355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Большаков » Агент » Текст книги (страница 10)
Агент
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:48

Текст книги "Агент"


Автор книги: Валерий Большаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13
ЛЕНИН В ГОРКАХ

Сообщение ОСВАГ:

Крымско-Азовская армия под командованием генерал-майора Слащова и татарские эскадроны Номана Челебиджихана, [94]94
  В реале лидер крымских татар Н. Челебиджихан был зверски убит революционными матросами 23 февраля 1918-го.


[Закрыть]
выступив из Карасу-базара, перешли в наступление по Северной Таврии, заняв Мелитополь и Каховку. Поддержанные миноносцами Черноморского флота, наши войска форсировали Днепр и захватили Херсон, ведя кровопролитные бои с оккупантами – Баварской кавалерийской дивизией генерала Коша и австрийскими частями 12-го корпуса Второй армии фельдмаршала Бема-Эрмоли. [95]95
  Территория России, занятая германскими и австро-венгерскими войсками, была поделена – большую часть оккупировали немцы, а венграм с австрийцами достались Подольская, Херсонская губернии и часть Екатеринославской. Кстати, нынешняя Украина, как и УССР, образовалась не в исторических границах, а заняла всю зону оккупации Юга России в 1918-м. Ни Каменноугольный район, включая Харьков, ни Причерноморье с Крымом никогда не являлись украинскими.


[Закрыть]
Самое ожесточённое сопротивление при взятии Бериславля на правобережье оказывал изменнический отряд Украинских сечевых стрельцов при 11-й австрийской дивизии, возглавляемый Васылем Вышыванным – полковником УСС, австрийским князем Вильгельмом фон Габсбургом. Вильгельму, сыну австрийского адмирала, родственнику императора Австро-Венгрии и итальянской княжны, едва исполнилось 22 года, но украинский язык он зубрил с детства, а ныне претендует на киевский престол…

Вышние Горки Подольского уезда Московской губернии.

Больше недели прошло, пока Авинов смог вырваться из Москвы. Сначала надо было официально утвердиться в должности помощника наркома по делам национальностей, «прописаться» в комиссариате, что в Трубниковском переулке, зарегистрироваться, нахватать штампов и подписей, напихать в карман френча целую пачку удостоверений… «Без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек!»

Постоянный пропуск в Кремль – на целый месяц – выдавали в маленькой деревянной будке, прилепившейся к стене Кутафьей башни, у входа на Троицкий мост. Получив заветный клочок, Кирилл направил стопы к Охотному Ряду. Одежда его – синие бриджи, жёлтый френч, фуражка с невыгоревшим овалом от кокарды – делала штабс-капитана похожим на бывшего офицера. Что и требовалось доказать: в «Подполье» собирались сплошь «старорежимные» – мелкопоместные дворянчики, купчишки, поэты-декаденты, дипломаты-шпионы, кокотки, спекулянты и бандиты всякого разбору.

Проверившись, Авинов спустился в «Подполье» – обширный зал, истыканный тонкими деревянными колоннами, заставленный столиками, половина из которых была занята.

Жуликоватые, набриолиненные половые разносили зернистую икру и шампанское, стоившие бешеных денег. Гулкий мужской смех перебивался взвизгами проституток, под потолком плыла сизая пелена табачного дыма.

Равнодушно поглядывая по сторонам, Кирилл отыскал нужный столик, прикрытый ширмочкой, и уселся спиною к стене. К нему тут же подлетел официант, в котором штабс-капитан не без труда распознал Алексея.

– Чего изволите? – залучился «Лампочка».

– Французскую булку с маслом, – скупо улыбнулся Авинов, – и кофе с молоком.

– Сей момент!

Кирилл проследил за Алексеем – тот, обогнув пяток столиков, склонился над шестым, занятым мужчиной средних лет, с совершенно лысой головой, гладкой и блестящей, как бильярдный шар, но с бородкой «лопаткой» и пышными, лихо закрученными усами. Это и был «Буки 02».

Расторопный Алексей уже спешил к Авинову с подносом. Довольно-таки ловко для недавнего студента он поставил чашку с дымившимся кофе и блюдце с хрустящей булкой, щедро намазанной маслом, запах которого половина Москвы уже подзабыла. Обмахивая стол салфеткой, Лампе быстро проговорил:

– Буки пересядет к вам во время выступления Жоржа.

– Ясненько… – безмятежно сказал Кирилл, вдыхая кофейный аромат. Наверняка тут и ячменю подмешано, и цикорию, и прочих желудей, но ведь пахнет!

На небольшую эстрадку вспрыгнул томный, густо напудренный типчик. Грянули гитары, растянулся аккордеон, и типчик, кривляясь и грассируя, затянул шансонетку, подражая знаменитому Юрию Морфесси:

 
Я упрекать тебя не стану, я не смею:
Мы так недавно, так нелепо разошлись.
Но я был твой, а ты была моею.
О, дай мне снова жизнь – вернись!
 

Голосок был так себе – слабенький тенорок. И тут же послышался иной тембр – сочный баритон:

– Могу?..

Авинов поднял голову, взглядом встречаясь с «Буки-02».

– Присаживайтесь, – сказал Кирилл. – На угощение не надейтесь, самому мало.

Улыбка агента встопорщила усы. Усевшись, Буки вынул портсигар и достал чёрную мексиканскую пахитоску.

– Вы не будете против, если я закурю? – любезно поинтересовался он, остро взглядывая на Авинова.

Это был пароль.

– Да ради бога, курите, – отозвался штабс-капитан. – А я вот пристрастился к «Приме»… [96]96
  «Прима», «Ира», «Яр», «Друг», «Зефир», «Пажеские», «Боярские»– сорта сигарет русской табачной фабрики «Лаферм»


[Закрыть]

Его визави заметно успокоился, кивнул – и спрятал курево обратно в портсигар.

– Признаться, не баловался никогда табаком, – добродушно проворчал он, – и не собираюсь, но вот приходится изображать заядлого курильщика! Имён называть не будем, достаточно и азбуки, хо-хо… Мы очень рады, Веди, что вам удалось пробраться в самое логово…

– Мы? – поднял бровь Авинов.

Буки слегка повёл лысой головой в сторону, указывая на свой стол, за которым сидел плотный мужчина, похожий на купца.

– Это «дядя Кока», [97]97
  Прозвище Н. Щепкина, кадета и одного из руководителей подпольной белогвардейской организации – Национального центра. Добровольческой армией Московского района командовал генерал-лейтенант Н. Стогов.


[Закрыть]
– сказал Буки с ухмылочкой, – начальник штаба Добрармии Московского района. Я – её главнокомандующий.

Кирилл прищурился.

– Благодарю за откровенность, – проговорил он. – Но всё-таки просветите меня, откуда вам стало известно про «логово»?

Главнокомандующий довольно усмехнулся.

– У нас всюду свои люди, юноша, – сказал он. – Одних только кадровых офицеров восемьсот человек, и все они служат в большевистских воинских формированиях и советских учреждениях. А всего нас несколько тысяч. Есть оружие, и даже артиллерия – припрятали кое-что в амбарах на окраине…

– Только не поспешите с выступлением, – вымолвил Авинов, качая головой. – Я, конечно, не знаю планов командования, но видел, как большевики живьём закапывают в землю излишне торопливых…

Буки серьёзно кивнул, отблескивая лысиной.

– По плану штаба, – негромко проговорил он, – Москва поделена на секторы, во главе которых поставлены начальники. Поднявшись, мы овладеем мощными московскими радиостанциями и сообщим всем частям Красной армии на передовой о свержении Советской власти, что вызовет замешательство и открытие фронтов. Начало восстания приурочено нами к падению Тулы.

– Отлично, – выдохнул Кирилл, – аж свежим чем-то повеяло!

– Это форточка отворилась! – грустно хохотнул Буки. – Ваша очередь, юноша. Учтите, я спрашиваю не из праздного любопытства – мы оба должны чётко понимать свой маневр, а не бродить в тумане общего недоверия.

– Из скромности вы забыли упомянуть одну деталь, – тонко улыбнулся Авинов. – Я – лишь агент, а вы, как руководитель осведомительного пункта 1-го разряда в Москве, являетесь моим непосредственным начальством.

Руководитель хмыкнул.

– Докладываю, – сказал Кирилл. – Иосиф Сталин посылает меня за город, в имение «Горки», куда Свердлов, по сути, сослал Ленина… Понятно, что наркомнац не из великой любви к вождю мирового пролетариата так о нём печётся – именно Ленину он обязан своим положением. Ильич постоянно заступается за Сталина, сохраняя баланс между ним и Троцким. Не станет Ленина, Сталин не продержится и дня… – Выложив факты, Авинов договорил: – Я понимаю ваши чувства, Буки, но сразу хочу предупредить: второго покушения на «вождя краснокожих» я устраивать не буду. Объяснить?

– Желательно, юноша, – прохладным голосом сказал Буки.

– Безусловно, и Ленин, и тот же Сталин повинны в смерти сотен тысяч людей, – негромко проговорил штабс-капитан. – Они принесли России такую массу горя и несчастья, что монгольское иго блекнет на этом кровавом фоне. Всё это верно, но задумывались ли вы, кто сменит этих большевиков? Могу сказать – Троцкий и Свердлов. Лев Давыдович своих целей не таит – он хочет всю Россию превратить в один огромный концлагерь, а её народ забрить в «трудовую армию». Яков Михайлович активно поддерживает его, изничтожая целые сословия. Взять хотя бы пресловутое «расказачивание»! У обоих одна и та же идея фикс: сделать Россию плацдармом для мировой революции, разбить «белобандитские банды» и отправиться в походы – через Персию на Индию, через Польшу – на Европу! А самое страшное заключается в том, что они уже на полдороге к сей заветной мечте! И ещё неясно, кто стоит за ними. Ленин закрутил октябрьскую карусель на немецкие марки, а чем, интересно, платят Троцкому? Долларами? Или фунтами?

Главнокомандующий Добрармией Московского района хмуро покивал.

– Иначе говоря, – сказал он, морщась, – вы выбрали наименьшее из зол?

Авинов согласно склонил голову.

– Не скажу, что целиком на вашей стороне, – пробурчал Буки, – но и выглядеть торопыгой тоже не хочу. Понимаю, что комиссары ещё очень сильны. Очень. К зиме в Красной армии насчитают полтора миллиона штыков! Вроде бы и спешить надо изо всех сил, пока они не забрили три, четыре, пять миллионов, но… Нельзя. Хорошо, Веди. Чем мы можем помочь?

– Не сегодня завтра в Москву прибудет мой связник с документами на имя Исаева. Устройте его.

– Сделаем, – пообещал Буки.

Чудесным воскресным утром Авинов наконец-то собрался «за город». Мысль о комфортной поездке на авто Кирилл отмёл сразу – неохота было «светиться». Свернёшь ты с Каширского тракту, и что? Куда спрячешь машину – огромный «вещдок»?

Поэтому штабс-капитан, как простой советский человек, отправился в Горки с Павелецкого вокзала.

В зале ожидания воняло хлоркой, сырым сукном армяков и портянками, клубы смрадного махорочного дыма поднимались к облупленному потолку. Бойцы заградотрядов и агенты трансчека бдили вовсю, высматривая нарушителей революционной законности. Отъезжающие выстраивались на загаженном перроне, обложившись мешками да чемоданами, – готовились штурмовать поезд. Авинову было легче – не отягощённый ручной кладью, он пролез в вагон и даже занял сидячее место.

Пассажирами ехали, в основном, горожане – пугливые, они неумело переодевались в крестьян, а везли с собою чемоданы да баулы с тряпьём, солью, мылом, иголками и прочим товаром, имевшим хождение на селе. А что было делать? Совнаркомовские пайки давали известно кому, а простой народ питался одной перловкой да ржавой селёдкой, запивая яства сии морковным чаем… Вот и устраивали москвичи «смычку города с деревней», обменивая часы с кукушкой на глечик сметаны.

Совершив натуральный обмен, как во времена пещер, городские не поедут обратно на поезде – на вокзале их ждала железнодорожная «заградиловка», боровшаяся со «спекулянтами». Отчаявшихся людей, не знающих, как накормить семьи, избивали ногами и прикладами, отбирали продукты, сажали или расстреливали на месте.

Пассажиры, не знакомые друг с другом, мрачно молчали, косясь друг на дружку. Авинов без кожанки, одетый под красноармейца, воспринимался ими как свой. Да и невозможно же всё время бояться – устанешь.

Паровоз еле тащился, погромыхивая расхлябанным подвижным составом. Кирилл ехал в бывшем вагоне-ресторане, ободранном, со снесёнными перегородками. На грязном полу были расставлены стулья – вот и вся плацкарта.

Проехали станцию Коломенскую, Бирюлёво, Расторгуево… На станции Герасимово поезд содрогнулся, лязгая и жалобно скрипя. Его остановка, подумал Авинов. Не оглядываясь, он вышел на заплёванную платформу – привычка цвиркать слюной под ноги стала у советских людей вторым по охвату поветрием после всеобщего лузганья «семок». Территорию они метили, что ли?..

За телеграфным столбом штабс-капитан оглянулся. Никого. Состав уже отъезжал, шатаясь и дёргаясь. Сипло пыхавший паровоз тащил за собою вагоны, как раздражённая мамаша – выводок детишек, взявшихся за руки.

Авинов неторопливо зашагал набитою дорогой, что тянулась между берёзовым лесом и сжатым полем. Страху не было. Пока.

В бывшем имении «Горки» располагалась «санатория», где комиссары поправляли здоровье. Чтобы попасть сюда, надо было иметь билет с печатью, подписанный наркомом земледелия. У Кирилла такая бумажка имелась.

Остановившись, он втянул носом воздух. Хороший воздух. Пахнет сеном и чем-то терпким, вяжущим, горьковатым. Маленький Кирюша, бывая в дедовой усадьбе, любил растирать в пальцах смородиновый лист – и нюхать…

Надо же… Отсюда до Кремля каких-то тридцать вёрст, а кажется, что отъехал на десять лет в прошлое.

Вздохнув, Авинов пошагал дальше, выходя на Берёзовую аллею. Поразмыслив, он свернул в рощу. Слава богу, не осень, листья не шуршат под ногою…

Усадьба стояла высоко над обрывом, спускавшимся к речке Туровке, впадавшей в Пахру. Густая поросль из лип, вязов и клёнов засквозила, открывая вид на западный фасад Большого дома – изящную колонную лоджию с балконом. Перед домом раскинулась площадка, размерами годная для игры в лаун-теннис, обрамлённая балюстрадой. За нею спускался довольно крутой склон, открывался вид на пруды и дальше, на деревню Вышние Горки.

Здесь Кирилл углядел троих охранников-свердловцев. Их гимнастёрки, туго перетянутые ремнями, торчали как пачки балерин, а галифе, заправленные в сапоги, смотрелись как ошибка пьяного портного. Звёзды с «богатырок» были почему-то спороты, винтовок не было ни у кого, зато у каждого из-за пояса выглядывали рукоятки пары кольтов, излюбленного оружия товарища Малькова, – револьвер не даёт осечек.

Не двигаясь, Авинов прильнул к биноклю, обшаривая глазами площадку, газоны, жёлто-белые стены Большого дома, намечая пути отхода. Вот чекисты сошлись, скрутили по «козьей ножке», попыхтели смрадным дымом и направили стопы за угол Северного флигеля – соображать на троих.

Хоронясь за деревьями, Кирилл спустился по склону, зашагал по дорожке к Малому пруду. Издали он мог показаться одним из свердловцев, а вот вблизи… А ты не попадайся!

Авинов выбрался к Нижнему парку с круглым прудом посередине. Склон от берега задирался круто вверх, из-за бровки выглядывал второй этаж парадного восточного фасада с ионическим портиком.

Чуток повыше Малого пруда был устроен грот с балюстрадой, и там точно кто-то прятался – в тёмном провале искусственной пещеры тлела красная искра цигарки. Ага…

Охранник, пригибаясь, вышел из грота. Распустив штаны, помочился на столетнюю иву. Это четвёртый… Один он? Штабс-капитан глянул в бинокль. Один.

Кирилл отступил в заросли липы, берегом Большого пруда заскользил на юг. Потом дорожка резко вильнула к востоку – к белоколонной беседке, открывавшей вид на долину Пахры. Под куполком ротонды маялся пятый чекист. Или это один из той троицы? Нет-нет, все, кого он видел ранее, были просто небриты, а у этого усищи – будь здоров. Как у моржа.

От южной беседки, слегка вверх по склону, вилась тропа к Южному флигелю, ответвляясь к добротному Хозяйственному двору – с водонапорной башней, с конюшнями, с электрофицированным коровником, с каретным сараем.

Большевики устроили «при дворе» коммуну – из латышей, набранных прежней хозяйкой имения. Коммунары-прибалты отличались от крестьян-русаков обстоятельностью – они крали всё, целые возы набивая мейсенским фарфором и ампирной мебелью. А огород зарастал бурьяном…

– Эй, стой! – послышался строгий окрик. – Кто такой? Руки!

Это был шестой. Не оборачиваясь, Авинов припустил к калитке в заборе, ограждавшем верхний парк.

– Стой, стрелять буду!

Петляя, штабс-капитан пробежал мимо усадьбы к Северному флигелю, метнулся к трёхсотлетнему вязу. Грохнул выстрел, пуля чиркнула по стволу, сбивая кору.

– Стой, тебе говорят!

Но Кирилл уже канул в обширный сад.

Августовская ночь была на диво прохладна. Чтобы согреться, Авинов залез в самую глубину стога, спугнув недовольно пищавшую полёвку. «Ничего, – утешил себя он, – хоть не душно!» Зато тревожно…

Достав фонарик, Кирилл посветил на часы. Уж полночь близится. Пора.

Разворошив сено, он вылез. Ночной ветерок легонько касался верхушек деревьев, шурша листьями – и заглушая шаги.

Отряхнув с себя травинки, Авинов постоял, вслушиваясь, приучая зрение к темноте, различая более светлую поляну, на которой он стоял, и темнеющий лес, куда ему надо было идти. «Вперёд!» – скомандовал себе Кирилл и зашагал к имению.

Хозяйственный двор крепко спал – ни огонёчка. Намаялись коммунары, социалистическую собственность расхищая. А вот в окнах Большого дома свет кое-где горел. Горел внизу, в коммутаторной, и почему-то в библиотеке. Светились три окна на втором этаже Северного флигеля, в комнате у Ленина. Не шёл сон к вождю мирового пролетариата. Главный вход в дом располагался с торца, где веранда. Там маялись охранники. Штабс-капитан зашёл с другой стороны, куда выходил зимний сад, и пригнулся – поодаль засветили цигарками двое бойцов, обходивших охраняемую территорию.

Бочком-бочком Авинов продвигался вдоль оконных переплётов, холодно и тускло отблескивавших в ночи. Надежда была на расхлябанность и разгильдяйство, и она таки оправдалась – одна из узких створок была плотно притворена, но не закрыта. Толкнув раму ладонью, Кирилл влез в окно и аккуратно запер его за собой. В зимнем саду было сыро, пахло прелью, но растения никли без полива и ухода. Да и кому за ними смотреть? Не пролетарское это дело – за барскими кустиками приглядывать…

На цыпочках выйдя в диванную, штабс-капитан поморщился – люстра была увешана сохнущими портянками. Из коммутаторной доносились глухие голоса и шлёпанье карт: «С червей, значится, зашёл… А мы тебя валетом!»

Авинов пробежал на носочках по раскатанному ковру к лестнице, скрадом взошёл на второй этаж. Богатая усадьба, ничего не скажешь. Стильная. Это сколько ж уже всего коммунары порастащили, а словно и не убыло. Одни картины чего стоят – вон тот пейзажик Дриленбюрга, например, или этот, левитановский. А там вон… Бенуа? Похоже, его… «Не отвлекайся!» – осадил себя Кирилл.

Искомую комнату в Северном флигеле он обнаружил сразу – по полоске света, пробивавшегося из-под двери. Потянув за ручку, Авинов убедился, что тут не заперто, и переступил порог.

Ничего особенного: у стены – деревянная кровать, напротив – платяной шкаф. Между двумя зеркальными окнами помещался небольшой рабочий стол. За ним сидел Владимир Ильич – сгорбившись, он быстро писал, изредка покряхтывая и морщась. Вся его грудь и шея были обмотаны бинтами, левая рука висела на перевязи, на плечи был накинут чёрный люстриновый пиджак.

Прикрыв за собою дверь, Кирилл молча смотрел на человека за столом – невысокого, рыжеватого, лысого, лобастого. Хмуря брови, вздёргивая бородёнку, Ленин витал в неких марксистских эмпиреях, тщась совместить горячечные мечтания с грубой действительностью.

Авинов склонил голову, изучая вождя. Сталин, тот проще. Иосиф Виссарионович – типичный деспот, владычество безраздельное, без рамок и сдержек, для него – всё. Владимир Ильич малость иной. Власть для Ленина не цель, а средство, могучий инструмент для переделки мира, для воплощения бредовых идей Бабёфа и Сен-Симона, «списанных» Марксом и Энгельсом.

Что интересно, оба: и наркомнац, и Предсовнаркома – были убеждены в собственной правоте. Оба этих величайших вивисектора, не колеблясь, ставили бесчеловечный опыт на русском народе, разрушая всё – народное хозяйство, религию, частную собственность, семью. У них не холодела душа при одной мысли о десятках миллионов жертв. «Лес рубят – щепки летят», – равнодушно говорит Ленин. Сталин молча пожимает плечами: человеческие жизни – песок; дела их – гранит. Кому ещё не ясно?

Разве что размах у этих великих – кроме шуток! – людей неодинаков. Иосифу Виссарионовичу достаточно быть властелином бывшей Российской империи, а вот Ленину подавай Земшарную Советскую Социалистическую Республику! Ильич просто бредил мировой революцией. Он прекрасно понимал всю унизительность Брестского мира, но таки подписал его, будучи уверен, что не сегодня завтра красные флаги Советов взовьются и в Германии, и в Австрии. Чудовищная наивность…

– Я, кажется, уже предупгеждал вас, товарищ Воронин, – раздражённо сказал Владимир Ильич, не отрываясь от писанины, – чтобы не являлись без стука!

Подняв голову и повернувшись всем корпусом, Ленин глянул на Авинова, и гнев на его лице заместился страхом. Правая, здоровая рука дёрнулась, роняя карандаш, к лежащему на столе браунингу.

– Кто вы такой? – каркнул «вождь мирового пролетариата». – Что вам здесь надо?

– Тише, тише, Владимир Ильич, – проворковал Кирилл. – Я послан товарищем Сталиным.

Страх, исказивший жёлтое лицо вождя, трансформировался в досаду.

– Вы были в Кгемле? – требовательно спросил Ленин, особенно сильно картавя. – Что там? Как там? Я каждый час звоню в Москву, но мне никто не отвечает! Я спгашиваю Семашко [98]98
  Н. Семашко– нарком здравоохранения.


[Закрыть]
– он пугается и мямлит какую-то чушь! Что вообще пгоисходит, вы можете мне объяснить?!

– Могу-с, – коротко ответил Авинов, устраиваясь на мягком стуле гамбсовской работы. – Свердлов и Троцкий составили заговор против вас, Владимир Ильич. Вы для них – третий лишний. Свердлов подослал к вам убийцу, но вы исключительно везучий человек…

– Я вам не верю! – выпалил Ленин, бледнея.

Кирилл усмехнулся, откидываясь на спинку.

– Свердлов занял ваш кабинет, Владимир Ильич, – спокойно проговорил он. – «Кожаный» подгрёб под своё тощее седалище и Совнарком, и ВЦИК, и ЦК партии. Вот письмо от Иосифа Виссарионовича.

Ильич нервно выхватил конверт, покривился от боли в шее. Одной рукою развернув письмо, он углубился в чтение, и уже не бледность красила его щёки, а багрец – Ленин приходил в бешенство. Дочитав послание, он сложил его, зачем-то вкладывая обратно в конверт.

– Расстгелять сволочей! – выговорил Ильич глуховатым голосом, означающим всегда крайнюю степень волнения. – Пегевешать ренегатов!

Помолчав, соображая, он спросил:

– Комиссар Югковский – это вы?

– Да, товарищ Ленин.

– Как вас по батюшке?

– Виктор Павлович.

– И что же теперь, Виктор Павлович?

Авинов подумал.

– Свердлов будет счастлив устроить вам торжественные похороны, Владимир Ильич, – сказал он, выбирая слова. – Но я бы не ждал ещё одного покушения, по крайней мере в ближайшие дни. Пока вы здесь, под негласным наблюдением и бдительной охраной, «Кожаному» бояться нечего. Полагаю-с, Яков Михайлович сейчас сильно занят, вербуя сторонников. Он доказывает партии, что справляется со всеми делами и без вас…

– А потом?

– А потом – суп с котом. Или с ядом-с.

– Меня могут отравить?

– Стрельбы точно не будет – отравят либо «перепутают» лекарства.

Ленин закудахтал, сгибаясь в кресле.

– А я… А я… – еле выговорил он, душимый хаханьками. – А я щи да кашу провегять стану! На Наденьке! И… и чай!

Мучимый припадком нервного смеха, Ильич изнемог. Откинувшись на мякоть кресла, он дрожащей рукой отёр потный лоб.

– М-да, плохо, очень плохо, – глухо проговорил он, – архиплохо…

– Ложились бы вы спать, Владимир Ильич.

Дверь неожиданно отворилась, и в комнату робко заглянула Крупская – некрасивая, худосочная, глаза навыкате. Рыба. [99]99
  Один из партийных псевдонимов Н. Крупской.


[Закрыть]

– Володенька, – проблеяла она испуганно, – кто это?

– Свои это! – нетерпеливо откликнулся Ленин.

– А ты почему не спишь? Поздно уже…

– Ложусь я, ложусь, ступай!

Было заметно, что жена являлась для Владимира Ильича сильнейшим раздражителем. И более всего выводила его вот эта слезливая доброта Надежды Константиновны, воистину рабская покорность, смиренное непротивление. Крупская ни разу не сказала худого слова супругу, хоть и было за что бранить. Даже когда её «Володенька» спутался с Инессой Арманд, она не закатила скандал, бушуя от ревности, не попыталась выцарапать глаза изменщику, а кротко уступила. Любовь зла…

– Завтра сюда прибудет надёжный человек, – сообщил Авинов приглушённым голосом.

– Кто именно? – требовательно спросил Ленин.

– Тер-Петросян. [100]100
  Симон Аршакович Тер-Петросян– соратник Сталина, партийные клички – Косой, Камо. По заданию Ленина закупал в Европе оружие и перевозил в Россию. В 1922-м погиб в автокатастрофе при невыясненных обстоятельствах. Возможно, был убит по приказу Кобы…


[Закрыть]

– Камо? – обрадовался вождь. – Очень хорошо!

– С ним его группа, – продолжил Кирилл, – молодёжь с Московских пулемётных курсов – эти за вас жизнь отдадут и рады будут. Оградим вас, Владимир Ильич. А пока – спокойной ночи.

Откланявшись, штабс-капитан удалился тем же путём, каким и прибыл.

Поздно утром, голодный и невыспавшийся Авинов прокрался на поляну, где рос огромный семисотлетний дуб. Направо от неё отходила дорожка, пересечённая Центральной аллеей, уводящей в липовый лес. Подальности от Большого дома аллею зажимали два древних кургана. Справа, на верхушку самого высокого из них, вилась серпантином тропинка – под сень старой липы, где стояла скамейка.

Штабс-капитан сразу обнаружил Камо – этот дерзкий, незаурядно храбрый левак прогуливался по аллее как ни в чём не бывало. Южанин, с бородкой-эспаньолкой и острыми усами, он здорово смахивал на Атоса. Прославился Тер-Петросян после ограбления Госбанка в Тифлисе, задуманного его другом и товарищем Сосо Джугашвили. Это был самый грандиозный «экс» [101]101
  Большевистский жаргон, сокращённо от «экспроприация экспроприаторов». Вооружённый разбой с целью пополнения партийной кассы.


[Закрыть]
– тогда дружина Камо похитила триста с чем-то тысяч рублей, а народу полегло – полсотни человек. Самому Тер-Петросяну не повезло – его схватили и заключили в Метехский замок, откуда он бежал. Благородный разбойник. Обаятельный грабитель. Честный вор.

– Э-э! – радостно воскликнул Камо, увидав выходившего к нему Авинова. – Какие люди! Какая встреча!

– Никшни! – цукнул [102]102
  От слова «цук». Вообще-то, это резкое осаживание коня на скаку, но в юнкерской среде означало тот тип отношений, который мы называем «дедовщиной».


[Закрыть]
на него Кирилл.

– Ай-ай-ай, – огорчился Симон Аршакович, – совсем забыл… Где Старик, уважаемый?

Авинов подбородком указал на макушку кургана.

– Ага! – мягко улыбнулся Камо. – Ну, пусть отдыхает, не будем ему мешать. Пойдём, дорогой, с отрядом познакомлю. И давай не будем прятаться! Я – друг Ильича, и мои курсанты – его друзья. Разве не могут друзья гостить? Могут! Должны! А как же? На то они и друзья…

– Я на это и рассчитывал, когда предлагал Иосифу Виссарионовичу свой нехитрый планчик, – кивнул штабс-капитан. – Нужно окружить Ленина верными людьми, не оставляя его одного ни днём ни ночью.

– Заночуем! – осклабился Тер-Петросян. – Разве не могут друзья заночевать?

– А могут ли эти друзья противостоять грубой силе? – улыбнулся Авинов.

– Обижаешь, уважаемый! – протянул Камо. – Я лично учил их стрелять из пистолета навскидку, правой и левой, и как взрывчаткой пользоваться, и приёмы кое-какие показал… А как же, дорогой! Ильич ещё весной дал мне боевое задание сколотить группу для диверсий в тылу врага. [103]103
  В реале такое поручение было дано Камо в 1919 году.


[Закрыть]
Сейчас ты её увидишь, дорогой, в полном составе!

Тер-Петросян завёл Кирилла в самую чащу. Там, на полянке, на огромном стволе поваленного дерева, сидели ровно десять парней и девушек, одетых просто и неброско. Остановившись за толстым клёном, Камо негромко представил свою команду:

– Вон тот светлый – Рома Разин. Сам из крестьян, жил в Витебске, точнее, мыкался по господским углам с матерью-прачкой. В детстве начитался, чего не надо, и надумал сбежать в Америку – залёг в вагоне под лавку и до самой Одессы добрался. И в трюм американского парохода залез, паршивец, еле нашли! Он и в Германию сбегал… Потом на фронте в немецкий плен попал. Большевик…

Симон Аршакович рассказывал что-то о Ване Шулепове, о Васе Прохорове, об Асе Литвейко, об Асмик Папьян, но Авинов плохо слушал. Он смотрел на девушку лет семнадцати, невысокую, стриженную под мальчишку, подвижную и, что сразу же можно было определить, весьма решительную.

– Простите, Камо, – перебил Кирилл своего говорливого визави, – а вон та девушка, это, случайно, не Аня?.. Та, что парнем одета?

– Заметил! – понимающе ухмыльнулся Тер-Петросян и шутливо погрозил штабс-капитану пальцем. – Это Иван Иванович, уважаемый.

Встретив недоумевающий взгляд Авинова, Камо захихикал.

– Прозвище у неё такое, – объяснил он негромко. – А зовут и вправду Аней. Аней Новиковой. [104]104
  Роман Разин, Аня Новикова– это реальные люди, обученные Камо диверсионно-подрывной деятельности. Иван Иванович взяла в руки оружие в пятнадцать, а умерла в 1925-м, в возрасте 24-х лет.


[Закрыть]

Кирилл похолодел. Аня Новикова! Девушка капитана Юрковского! Вот это, называется, влип…

– Она с Тамбовщины, – болтал Симон Аршакович. – Ты не смотри, дорогой, что такая хрупкая, – Аня и коня запряжёт, и дров нарубит, и белогвардейца пристрелит – на прикладе её карабина уже шестнадцать зарубок! Из батрацкой семьи Анечка. Отца-комбедовца кулаки убили, в ноябре ещё. Тогда она косы обрезала, во всё мужицкое переоделась и в Козлов подалась, к большевикам тамошним. Зачислили нашу Аню бойцом в особый коммунистический военно-заградительный отряд, так она там всех построила – так себя поставила, что её звать стали и не Аней вовсе, и даже не Анной Ивановной, а Иваном Ивановичем! Я её на кремлёвских пулемётных курсах нашёл, Аню туда по путёвке Московского горкома направили. Помню, вызвали её, а она явилась и рапортует: «Курсант Новикова прибыл!»

Камо рассмеялся беззвучно, а штабс-капитану тошно стало – ощущение близящегося провала холодило, как край разверзавшейся бездны.

– Ну пошли, пошли… – заторопился Тер-Петросян.

Нарочно шумя, он выбрался на поляну. Парни сразу вскочили, выхватывая кто наган, кто браунинг.

– Свои, свои! – дурашливо задрал руки Камо.

Аня Новикова, обольстительно затянутая в форму красноармейца, медленно поднялась. Пошла навстречу ломающимся шагом и вдруг бросилась к Авинову.

– Вика! – взвился радостный крик.

Девушка крепко обняла Кирилла, прижалась к нему, коснулась его лица мокрой щекой, заговорила срывающимся голосом:

– Ты здесь! Прости, прости меня! Ладно? Вика… Я такая дура была! Ты меня прощаешь?

Её жадный рот скользнул по щетинистому подбородку, нашёл губы Авинова, растворил их острым язычком. Штабс-капитан, прижимая к себе молодое, гибкое, налитое тело, поневоле ответил – сосущая тоска в душе мешалась с вожделением. И тогда девушка заплакала.

– Я такая счастливая… – опалил ухо Кириллу жаркий шёпот.

«Господи, что же мне делать-то?» – подумал Авинов, тиская чужую возлюбленную.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю