Текст книги "Агент"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

В конце октября здорово похолодало. Не настолько, чтобы река подёрнулась хрупкими заберегами из молодого льда, но по ночам бывало студёно. Ели стояли, нахохлившись, будто прижатые низким пасмурным небом.

В эти самые дни три канлодки вышли в плавание. Паровые машины судов топились дровами, оттого дым валил густо, тучей, едва вмещаясь в трубах, а вот гребные колёса еле вертелись, тяжко шлёпая плицами по воде. Дозорный буксир «Лизогуб» отставал, а два сторожевых катера – «Ковалёв» и «Чударев» – шли немного впереди. Вот и вся «эскадра».

– У англичан пять мониторов, – вздыхал Павлин Фёдорович, – те даже против течения прут под двенадцать узлов, [158]158
  22–23 км в час.


[Закрыть]и пушки у них поболе наших – сто девяносто миллиметров… А броня в три дюйма – чего б не жить?..

Авинов промолчал, любуясь видами. Краснокорые сосны поднимались над песчаным берегом, зеленью оттеняя желтизну пляжа. Ветер, едва затрагивавший кроны деревьев, в вышине прогонял тучи, очищая небо – глубокое, чистое, пронзительно-синее.

Канлодки шли на Кургомень – старинную волость, когда-то входившую во владения Марфы Борецкой. В том месте сёл было как грибов – Погост, Гора, Нижний Конец, Большая Деревня, Починок Второй… Выше всех по Двине стояла деревня Топса, а ниже – Рочегда. Оттуда до Архангельска было каких-то триста километров с хвостиком, вниз по реке.

Кургоменьский Погост располагался на возвышенном правом берегу, напротив смородинового острова Лозы, а напротив, за рекой, лежала деревня Тулгас, удерживаемая частями Красной 6-й армии, спешно набранной из китайцев, корейцев, венгров, поляков, финнов. Хотя русские тоже были – и не самого лучшего разлива.

Кургомень являлся форпостом Антанты – англичан, французов, американцев, канадцев, австралийцев, итальянцев, датчан, шведов… Вся их «интервенция» заключалась в охране неисчислимого количества военных грузов, поставленных России союзниками. На складах Мурманска и Архангельска лежало всё – от ажурных чулок до танков, и нельзя было допустить, чтобы всё это богатство – на полтора миллиарда долларов! – досталось большевикам. Вот и гоняли «интервенты» любителей отнять и поделить. Гоняли, но в наступление не переходили – это была не их война. Конечно, будь у генерала Фредерика Пула, командующего иностранными войсками в Северной области России, силёнок побольше, он размахнулся бы и поширше. А так… За что Джону или Жану умирать в русской тундре? Оттого и линия Северного фронта не меняла своей кривизны, а Кургомень был самым южным участком Северного фронта, хотя само понятие «фронт» в данных условиях выглядело сомнительным – глухие дебри, болота, буреломы лишали всякого манёвра. Войска перемещались лишь в двух направлениях – по Северной Двине да по железной дороге Архангельск – Вологда.

– Вы так не стойте, ваш-сок-родь, – неожиданно услыхал Авинов негромкий голос Кузьмича.

– Тише! – недовольно сказал Кирилл.

– Да не слыхать… – отмахнулся Исаев.

– А как мне стоять?

– Мужичьё здешнее злое, а стреляют они метко, дробиной белке в глаз целятся…

– Моя шкурка не ценная, – усмехнулся Авинов, – мех только под мышками!

– Ну ещё кой-где имеется…

Оба расхохотались, молодой и старый.

На другой день часам к трём флотилия прибыла в деревню Пучега, где располагался штаб фронта. Подозрительный Ленин, не доверявший военспецам, назначил командующим Северным фронтом большевика Кедрова, совсем недавно возглавлявшего Северо-Восточный участок отрядов завесы – вооружённый сброд, который был наскоро укреплён матросами-анархистами и объявлен 6-й армией.

Ни опыта, ни умений у «Михал Сергеича» не было, но если партия сказала «Надо!», то куда деваться? В наступление Кедров не переходил, поставив задачу «держать и не пущать».

Невысокий, в чистенькой красноармейской форме, с аккуратными усами скобкой и бородкой на узком лице, Михаил Сергеевич больше походил на какого-нибудь приват-доцента, чем на командующего фронтом.

– Хорошо, что вы поспели, – сказал он утомлённо, пожав руки Авинову с Виноградовым. – Генерал Марков шлёт три монитора, перебрасывает большой авиаотряд… Они уже разбомбили наши аэропланы, сожгли вместе с походными ангарами. А что вы хотите? С севера давит громадная сила – шестьдесят тысяч человек!

– Не читайте на ночь «Правды», комфронта, – сухо сказал Авинов, – а то не заснёте. Откуда там столько народу? – брюзгливо продолжил он. – Интервентов едва ли девять тыщ наберётся – это вы называете громадной силой?

– А кулацкие отряды? – возмутился Кедров. – А эсеро-кадетские? А марковцы?

– Марковцы – это да, – согласился Кирилл.

– А… – открыл рот комфронта, но Авинов утишил его поднятием руки.

– Короче, – сказал он. – Скажите мне вот что: вы уверены в своих частях?

Глаза Кедрова забегали.

– Не бойтесь, – буркнул помначотдела, – в Кремль о ваших пораженческих настроениях докладывать не стану. Ну?

– Слабина большая, – признался Михаил Сергеевич осторожно.

– Конкретней можно?

– Бегут! – выдохнул комфронта. – Буквально вчера поднял в атаку роту матросов – не хотели, суки, в бой идти. Пригрозил пулемётом – двинулись. Отошли подальше – и сдались белякам всем скопом…

– Ясно, – кивнул Авинов. – Короче. Завтра с утра мы попробуем расковырять позиции противника у Кургоменьского Погоста, а вы ударьте с суши. Стратегия незамысловатая, но тут уж…

Штабс-капитан развёл руками.

– Поддержим, товарищ комиссар! – пообещал Кедров.

Покинув штаб, Виноградов проговорил с сомнением:

– Может, лучше будет проявить бдительность?

– …И доложить в Москву о малодушном командующем? – подхватил Кирилл. – Мол, сражается вяло, личный состав распустил, в наступление идти не хочет – страшно… Так?

– Так!

– Отлично! Тогда назови мне, Павлин Фёдорович, другую кандидатуру на место Кедрова. Есть такие?

Виноградов честно признался, что нет, таковые ему неведомы.

– То-то и оно, – притворно вздохнул Авинов. – Ладно, комфлота, пошли к боям готовиться!

С самого утра канлодки Красной Северо-Двинской флотилии вышли на линию устья Топсы. На высоком берегу виднелись позиции белых. Крайние избы села Кургоменьский Погост превратились в пулемётные блокгаузы, путь к которым преграждал сплошной ряд проволочных заграждений. Ещё дальше стояла тяжёлая батарея из двух морских шестидюймовых орудий.

Невидимый отсюда, прятался аэродром. Стоянка английских мониторов и канонерок тоже была неприметна – острова у Кургомени с высокими, приглубыми берегами служили судам замечательным укрытием.

– Видать, там у буржуев наблюдательный пункт, – сказал Виноградов, передавая бинокль Авинову.

– Где именно?

– На колокольне! А в доме за церковью у них штаб.

– Действуй, комфлота.

И зампредгубисполкома, державший свой флаг на «Мурмане», тут же развёл бурную деятельность. Канлодки развернулись к Кургоменю задом и открыли огонь из кормовых орудий. От толчков при отдаче срывались двери, отлетали кранцы, трещали перегородки, палубы ходили ходуном. Если бы не железо, сковавшее пароходы, они бы развалились.

– Огонь! – кричал Виноградов. – Огонь!

Снаряды лопались, без толку разрывая землю тощих огородиков, пару раз посекли шрапнелью колокольню. В ответ рявкали морские орудия. Над рекою кружил аэроплан с буквами SBAC на крыльях, корректируя огонь батареи.

– Подкрепление идёт! – проорал Даниил Эктов, тыча рукой в сторону левого берега.

Оттуда, из устья неприметной речки, вытягивалась здоровенная железная баржа «Посейдон» длиною саженей семьдесят – подвижная гидроавиабаза красных. Гидропланы М-5 заводились с трудом – их заправляли не чистым бензином, как английские «сопвичи» и «хэвиленды», а ужасной «казанкой».

Авиатопливо в Республике Советов к октябрю иссякло. Сначала красвоенлёты заливали в баки газолин, потом и эта дрянь вышла. Летали на гептане, на «авиаконьяке» – кошмарном коктейле из метилового и этилового спиртов с примесью серного эфира, а ныне в ходу была губительная для моторов «казанская смесь марки „А“» – болтушка из керосина, газолина, спирта и эфира. Двигатели не переваривали сие пойло – глохли. Аппараты разбивались, лётчики гибли, но те, что выживали, обратно потчевали аэропланы «казанкой» – и поднимали их в небо. За каждый час налёта пилотам приплачивали по 25 рублей «залётных»…

Один из гидро так и не завёлся, а вот другой взлетел-таки. Застучал пулемёт, короткими очередями нащупывая аэроплан-корректировщик. Тот легко поднялся повыше. Ввысь ринулся и «пятак», а потом что-то случилось. С двигателем было всё в порядке, он ревел себе и ревел. Наверное, в том и заключалась отгадка – красвоенлёт просто надышался ядовитого выхлопа – и потерял сознание. Гидроплан завалился на крыло, плавно переворачиваясь кверху поплавками, да так и рухнул на остров Лоза.

– Командир! – заорал потный Талала. – Орудия рашкалилиш! Докрашна!

– Разворачиваемся носом к берегу! Носовые орудия – товсь!

– Заряжай!

– Прицел…

– Огонь!

Залп из трёх пушек подломил колокольню, и та рухнула, подкидывая клубы пыли. Заполыхала тесовая крыша штаба. Нестройно бабахнули полевые орудия с левого берега, оглушительно грохотали шестидюймовки с правого. Вода северодвинская то и дело вставала дыбом, взмётывая тонны мутной влаги в грохоте и вое. Красные канлодки избегали попадания, не позволяя «буржуйским» артиллеристам пристреляться, – они постоянно маневрировали, сдавали то вперёд, то назад. Однако и вреда большого причинить они не могли – лупили по площадям, без толку тратя огнеприпасы.

Неожиданно не повезло «Могучему» – свой же снаряд разорвался в канале орудия, оторвав ствол до казённой части. Грохнуло так, что Виноградов аж присел. Взрыв снёс команду «Могучего» за борт, огонь проник в трюм, возжигая пожар.

– Отходим! – заорал Павлин Фёдорович. – Полный ход! Там триста снарядов…

Он не договорил – снаряды стали рваться. Всю палубу «Могучего» подняло на тугих клубах огня и дыма, изломило и сбросило в реку. Отвалились гребные колёса. Корпус канлодки, смахивавший на дуршлаг, пошёл на дно. Это погасило пожар, но детонация продолжала подрывать снаряды – вода расходилась воронкой, пенной и дымной, волны смыкались над нею опять, и снова река на мгновение обнажала дно.

«Мурмана» качало, валя с борта на борт, расшатывая и без того непрочную обшивку, а потом из-за острова Лоза показались два английских морских монитора – нумер 27 и нумер 33. Их палуба едва возвышалась над тёмной двинскою водой. Казалось, невысокие мачты тянулись из воды, принадлежа потопленным кораблям. Но нет, мониторы не спешили на дно – они шли в бой.

Дуплетом ударили их орудия. Снаряды провыли над головою Авинова. Перелёт.

– Кормой разворачивай! – заорал Виноградов. – Кормой! Задом!

Рулевой не успел послушаться комфлота – прямым попаданием снесло рубку канлодки «Любимец». Осколки злобно провыли, словно голодные демоны, жаждущие живой плоти. И они утолили-таки голод – раскалённые железные черепки посекли человек пять из команды «Мурмана», а Виноградову оторвало голову.

– Полный вперёд! – завопил Авинов.

– Куда?! – послышался панический крик рулевого. – В Котлас?

– Вперёд, я сказал!

Гребные колёса зашлёпали, продвигая канлодку к северу, – и это спасло её. Залп с мониторов обязательно бы озвучился попаданием, но «мишень» сместилась вниз по течению.

Красноармейцы продвинулись к берегу, огнём артиллерии накрывая мониторы, и те заспешили на стоянку. Канлодка «Глоуорм» выплыла из-за островка, заросшего ёлками и кустами смородины, и, медленно дрейфуя, обстреляла левый берег.

– Полундра, братва!.. – донеслось оттуда.

Шальной снаряд прозудел над «Мурманом», едва не задевая закопчённую трубу, клубившуюся дымом, и рванул далеко впереди, прямо по курсу. Канлодку качнуло волной, но не шибко. Шлёпая колёсами, «Мурман» всё дальше уходил от Кургоменя. За кормою строчили пулемёты, изредка бухали пушки, но шум боя делался всё глуше и глуше. Вот пароходик, оборотившийся в канонерку, одолел версту, вот – другую… Пятую… Десятую…

«Ушли?..» – подумал Кирилл. До его ушей донёсся прерывистый стрёкот. Их догонял гидроплан М-5. Оставляя за собою копотный шлейф, «пятак» стелился по-над самой водою. Вот мотор его зачихал – и вспыхнул. Пронесясь справа по борту, гидро вспорол водную гладь острыми поплавками. Запахивая пену, он мчался, замедляя свой полуполёт-полускольжение, пока не остановился, разворачиваясь и кренясь. Огонь с пылавшего мотора перекинулся на крыло. Красвоенлёт, чихая и кашляя с надрывом, перекинулся в холодную воду и поплыл, слабо крича о помощи.

– Человек за бортом! – крикнул Димитрий.

Втроём с Даниилом и Алексеем фон Лампе они вытащили пилота на палубу. Его колотила крупная дрожь, а руки со скрюченными пальцами шарили в воздухе, словно ища, во что же им закогтиться.

Заботливый Гиря укрыл военлёта одеялом и дал глотнуть самогона из фляги.

– Спа-па-с-сиб-ба, т-това-варищи… – выдавил тот.

– Грейша, грейша, – сказал Талала и обернулся к Авинову, нахмурился: – Комишшар, так мы чего – полным ходом к интервентам?

– А куда?

– В Котлаш!

– Н-нельзя т-туда, – с трудом выговорил пилот, трясясь. – Там белые.

– Што-о?! Ждали Котлаш?!

– Сдали? – зло переспросил красвоенлёт. – Да н-ни-кто даже не тявкнул! Генерал Пепеляев занял Котлас без единого выстрела!

– Не верю!

– Сбегай, п-проверь…

– Хватит, – остановил спор Авинов. – Курс верный, и ладно. Как зовут, летун?

– Ч-четвёркин моя фамилия. С-степан Четвёркин.

– Отлетался ты, Степан. Переквалифицируйся в речники!

Глава 23
ТУДА И ОБРАТНО

Сообщение ОСВАГ:

Три колонны белогвардейских и союзных войск прорвали Западный фронт. 2-я эстонская дивизия полковника В. Пускара заняла Псков. 1-я эстонская дивизия (А. Тыниссон) направила отвлекающий удар на Струги-Белые и Лугу, по левому крылу 7-й армии РККА. Советское командование перебросило туда свои главные силы, ослабляя ямбургское направление, и генерал Родзянко тут же двинул войска, захватив Ямбург и Красное Село, где ему противостояла 6-я Советская дивизия.

Северная Добровольческая армия действует в направлении Олонец – Лодейное Поле.

Семь британских торпедных катеров – пять с Биоркэ и два с базы в Териоках – встретившись на траверзе форта Ино, северным фарватером подошли к Кронштадту, где и торпедировали крейсера «Олег» и «Память Азова» из состава ДОТ. [159]159
  ДОТ– Действующий отряд кораблей. Перестреляв морских офицеров, загубив многие корабли, большевики поздно спохватились – и собрали остатки Балтфлота в ДОТ.


[Закрыть]

Их осталось восьмеро – Авинов с Кузьмичом и Лампе, братья Эктовы, Беззубый Талала, Гиря и Степан Четвёркин. Моряки прибрались на палубе, «сухопутные да воздушный» – в кубрике и на мостике. Сообща похоронили павших, наскоро выкопав могилы на песчаном берегу.

Незаметно завечерело. Северная Двина мощно катила свои воды, неся канонерку «Мурман». На ночь судно завели в устье невеликого, но глубокого притока, где и пристали к берегу.

Как только паровая машина перестала шипеть и пыхтеть да сучить своими шатунами, настала такая необыкновенная тишина, что Кирилл поневоле в ухе поковырялся – не оглох ли?

Нет, умолкли механические звуки, резкие и жёсткие, как металл, их производящий, и слух умягчили лесные шорохи, тихий шелест задержавшейся листвы, плеск и журчание, ветром занесённые с реки.

Гулко топоча по палубе, прошёлся Гиря.

– Оп! – озвучил он прыжок на берег. – Эй, швартов кинь!

Даниил живо перебросил канат.

– Готово!

– Пожалуй, костерок запалю, – решил Кузьмич, – а то зябко что-то.

– Жаодно и пожрать чего шоображим, – поддержал его Талала.

В закутке «Мурмана», исполнявшего функцию камбуза, нашлись пять банок тушёнки, полведра сморщенной картошки и три буханки чёрного хлеба, твёрдые и тяжёлые, как кирпичи.

– Варим густой суп, – решил Авинов. – Или жидкое жаркое…

– Лишь бы побольше! – плотоядно сказал Гиря.

Костёр, разведённый Исаевым, сразу прибавил темени, бросая оранжевые отсветы на борт канонерки, на стволы сосен, на лица людей, сгрудившихся у огня.

– Что будем делать? – осторожно спросил Даниил.

Кирилл подумал.

– Здесь мы потому, что нам дали уйти, – сказал он. – Махнули рукой: куда они, дескать, денутся? И впрямь, куда? Назад дороги нет. Если и удастся проскочить мимо Кургоменя, то что нам делать в Котласе? Генералу Пепеляеву «Здравия желаем!» кричать? В принципе, можно поискать кедровские отряды…

– Где ж их искать? – проворчал Елизар Кузьмич. – По лесам аукать?

– Вот и я о том же. Думаю, надо нам в Архангельск плыть.

– Идти, – поправил его Талала. – Моряки ходют, а не плавают.

– Ну идти, – согласился Авинов. – Только флаг надо вывесить царский, трёхцветный…

– Правильно! – поддержал его Димитрий. – Чтоб тутошние нас за своих принимали!

– …Отсюда до Архангельска путь короче, чем до Котласа, да ещё по течению, – продолжил Кирилл. – А там… Не знаю. Попробуем как-нибудь, поездом до Вологды. Всё одно короче выходит!

– И быстрее, – кивнул Четвёркин.

– И быстрее.

– Лишь бы дойти! – вздохнул фон Лампе.

– Дойдём… – проворчал Исаев. – Сделаем крюк!

Талала встал и помешал варево черпаком.

– Готово, кажетша, – проговорил он. – Картошка мягкая.

– Раздавай!

Матрос с сочным плюханьем вывалил порцию «супа-жаркого» в миску Авинову. Разваренная картошка… Волоконца мяса, целые кусочки даже… Жирная, пахучая подливка… Пища богов!

– «Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка!..» – с чувством пропел Алекс бойскаутский напев. [160]160
  «Картошка»– популярная скаутская песня, была сочинена В. Поповым, редактором журнала «Вокруг света», одним из лидеров московских скаутов, ещё в середине 1910-х годов.


[Закрыть]

Дружно застучали ложки, зазвякали миски. После добавки Кирилл осоловел.

– Вы как хотите, товарищи, – раззевался он, – а лично я – спать! Кто первым дежурить пойдёт? Есть желающие?

– Я подежурю, – сказал Кузьмич.

– Лады. К полуночи меня разбудишь…

…Утро настало холодное, сырое. Туман так плотно заткал лес, что деревья проступали неверными серыми тенями. Авинов вышел на мокрую палубу и задумчиво почесал в затылке. Вроде и не будил его никто… Или он запамятовал, как отстоял… ну ладно, отсидел полночи в дозоре?

Спустившись на берег, Кирилл увидал Исаева, ловко чистившего здоровенную щуку.

– На завтрак – уха?

– А то! – хмыкнул чалдон. – Мелочь речную я уже выварил, ейный черёд пришёл.

Бросив в котёл пару луковиц и каких-то травок, Кузьмич переложил туда щуку, разделанную натрое.

– Вона, я чайку заварил, – кивнул он на огромный медный чайник. – Там лист смородиновый, земляничный… С утра дюже пользительно.

– Ты мне лучше скажи, чего не разбудил меня?

– А мне, старику, не привыкать стать, – ухмыльнулся Исаев. – Это вам, молодым, сон нужон, а я и на реке отосплюсь…

– Ну спасибо тогда.

Поднявшись с четверенек, Авинов поднял палку потолще, прислушался – тихо вроде – и заколотил в борт «Мурмана».

– Па-адъём!

Вылез встрёпанный Алекс. Умывшись проточной водою, он живо пришёл в себя – и тут же потянул носом.

– Уха-а… – застонал он и кликнул Эктова: – Эй, Даниил! Вставай, а то ухи не достанется!

Тут уж встали все. Туманное утро наполнилось стонами, зеваниями, кашлем, харканьем. А двойная уха напускала и напускала крепкого рыбного духу, выворачивавшего голодное нутро.

– Я сейчас слюнями подавлюсь, – пробормотал фон Лампе.

Кирилл, чтоб не мучиться, отошёл за деревья. Он ступал по толстому ковру хвои, вдыхал влажный воздух, словно настоянный на смоле-живице, и тревоги отпускали его. Право же, чего бояться?

Красные уже не словят, а белые… Чёрт, его всего прямо распирает, так хочется оказаться среди своих! Свои не выдадут. Вот только нельзя ему до своих. Вернуться-то легко, но возврат в ряды Белой гвардии будет означать его провал, а он не имеет на это права. Слишком дорого досталось ему доверие большевистских вождей, чтобы вот так вот, запросто, потакая слабости, утратить его.

А Аня? Он же её сдал – холодно, расчётливо, вполне по-большевистски. Не в отместку этой «шибко идейной» барышне, а в качестве предосторожности – надо же было как-то обезопасить себя на будущее. Но если он сбежит, то смерть Ивана Ивановича выйдет зряшной…

Авинов вздохнул. Никуда он не сбежит, нельзя ему. Чего тут рассуждать, причины да объяснения выискивать? Да у него язык не повернётся сказать «Честь имею!», если он дрогнет, если выйдет из тайного боя на невидимом фронте. А бой не кончен. Впереди – Петроград…

– Комишша-ар! – послышался голос Талалы. – Уха штынет!

После сытного завтрака стали заготавливать дрова.

– Мой «пятак» не переваривал «казанку», – хмыкал Четвёркин, – а вашу посудину от дров тошнит!

– Выберем чего посуше, – сказал Кузьмич, укладывая на плечо двуручную пилу.

Гиря с Даниилом подхватили топоры и двинулись за чалдоном в лес. Остальным досталось таскать поленья и складывать в трюме рядом с машинным отделением. Димитрий, заделавшись «механисьеном», выкладывал аккуратную поленницу и витиевато матерился на предмет отсутствия угля.

В разгар утра «пикник» кончился.

– Вчера так не хотелось никуда трогаться, – признался Алекс, – а сегодня… Только с пилою и согрелся!

– Не лето, чай, – согласился Кузьмич.

– Так, – хлопнул Кирилл по коленям натруженными ладонями, – слушай мою команду! Все звёздочки и прочие вытребеньки снять – мы находимся в глубоком тылу противника. И постарайтесь переодеться под белогвардейщину!

Сам Авинов откопал в капитанской каюте поношенный чёрный китель и фуражку. Не бог весть что, конечно, но всё-таки.

Братья Эктовы «сочинили» русский флаг – скрепили проволочками три полотенца, имевшие отдалённое отношение к белому, синему и красному цветам, – и вывесили на мачту.

«Мурман» бодро пыхтел, шлёпал колёсами по студёной двинской воде, плыл.

После обеда (по кружке рыбного бульону, да с сухарём…) сыграли боевую тревогу – с севера, вверх по течению, шла британская канлодка «Хамбер». Завидев русский военный пароход, англичане дали гудок и застопорили машины, сближаясь на встречных курсах.

– Вшё, – брякнул Талала, – приехали!

– Разговорчики в строю!.. – сказал Авинов и подозвал фон Лампе: – Английский знаешь?

– Немного, – скромно ответил Алекс.

– Будешь мне помогать.

Борт «Хамбера» приблизился вплотную, увесисто толкнулся в скулу «Мурмана», сминая мягкие кранцы. Димитрий и Даниил приняли швартовы.

– Хэллоу! – рявкнул дюжий командир корабля с рыжей шкиперской бородкой от уха до уха.

Матросы с палубы «Хамбера» весело скалились, щеголяя в русских меховых шапках.

– Хэллоу! – ответил Кирилл.

Перебросившись с английским «кэптеном» парой учтивостей и вызнав, кто куда следует, Авинов решил сыграть доблестного русского офицера. Нажаловавшись на нехватку угля, он прозрачно намекнул на одно удручающее обстоятельство – команду нечем было кормить.

– Уипьем уодки! – выразился капитан, исчерпав багаж знаний по русскому, и отдал приказ.

Британские матросы, скалясь по-прежнему, натащили картонных коробок с тушёнкой, сгущёнкой, уилтширским беконом и новозеландскими яйцами, пересыпанными сухарями, французской солониной, каким-то компотом…

– Аллеc гут! – выразился Димитрий, припомнив немецкие словечки, слышанные в Либаве. А британцы, они с немаками рядом проживают, должны уразуметь…

Распрощались с англичанами хорошо, даже Талала, пошептавшись с Алексом, выдал:

– Шэнк ю!

Два корабля, настоящая канонерка и самодельная, разошлись, как в море, каждый следуя своим курсом.

– Сигареты! – ахнул Даниил, разбирая «подарки». Дрожащими руками разворошив пачку «Лаки страйк», он сунул одну сигаретину в рот и торопливо закурил. Вдохнул глубоко, щурясь от дыма и полузабытого удовольствия. – Сма-а-ачно!

– Бабская безделка, – посмеивался Кузьмич, но тоже засмолил по одной.

Алекс не курил. Ножом пооткрывав банки, он скомандовал:

– Налетай!

Это была роскошь – по банке корн-бифа в руки! Кирилл нежно, щепетно взял пластик розовой ветчины, переслоенной пергаментом, и отправил в рот. Господи, как просто человеку испытать наслаждение жизнью! Просто поголодай – и поешь, вот так, один на один с консервной банкой… А потом – чаёк! Настоящий, запашистый, с сахаром, с печеньем…

– Вот ведь, буржуи недобитые, – хмыкал Талала. – Чего б так-то не воевать?

Настроение у экипажа беглой канонерки резко пошло вверх. Даже плицы колёс, чудилось, зашлёпали живее…

Ниже впадения Пинеги Северная Двина разошлась, будто расплелась, на множество проток и русел. Изобилуя плоскими островами и пожнями, долина реки раздвинулась за горизонт. На подходе к Архангельску воды слились воедино, чтобы у самого города вновь разойтись запутанным лабиринтом дельты.

Названия архангельских предместий поражали слух: Цигломень, Чубола, Талаги, Маймакса… Никакой руси, сплошные лопь да сумь! [161]161
  Лопь, сумь– летописные названия народов, населявших новгородские земли. Предки саамов и финнов.


[Закрыть]

Суровые пейзажи Севера впечатляли своею скудной красочностью, неяркой, в два-три цвета, живописностью и скромным величием. Здешние края были пасынками природы – отлучённые от тепла южных широт, они брали за душу не буйным роскошеством жизни, а строгою простотой. И, когда по правому берегу встал город, это было как явление чуда. Высокие каменные дома с колоннами перемежались крепкими деревянными усадебками, луковки церквей почти касались низко клубившихся туч.

Звенели и ширкали паровые пилы в Маймаксе, звякали и тренькали трамваи, публика гулко топала по деревянным тротуарам. Ещё один трамвайчик, уже речной, пересекал Двину от железнодорожного вокзала на левом берегу до городской набережной на правом.

У причала стоял американский крейсер «Олимпия» и несколько английских канонерок, но союзники не вмешивались в разборки между «туземцами». Королевские стрелки Гемпширского полка охраняли бесконечные склады или вили петли по набережной, заводя знакомства с местными барышнями, но глаза не мозолили.

– Может, к Маймакше жавернём? – неуверенно сказал Талала.

– А что там?

– Пролетарии там…

– А где ж они раньше были, пролетарии эти? Позарывали винтовки на огородах – и ждали, чем всё закончится. Идём в Соломбалу – портовые покрепче.

– Мимо крейшеров… – поёжился беззубый.

– Могут и не заметить – интервенты должны были уже привыкнуть к нашему бардаку…

И впрямь – «Мурман» неторопливо прочапал на виду у всего города, пока не свернул в речку Кузнечиху, отделявшую Соломбалу. Выбрав дальний закуток, где у причалов сгрудились облезлые шхуны и зачуханные буксиры, канонерка пристала к берегу.

– Ждите пока здесь, – распорядился Авинов, – а ты, Даниил, пойдёшь со мной. Бывал тут?

– Приходилось, – кивнул Эктов.

Спустившись по сходням, комиссар и кондуктор отправились на поиски борцов с интервентами Антанты и белогвардейцами, однако здесь, на рабочей окраине, где тон задавали портовики, никто особо и не прятался. Соломбальцы, все какие-то встрёпанные и злые, то и дело собирались в кучку, ругая власти и неся однообразный революционный вздор – про то, как им ущучить «гидру контрреволюции», как дать отпор «загнивающим империалистам», как разить «белобандитов, хотящих обратно посадить нам на шею помещиков и капиталистов!».

Пройдя по всей Преображенской улице, Кирилл с Даниилом вышли на Центральную площадь. Здесь они застали очередной митинг. Какой-то эсер или кадет трепался с дощатой трибуны о свободе, а работяги освистывали этого деятеля, толкуя о насущном – о жратве. Эсера прогнали, и на шатучий помост взошёл человек в чёрном бушлате.

– А я его знаю! – обрадованно сказал Эктов. – Это Дрейер, Николай Саныч!

Авинов заинтересованно глянул на оратора. Николай фон Дрейер, широкоплечий, рослый, с пышной шевелюрой, рано пробившейся в седину, был из тверских дворян. Поручик по Адмиралтейству, он в прошлом году пригнал из Канады новенький ледокол «Святогор», [162]162
  Большевики переименовали «Святогора» в «Красина».


[Закрыть]а ныне заделался его капитаном.

Однако эта морская душа была отравлена марксизмом. Ещё в юности Дрейер пострадал за свою «веру» – ему одному из всего выпуска не присвоили звания мичмана и не вручили офицерский кортик.

Дрейер говорил рублено, могучим, раскатистым голосом:

– Белогвардейцы продались Антанте. Они верно служат англо-французским империалистам. Нам, военморам и рабочему классу, с ними не по пути! Мы должны держать курс на Советскую власть!

Портовые рабочие и матросы радостно взревели, и тут их голоса перебили гортанные вопли, свист, гиканье, конский топот. Из-за угла Никольского проспекта вывернули конники в папахах и бешметах, чёрные, бородатые, с шашками наголо.

– «Ди-икие-е»! – разнёсся вопль.

Народ отхлынул в сторону, рассыпаясь, теснясь. Чеченцы вломились в толпу, сверкая шашками. Взвился крик. Грохнул выстрел из винтовки. Сухо зачастил наган.

– Полундра! – заорал Даниил. – Смываемся, комиссар!

Авинов с Эктовым бросились к дощатому забору, две доски на котором были сдвинуты «домиком» – пролетарии, кто пошустрее, ныряли в щель, как шары в лузу.

Неожиданно заметив Дрейера, ощерившегося, вскидывавшего револьвер, Кирилл метнулся к нему. «Дикий», подлетавший на коне к поручику, уже склонился с седла, занося окровавленную шашку. Авинов махом достал маузер и выпалил, не целясь. Шашка у «капказского человека» выпала из рук, а потом и сам он скатился в пыль.

– Бегом отсюда! – крикнул Кирилл, тычком направляя Дрейера к забору.

Пронырнув во двор, все трое помчались прочь, минуя поленницы, заборчики, бочки, собак… В узком проходе между пакгаузами Авинов перешёл на шаг.

– Это был… – проговорил Дрейер, задыхаясь. – «Эскадрон смерти»… [163]163
  Беломорский конно-горский отряд под командованием ротмистра А. Берса.


[Закрыть]

– Мы так и поняли, – сказал Кирилл и, не дожидаясь расспросов, сунул Николаю Александровичу мандат под нос: – Комиссар Юрковский, командирован товарищем Лениным в Котлас, после боя у Кургомени отступил сюда.

– И много вас? – обрадовался Дрейер.

– Восемь человек.

Улыбка поручика малость поблекла.

– А Виноградов?

– Погиб.

Дрейер и вовсе увял.

– А Кедров?

– Где-то в лесах шарится, – нетерпеливо ответил Эктов.

– А вы на чём?

Авинов выдохнул.

– На пароходе «Мурман», – терпеливо сказал он, – кое-как переделанном в канлодку. Вопросы ещё будут?

– Нет.

– Слава Богу! – Кирилл возвёл очи горе. – Нам нужно срочно выехать в Вологду. Сумеете помочь?

– Поймите, товарищи, – устало вздохнул Дрейер, – большевистская организация распалась, в Архангельске остались одиночки, вроде меня или Карла Теснанова. [164]164
  В реале большевистская ячейка К. Теснанова была расстреляна в июне 1919 года.


[Закрыть]Остальные либо бежали, либо предали.

– Так давайте с нами!

– Нет, – мотнул головою Дрейер, – мой долг – остаться. И продолжить борьбу.

«Ещё один великомученик в коммунистические святцы!» – подумал Авинов.

– Ладно, – сказал он вслух, – тогда подскажите адресок железнодорожника с крепкими нервами, машиниста паровоза или хотя бы помощника.

Николай Александрович задумался – и просветлел.

– Есть один такой, – измолвил он, – помощник машиниста, толковый малый. Сам он из поморов, зовут Чу-га, Мишка Чуга. Живёт он на станции Исакогорка, сразу за депо, в бараке для железнодорожников. Это верстах в восьми от станции Архангельск-пристань.

– Найдём, – кивнул Кирилл. – Ну, бывай.

Пробраться обратно к пристани оказалось легко и просто. Трудности возникли уже на палубе «Мурмана». Братья Эктовы пошушукались и неуверенно подошли к Авинову, смущённо переминаясь да переглядываясь.

– Мы… это… – выдавил Даниил. – Мы не хотим в Вологду.

– Мы здесь остаёмся, – добавил Димитрий. – С белыми.

Алекс улыбнулся, подмигнул Кузьмичу. Гиря так и не понял ничего, а Талала просто содрогнулся от классовой ненависти.