Текст книги "Агент"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

3

Станция Ремонтная – хутора бр. Михайликовых.

В степи верилось, что Земля – плоская. Безлюдная, покрытая ковылём, проблескивавшая солончаками равнина была совершенно пустынна. Кирпичные зданьица полустанка торчали одиноко и неприкаянно.

Зато станция Ремонтная кишела жизнью – врачи и сёстры милосердия наскоро приспосабливали пакгаузы под лазареты, а пехота охраняла брошенные красными запасы – оружия, боеприпасов, медикаментов, обуви вперемешку с мануфактурой, посудой, мебелью, галантереей и хрусталём. Железнодорожный путь на двадцать с лишним вёрст был забит сплошной лентой эшелонов.

Пыхая паром, тяжело прокатился поезд главкома Врангеля. Засвистел маневровый паровозик…

Кирилл довольно потянулся. Красный, распаренный после баньки, он чувствовал себя освежённым. Вечерело, но спать не хотелось.

– Эфенди?

Авинов закаменел. Вкрадчивый голос за спиною был тих, боязлив даже, но прозвучал как труба Страшного суда.

Придав лицу спокойное выражение, Кирилл обернулся. На него смотрел остролицый типчик еврейской наружности в летнем белом кителе. Рафаил Курган?..

Встретив взгляд Кирилла, Курган искательно улыбнулся и коснулся мятой кепки, словно отдавая честь.

– «Фоля»? – холодно осведомился штабс-капитан.

– Ви таки немножечко правы, – залучился курьер, но тут же сделался серьёзен. – Я имею вам сказать пару слов. Не будем об этом говорить громко, но до мине пришли восьмеро наших, с них убиты пять! Что вы скажете на это несчастье? Это же кошмар! Белые вернули то, шо не надо, – полицию!

– А я тут при чём? – по-прежнему холодно спросил Авинов.

– Так будьте известны, – с жаром сказал «Фоля», – что через них я остался без грошей и до вас пришёл пустой, как карман босяка! Наши люди принесли до мине камушки, но они все у гадской полиции!

– И зачем ты мне нужен пустой? – неприятно улыбнулся Кирилл.

– Слушайте сюда, – приглушил голос Курган. – Вас ждут на Ортчк, тут недалеко, на хуторе братьев Михайликовых, где был совхоз.

– Кто ждёт?

– Осман Жиллер – и чемодан «романовских»!

– Ладно, – буркнул штабс-капитан. – Исчезни!

«Фоля», смешно припрыгивая, удалился. А Кирилл задумался. Деньги ему не требовались, но это – ему! Юрковский же за копейку удавится…

Поискав глазами Исаева, Авинов сразу обнаружил искомого – смекалистый чалдон бдил неподалёку с карабином в руке.

– Кузьмич!

– Туточки я.

Введя денщика в курс дела, Кирилл сказал:

– Ты пока седлай, а я у Петерса отпрошусь…

Хутора братьев Михайликовых и Пишванова были зимовниками донских коннозаводчиков, просто дышавшие богатством до революции, а теперь… А теперь дома стояли с вырванными дверьми и битыми окнами. Соломенные и камышовые кровли амбаров были растасканы, жатки да молотилки ржавели, изломанные с варварской удалью. Деревья в саду сохли, обломанные и обглоданные конями. По всей степи вздувались трупы лошадиные, коровьи, овечьи… Рябившие вокруг солёные бочаги были завалены смердевшей падалью.

Авинов пустил гнедого шагом, обшаривая взглядом мрачные развалины. «Ортчк! – вспомнилось ему. – Подходящее название…»

– Давай в конюшню, – тихо сказал Кирилл.

Исаев, восседавший на вороном, кивнул, направляя мерина к длинному приземистому сооружению с проваленной крышей.

Привязав коня у сухой поилки, Авинов двинулся к господскому дому. Кузьмич, с винчестером в руках, занял позицию на углу.

Было очень тихо, только калитка поскрипывала, качаясь на одной петле. Забора не осталось, главное на костры извели, а дверь – вот она…

– Жиллер! – крикнул штабс-капитан и прислушался.

Где-то в доме заскрипело стекло под сапогом. Исаев пальцем показал на второй этаж, растерзанный шрапнелью, и отошёл к конюшне, чтобы держать под прицелом все входы и выходы.

– Жиллер! – рявкнул Авинов. – Долго я тебя буду звать?

Держа руку на парабеллуме, он сдвинулся в сторону, чтобы не стоять на линии огня. В дверном проёме замаячила тень, и вот явил себя долговязый парниша. В стоптанных и сроду не чищеных сапогах, в суконном бушлате и картузе с треснувшим козырьком, он выглядел как типичный мешочник.

– Ну я – Жиллер, – выцедил парниша. – И чё?..

– «Фоля» передал, что ты кой-чего припас для меня, – усмехнулся Кирилл. – Я – Эфенди!

– Да ну? – восхитился Жиллер, тут же оскалившись: – Пароль!

Этого штабс-капитан не ожидал.

– Чёрта лысого, а не пароль! – выпалил он. – Тебе что, повылазило?

Тут с крыши завопили:

– Осман, это беляки! Тикаем!

Жиллер согнул ноги в коленях, будто вприсядку собравшись пуститься, и выхватил маузер, тут же спустив курок. Поспешил – и промазал, а вот Авинов не истратил патрон зря – пуля вошла Осману в лоб, сшибая картуз.

Трижды выстрелил наган, целясь в Исаева. Винчестер грохнул один раз, и стрелок, ломая расщепленные доски, выпал со второго этажа, роняя на лету оружие и студенческую фуражку.

Штабс-капитан сделал знак ординарцу – обходи справа. Кузьмич кивнул и скрадом двинулся к дому. Авинов поднялся на крыльцо, шагнул в коридор, вонявший мочой. В комнатах царил разгром – прелестный натюрморт, изображавший букет сирени в кувшине, валялся на полу, служа подносом для кучи дерьма; драгоценные тома в кожаных переплётах были разбросаны повсюду, рваные и затоптанные; стены исписаны заборными откровениями… Чушатник. «Обезьянник», – поправил себя Кирилл.

Выйдя в коридор, он вскинул пистолет, завидя согбенный силуэт, но тут же выдохнул с облегчением – то был Исаев.

– Ваш-бродь, нашёл!

Авинов поспешил навстречу, хрупая осколками стекла. Кузьмич гордо показал обтерханный фанерный чемоданчик. Щёлкнул замочек.

– Ого, сколько тут…

Царские ассигнации лежали пухлыми неаккуратными пачками. По России ходили и «керенки», и совзнаки, но «романовские» котировались выше всяких новоделов. Ирония судьбы: империя рухнула, а её деньги ценились по-прежнему.

– Надо? – спросил Кирилл. – Бери.

– Дык, ёлы-палы… – растерянно проговорил Исаев, сдвигая кубанку на затылок. – На войне деньга без надобности, всё и так твоё… А опосля мы другие напечатаем!

Авинов кивнул.

– Спички есть? – поинтересовался он.

– Имеются.

– Поджигай.

– Деньгу?

– Дом!

Двух вязок камыша хватило, чтобы занялось крыльцо. Просушенные солнцем доски горели весело, огонь с жадностью пожирал дом-развалину, забираясь на второй этаж, обнимая строение щупальцами пламени. Жаркие клубы воздуха закручивались кверху, унося головешки и пепел.

– А «Фоля» хитёр… – покачал головой Исаев. – Видать, камушки-то спёр, а товаришшей завалил, штоб не делиться. И вас на смерть послал, без пароля-то. Ан не вышло!

– Похоже, прав ты, Кузьмич, – согласился Кирилл.

– Эх, найти бы эту жидовскую морду!

– Ладно, поскакали, а то поздно уже…

И два всадника порысили в степь. Поначалу они выделялись над тёмною плоскостью Задонья, а после слились с густым сумраком.

…Поезд сбросил ход, медленно проезжая станцию, покуда не заскрипел тормозами, замирая на полустанке.

– А почему стоим? – разнёсся по вагону недовольный голос. После гула и перестука колёс человеческая речь слышалась особенно ясно.

– Блиндированный пропускаем, – отозвался кто-то с другого конца вагона.

Авинов приник к окну. На запасных путях стояли брошенные противником составы. Длинный ряд теплушек санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. Один из эшелонов, гружённый боеприпасами, сгорел, и снаряды повзрывались – чернел длинный ряд искорёженных остовов, а далеко кругом разбросаны были обезображенные трупы, птичья пожива…

Плавно, мощно накатил гул – махина тяжёлого бронепоезда проследовала на север. Мелькали площадки с шестидюймовками Канэ и гаубицами Шнейдера. На стенках броневагонов белым по серому было выведено: «Иоанн Калита».

Гул стих, удаляясь, пропала дрожь – и тут же залязгали буфера, встряхивая вагоны. Поезд покатил дальше. На войну.

Глава 5
«КРАСНЫЙ ВЕРДЕН» [39]39
  «Красным Верденом» большевики называли Царицын, по образу и подобию французского городка Верден, сильно укреплённого района, где в Первую мировую шли ожесточённейшие сражения.


[Закрыть]

Газета «Русский курьер»:

Царицын архиважен для большевиков – это их ворота на Юг, к хлебу и нефти. Поэтому Ленин приказал удержать город на Волге любой ценой, хотя Советская власть и довела его до ужасного состояния. Всё мало-мальски интеллигентное население истреблено, магазинов и лавок не существует. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромной, умерших не успевали хоронить – 12 000 трупов свалили в овраг у городской тюрьмы. С весною мёртвые тела стали разлагаться, зловоние стояло на несколько вёрст кругом…

На окончание Петрова поста [40]40
  11 июля.


[Закрыть]Добрармия вышла к Царицыну, подступила к Кривомузгинскому укрепрайону. Он окружал город подковою, концы которой упирались в Волгу. Три линии обороны опоясывали Царицын. Окопы были усилены колючей проволокой в пять колов и пулемётными гнёздами.

В двух верстах к северу затемнелись лавы красных, глухие раскаты орудий словно предвещали грозу.

Заработали, загрохотали белогвардейские пушки. Генерал Врангель объехал фронт полков на заляпанном «форде», приказав снять чехлы и распустить знамёна, а всем полковым хорам – играть марши своих частей.

Как на параде, строились полки в линии колонн, разворачиваясь в боевой порядок. Выдували медь трубачи, полоскались стяги.

Генерал Улагай выскочил вперёд, раздалась команда:

– Шашки к бою, строй фронт, марш, марш!

Блеснули клинки, разнеслось «ура», и покатился по степи грозный гул, задрожала земля – вся масса белой конницы ринулась в атаку, скрываясь в непроглядной туче пыли. Гремела артиллерия, пушистые дымки от шрапнели густо усеяли небо.

– Эхма! Силища-то кака попёрла! – восторженно заорал Кузьмич и с чувством выматерился.

Дроздовцы поднялись в атаку, бросились за командиром. Кирилла обгоняли люди, которых он видел однажды или дважды, а теперь не узнавал вовсе, так оборотились в бою. Всё неслось вперёд, как грозный степной пал, – атакующие цепи, тачанки, сёстры милосердия, крестившиеся при каждом взрыве снаряда, раненые на тачанках, в крови, в сбитых бинтах… «Ур-ра-а! Ур-ра-а-а!» – гуляло вразнобой и на все голоса.

Великий гром покрыл степь – заговорили, заревели, загрохотали сотни орудий и десятки бронепоездов с обеих сторон. Канонерки с Волги добавляли убийственного шума.

В медном небе кружились «ньюпоры» и «хэвиленды», щедро просыпая на красных конников целые ящики увесистых «стрелок».

Красные «летающие лодки» М-9 вились растревоженным роем, будто пчёлы у дупла с мёдом. Вот подбитый «Ньюпор-11» потянул к городу, оставляя по себе копотный шлейф, вот «сопвич» угодил под очередь из «виккерса», пущенную с бронепоезда «Атаман Платов», – и сорвался в штопор, сшибаясь с тарахтящим «спад-дуксом»…

Четырёхмоторные бомбардировщики «Илья Муромец» и «Александр Невский» проплывали медленно и важно, меряясь с облаками. Воздушные корабли опрастывались над Кривою Музгой и Сарептой, скидывая на головы красным бомбы в пятнадцать и в двадцать пять пудов. [41]41
  Соответственно 240 и 400 кг.


[Закрыть]В огне и дыму визжал раскалённый металл, жаля и сеча податливую плоть – путь к станции Воропоново весь был усеян мёртвыми телами.

– Танки идут! – едва расслышал оглохший Авинов.

Огромные, громоздкие ромбы «марков», оплетённые гусеницами, тяжко пёрли вперёд. Это были «самцы», [42]42
  Английские тяжёлые танки Mark I–IV различались по типу вооружения на «самок» и «самцов» – первые несли только пулемёты, вторые – пулемёты и орудия. Интересно, что в русских журналах танки называли «лоханями» – один из переводов слова tank – «бак». К слову, в нашей реальности при штурме Царицына использовались более лёгкие танки «Mark A Whippet».


[Закрыть]ворочавшие орудиями в боковых спонсонах. Рокоча и лязгая, давя проволочные заграждения, танки разошлись вправо и влево, расстреливая красноармейцев, в панике бегущих перед стальными ящерами.

Кирилл шёл в атаку рядом с поручиком Димитрашем. Фуражку у поручика сбило пулей, и ветер трепал его рыжеватые волосы. Обернувшись к Авинову, Димитраш осклабился – сухо засветились его зеленоватые глаза – и вышел с пулемётом перед цепью. «Льюис» ровно застучал, срезая бегущих «товарищей».

Откуда ни возьмись, на белые цепи ринулся красный эскадрон. Штабс-капитан очень чётко увидел незнакомое серое лицо всадника в нахлобученной богатырке с синей звездой, [43]43
  Суконные шлемы, которые мы привыкли называть будёновками, или фрунзевками, на самом деле звались богатырками, входя в комплект новой военной формы, заготовленной для Российской Императорской армии. Шинель с хлястиками-«разговорами» напоминала стрелецкий кафтан, а «богатырка» – древнерусский шлем, или ерихонку. Склады были забиты новой формой – командование готовило её для парада победы в Берлине, но не срослось, предатели затеяли Февральскую революцию. Что же касается звёзд, нашитых на будёновки, то они не были красными – пехота носила малиновые звезды, кавалерия – синие, артиллеристы – оранжевые («померанцевые»), сапёры – чёрные, пограничники – зелёные, а военлёты – голубые.


[Закрыть]вздёргивавшего маузер.

– Даёшь золотопогонников!

Брякнул выстрел, пуля пробила Кириллу тулью фуражки, устроив волосам «прочесон». Авинов выхватил верный парабеллум – и похолодел, вспомнив, что в стволе нет патрона. Кузьмич вчера чистил, вытащил. «Патрон! – билось у Кирилла в мозгу. – Дослать патрон!..»

Конник прицелился – и тут же за спиной Авинова грохнул выстрел. Оскаленный, бледный Исаев часто дышал, успев одной рукой вскинуть карабин – и убить. Чалдоны не промахиваются – краском [44]44
  Красный командир.


[Закрыть]свесился с седла вниз головой.

– Успел! – выдохнул Кирилл.

– Будьте благонадёжны… – хрипло выговорил Кузьмич.

– Братцы, за мной, ура!

Бронепоезд «Товарищ Ленин» ударил с насыпи вслепую, разбивая снарядами сухую землю. Около Авинова осколком смертельно ранило вахмистра Носова. В одной руке тот сжимал значок 3-го Офицерского, другую жал к груди – между его загорелыми крупными пальцами в серебряных кольцах затекала полосками кровь. Носов всё пытался перекреститься, да не выходило – кончался вахмистр.

– За правду, – еле выговаривал он, – за правду…

И умер. Бранясь, побежал к путям полковник Бабиев – сухопарый, черноволосый, с ногами истого кавалериста – малость колесом, с перерубленной правой рукой. В конных атаках полковник хлестался левой, но ныне его Гнедка изрешетило шрапнелью. Обернувшись к железной дороге спиною, Бабиев махнул артиллеристам стеком.

Пушки, припрятанные в деревянном вокзальчике, ударили почти в упор, с визгом раздирая сталь. Бронепоезд, в грохоте разрывов, с пробитыми железными боками, из которых вырывалось пламя, попятился, сотрясаясь, но следующим залпом разворотило паровоз. В отверстие броневой башни, под красным флажком, просунулась чья-то скрюченная рука, машущая белой тряпкой.

«Красное и белое… – вертелось у Кирилла в голове. – Красное и белое…»

Он и сам не заметил, как миновал ту неясную черту, что отделяла степь от города. Просто в какой-то момент Авинов оглянулся, запаленно дыша, а по сторонам – угрюмые депо из тёмно-вишнёвого кирпича, покосившиеся телеграфные столбы, пыльные окна, некрашеные заборы… Окраина.

– Шире шаг, вторая рота! – прикрикнул Петерс. – Шире шаг!

Впереди задолбил пулемёт, выбивая пыльные фонтанчики на мостовой, но капитан даже не пригнулся, так и шёл во весь рост, с погасшей папиросой в зубах.

Броневик «Верный», скрипя рессорами, разворачивая башенку, объехал белогвардейские цепи – и ударил из двух стволов, выжигая пулемётное гнездо, как осиное.

Красные бежали, иногда огрызаясь одиночными выстрелами, сдавая, сдавая, сдавая город у Волги.

И снова Кирилл проглядел взятие Царицына – постоянные сшибки с неприятелем отвлекали его, забирая всё внимание разом. Только что 3-й Офицерский штурмовал улочки-взвозы на оврагах, облепленных саманными хибарами, и вот уже потянулись трёхэтажные дома с мансардами, выложенные узорной кладкой из кирпича. Правда, вид общий не менялся, оставаясь свалочным: бесхозные кони, бредущие табунами; брошенные пушки, перевёрнутые автомобили, костры и пожарища; железнодорожное полотно, забитое на десятки вёрст вереницами вагонов, и трупы, трупы, трупы…

А когда вторая рота вышла на Привокзальную и свернула на Гоголевскую, Авинова словно обморозило – приблизился его час. Вплотную.

Подходил срок стать перебежчиком, водиться с совдеповской властью, уйти с головкой в красную муть, в червонную мглу…

Укрывшись за трамваем от придирчивых глаз Петерса, Кирилл обернулся к Исаеву.

– Пора, Кузьмич! – выдохнул он.

Ординарец всё понял. Пригорюнился, насупил седые брови.

– Смотри, – быстро заговорил Авинов, вытаскивая из кармана наган, – он заряжен холостыми. Когда буду перебегать к «товарищам», я тебя из него пристрелю понарошку, а ты уж изобрази геройскую гибель, ладно?

– Не сумлевайтесь, ваш-сок-родь, лягу как подкошенный. Кхым-кхум…

– Тогда вперёд!

На углу гостиницы «Люкс» Кирилл высмотрел разбитый «рено». Шоффэра на месте не было, а на заднем сиденье полулежал чин из чрезвычайки, убитый в голову. Авинов не побрезговал, снял с чекиста его кожаную куртку и переоделся.

– По одежке встречают, – прокряхтел он, натягивая жаркую кожу. – Вперёд!

Случай перебежать на сторону врага представился на Александровской площади. Из магазина, заколоченного досками, выскочил вдруг невысокий кавказец в жёлтом френче и красноармейских шароварах. Штудии у полковника Ряснянского не пропали даром – Кирилл сразу узнал недоростка. Эта пышная чёрная шевелюра, эти усы, жёлто-зелёные рысьи зрачки… Сталин!

Наркомнац [45]45
  В Совете народных комиссаров И. Сталин занимал пост наркома по делам национальностей.


[Закрыть]побежал, пригибаясь и отстреливаясь, пока не юркнул в подворотню.

– За ним! – крикнул Авинов, выхватывая наган.

Метнувшись следом за наркомом, он тотчас же прянул влево. Грохнул выстрел из маузера, гулко отдаваясь под аркой. Прикинув, сколько большевик уже растратил патронов, Кирилл швырнул на свет фуражку. Пуля разнесла её в клочья. «Последний!»

– Товарищ Сталин! – заорал штабс-капитан. – Не стреляйте! Я свой!

Холодея, он выбежал во двор. Нарком стоял у стенки, согнув кривые ноги и держа пистолет перед собой. Клацнул боёк. Пусто. И ещё раз. Пусто! Патроны кончились.

– Не стреляйте! – крикнул Авинов, подбегая к ощеренному Сталину, как никогда походившему на злобную рысь, загнанную в угол.

– Стой, краснюк! – загремел голос Исаева.

Резко обернувшись, Кирилл трижды выстрелил из револьвера. Елизар Кузьмич изобразил, как его отбрасывает к стене. Прижимая руку к животу, он сполз на землю и вытянулся. Готов.

– Уходим! – выдохнул Авинов.

– Кто такой? – каркнул нарком, отбрасывая ненужный маузер.

– Да большевик я! Работал в тылу у белых, партийная кличка – Эфенди!

Сталин расплылся в недоброй усмешке и протянул руку:

– Коба!

Глава 6
ПЕРЕБЕЖЧИК

Газета «Правительственный вестник»:

Верховный правитель Русского государства А. Корнилов твёрдо заявил, что не признаёт и никогда не признает самостийных «государств», объявившихся на русской территории, отданной большевиками Германии и Австро-Венгрии. «Великая Россия, – сказал Вождь Белого Дела, – едина и неделима!»

И та поспешность, с которой наши союзники в Европе и Америке признают немецкие полуколонии-сателлиты, поневоле настораживает.

Володеть Королевством Польским [46]46
  До 1917 года Польша входила в состав России.


[Закрыть]призовут «варяга» – эрцгерцога Австрийского Карла Стефана Габсбурга. На трон Балтийского герцогства, столицей коего лифляндские бароны объявили Ригу, кайзер подсадит Адольфа Фридриха, герцога Мекленбург-Шверинского. В Королевстве Литва воцарится принц Вильгельм фон Урах, в Королевстве Финляндии – принц Фридрих-Карл Гессен-Кассельский, а Украинской державой уже правит гетман Скоропадский, пронемецки настроенный, да и родившийся в Висбадене…

Кирилл Авинов бежал от своих. «Вика Юрковский», по зову долга спасший наркома и раскрывшийся при этом, драпал на север под хилой защитой рабочего полка «Грузолеса». Матерившиеся пролетарии, грузчики и портовики, отступали под натиском добровольцев, потихоньку разбегаясь. Всей толпою они устремились на огромный пустырь в окружении военных складов – и напоролись на казаков. Затеялся странный бой – работяги метались, мешаясь в кучу, то наступая, то отбегая, швыряя оружие в пыль и сдаваясь пачками.

А «красный лазутчик» под шумок, с наркомом на пару почесали дальше. Им повезло – перепрыгивая рельсы, они заметили накат тяжёлого бронепоезда. Авинов хотел было нырнуть под каменный мосток, но Сталин побежал вдоль путей, неистово маша руками.

– Стой, чатлак! Стой, с-сука! – кричал он, надрывая голос, мешая русскую брань с грузинской. – Дампало виришвило! Стой, тебе говорят!

Блиндированный состав, огромный и тяжёлый, влекомый двумя паровозами, начал осаживать, из-под колёс ударили метёлочки искр. И только теперь Кирилл разобрал название, выведенное на броневагонах и площадках с морскими орудиями, – «Предреввоенсовет».

Это был личный поезд Троцкого, «летучий аппарат управления наркомвоена», передвижная крепость, где было всё – секретариат, телеграф, мощнейшая радиостанция, гараж с грузовиками и легковыми моторами, типография газеты «В пути», баня и царский салон-вагон, в коем Лейба Бронштейн почивал.

Бронепоезд не остановился, придержал лишь разбег – колёса медленно проворачивались. Стальная дверь с намалёванной на ней заглавной буквой «П» распахнулась с лязгом. Наружу свесились два огромных матроса в кожанках с красными звёздами на рукавах и с повязками «Поезд Предреввоенсовета».

– Руку! – гаркнул один из них. – Руку давай!

Сталин вцепился в протянутую длань, и его «выудили» на площадку, как рыбку из пруда. Авинов сам ухватился за поручень, подтягиваясь. Матрос одной рукой забросил штабс-капитана в тамбур.

– Клигер, запри! – приказал он напарнику и крикнул в узкий коридор, освещенный дрожащим светом ламп: – Ходу!

С гулом покатили колёса, придавливая рельсы. Бронепоезд набирал скорость. Эхом отозвался грохот орудий с задней площадки – «прощальный салют». Горохом по стенке ударила пулемётная очередь.

– Хрен там! – хмыкнул матрос, валко шагавший впереди.

Вся компания миновала броневагон, где стрекотали телеграфные аппараты, а дюжий ревмат, [47]47
  Ревмат– сокращение того времени, революционный матрос. Краса и гордость революции – так называл моряков-балтийцев Л. Троцкий.


[Закрыть]«краса и гордость революции», орал в трубку, зажимая пальцем свободное ухо:

– Ефраима мне! Склянского! Драудин говорит… Что значит – нету?! Найти! Р-расстреляю к такой-то матери! Срочно!

В следующем вагоне «попутчиков» ждали. Удалой комдив Думенко с чёрной бородой, вьющейся до пояса, «первая сабля Республики», неотрывно, набычившись, глядел в маленькое окошко под откинутым бронещитком – проезжали то ли Орудийный, то ли Французский завод. Высокий, крепкого сложения командюж [48]48
  Командующий Южным фронтом.


[Закрыть]Егоров стоял, скрестив на груди сильные руки. Его грубоватой лепки лицо с приплюснутым носом, большим красивым ртом и волевым подбородком выражало безмерную усталость. Маленький, очень толстый Вацетис, с короткой, совершенно заплывшей жиром шеей и микроскопическими, постоянно воспалёнными глазками, бегавшими по сторонам, был одет во что-то среднее между полотняной парой и формой капитана-волгаря. Кряжистый, широконосый, скуластый Ворошилов – крановщик, вознёсшийся в командармы, – бегал по вагону, хлопая себя по ляжкам, и бодро тараторил:

– Не падай духом, товарищи! Держись!

Увидев Сталина, он просиял, и тут же толпа раздалась. В образовавшийся проход стремительно ворвался Троцкий в распахнутой кожаной шинели с красным подбоем. Резко остановившись, он задрал мефистофельскую бородку – стёклышки пенсне отразили свет ламп – и спросил резко-металлическим голосом:

– Вырвались?

– Ушли, – усмехнулся Сталин, шаря по карманам. Трубку он обнаружил в нагрудном.

Клим Ворошилов достал кисет, щедро отсыпав ядрёной махорки. Авинов тоже не упустил случая прогнуться – поднёс огоньку.

Коба, попыхивая, раскурил трубку и указал ею на Кирилла.

– Если бы нэ он, – спокойно сказал наркомнац, – шлёпнули бы меня беляки.

Предреввоенсовета – с еврейским острым, чуть жестоким лицом и шапкой чёрных, вьющихся волос над большим и широким лбом – сверкнул стекляшками пенсне, обратив взгляд на Авинова. «Бес революции!»

– Коротко о себе, – потребовал он.

– Виктор Павлович Юрковский, капитан, – отчеканил Кирилл. – В РКП(б) состою с четырнадцатого года. Как член ревкома Румынского фронта вёл агитацию и пропаганду в Дроздовской дивизии. Сегодня пришлось «засветиться»…

Троцкий с чувством пожал ему руку.

– От имени Реввоенсовета, – торжественно сказал он, – выношу вам благодарность за спасение нашего товарища.

– Служу трудовому народу! – выпалил Авинов.

– Экий он у тебя строевой! – хохотнул Ворошилов.

Вынув трубку изо рта, Сталин сказал Лейбе Бронштейну, кивая на Кирилла:

– Рэкомендую в комиссары. Товарищ Юрковский и военспэц, и партиец, умеет зажечь массы…

– Без воинского искусства, – поджал губы Думенко, – массы – это человечья икра, ползучее безличное число, валом валящее Всех-Давишь!

– Это всё хорошо, – пренебрежительно отмахнулся наркомнац, – но если даже у самого талантливого полководца в мире нэ будет сознательного и подготовлэнного правильной агитацией солдата, то, поверьте, товарищ Думенко, он ничего не сможет сдэлать с самым ничтожным по количеству, но воодушевлённым рэволюционером. – И повторил, кладя руку на плечо Авинова: – Рэкомендую.

– Посмотрим, – протянул Троцкий. – Товарищ Павлуновский, займитесь!

Личный палач Предреввоенсовета Павлуновский – высокий, худой, с пугающим взглядом мёртвого человека, одетый в кавалерийскую шинель до пят, с рукой на перевязи, – молча кивнул и вышел.

Улыбаясь, Лев Давидович продолжал глядеть на Кирилла, но глаза его оставались неласковыми и цепкими.

– Чёрт возьми, чего там смотреть! – воскликнул Клим Ворошилов. – Водочки ба! И по бабам!

Не слушая этого жизнелюба, Предреввоенсовета обратился к Сталину:

– Ваше мнение, Иосиф Виссарионович, почему мы оставили Царицын?

Наркомнац уцепился за поручень одной рукой – вагон шатало, а другой вынул трубку изо рта.

– А я нэ меняю своего мнэния, – медленно проговорил он. – Виной всэму недоработки на идеологическом фронте.

И сделал хорошую затяжку, словно подводя черту.

– Товарищ Егоров? – блеснуло пенсне.

Командюж вытянулся по старой привычке.

– Плохая дисциплина, товарищ председатель Реввоенсовета, – сказал он осторожно и разволновался: – Бойцы не слушают краскомов! То приказы, понима-ашь, не выполняются, то их обсуждают на митингах, до посинения, понима-ашь… В атаку хрен кого поднимешь, а вот стойкости никакой – чуть что, бегут!

– А вы не пробовали их расстреливать? – очень спокойно проговорил Троцкий.

– К-кого? – удивился Егоров.

– Недисциплинированных бойцов! – прокричал наркомвоен, наливаясь кровью. – Каждого десятого – к стенке! Батальон – к высшей мере! Нужно быть беспощадным и к себе, и к людям! Советская республика в опасности! И горе тем, кто прямо или косвенно увеличивает эту опасность!

– Вер-рна! – горячо поддержал его Ворошилов. – Мы ще вернёмся! Придём в Царицын! Держись, покажем ще им!

«А от хрена с морквой!» – подумал Кирилл.

Огромный бронепоезд – двенадцать вагонов! – мчался сквозь ночь. Окрест железной дороги «Царицын – Грязи» всё было объято тьмой, ни огонька, ни блика, ни звёздочки единой на небеси. Затаилась Расея, прижухла в опаске.

Ступая по рубчатому металлическому полу, качаясь меж стальных стен, Авинов пробирался из вагона в вагон, испытывая неодолимый позыв к одиночеству. Матросы – мордастые битюги – поглядывали на него с равнодушием избранных. Гуляй, дескать, пока гуляется, а скажет Хозяин: «К стенке!» – мигом ликвиднём…

Забредя в гараж, Кирилл облегчённо вздохнул – никого! Под гул колёс поскрипывал бронированный «роллс-ройс», качаясь на рессорах, а дальше горбился грузовой «бенц».

Авинов, радуясь, что урвал минуточку покоя, влез в лимузин – и окунулся в облако табачного дыма.

– Доброй ночи, товарищ Юрковский, – послышалось с заднего сиденья, где курил, развалясь, Сталин.

– Извините… – пробормотал Кирилл, порываясь покинуть салон.

– Сидите-сидите! – сделал наркомнац успокаивающий жест. – Ви мне нэ мешаете.

Авинов остался сидеть, чувствуя, как деревенеет спина. Он боялся человека, сидевшего позади. Нет, неверно, – страх, испытываемый им, был сродни тому, что ощущал Хома Брут, завидя Вия. У Кирилла за плечами сидел чёрт. Нелюдь.

Сталин был умным, образованным политиком, изощрённым в интригах не хуже кардинала Ришелье, а в плане тонкого цинизма превзошедшим Макиавелли. Иосиф Виссарионович не слушал глас совести, а мораль, если надо, спокойно глушил в себе. Для обращения с людьми он исповедовал жестокость и грубость – именно это делало толпу покорной.

Тысячи царицынцев были расстреляны по приказу Сталина, сотни заложников томились в душных, вонючих потёмках баржи, заякоренной на Волге. Нарком не был изувером или живодёром, он не следовал фанатизму, да и к садизму не склонялся – Иосиф Виссарионович спокойно, методично восходил по трупам к вершинам власти и могущества, безжалостно попирая всех, кто становился помехой на его пути. Одних он использовал, других истреблял. Никого не любя, не имея друзей, не испытывая родственных чувств, Сталин был космически одинок и в этом черпал свою силу. Нечистую силу…

– Товарищ Юрковский, – неторопливо проговорил нарком, – Троцкий провэрил вас. Поднял документы, затрэбовал характеристику – в Москве допоздна бегали…

Авинов перестал дышать.

– Аттестации ваши блестящи, – по-прежнему неторопливо сказал Сталин. – Ви – истинный партиец, прэданный делу революции.

Штабс-капитан медленно выдохнул.

– Троцкий хочет назначить вас комиссаром в 1-ю армию, к командарму Тухачевскому. Советую принять это назначение…

– Конечно, товарищ Сталин.

– Нэ очаровывайтесь, товарищ Юрковский, – усмехнулся визави Авинова, – чтобы нэ разочароваться. В 1-й Рэволюционной армии тысяч восемь народу, едва хватит на пару старых полков. [49]49
  Нормативы русской армии предусматривали численность полка в 4000 человек. В полку находились четыре батальона по 1000 бойцов каждый, батальон делился на четыре роты.


[Закрыть]Для начала проявите сэбя как комиссар Симбирской дивизии, её начдив назначен буквально на днях, это товарищ Гай.

Иосиф Виссарионович запыхтел трубкой.

– Скажите, товарищ Юрковский…

Кирилл глянул в зеркальце – за пеленой табачного дыма мерцали медовые с прозеленью глаза.

– Если вам прикажет Троцкий, – раздельно проговорил наркомнац, – и прикажу я, за кем ви пойдёте?

– За вами, товарищ Сталин, – твёрдо сказал Авинов.

Человек на заднем сиденье ничего не сказал, только кивнул. А Кирилл чувствовал себя скалолазом, ступающим по обледенелой кромке обрыва над пропастью. Малейшая оплошность – и вниз…

– В Кремле творятся нэхорошие вещи, товарищ Юрковский, – неожиданно молвил нарком. – Очень нэхорошие. Я – лэнинец и горжусь этим, а вот Зиновьев – ни вашим ни нашим. Троцкий узурпировал нэограниченную власть. Как прэдреввоенсовета, он всесилен, за ним армия. А под Свердловым – ВЦИК, это аппарат и кадры. Лэнин для них – трэтий лишний!

– А Дзержинский? – осмелился Кирилл.

– ФД? – презрительно фыркнул Сталин. – Дзэржинский голосовал за Троцкого, и нэ просто голосовал, а открыто Троцкого поддэрживал – при Лэнине против Лэнина! Это очень активный троцкист.

Авинов подумал было, что характеристика, выданная Ряснянским на Сталина, отчасти неверна – вот же ж, откровенничает Коба, доверие оказывает…

– Тогда ваш долг, – прочувствованно сказал Кирилл, – поддержать Владимира Ильича.

– Правильно, – промурлыкал довольно наркомнац, – и ви, товарищ Юрковский, – он указал на Авинова трубкой, – поможете мне в этом.

Штабс-капитан сразу успокоился – Ряснянский не ошибался в оценке сущности этого большевика. Сталин его просто использовал.

– А когда? – полюбопытствовал Кирилл.

– Я дам знать, – весомо сказал Иосиф Виссарионович. Выколотив трубку прямо на пол «роллс-ройса», он выбрался из машины и неторопливо удалился.

Авинов облегчённо вздохнул – такое ощущение, будто в клетке с опасным хищником высидел! Покинув лимузин, он задержался у окошка, прикрытого стальным жалюзи.

Комиссар Авинов… Тьфу ты! Комиссар Юрковский. Ладно…

Мосты сожжены. Фигуры расставлены. Белые начинают и… Выигрывают?