Текст книги "Агент"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Глава 10
ШИРОКИЙ МАНЕВР

Сообщение ОСВАГ:

Волжский корпус под командованием В. Каппеля силами 1-й Гуситской дивизии Чехословацкого корпуса и Мотовилихинской рабочей дивизии заняли Екатеринбург и Алапаевск, спасая от расстрела императорскую семью, великих князей и княжон. [68]68
  По приказу Ленина и Свердлова Романовы были расстреляны в ночь с 16-го на 17-е. Великие князья Игорь, Константин и др. были сброшены в шахту под Алапаевском. Взрывы гранат, кинутых сверху, не добили их, и тогда вниз сбросили горящую серу.


[Закрыть]«Благодарю сердечно генерала Корнилова и полковника Каппеля за убережение от смерти моих детей, родных и домашних, – сказал Николай Александрович. – Благословляю белое воинство на ратный подвиг. Верю, что постоите за русскую землю, что сбросите иго красной орды! Да поможет Господь Бог России».

1

Что самое важное для разведчика? Внедриться и глубоко законспирироваться – так полагал Авинов, пока не стал комиссаром 1-й армии. На заседаниях Реввоенсовета он утверждал приказы командарма, одним из первых знакомясь со штабными картами-«зелёнками» и прочими совсекретными документами. Да только что в них толку, ежели своим не передать? Ну никак! Связи не было. Разве что с Иосифом Виссарионовичем…

Кирилл проклинал себя за то, что не спросил у Михаила Гордеевича, как его найти в Симбирске. Понятно, что глубокая конспирация для подполья – это вопрос жизни и смерти, но со своими-то можно было не играть в пряталки! «Я свяжусь с вами…» Когда, спрашивается?..

Вечером разъезды Гая поймали лазутчиков-каппелевцев. Двух захваченных пленных решили расстрелять. Один из них, совсем мальчишка – баклажка! – всё просил, чтобы ему разрешили прочесть перед смертью свои стихи, но нарвался на грубость. Баклажка увял, снял с шеи иконку, стал на колени и прочитал молитву. Он стоял, крепко зажмурив глаза, пока пуля не угодила ему в переносицу. Другой был повзрослее, похоже студент. Этот молча отдал кошелёк с деньгами и принял смерть, не закрывая глаз.

Комиссар Иванов, брошенный на политработу в полк Воробьёва, [69]69
  Симбирская дивизия состояла из двух полков по 500–600 человек в каждом, командовали ими Павловский и Воробьёв. Кстати, комиссар Иванов – реальное лицо.


[Закрыть]верховодил расстрельной командой и получал от казни такое удовольствие, что пел хорошо поставленным голосом: «Онегин, я скрывать не стану…»

А Кирилла мучило одно-единственное желание – увести обоих пленных якобы на расправу и отпустить. Чем не связники? Но он так и не исполнил своё хотение – долг превыше всего…

Телеграфировать Каппелю по аппарату Юза? Не выйдет – попробуй-ка при комиссаре телеграфа, рабочем-коммунисте Панине, отправить шифрованное донесение!

В офицерской записной книжке Кирилл хранил коды, хоть полковник Ряснянский и наказывал строго-настрого не держать при себе ничего компрометирующего. А как ещё? Он же всего не запомнит!

Авинов вздохнул. Да какая разница! Помнит – не помнит, любит – не любит… Связи-то всё равно нет!

Подойдя к окну, он оглядел Соборную площадь. Провинциальная дрёма окутала Старый венец. Вон, на тачанке, подстелив соломки, развалился красноармеец. Солдат спит – служба идёт. Вон согбенная бабуська пересекает сквер, сгинаясь ещё сильнее под весом мешка за плечами. Дрыгается мешок… Чёрта тащит старая? Надо полагать, порося… А оба храма Божьих только тень отбрасывают – тихие стоят соборы, выморочные. Новая власть отринула «поповщину»…

Гулкие шаги за дверью заставили Кирилла встрепенуться, но какая-то важная мысль при взгляде на золочёные купола пошла-таки на ум, засела в голове.

В комнату заглянул Лившиц, назначенный комиссаром Симбирской дивизии.

– Можно? – спросил он и тут же вошёл. – С революционным приветом, товарищ Юрковский, и добрый день! Как вы себя имеете?

– Спасибо, вашими молитвами. По делу или так?

Лившиц остановился у окна, сгорбился, сложив руки за спиной, и стал похож на встрёпанного ворона.

– Комендант штаба Сушко опять вымогательством увлёкся! – пожаловался он. – Поступил сигнал, что Сушко получил взятку с жителей Канавы – это в Заволжье, чтоб не определял в их дома на постой.

– Проверял?

– Проверял. Факт подтвердился…

– Ну так под трибунал подлеца! Расстрелять, чтоб другим неповадно было.

– Вот и я так думаю! – обрадовался комиссар дивизии и бросился к дверям. Затормозив на пороге, он вывернул шею: – Чуть не забыл! Вот бойцы тут рассуждают – нужна ли революционной армии единая форма…

– Пиджаки свои жалеют? – усмехнулся Авинов. – Знаете, как Ленин говаривает? «Коли воевать, так по-военному!» Вот и армия должна в форме ходить, чтоб её противник боялся. Понял?

– Понял! А на всех хватит?

Кирилл подумал.

– Ладно, Борис, – сказал он, – схожу-ка я сам на склады, гляну, сколько там обмундирования. Должно вроде хватить.

Лившиц кивнул, будто клюнул большим носом, и исчез за дверями. А штабс-капитан со вкусом и без помех обдумал залетевшую мысль…

На военных складах порядку не было никакого, запасы царских времён растаскивались потихоньку или внаглую. Особенным спросом пользовались одёжка, обувка, рулоны ткани, нитки с иголками и прочие причиндалы, нужные в домашнем хозяйстве. Обмундирования было – ну просто завались! Однако сапоги с гимнастёрками Авинова не интересовали, он искал искровые станции. [70]70
  Так в ту пору называли радиостанции. Марация– малая рейдовая радиостанция.


[Закрыть]И нашёл-таки.

Станции находились под навесом, рядом с высоким забором, целёхонькие, – кому нужны детекторы и разрядники Вина? Марации фирмы «Телефункен» соседствовали с французскими «Дюкрете», звучащие рации системы Ренгартена от ЮБТиТа [71]71
  РОБТиТ– Российское общество беспроволочного телеграфа и телефона.


[Закрыть]стояли рядом с новейшими КСТ, приспособленными для кавалерии. Авинов выбрал вьючную КСТ, достававшую на шестьдесят вёрст, но антенну можно поднять и повыше – всякий немецкий шпион в Петрограде выбирал для тайной передачи высокий шпиль или колокольню… «Троицкий собор!»

Кирилл прошёлся под навесом, оглядел добротную ограду, сбитую из толстых досок. М-да… Тайком не вывезешь. А что, если не сам груз вывозить, а грузовик? Вот занадобился он комиссару!

Бортовые машины «зауэр» и «бюссинг» стояли на пыльном плацу, выстроившись рядами, – Тухачевский велел их подготовить для перевозки бойцов. [72]72
  Тухачевский впервые осуществил переброску на грузовиках всего 5-го Курского полка, резерва 1-й армии.


[Закрыть]Парусиновые тенты были сняты и запиханы под лавки, расставленные поперёк кузовов, так что одни гнутые дуги выпирали кверху. Шоффэры заправили грузовики, смазали и даже чуток помыли – садись да поезжай.

Авинов сел да поехал, описав «восьмёрку» между складами. Искровая станция, хоть и вьючная, весила немало.

– Конь я вам, что ли, – кряхтел от натуги штабс-капитан, заталкивая громоздкие ящики в кузов. Уложив туда же тяжёлую вязку кабеля, он накинул сверху тент. Отпыхиваясь, Кирилл сел за руль и завёл двигатель.

– Как говорят товарищи, – пробормотал он, – делаем морду кирпичом…

«Зауэр» тронулся, погромыхивая бортами, скорость особенно не набирая. Сердце у Авинова бухало, гоняя кровь, на губах чувствовался металлический привкус опасности.

У ворот слонялся короткостриженый красноармеец с пузырями на коленях и почему-то в офицерской фуражке с позеленевшей кокардой. Завидев комиссара, боец осклабился, и Кирилл небрежно помахал ему.

– С коммунистическим приветом-с! – пропыхтел он, выворачивая руль.

До самого вечера грузовик проторчал у всех на виду, приткнутый к ограде Николаевского сквера. Всё было спокойно. Возле бывшего Дворянского собрания стояли подводы, нагруженные сундуками, пишмашинками «Ремингтон» и ящиками с бумагами. Председатель исполкома деловито охмурял хихикавшую барышню-делопроизводителя. Бойцы, дымя огромными самокрутками, делали вид, что поправляют поклажу. Картина маслом.

Внимательно осмотревшись, Авинов пробрался к «зауэру», держась в тени деревьев. Выглянув из-за борта грузовика, он обшарил взглядом площадь. Окна на третьем этаже Кадетского корпуса всё ещё светились, там двигались тени.

Заседание штаба проходило по-пролетарски – с галдежом и матом, а вонючего дыму от цигарок напустили столько, что лиц на дальнем конце стола было не различить. Кирилл с наслаждением вдохнул вечернего воздуха, отдававшего речной сыростью и тёрпким духом заволжских лугов.

Очень не хотелось ему затевать своё опасное предприятие, а что делать? Вздохнув, Авинов полез в кабину.

Купол Троицкого собора чётко выделялся на фоне тускневшего заката. Крестообразный в плане, храм был окружён четырьмя колоннадами. Кирилл подъехал к той из них, что уже погрузилась в зыбкую синюю тень. Перекрестившись, он начал разгрузку.

Где на руках, где волоком, штабс-капитан перетаскал все части искровой станции в гулкое пространство собора. Поднял по лестнице на верхнюю галерею и упрятал в маленькую комнатку, пропахшую ладаном. Там лежали сломанные аналои и мятые кадильницы, ребром к стене приставлено было паникадило, похожее на огромное тележное колесо, заляпанное воском; пыльным комом лежали обтрепанные ткани, тускло поблескивавшие золотым шитьём.

Передохнув, Авинов стал разматывать кабель, поднимаясь всё выше, к колоннам, удерживавшим объёмистый церковный купол, – антенну надо бы поднять чуть ли не до самого креста, прости, Господи…

Высокие арочные окна между колонн ещё пропускали закатное сияние, красное с золотом, а город уже погружался в темноту, зажигая редкие огоньки.

Вооружившись мотком верёвки, Кирилл полез под купол, руками нащупывая перекладины неприметной лесенки и холодея: загреметь отсюда было – нечего делать…

Просунувшись в маленькую низкую дверцу, он на коленках выбрался наружу, к основанию громадного купола, заслонявшего темнеющее небо.

– Ох ты…

Соборная площадь показалась Авинову очень-очень далёкой – и очень-очень твёрдой. Раскорячившись, он кое-как привязал верёвку и сбросил её вниз. Спустился на галерею – ноги подрагивали, – привязал к бечёвке кабель, опять забрался на верхотуру, подтянул… Готова антенна.

Комнатку с церковным хламом Кирилл искал почти в полной темноте. Разжегши два свечных огарка, он устроился поудобней, вытер о штаны потные ладони и надел наушники. Эфир отозвался треском помех. Подглядывая в записную книжку, Авинов стал выстукивать точки-тире:

– К-а-п-п-е-л-ю т-ч-к С-р-о-ч-н-о п-р-и-ш-л-и-т-е с-в-я-з-н-и-к-а т-ч-к С-и-м-б-и-р-с-к-е о-с-т-а-л-о-с-ь 2-0-0-0 ч-е-л-о-в-е-к н-а-ч-д-и-в-а Г-а-я з-п-т…

Потея, Авинов передал сообщение и оторвал скрюченные пальцы от ключа. В наушниках задолбила морзянка. Не улавливая передачу на слух, Кирилл не знал, как же ему одёрнуть незримого радиста, чтобы тот пиликал помедленней, и отбил сигнал SOS. Это помогло – после недолгого молчания в эфире зазуммерили отдельные буквы, складываясь в вопрос: «Кто передаёт?»

Вздохнув, Кирилл снова взялся за ключ. Передал, как подписался: «В-е-д-и 0-5».

Внезапно ему почудился неясный шум… Он сорвал наушники и явственно услышал грюканье сапог и громкие голоса, эхом метавшиеся под куполом. Торопливо надев фуражку, штабс-капитан на цыпочках вышел из комнаты.

– Пусто? – разнёсся голос снизу.

– Никого! – отозвался кто-то совсем рядом с оцепеневшим Авиновым.

– Тебе посветить?

– Да щас… Фонарь заело…

Бледный луч жёлтого электрического света, показавшегося штабс-капитану ослепительным, конусом упёрся в пол. В следующее мгновение Кирилл вышиб «Эверэди» [73]73
  Карманные цилиндрические фонари фирмы «Ever ready» были в то время одними из самых распространённых.


[Закрыть]из руки смутно видимого красноармейца. Тот вскрикнул от испуга.

– Кто тут? Стой! Стрелять буду!

«Веди 05» на цыпочках перебежал к лесенке, торопливо полез на крышу.

Оглушительно ударил выстрел, загулявший по храму перепуганным эхо. Вытянув вперёд руки, Авинов бросился к окну, нащупал кабель и рванул его. Антенна не поддалась. Штабс-капитан дёрнул изо всех сил – толстый медный провод зашелестел вниз, свиваясь кольцами, и ухнул вниз, хлестнув по не такой уж и далёкой земле.

Цепляясь за кабель и молясь, чтоб жильная медь выдержала, Кирилл полез вниз. Глухие выстрелы из винтовки вырывались наружу звучными отгулами.

Всхлипывая от напряжения, Авинов коснулся пятками тверди и чуть не упал. Спотыкаясь, он кинулся к «зауэру», буквально вспархивая на подножку. Уже тронувшись, Кирилл опомнился – и круто повернул руль.

Обогнув Троицкий собор кругом, он подъехал ко входу и выпрыгнул из кабины. Тут как раз и бойцы показались, посветили фонарём.

– Что тут происходит? – резко спросил штабс-капитан, заслоняясь от света.

– Шпиёнов ловим, товарищ комиссар! – браво отрапортовал красноармеец Иван Межиров. – Миха тут прилёг, после ночи-то, а вечером проснулся, слышит, вроде ходит ктой-то наверху…

– Вот как? – хладнокровно сказал Авинов.

– Ну да! Шастает и шастает. Миха бегом к нам, мы сюда…

– А кто стрелял?

– Я стрелял… – послышался голос из высоких дверей собора. Кряжистый Жданкин, почти квадратный боец, бочком вышел на ступени и затоптался, засопел.

– Попал?

– Не-е… Убёг.

– Он по верёвке спустился, стерво! – послышался возбуждённый голос.

Кирилл сдвинул фуражку на затылок и почесал зажившую, но свербившую ранку.

– Ладно, – махнул он рукой, – утром глянем. Отбой!

2

Ранним утром из-за мыса выплыли три белогвардейских парохода – «Парс», «Фельдмаршал Милютин» и «Вульф», вооруженные пушками. Плюхая лопастями гребных колёс, они подобрались поближе к Симбирску и дали залп. Да, это был не главный калибр какого-нибудь линкора, но и трёхдюймовки шороху навели изрядно – «храбцы» Гая выскакивали на улицу в одном исподнем, но с винтовками, обувались на бегу, прыгая на одной ноге, суетились без толку. Эскадрон Тоникса носился по улицам, пытаясь собрать все силы в кулак, но лишь пуще разводил панику.

С Волги донёсся пушечный выстрел – это на бой вышел пароходик «Дело Советов» с единственным орудием на палубе. Стрельба была удачной – снарядом снесло рубку на «Вульфе», и судно потеряло ход. Но тут приплыли «Василий Лапшин» с «Нижегородцем» и уделали красный пароход, разворотили ему всю корму – «Дело Советов» медленно закружился на воде, задирая нос и погружаясь.

Авинов спал одетым, так что ему оставалось лишь намотать портянки, обуться да затянуть свою «сбрую».

По Московской пронёсся открытый автомобиль Гайдучека. Начдив стоял, держась за раму ветрового стекла, и гортанно орал, взмахивая маузером:

– За мной, братцы, ура!

Из переулка выскочил Вилумсон – в штанах и обутый, но в одной рубахе. Он вёл за собою отряд штыков в двадцать. Над Старым венцом красиво лопнула шрапнель.

– Ложись! – закричал Авинов. – Короткими перебежками вперёд!

– За мной, храбрецы! – удалялся зов Гая. – Вперёд!..

«Комиссар Юрковский» почесал напрямки, пока не выскочил на Большую Саратовскую. За ним топотали красноармейцы – уже под сотню набежало. Южнее, на Стрелецкой, катились пушки степенного Кожмякова. Однако занять позицию ему было не суждено – в конце улицы замельтешили белые.

– Отря-яд, слушай мою команду! – напружинив шею, так что на ней вздулись синеватые вены, закричал Вилумсон. – По белым гадам беглый огонь!

Затрещали винтовочные выстрелы, Авинов тоже палил из маузера, целясь «в молоко». Сбоку вынеслась тачанка, ржущие лошади поворотили так резво, что лопнули постромки. Повозка перевернулась, пулемётчик вместе с «максимом» загремел на деревянный тротуар, но не отступился – залёг и открыл огонь, кроя всех разом. Белогвардейцы ползком отошли, красноармейцы залегли, вжимаясь в пыль и лошадиный навоз, «удобрявший» улицу.

– Прекратить стрельбу! – заорал Кирилл. – Чего ж ты, сволочь, по своим лупишь?!

– Я думал, это белые… – оправдывался пулемётчик.

– Тебе что, повылазило?

Тут на Стрелецкую вывернул броневик «Фиат-Ижора», ударяя очередями с обеих башенок, и бойцы дружно поползли к переулку. Иные из них сильно вздрагивали, прибитые пулями, и застывали недвижимо, но большая часть спаслась-таки.

– Отступаем! – гаркнул Вилумсон, хромая, – раненая нога его сочилась кровью, да так сильно, что в сапоге хлюпало.

– Держись! – крикнул Авинов, подставляя своё плечо, и вдвоём на трёх ногах они побежали-попрыгали, спеша скрыться от кинжального огня.

Поддерживая наштадива, Кирилл не думал о том, что спасает врага, – это как-то не приходило в голову. И в то же время он не играл в «комиссара Юрковского». Просто некий толчок в душе побудил его к милосердию, некий позыв остаться человеком.

Волоча тяжеленную тушу Вилумсона проулком, Авинов едва не упал, глазами наткнувшись на Михаила Гордеевича. Подпольщик сидел у забора, неловко подогнув ногу. Смертельно бледный, с искажённым от боли лицом, он зажимал ладонью страшную рваную рану – дрожащие окровавленные пальцы его придерживали сизое кубло кишок. Губы Михаила Гордеевича вздрагивали, словно пытаясь сказать что-то, но так и не договорили, замерли. Твёрдый взгляд остекленел. «Господи, прими душу его…»

Свернув на Московскую, отряд Авинова попал в настоящее сражение – порядка роты солдат комбата Андронова бились с каппелевцами. Белые наседали, хлеща пулями, а красные отвечали ещё яростней, ещё неистовей – они тоже были русскими.

Неожиданно приметив свой «зауэр», Кирилл поволок стонавшего наштадива к машине.

– Залазь! – выдохнул он.

Ванька Межиров и ещё десяток бойцов попрыгали в кузов и втащили туда Эдуарда Фридриховича. Кирилл, хрипло дыша, сунулся в кабину.

– Трогай! Трогай!

Подвывая мотором, грузовичок сдал задом, развернулся, жалобно скрипя рессорами, и понёсся вон из города, прочь от Волги. Туда же, на запад, за Свиягу, бежали остатки Симбирской дивизии. Горячий, идеологически подкованный Гай ничего не мог поделать со скромным полковником Каппелем, прозванным большевиками «маленьким Наполеоном», – пока чехословаки брали железнодорожный мост через Волгу, отряды Владимира Оскаровича внезапным фланговым ударом сбили оборону красных, перерезали пути Симбирск – Инза и с тыла ворвались в город. Это были те самые «широкий манёвр» и «глубокий обход», которыми и прославился Каппель…

…Красные отряды шли по степи нестройными колоннами, дорога вилась между полями ржи. Авинов тоже шагал. «Зауэр» остался позади – бензин кончился. Голодную лошадь ещё можно понукать, а машина без топлива колом встаёт, и ни с места.

Было душно, небосклон на западе провис тучами. И вот потное лицо обдуло порывом ветра – прохладного, свежего, пахнущего пылью. И разверзлись хляби…

Заблистали молнии, раскаты грома словно поминали недавнюю баталию. Ездовые живенько укрыли подводы с ранеными брезентом, сами прячась под него. Испуганные кони ржали, дёргаясь в упряжках и скользя по размокшей колее. Ливень падал отвесно, колыхаясь косыми разливами. Вода с небес моментально вымочила одежду, противными холодными потёками забираясь под кожанку и бесстыдно шаря по спине.

Глухой нестройный топот почти сразу обратился плюханьем и чавканьем – сапоги Авинова с высокими присборенными голенищами, на спиртовой кожаной подошве, подбитой берёзовыми шпильками, месили грязь вместе с солдатскими кирзачами. Красноармейцы, облепленные мокрой одёжкой, отфыркивались, отплёвывались, то и дело утирая мокрые лица. Винтовки они несли дулами вниз – со стволов стекали струйки воды. Поля видно не было, мутно-серая пелена дождя размывала пейзаж, растворяла продрогший мир. Блестели мокрые крупы лошадей, с усилием тягавших подводы, – их колёса выворачивали размякшую землю.

– Ничего, братцы! – бодро воскликнул Гай. – Зато белые в погоню не кинутся!

– Вот уж повезло! – зло откликнулся ординарец начдива Титаев.

Остальные «храбцы» угрюмо помалкивали. А дождь вдруг прекратился, словно кто на небеси кран прижал. Клочкастые тучи покрутились, разрываясь и расходясь, проглянуло солнце, засияло, грея и припекая. Пар заколыхался над землёю, от людей пошёл, от лошадей, накалились редкие пушки. Скоро колонна напомнила Авинову крестный ход – бойцы снимали гимнастёрки, вешали на винтовки и несли их как хоругви.

Кирилл смотрел под ноги, выбирая, куда ступить, поэтому не сразу разобрал вопрос бойца.

– Что? – переспросил он.

– Да я чего думаю, товарищ комиссар, – сказал круглолицый, бритоголовый Вохряков, – как оно всё дальше-то будет? Вот разобьём мы беляков и какая жизнь начнётся?

– Будет социализм, – авторитетно заявил Лившиц, подволакивавший ногу. Ранен комиссар дивизии не был, просто мозоль натёр.

– Это мы понимаем – земля общая будет, и вообще всё общее. А вот прогнали мы буржуев, заводчиков и фабрикантов и чего?

– Фабрики с заводами тоже народу принадлежать будут, – ответил Кирилл.

– А хозяиновать на них кому тогда?

– Уполномоченного назначат.

– Это чего ж? Мы вроде как хозяева все, а принадлежать нам ничего не принадлежит?

– А это чтобы не было у тебя частной собственности, – важно пояснил Лившиц. – Мы против неё и революцию делали, потому что через частную собственность происходит вся зараза эксплуатации! Как выведем частников – и эксплуататоров не станет.

– Понятное дело, – солидно кивнул Вохряков. – А жить-то как? Говорят, что и деньги отменят, и жалованья не будет. Станем мы на общие склады ходить и брать чего надо!

– Пайку тебе дадут, – усмехнулся Авинов, – строго по норме. А брать по потребностям станем при коммунизме.

– А скоро его построят?

– Ну сперва мы мировую революцию устроим, а потом уж и до коммунизма руки дойдут.

– Скорей бы… – вздохнул Вохряков мечтательно.

Неожиданно за окраиной поля задымил паровоз.

Конники Тоникса прискакали, доложив, что поезд обычный следует, не блиндированный.

– Задержать! – приказал Гай. – Грузиться будем!

Кавалерия с посвистом и гиканьем ускакала, а пехота задвигалась энергичней.

Было слышно, как тревожно засвистел паровоз, как залязгали буфера, заскрипело железо.

– Грузимся! Раненых вперёд!

Красноармейцы с довольным хохотом полезли в вагоны и теплушки, занимали платформы со шпалами, карабкались на крыши. Зашипел пар, состав основательно дёрнулся – и покатил.

Пару раз поезд делал остановку, к вагонам бросались мешочники – и тут же ретировались, не желая иметь в соседях Красную армию. Толкаясь, им на смену набежали деревенские бабы – крестьянки меняли печёную картошку, молоко и ягоды на сапоги, мыло и соль. Правда, Авинов этого не видел – всю дорогу до Инзы он проспал, приткнувшись в уголку ободранного, прокуренного пульмана.