выговорила она.
– Мать Сергея, Аграфена Ивановна, она видела папу в Доме инвалидов.
– Так я и знала! Эти фабричные всюду суют свой нос. Разве они дадут людям спокойно жить! —На щеках у нее появились красные пятна, лицо исказилось от злости.
– О чем ты говоришь? – закричал Леонид. – Какая, к черту, спокойная жизнь, когда мой отец там?! Там...– Голос его оборвался на полуслове.
– Не кричи, ради бога! Василий Петрович дома, услышит. Пойми меня, Леня, я не виновата—отец сам так хотел... Хочешь – спроси у него! – Лариса Михайловна поднесла к глазам кружевной платочек. Полные плечи ее вздрагивали. – Я всем пожертвовала ради вашего блага, всем!
– Хороша жертва... – Леонид хотел еще что-то сказать, но не смог – рыдания душили его. Он бросился на кровать, уткнулся лицом в подушку.
– Милочке не говори, – услышал он заискивающий шепот матери. Она вышла, тихонько притворив за с-обой дверь.
В доме было тихо. Леонид лег на спину, уставился в потолок. В голове не было мыслей, одно слово сверлило мозг: «Отец... отец...»
Милочка вернулась в первом часу и, увидев свет в комнате брата, спросила, не открывая двери:
– Леня, ты не спишь?
Он не ответил. Говорить с сестрой он не мог. Мысли его были заняты другим: что он скажет отцу, как будет оправдываться перед ним?
Всю ночь Леонид строил разные планы и тут же отбрасывал их один за другим. Ни жизненного опыта, ни знания людей у него не было, и будущее казалось ему почти безвыходным...
...В сквер прибежал Сергей.
– Адрес достал, – сказал он, протягивая бумажку, и опустился рядом на скамейку.
– Ну, я пойду... Спасибо. – Леонид хотел встать.
Сергей удержал его.
– Погоди, успеешь! – Он вынул из кармана сверток, развернул его, достал два бутерброда с колбасой и один протянул Леониду: – На, поешь.
– Не хочется.
– Мало ли что не хочется, а ты поешь. Киснуть тебе не пристало!
– Я ушел из дома, – сказал Леонид.
– Где думаешь жить?
– Не знаю.
– Понятно... А как с учебой?
– Сдам экзамены и попрошусь в заочный. Может быть, совсем брошу...
– Ерунда! Учиться нужно при всех обстоятельствах. Мы как-то уже говорили с тобой на эту тему. – Сергей проглотил последний кусок. – Чайку бы сейчас!
– Иди, пей...
– Успеется! Вот что, Леня, переезжай жить к нам. Спать будешь в столовой на диване... одним словом, мы отлично устроимся.
– А Аграфена Ивановна? Ты говорил с ней?
– Да ты не беспокойся! В молодости моя мама сама хлебнула немало горя и в жизни разбирается получше нас с тобой, поймет!
– Мне бы еще работу найти...
– Хочешь – поговорю с Николаем Николаевичем? Нам до зарезу нужен конструктор или чертежник. А ты замечательно чертишь. С расчетами справился бы?
– Конечно!
– Ну, так поговорить?
– Попробуй. Скажи ему, что мне нужно общежитие. Может, дадут...
– Никакого общежития тебе не требуется! Вечером прямо приезжай к нам. Слышишь, Леня? Я тебя ждать буду! А теперь мне пора, перерыв кончается. Ну, желаю удачи. – И Сергей побежал на комбинат.
3
Дом инвалидов находился километрах в шести от железнодорожной станции. Узнав об этом у пожилого обходчика, Леонид направился туда по широкой снежной дороге со следами автомобильных шин.
За дачным поселком начинался лес. Здесь было тихо, снег лежал чистый, нетронутый. Короткий зимний день угасал, солнце скрылось за серыми тучами, поднялся ветерок. Из леса потянуло холодом. Встревоженные галки кружились над верхушками старых берез. Леонид зябнул в полуботинках, без шарфа. Засунув руки в карманы пальто, он быстро шагал по пустынной дороге. И чем ближе подходил он к цели, тем все больше росла тревога.
На косогоре его догнала грузовая машина. Поравнявшись, шофер затормозил и, приоткрыв дверь, спросил:
– Далеко путь держишь?
– В Дом инвалидов.
– Мне тоже туда. Садись, подвезу.
Леонид влез в кабину, и машина тронулась.
– По делам или навестить кого? – Шоферу, видно, хотелось поговорить.
– Отец у меня там...
– Как? – Шофер покосился на Леонида. – Неужто отца родного бросил?
Краска жгучего стыда залила лицо Леонида.
– Я только вчера узнал, что он жив, – через силу ответил он.
– Да ну?! Разыскал, значит? Молодец! Вот обрадуется! Тяжело жить здесь одинокому! – Шофер покачал головой. – Проклятая война! Сколько людей загубила, искалечила, обесчастила!.. За три года работы в этом доме я такого нагляделся и наслышался, что и передать трудно. Одни сами скрываются – не хотят быть семье в тягость,– других покинули жены и дети. У некоторых никого в живых не осталось. Родные тоже мучаются... К примеру, вот ты: совсем молодой – разве тебе легко было расти без отца? Таких, как ты, много...
– Вам тоже пришлось побывать на войне? – спросил Леонид, избегая прямого ответа. Не мог же он сказать, что все эти годы ел чужой хлеб и жил припеваючи...
– А как же! – Леониду показалось, что при этом восклицании шофер выпрямился, расправил плечи.– До самого Берлина дошел, лично от маршала Рокоссовского награду получил! – Бывший солдат расстегнул телогрейку и показал орден Славы. – Во многих боях участвовал, трижды был ранен. Словом, прошел полный курс!.. Я так думаю: куда легче самому страдать, чем на чужое горе смотреть! Тут есть у нас такие, про которых романы можно написать. Они ради нас с тобой подвиги совершали, рук и ног лишились, а теперь вот живут здесь...
Шофер остановил машину у решетчатых ворот и, показывая на большой двухэтажный дом с белыми колоннами в глубине занесенного снегом сада, сказал:
– Это главный корпус. Там справишься у дяди Миши, сторожа. Он покажет тебе, в какой палате живет отец.
Леонид поблагодарил и зашагал по очищенной от снега широкой аллее.
