Текст книги "Крестная мать"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Я ее к себе приглашу, а, Феликс Иванович? – заискивающе говорил Бизон. – Не возражаешь?

– Зови, если пойдет. – Феликс великодушно махнул рукой, но на его лице можно было прочитать уверенность, что ничего путного у Бизона из этой затеи не получится. Более того, он был уверен, что Изольда откажется от приглашения, что какая-то незримая ниточка уже протянулась между ним и этой эффектной женщиной, явно тонко чувствующей и понимающей ситуацию. Руководил фирмой он, Дерикот, а не Бизон со своей свирепой мордой. Но все же пусть посуетится, пусть. Ничего страшного. Надо эту бабу проверить в разных ситуациях. Тут Бизону и карты в руки – случайно или нет забрела в его офис эта самая беженка? Не подсадная ли это утка? Менты да чекисты на всякие такие дамские штучки горазды, читали, как же!

Феликс велел Бизону ехать по адресу, и тот охотно отправился к своему «мерседесу», который стоял под окном. Бизон, выходя из магазина, втайне надеялся, что Изольда еще не уехала, где-нибудь стоит здесь, на остановке. Но ее не было. Тогда он помчался на юго-запад города, нашел нужный дом, послонялся возле него. Расспросил у подъезда молодайку с детской коляской, и та охотно рассказала ему, что да, на третьем этаже, в двадцатой, кажется, квартире, живут старики, а к ним с месяц… нет, побольше, месяца полтора, приехала какая-то симпатичная женщина-беженка из Грозного. Она ищет работу, или уже нашла, молодайка точно не знала. Но то, что приезжая ходит на биржу труда, это точно.

Бизон решил, что для проверки этой информации вполне достаточно. Все сходилось. Для страховки и пущей убедительности – мол, он ищет одну женщину, дальнюю родственницу, она неточно указала адрес – Жорка поднялся даже на третий этаж, постоял там минуту у закрытых дверей двадцатой квартиры, послушал чей-то старческий голос и пошел восвояси. Молодайке, которая по-прежнему гуляла со своим чадом, он сказал, что все правильно, нашел, кого искал, ее сейчас нет дома, но они обо всем договорились с теткой.

Садясь в машину, Жорка в который раз глянул на выправленное правое крыло, мысленно чертыхнулся: вид «мерседеса» в любом случае был уже не тот. Это надо снимать крыло, заменять на новое, подбирать краску… Козел! Еще махаться вздумал. Лежи теперь в болоте, корми пиявок.

Уже сколько времени прошло, а Бизон до сих пор не мог успокоиться, вспоминая инцидент на дороге. И нанесло же откуда-то этого Морозова!

…В шесть вечера на другой день Изольда обнаружила в кабинете Дерикота одного лишь Жорку Бизона.

Он сказал ей, что Феликс Иванович, к сожалению, не смог ее дождаться – дела, но велел передать, что работа для нее на фирме найдется, нужно будет прийти в понедельник с трудовой книжкой, вообще, с документами в отдел кадров. Еще Жорка добавил, что немалую роль в ее трудоустройстве сыграл он – грех было не взять к ним в фирму такую привлекательную женщину.

– В таком случае, с меня причитается, Жора, – пообещала Изольда. – С первой же получки. А какие, кстати, у вас оклады? Мне Феликс Иванович что-то ничего не сказал.

– Ни деньгами, ни вниманием с его стороны обижены не будете, – заверил Бизон. Он назвал цифру (Дерикот велел), Изольда удивленно приподняла брови – не ожидала такой щедрости.

– А вы кем здесь работаете, Георгий? – вежливо поинтересовалась она.

– Автомехаником. Мы ведь покупкой-продажей автомашин занимаемся, больше подержанными. Запчастями торгуем, – лениво объяснял Бизон, а сам не сводил глаз с колен Изольды. Она перехватила его взгляд, заметила вдруг, что замок на правом сапоге расстегнулся, опустился вниз, и она, нагнувшись, стала тянуть его вверх. Замок однако плохо поддавался.

Бизон в мгновение ока оказался рядом.

– Разрешите!

Он склонился над ее ногами, возился с замком, касаясь толстыми пальцами ее колена.

– А я давно ведь заметил, но постеснялся сказать, – ворковал он, возясь с замком. – Думаю, обидится женщина, бестактным меня посчитает… А если мы снимем на минутку сапог, а, Изольда Михайловна? Так будет удобнее, я гляну.

Она позволила ему стащить сапог. Бизон делал это с удовольствием, не торопясь, словно бы случайно при этом оглаживая гладкую ногу, любуясь ею. Изольда насмешливо отвела его слишком уж назойливые руки, сказала нейтрально, что с замком это случается, как бы не пришлось отдавать сапоги в починку.

– Ну, это мы сейчас посмотрим, определим… – ворковал Бизон. – Ничего тут не надо менять, что вы! Просто зубчики не всегда попадают куда надо, понятно? – Он стал вжикать замком туда-сюда. – Тут усилия не надо применять, это еще хуже, Изольда… Можно, я без отчества буду, а? У нас в фирме как-то не принято с отчествами. Одного только шефа по имени-отчеству величаем. А так все друг друга на ты, как в Штатах. Не была в Америке?.. Ну ничего, побываешь. Я, правда, тоже не был, но вообще за границей бывал, у братьев-славян, по торговым делам, в командировке… А у тебя имя какое-то официальное… Муж тебя как звал?

– Лизой.

– Ну вот, другое дело. И мы так же звать будем. Давай, Лизонька, теперь наденем сапожок. Только я сам, сам! Я тебе покажу, как надо замочек застегивать. Вы, женщины, в технике не разбираетесь, а это техника, ты не улыбайся! Пусть и примитивная. Но с ней тоже надо уметь обращаться. Вот так, берешь замочек за язычок, легонько, ласково, и – потянула вверх. И не спеши, не дергай. А другой рукой вот здесь, по голенищу, поглаживай. Чтоб замочку легче было работать. Здесь можно прижать, здесь подправить… видишь: поехал, как по маслу!

Изольда весело рассмеялась, встала, топнула сапогом.

– Ну, Жора, спасибо. Будем считать, что курсы по застегиванию замков на женских сапогах я закончила успешно. Поехала я. До свидания, до понедельника.

Бизон живо вскочил.

– Есть предложение – я подвезу. Можно заехать ко мне на чашку чаю. Или рюмку водки. По желанию.

– А если в другой раз?

– А зачем откладывать приятные дела?! Посидим, поокаем.

– Хорошо, поокаем. Только без водки. И без рук. Сразу предупреждаю. Просто визит вежливости. Я хоть и сговорчивая, а насилия не терплю. Ненавижу! Особенно после Грозного.

Бизон с интересом слушал ее.

– Да какое насилие, Лизонька! Поехали, не бойся. Просто посидим, чайку попьем, телевизор посмотрим.

«Гляну на твое логово, – думала Изольда, усаживаясь в «мерседес». – Татьяна все должна знать: где эти ублюдки живут, когда бывают дома, что пьют-едят».

– Хорошая у тебя машина, Георгий, – похвалила она, когда «мерседес» мощно рванул с места и помчал их по вечернему городу. – Красивая.

Бизон расцвел.

– Ну вот, хоть одна женщина похвалила, – говорил он, ловко маневрируя в потоке других машин. – А то сядут и не видят, в какой «тачке» их везут. Правда, помяли мне немного крыло… ну, это так, мелочь. Отремонтирую.

– Давно купил?

– Нет, месяца два с половиной езжу. За границей работал с одной автофирмой, оттуда привез. В Польше, в Венгрии…

Доехали они довольно быстро. Уже в подъезде Бизон вспомнил, что оставил на тахте своих резиновых подружек, видеть их Изольде ни к чему – что подумает? Пока она раздевалась в прихожей, быстро убрал подружек в кладовку, поправил неубранную постель.

– И у меня такая же была квартира, ну, точь-в-точь! – ахнула Изольда, рассматривая его жилье. – Только кухня немного побольше. А так и мебель здесь же стояла, у стены, телевизор…

– Да тут по-другому и не поставишь, – Бизон положил у ее ног тапочки. – «Хрущевка»!

Потом они сидели за низким журнальным столиком, Бизон угощал гостью свежезаваренным чаем, конфетами с коньяком (Изольда, конечно же, поняла, но промолчала), очень вкусными, самыми дорогими на рынке яблоками, уговаривал не стесняться и быть как дома.

– Мне пора, Жора, – сказала она час спустя. – Спасибо за угощение. Я ваша с Феликсом Ивановичем должница. Как только устроюсь, получаю зарплату и – гуляем!

– Ты не останешься? – прямо спросил он.

– Нет. Мы же договорились.

Бизон надулся, как капризный мальчишка, у которого отняли любимую игрушку или не разрешили выйти во двор к приятелям. Лицо его побагровело и мгновенно ожесточилось – Изольда даже испугалась. Из галантного еще минуту назад ухажера Жорка превратился Бог знает в кого. Да, такой не дрогнет, ни перед чем не остановится, подумала она, зябко поводя плечами. В глубине души она снова пожалела, что ввязалась в эту опасную игру, отчетливо вдруг представила, как этот человек убивает мужа Татьяны, руки у нее похолодели. Что, в самом деле, стоит этому человеко-подобному придушить ее? Тем более, что никто не знает, куда и зачем она поехала… Впрочем, чего это она? Знает Дерикот, что она должна была прийти в магазин, знает Татьяна, куда она пошла…

Изольда преодолела страх, взяла себя в руки.

– В другой раз, Жора, – сказала она как можно мягче, ища отходные пути. – Я нездорова.

– Ладно, поехали, я отвезу, – буркнул он.

Молчком они спустились по лестнице, молчком же, не спрашивая адреса, он отвез ее к дому тетки, остановился у нужного подъезда, и Изольда не на шутку встревожилась:

– Откуда ты знаешь? Ты здесь был?

– Не с пацанами в прятки играешь, Лиза! – жестко ответил он. – И не вздумай затевать с нами какие-нибудь штучки… Работать так работать. У нас все на доверии, поняла? И работать будешь, и бабки тебе хорошие Феликс платить станет, но чтобы язык крепко за зубами держала. Поняла? Как будто у тебя его и нету!

Он вдруг навалился на нее, стал мять груди, бедра, норовя раздвинуть ноги, но Изольда, перепугавшись бешеного этого напора, выскочила из машины, кинулась в подъезд, лихорадочно соображая, что если Жорка станет преследовать ее до самой квартиры тетки, то придется проситься к ней на ночевку – а что делать?

Но Бизон, разъяренный неудачей, с визгом рванул «мерседес» от подъезда, умчался в ночь. Она перевела дух, поправила прическу, застегнула Татьянину шубку и тороплива пошла к автобусной остановке.

А Бизон, вяло матерясь, мчал к себе домой. Перед его глазами стояли безмолвные, послушные резиновые подружки, которые не выпендриваются и не действуют на нервы… Изольду же в следующий раз он и спрашивать не станет, если, конечно, она у них будет работать. Увезет в лес, в глухомань, подальше от города, и пусть хоть оборется там – он все тряпки на ней изорвет, сиськи истерзает, заставит делать то, что ему захочется!..

Глава семнадцатая

Владельцем красного «Москвича», на котором уехали с рынка те два парня, торговавшие блоком цилиндров, оказался некий Мысков Николай Николаевич. В областной ГАИ Сайкину сообщили адрес Мыскова. Паша, предупредив Тягунова, отправился на улицу Спортивную, о которой знал, что она существует в городе, но никогда здесь не бывал.

Спортивная улица оправдывала свое название: улица прилегала к стадиону «Динамо», где занимались физподготовкой сотрудники милиции и госбезопасности, бывал здесь и лейтенант, но на стадион он с коллегами попадал прямо с автобусной остановки, то есть, с магистральной широченной улицы. Сейчас ему пришлось колесить по тесным, застроенным частными домами переулкам, спрашивать встречных-по-перечных. День был холодный, ветреный, ноги скользили по обледенелым узким тротуарчикам, а идти пришлось все время в гору. Спортивная причудливым образом разбросала свои дома по буграм, примыкающим к стадиону, нумерация была какая-то странная, путаная – рядом с домом под номером шестьдесят был восемьдесят второй, а номер семьдесят торчал зеленой крышей за ними, еще выше на бугре. Подойти можно было лишь обогнув бугор слева, дойдя до конца улицы и поднявшись по ненадежной, с подгнившими ступенями лестнице, скатиться с которой – раз плюнуть.

«Как же тут старики ходят?» – озабоченно думал Паша, поднимаясь по лестнице со всеми предосторожностями. Ему, горожанину, привыкшему к асфальту и стандартным пяти– и девятиэтажкам, стоящим, в основном, на ровных площадках, частный сектор был даже в диковинку. Он в самом деле подивился изворотливости застройщиков и их стремлению во что бы то ни стало поставить дома здесь, на буграх. Это ведь неудобно во всех отношениях. Единственно, что оправдывало рождение этих кривых улиц, – сады, участки возле домов, да и от центра недалеко.

Шаткие ступени наконец кончились, Паша оказался наверху, где его глазам открылись еще несколько домов с надворными постройками и гаражными воротами, и он понял, что попасть сюда можно и другой дорогой, поверху, если ехать на машине.

Он долго стучал в наглухо закрытую калитку дома номер семьдесят, потом стучал в окно, и за стеклом мелькнуло наконец стариковское лицо. Глаза старика смотрели на него вопросительно и немо. Паша через стекло показал ему свое милицейское удостоверение. Лицо исчезло, потом, спустя минуту, снова появилось, но уже в круглых старомодных очках в металлической оправе. Голубые слезящиеся глаза старика изучали удостоверение, потом старик снова пропал – махнул рукой, иди, мол, к калитке.

Сайкин сказал ему о цели своего визита, спросил о красном «Москвиче» четыреста двенадцатой модели.

– Да, машина у меня есть, – кивал Мысков сухой седой головой. – Токо зимой я на ей не езжу, да и летом теперь мало. Года не те, сынок, и с бензином сам знаешь как, не напасешься ево. Я лучше бабке творожку куплю. Племяннику дал доверенность, Вадиму, он нам с бабкой помогает. Своих ребят нету, Бог не дал. Вот Вадька-то бабку или на рынок свозит, или я когда в собес съезжу или еще куда. Прошлый раз он меня в военкомат возил, с пенсией разбирались. И ремонт он сам делает, у него дружков по этой части много.

– А в прошлое воскресенье вы давали ему машину, Николай Николаевич? На авторынок он ездил? – спросил Сайкин.

– Бог ево знает, куда он ездил, может, и на рынок. – Мысков запахнулся в теплую безрукавку, плотнее прикрыл дверь (они сидели на кухне). – Бабка сейчас хворая лежит, а я пока ползаю. Вадька-то иногда и не говорит, зачем машину берет. Насчет воскресенья… да, кажись, брал. Ага, брал! Хлеба нам привез, молока, минтая, вон, килограмма три навалил. Вадька у нас один племянник, помрем мы с бабкой – машина ево. Я уж подписал завещание. А нехай, в могилу ее с собой не возьмешь. Им, Башметовым, достанется. Не чужим людям.

– Значит, его фамилия Башметов?

– Вадьки-то? А то какая! Мать-то ево тоже Башметова, по мужу, а так она сеструха моя, Мыскова.

– А живут они где?

– А возле цирка. На Моисеева. Как раз против мясокомбината здоровенный такой дом построили. Длинный – страсть! С полкилометра. Идешь-идешь…

Второй подъезд у них, квартира сорок восьмая. А чево это он, Вадька, натворил на машине? Сбил, что ли, кого? Или как? Раз милиция интересуется, значит, что-то тут не чисто.

– Никого он не сбил, Николай Николаевич, не волнуйтесь. Просто мы проверяем кое-что, ищем красный «Москвич» вашей модели.

– А… Нет. Вадька парень хороший, – на всякий случай стал защищать племянника Мысков. – Уважительный. Конешно, машину ему хочется иметь, да еще задарма. Вот и старается он, помогает. А куда она мне?

– Ну хорошо, Николай Николаевич, спасибо, – стал прощаться Сайкин. – Извините, что побеспокоил, служба такая.

– Ты если что, мне скажи, – велел Паше старик. – Я с ево три шкуры спущу. Он отца с матерью не боится, неслух такой с мальства, а меня послушается, машину-то ему хочется заиметь.

– «Москвич» ваш дома сейчас?

– В гараже, где ж ему быть!

– Можно его осмотреть?

– Отчего нельзя. Пошли!

Они спустились по ступенькам крыльца во двор и через внутреннюю дверь, сбоку, вошли в темноватый, с маленьким оконцем, гараж, набитый всякой всячиной. Знакомый теперь Сайкину «Москвич» стоял у стены.

– Багажник откройте, пожалуйста, – попросил лейтенант.

Пока Мысков, шаркая подошвами валенок, ходил за ключами, Паша повнимательнее осмотрел гараж. Привлекло обилие запасных частей: вдоль глухой стены тянулись длинные стеллажи с самыми разными деталями.

«Дед вряд ли все это натаскал, – думал Паша. – К машине он уже потерял интерес, возраст не тот, да и на рынке с ними сидеть, мерзнуть… К тому же, запчасти от самых разных машин: аккумулятор, вон, «волговский», большой, бампер задний – тоже от «Волги», от двадцать первой модели, фары – «жигулевские», глушитель от «Москвича».

Мысков вернулся. Кряхтя, поругивая плохо поддающийся замок, открыл багажник. Паша глянул – блока цилиндров там не было.

– Ты чево ищешь-то, скажи? Я, может, знаю, – хмурился старик. – Чево в багажнике-то спрятать можно?

– Мы с вашим племянником при встрече потолкуем, Николай Николаевич, – уклончиво отвечал лейтенант. – Мне нужно кое о чем его спросить.

– Ну, гляди. Вам, милиции, виднее.

– Вы его друзей знаете, Николай Николаевич?

– А как же! Одного, как облупленного, знаю. Он все время тут. Серегой зовут. Мордатый такой, в машинах хорошо разбирается. Полгаража мне запчастей натаскал. Пусть, говорит, полежат, а то у меня негде.

– А фамилия Сергея какая?

– Про фамилию не спрашивал. А на кой она мне, фамилия? Серега и Серега.

– А где работает? Учится?

– И про это не спрашивал… Хотя постой, на какой-то они фирме вместе. Зарабатывают хорошо. Спекулируют, короче, чего-то прикупают, продают, машины ремонтируют. Я не знаю точно.

– Вы не говорите, что я у вас был, – попросил Сейкин вполне официально, и старый Мысков правильно его понял.

– Как скажешь, так и сделаю, я человек военный, – старик попытался даже расправить плечи. – А в случае чего, я ему уши-то пооборву, можешь не сомневаться.

«Если окажется, что Башметов причастен к гибели Морозова, ушами тут, дед, не обойдешься», – подумал лейтенант, но ничего больше Мыскову не сказал.

Простились они довольные друг другом.

Скоро Паша сидел перед столом Тягунова, и Вячеслав Егорович вместе с Косовым внимательно слушали его рассказ. Потом стали рассуждать.

– След, конечно, может оказаться ложным, – говорил Тягунов. – Блок цилиндров мы можем больше не увидеть. Паша парней спугнул, это ясно, от вещдока они могут элементарно избавиться. Тут ума особого не надо. Надо как можно быстрее допросить Вадима Башметова, узнать, кто второй, этот Серега. И сделать обыск у Мыскова. Мысков, кстати, может и не знать, что у него, к примеру, склад ворованных деталей. Ну, в лучшем случае дельцы устроили у деда перевалочную базу. Очень удобно: дом на отшибе, хозяин – старик. Кто в чем заподозрит? Гараж большой, Паша?

– Да, приличный, Вячеслав Егорович. «Уазик» крытый вполне может разместиться. И еще стеллажи.

– Ладно, маленький, большой – не в этом сейчас дело, – прервал диалог начальник отделения. – Нужно срочно проверить Башметова, установить личность второго, Сергея. Поезжайте сейчас же по адресу, который назвал Мысков, к Башметовым.

…Дверь операм открыл отец Вадима. Тупо, пьяно смотрел на сотрудников милиции, на их удостоверения, не хотел пускать в квартиру, но все же провел на кухню.

– А че? Вадьки нету дома. Че надо? – говорил он заплетающимся языком, но с каким-то торжеством в голосе, из которого легко было понять, что хотя бы в этом легавым не повезло. – Его увезли. Уехал он, понятно?

– Кто увез? Куда? – требовательно спросил Тягунов.

– Пришел этот… как его? Игорек, да. Сказал: «Поехали, шеф велел». И они умотали.

– Что за Игорь? Как его фамилия? На чем он приезжал?

– А я откуда знаю? Мне они не докладывали, на чем и куда они п-поехали. Может, на трамвае, может, на «мерседесе».

– А что, среди знакомых вашего сына есть и владельцы «мерседесов»?

– Может, и есть, – мотал пьяной головой Башметов-старший. – Они всякие ремонтируют. А кто на чем ездит, я не знаю. Мне до лампочки. У Вадьки свои интересы, у меня свои. Хочешь выпить, майор? У меня пиво есть, свежее, только что ходил.

– Нет, спасибо. А Игоря знаете, Башметов?

– Игорька-то! А как же! Он у нас был раза два. Хороший пацан, культурный. Вроде, шефа возит на иномарке. Так мне Вадька говорил.

– А где он работает? Кто его шеф?

– Спроси чего-нибудь полегче, майор. Сложные вопросы задаешь. А молодые не очень-то родителям рассказывают, где деньги берут. Я в их дела не лезу.

– А что это за тайны от родителей?

– Да какие тайны! Просто они не любят, чтобы мы в их дела встревали, вот и все.

– Ладно, Башметов, пошли мы. – Тягунов и Сайкин поднялись с табуретов, направились к двери.

– Да! Башметов, скажи-ка, а Сергей тут давно был?

– Какой Сергей?.. А, Серега! Был, а когда – не помню. Не записываю, майор. Прошлый раз он с бутылкой приходил, выпили, за жизнь поговорили. Я благодарен. Мне много не надо. Главное – уважение.

– Где этот Серега живет? Фамилия?

Башметов-старший лишь помотал головой, и офицеры поняли, что больше ничего сегодня не добьются. Или он врет, понимая, что оперы хотят получить нужную информацию, или разыгрывает из себя сильно пьяного.

Тягунов строго сказал на всякий случай:

– Хватит прикидываться, Башметов. Плохой из тебя актер, переигрываешь.

Тот дернулся, открыл было рот, но благоразумно промолчал. А Тягунов с Сайкиным вышли во двор громадного, длиннющего дома, стали спрашивать у подъезда старуху, выгуливающую на кожаном поводке лохматую болонку.

– Вадима Башметова знаете, мамаша?

– Из тридцать восьмой квартиры? Как не знать!

– Видели его сегодня?

– Видала, как же! Утром за ним приехали на черной такой машине иностранной. Дружки его.

– А что за машина? Какая модель?

– Я в них не разбираюсь. Знаю, что не наша она, не русская.

– Вы далеко от машины стояли?

– Нет. Тута вот и стояла. А машина – вон там. – Женщина показала рукой на квадратную асфальтовую площадку в начале дома. – Буська мой любит гулять, мы с ним на пару и дышим свежим воздухом. Я ему, вон, курточку сшила. И обувку пошила, да он зубами стеганки-то посдергивал.

– Не слышали случайно, о чем ребята возле машины говорили? Это же рядом было, если вы тут стояли. – Тягунов спрашивал просто так, зная о природном любопытстве женщин.

– Ой, я не прислушивалась… Но вроде наш-то, Вадим, из тридцать восьмой квартиры, сказал: «…легавые что-то зашевелились». Чего это он имел в виду, я не знаю. Но вы простите меня, старую, что я так сказала: «легавые».

– Ничего, мы и не такое слышали. Спасибо. До свидания. А обувку своей собачке вы все же не шейте – они этого не любят, у меня тоже собака есть. Да и в курточке ей жарко, а?

– Нет, Бусеньке в ней хорошо, – возразила старая женщина. – Правда, Буся? Слышишь, что дядя говорит?

Белой болонке разговор хозяйки с двумя незнакомыми мужчинами явно не нравился – она потешно скалила белые острые зубки.

Тягунов с Сайкиным зашагали прочь.

– У меня такое ощущение, что мы начинаем опаздывать, – сказал Вячеслав Егорович. – Кто-то идет впереди?

– И я так думаю, – признался Паша. – Куда ни придешь – уже кто-то здесь побывал, что-то сделал. Исчез блок двигателя, уехал Вадим Башметов, не стал ничего рассказывать его отец, явно что-то недоговаривает. У Вадима знакомые или друзья ездят на иномарках, значит, люди состоятельные, при деньгах. Кто такой Игорь? Куда он повез Башметова? Что у него за машина, чья? Какой модели?

– Да, вопросов много, – согласился Тягунов. – Вот и займись, постарайся получить ответы.

– Понял.

– Старшему по званию нужно отвечать: «Есть!»

– Слушаюсь, товарищ майор! – с улыбкой отвечал Паша. С Тягуновым ему нравилось работать.

Глава восемнадцатая

Главный режиссер Придонского ТЮЗа, Захарьян, как и многие его провинциальные коллеги, настойчиво следовал моде – искал для репертуара кассовые, в чем-то скандальные спектакли. Хорошо пошла «клубничка», в местное драме, например, давали «Красный огурец», «Гулящую», «Русскую красавицу» – откровенно эротические вещи шли на «ура», с аншлагами. ТЮЗу было сложнее, театр существовал для детей и юношества, тут надо знать меру. Но понемногу, приглядываясь и прислушиваясь к тому, что ставили молодежные театры в других городах, особенно в Москве и Санкт-Петербурге, Михаил Анатольевич осмелел: в репертуаре Придонского ТЮЗа появились спектакли, которые поначалу шокировали публику. Даже в «Ромео и Джульетте» герой и героиня такое выделывали на свиданиях, что зрительный зал замирал от потрясения, а возмущенные учителя писали в областную газету жалобы с требованием «убрать из Шекспира не присущую ему порнографию и почти секс».

Но Захарьян знал, что делал. Граней он не переступал, любовные сцены в «Ромео и Джульетте» можно истолковывать по-разному, в зависимости от личной фантазии; а если в «Острове сокровищ» разбойники и вытворяли друг с другом Бог знает что, на то они и разбойники. Главное, о театре заговорили, зритель на спектакли пошел – народ молодой, жадный на впечатления и не скупящийся на аплодисменты. Но все же это были спектакли классического, известного уже всему миру репертуара, в литературной основе не оригинальные, а Михаилу Анатольевичу хотелось чего-нибудь свеженького, русского, даже, может быть, местного. Так родилась идея перенести на сцену известную эротическую повесть Ивана Бунина «Митина любовь». Захарьян сам написал сценическую версию, пьеса получила название «Тайная любовь молодого барина». Над этим спектаклем коллектив ТЮЗа бился вот уже три месяца.

Марийке досталась роль Аленки-соблазнительницы. «Досталась», может быть, не то слово – Марийка скоро поняла, что Михаил Анатольевич сознательно выбрал ее на эту роль. В принципе, Аленку лучше бы сыграла Катя – внутренне они соответствовали друг другу как нельзя лучше. Яна… нет, она рослая, медлительная, ей в спектакле поручили играть Парашу, домашнюю служанку, а Катя – свою тезку, московскую пассию барчука Мити.

На репетициях Захарьян требовал от актеров полной раскованности и естественности поведения.

– Саня, – говорил он Зайцеву, молодому плотненькому парню – Мите. – Ты что, девчат никогда' не обнимал? Не знаешь, с какой стороны к ним подступиться? Показывать надо?

– А и покажите, Михаил Анатольевич, – хитро улыбался увалень, подмигивая Марийке.

Главреж не уловил в его голосе иронии, стал объяс нять:

– Саня, вспомни: Митя извелся от любви к Кате, ее нет рядом, в барском имении, она в Крыму, купается там на море и загорает, а Митя – молодой, здоровый бездельник, вроде тебя, ждет от нее писем, сходит с ума. Идут недели, а писем нет. А Катю ему хочется. До умопомрачения хочется, понял?

– Ага, понимаю, – кивнул Саня и снова посмотрел на Марийку: ему, как и Мите, тоже кое-чего хотелось.

– Ну вот, – продолжал Захарьян, расхаживая по сцене. – Староста, который служит в этом барском доме, все прекрасно понимает и подсовывает Мите Аленку…

– Да я читал повесть, Михаил Анатольевич, помню сюжет.

– Бунин прекрасно Митю написал, прекрасно! – Захарьян воздел руки ввысь. – Я старый уже, а мне так же вот Катю и Аленку хочется, как Мите. Вот что значит сила искусства!

Молодые актеры дружно и вежливо рассмеялись – они вполне разделяли мнение своего наставника.

– Вот и сыграй Митю, как надо, – завершил разговор Захарьян. Он спустился со сцены, сел в постоянное при репетициях кресло в десятом ряду, где в проходе стоял небольшой столик с лампой и чашкой горячего еще черного кофе. – Так, ребятушки, давайте вот эту сцену еще разок прогоним… «Встреча Мити и Аленки в лесу». Марийка, начали!.. Так, ты вышла из лесу, побежала по поляне, ищешь пропавшую корову. Готова?

– Да, готова.

Марийка-Аленка выбежала из-за кулис, приложила руки ко рту:

– А-у-у-у… А-у-у-у-у…

Появился Саня-Митя.

– Ты что тут делаешь?

– Корову ищу. А что?

– Что ж, придешь, что ли, на свидание?

– Чего же мне даром ходить?

– Кто тебе сказал, что даром? Об этом не беспокойся.

– А когда?.

– Да завтра. Ты когда сможешь?

– Вечером, как стемнеет. А куда? На гумно нельзя, зайдет кто-нибудь… Хочете, в шалаш в лощине у вас в саду? Только вы смотрите, не обманите, даром я не согласна. Это вам не Москва. Там, говорят, бабы сами плотют…

– Стоп-стоп-стоп! – Захарьян в отчаянии поднял руки, потряс ими над головой. Потом вскочил, снова побежал к сцене, мелко семеня короткими ногами, остановился у оркестровой ямы. Рыхлое полное его лицо страдальчески исказилось.

– Саня! Мария! – плачуще вопрошал он. – Ну что вы как деревянные? Такой диалог, такая сцена, а вы будто неживые! Пойми, Мария: Аленка уже согласна, ей нравится Митя, ее волнует лишь одно – даст или не даст он денег, не обманет ли молодой барин! А у Мити этих денег куры не клюют, он и не думает об этом, ему нужна эта охотливая молодая женщина… Марийка, ты же можешь эту похотливость передать, я знаю! Ну в чем дело?

Марийку при этих словах главного режиссера обдало внутренним жаром. «Захарьян все знает, – мгновенно решила она. – Не иначе, Городецкий или Анна Никитична обо всем рассказали, пожаловались. «По секрету» конечно. А Михаил Анатольевич тоже кому-нибудь из актеров сказал, и тоже «по секрету».

– Это же не премьера, Михаил Анатольевич, – не поднимая головы, сказала Марийка. – Я…

– Можешь не продолжать! – Он замахал руками, и пышные его кудри заметались по плечам. – До премьеры осталось каких-то три недели, а я ни разу – повторяю, Мария, ни разу! – не видел тебя настоящей Аленкой! Ты забудь про все, отвлекись, черт тебя возьми! О чем ты все время думаешь, чем голова забита?! Ты же на работе, моя дорогая. И если ты сейчас, в этой безвинной сцене, зажата, то что ты в шалаше будешь делать? В ладушки с Митей играть? Так это уже было… Саня, может, ты расшевелишь свою партнершу? Я тебе разрешаю, действуй!

Слова Захарьян говорил легко, с мягкой обезоруживающей улыбкой на бледных губах, приказом от его речи и не пахло, но актеры хорошо понимали язык Михаила Анатольевича – надо делать так, как требует. Главреж, как-никак! И чего, в самом деле, Полозова капризничает?! Профессия есть профессия. Играть надо. Режиссеру виднее.

Марийка и сама понимала, чувствовала, что недоигрывает, что Аленку она может показать лучше, богаче, живописней, но сейчас приходили невольные параллели (даже в тексте пьесы есть намеки!) – это ужасно мешало. Во всем теперь видела подвох. И спектакль Захарьян ставит не случайно, и роль Аленки дал ей с каким-то скрытым умыслом. Лучше бы, в самом деле, поручил ее Кате…

Михаил Анатольевич позвал ее со сцены. Когда Марийка подошла, глазами указал на место рядом с собой, спросил:

– Ну? Чего ты?

Голос его звучал вроде бы как всегда, с сочувствием и заботой, но она тут же мысленно добавила: «…ломаешься?» Тебе, мол, все равно теперь, нечего прикидываться девочкой, мы ведь все знаем!..

Она повела плечами.

– Что-то я сегодня не в форме. Не получается.

– Не в форме, не в форме! – поморщился Захарьян. – Мы с тобой должны сделать спектакль к сроку, Мария. По городу расклеены афиши, уже половина билетов на премьеру продана, Городецкий обещал написать рецензию…

«Сказал бы лучше, что все знает, что сочувствует или осуждает, – мучилась Марийка, не поднимала глаз, теребила на коленях джинсовую юбку. Или намекнул бы, что не придает этому значения – мол, сама взрослая, сама должна все решать». Но она же чувствует, что отношение к ней со стороны Захарьяна изменилось. Раньше Михаил Анатольевич никогда так на нее не смотрел, на прошлых репетициях не требовал от нее и Сани Зайцева вольностей, спектакль в целом получался каким-то чистым, целомудренным. А в последние дни главного режиссера словно подменили, он заставляет «углублять и расширять» роль Ален-ки, и это уже не женщина из дореволюционного прошлого, а современная распущенная девка с замашками героинь из американских боевиков.