Текст книги "Завещание Императора"

Автор книги: Вадим Сухачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

То же чувство "единственной правильности принятого решения" будет на его лице две недели спустя, когда, слыша, как в дверь его комнатушки молотят прикладами полицейские, он без малейших раздумий всыпет в рот пригоршню всегда имевшихся наготове таблеток цианистого калия. А три недели спустя, в далеком отсюда, теплом Риме, вскоре после страшной смерти девяностопятилетнего епископа Бенедикта Фарицетти, занимавшего скромную должность ватиканского архивариуса (старика найдут, раздавленного невесть как оторвавшейся от стены мраморной плитой при входе в архив), другой, тоже тщедушный и невыразительный человечек, в тот момент, когда дюжина итальянских карабинеров будет колотить прикладами в его дверь, совершит действие, которое, с точки зрения капрала карабинеров, вообще непосильно для человека – вонзит узкий, длинный стилет себе в горло по самую рукоятку, так что острие, пройдя насквозь, перебьет шейные позвонки, и голова, лишившись поддержки, повиснет, как у сломанной игрушки, готовая оторваться; – и у того, второго человечка, мгновенно отошедшего в мир иной, на лице в тот момент тоже будет выражение Единственной Правильности Принятого Решения.

Все это будет потом. Покуда же петербуржский человечек с преобразившимся на время лицом, – теперь это было не усталое, маловыразительное лицо мастерового, а лицо, выдающее миссию быть вершителем человеческих судеб, – приписал еще несколько строчек своей каббалистической цифири, что в переводе означало:

Считаю также своим долгом сообщить, что, судя по всему, главный архивариус ватиканского архива епископ Фарицетти вплоть до деталей посвящен в суть изысканий кардинала Бертрана де Савари, сам оказывал ему помощь, посему – да воспоможет ему Господь без лишних мучений покинуть наш суетный мир.

Что касается носителя тайны лейтенанта фон Штраубе (ныне, волею судьбы, очутившегося в доме для умалишенных), то, в соответствии с Вашим, мессир, наказом, веду за ним неусыпное наблюдение (одного санитара лечебницы уже удалось перекупить, ныне подступаюсь к другому) и в ожидании Ваших дальнейших распоряжений буду всеми силами оберегать его целость и сохранность.

Он еще раз перечел строки (все написанное было единственно верно) и приписал еще несколько цифр, означавших:

Да поможет Господь нашему делу, коему навсегда бескорыстно верным остаюсь,

лейтенант Ордена N. de F.

* * *

Жандармскому ротмистру

барону Ландсдорфу

(Секретно)

Милостивый государь Виктор Свенельдович!

Со всеми возможными извинениями, сим имею честь сообщить, что, по беспечности и чрезвычайной загруженности переписчиков, в мое послание к Вам от… числа с.г. вкрались предосаднейшие ошибки, кои спешу исправить.

В присланный Вам дубликат документов по снабжению довольствием Черноморского флота Его Императорского Величества, похищенных (возможно) лейтенантом Адмиралтейства бароном фон Штраубе, вкрались некоторые ошибки, а именно:

1) Рацион говядины по Черноморскому флоту Е.И.В. вообще не изменялся и не предусматривается к изменению на ближайшие 4–5 (а то и более) лет.

2) Селедка на Черноморском флоте Е.И.В. вообще из рациона исключена как рыба соленая и способствующая лишь жажде среди низших чинов, в связи с чем уж два месяца как заменена в рационе матросов рыбой камбалой (в том же соотношении).

3) По представлению начальника Конфессионального Отдела Штаба Черноморского флота Е.И.В. капитана второго ранга Г.Ф. Пилястрова (Отца Григория), в связи с требованиями офицеров того же отдела раввина лейтенанта Шлёме Берковича и муллы, капитан-лейтенанта Измаила Хаттаб-Заде, полагавшаяся ранее матросам флота свинина вновь заменена на баранину в прежнем соотношении.

Смею, также, уведомить о недовложении дубликатов сверхважных секретных документов, тоже похищенных (видимо) оным лейтенантом фон Штраубе.

Среди них:

1) Коллективная жалоба матросов броненосца Черноморского флота Е.И.В. «Князь Потемкин-Таврический» на постоянную червивость мяса любого вида, поставляемого для ежедневного рациона низшего состава, что, якобы, чревато недовольством и даже возможным бунтом на корабле.

2) Ответ на петицию матросов начальника Санитарной службы Черноморского флота Е.И.В., капитана второго ранга З.Д. Бенненсона, из коего ответа явствует, что поставляемое (кстати, бесперебойно!) мясо оной червивостью не обладает, есть получаемо из Турции, всегда в наисвежайшем, замороженном виде, а присутствующие порой на мясе белые кружочки есть не более как личинки гусеницы-шелкопряда, завезенные в трюмах корабля из Китая во время прошлогоднего похода и никакой опасности, кроме пользы, для здоровья(«Чёрта им в бок, жандармским, пускай сами разбираются!») не представляющие.

Ввиду необоснованности жалобы и недопустимости ее коллективного подписания, препровождено на гауптвахту Черономорского флота в г. Севастополе:

– низших чинов – 12 человек зачинщиков;

– унтер-офицерскогого состава – 4 чел.;

– им сочувствующий(дурень, даром что двоюродный племянничек! Начитался дряни! Тут, правда, не столь его самого, сколь матушку его, Рогнеду Алексеевну, дуру смолоду, в первую голову винить!) мичман Ртищев – 1 чел., о чем ведется тщательное разбирательство.

Еще раз приношу извинения за халатность своих канцеляристов. А в случае каких-либо еще вопросов, то надеюсь разрешить их при скорой личной встрече(про покер-то 12 числа у князя Л.Р., авось, не забыл? И про должок свой в 25 рубликов тоже, чай, помнит, если вконец совесть не потерял).

…За сим остаюсь с уважением к вашему ведомству и с наилучшими дружескими пожеланиями лично к Вам,

Начальник интендантской службы

Адмиралтейства Е.И.В.

кап. 2-го ранга Х.Х. Двоехоров

("Двоехеров" – едва само собой рукою на листе не выписалось. Уж не сам ли чертов альгвазил Ландсдорф ему, Христофор Христофорычу, потомственному российскому мореходу, столбовому дворянину, постыдное прозвище присочинил? С него станется: сызмальства был востер на язык подлец Витка Ландсдорф, оттого и пошел по альгвазильской части, где у ротмистра, говорят, жалованье под наше контр-адмиральское подшкаливает.

Ничего-с; а покерный должок все одно вернет! Сколько б у него у самого этих самых х… – в ни было, а вернет, подлец, никуда не денется!)

* * *

Телеграмма

ПАЛАС-ОТЕЛЬ

ДАМЕ ИЗ 18-ГО НУМЕРА

МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ВИОЛА ВОСКЛ ЗНАК

СЛУХИ О МОЕЙ КОНЧИНЕ ЗПТ ВИДИШЬ САМА ЗПТ НЕ ПОДТВЕРДИЛИСЬ ТЧК

МОЙ ВРЕМЕННЫЙ УХОД ИЗ МИРА ПОРОЖДЕН ЛИШЬ ЖЕЛАНИЕМ НАВЕКИ СОЕДИНИТЬСЯ С ТОБОЙ В ИНОМ КАЧЕСТВЕ ТЧК

КОЛИ НЕ ЗАБЫЛА ЗПТ ЖДУ ЗАВТРА В 12 ЧАСОВ ПОДЛЕ ТВОЕЙ ГОСТИНИЦЫ ТЧК

ИМЕЮ ВАЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ КАСАТЕЛЬНО ТОГО ЗПТ ЧЕМ ТЫ ТАК ИНТЕРЕСОВАЛАСЬ ТЧК

ЖДУ ЛЮБЛЮ НАДЕЮСЬ

ЛЮБОВЬ ИЛИ СМЕРТЬ ВОСКЛ ЗНАК

ТВОЙ L’OURS RUSSE [60]60
  Русский медведь (фр.)


[Закрыть]

* * *

Военному атташе

посольства Германской Империи в Ст. – Петербурге

графу Карлу фон Валленроду

(Сугубо конфиденциально)

Ваше сиятельство.

Наконец-таки имею случай подтвердить, что Ваш немецкий романтизм, кажется, действительно, дальновиднее английского рационализма лорда Розенгейма.

(Тут вынуждена сделать небольшое отступление. Именно в сугубо практические моменты, когда нужно попросту раскошеливаться, лорд Розенгейм романтически восклицает о британском патриотизме. Что же касается меня, то я уже обучена жизненным опытом – при звучании слова «патриотизм» надежнее придерживать свой кошелек, иначе его непременно срежут.)

Теперь о сути нашего дела.

Вы оказались правы, граф! Никакого интереса, с точки зрения военных тайн, наш подопечный Ш. собою не представляет. Однако я не сразу это себе уяснила и имела глупость, по настоянию виконта Розенгейма, понемногу пичкать его зельем «W-4» (специальная разработка английских ученых для развязывания языка). В результате наш подопечный оказался в разладе с окружающей действительностью, его сознание наполнилось фантасмогорическими видениями, он начал лицезреть каких-то странных существ с языческими именами, утратил ясное ощущение времени, слышит и произносит какие-то «квиркающие звуки», и мир, отображаемый его бедным, истомленным разумом сделался искаженным, как в кривом зеркале.

В конце концов виконт Розенгейм утратил к нему всяческий интерес, и, скажу Вам, совершенно напрасно. Ибо тайна у него есть, и тайна эта столь глубока, что ее истинную ценность не измерить военно-штабными параметрами.

Уже само приближение так называемой «Александрийской звезды», я надеюсь, должно подвигнуть все наши ген. штабы к внесению корректив во многие близлежащие и удаленные планы. С этой точки зрения, русские – удивительный народ. К тайне лейтенанта Ш. их службы до сих пор не проявили ни малейшего интереса. Вообще, при их кажущемся мистицизме, они материалисты каких досель свет не видывал. Леший (лесной черт) значит для них не более чем наш егерь или, maximum, старший лесничий, а кикимора (ведьминский выкидыш) – незримая домашняя пряха, оборотень же и вурдалак (Werwolf) в их мифах – всего лишь вполне благопристойный валахский князь Влад Дракула. Располагая огромным азиатским населением, они не ведают о (предсказанной доктором Nietzsche) предопределенной власти белой расы на Земле, оттого остаются крайне беспечными к вопросу о засорении своей крови неарийскими элементами.

Нашего подопечного Ш., впрочем, последние рассуждения нисколь не касаются.

Теперь о самом главном. Приближающаяся звезда, судя по всему, способна повлиять на всю дислокацию земных сил, ныне пребывающих в кажущемся равновесии. Таким образом, до той поры, пока…(Залито кровью.) …Откуда следует, что возможный конец Мира, предреченный в книгах, может, действительно…(Залито.)

…Поэтому лейтенант Ш. является залогом того, что мир наш еще какое-то время…(Залито.) То есть, многовековая тайна, которая (залито)…есть, возможно, залог сохранения белой расы…(на полстраницы залито кровью.)

…Оттого, как сказано в известной Вам летописи, «duie exubi lotis d`e ino qweni i tue…» [61]61
  Криптографами 6-го Отдела 2-го Департамента Тайной канцелярии Е.И.В. распознано как написанное на диалекте, вероятно, бытовавшем в королевстве Септимания до середины XI в. За сим рескриптом следует ремарка начальника 6-го отдела штабс-капитана Ярёмкина: «Не расшифровано»


[Закрыть].

(Густо-густо залито.)

…в связи с чем к подготовке побега привлечен находящийся в тайной жандармской клинике «Тихая Обитель» полковник вооруженных сил Его Величества Кайзера Вильгельма Отто-Иоахим Шварцкопф, снабженный всеми необходимыми инструкциями и надлежащим инструментом для организации побега…(Залито.)

…а также санитары названной «Обители», по прозвищам «Валет» и «Самаритянин»…

(Залито.)

…Сообщаю также, что мой номер счета в банке Женевы поменялся и является ныне….

С чем остаюсь…

Его Величеству Кайзеру Вильгельму,

Ваша M.R., имперская графиня

(После долго еще в Петербурге будут вести следствие – кто убил, да по какой причине. В конце концов, решив: "А просто… Мало ли…" – за невозможностью расследовать, спишут в архив).

Глава 18
Без названия

– …Ваш-благородь, это я – с «Обители»!..

– Чего?! Кто там? Кого "обидели"? Кто еще, к…ной матери, на аппарате?

– Я, ваш-благородь! Мудрищев!.. С "Тихой обители" телефонирую!

– И чё телефонируешь?

– Убёгли!

– Эй, как тебя там… Мудищев! Куда пропал?

– Мудрищев, ваш-благородь!

– Быстро, Мудищев: кто убёг? Как?

– Нумера осьмой и девятый! Один флотский, другой германский, оба шпиёны, под грифом секретности первой категории!

– Что?! Громче говори, дурак! Как "убёгли", кто допустил? Ну, быстро! Не сопи в аппарат!

– А как?.. Они ж двоих из наших веревками повязали, а третий, унтер Пряхин (видать, заранее купленный), убёг с ними вместе. А нумера седьмого, князя Завадовского, вправду тронутого умом, унтер Васюков саблей порубил. Так и снял голову с плеч.

– Что?! Твою бы лучше…ную башку!.. Как посмели, кто разрешил?!

– А иначе и никак было невозможно, ваш-благородь – кидался наших табуреткой лупасить, всех мог запросто порешить: сумасшедший же, у их же силища – знаете… Я и сам через то пострадамши: получивши по носу. Теперь с носу кровь – не продохнуть!

– Кончай мне, Мудищев, про свой…чий нос…твою мать… в… к раз… Богоматери!.. Ты мне, Мудищев, не мудри, мудрила…ев! Что… собачий, предпринял?

– К носу – камфорную примочку…

– Да к…., к…ной матери, мне твой…нный нос! Для преследования что предпринял?

– А?!..

– …на! Для преследования, спрашиваю, что предпринял, скотина?!

– Ясное дело, погоню надобно, ваш-благородь, чего ж тут еще? Роту поднять.

– Еще не поднял, в… твою…? Так ты мне тут!.. Чего ж ты мне тут?!.. А ну!.. Мудищев…твою…к разэтакой…..нной… и Святителей! Живо!

– Слушаю-с!..

* * *

– Вторая ррота!….вашу! В ррруж-ё!..

Глава 19
Побег. Граф Валленрод

…до мяса разодрав руку, пока пролезал через коряво распиленную решетку и вываливался в дымку подступающего утра. Тощий Herr Oberst, приговаривая: «Shneller! Shneller!» [62]62
  Быстрее! Быстрее! (нем.)


[Закрыть] – проворно следовал за ним. Позади, тяжело дыша, едва поспевал грузный жандарм, почему-то взявшийся помогать им в побеге. Фон Штраубе и Herr Oberst, одетые в форму двух других жандармов, только что связанных ими и запертых в чулан, на бегу застегивали портупеи. Перед глазами у лейтенанта все еще стояла страшная картина, которую увидел уже перелезая через подоконник и обернувшись в последний миг: жандармский унтер отрубает саблей голову Иоанну, голова эта, с живыми еще глазами, падает на кровать и смотрит вслед убегающим.

Жандарм схватил подвернувшуюся пролетку, скомандовал извозчику:

– На Екатерининский, живо!

Позади уже раздавалась трель свистка.

– Никак, погоня? – обреченно вздохнул возничий, пока Herr Oberst и фон Штраубе садились позади. – Своих, что ль, лошадей у вас нет, господа служилые?

– Поговори у меня! – привычно потряс пудовым кулачищем жандарм. – Дуй, куда велено!

Тот без большого воодушевления хлестнул клячу:

– Ну, мертвая!..

Покатили. Трель затихла вдали.

Немного отъехав, извозчик стал то и дело подозрительно озираться на двух горе-жандармов, сидевших позади. Вид у них был впрямь мало подходящий для этой амуниции. Плоскому "римлянину" шинель с чужого плеча была столь широка, что он обмотал ее вокруг себя чуть ли не дважды, прихватив ремнем, так что не застегнутые пуговицы оказались где-то на правом боку, да и торчащие кайзеровские усы не особенно приличествовали стражу российской короны. У фон Штраубе один рукав был порван подмышкой, и из дыры белела больничная сорочка. Если прибавить к этому отсутствие сабель, без коих жандармов на Руси и помыслить себе нелепо, а также войлочные тапочки вместо сапог, то вид беглецы имели скорее жалкий, чем грозный.

– А чего ж без сабелек-то, господа-хорошие? – также отметил рассмелевший извозчик. – Ежель по государеву делу – так без сабелек оно как-то…

Настоящий, при полной выкладке, жандарм, снова замахнулся на него кулаком. Тем бы, глядишь, и пресек в мужичке этот несвоевременный позыв любопытства, но тут вмешался Herr Oberst, заговоривший, как, вероятно, по его представлению, было и должно благородному русскому жандарму разговаривать с простолюдинами:

– Ты много рассуждать, мужик! Должен молчать, когда везешь жандарм! Молчать и выпольняйть!

Мужичок на какое-то время примолк, но некую мыслишку в себе до поры явно затаил. Выплеснулась она, когда пролетка поравнялась с казармой какой-то роты, возле будки топтались на морозе караульные с винтовками. Нежданно-негаданно извозчик рванул на себя поводья, кляча стала как вкопанная, а он с воплем: "Спасите, братцы православные!" – кубарем выкатился в сугроб.

Пока жандарм, чертыхаясь, перелезал на козлы, караульные поглядывали на крикуна с сомнением: не то спьяну орет, не то вправду какой непорядок?

– Братцы, спасайте! – вопил возничий. – Нехристи, шпиёны, убивцы пролетку захватили! Палите, братцы, с ружей палите в немчуру!.. Кобылку не зацепите только, одна у меня кормилица!.. Ну же, братцы, чего стоите?..

На его ор из будки наконец выскочил унтер, что-то солдатам приказал, и они поспешно начали взводить затворы, но жандарм уже рубанул кобылу по тощему крупу кнутом, и она, напрягшись всеми жилами, рванула с места. Только тогда сзади послышались нестройные хлопки выстрелов.

После доброй дюжины хлопков лишь две пули наискось пробили задник и крышу пролетки и, едва не задев головы преследуемых, ушли в небеса.

– Bravo! Vorbei dem Zweck! [63]63
  Браво! Мимо цели! (нем.)


[Закрыть] – захохотал Herr Oberst. – Русский сольдат не умеет стреляйть! Und sie wollen den Krieg gewinnen! In die Armee des Kaisers Willhelms sie fur solch Schiess en… [64]64
  И они хотят выиграть войну! В армии кайзера Вильгельма их бы за такую стрельбу… (нем.)


[Закрыть] .

Его ликование было, однако, преждевременным – уже следующая пуля, попала в левый бок "римлянину", а следующая, просвистев между лейтенантом и полковником, угодила точно в затылок сидевшему на козлах жандарму, их спутнику. Тот не успел даже вскрикнуть и вывалился на мостовую, а напуганная пальбой и всей этой сумятицей кляча, потерявшая управление, понесла невесть как, мотая пролетку из стороны в сторону.

Тут, впрочем, Herr Oberst проявил недюжинную волю и сноровку. Не обращая внимания на свою рану (похоже, весьма опасную), в один момент он лихо перескочил на козлы, каким-то чудом сумел ухватить поводья, уже путавшиеся в ногах у клячи, и умело выправить движение. "Римлянин" обернулся к фон Штраубе, в рыбьих еще недавно, тусклых глазах теперь полыхал самый живой азарт.

– Ihr Gluck, Lietenant! – крикнул он. – Ich diente in die Reiterei des Kaisers! Даже русский кляч будет слушайть настоящий каварерийст! Wir schon weit. Die Infanterie wird die Reiterei niemals einholen, besonders falls sie nicht verstehn, zu schiess en! [65]65
  Ваше счастье, лейтенант! Я служил в кавалерии кайзера! Мы уже далеко. Пехота никогда не догонит кавалерию, особенно если она не умеет стрелять! (нем.)


[Закрыть] .

При учете одного убитого и одного раненного с их стороны, солдаты стреляли не так чтобы совсем уж никудышно, но звуки стрельбы вправду уже не доносились более – кажется, они все-таки, действительно, ушли.

– Es scheint, Sie sind gefahrlich verwuden? [66]66
  Кажется, вы серьезно ранены? (нем.)


[Закрыть] – сказал фон Штраубе.

– Die Kleinigkeiten! – стоически отозвался "римлянин". – Un schon nicht weit. [67]67
  Пустяки! Нам уже недалеко. (нем.)


[Закрыть] .

– Wohin wir faren? [68]68
  Куда мы едем? (нем.)


[Закрыть] – спросил фон Штраубе.

Ответ полковника: "Dorthin, wo uns warten" [69]69
  Туда, где нас ждут. (нем.)


[Закрыть] , – уже не породил в нем ни новых вопросов, ни удивления – видно, способность удивляться и задаваться лишними вопросами он за последнее время утратил начисто.

Вскоре пролетка остановилась у нарядного особняка, обнесенного чугунной оградой с кайзеровскими орлами. Ворота охранял высокий немецкий ефрейтор с такими же, как у "римлянина" пикообразными усами. Herr Oberst спрыгнул с пролетки, скомандовал лейтенанту: "Hinter mir!" [70]70
  За мной! (нем.)


[Закрыть] – и, по-прежнему не обращая внимания на свою рану, прошествовал мимо стража походкой истинного полковника, чеканя шаг, словно был обут не в эти постыдные больничные тапки, а в хромовые сапоги со шпорами, так что у ефрейтора не зародилось никакого другого порыва, кроме как стать навытяжку с сделать ружьем «на караул». Так же, держа «на караул», он пропустил мимо себя и лейтенанта.

Швейцар семенил по парадной лестнице, указывая им дорогу. Однако без участия швейцара дубовая дверь апартаментов распахнулась и навстречу им вышел светящийся улыбкой довольно молодой, холеный, тоже с пикастыми усами, господин во фраке, на котором горели алмазами высшие ордена нескольких держав.

Ничуть не смущаясь своего странного вида, Herr Oberst отдал честь и отчеканил:

– Herr der General! Der Auftrag ist erledigt. Der Bericht wird gewahrt sein. Lassen Sie zu, sich in Ordnung zu entfernen und zu fuhren? [71]71
  – Господин генерал! Поручение выполнено. Отчет будет предоставлен. Разрешите удалиться и привести себя в порядок? (нем.)


[Закрыть]

– Ja, der Oberst, – кивнул господин, – haben Sie gut gearbeitet. Gehen Sie, sich zu erholen. Das Vaterland wird Sie nicht vergessen. [72]72
  – Да, полковник, вы хорошо поработали. Идите отдыхать. Отечество вас не забудет. (нем.)


[Закрыть]

– Ich diene dem Kaiser und dem Vaterland! [73]73
  – Служу кайзеру и отечеству! (нем.)


[Закрыть] – каким-то образом ухитрился клацнуть о пол войлочными тапками Herr Oberst и, по-парадному печатая шаг, что при его нынешнем одеянии выглядело несколько комично, удалился в ему лишь одному ведомом направлении. За ним по мраморному полу, как заячий след по снегу, обозначали путь крупные капли крови.

Дождавшись, когда тот уйдет, улыбчивый генерал в штатском обратился к фон Штраубе на превосходном русском языке, без малейшего акцента:

– Разрешите представиться, господин лейтенант. Я военный атташе посольства его величества кайзера Вильгельма, генерал-майор, граф Карл фон Валенрод. Кое-что мне известно о ваших последних злоключениях, да и не только об этом. Кстати, своему освобождению вы отчасти обязаны и мне. Однако прежде, чем мы продолжим наш разговор, я полагаю, вам хотелось бы прийти в себя, принять достойный офицера и дворянина вид. Мой дом в вашем распоряжении. Здесь вы в полной безопасности, под защитой кайзера. Ванну уже готовят. Белье и платье, уж не смущайтесь, мой друг, вам предоставят из моего гардероба, все новое, ни разу не надеванное. Брадобрей тоже ждет. А затем я попытаюсь ответить на все ваши вопросы, вы же, – если сочтете нужным, – на мои. Покуда – желаю отдохновения. До скорой встречи, мой друг.

За спиной у фон Штраубе уже стоял безмолвный лакей с банным халатом наготове.

Через какой-нибудь час фон Штраубе, одетый по последней парижской моде, свежевыбритый, благоухающий дорогим одеколоном, сидел в дорого и со вкусом обставленном кабинете военного атташе. В глубине стоял уже сервированный столик с яствами и вином, но хозяин кабинета не торопился к нему приглашать. Покуда он указал фон Штраубе на кресло против себя. Вид у генерала Валленрода теперь был уже не прежний, радушно-лучезарный, а задумчивый и даже, как показалось, немного неуверенный.

– Знаете, лейтенант, этот разговор несколько необычен для меня, – сказал атташе. – Полагаю, вы догадываетесь, что, при моей профессии, всякая тайна не есть что-то экстраординарное. Проникновение в тайны для разведчика такое же ремесло, как, например, для плотника забивание гвоздей. Мои же ремесленные навыки на сем поприще были высоко отмечены не раз. Я имею в виду не только это, – он указал на грудь, украшенную орденами, – а еще и шесть смертных приговоров, вынесенных мне рядом держав, включая сюда самые изощренные виды казни, как то: вытягивание жил (в Китае) и посажение на кол (какая мерзость! – в Турции), но, как изволите видеть, пока что не приведенных в исполнение. Иные романтические натуры, в особенности господа литераторы, ищут в этом ремесле нечто необыкновенное… "Рыцари плаща и кинжала…" Черт побери, глупей определения не придумаешь!.. Да, конечно, бывают ситуации из ряда вон. Когда надо, например, посадить самку скорпиона в сандалию старшего сына индийского раджи (вы, надеюсь, слыхали?) или с пятисот ярдов подстрелить из арбалета с отравленной стрелой одного китайского мандарина. Упомяну, сколь сие ни отвратительно, бегство через выгребную яму из румынской тюрьмы; в сравнении с этим ваш сегодняшний побег из "Тихой обители" – не более чем детская забава… Но все это – лишь крохотные элементы профессии; главное, клянусь вам, не это, совсем, совсем не это!..

– Что же, в таком случае? – спросил лейтенант, чтобы прервать затянувшуюся сверх меры паузу.

– Вот! – воскликнул Валленрод. – Вот! Вы сами же и предвосхитили мой ответ! Главное – терпение! Умение выдержать паузу и дождаться, когда ваш vis-a-vis сам задаст свой вопрос! Человек, – а я это давно для себя установил, – слаб и самовлюблен. Он любит говорить, самовыражаться, а отнюдь не безмолвствовать как кукла. Посему, его основная подсознательная цель – спрашивать, и, в конечном счете, самому же отвечать на собственные вопросы! Моя же задача, в этом случае, – молчать, изображать знаки удивления, даже, по возможности, восхищения на лице; рано или поздно собеседник сам выложит все свои тайны, за которые при грубом натиске не расплатишься порой и миллионами… Что же касается вашей тайны, мой друг, то она совсем иного рода; отсюда и моя некоторая беспомощность. Все мои методы, выработанные годами труда и наблюдений над самыми разными людьми, в данном случае оказываются бессильны. Вся беда состоит в том, что вы, боюсь, и сами не ведаете, в чем суть, в чем истинный, глубинный смысл той тайны, которую вы в себе с некоторых пор храните. Поэтому ваша (если я даже ее добьюсь) разговорчивость не приведет ни к чему, кроме хаоса бессмысленных звуков, то есть увеличения беспорядка в мире, которого и так, ей-Богу, достаточно. Я бы хотел, вопреки моим правилам, действительно, вступить с вами в разговор – в разговор двух людей, пока мало что понимающих, но ищущих истины, которая, в таком случае, быть может, где-то, глядишь, нечаянно и обретется.

– И – о чем же вы хотели бы вести подобный разговор? – спросил фон Штраубе.

– Мы, я смотрю, как бы поменялись местами, – наконец снова улыбнулся генерал. – Вы спрашиваете – я отвечаю… Что ж, в данном случае не вижу ничего дурного в такой перемене ролей. Попробуем разговорить друг друга. Признаюсь вам откровенно, ни одно предыдущее задание не вызывало у меня подобной растерянности. Обладай вы, например, секретом производства нового вида пороха или там какой-нибудь самоходной артиллерийской установки – у меня с вами, уверяю вас, не было бы хлопот; но ваша тайна, если я верно понимаю, иного, мистического, пожалуй, свойства. Ничего подобного в моей практике досель не бывало. Она касается скорее Судеб Мира, нежели дивизий и корпусов. Тайна, если угодно, всеобщего переустройства. И беда, если ею завладеет кто-то, кому, по его человеческой природе, назначено меньшее!

– Например, меньшее, чем назначенное графу и генерал-майору кайзера Вильгельма? – попытался сыронизировать фон Штраубе.

– Ах, граф и генерал-майор – это, в самом деле, еще не худшее! – вполне серьезно отозвался Валленрод. – Знаете, кого я гораздо больше боюсь?

– И кого же?

– Ефрейторов!

– ?!

– Да, да, мой друг, именно ефрейторов! При условии все более ширящейся демократизации нашей жизни (увы! – вашей, российской, также), – представьте себе на миг, что до власти дорвется какой-нибудь самый что ни есть замухрышка-ефрейтор – однако, знающий, КАК ПЕРЕУСТРОИТЬ МИР!.. ("Нечто подобное, – отметил про себя лейтенант, – кажется уже давеча говорил подвыпивший Коваленко-Иконоборцев".) Кстати, – продолжал граф, – одна небезызвестная и мне, и вам дама (к слову, иногда величавшая себя чуть ли не герцогиней) тоже под конец взяла на вооружение этот фельдфебельский бред: о превосходстве расы, о белом сверхчеловеке. Когда в человеке нет истинного аристократизма, скажу даже, некоторого вполне полезного высокомерия, проявляющегося в уважении к собственному "я", то он неминуемо хватается за обобщенные категории: нация, раса. Боюсь, все наши унтеры таковы… Или взять вашу державу… У вас, конечно, ефрейтор не пробьется, вы – нация говорунов… Ну, допустим, какой-нибудь краснобай, приват-доцентик юстиции… Или там – из революционистов, непременно с юридическим образованием, но тоже, разумеется, знающий – КАК! Уж они-то обустроят мир! Не хотелось бы дожить до того часа!.. Впрочем, это опять-таки небольшое отступление. Моя профессия учит, что факты – прежде всего, так что перечислю сначала именно факты. Итак: вы прикосновенны к некоей тайне, столь грандиозной, что многие сильные мира сего вдруг начали проявлять к вашей в сущности весьма скромной персоне пристальнейший интерес… – Не дожидаясь ответа, поспешно продолжил: – Нет-нет, я не пытаюсь вырвать из вас эту тайну, во всяком случае – пока. Кстати, я не уверен даже, что вы сами до конца ее знаете. Молчите, коли угодно… Теперь – далее. Все, кто так или иначе догадывались о существовании вашей тайны, довольно быстро покидали наш бренный мир…

– Кого, например, вы имеете в виду? – спросил фон Штраубе. Сам он, во всяком случае, мог уже назвать Бурмасова и князя Завадовского, чья отрубленная голова нет-нет да и возникала опять перед глазами.

– Называйте сами, а я буду отвечать, – сухо предложил Валленрод. – Так оно и для вас будет, я полагаю, будет выглядеть достоверней.

– Ну, допустим… – принимая условия, сказал фон Штраубе. – Допустим, некая дама…

– Мадлен, Софи, Виола, Шамирам… ладно, жизни не хватит перечислять. Она?

– Мертва, – так же сухо сказал Валленрод. – Позавчера вечером убита подсвечником в своем нумере гостиницы. Впрочем, тут и без вашей тайны могло бы обойтись; однако все же – так или иначе… Далее?

– О, боже! – воскликнул лейтенант.

– Только, прошу, без эмоций, а то совсем раскиснете к концу. Далее, прошу вас.

– К примеру, ее сообщник, действительный тайный советник… я его про себя называю…

– Хлюст, – подсказал все откуда-то знавший Валленрод. – То бишь граф Роман Георгиевич Хлюстов.

– Именно так.

– О, этот работал, наверно, на дюжину разведок, алчен был, как последний жид. За деньги с нечистой силой готов был связаться. Кстати, он полагал, что связался с нею таки – кто-то его разыграл, видимо… Так или иначе – но и этот мертв. Два дня назад свалился с лестницы в своем доме, сломал шею. К сожалению, отошел, долго не мучась. Далее.

– Ну, скажем, кардинал… Мы с ним разговаривали… Имени я так и не узнал…

– Да, Бертран де Савари? На прошлой неделе зарублен пожарным топором. Далее.

– Он, кажется, был связан с неким ватиканским архивариусом, со своим…

– …да, да, со своим личным духовником, – продолжил за него Валленрод. – Поведаю вам – вчера из Рима по моим каналам пришло сообщение: его духовный отец, епископ Бенедикт Фарицетти при довольно странных обстоятельствах погиб (готов дать руку на отсечение, что убит) в Ватикане, при входе в папский архив, где обычно трудился. Добавлю, вы не обо всех знаете. Многие неизвестные вам лица также пытались принять участие в вашей судьбе в те дни, пока вы находились в "Тихой обители". И ни одного из них уже нет на свете. К этому скорбному списку можно еще прибавить еще одного великого князя, вчера принявшего излишнюю дозу морфина, великую герцогиню из Баден-Бадена, скончавшуюся при невыясненных пока обстоятельствах (впрочем, не думаю, что случайно – больно много случайностей у нас накопилось), а также двух монахов, офицеров иезуитского ордена, чьи имена вам, да и почти никому, наверно, ничего не скажут, а дела приведут в ужас любого, даже меня. Они тоже, уверен, кое о чем прознали. – Выдержав небольшую, но весьма эффектную паузу, атташе завершил: – На днях один из них покончил с собой в Риме, другой здесь, в Петербурге, я только сегодня узнал.

Некоторое время фон Штраубе молчал подавленно, не зная, что возразить.

– И все-таки вы ошибаетесь! – вдруг вспомнил он. – По крайней мере, еще один человек, знавший…

– Ах, вы, вероятно, имеете в виду нашего дорогого друга полковника Шварцкопфа? – перебил его атташе. – Увы, мой дорогой лейтенант, вы и тут, к моему величайшему сожалению, заблуждаетесь. Не далее как четверть часа назад мне принесли скорбную весть. Покуда вы тут изволили отдыхать и принимать ванну, полковник Отто-Иоахим Шварцкопф (тоже, кстати, из ефрейторов) умер от обильной кровопотери. Оказывается, та шальная пуля задела аорту. Удивительно, что он вообще сумел преодолеть весь путь, не скончавшись по дороге. – С едва уловимой иронией он добавил: – Вот что значит чувство долга перед кайзером.

В кабинете повисла напряженная тишина, в которой теперь отчетливо слышалось тиканье стенных часов. Мгновения чьей жизни они на сей раз отмеряли?