Текст книги "Крестная мать"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Ага, уточка! – Бизону понравился образ, он пьяно уже засмеялся, полез с поцелуями. Вдруг приказал: – Ну-ка, раздевайся, уточка. Что-то на тебе пёрышек много.

– Ну что ты, Жора! Так сразу?.. И потом, в квартире холодно, у меня, вон, и ноги что-то остыли. И вообще… что за удовольствие за столом голяком сидеть? Неприлично. Ты пей, Георгий, пей! Потом…

– Не буду пить. Не будешь раздеваться – я в рот больше ни капли не возьму.

– Ладно, давай раздеваться. Сначала ты.

Бизон вмиг разоблачился, остался в одних трусах. Уперся требовательным взглядом в глаза Изольды.

– Георгий… давай как в стриптиз-клубе, а? Это же интересно!

– Не понял! – Он, как бык, помотал головой – только рогов на башке и не хватало.

– Ну, женщина в клубе не сразу раздевается, помнишь? Надо постепенно, медленно. Это сильнее возбуждает. Мужчины выпивают, а женщины раздеваются. Ты что, не видел ни разу?

– Видел, видел… Снимай кофту!

Изольда вскочила, беспомощно оглянулась: ну что придумать, что? Как его заставить напиться до бесчувствия?

– Музыку бы включил, что ли? – взмолилась жалобно. – Да свету поменьше, чтобы как в театре было.

– Это мы мигом.

Бизон, пошатываясь, встал, притушил верхний свет, включил торшер, нажал кнопку магнитофона. Полилась негромкая безликая музыка – под нее можно было и танцевать, и разговаривать, и любить, и мыть посуду.

– Выпьем еще, Георгий! – подзадоривала Изольда, оставшаяся теперь в юбке и лифчике. Она зябко подергивала плечами – в квартире в самом деле было прохладно.

Бизон опрокинул еще фужер водки.

– Теперь юбку снимай! – потребовал он. – Чулочки!

– Это не чулки, а колготки. За них полагается двойную норму пить. Потому что они вместе с трусиками, понял?

– М-м-м… – мычал Жорка. – Я за так разделся, а ты… Ты зачем меня спаиваешь, а?

– Мы же договорились, Жора, что ты как бы в стриптиз-клуб пришел. И за каждую вещь на мне ты должен выпить. И вообще – ты мужчина, а я женщина, ты должен поухаживать за мной, покорить. Я – уточка, ты же сам сказал. Или это я сказала?.. Ну, не важно. Ты пей, а я буду потихоньку танцевать и раздеваться, понял?

– Уточка? Кря-кря, да? – Бизон пьяно хохотал, едва не опрокинул стол с закусками и вином. – Кря-кря?

– Кря-кря! – отвечала Изольда. – Цыпа-цыпа! Пей, селезень! Пей, мой хороший! Мы же решили с тобой хорошо сегодня выпить, да? И я пью, только я женщина, уточка, мне поменьше надо.

Изольда перестала танцевать, села полуголая к нему на колени, подавляя в себе страх и отвращение, гладила его волосатую грудь.

– Чтобы нам… мне стыдно не было, понимаешь? Мы тогда… ну, что хочешь будем делать, я обещаю. Наливай!

– И ты наливай! Себе тоже! Кому я сказал?! И тряпку эту сними! – Он начал срывать бюстгальтер.

– Ну что ты, Жора?! Как ты себя ведешь? Как медведь, честное слово! Погоди-ка!

Она вскочила, убежала в ванную, закрылась там. Лихорадочно соображала: «Ну что делать с этим быком? Ничего его не берет. Пьет-пьет, и хоть бы хны!»

Бизон пошел следом, подергал дверь в ванную, в туалет, промычал что-то невразумительное, ушел, хватаясь за углы – его швыряло из стороны в сторону.

– Однако ты нажрался, – признался он самому себе и следил со смехом, расставив ноги, как качались стены, ковер, хрустальная люстра под потолком, кресла у столика… Подошел к тахте, упал на нее лицом вниз, решив, что подождет Изольду минуту-другую; время от времени вскрикивал: «Я – селезень! Кря-кря!.. А где моя уточка? Иди сюда, моя серенькая, а то я тебе все перышки повыдергиваю…»

И вдруг – затих, задремал, провалился в сон.

Дрожа от страха, полуголая, Изольда осторожно вышла из ванной, заглянула в комнату. Бизон мощно храпел, раскинувшись поперек тахты.

Она перекрестилась, наспех накинула одежду, трижды включила и выключила на кухне свет, повернула ключ в двери и приготовилась ждать.

Через несколько минут дверь тихонько открылась, вошли Татьяна, Игорь и Петушок. Изольда, уже одетая, стояла в прихожей, у нее зуб на зуб не попадал.

Татьяна решительно шагнула в комнату, несколько мгновений с ненавистью смотрела на развалившегося в бесстыдной пьяной позе Бизона.

– Вот ты каков, мерзавец! – прошептала она. – Спишь, подонок, и смерти своей не чуешь.

– Хорошо он выпил? – деловито осведомился Петушок, в перчатках открывая дверь кладовки. – Игорь сказал, что оружие Бизон прячет там, он сам видел. – Андрей наткнулся на резиновых девиц, вытащил их на свет, ухмыльнулся. «Герлы» кучей лежали у тахты, пялили на незваных гостей глупые намалеванные глаза.

– Бутылку водки почти один выпил, коньяк, – торопливо, приглушенным голосом перечисляла Изольда (не дай бог, проснется этот зверь! Что тут будет!). Ее по-прежнему колотило. Пережитое за прошедшие два – два с половиной часа только сейчас давало о себе знать. Но, кажется, задуманное Татьяной осуществлялось, теперь ублюдок ничего не сможет изменить, он приговорен. Осталось лишь привести приговор в исполнение.

Изольда не хотела смотреть, все так же, полуотвернувшись, стояла в прихожей в накинутой на плечи шубке, с пылающим от волнения и выпитого лицом. Закрыв уши, ждала выстрела.

Заряженный «Макаров» нашелся в тумбочке, у тахты. Петушок передернул затвор, глянул на Татьяну – может, я? Она, тоже в перчатках, с белым ожесточившимся лицом, отняла у него пистолет, взяла его обеими руками, приставила к груди Бизона…

– Подушку! – сказал Петушок.

Она кивнула, поняла, подождала, пока он найдет в кладовке подушку, положит ее на грудь Бизона, и – выстрелила. Выстрел прозвучал глухо. Можно было подумать, что в квартире Бизяева что-то упало или хлопнула пробка шампанского;

Жорка дернулся, открыл на мгновение пьяные, дикие от водки и боли глаза, что-то коротко нечленораздельно промычал… Смерть его была легкой и быстрой.

– Это тебе за Алексея, – твердо выговорила Татьяна.

Петушок взял у нее пистолет, вложил в правую руку Бизона.

– Пошли. Нам тут больше делать нечего.

Они потушили свет и, бесшумно, как вполне обу-’ ченные террористы, вышли из комнаты.

В подъезде было темно (Игорь с Петушком погасили свет), увидеть их никто не мог. Да и кто бы следил в два часа ночи?! Ни одно из окон в доме не светилось, глухой звук выстрела никого не разбудил. Царствовал в доме и во всем городе Его Величество Сон.

«Кадиллак» дожидался седоков за соседним домом, в тени угрюмых железных гаражей. Игорь тихо, без огней, тронул машину, выехал на магистральную улицу и только тогда включил габаритные огни.

– Жорка сказал мне… когда мы выпивали… – У Изольды все еще клацали зубы. – Серега… сгорел в гараже… когда мы уехали, наверное, начался пожар… Только я не понимаю, кто поджег.

– «Козел»! – тут же сообразил Петушок. – Мы его, видно, толкнули, когда возились…

– Что ж, один остался, Дерикот, – мрачно отметила Татьяна.

Никто не отозвался на эти слова, каждый по-своему переживал казнь бандита.

– В случае чего, ребята, и ты, Изольда… – снова заговорила Татьяна. – Это я одна сделала, поняли? Вас там не было, никто ничего не знает.

– Успокойся, крестная, – Игорь ободряюще повернул голову к Татьяне. – В самоубийство Бизона можно поверить. Пил, с психикой не все в порядке было. Это и Феликс знает, и все остальные на нашей фирме. Так что…

– А как ты объяснишь, где катался полночи на «кадиллаке», если вдруг Феликс узнает, что машины в гараже не было?

– Ну… скажу, что с девушкой катался. Попрошу прощения, бензин, мол, за мой счет.

– Годится, – одобрил Петушок. – Только ты предупреди кого-нибудь из девиц, договорись.

– Ладно, не учи. Я уже договорился с одной. Девка что надо, не подведет. А мозги я ей, конечно, запудрил. О другом сказал.

И к Игорю вдруг запоздало и не к месту, наверное, явился страх. Руки, как и у Изольды, мелко и противно подрагивали на руле «кадиллака». Не лучше было бы, в самом деле, потихоньку стукнуть в милицию о преступлении Бизона? Там бы разобрались. И все, кто сидел сейчас в машине, не были бы причастны к преступлению – надо называть вещи своими именами. И крестная не стала бы той, кем теперь стала. И они не принимали бы участие в самосуде. Закон есть закон, нужно поступать в соответствии с ним, что бы ни случилось. Со школы учили!.. Конечно, милиция может и поверить в самоубийство Бизона, тогда гора с плеч. Хотя… А если не поверит? Если будет искать кого-нибудь? Если Изольду или всех видел какой-нибудь не спящий лунатик?

Он не смог подавить растерянного и отчетливого, видимо, сожалеющего вздоха, потому что Татьяна тотчас прореагировала:

– Я же сказала, ребята, не думайте об этом. Я отомстила за мужа. Сама. Одна. Купила пистолет, втерлась к этому негодяю в доверие, пришла к нему домой и застрелила. Все. Пусть судят, если будут искать, найдут… Я ничего теперь не боюсь. Я все в этой жизни потеряла.

Ей никто не ответил – думали. События минувших дней тяжким грузом давили душу всех четверых. Они понимали, что милиция, возможно, станет скрупулезно разбираться, и неизвестно, чем все кончится.

– Алексея надо достать… похоронить по-человечески. Рядом с Ванечкой, – нарушила Татьяна тягостное молчание. – Да и того парня, что утонул… Только как это сделать? Как сообщить милиции?

– Как сообщишь, крестная? – возразил Игорь. – Милиция тут же догадается… ну, ты понимаешь.

– Да, наверно… Я не знаю, как! – всхлипнула Татьяна. Ужас добрался и до ее души. Она только сейчас поняла, чем все может обернуться. Но – поздно слезы лить! Поздно!

– Надо что-то придумать, ребята, – плачущим голосом попросила Изольда. – Вы же мужчины. Думайте! Негоже оставлять там… – хотела сказать «человека», внутренне поправила себя. – Алексея. Да и Вадима, конечно. Может, кто-то случайно увидел, или рыбачил… лунку долбил? Там же, я поняла, не совсем болото, река когда-то была, а потом отвернула, так?

– Так, – встрял Петушок. Он тоже напряженно думал над ситуацией. Все трое, убившие Алексея, мертвы. О месте нахождения трупов теперь знают только. они, мстители… А как сообщить органам? А не сообщать? Так оставить? Но Татьяна Николаевна же попросила похоронить мужа рядом с сыном…

– Ну что, нам самим вытаскивать? – взмолилась Татьяна. – И нанимать… кого? Как? Что говорить людям?

– Может… позвонить в милицию, сказать, что бродил, вот, по лесу, увидел свежую полынью, чью-то шапку… – фантазировал Игорь. – Мне, допустим, позвонить?

– Они же в разных местах! – простонала Татьяна. – Какая шапка, Игореша? Тебя сразу же заподозрят, начнут на допросы таскать. Нет-нет, ничего не придумаешь. Мне нужно идти в милицию и во всем признаваться. Да, знала, что убил Бизон, а я убила его. И пусть меня судят одну. Я ни под какими пытками ничего о вас не скажу!

– Таня, успокойся! Что ты?! – заволновалась Изольда. – Погоди, надо все хорошенько обдумать. Алексея, конечно, нужно поднять, я согласна. А тот, Вадим… да пусть лежит, что ли… Он же… Ну, чего объяснять?

– Успокойтесь, женщины! – кажется, один Петушок знал, что делать и как себя вести. – Не нужно паники, прошу вас, мы только себе напортим. Бизон наказан, и это главное. Вадика и Серегу Бог наказал, мы их не убивали. А как узнать… вернее, как сообщить милиции, где лежит тело дяди Леши, надо подумать. Но Игорю сейчас нужно будет от всего отказаться – он же приезжал за Вадиком тогда! Отец может вспомнить, во дворе кто-нибудь да видел – очень уж заметная машина у шефа, Игорек.

– Я придумаю что-нибудь, придумаю, – махнул тот рукой. – Заехал, поговорили, подвез до киоска, Вадик купил сигарет, пошел по своим делам… Да тут знаешь сколько можно наговорить!

Татьяна сжимала виски.

– Игореша, сынок, можно побыстрее домой? Голова разламывается.

«Кадиллак» плавно и послушно прибавил скорость. В машине снова повисло тягостное молчание. Ночной город был пуст, холоден и равнодушен. Мела поземка. Длинная, плохо освещенная улица все никак не кончалась, сильные фары с трудом пробивали снежную круговерть. И у всех четверых родилось вдруг ощущение, что комфортабельная заморская машина с баром, телевизором и телефоном в салоне завезла их в тупик, из которого никогда уже не выбраться…

– Остановись, Игорь! – вскрикнула вдруг Изольда. – Мы же дураки все! Дураки! Никто не поверит в самоубийство Бизона! Там же сплошные… следы… или как их назвать… доказательства!

– Какие следы?

– О чем ты, Лиза?

«Кадиллак» резко затормозил, машину даже немного занесло на скользкой снежной мостовой.

– Я ведь не убрала посуду! – сдавленно, распахивая на груди шубку, бормотала Изольда. – Тарелки, рюмки, фужеры!.. Любой догадается, что Жорка был не один!.. И с чего вдруг самоубийство? Кто с ним был? А отпечатки пальцев?! Дерикот может вспомнить, что Жорка приглашал меня в гости, насильно, можно сказать, тянул. Он тут же вспомнит. Надо было хотя бы отпечатки пальцев убрать, быстренько перемыть посуду. Тогда пусть думают.

– Да, о посуде и я не подумал, – покаялся Петушок. – Это же элементарно.

– Поехали назад! – приказала Татьяна. – Зачем Лизу ставить под удар? Я там была, я! И должны быть мои отпечатки пальцев, в крайнем случае.

– Татьяна Николаевна, там ничьих не должно быть отпечатков! – резонно заметил Петушок. – Посуду надо было перемыть, да. А сейчас мы заберем ее с собой – ту, из которой Изольда Михайловна ела-пила. И все.

Они вернулись к дому Бизона. Изольда бегом бросилась к знакомому подъезду, птицей взлетела на четвертый этаж, толкнула дверь – в квартире горел свет! А сам Бизон, постанывая, держась окровавленными руками за грудь, сидел на тахте.

– Лиза! – со страшным хрипом выдохнул он. – Кто это меня?! Помоги!.. Ты где была?

У Изольды отнялись ноги.

– Я… Я… – Она без сил опустилась рядом на край тахты. – Я бегала… «Скорую помощь» вызывать!.. Ты же… ты, оказывается, такой дурной, когда выпьешь!.. Сначала глупости всякие говорил, потом догола меня раздеваться заставлял… про уточку все говорил. Помнишь?

Он мотал головой.

– Какая к черту «уточка»?.. Кто стрелял?

– Да ты сам и стрелял, Жора! Не помнишь разве? Выхватил из тумбочки, что ли… я не помню точно… ну вот, вижу, в руках у тебя пистолет, ты мне к животу его приставил, кричишь: если не будешь любить, как я хочу, ну… это, по-особенному, по-нынешнему, что в кино показывают… то прикончу и все!

– Ну?

– А я стала пистолет у тебя отнимать. А ты выстрелил и прямо себе в грудь. Мог бы и в меня попасть! Ужас! Я чуть с ума не сошла от страха. Ты сознание потерял, упал, кровь течет. Что делать? Соседей звать? Не стала. Думаю, сейчас же милиция явится, будут спрашивать про пистолет… А за «скорой» побежала – надо же тебя спасать!

– Дура! – заорал Бизон. – Какая «скорая»?! На хрен она мне нужна? Надо было Феликсу звонить, он недалеко живет. А у него, у нас, врач есть свой… Твоя «скорая» тоже в милицию сообщит! Беги, давай отбой, скажи, что ты напутала, пошутила… Ну!

– Жора, дорогой мой!.. Я же не знала ничего. Да-да, я сейчас же побегу, позвоню… Или верну их, если они приехали… Ты только потерпи, не умирай! Больно, да?

– Да не помру я, не бойся! Из плеча, кажется, кровь течет. И что это меня угораздило?.. Беги, чего стоишь, рот раззявила?

Изольда снова кинулась вниз по лестнице – предупредить своих, позвонить Дерикоту и, главное, – вернуть «скорую». Если они приедут… ну, тогда беды не оберешься!

Она вслух бубнила номер домашнего телефона Дерикота (только бы не забыть, не напутать цифры!), думала на бегу: «Ах, как нехорошо все получилось! Вот она сейчас «обрадует» Татьяну! Да и ребят тоже. Вот это провели «операцию»…»

Глава тридцатая

Потрясение было столь велико, что никто из троих – Татьяна, Изольда и Петушок (Игорь сразу же погнал «кадиллак» в гараж) до самого рассвета не сомкнул глаз. Да и какой мог быть сон, когда тщательно подготовленная операция рухнула – Бизон жив! Казнь не состоялась!

Изольда, вся в слезах, снова и снова рассказывала, как она вернулась в квартиру, как увидела окровавленного и разъяренного Жорку на тахте, как какое-то время не могла прийти в себя, а потом, находчиво выкрутившись, побежала звонить. Феликс отозвался тотчас; минут через двадцать – двадцать пять, не больше, он был уже у Бизона с каким-то позевывающим, сердитым врачом, который профессионально-умело осмотрел Жорку, обработал раны (входное и выходное отверстия на спине и груди), наложил тампоны и сделал уколы. Из разговоров Изольда поняла, что ни в какую больницу Жорку не повезут, пуля хоть и пробило па его насквозь, но, судя по всему, не задела жизненно важных органов. Все окончательно покажет рентген, который ему сделают тайно, без официалыцины. Потом Бизон отлежиться у какой-то Ады Константиновны дома. Она медсестра, учить ее не нужно, женщина проверенная, надежная. А места в доме хватит и на семерых раненых.

Дерикот, внимательно слушающий врача, молча кивал, соглашался. Да, хорошо, понятно, так и надо, Женя. Потом позвал на кухню Изольду, снова выслушал ее версию ранения, неопределенно покивал взлохмаченной головой – то ли поверил ее рассказу, то ли нет, не поймешь. Сам Бизон ни на чем не настаивал, стонал, матерился, совсем не обращая внимания на присутствие Изольды. Ее объяснение, кажется, принял, плаксиво говорил Дерикоту:

– Да хрен его знает, Феликс Иванович, может, я и сам в себя пальнул, ничего же не помню, вырубился! Выпили много, да, а что дальше было – хоть убей, не помню… С другой стороны, с чего бы это мне стрелять в себя? Что я – совсем идиот, что ли? Может, она стреляла, а теперь на меня сваливает. От баб всего ждать можно. Хоть и говорит…

– Да ты с ума сошел, Жора! – Изольда, дрожащая с головы до пят, заламывала руки, ужас исказил ее лицо. – Как тебе только в голову могло прийти такое? Я этот пистолет и в руки никогда не брала, даже не знаю, как с ним обращаться!

Она, как утопающая, хваталась за соломинку – подробно, теперь даже и показывая, восстанавливала перед хмурыми мужчинами картину «самострела» Бизона. Прибавила, что «сначала Жора пугал меня пистолетом, передергивал затвор, к виску приставлял…»

– Ну, а чего он хотел? – прямо спрашивал Дерикот.

– Он заставлял меня делать непотребное, а я отказывалась. Что я, шлюха подзаборная?! Он тогда снова наставил на меня пистолет, а я стала у него вырывать, хотела спрятать, а он махал им и как-то получился выстрел.

– Ладно, ладно, успокойся, – довольно миролюбиво проговорил Феликс. – Потребное, непотребное… кто вас теперь разберет? Главное, живой. Значит, вылечим. А там разберемся. Ты, Изольда Михайловна, язык за зубами держи, поняла? Что бы ни спросили – ничего тут не было, ты тут не была, ничего не знаешь. Про пистолет – никому ни слова, понятно?

– Да век бы мне этот пистолет не видеть! – вполне искренне заплакала Изольда, поняв, что первая гроза прошла. – Приехала в гости, все честь по чести, он же приглашал!.. А потом давай вытворять: то минет ему делай, то перед зеркалом раком становись! А потом и за пистолет схватился! Он же меня мог убить, Феликс Иванович! Дурак пьяный!.. Да чтобы я еще когда-нибудь с ним рюмку вина выпила!..

– Ну хватит, хватит, – сдерживал ее эмоции Дерикот. – Не зарекайся наперед, вместе работаем, неизвестно еще, как жизнь повернется. Поправится, все будет хорошо, погуляем вместе, под моим контролем. Тамадой у вас за столом буду. Скоро он поправится, Женя? Как думаешь? – повернулся Дерикот к врачу.

Тот, забинтовывая Бизону плечо, торопливо глянул на Дерикота.

– Ничего сейчас не могу сказать, Феликс Иванович. Будем надеяться на лучшее. Крови немного вышло, хрипов в легких я не слышу, может, пуля и не задела их. Но это все рентген покажет. Отлежится потом у Ады, недели через три-четыре – тьфу-тьфу! – будет на ногах, в строю.

– Женя, ты Аде Константиновне скажи, что она получит хорошие деньги, парня надо на ноги поднять как можно быстрее. Он у меня из коренных. И так ряды поредели… Я, правда, новых парней взял, но с ними еще работать да работать.

Бизон дернулся от неосторожного движения врача, и тот принялся его успокаивать:

– Потерпи, дорогой, заканчиваю. Вот тут еще… так, теперь все в порядке. А Константиновне ты доверяй, это наш человек. Поднимет тебя, не переживай, да и я буду почаще приезжать. Только бы легкие не были пробиты да от сепсиса Бог бы миловал, а остальное заживет. Мужик ты здоровый, выберешься.

Дерикот, до того расхаживающий по комнате, сел к Бизону на тахту, спросил:

– Терпимо?

– Терпимо. Налей-ка коньяку, Феликс Иванович.

Врач, перехватив вопросительный взгляд Дерикота, кивнул – можно немного, не повредит. Да и боль поутихнет.

Жорка выпил поданный Изольдой коньяк, откинулся на подушки. Дерикот заметил дыру от пули, потянул подушку к себе.

– Это… что?

– Он же через подушку стрелял, Феликс Иванович! – тут же нашлась Изольда, держащая, что называется, ушки на макушке. – Сначала мне на живот ее клал, говорил, что, вот, бабахну сейчас и никто не услышит. Пистолетом щелкал – и у себя возле виска, и возле моего. Он у него сначала незаряженным был. А потом патроны вот сюда, в рукоятку вставил, дернул вот эту штуку… как она называется?.. Да, затвор, и снова пистолет мне к животу… Я думала с ума сойду от страха.

– Но в себя-то он как попал, расскажи еще, – потребовал Дерикот, помогая вместе с врачом поднять Бизона.

– Ну… я же вам показывала!.. Вот сюда он мне приставил пистолет, я взяла его обеими руками, стала отнимать… А потом я даже и не помню, как получилось, куда он его направил… И подушка сверху, кажется, была, да… Вдруг – бабах! Я и обмерла. Жора сразу застонал и упал на кушетку, кровь пошла, пистолет у него вот так, в руке был… Я все оставила как есть, скорее оделась и – за «скорой»… Позвонила, прибегаю, а он сидит, ругается, весь в крови…

– Хорошо, что сообразили меня позвать, – одобрил Дерикот, осторожно надевая на Бизона кожаную куртку. – И «скорую» ты вовремя завернула, а то бы сейчас нам от легавых не отбиться. «Пушку» бы тут же изъяли, а она в розыске…

– Я бы им хрен ее отдал, – Бизон стоял уже на ногах, морщился, поправлял рукав куртки.

– Это хорошо, что ты в себя пришел, – спокойно заметил врач. – А так бы…

– Ладно, все, поехали! – распорядился Дерикот. – Вы ведите его к машине, а я квартиру закрою, гляну тут…

… – Ну, а дальше что было, Лиза? – спросила Татьяна, с напряженным вниманием слушающая рассказ Изольды.

– Ну, довели мы Бизона до машины, они уехали. А я домой… то есть, к вам, пошла.

– Ты поняла, где эта Ада Константиновна живет? Они называли адрес?

– Нет. Слышала, что они, Дерикот, кажется, сказал шоферу – на Левый берег, мол, поехали. И все.

– Ну, Левый берег большой, это полгорода. Так мы его не найдем. А надо бы…

Изольда с Петушком переглянулись. Они поняли, что их квартирная хозяйка вовсе не собирается отказываться от задуманного – довести начатое до конца.

– Тань… – мягко сказала Изольда. – Я, честно говоря, сомневаюсь, что Бизон и Дерикот мне поверили. Я, видно, путалась, когда рассказывала… меня же всю трясло! От этих людей всего можно ожидать! Они т а к на меня смотрели!

– Да, от этих можно, – не стала спорить Татьяна. – Поэтому я и спросила про адрес медсестры. Но как теперь эту сволочь достанешь? А Бизон придет в себя, снова начнут тебя спрашивать. Еще неизвестно, правда что, поверили они тебе или нет. Нужно быть готовой ко всему.

– Что же мне теперь делать? – Изольда, кажется, стала только теперь понимать серьезность своего положения. Да и Петушок заметно скис: неопределенность, тяготившая его, теперь усугублялась новой реальной опасностью – Дерикот со своими боевиками и медиками вполне мог выбить нужные признания как из Изольды, так и из Игоря. Права Татьяна Николаевна: от таких людей всего можно ожидать.

Татьяна раздвинула занавески – серое вялое утро стояло за окном кухни, где они сидели. Вздохнула:

– Надо, наверное, к Тягунову идти, признаваться во всем, помощи просить. Иначе нас всех, как котят, передушат.

– И что… ты ему все расскажешь? – ужаснулась Изольда. – Да нас же всех четверых… Ты разве не понимаешь, Таня?!

– Я буду говорить только про себя, Лиза. Не беспокойся. Я была одна, там, у Бизона.

– Но у Жорки была я! Меня он видел, а не тебя!.. И потом: пистолет. Где ты его взяла? Откуда ты знала, где он лежит? Как ты к нему в квартиру попала? Что ты на это скажешь следователям? И Жорка – он хоть и дурак, но поймет, кто дверь открыл!

– Я поговорю с Тягуновым, скажу только то, что касается меня одной. Ни слова лишнего он от меня не услышит. Я все понимаю, Лиза. Но теперь рисковать нельзя. Тебе, думаю, вообще бы спрятаться надо.

Изольда и Петушок напряженно слушали Татьяну. Да, ситуация зашла в тупик и стала опасной для всех. Срочно надо предпринимать что-то из ряда вон, нельзя пускать события на самотек. Раз Дерикот и Бизон сомневаются в искренности слов Изольды, значит, они будут возвращаться к ситуации снова и снова, пока не получат ответа… Да, кажется, Татьяна права: нужно срочно обращаться к Тягунову. Без помощи милиции теперь не обойтись.

Рабочий телефон Тягунова долго не отвечал. Потом в трубке клацнуло, щелкнуло, и занятый мужской голос нетерпеливо сказал:

– Косов слушает. Говорите побыстрей!

– Это Морозова. Здравствуйте! – Татьяна старалась попасть в заданный темп разговора. – Можно Вячеслава Егоровича?

– Он дома, болен, – лаконично отвечал начальник отделения.

– А… что с ним?

– Ну… простыл, температурит. У вас что-то срочное? Он, кстати, предупреждал, что если вы позвоните…

– Да как вам сказать… Я бы хотела повидать его, но если он болен… А домой можно ему позвонить?

Косов помялся.

– Вообще-то, домашние телефоны своих сотрудников мы не даем… Хорошо, позвоните вот по этому номеру, – он назвал цифры, – только, пожалуйста, не огорчайте человека, пусть он хоть несколько дней отдохнет от забот.

– Я понимаю, понимаю, – торопливо заверила Татьяна. – Просто позвоню, пожелаю здоровья… Вы не волнуйтесь, я ничего лишнего не скажу.

– Да я особенно не волнуюсь, – чувствовалось, что Косов улыбается в трубку. По интонации его голоса, по тому, что он дал домашний телефон Тягунова, Татьяна вполне справедливо предположила, что Вячеслав Егорович… Слава… что-то такое приоткрыл своему начальнику, иначе Косов вел бы себя по-другому. Впрочем, о чем это она? Что мог приоткрыть Тягунов, о чем рассказать? Несколько коротких встреч в управлении по служебному поводу – трагическому, конечно! – служебные же разговоры, вопросы-ответы. И все же она понимала, что лукавит, что все-таки у них с Тягуновым что-то зародилось – большее, чем простое расположение друг к другу, чем обычная симпатия мужчины и женщины. Она вспомнила и его взгляд – тот, у лифта, когда им помешал какой-то чин. Ведь Слава хотел сказать что-то неслужебное, важное, она это хорошо почувствовала! А его поведение в кабинете, когда, в общем-то два взрослых человека, разговаривающие вполне в рамках приличия и служебного соответствия, что-то такое могут сказать друг другу и между казенными словами. И они – сказали!

Но, может быть, это все выдумки? Может, ей просто показалось – взгляды, улыбки, многозначительные намеки?! Тягунов – воспитанный, вежливый человек, он хорошо понимает ее состояние, сочувствует, стремится хотя бы душевным участием смягчить ее боль, помочь, подбодрить? С чего она взяла, что он и смотрел на нее как-то по-особенному и более внимателен, чем к другим женщинам? Вполне, ведь, возможно, что будь на ее месте другая, Тягунов так же участливо говорил бы с ней, пошел бы провожать к лифту, ласково бы смотрел в глаза…

Сердце, однако, возражало: ты не права. Не наговаривай на него. Ты для него значишь больше, чем просто пострадавшая от рук бандитов.

Волнуясь, Татьяна набрала номер Тягунова. Выговаривала, как можно естественнее, бодрее:

– Вячеслав Егорович?.. Это Морозова, здравствуйте. Извините, что беспокою вас дома…

– Здравствуйте, Таня, рад вас слышать, – ответил он совсем по-домашнему, заметно простуженным голосом. – Я ждал вашего звонка, меня Косов предупредил… У вас что-то новое?

– Новое-то есть… – Она замялась на мгновение. Потом все же набралась храбрости, выпалила: – Но еще я… я просто хотела вас увидеть, Слава, поговорить. И если бы вы разрешили приехать…

– Приезжайте! – Он, кажется, понял ее настроение, а главное – она отчетливо уловила – обрадовался ее предложению, желанию встретиться. – Только заранее прошу простить не совсем здорового мужчину и его скромное жилье. Запишите адрес…

Теперь Изольда с Петушком собирали в «боевой» поход Татьяну, каждый, конечно, по-своему, оценивая его назначение и цели. Изольда чисто по-женски верила, что у Татьяна получится с Тягуновым доверительный, человеческий разговор, в результате которого он посоветует, как быть дальше? Петушок же нервничал: он понимал, что время спокойной жизни под крылом матери друга-однополчанина кончилось, наступала пора решительных действий. Он все чаще вспоминал теперь об автомате, который спрятал сразу по приезде в Придонск в лесополосе, на окружной дороге. Никому, конечно, и в голову не придет заглянуть в кусок пустотелого бетонного столба, некогда брошенного, видимо, строителями дороги, в кустах орешника. Сейчас, зимой, этот кусок столба вообще не видно. Петушку теперь и самому нужно искать тайник.

Но Андрея в данный момент беспокоило все же главное: что и как будет говорить Татьяна Николаевна этому милиционеру из управления? Он был, конечно, уверен, что мать Вани не скажет майору милиции ничего лишнего. Но как пойдет разговор, в каком направлении? Так или иначе, но Татьяна Николаевна должна будет сказать о Бизоне, о том, где находится труп ее мужа, кто помогал ей на болоте… И тогда обязательно нужно называть имена, и среди них – его, Андрея Петушка, беглого российского десантника…

«Пора, видно, сваливать, – решил Петушок. – Может, и сегодня. Деньги есть, мать прислала еще, проблем не будет. Взять «Калашникова», сесть в поезд и…» А куда ехать? К кому? К матери? Не пройдет и суток, как его накроют – два-три года дисциплинарного батальона, в лучшем случае. Одним словом, арест, трибунал. В полк возвращаться? Конечно, так. Но где сейчас полк? То ли в Чечне, то ли уже дома? У кого спросишь? А главное, как объяснишь дезертирство?.. Да и матери Вани не помог, бандюгу этого, Бизона, не смогли вчетвером прикончить! Взялся бы лучше сам, да и… Что женщина умеет? У нее и руки-то, конечно, дрожали, и стреляла она первый раз в жизни. А он, десантник, хорошо владеющий оружием, мужчина – стоял и смотрел!.. Надо было – хотя бы и потом, после выстрела Татьяны Николаевны – добить этого ублюдка!.. А теперь что: ты, значит, сваливаешь, а они пусть как хотят выкручиваются, так? Да их троих – Татьяну Николаевну, Игорька и Изольду Михайловну – просто пересажают, а то и убьют дружки этого Бизона, а точнее, Дерикота. Разве они простят? А он, Петушок, посидел-посидел здесь, попрятался, переждал лихое время, хотел, было, помочь матери Морозова, но… уж так получилось, извините!