Текст книги "За Москвою-рекой"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Мысли его незаметно перешли на другое. Хорошо, что он поступил на фабрику, узнал настоящую жизнь, познакомился с новыми людьми. Правда, некоторые однокурсники из дневного отделения посмеиваются над ним, считают его уход из института признаком малодушия. Пусть... Секретарь курсового бюро комсомола, Володя Симагин, так и сказал недавно, когда Леонид снимался с учета: «Ты просто испугался трудностей, не захотел жить на одну стипендию. А ведь профессора возлагали на тебя большие надежды. Если уж решил идти на производство, поступал бы на завод. А ты куда пошел? Текстиль, тряпочники, бесперспективное дело!..»
«Тряпочники»!'Дурак Володька, ничего не понимает. Знай он таких замечательных, влюбленных в свою профессию тружеников, как Матрена Дементьевна, Аграфена Ивановна, мастер Степанов, наконец, таких, как Власов и Николай Николаевич, он заговорил бы по-иному. Обидно, конечно, что*у многих сохранилось еще предубежденное отношение к текстильщикам. Впрочем, это ерунда-, просто невежество, и больше ничего. Разве можно забыть 6 замечательном революционном прошлом рабочих-текстильщиков? Первые Советы рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске, грандиозная забастовка в Орехово-Зуеве, Степан Халтурин, Петр Алексеев...
Пусть ребята посмеиваются сколько им угодно, а он все равно будет инженером-конструктором и посвятит Жизнь проблеме атомной энергии, сделает такие открытия, что они ахнут...
– Сергей, ты не спишь?– спросил он тихо.
– Нет. А что?– немедленно отозвался тот.
– У тебя есть мечта? Настоящая.?– Леонид закутался в одеяло, пошел за ширму и сел на кровать в ногах у Сергея.
– Что за разговор! Конечно, есть!– Сергей отодвинулся к стенке, давая ему место.*
– Какая?
– Как тебе сказать... Ну, прежде всего, чтобы моими барками оснастили все фабрики, потом...
– Потом можешь не рассказывать, без тебя знаю. Жениться на Милочке.
– Хотя бы так. По-твоему, этого мало?
– Нет, отчего же, вполне законное желание...
– Но ведь ты прискакал говорить о своей мечте!
Леонид поправил съехавшее с плеч одеяло и задумчиво сказал:
– Мне бы хотелось изобрести способ превращения атомной энергии в электрическую, создать простой, портативный аппарат, установить его на атомный генератор – и готово. Без всякого графита, паровых котлов получай электроэнергию. Представь себе «а минуту, что мы живем с тобой в атомный век. Все моторы внутреннего сгорания переведены «а атомную энергию, автоматизация производства доведена до совершенства. Страна залита почти даровой электроэнергией, и люди научились при ее помощи даже изменять климат. Мощные 1епловые струи преграждают путь холодному воздуху, растапливают льды Арктики. Вообрази еще такую картину: над Москвой висят сверхмощные рефлекторы – зимой они заменяют солнечные лучи, и тогда в Москве вечнозеленые парки, тепло в домах, залитые светом улицы/ Летом рефлекторы смягчают жару, подают холодный воздух, температура регулируется автоматически– не выше и не ниже двадцати градусов по Цельсию. Наши дети, прочитав в учебниках историю о том, как мы жгли в топках нефть и уголь, будут смеяться и считать нас за дикарей...
Леонид вернулся на свой диван, лег, натянул одеяло на голову и закрыл глаза. Через пять минут он уже спал и видел сон.
За городом лютая зима, низко нависло серое небо. Свищет северный ветер, вздымая снежную пыль вдоль полей; в городе тепло, как в мае. Он гуляет в легком костюме, без шляпы по сказочному саду. Вдоль дорожек, посыпанных красным песком, цветут розы. Большие пунцовые розы. В мраморных бассейнах высоко бьют фонтаны и изумрудные капли воды, распыляясь, увлажняют воздух. Откуда-то раздаются звуки Знакомой музыки. На скамейках, окрашенных в белый цвет, сидят на солнышке и греются старики и старухи. Играют дети. Молодые пары, поравнявшись с ним, показывают на него глазами и шепчутся: «Видели? Леонид Иванович Косарев, тот, кто первый изобрел искусственное солнце и осчастливил человечество».
На концерт опоздали. Милочка обещала заехать за ними в девять, но пробило десять, а она еще не появлялась.
Сергей, в синем, заботливо отглаженном костюме и в новом галстуке, сидел хмурый, то и дело прислушиваясь, к шуму, доносившемуся с улицы.
– Не беспокойся, все в порядке, она просто опаздывает,– сказал Леонид.– У тебя не было сестры, и ты не знаешь повадок девушек. Прежде чем выйти из дома, ей нужно десять раз поправить прическу, минут сорок повертеться перед зеркалом, трижды попудриться, покрасить губы. В самую последнюю минуту окажется, что она забыла прицепить брошку, и все начинается сначала... Погоди, женишься – натерпишься горюшка!
– Подумаешь, какой опытный! Давно ли серебряную свадьбу отпраздновал? Можешь отправляться один, если спешишь...
Вот и звонок! Увидев разрумянившуюся от мороза Милочку, Сергей мигоМ4 забыл о своем беспокойстве,
– Ну как, мальчики, готовы?– Милочка подошла к зеркалу.
– Мы-то давно готовы, да вот стоит ли ехать, не знаю!– проворчал Леонид.– Концерт скоро окончится. И все из-за тебя. Обещала ведь в девять!
– Подумаешь, концерт! На танцы успеем – и то хорошо.
– У меня идея,– сказал Сергей.– Давайте на скорую руку проводим старый год и тогда уж отправимся в клуб. Там в буфете, наверно, ничего уж и не осталось. Леня, пошевеливайся, тащи из кухни закуски, а я займусь вином.– Он открыл дверцы буфета.– Милочка, сладкое вино или шампанское, что лучше?
– Все равно...
– Тогда шампанское! Мама тоже выпьет с нами. Думаю, один бокал ей не повредит.
Танцы были в полном разгаре, когда они втроем вошли в большой, ярко освещенный зал, украшенный бумажными флажками. Недалеко от дверей стояли красильщики и наблюдали за танцующими. Увидев Сергея, ведущего под руку стройную, модно одетую девушку, они зашептались. Рябой промывщик в черном праздничном костюме сказал:
– Ай да Серега, не зевает парень! Смотрите, какую красавицу привел!
– Нашел тоже красавицу! Надень я такое шикарнее платье с бисером, может, первый приз по красоте взяла бы!—Самолюбие лаборантки Гали было задето. Она надеялась провести этот вечер с Сергеем.
– Ты бы и так взяла приз, Галочка, жаль– нос курнос!– пошутил отмойщик.
С другого конца зала вошедших заметил Никитин и вместе с Наташей и Забелиной пошел к ним навстречу.
– Вот приятная неожиданность! Здравствуйте, Милочка, поздравляю вас с наступающим... Совсем забыл, вы ведь не знакомы с Анной Дмитриевной,– спохватился Николай Николаевич. – Это Милочка, сестра Леонида.
Леонид подхватил Наташу под руку и увел танцевать.
– У 'Них теперь начнутся возвышенные разговоры о наилучшем способе крашения шерстяных тканей и о других веселых предметах. Мы уж лучше потанцуем вволю!– говорил он ей.
Пророчество Леонида не оправдалось, Сергей пригласил Милочку, а Забелина закружилась в вальсе с Николаем Николаевичем.
– Кто эта женщина, с которой познакомил меня Николай Николаевич?– спросила Милочка.
– Большая умница, научный работник. Красивая, да?
– Ничего...
– Смотри, Алексей Федорович тоже здесь.
– Кто?-
– Директор наш, Власов
– Покажи. Вот этот, высокий? Я его совсем другим представляла. Не такой уж он строгий...
Директор клуба, он же распорядитель вечера, долговязый малый с модной прической, без конца объявлял все новые и новые танцы. Молодые пары самозабвенно кружились по натертому до блеска паркету. Дождем сыпалось конфетти, бумажные ленты серпантина легкой разноцветной паутиной падали на плечи танцующих.
В этот новогодний вечер пожилые текстильщики чувствовали себя неплохо. Уютно устроившись за столиками буфета, они вели шумные разговоры. Мастер Степанов то и дело поднимал пенящуюся кружку и, разглаживая усы, произносил тосты.
Все веселились, как умели. Одна лаборантка Галя со скучающим видом бродила по залу, изредка окидывала Милочку недобрым взглядом и отказывала всем кавалерам, приглашавшим ее танцевать...
Заметив идущего по коридору директора, Степанов окликнул его:
– Алексей Федорович, не побрезгуйте выпить с нами кружечку пива! Угостили бы вас чем покрепче, да вот не продают. Была у нас одна поллитровочка, да мы ее давно раздавили...
– С удовольствием!– Власов подошел к столику и поднял наполненную кружку.– Поздравляю вас с Новым годом, желаю здоровья и успехов!
– И мы желаем тебе успехов!– растроганный Степанов перешел «а «ты».– Не думай, мы в людях хорошо разбираемся и уважаем не каждого, имей он какие хочешь чины и ордена... Тебя уважаем потому, что ты свой, за производство душой болеешь, а еще за то, что ты сын Матрены Дементьевны! Припомни мои слова, Алексей Федорович: не пройдет и года, как наша красилка станет лучшей по всей республике! Люди со всех концов будут приезжать к нам учиться, опыта набираться. Про нас в газетах будут писать...
– Может, и про тебя напишут?– шутя спросил закадычный друг Степанова, ремонтник Ненашев.
– Очень даже просто! Товар красить – не гайки завинчивать, это понимать надо. Если хочешь знать, красильщик самый важный человек в нашем деле. Недаром до революции хозяева выписывали красильных мастеров из-за границы – немцев, англичан,– большие деньги им платили. Нашему брату, русскому, эту премудрость не доверяли. Чудно получалось, ей-богу: машины– иностранные, мастера – немцы, а рабочие – русские!
– Зато теперь все ваше, народное! Итак, за успехи, за процветание нашей Родины! – Власов осушил кружку до дна, пожал протянутые ему руки.
Во втором часу ночи он разыскал Никитина и пригласил к себе на ужин.
– Позовите всех: Полетова с его девушкой, Леонида, Анну Дмитриевну, Наташу – и поскорее приезжайте. Я побегу предупрежу мать!
Не прошло и часа, как столовая Власовых наполнилась веселым шумом. Матрена Дементьевна хлопотала возле стола, угощая проголодавшихся гостей:
– Берите огурчики, капусту, сама насолила! Николай Николаевич, почему ничего ме кушаете? Анна Дмитриевна, еще кусочек рыбки. Сережа, бери салат, очень вкусный,– соседке своей положи. Кушайте, дорогие, кушайте! Нынче пироги у меня особенные, во рту тают!..
Выпили за Новый год, за успехи. Николай Николае-1 вич предложил тост:
– За славных текстильщиков, украшающих жизнь людей.
Анна Дмитриевна села за пианино и заиграла старин; ную русскую песню про молодую пряху.
Гости подхватили знакомую мелодию:
В низенькой светелке огонек горит.
Молодая пряха под окном сидит.
Молода, красива, карие глаза,
По плечам развита русая коса...
– Эх, тряхнуть стариной, что ли?– Власов встал.– Мама, где мой баян?
– В моей комнате, на сундуке.
Власов принес баян, сел и, по-молодецки растянув мехи, запел приятным низким голосом:
Во субботу,– день ненастный...
Э-эх! Нельзя в поле,
Нельзя в поле работать...
Лицо его преобразилось, непривычная, мягкая улыбка скользнула по помолодевшему лицу.
Матрена Дементьевна, вытирая украдкой слезы, негромко сказала:
– Когда ты поешь, Алеша, ну прямо отец твой Федор перед глазами!
– Не будем, мама, сейчас вспоминать... Анна Дмитриевна, сыграйте что-нибудь веселенькое!– Власов подсел к Милочке и налил себе и ей вина.
Милочке было удивительно хорошо и спокойно в этот вечер, и люди, окружавшие ее, казались ей близкими, словно родными. Как все это было не похоже на то, что она видела каждый день дома!
– Каюсь, я представляла вас совсем-совсем другим! Даже не хотела идти к вам, Сергей силой затащил,– нагнувшись к Власову и улыбаясь, прошептала Милочка.
– Я знаю каким!– Он сделал глоток вина.– Злодеем, сбивающим с праведного пути Леонида, лишь бы насолить вашему отчиму!—Заметив ее смущение, Власов добавил ласково:– Ничего, не огорчайтесь! В жизни всякое бывает... Очень рад, что больше не кажусь вам злодеем!
На другом конце стола Леонид настойчиво уговаривал Наташу:
– Приезжайте завтра к нам в Сокольники – погуляем, подышим свежим воздухом. У нас так хорошо! Ну как, договорились?
– Не знаю...
– Ну что там «не знаю»! Решено! Я жду вас ровно в три у входа в метро. Если у вас есть коньки, захватите с собой, покатаемся...
...Расходиться начали в четвертом часу. Первым поднялся Николай Николаевич и подал знак сестре, за ними последовали остальные. Власов тоже оделся, чтобы проводить Анну Дмитриевну до дома.
Матрена Дементьевна задержала Сергея у дверей и сунула ему в руки сверток.
– Гостинцы, для матери.
– Ну что вы! У -нас все есть...
– Бери, бери и не рассуждай! Твоя мать все равно что сестра мне. Передай поклон, скажи, что завтра я непременно зайду к ней.
На улице все почему-то притихли, шли молча. В эту морозную ночь пустынные улицы Москвы, покрытые только что выпавшим снегом, выглядели особенно нарядными. Из освещенных окон приглушенно доносились песни, музыка; за занавесками виднелись нарядно убранные елки в разноцветных огоньках. Старые, купеческие особняки Замоскворечья, припорошенные снегом, казались до смешного маленькими рядом с новыми, многоэтажными домами, выросшими за последние годы...
Расстались на Серпуховке. Николай Николаевич и Наташа направились к себе на Донскую. Сергей, Милочка и Леонид решили пойти на Красную площадь и зашагали по Ордынке. Власов и Забелина свернули на Пятницкую.
Анна Дмитриевна с затаенной радостью смотрела на казавшееся ей новым и незнакомым лицо Власова и поэтому не очень удивилась, ;когда услышала его вопрос:
– А бывает с вами такое, когда кажется, будто вам подчинено все в мире, что вы преодолеете любое препятствие?
– Вам сегодня очень хорошо, да?
– Да! Хорошо, очень! И, кажется, это еще и потому, что в моей жизни появились вы.
– Я?
– Да, вы.
Они замолчали и шли медленно, прислушиваясь к поскрипыванию снега под ногами...
У подъезда многоэтажного дома Забелина остановилась.
– Вот мы и пришли.
– Уже?– Власов смутился, покраснел и с огорчением сказал:– Так быстро дошли!
– Поздно уже, и я устала,– тихо сказала она.
– Очень прошу, показывайтесь в наших краях почаще!
Он наклонился, поцеловал ей руку и, повернувшись, быстро зашагал по пустынной улице.
Стоя в дверях, она смотрела ему вслед.
«В моей жизни появились вы»,– вспомнила она его слова, и ощущение счастья теплой волной охватило ее...
Придя домой, Власов не стал ложиться. Он был полон впечатлений, и спать ему не хотелось.
– Подумать: у такой матери такие хорошие дети,– заговорила Матрена Дементьевна, убирая со стола.
– О ком ты, мама?
– О Леониде и его сестре, о ком же! Правда, девчонка, видно, избалованная, но ничего, попадет в хорошие руки, образумится. Твоя Анна Дмитриевна тоже симпатичная, простая такая, добрая. Она мне понравилась... Чем тебе не пара?
– Удивительный ты человек, мама! По-твоему, я такой неотразимый, что стоит мне захотеть, слово сказать – и любая женщина побежит за мной!– Он покраснел, встал и ушел к себе.
Закрывая форточку, он долго стоял на табуретке возле окна и, чему-то улыбаясь, смотрел на плывшую по морозному небу луну...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
Третьего января чуть свет Власов пошел на комбинат, чтобы успеть к пуску фабрики.
Не простое это дело – запуск цехов со сложным оборудованием после двухдневного перерыва, в особенности зимой. Даже за такое короткое время огромные корпуса охлаждаются, застывает в коробках масло, растягиваются приводные ремни, не тянут моторы, и станки «хлопают». Бывает и так: они не идут без всякой видимой причины. В такие дни, по установившейся традиции, к началу первой смены собираются все командиры производства, ремонтники, наладчики, электрики, запасные поммастера,– запуск фабрики приобретает торжественный характер.
Но на этот раз все складывалось на редкость удачно. Уже через полчаса после запуска фабрики главный диспетчер, разыскав Власова в ткацком цехе, доложил, что все цехи пущены вовремя и работают нормально. Не успел Власов вернуться к себе, как прибежал к нему в кабинет главный бухгалтер Варочка и с веселым видом сообщил:
– По моим предварительным подсчетам, план по снижению себестоимости и накоплениям будет выполнен. Следовательно, будет и директорский фонд. Хоть небольшой – все же будет.
– Замечательно! Завершим реконструкцию, даже если главк .не даст нам денег!
– Согласно инструкции Министерства финансов or тысяча девятьсот тридцать третьего и сорок седьмого годов вы имеете право израсходовать «а приобретение и улучшение производства не более двадцати пяти процентов директорского фонда. Однако должен вас предупредить: во-первых, использовать эти деньги можно «е раньше, чем утвердят годовой баланс; во-вторых, их будет слишком мало. К нам уже поступили счета на двести восемьдесят тысяч рублей.
– Как же быть?
– Тысяч сто наскребу. С остальными платежами будут большие )неприятности.
– Сидор Яковлевич, выручайте! Найдите выход – иначе поставщики прекратят отгрузку материалов. Нельзя ведь остановиться «а полдороге!
– Да... задали вы мне задачу! Ладно уж, семь бед– один ответ. Попытаемся обойти банк и оплатить долги за счет будущего директорского фонда, а там видно будет. Может быть, еще главк отпустит немного денег.
– На это у меня надежда слабая. Постараемся выкрутиться собственными силами. Наведем строжайшую экономию во всем, заработаем за этот год большой директорский фонд. У меня к вам еще одна просьба, но прежде я хочу проехать с вами в общежитие.
– Речь опять о, деньгах?
– Ничего не скажу, пока не увидите все собственными глазами!
Власов позвонил, вызвал к себе коменданта и, посадив его и бухгалтера в машину, поехал.
Накануне Нового года Власов побывал во всех домах, принадлежащих комбинату, и ужаснулся, увидев, в какой тесноте живут рабочие, и сейчас решил показать все это Варочке.
За товарной станцией, на берегу замерзшей речушки, машина остановилась около двух низеньких зданий, напоминавших скорее овощехранилище, чем человеческое жилье. Штукатурка облезла, оконные рамы покривились. На крышах из-под снега торчали куски плохо прикрепленного толя.
В первом бараке, куда они вошли, их сразу обдало запахами щей и стирки. В маленьких клетушках, отгороженных фанерными стенами, жили целые семьи. Ватага ребятишек играла, расположившись тут же, на грязном полу узкого коридора. В холодной комнате, называемой кухней, шипело на столах и табуретках штук двенадцать примусов, над головами хозяек сушилось белье.
– Как живем?– спросил Власов, здороваясь с хозяйками.
– Сами видите,– не очень приветливо ответила одна из них.
– Попробуйте хоть сутки побыть в сырой клетушке, да еще с тремя детьми, тогда узнаете!– сказала другая.
– Пятый год обещают переселить. Одни разговоры, надоело слушать,– вставила третья.
– Не нужно было самовольно вселяться!– Пожилой комендант с помятым липом пьяницы обратился к Власову е разъяснениями:—Товарищ директор, в этих временных бараках жили строители. Кончили работу – уехали. Дело было перед самой войной. Хотели бараки снести, да не успели. Вот они самовольно заняли их, ни у кого не спросясь, а теперь жалуются. Вы же знаете, как туго у нас с жильем...
– Но ведь не от хорошей жизни люди перебрались сюда,– оборвал его Власов.
Хозяйки бросили стряпню, окружили директора, заговорили, перебивая друг друга:
– А что было нам делать? Муж в одном общежитии, я – в другом. Три года врозь жили!
– Ребенок родился – в общежитии не разрешают держать...
– У Рогожской заставы дом -наш сгорел. В клуб переселили. Пять семей в одном зале ютилось...
– Выходит, мы так и будем жить?
– Поблизости ни детского сада, ни яслей. Чуть свет детей в город таскаем...
– Воду берем за полверсты...
Власов посмотрел на бухгалтера. Тот молча отвел глаза.
– Успокойтесь, товарищи, что-нибудь да придумаем для вас,– сказал Власов.
– Да уж постарайтесь! Вся надежда на вас! Говорят, сами выросли в казарме, знаете, что за житье здесь.– Пожилая женщина ласково улыбнулась ему.
– М... м... да,– проворчал Варочка, когда они вышли на улицу.
Во второй барак не пошли – он ничем не отличался от первого.
– Для полноты картины заглянем еще в общежитие,– предложил Власов.
Во время войны школу ФЗО закрыли и помещение заняли под общежитие. В первом этаже, в трехклассных комнатах и в большом зале, жили мужчины, во втором и третьем – женщины. Кирпичный дом, напоминавший коробку, давно не ремонтировался. Облезлые железные кровати стояли почти впритык друг к другу. В общежитиях было тесно, а в мужском – грязно, неуютно.
В большом зале жили шестнадцать человек. Недалеко от дверей, откинувшись на спинку сломанного кресла, сидела толстая уборщица, закутанная в платок, и что-то вязала. За большим столом обедали трое мужчин. На четырех кроватях спали рабочие. Молодой парень у окна читал книгу. На давно не крашенном полу валялись обрывки бумаги, корки хлеба, какие-то объедки.
– Почему не убрано?– спросил Власов у уборщицы.
– Разве за ними угонишься! Народ неаккуратный, убирай, не убирай – один толк!
– Так и будете жить в грязи?
Уборщица, продолжая вязать, пожала плечами.
Поднялись на второй этаж. Здесь было почище. На
некоторых кроватях белые покрывала, пуховые подушки. На столах разглаженные скатерти.
Власов обратил внимание, что две кровати в углу отгорожены ситцевыми занавесками.
– А это зачем?– спросил он у коменданта.
– Переженились,– ответил тот.
– И с мужьями живут в общей комнате?
– Что поделаешь, народ приспосабливается...
На обратном пути все молчали. Наконец Власов сказал:
– Вот в каких условиях живут наши рабочие! Ни отдохнуть, ни погреться! Даже спецовки высушить негде!
– Скверно, что и говорить,– сказал бухгалтер.– Но я не вижу выхода...
– А я вижу!
– Интересно, какой?
– В ожидании лучших времен построить за городом два стандартных дома и переселить туда людей из бараков. Над гаражом, во дворе, где живу я, сделалю еще два этажа – получим восемнадцать комнат. Этого пока хватит для одиночек. Помещение ФЗО освободим и наберем учащихся.
– Опять нужны деньги!
– Вы абсолютно правы, Сидор Яковлевич! Деньги нужны будут даже при коммунизме!
– Шутите...
– Не плакать же нам с вами? Подумайте, а я за это время закажу проект и сделаю все, чтобы министерство выделило нам два стандартных дома...
После обеда позвонил Никонов и весело сказал Власову:
– Хочу сделать вам новогодний подарок! С машиностроительного завода сообщили, что первые два автоматических станка, готовы. Надо послать туда людей и принять станки на месте.
– Это действительно подарок! А когда начнут серийный выпуск?
– В первом квартале обещают шестьдесят станков.
– Большое вам спасибо, Юлий Борисович! Завтра же пошлю.
Власов вызвал к себе двух лучших специалистов – ткацкого поммастера Антохина и ремонтника Ненашева– и велел им собираться в командировку за станками.
– Вы там хорошенько осмотрите все, дней десять поживите на заводе, примите участие в сборке. Имейте в виду – здесь станки будете монтировать сами.
– Понимаем, не маленькие,– ответил Антохин.
«Кажется, дело понемножку налаживается»,– подумал Власов, отпустив рабочих.
2
Удивительное, счастливое время переживал Леонид! Жизнь его до предела была заполнена новой, увлекательной работой, новым, пробуждающимся в душе чувством. И когда он нередко вспоминал теперь о своей жизни в доме отчима, она, эта жизнь, казалась ему тусклой, безрадостной...
Ему, конечно, и раньше приходилось встречаться с девушками: он ухаживал за хорошенькой физкультурницей из геологического института, был в дружеских отношениях с подругой сестры Светланой, даже целовался с нею. Но такого чувства, как к Наташе, он никогда еще не испытывал...
В прошлое воскресенье они встретились – впервые после новогоднего вечера.
Наблюдая, как Леонид долго брился, как он с особой тщательностью завязывал галстук, Сергей решил, что пришла и его очередь поиздеваться.
– Ну, брат, что-то ты сегодня очень уж долго прихорашиваешься! Неужто надеешься, что найдется девчонка, которая позарится на такого урода, как ты?
– Что, завидки берут?
– Просто радуюсь за тебя...
– И правильно делаешь, есть чему радоваться!
– Шутки в сторону,– в чем дело?
– Хочу понравиться.
– Кому?
– Много будешь знать – скоро состаришься... Я пошел!– Он схватил коньки и выбежал «а улицу.
День был солнечный, с морозцем. До назначенного времени оставалось еще полчаса. Леонид смешался с толпой и медленно пошел по широкой аллее между станцией метро и парком, испытывая какое-то особенное радостное возбуждение.
И вдруг он столкнулся с Сашей. Вид у того был какой-то потрепанный, шапка съехала набок, из-под воротника пальто торчало кашне.
– A-а... Александр Модестович, наше вам почтение! Как изволите поживать?– Леонид подошел и протянул руку.
– Нашел время шутить!– Саша нехотя поздоровался.
– Что случилось? У тебя такой вид, словно тебя из петли вынули.
– Почти угадал. Куча неприятностей. С матерью поссорился, курсовую работу не сдал – грозятся к экзаменам не допустить... А тут еще ребята подвели: обещали ровно в два и не идут, замерз совсем.
– Пустяки! Зашел бы в забегаловку и пропустил бы грамм сто.
– Что я, горький пьяница, чтобы бегать по забегаловкам, да еще одному? Бывает, в компании выпью немножко, а так...
– Знаю, дружки твои пьют больше. Это и понятно! Вадиму, как поэту, нужно вдохновение, Борис – сын знатного человека, ему о куске хлеба думать не приходится. А вот ты вроде меня, гол как сокол.
– Что пристал? Сказал ведь, что утром я уже имел баню от мамаши, с меня хватит!
В 1942 году Сашина мать, Софья Николаевна, потеряв мужа, известного профессора Ордынцева, умершего от воспаления легких, осталась одна на белом свете с четырнадцатилетним сыном на руках. По образованию она была химиком, и коллектив института, директором которого долгие годы был Ордынцев, настоял на том, чтобы ее зачислили к ним на работу. Она стала младшим научным сотрудником. В этом же институте работала и Забелина.
У Саши обнаружились незаурядные музыкальные способности, Софья Николаевна определила его в музыкальную школу. Она сосредоточила всю свою любовь на единственном сыне, отказывая себе во всем, старалась изо всех сил, чтобы он не чувствовал отсутствия отца.
На первых порах они жили сносно. У них была хорошо обставленная отдельная квартира со всеми удобствами, большая библиотека. Но в десятом классе Саша избаловался, часто требовал денег на вечеринки с друзьями. Софья Николаевна залезла в долги, продавала домашние вещи. Занятая работой и хлопотами по дому, она не заметила, как ее сын, тихий, воспитанный Саша, стал взрослым, сошелся с плохими товарищами, пристрастился к вину...
В ту ночь, когда он вернулся из ресторана «Арагви» пьяный и, еле шевеля языком, попытался оправдываться тем, что праздновали успех товарища-поэта, Софья Николаевна ничего не сказала, заперлась у себя и всю ночь проплакала. Наутро, присев к изголовью сына, она постаралась объяснить, к чему может привести Сашу его поведение.
– Ты уже взрослый и должен понимать, что означает такая безалаберная жизнь, какую ты ведешь в последнее время. Если ты меня не жалеешь, бог с тобой, я не в претензии, но подумай о себе, уважай память отца. Твой отец был человеком кристальной честности и всего себя отдал служению науке. Когда началась война, он добровольно ушел на фронт, чтобы организовать противохимическую оборону. Я делала все, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты не чувствовал отсутствия отца. Ты отлично знаешь, что мне тяжело, что я выбиваюсь из последних сил, и все же продолжаешь так вести себя. Знай: я не хочу иметь сына-шалопая и у меня хватит сил вырвать тебя из сердца, если ты не исправишься!
Саша целовал ее руки, со слезами на глазах дал клятвенное обещание исправиться, но очень скоро все забыл и принялся за старое.
Накануне Нового года, чтобы иметь возможность повеселиться в компании Бориса, он стащил из ящика письменного стола последние сто рублей и наутро опять явился пьяным.
На этот раз мать не пустила его домой.
– Можешь больше не приходить,– сказала она и захлопнула дверь.
Все утро Саша бродил по пустынным улицам, с отвращением наблюдая, как около магазинов пьяницы ищут собутыльников, чтобы в складчину купить четвертинку. Хмель у него давно прошел, осталась головная боль и душевная опустошенность.
Он никогда не думал, что мать проявит такую решительность и прогонит его. Говоря по совести, она поступила правильно: как долго можно терпеть такое безобразие?! Свинья свиньей, не сдержал слова, напился, как сапожник, да еще деньги .стащил...
Вот Леонид стоит перед ним и явно издевается: «Ты вроде меня, гол как сокол»... «Как бы не так,– он сам ушел из дома, а меня выставила родная мать...»
– Не сердись, я это так, по-дружески!..– Боясь пропустить Наташу, Леонид поспешил обратно к станции метро.
Вдали показалась высокая фигура Бориса, рядом с ним шли Вадим, Лена и еще какая-то незнакомая девушка. Саша сделал шаг вперед, но, передумав, повернулся к ним спиной и смешался с толпой гуляющих. В первый раз ему не захотелось встречаться со своими друзьями...
Когда стрелки больших часов на высоком столбе показали ровно два, явилась Наташа с коньками под мышкой. Леонид бросился к ней.
– Не опоздала?
– Минута в минуту! Вашу похвальную пунктуальность можно записать золотыми буквами в анналах истории для назидания всем девушкам.
Леонид не удержался от шутки и тотчас поплатился за это. В ответ Наташа сказала:
– По-видимому, они часто заставляли вас ждать!
– Не то что часто, но бывало...
– Во всяком случае, некоторый опыт у вас накопился.
– Самая малость!.. Ну что мы стоим, пойдемте покатаемся.– Он поспешил сменить тему разговора и при этом подумал: «Молодец, за словом в карман не лезет».
Около касс они встретились с Борисом и его компанией. Высоко подняв голову, Борис искал глазами кого-то. Заметив Наташу, он улыбнулся. В ответ Наташа кивнула головой, а Леонид отвернулся.
– Почему вы не поздоровались с Борисом, ведь вы знакомы? – спросила его Наташа уже в парке.
– Ну его, не стоит с ним разговаривать!
– А все-таки?
– Борис – подлец, нечестный, мерзкий тип... Золотая молодежь, – фу, гадость...
– Ой, как строго!
– Наташа, честное слово, я не умею злословить и уж совсем не способен морализировать!—Леонид остановился и, как бы ища подходящих слов, посмотрел себе под ноги. – Но в этом случае я не могу говорить иначе.
