Текст книги "Крестная мать"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Возможно, возможно, – бесстрастно ответила медсестра. Было непонятно, к чему именно относится это слово. То ли к тому, что они действительно чем-то напоили Изольду, то ли к тому, что она среди дня не ложится отдыхать. Но Татьяна с Тягуновым не стали ничего уточнять.

Они вернулись в кабинет, где их терпеливо ждали Каменцев, Дерикот и Городецкий. Все трое курили, тихо переговаривались. Увидев вошедших, подняли к ним лица, а Аркадий даже пошел навстречу Татьяне, усадил за стол с закусками.

Дерикот разлил по рюмкам спиртное, а Городецкий все время молчал, прятал от Татьяны глаза.

– Ни есть, ни пить мы не будем, – заявил Тягу-нов. – Достаточно с нас и Изольды Михайловны. Давайте говорить о деле.

– Да поговорить-то мы успеем, – Аркадий с сожалением глянул на богато сервированный стол, на котором уже появилось ароматно пахнущее жаркое в глиняных горшочках и какое-то блюдо в закрытой фарфоровой посудине, и великолепные, из свежих овощей (в середине зимы!) салаты.

– Успокойтесь, мы ведем честную игру, – с какой-то даже обидой в голосе начал Дерикот. – Мы почувствовали в вас сильных людей, с которыми можно…

– Феликс, разреши мне, – мягко остановил Дерикота Каменцев. Он пригубил коньяк, пожевал губами. – Мы вас, Татьяна Николаевна, и вас, Вячеслав Егорович, позвали на джентльменский разговор. Нам кажется, что мы теперь все в нем заинтересованы. Во всяком случае, так мы думаем.

– Думайте, – усмехнулся Тягунов, – это ваше право.

– А думаем так потому, – невозмутимо продолжал Аркадий, – что мы могли бы найти общую платформу для дальнейших отношений. И вы, и кое-кто из наших людей… не будем называть поименно… все подошли к критической черте.

– Дальнейшие отношения, Аркадий Вадимович, это я вам обещаю, – снова перебил Тягунов, – будут на строго законной, официальной основе.

Ни на Каменцева, ни на Дерикота с Городецким, вяло жующих сочное мясо, брошенная фраза, казалось, не произвела никакого впечатления.

В беседу вступил Феликс.

– Вячеслав Егорович, дорогой вы мой, – заворковал он ласково. – Закон, если на то пошло, и вас лично, и вашу пассию, то бишь Татьяну Николаевну, тоже по голове не погладит. Вы это как юрист прекрасно понимаете. Потому мы и избрали, на наш взгляд, вполне разумный путь поведения для всех здесь присутствующих. Перечислим ваши, скажем так, неадекватные закону поступки: попытка коллективного убийства Бизяева (участвовали четыре человека, так?); далее – сокрытие этого убийства (он же чудом выжил) должностным лицом, который был в курсе дела, то есть вами, Вячеслав Егорович; убийство Вадима Башметова… а чем вы докажете, что не утопили его?.. Так вот, смерть Башметова и новое сокрытие… Убийство Бородкина (у него раздроблена нижняя челюсть, он уже до гибели был без сознания, это установила экспертиза…)» сожжение трупа. Вы все это знаете, Вячеслав Егорович, но… начальству ничего не докладываете. Ваши отношения с Татьяной Николаевной нам хорошо теперь известны. Изольда Михайловна рассказала.

– Вы ее напоили, заставили говорить то, чего не было! – не выдержала Татьяна.

Дерикот развел руки, застыл на какое-то мгновение в почти театральной позе.

– Татьяна Николаевна, дорогая, что об этом говорить?! При чем тут методы получения информации? Важен результат. Мы его имеем. И, не в пример вам, Изольду Михайловну оставили в живых. Во-первых, она красивая женщина, которая достаточно уже настрадалась в любимой ею Чечне. Во-вторых, она моя сотрудница… Так вот, мы собрались, обсудили ситуацию и поняли, что должны встретиться с вами, поговорить. Всем необходим достойный выход из сложившейся ситуации.

– Вы зря меня пугаете, Феликс Иванович, – заговорил Тягунов. – Да, я несколько запоздал с докладом начальству, но не все еще потеряно, я намерен…

– Вы ничего не скажете, Тягунов, – вполне начальственно заметил Аркадий Каменцев. – Все, о чем вы говорили наедине с Татьяной Николаевной, нам известно. И вы, между прочим, очень правильно, по-человечески поступили! Мы вас понимаем и ценим ваши чувства, относимся к ним с уважением. И не хотим, чтобы вас, двух любящих людей, разлучили на долгие годы. Зачем? Живите! Что поделаешь? Мертвых не вернешь, живым – жить. А виновные в убийстве Алексея Морозова, конечно же, должны были быть наказаны. Кто с этим спорит?

– Они не только ни за что убили мужа, но и машину украли. А как они надругались над трупом?! – Татьяна задохнулась от переполнившего ее гнева. – И прощать этого вашего бандюгу я не собираюсь. Никогда! Жаль, что он остался на этот раз в живых, очень жаль!

– Да и нам с такими бандитами не по пути, Татьяна Николаевна, – покачал головой Каменцев. – Мы – честные бизнесмены, нам такой позорный преступный шаг ни к чему. Но проблемы больше нет. Бизяев умер.

– Как… умер?! Когда?! Он же утром был на даче, издевался над Изольдой! – Татьяна с Тягуновым переглянулись.

Каменцев спокойно попыхивал сигаретой.

– Да, все это так. Но по пути сюда, на базу отдыха, умер от сердечного приступа. Ада Константиновна делала все возможное, но… увы, медицина оказалась бессильной.

Лица у Тягунова и Татьяны вытянулись – вот это новость!

– А… где труп? – поинтересовался Вячеслав Егорович.

– Здесь, в подвале. Будете смотреть?.. Ада Константиновна!.. Проводите, пожалуйста, к Бизяеву.

Медсестра тотчас, как и в прошлый раз, появилась на пороге.

– А кто констатировал смерть? Кто вызывал «скорую», милицию? – спрашивал Тягунов.

– Вызовем, констатируем, запротоколируем, – Дерикот наливал в высокий стакан пиво из яркой импортной банки. – Проблем не будет, Вячеслав Егорович. Все законно, все естественно. С утра был человек, да. Ел, пил, с Изольдой Михайловной беседовал. А потом вдруг – раз! И умер. Теперь лежит… Бизяев был человеком, Татьяна Николаевна, смерти которого вы желали. Но радости на вашем лице я не вижу. Может, и не надо радоваться смерти человека, да… Но Всевышний услышал ваши молитвы. К тому же у Би-зяева – ни родных, ни тех, кто стал бы его теперь усиленно искать. Так уж вышло – один как перст. Одни резиновые герлы – его наследницы. Ну ладно, идите, гляньте, если не верите. М-да, от сердечного приступа никто из нас, господа, не застрахован. Идешь-идешь и вдруг… И не такие люди о-очень быстро в мир иной переселялись.

Ада Константиновна все с тем же невозмутимым видом цокала каблуками высоких черных туфель впереди Татьяны и Тягунова в подвал. Открывая тяжелую железную дверь, жестом предложила им пройти, но Тягунов точно повторил ее жест, и медсестра, едва заметно улыбнувшись, вошла первая.

– С вами ведут честный разговор, Вячеслав Егорович, – не оборачиваясь, бросила она. – Бизяев умер. Для всех это удобно…

– Странно как-то умер…

– На все Божья воля… что теперь говорить!

Бизон лежал на деревянном топчане в мрачной бетонной каморке. Тело его уже остыло, лицо исказила гримаса предсмертной боли. Татьяна смотрела на поверженного врага, не испытывая никаких чувств. А ведь она действительно остро желала смерти этому человеку, давала себе слово найти и убить его. И вот лежит бездыханный, никому не нужный, с белым и чужим лицом.

– Пошли отсюда, Слава. Мне дурно.

Они вернулись в кабинет, сидели хмурые.

– Ну вот, Татьяна Николаевна, – продолжил Аркадий. – Бизяев наказан собственной смертью… Мы знаем, что вы понесли не только моральный, но и материальный урон. Мы здесь посовещались и решили, что будет справедливо, если наследницей имущества Бизяева станете вы. Вы имеете полное право. Бизяев сделал вас несчастной. У него остались «мерседес», квартира, денежные сбережения. Справедливость требует от нас, ваших новых друзей, компенсировать ваши потери. Все теперь принадлежит вам, Татьяна Николаевна. Об оформлении и передаче имущества мы позаботимся. Полагаю, вам удобнее получить деньги. Сможете начать новую жизнь, забыть о прошлом. Возможно, займетесь каким-нибудь бизнесом, в этом мы тоже поможем. Если хотите, восстановим вас на работе. Сами понимаете, есть кое-какие связи в администрации области.

– Что вы имеете в виду? – удивилась Татьяна.

– Ну… вас же уволили по сокращению штатов, так? – многозначительно улыбнулся Каменцев. – Скажем прямо, насколько я слышал, причиной послужило ваше участие в коммунистическом митинге. И согласитесь, в этом есть логика. Завод, его продукция, пусть и военного характера, вас кормил, а вы пошли с каким-то жалким плакатиком на площадь имени товарища Ленина… А как конструктора вас ценили и ценят. И ваши разработки руководством, как правило, принимались… Так вот, Татьяна Николаевна, мы предлагаем вам вернуться в конструкторское бюро на должность начальника КБ.

– А Глухова куда?

– А что у вас о нем голова болит? – вопросом на вопрос ответил Каменцев. – Глухов может на повышение пойти, в заместители директора. Это не ваши проблемы. Вы гранатометы хорошие делайте, «Грады» Родине нужны. И за другое, более эффективное оружие вашему КБ придется браться… я наслышан.

Они предлагают мне награбленное Бизоном и новую работу взамен всего того, что я потеряла, – думала Татьяна, не слушая дальнейшие рассуждения Аркадия Каменцева, и сердце ее билось в гневе у самого горла. – Мерзавцы! Вместо Ванечки и Алексея – чужое «добро» и чужую должность на заводе. Впрочем, должности-то как раз она, может быть, и заслуживает, потому что именно она была в КБ ведущим инженером по всем новинкам специзделий, именно от нее Глухов черпал идеи, которые потом выдавал за свои… Но как быть с Бизяевым? С тем, что предлагает Каменцев? В конце концов она вправе получить если не такие же «Жигули», которые они с Алексеем (царство ему небесное!) потеряли, то хотя бы компенсацию. Ведь они много лет копили на машину, откладывая по рублику, часто отказывая во многом, отрывая и от маленького тогда Ванечки. Всем так хотелось машину!.. А теперь… Ну ладно, откажется она от своего. Какой в этом смысл? Даже суды присуждают выплачивать пострадавшим материальную компенсацию за понесенный ущерб. А в ее ситуации кто станет платить? Все три преступника мертвы. Неизвестно еще, как поведет себя суд, сколько может возникнуть-объявиться претендентов на имущество Бизяева, если дело будет предано гласности. И сколько появится «пострадавших»?! Разбирательство может длиться месяцами. Здесь ей предлагают логически разумный вариант. Закон, конечно, все повернет по-своему. Что она выиграет, никому не известно. Может, и ничего. И обвинять некого. На что надеяться?

В любом случае, она не может, не имеет права что-то решать одна. Нужно спросить мнение Вячеслава… Славы. Он мужчина, который протянул ей руку помощи. Нужно знать его мнение. Но, разумеется, не здесь она будет спрашивать его. Дома.

– Мы подумаем, – Татьяна поднялась. – Нам пора ехать.

Поднялись и хозяева. Больше никто ничего не говорил. Все было ясно и все сказано.

Так, молчком, пять человек вышли на крыльцо. На лес опустился уже ранний зимний вечер, синие сумерки, как чернилами, залили все пространство между стволами могучих сосен, лишь небо отличалось по цвету: в нем было больше серого, ночного.

– Мы вас просим – подумайте хорошенько, Татьяна Николаевна. И вы, Вячеслав Егорович. Своих друзей мы умеем благодарить. От вашего решения зависит все. И мы все. Все пятеро. Вы же это понимаете!

– И ребята тоже, не мы одни, – сказала Татьяна.

– Ну, ребята… – Каменцев сделал жест рукой, который можно было бы расценить как «не стоит сейчас об этом говорить…»

Тягунов сурово молчал, никак, казалось, не реагировал на разговор Татьяны с Каменцевым. И его молчание тревожило Татьяну. Она вправе была предположить, что он, вернувшись в город, в управление, тотчас отправится к начальству и доложит обо всем. Его-то, конечно, накажут меньше всех.

– Отвезешь Татьяну Николаевну и… ее друзей, поставишь машину в гараж, – распорядился Дерикот, не спускаясь с крыльца и почти не глядя на Игоря. – Завтра в половине девятого приедешь за мной, навестим Люмарскую.

Татьяна и «ее друзья» уселись в «кадиллак». С крыльца им не махали и даже не улыбались. В принципе, лесные «небожители» могли устроить на обратной дороге все, что угодно. Вечереет, плохая видимость, внезапный налет, автоматные очереди… – Татьяна зябко повела плечами, прижалась к Тягунову, вполголоса сказала ему о своих мыслях.

– Нет, ничего не случится, – успокоил он. – Они дали тебе, в первую очередь, а вообще-то всем нам, шанс. И, между прочим, на него надеются. Логика в этом есть. Им нужны помощники, единомышленники. К тому же они уверены в будущем. Считают, что их время пришло окончательно и бесповоротно.

– Слава, что ты решил? – прямо спросила Татьяна.

– Я думаю, Таня. Дай время, – попросил он.

Ехали осторожно, при свете фар. Лес был пуст. Тихо посапывала на заднем сидении Изольда, привалившись к плечу Андрея Петушка. Беспрепятственно поднял на выезде свою полосатую трубу-шлагбаум лесной служитель в заячьем треухе, внимательно посмотрел на пассажиров «кадиллака», сунул потом в карман переговорное устройство-рацию. «Кадиллак», шурша колесами, вынес их на шоссе. Здесь они почувствовали себя увереннее…

А на базе отдыха, в теплом уютном кабинете, шел напряженный и откровенный разговор.

Ада Константиновна, откинувшись в кресле и держа длинными пальцами сигарету, уронила:

– Нужно было мне эту парочку завалить там же, рядом с Бизоном, – она тронула другой рукой лежащий у нее в кармане халата «браунинг». – Спали бы сегодня спокойно.

– Глупости, – возразил Дерикот. – Эти дела так не делаются. Парень с автоматом никого бы из нас в живых не оставил. Подождем немного, посмотрим. Мне кажется, Тягунов не побежит к своим начальникам. Любовь… хе-хе! – спутала беднягу по рукам и ногам. К тому же, мы предложили его избраннице довольно жирный кусок. Умный человек от него бы не отказался. Да и на заводе она нужна, так я понял, Аркадий?

– Нужна, да, – кивнул Каменцев. – Баба с головой. Ее Глухов очень хвалил. Если бы она с дурацким этим плакатом на митинг не вылезла, никто бы ее и не тронул. И вообще, таким кадрам, как Морозова, от своих коллективистских убеждений надо сразу и навсегда отказываться. Политика – не дело одаренных инженеров и ученых. Пусть сидят в кабинетах, решают конкретные задачи. А мы сами… сами!

– И все же… может, зря ты их отпустил, Аркадий? – спросил Дерикот. – Разговоры, это, конечно, хорошо, а душа не на месте. Жили-были не тужили, а теперь… Грянут, чего доброго, сегодня ночью – с обыском да арестами…

– А ты не ночуй дома, – хмыкнул Каменцев. – Раз боишься. Напроситесь снова в гости к этой… как ее?.. Анне Никитичне, да. И актерок снова позовите…

– Скажешь тоже, – поморщился Дерикот. – Только-только из дерьма вылезли, хорошо, что все так кончилось. Как думаешь, Антон? Что-то ты все молчишь, молчишь? Может, правда, двинем еще разок к Анне Никитичне?

– Давай лучше выпьем, – Городецкий разлил по рюмкам коньяк. – И подождем несколько дней. Мне тоже кажется, что говорили мы с разумными людьми. Они сами по уши в дерьме. Чего же об этом звонить?

Все выпили; разговор пошел веселее. Каменцев велел Витьку с Артуром погрузить тело Бизона в «Волгу» и отвезти в город, в морг. Сказать, мол, нашли человека на дороге, мертвого…

«Бежать надо из России, как можно скорее бежать! – размышлял Городецкий, по-прежнему делая вид, что ему интересно за столом, что он внимательно слушает разглагольствования Дерикота и едкие, но умные замечания-вставки Аркадия. – Как волка со всех сторон флажками обкладывают. В «Мечте» – акционеры наступают (странно, что Морозова ни слова не сказала о своих акциях, да и об этой актерке, которая покончила с собой… хотя не до этого, конечно, было). Дорош покоя не дает. Лукашин, сука, крепко заложил. Каменцев с Дерикотом зачем-то возню с милиционером и его бабой затеяли… У него, вон, на морде было написано: «Я мент, и им останусь. И сидеть вам всем…» М-да. Никаких вызовов из Германии ждать нечего. Нужно сказать Оксане, пусть собирается. Надоело все. И эти мерзкие уголовные рожи, что сейчас за столом, и постоянное нервное напряжение, и двойная, тройная жизнь! К черту все. К черту! Надо ехать».

Городецкий, как, впрочем, и все остальные, не исключая Аду Константиновну, напились в этот вечер до чертиков.

Глава тридцать шестая

Саня Зайцев, Яна и Катя почти час уже сидели в фойе театра в глубоких мягких креслах, курили, разговаривали. За широкими двойными витражами фойе шел снег, пробегали редкие прохожие, беззвучно катили автомобили. ТЮЗ стоял на одной из тихих улиц, движения транспорта здесь почти не было, шум большой магистральной улицы не доносился. Гасли и иные звуки шумной и бурной жизни большого города, разбиваясь о стекла витражей. Все, что происходило по ту сторону, казалось отсюда, из фойе, чем-то нереальным, потусторонним, другой жизнью. Во всяком случае, эту оторванность молодые актеры невольно чувствовали. В театре всегда теперь было тихо, страсти кипели только на сцене, во время спектаклей да репетиций, а в остальное время и артисты старались говорить и двигаться негромко, и технический персонал особого шума не поднимал.

Неестественная эта тишина поселилась в ТЮЗе после смерти Марийки Полозовой. Ее добровольный уход из жизни произвел на коллектив театра глубокое и гнетущее впечатление. Конечно, не все понимали смысл ее протеста. Иные в душе поддерживали его, но сказать об этом вслух, осудить Захарьяна – Боже упаси! Это значит, завтра же остаться без работы, на улице. А куда идти артисту в провинциальном городе? Тут театров – раз-два и обчелся. Главные режиссеры, разумеется, знакомы и дружны между собой. Любому дадут соответствующую характеристику, ходи потом, доказывай, что ты не скандалист, не склочница, не стукач или не «голубой»…

Тяжко живется артисту, особенно молодому. Маленькая зарплата, произвол-беспредел режиссеров, зависимость от всего и всех. «Рынок», «демократия», вседозволенность, политическая неопределенность и экономическая нестабильность общества, холодная и полуголодная зима, душевный дискомфорт на фоне сценического благополучия и веселья, тоска.

Продолжалась война в Чечне, шли бесконечные разговоры на эту тему, по телевизору передавали жуткие репортажи, на лицах горожан, редких зрителей ТЮЗа, жила тревога, в глазах – растерянность и печаль. Придонск не так уж и далеко от Кавказа – каких-то полторы тысячи километров, но расстояния в наше время еще больше сокращаются: журналисты, падкие до кровавых сенсаций, через средства массовой информации, в текущих и специальных новостях, смакуя подробности, показывают изуродованные, замерзшие трупы российских солдат на улицах Грозного, кровавые операционные столы, обрубки рук и ног, обглоданные собаками скелеты людей, холодильники-рефрижераторы с десятками мерзлых молодых тел, чьи-то полные ужаса глаза, кричащие в немом и безнадежном крике рты, отчаяние и безысходность, непоправимое горе, смерть, разруху, уничтоженный город, пепелища селений, могилы, кресты… А все перемежалось бодрыми заверениями военачальников, мол, победа над чеченскими бандформированиями вот-вот завершится, как только Грозный будет взят в кольцо (уже и уголовное дело в отношении Дудаева возбуждено), обещаниями сторонников мятежного генерала продолжать борьбу за свободу и независимость Чечни до конца, до последнего чеченца, и бесстрастно-деловыми посулами бородатых и заметно картавых комментаторов все честно и вовремя рассказывать «дорогим телезрителям» – интересное и важное: а рассказывать будет что – ведь это надолго…

Серый зимний день за стеклами витражей театра, серый давящий душу полумрак в фойе, скучные бледные лица молодых актеров, тихие голоса…

– Вчера в нашем доме парня хоронили, – сказала Яна. – Мы с ним учились в школе, я его знала. Он, кажется, девятнадцатый из нашего города. Я уже счет потеряла.

– Да, девятнадцатый, – подтвердила Катя. – И раненых почти шестьдесят человек. Ужас! У меня, ребята, двоюродный брат там, в Чечне. Он в Псковском полку служит, десантник. У них большие потери.

– Больше всего парней из Самарского полегли да из Майкопской бригады. – Зайцев затушил сигарету, мял ее в пальцах, и крошки табака сыпались на паркетный, плохо натертый и оттого тусклый пол. – В предновогоднюю ночь, при штурме Дворца Дудаева, их сотни там остались. Ивановских много, волгоградских да и из нашего города – девятнадцать… Не все, правда, в одно время, но все же. Ровесники наши.

Актеры помолчали.

– А помните, девушки, на похоронах Марийки женщина одна была? Татьяна Николаевна, – спросил Саня.

– Да что-то смутно припоминаю… – Катя наморщила лоб.

И Яна пожала плечами:

– В синем пуховике, что ли? Красивая такая, но уже седина у нее… Всё с матерью Марийки разговаривала? Она?

– У нее тоже сын в Чечне погиб. В декабре еще хоронили. Один из первых, из девятнадцати…

– Саня, а откуда ты эту женщину знаешь? – поинтересовалась Катя.

– Они с Марийкой были знакомы. Даже более, женщина эта названой крестной матерью Марийки стала. Помогла ей, приняла участие, морально поддержала. Когда с Марийкой это случилось, ну, там, у Анны Никитичны, мы-то в кусты все полезли, а Татьяна Николаевна – они случайно познакомились – к ней как мать отнеслась, пошла в этот гадюшник, шерстила там и Анну Никитичну, и наших спонсоров. Мне Марийка потом кое-что рассказывала. Да, если 6 я не струсил, загремел бы наш Захарьян…

– Твари мы, – согласилась Яна. – Это мы Марийку угробили. А со временем и с нами то же самое сделают. Я это не сразу, но поняла. Если вот так, поодиночке, жить будем, если друг за друга не встанем. Нас Михаил Анатольевич всех через шалаш пропустит. Или что-нибудь в этом роде. Что-нибудь новое придумает, какой-нибудь новый оригинальный сюжетец раскопает из отечественной или зарубежной классики. Вон, «Декамерон», бери и ставь. Бесконечные и забавные траханья. Маленькие эротично-сексуальные спектакли для школьников и всех желающих. Отбоя от зрителей не будет… Ребята, мы с ума сошли! Все! Без исключения!.. Саня, как ты мог тогда, ну в шалаше… Что ты вытворял! Фу!

Зайцев молчал, повесив голову.

– Правда, тебе заплатили? – приступила с расспросами и Катя.

– Правда. – Зайцев не смел все же поднять глаза. – Подонок я, девчонки, подонок! Самый настоящий. И трус, к тому же. Я же мог Марийке помочь… вообще, не участвовать в этом грязном шоу. И потом… как-то хотя бы ее имя обелить. Мне Татьяна Николаевна звонила, очень просила. А я… Но что де-лать-то, девчонки? Разве можно так жить?!

– Если мы пойдем в свидетели, Саня, то Захарьян нас в порошок сотрет, ты же знаешь! – В глазах Кати поселился настоящий ужас. Ей в самом деле было страшно даже представить, что вот она, такая послушная и безотказная на репетициях и в спектаклях, вообще, в жизни, вдруг пойдет против самого Захарьяна!

– Ребята, я же больше ничего не умею! – жалобно прибавила она. – Ни-че-го-шеньки! Я только умею играть на сцене, изображать других людей. Что мне потом – пирожками торговать?

– Если мы трое пойдем к прокурору, да еще с другими ребятами поговорить… – начал рассуждать Зайцев, и лицо его заметно оживилось, в глазах зажглась надежда.

– Да, конечно, поодиночке не нужно ходить, Саня, ты прав, – загорелась и Яна. – Коллектив – это сила! А мы все знаем и будем говорить правду.

– …как мы с тобой у Анны Никитичны на ковре с голыми мужиками кувыркались, – ехидно, почти неслышно, проговорила Катя и закрыла лицо руками, вспомнив сейчас же, что действительно было на этом ковре!

– Если они будут об этом говорить, то и нам молчать не нужно, – решительность Яны была вполне искренней. – Лучше один раз отмыться, чем всю жизнь в грязи ходить.

Яна, большая и сильная телом, с твердо сжатыми губами, слушала, что говорил Зайцев, соглашалась с ним без слов. Кивком головы, жестом, всем видом давала понять, что уже не отступит. То и дело поглядывала с осуждением на Катю, которая от волнения и переживаний покраснела до корней волос, похлопывала себя по горящим щекам, мучилась – как, все-таки, быть? Такой риск! Сам Михаил Анатольевич! Бог ты мой, помоги!

– Вы как хотите, девчонки, а я пойду к прокурору, – спокойно, выношенно и оттого убежденно заявил Зайцев. – Я не хочу больше чувствовать себя подонком, мразью, делать вид, что ничего не случилось, что я ничего не понимаю. Всё я знаю и всё прекрасно понимаю! Я – не манкурт. И не хочу им быть. Чему же я других учу?!

Яна глянула на опустившую плечи Катю, кивнула:

– Саня, мы с тобой тоже пойдем к прокурору. Так, Катерина?

– Да, так, – тихо, почти беззвучно ответила та. – Конечно, ребята, нужно идти.

– Только перед тем, как идти в прокуратуру, давайте сходим к той женщине, к Татьяне Николаевне, – предложил Зайцев. – Она взрослый, опытный человек. А в таких делах надо бы посоветоваться.

Катя вскочила, тряхнула волосами, взволнованно произнесла:

– Ой, ребята! Такую мы кашу заварим!.. Представить страшно. Мы погибнем!

– Ты сама себя поменьше пугай, – резонно посоветовала Яна и обняла подружку за плечи. – По-ги-и-бнем! Как бы не так. Держись потверже, люди чувствуют настрой и позицию другого человек и, кстати, уважают это. Вот. А прокуроров чего бояться? Скажем, что было в театре, на премьере «Тайной любви молодого барина»…

– Ну, тогда поехали к Татьяне Николаевне! – обрадованно вскочил и Зайцев. – Она недалеко живет, я помню адрес.

– Поехали! – в один голос подхватили и Яна с Катей.

До начала спектакля было еще более четырех часов, роли свои в «Острове сокровищ» они знали прекрасно, переживать было не из-за чего… Личное время актеры имеют право использовать на свое усмотрение.

А «Тайная любовь молодого барина», спектакль, о котором актеры только что упомянули, в ТЮЗе пока не шел. Нет, Захарьян не испугался и от спектакля отказываться не собирался. Спонсоры настаивали (да и дирекция театра тоже), чтобы «Тайная любовь…» снова была на сцене. Пусть и с другой актрисой. Надо было порепетировать (Михаил Анатольевич пока что не сказал, кто будет играть Аленку), успокоить общественность.

В афише против названия спектакля появилась приписка: «Будет объявлен особо».

«Кадиллак» стоял у подъезда Татьяниного дома. Изольду, так толком и не проснувшуюся, уложили в постель, закрыли дверь в спальню. Татьяна, Тягунов, Андрей и Игорь сидели в большой комнате за голым столом, размышляли. Говорили прямо, без всяких дипломатических вывертов и ухищрений – в этот вечер (все понимали) решалось многое, вещи назывались своими именами.

– Таня! – сказал Тягунов. – Решай. От Изольды и ребят у нас нет тайн. Они всё знают. И они наши помощники. Я свое решение приму в зависимости от твоего. Но, конечно, тоже подумаю, как выйти из этой ситуации.

Татьяна тяжко вздохнула.

– Конечно, я хочу вернуть то, что потеряла. Мне жить не на что. И в этом смысле я предложение Ка-менцева принимаю. Пусть они вернут то, что у нас с Алексеем отняли… Хотя, господи, что я говорю?! Как можно вернуть жизнь?!

Она умолкла, стараясь успокоиться.

– А предложение Аркадия Каменцева о работе? – спросил Тягунов.

– Нет. Тысячу раз нет! – Она решительно затрясла головой. – В военное КБ я не вернусь. Делать оружие, из которого убивают наших детей!.. Бог и так наказал меня, мать, за это. Я почти двадцать лет проработала в конструкторском бюро, всё изощрялась в своих технических новшествах, мы плодили все эти «мухи» и тяжелые гранатометы, реактивные снаряды, минометы… Если бы я знала!.. Мы должны думать о том, как продлить жизнь, а не о том, как оборвать ее в самом начале!

– Таня, все ты правильно говоришь. Жизнь, тем более молодую, нужно отстаивать. Но вернись, пожалуйста, на землю. Мы все, кто присутствует, преступили закон. И самое время подумать о собственной судьбе. Я, например, никого из вас – да и себя тоже – не хотел бы видеть за решеткой. А возможность такая у нас есть.

– Слава, ну как ты не понимаешь? Нужно заставить правительство прекратить бойню в Чечне, нужно изменить внутреннюю политику…

– Да я все понимаю, Таня! – Тягунов опустил глаза, чтобы в них не увидели отчаяние: – Ну чего сейчас говорить о государственных проблемах, когда надо решать вполне конкретные! Что за абстрактная женская логика?! Но еще раз говорю: вернись на землю. Нам всем нужно найти какой-то выход. Так просто мы от мафии не уйдем. И мы должны решить: как поступим дальше.

– Надо было и тех мерзавцев, остальных, положить на их даче, да и все дела, – мрачно бросил Петушок. – Они же все равно не оставят вас в покое. Мне-то проще, я уеду, а вы тут остаетесь, с ними жить будете в одном городе…

– Ну, насчет «положить»… – Тягунов скривил рот. – Завтра этих мерзавцев станет в два раза больше» только и всего. Конечно, Татьяна Николаевна права: людей этих подняло время, экономическая ситуация и политика правительства. Но сейчас мы ничего не сможем изменить, ничего!.. В общем так, друзья, я принимаю следующее решение: я должен очень осторожно посоветоваться со своим непосредственным начальником, Косовым. Может, в две головы придумаем что-нибудь путное. Я ему доверяю. Он не продаст.

– Я попрошу Каменцева о работе для себя и Изольды, – сказала Татьяна. – И о компенсации за машину. И о том, чтобы они не трогали Игоря. А люди, которые убили Алексея… Бог им теперь судья, они все мертвы.

– Ну, а мне пора… – спокойно произнес Петушок, хотя все увидели, чего ему это стоило. – Надо, видно, к матери ехать… В полку объявляться? Какой смысл?! Дезертир он и есть дезертир. Трус, одним словом. Теперь этот крест буду нести. Куда денешься? А лучше бы, наверное, как ваш Ванечка, Татьяна Николаевна. Убили – и слава, и почет. И по телевизору, вон, показывают. В газетке бы написали…

– Да что ты говоришь, Андрей?! – возмутилась Татьяна. – Почему?

– А потому! – вышел из себя и Петушок. – Я хотел вам помочь с этими мерзавцами до конца расквитаться, всю эту вашу мафию под корень извести! А вы… «попрошу Каменцева о работе…», «компенсацию за машину»… Да это жулье просто давить надо и все! Уничтожать! Они же вас раздавили, на колени поставили! А вы…

– Андрей, остановись! – резко произнес Тягу-нов. – С твоим максимализмом мы знаешь куда заедем? И так уже заехали… «Умный гору обойдет» – слышал такую пословицу? Вот и нам нужно гору обойти. Я не знаю, что получится. Не знаю. Но я хочу, чтобы мы и живы остались, и потом – понимаешь, потом, позже! – что-нибудь сумели изменить. А перестрелять этих да в тюрьму сесть, под «вышку» попасть – ума много не надо. Успокойся и давай подумаем как нам…

Неожиданно в прихожей раздался звонок. Тягунов с опаской приблизился к двери, глянул в глазок. «Какие-то молодые люди», – сообщил он Татьяне. Она припала к глазку.

– Да это же ребята из ТЮЗа! – обрадовалась и распахнула дверь. – Проходите, молодежь, в самый раз, к чаю!.. Андрюша, ставь-ка чайник!