Текст книги "Агент"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 16
УБИТЬ СВЕРДЛОВА

Газета «Одесские новости»:

Верховный правитель Корнилов поручил генералу Щербачёву войти в сношение с французским генералом Вертело, [118]118
  В реале совещание с Вертело происходило 3 ноября 1918 года.


[Закрыть]главнокомандующим союзными силами в Румынии и Трансильвании, штаб которого находится в Бухаресте. Генерал Вертело, имеющий поддержку Клемансо, [119]119
  Ж. Клемансо являлся в то время премьер-министром Франции. Президентом был Пуанкаре.


[Закрыть]заявил, что 12 французских и греческих дивизий, подчинённые русскому командованию, станут гарнизонами на смену австро-германцам по Югу России, «дабы сдерживать начинавшую бушевать волну анархии».

В Одессу, как в главную базу союзников, прибудет огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, аэронавтики, продовольствия. Богатые запасы бывшего Румынского фронта и Бессарабии, равно как и таковые Малороссии, можно считать в полном распоряжении Белой армии…

Солнце уже садилось, когда Авинов спустился в «Подполье». На улице моросило, было зябко, сыро и серо, а в кабаре Кирилла сразу окутало тепло. Душновато было, как всегда. Сизая пелена дыма плавала, как прирученное домашнее облако, да такое плотное, что потолка не разглядишь.

Завидев посетителя, тут же подлетел Юра Лампе.

– Чего изволите? – просиял он.

– Телефон есть? – сразу спросил штабс-капитан.

– Есть, есть! Пойдёмте, я провожу.

Описав сложный зигзаг через лабиринт кабинетов, ширмочек и закутков, Юрий провёл «Веди-05» к телефону, висевшему на голой крашеной стене.

– Что-то случилось? – осторожно поинтересовался Лампочка.

– Может случиться, – сказал Авинов, снимая трубку. – Алло, барышня?

– Центральная слушает. Назовите номер…

Кирилл продиктовал и вскоре услыхал глуховатый голос Стогова:

– Слушаю.

– Товарища Релинского не навещайте пока, чтобы не заразиться. Слышите? Узнали, кто звонит?

– Узнал, – насторожился Буки. – А что, товарищ Релинский болен?

– Релинский под наблюдением врачей. Вот-вот могут вызвать карету «скорой помощи», чтобы надолго уложить в больницу.

– Понял. Спасибо. А то здоровье моё не очень, хворать мне нельзя… До свиданья.

– До свиданья.

С облегчением повесив трубку, Авинов улыбнулся Юрию.

– А вот скажи мне, молодший, – сказал он, – фамилиё твое, случаем, не фон Лампе? Признавайся!

– Фон… – понурился «молодший». – Ну куда с такой-то, с баронской? Вот мы её и уполовинили… И Лёшка не Алексей вовсе, он – Алекс. Алекс фон Лампе. Назовёшься так – и кранты…

– Ничего, Юрка, – сказал Кирилл серьёзно, – скоро ты станешь полным «фон-бароном». Ну бывай!

Тучи, нависшие над Москвой, уже не сеяли противную морось, но продолжали давить, застя багрец и золото заката, отчего тени делались нерезкими, размытыми, а сумрак казался вещественным, как прозрачный сизый туман.

Авинов прогулялся по Моховой, всё поглядывая на Александровский сад, деревья которого, чудилось, шевелились – это вороны устраивались на ветках. Их сиплое, противное карканье не умолкало до глубокой ночи.

Кирилл поневоле убыстрял шаг – скоро стемнеет, а фонарей по Москве горело мало. Во мраке улицы города напоминали горные ущелья, где в пещерах-подворотнях караулили ночные хищники.

Редко-редко за какими окнами трусливо дрожал огонёк керосинки. Ночью на столицу Совдепии опускалась мгла…

Поднявшись по Большой Никитской, Авинов свернул в Шереметевский переулок. Третий дом – это здесь.

Зайдя в гулкое парадное, он поднялся на площадку и постучал в дверь 85-й квартиры. Не скоро, но донеслись шаркающие шаги.

– Кто там? – послышался боязливый женский голос.

– Я от Константина Павловича, – приглушенно ответил штабс-капитан, озвучивая конспиративную кличку Сиднея Рейли.

Звякнула цепочка, щёлкнул замок, дверь приоткрылась. В щель просунулась голова в кудряшках. Разглядев кожаную куртку Авинова и фуражку со звездой, женщина вскрикнула. Кирилл быстренько придержал створку.

– Не бойтесь, – быстро проговорил он, – я не тот, за кого вы меня приняли. Вы позволите?

Дама посторонилась, и штабс-капитан проник в квартиру.

– С кем имею честь?.. – церемонно спросил он, наизнанку выворачивая этикет.

– Елизавета Эмильевна Оттен, – торопливо представилась дама, – я – актриса театра и… хозяйка этой квартиры.

– Очень приятно. Виктор Павлович.

Заметив движение в соседней комнате, он стремительно обернулся, хватаясь за рукоять маузера.

– Не стреляйте! – вскрикнул ещё один женский голос, помоложе, и в прихожую вышла девушка годков этак двадцати восьми – двадцати девяти, поднимая тонкие руки – худые запястья вылезли из длинных, обтягивавших рукавов.

– Это моя подруга, – поспешила сказать Оттен, – Мария Владимировна, она…

– Мария Владимировна? – переспросил Авинов. – Фриде?

– Д-да… – призналась девушка.

– Да опустите вы руки, Мария Владимировна. Вы доставили записку? От кого? От брата или от подполковника Голицына?

Напор штабс-капитана был так силён и так суров, что Фриде совсем потерялась, еле выговорив:

– Г-голицына…

– Дайте, – требовательно протянул руку Кирилл.

Он развернул записку, скатанную трубочкой. В ней бисерным почерком было написано:

«Ружейный завод в Туле работает в одну смену. Выпускают, главным образом, пулемёты, выпуск винтовок снижен на 80 процентов. В городе – штаб тульского отряда, при нём идёт формирование дивизии. Формирование идёт по полкам. Каждый полк должен насчитывать 1000 штыков, однако на фронт этот полк – видимо в целях дезинформации – пойдёт под номером строевого батальона…»

Не дочитав донесения агента № 12, Авинов протянул его Марии Владимировне.

– Спрячьте, – приказал он, – а ещё лучше – сожгите. Уходите отсюда и запомните – ЧК вышла на ваш след. Убедительно попросите брата затаиться, если вы оба не хотите попасть под расстрельную статью. Вы меня поняли?

– Да… – выдохнула Фриде. – Кто вы?

– Ваш друг, этого достаточно. Ступайте, а то скоро стемнеет.

Мария Владимировна тут же накинула пальто и торопливо скрылась за дверями. Щёлкнул замок.

– Пройдёмте на кухню, – проговорила Елизавета Эмильевна.

Проведя странного и опасного гостя на чистенькую кухоньку, где давно уж не пахло ничем вкусненьким, она без сил опустилась на стул. Кирилл присел по другую сторону стола, побарабанил пальцами по столешнице.

– Ваш постоялец, – спросил он, – когда обычно возвращается?

– Константин Павлович? – вздрогнула Оттен.

«Он такой же Павлович, как и я», – хотел сказать Авинов, но отделался простым утверждением:

– Он самый.

– Константин Павлович не любит задерживаться допоздна… Что, вы и его хотите предупредить? Я передам…

В голосе женщины прозвучала такая робкая надежда на уход гостя, что Кирилл улыбнулся.

– Не надо меня бояться, Елизавета Эмильевна. Уверяю вас, Константин Павлович куда опасней меня.

– С чего вы взяли?

Отвечать Авинову не пришлось – ключ забряцал в замке.

– Он пришёл! – громким шёпотом сообщила Оттен.

– Я так и понял.

Левой рукою отодвинув присборенные шторы на двери, в кухню вошёл Сидней Рейли – бледный длиннолицый хмурый человек с высоким покатым лбом и беспокойным взглядом.

– У нас гости, Елизавета Эмильевна? – спросил он с неприятной улыбочкой.

– Это к вам! – поспешила заявить Оттен и торопливо покинула кухню.

Рейли вопрошающе посмотрел на Авинова. Кирилл сделал приглашающий жест:

– Садитесь… Константин Павлович. И не обращайте внимания на мою форму.

Английский шпион присел – вёл он себя небрежно и раскованно.

– Вы забыли представиться, – напомнил Рейли.

– Виктор Павлович Юрковский, помощник наркома по делам национальностей.

– О-о!

– Это ещё не всё. В прихожей я видел телефон – позвоните в Кремль Берзиню. Эдуард Петрович подтвердит, что я – это я и что мы – все трое! – на одной стороне. Если хотите, можете пригласить этого латыша, тут недалеко…

«Константин Павлович» покусал губу, соображая, а после встал и вышел в прихожую. Разговор был приглушён, до Авинова доносились лишь отдельные имена: «Юрковский… Сталин…» И вот клацнула трубка. Рейли вернулся на кухню и сел, вытягивая ноги.

– Допустим, я вам верю, – сказал он. – Что дальше?

Кирилл спокойно кивнул.

– Сюда я шёл за Марией Владимировной Фриде, – неспешно проговорил он. – Мне стало известно, что за её братом следит ЧК, надо было предупредить…

– Предупредили? – перебил его Рейли.

– Предупредил. А, услышав про Константина Павловича, решил задержаться.

– Почему?

Авинов усмехнулся.

– У вас много личин, мистер Рейли, – сказал он, – но эту маску я знаю.

Его визави сухо рассмеялся. Переменив позу, он задумался.

– Вы хотите предложить мне помощь? – прямо спросил Рейли.

– Помощь окажете вы, – грубовато ответил Кирилл, – а командовать парадом буду я.

– О-о! – уважительно протянул англичанин-одессит, и глаза его вспыхнули. – Знаете что? А давайте-ка мы с вами выпьем!

– Я не прочь.

Сидней Джордж, на правах хозяина, выудил початую бутылочку настоящего шустовского коньяку и разлил по рюмочкам.

– Будем!.. – бросил он короткий тост, и проглотил спиртное.

– Ваше здоровье, – поддержал его Кирилл.

Коньячок горячими струйками протёк по пищеводу, нагнетая приятное нутряное тепло.

– Я долго вил петли вокруг и около вашего Бойса, – «признался» штабс-капитан, – и к Блюменталю-Каламатиано [120]120
  Руководители соответственно английской и американской агентурной сети.


[Закрыть]пытался подкатывать, пока не разобрал, что наибольшим влиянием и самыми широкими возможностями обладаете вы.

Рейли снисходительно кивнул.

– Скажу сразу, – продолжил Авинов, – что к большевикам я не испытываю ненависти. Я отношусь к ним как к опасным разносчикам «красной заразы» – именно поэтому они должны быть истреблены. Хороший коммунист – мёртвый коммунист.

«Константин Павлович» размеренно покивал.

– О да! – сказал он. – Большевизм – это раковая опухоль, поражающая основы цивилизации. Это архивраги человеческой расы, настоящие силы Антихриста. Любой ценой эта мерзость, народившаяся в России, должна быть уничтожена!.. Кстати… Когда будете свидетельствовать против меня в ЧК, не перепутайте мои слова с вашими.

Кирилл усмехнулся.

– Если бы вы доверились мне так скоро, сразу, – проговорил он, вертя в пальцах пустую рюмку, – я бы счёл, что артистический темперамент еврея смешался в вас с безумной смелостью ирландца. Уж больно гремучий состав! И я бы держался от него подальше. Кстати – раз уж вы любите это слово, – вы ошибётесь, посчитав, будто я с признательностью отношусь к поползновениям вашей страны в России, что на севере её, что на юге. Пришёл я к вам по необходимости, а не по желанию, ибо и Англия, и Франция вызывают у меня здоровый скепсис.

– Отчего же? – прищурился Рейли.

– А отчего Антанта помогает Белой гвардии? О трогательной верности союзническому долгу умолчу, ибо чушь это. Вспомните историю – когда монгольские орды двинулись на запад, Русь задержала их набег, невольно спасая ваших достославных предков. Точно так же и сейчас белые противостоят Красной армии. Если бы не Корнилов, Троцкий отправился бы на завоевание Индии! Уйдут немцы, и большевистская орда хлынет в Европу. Уже сейчас слышны призывы: «Даёшь Варшаву! Даёшь Берлин! Даёшь Париж!» И кому преграждать путь комиссарам? Белой гвардии! Вот и плывут пароходы в Новороссийск – с танками, с патронами, со снарядами. Да не за так, а за плату! Англичане умудряются заработать даже на собственном спасении…

Кирилл покривился, а Сидней молча наполнил рюмки.

– Давайте по второй.

Выпив, они выдохнули одновременно.

– В чём должна заключаться моя помощь? – деловито спросил Рейли.

– Через неделю Яков Михайлович Свердлов отправится на митинг, – медленно проговорил Авинов. – Ровно в три он будет выступать на заводе Гужона. Свердлов прибудет туда без охраны, вдвоём с водителем, на «паккарде». Прямой путь к заводу перекрыт баррикадой, оставшейся после недавних беспорядков. Машина председателя ВЦИКа проследует узким проездом, там с обеих сторон – заброшенные мастерские с выбитыми окнами. Идеальное место для засады! Но я один. Нужны же – для пущей надёжности – пулемёты, хотя бы парочка. Сможете достать? Путь отхода безопасен, я проверил. Опять-таки потребуется автомобиль. Взять мотор я смог бы, но это сразу вызовет массу вопросов, к тому же необходимо будет отчитаться за использованный бензин – топливо в острейшем дефиците. Желательно также залучить надёжного водителя.

Авинов смолк и уже сам налил себе полрюмки коньяка. Подняв голову, он уловил кивок Рейли – плеснул и собутыльнику.

Помолчав, подумав, Сидней Джордж решительно выпил и сказал:

– Вы меня убедили. Давно мечтаю всколыхнуть это болото, прекратить спячку, разрушить легенду о неуязвимости власти, бросить искру! Крупный теракт произвёл бы потрясающее впечатление… Встречаемся через неделю, ровно в полдень, на конспиративной квартире – я снял такую на Арбате за сущие копейки. – Он продиктовал адрес и добавил: – Если шторы на окнах будут раздвинуты – идите смело.

Русский и английский шпионы пожали друг другу руки и расстались до среды.

Встреча прошла быстро – пять минут, и всё обговорено. У Авинова осталось такое чувство, что Рейли продолжал его испытывать и проверять, да и пусть. Главное, что Сидней Джордж достал два «льюиса» и патроны к нему, организовал машину – закрытый «рено», и шоффэра – капитана Джорджа Хилла, кодовое имя ИКВ.

А в четверг Кирилл сел рядом с капитаном в авто – Рейли ехал сзади – и отправился «на дело».

Металлургический завод Гужона располагался за Рогожской заставой, а сам фабрикант-миллионщик, по слухам, был убит в Крыму белоармейцами. Трубы завода не дымили – пролетарии вынесли из цехов всё, что можно было продать или сменять на самогон, а члены фабзавкома, болтуны и неумехи, окончательно завалили производство.

– Здесь, – сказал Авинов, показывая Хиллу, куда повернуть.

«Рено» заехал в гулкий, пустующий угольный склад.

– Прибыли? – поинтересовался Рейли.

– Только не говорите мне, – проворчал Кирилл, – будто вы здесь в первый раз и сами всё не проверили…

Лейтенант Интеллидженс сервис коротко хохотнул.

– Надо же мне было осмотреть место преступления! – жизнерадостно сказал он. – Помогите-ка…

Штабс-капитан вытащил увесистый пулемёт, завёрнутый в мешковину, и взгромоздил на плечо.

– Знакомая штучка? – спросил Рейли.

– Я – офицер. Пошли…

Перейдя ржавевшие рельсы, они углубились в район, застроенный мрачными, приземистыми зданиями, чьи окна были разбиты, а то и вовсе зияли голыми проёмами – рабочие не брезговали и рамами, в хозяйстве всё пригодится. Пахло мокрым железом, угольной гарью и, пардон, дерьмом.

– Мы почти на месте, – сказал Кирилл, забираясь в бывшую контору.

Заглянув в облюбованную им комнату, весь пол которой покрывали жёлтые листы бумаги, он подошёл к узкому окну, выходившему в неширокий, но удобный проезд, местами заросший травой. Две широкие колеи блестели лужицами.

– Вон там, – Авинов ткнул пальцем в двухэтажное строение по ту сторону проезда, – примерно такое же помещение. Видите окно? Вон, где копоть?

– А, вижу, – присмотрелся Рейли. – Там был пожар?

– Да чёрт их знает… Ну что? Остаётесь здесь или прогуляетесь?

– Прогуляюсь.

– Я дам знать, когда покажется Кожаный.

– Вери велл.

Сидней ушёл, а Кирилл присел на опрокинутый сейф, из которого вываливались подшитые пачки счетов. Он был совершенно спокоен. Предстоящая ликвидация его не особенно пугала – ему ли, ходившему в штыковые атаки, бояться стрельбы? Авинов даже чувствовал мрачное удовлетворение – Свердлов был той ещё сволочью, и, если избавить мир от неё, воздух станет куда чище.

Самое поганое в засадах – это ожидание, это скука. Время тянется до того медленно, что чудится, совсем уж не тикает. И Кирилл специально захватил с собою пайку – кусок ливерной колбасы и горбушку хлеба. Будет чем себя занять…

Из здания напротив махнул рукою Рейли – дескать, туточки я, просьба не беспокоиться. Авинов помахал в ответ. Закусив, он стал терпеливо ждать. И дождался.

Сначала послышался взрёвывающий звук мотора, потом завиднелся и сам «паккард». Напротив забелело лицо англичанина – Кирилл резко мотнул рукой, заодно кивая. Готовься, мол.

Лихорадочно развернув тканину, он приподнял «льюис» и приспособил на подоконнике. Готов.

«Паккард» ехал не спеша, ныряя передком в ямы и валко покачиваясь на ухабах. Водителя Авинов узнал – это был Юлиан Конопко, поляк по рождению и авантюрист по духу, личный шоффэр «Кожаного» и его же протеже. Конопко возглавлял автобоевой отряд имени ВЦИК – банду инородцев, готовых стрелять в кого прикажут. А вон и сам Михалыч, пенсне своим поблескивает… Попался!

Длинная очередь из «льюиса» ударила с прерывистым грохотом, пуская долбящее эхо. Пули разворотили капот – забили струйки пара. С дребезгом и звоном разлетелись стёкла, задёргался Конопко, просаживаемый в упор и навылет. Кирилл на секундочку прекратил стрельбу, но ритмичный гром продолжался, только глуше – это «работал» Рейли.

Замерший на месте «паккард» тяжело осел на пробитое колесо, и тут к шуму расправы примешался неожиданный стрёкот. Авинов резко выглянул наружу – и отшатнулся. Машину догонял мотоциклет с пулемётом «максим» – всё же побоялся Свердлов без охраны выбираться к рабочим, прихватил своих «автобоевых» головорезов!

Зачастил «максим», вплетая своё татаканье в погромную сюиту боя. Кирилл выпрыгнул наружу и потащил «льюис» за собой. По стене чиркнула пуля, выбивая кирпичную крошку.

Авинов развернулся и открыл огонь, первым срезая пулемётчика в коляске. Того же, кто щерил зубы, выгибаясь над рулём тарахтящего «дукса», прикончил Рейли – очередь пришла с его стороны. Мотоцикл, «подвернув» колесо, опрокинулся, выбрасывая свой, уже неживой груз.

Тогда Кирилл развернулся к «паккарду», чья задняя дверца открывалась толчками, – показался сползающий на дорогу Свердлов, после выпал большой портфель жёлтой кожи в кровавых отпечатках. Короткая очередь добила председателя ВЦИК.

– Уходим! – крикнул Рейли.

– Проверь самокатчиков!

Авинов убедился, что Конопко уже на том свете, и вернулся к «Кожаному». «Уже!» – это было любимое выражение Якова Михайловича. Придёт Ленину мысль о мероприятии «в честь» или «в ознаменование», а Свердлов ему: «Уже сделано!» Деятельный был товарищ… Уже не будет.

Перевернув мёртвое тело, Кирилл углядел большой ключ, висевший у Свердлова на шее. Пуля перебила кожаный шнурок. Авинов подобрал ключ и сунул себе в карман.

– Уходим!

То и дело переходя на бег, Авинов и Рейли поспешили к складу угля.

– Бросаем пулемёты! – выдохнул Сидней Джордж. – Не дай бог, патруль сунется с проверкой!

Оба «льюиса» полетели в бурьян, а «рено» уже взрыкивал двигателем, выезжая на свет. Кирилл упал на сиденье, загнанно дыша, и захлопнул дверцу. Сзади заскрипел пружинами Рейли.

– Гоу, гоу, Джордж!

Авинов вышел возле Никитских ворот. Рейли уехал недалече – рядом, в 19-м доме по Хлебному переулку, находилась квартира Локкарта. Видать, решил доложиться…

Кирилл шагал к Кремлю, чувствуя себя опустошённым. Слишком много нервов и сил затребовала ликвидация. Наверное, поэтому обычная настороженность и подвела его – чёрный, как ворон, «форд» подкатил почти неслышно. Двое чекистов, выскочивших из машины, мигом скрутили Авинову руки и пихнули в салон, где в штабс-капитана вцепился третий. Облапал, не церемонясь, отнял кобуру с маузером и припрятанный парабеллум.

– Вы что творите, суки! – заорал Кирилл, вырываясь. – Я – помощник наркома Сталина!

Чекист, залезавший на переднее сиденье, хохотнул.

– А нам до сраки! – сказал он и пихнул водителя локтем: – На Лубянку!

Глава 17
ЛУБЯНКА

Газета «Известия ВЦИК»:

Военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряжённейшей революционной борьбы…

«Форд» ехал, особенно не спеша, хотя и обгоняя пролётки. Часто сигналя, виляя между недовольными пешеходами, путавшими тротуар с мостовой, машина выбралась на Лубянку. Фонтан посерёдке площади не работал, однако извозчики, привыкшие поить из него лошадей, по-прежнему группировались вокруг, поправляя упряжь, скармливая сухарик кормилице да переговариваясь – матерки так и витали в воздухе.

Авинов ничего этого не замечал. Он даже обычного страха не испытывал – всё в нём будто заледенело. Кирилл позволил себе криво усмехнуться: загодя коченеет! Нет уж, погоди себя хоронить, ваше благородие, – не к спеху…

«Где же он прокололся?» – соображал Авинов. Где допустил промах? На месте преступления никто не выжил, кроме убийц. Что, Рейли сообщил в «чрезвычайку»? Да когда б он успел? Тогда кто? Или за ним следили всё время? Да нет, это вряд ли… Может, он и не заметил бы наблюдения за собой, но разве неизвестные шпики не должны были помешать «исполнению приговора»? Должны, если их не послал сам наркомнац! Или Предсовнаркома… Глупости! Зачем им это? И почему, вообще, взяли его, а не Рейли? Хотя… Вот именно. Откуда ему знать, кого эти суки повязали? Может, Сиднея Джорджа везут в другой машине, и им светит очная ставка… Нет-нет, да нет же! Глупости всё это! Что ему делать на Лубянке? Чай пить с «Железным Феликсом», долбаным рыцарем революции?..

Красивое, величественное даже здание страхового общества «Россия» уже задирало свои этажи за окнами «форда». Страховщиков там год как нету – сюда переехала ВЧК. Машина проехала дальше, мимо полузабытого ресторана «Билло», на Лубянку, 11. На стене дома видны были следы от вывески ещё одного страхового общества – «Якорь».

– Выходим, Николаша, – скомандовал чекист с переднего сиденья.

– Через парадный? – недовольно спросил Николаша, чей маузер вжимался под рёбра Кириллу.

– Ну да! Выводи пассажира, гы-гы!..

Чекист с пистолетом ткнул Авинова стволом в область печёнки.

– Понял? – вопросил он, нагоняя волну отвратного чесночно-сивушного духу. – Вылазь, контра, и не дёргайся!

– Я т-те покажу «контру», – процедил штабс-капитан, – зубов, сволота, не хватит рассчитаться!

– Ходи-ходи давай!

Кто-то постоянно держал Кирилла, ограничивая свободу крепким хватом. Войдя в дом, он увидел площадку и деревянный барьер, за которым стояло двое в кожанках.

– Куда намылился, Мирон? – весело поинтересовался один из них, кудрявый, со светлым чубом.

Чекист, что сиживал давеча с шоффэром «форда», важно ответил:

– К Феликсу!

– Проходь!

Полутёмным коридором Авинова провели в самую скромную комнатку-келью – это был кабинет Дзержинского. На площади не более двух квадратных сажен умещался простой американский письменный стол и старенькая ширма, за которой стояла узкая железная кровать.

Хозяин кабинета, высокий, болезненно худой, в больших охотничьих сапогах и грязной гимнастёрке, стоял, согнувшись, у окна и думал свои чрезвычайные думы.

– Доставили, товарищ Дзержинский! – молодцевато отрапортовал Мирон.

– Побудьте в коридоре, – ответил ФД глухим, с мягкими ударениями голосом.

– Ага!

Чекисты вышли, притворив дверь, а Дзержинский обернулся к Авинову, уставившись на него и не сводя прозрачных, с расширенными зрачками глаз. Игра в гляделки длилась долго, председатель ВЧК словно забылся, замечтался, витая в кровавых грёзах.

– Вот и свиделись, помначотдела, – сказал он, улыбаясь. Измождённое лицо выразило вкрадчивую мягкость. Рыжеватая щетина на щеках и подбородке дополняла общее впечатление о неопрятности, нечистоте.

– Может быть, хоть вы объясните, почему я здесь? – холодно осведомился Кирилл. – Я не спрашиваю, по какому праву, – «чрезвычайке» недосуг думать о таких мелочах, как соблюдение закона…

Он прикусил язык, чувствуя, как язвит его неуёмное бешенство. Охолонись, ваше благородие, откровенничать не след…

– Отчего же, – усмехнулся Дзержинский, – именно соблюдением закона мы и занимаемся, товарищ Юрковский. Высшего революционного закона!

Злобное торжество так ясно выразилось и в усмешке его, и во взгляде стеклянных глаз, что Авинов сразу догадался о первопричине своего задержания. И как-то даже успокоился.

– Товарищ Дзержинский! – с чувством сказал он. – Вы что, не поняли? Владимир Ильич вовсе не прочит меня на ваше место, он просто наказывает вас! Ему очень, очень нужна была ваша помощь и поддержка неделю, две недели назад, но всё это время рядом с ним был я, а не вы. Вот и вся причина доверия! Понимаете?

Феликс Эдмундович уселся за стол и даже предложил сесть арестанту. Выждав, пока Кирилл оседлает табурет, он сказал доверительно:

– Я действительно ездил в Швейцарию – забрал жену с сыном и привёз сюда. Вот только зря вы полагаете, будто ваш арест связан с моею боязнью потерять место… Кстати, Владимир Ильич этим летом сам арестовывал меня вот в этом самом кабинете, заподозрив, что я причастен к убийству Мирбаха. Однако понял, что я чист. Понял, что я тот единственный, кто способен защитить завоевания Октября, стоя по колено в крови, но не пачкая рук! Ибо в них партия вложила карающий меч революции, а кому попало его доверить нельзя…

Снова вперив в Авинова свой остановившийся взор, он забарабанил мосластыми пальцами, выбивая неспешную дробь.

– Вы похожи на Торквемаду… – пробормотал Кирилл.

– Благодарю, – кивнул Дзержинский и вздохнул. – Думаете, я не понимаю, какой страх навожу на людей? Понимаю прекрасно! Так в этом-то и состоит задача чекиста – сеять страх! Любой, кто лелеет мечты вредить большевикам, должен бояться возмездия. Лично я против насилия, но сам принимаю на работу в ВЧК палачей и садистов, потому что должен же кто-то делать грязную работу!

– А я-то тут при чём?

– Чем вы занимались в момент задержания? – деловито спросил ФД.

– Направлялся к Локкарту, – вывернулся штабс-капитан. – Он живёт там неподалёку, в доме девятнадцать по Хлебному переулку…

– Я знаю, – спокойно кивнул председатель ВЧК.

– Это задание я получил от Ленина, и…

– Знаю, – перебил его Дзержинский, но по-прежнему спокойным голосом. – Вас задержали не по делу Локкарта, а вот по этому доносу.

Он выложил на стол простой тетрадный листок, исписанный корявым почерком.

– Здесь заявление от гражданки Новиковой Анны Ивановны, где она сообщает, что вы не являетесь Виктором Павловичем Юрковским.

У Авинова возникло такое ощущение, словно кишки его смёрзлись.

– Вот как? – комически изумился он. – А кто же я тогда?

– Вы зря смеётесь, – строго сказал Дзержинский. – Товарищ Новикова не просто проявила революционную бдительность, но и привела длинный ряд доказательств своей версии. Например, вы не совсем похожи на Юрковского… мм… в интимном смысле. Нет-нет, не подумайте чего, – захихикал он, – в половом отношении вы даже превосходите прежнего её… мм… любовника. К тому же вас часто ловили на промахах, недопустимых для близкого человека. Вы почему-то забывали какие-то важные мелочи и, наоборот, вспоминали то, чего не было. Тут целый список приводится. Вот, скажем, или вот… Скажем, при вас товарищ Новикова упоминала о некоей Марине, а вы сделали вид, что да, разумеется, было такое. Ан нет! Не было. Марину товарищ Новикова выдумала. И так далее, и тому подобное. Я, признаться, восхищён этой барышней – так хладнокровно провести следствие! И вывод она делает логичный: другу незачем скрываться, скрывается враг! А уж с кем вы связаны, со здешним ли подпольем или засланы белыми, выяснить недолго…

Кирилл устало вздохнул.

– Товарищ Дзержинский, – произнёс он утомлённым голосом. – Неужели вы не видите, что это всего лишь ревность? Ну взбеленилась Аня, бывает. Другая бы мне просто морду расцарапала, а эта решила в бдительность поиграть! Ну неуравновешенный она человек, что делать. Молоденькая совсем, а за плечами кошмарный опыт, вот и надломилась. Ну, если вам так надо, пригласите её сюда, устройте нам очную ставку! Пусть она мне всё это скажет в лицо, пусть выложит все свои идиотские выдумки!

– Да вы не поняли, товарищ… – председатель ВЧК усмехнулся. – Уж не знаю, как вас и называть. Ладно, побудьте пока товарищем Юрковским… Вы не поняли, товарищ Юрковский. Очной ставки не будет. Не будет и дела, и суда не будет, и следствия… Мирон!

Дверь тотчас же отворилась, будто чекист стоял за нею, держась за ручку, и дожидался зова начальства.

– Увести.

Мирон зазвал подручных, и те ухватились за Авинова.

– Крестик ставим? – заулыбался чекист.

Дзержинский кивнул с добродушной улыбкой. Председатель ВЧК припоминал в эту минуту забавный случай, произошедший с ним летом, когда он подал Ленину список неблагонадёжных, числом полторы тысячи. Предсовнаркома тогда поставил на списке крестик – так Владимир Ильич отмечал бумаги, с которыми ознакомился. А Дзержинский понял отметку как указание вывести в расход. И вывел – всю тысячу пятьсот человек поставили к стенке в тот же день…

Смысл фразы дошёл до Кирилла, но вызвал не благодушную ухмылочку, а приступ настоящего страха. Его вели на расстрел.

«Лучше совершить попытку ближе к выходу», – мелькнуло у него. Послушным барашком в чекистские подвалы он не сойдёт!

Сделав подсечку тому чекисту, что вёл его справа, Кирилл ударил конвоира ребром ладони по шее и тут же, возвратным движением, заехал кулаком в морду шагавшему слева. Не удалось – Мирон перехватил его руку, с матом перескакивая через свалившегося товарища.

– Держи его, Колян! Крепче!

– Здоровый, гад…

– Руку, руку!

– А-а, блядина…

Теперь Авинова вели, согнув в три погибели, всё ниже и ниже по кругам чекистского самодельного ада. Коренастый Мирон держал его слева, ещё двое вцепились в правую руку Кирилла.

Из-за крепкой, железом обитой двери доносился гулкий треск выстрелов. Крики слышны не были.

Мордастый охранник, грызший сухарь у входа, поспешно распахнул створку, держа огрызок в ощеренных зубах. Из подвала дохнуло потом – резким запахом страха – и пороховой гарью. Тусклые лампы под потолком давали мало света, скорее уж не тьму рассеивая, а сгущая мрак, выхватывая из него человеческие фигуры – изломанные гротескные тени, будто намалёванные кубистом Пикассо.

Смерть тут была поставлена на поток – людей, объявленных «врагами трудящихся», вводили в подвал по пятеро. Жертвы красного Молоха пачкали бельё, оплывая ужасом, молились, плакали, обращая к палачам искажённые лица, но тщетно.

Парочка молодых чекистов закаляла волю, забивая какого-то гражданского насмерть. Узнать его или хотя бы угадать возраст было невозможно – кровь заливала обезображенное лицо, забрызгивая сапоги старательно хэкавших новобранцев. Их командир, брезгливо крививший аккуратные усики, стоял рядом и подбадривал подчинённых, изредка советуя, куда лучше нанести удар.

– Печёнку, печёнку пробей! Во-о! Вишь, кака кровь хлынула? Тёмненькая! Густенькая!..

– Христом Богом прошу-у! Умоляю!..

– Ребяточки, родненькие! Да что ж вы? Да как же это? Да я ж…

– Не-е-ет! Не-е-е-ет!

Ещё двое были заняты полезным делом – раздевали осуждённых донага, а третий сортировал бельё. Кальсоны к кальсонам, рубашку к рубашкам.

– Куртяк сымай… Всё сымай!

– Никитыч! Ну-ка… Примерь, вроде по ноге тебе.

– Ты куда кидаешь, зараза? Видишь же, обосранные тута!

А трое палачей трудились без роздыху, непрерывно паля из наганов в затылок голым людям. Выстрелив, они отскакивали от дёргавшихся тел, валившихся на пол, щёлкали курками – и приставляли дуло к следующим головам. Тут ведь главное – мозгами не испачкаться. Очень плохо отмывались мозги, много хуже крови.