Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Вадим Шефнер

Отсутствие

 
Когда надолго выедешь из города,
Почувствуешь недели через три:
Все в нем, далеком, вдвое сердцу дорого,
Все улицы, мосты и пустыри.
 
 
Он все светлее в памяти становится,
И все роднее каменный уют,
И все печали от него сторонятся,
В нем сплошь одни счастливые живут.
 
 
В него все вести добрые слетаются,
В него – по зову памяти твоей —
Все, кто ушел навеки, – возвращаются,
Чтоб только ты вернулся поскорей.
 

Тихоокеанское

 
Раскачавшись, обрушив
Все хвалы и хулы,
В древний колокол суши
Ударяют валы.
 
 
То не звон погребальный,
Не праздничный звон —
Это голос глобальный
Всех глубин и времен.
 
 
По Земле по планете
Гонит волны, как встарь,
Нарастающий ветер —
Сумасшедший звонарь.
 
 
За волнами-валами
Горизонт горбат —
И гремит над мирами
Океанский набат.
 

В зоопарке

 
Какие взрослые все звери!
На воле или взаперти,
Они давно уже созрели,
А нам еще расти, расти.
 
 
Еще нам, людям, ошибаться,
Одолевать свою тщету,
Еще нам лоб о лоб сшибаться,
А может быть – щитом к щиту.
 
 
И, зверя из себя гоня,
Над истинами спины гнуть нам...
А волк из-за железных прутьев
Печально смотрит на меня.
 

Обмен впечатлениями

 
Чудес никогда я от жизни не требовал,
Без них мне на свете светло.
А вам вспоминается то, чего не было,
Что с вами не произошло?
 
 
Вам помнятся в рощах тропинки, проложенные
К знакомым как будто местам?
Там вроде бы все вами лично исхожено, —
Да только вы не были там.
 
 
А то вдруг какой-нибудь день необыденный
Вам в спешке припомнится, – но
Ведь это не с вами, не вами увидено,
Никем вам не сообщено.
 
 
И мне в моей жизни запомнилось многое —
Распутья, моря, города...
Но память порою шагает дорогами,
Где я не ходил никогда.
 
 
Долины и лица ей видятся дальние,
Она не скупа, не скупа, —
Она меня вводит в какие-то здания,
Куда на порог не ступал,
 
 
Ведет косогорами и коридорами,
Сквозь грозы и уличный смог,
На горные выси ведет, на которые
Вовек я подняться б не смог.
 
 
Быть может, мы памятью с кем-то меняемся,
Быть может, не зная о том,
Мы воспоминаньями перекликаемся
С друзьями, которых найдем?
 
 
Еще не знакомы, еще в отдаленье мы,
Но к нам на незримой волне
Летят чьи-то помыслы и впечатления,
Отчеты о прожитом дне.
 
 
...Куда-то идем мы холмами, долинами,
Несем свою честную кладь,
Чтоб где-то за миг, с полуслова единого
Кого-то навеки понять.
 

Стрела

 
Хотел я смерти не орлу,
Не хищникам чащобы —
Я в друга выпустил стрелу
Несправедливой злобы.
 
 
Я промахнулся... Повезло,
Быть может, нам обоим?
Но мною посланное зло
Летит, летит над полем.
 
 
Летит сквозь строй лесных стволов,
Сквозь городские стены,
С океанических валов
Срывает клочья пены.
 
 
Пронзая ливень и метель,
Соборы и заборы
И, словно дьявольская дрель,
Просверливая горы,
 
 
Летит стрела с моей виной,
Летит в мою долину —
И огибает шар земной,
Чтоб мне вонзиться в спину.
 

Размышление в полете

 
Башенной, горной страшусь высоты я,
Но в самолет вхожу спокойно.
Вот уж внизу купола золотые —
Будто головки гвоздей обойных.
Вижу: с крышами вровень – площадь,
С нивами вровень – леса и рощи,
В землю, как сваи, вдавились башни,
Стала планета совсем простою.
Так высоко, что уже и не страшно,
Страх высоты побежден высотою.
 
 
С юностью я боялся расстаться —
Канула юность, ушла в былое.
Гасли огни промелькнувших станций,
Как угольки под седой золою.
Первые встречи, первые чувства,
Радости молодости своевольной
Так далеки, что уже и не грустно,
Так далеки, что уже и не больно...
 

Инфляция слова

 
Романтика, кто ты? Неужто
Опущен таинственный флаг?..
Усталое слово – кормушка,
Банальности фирменный знак.
 
 
Ты храбрых водила в разведку,
Во гневе вздымала копье —
Теперь обернули конфетку
В бумажку, где имя твое.
 
 
Ты с выгодой пущена в дело,
Тебя на расхожий мотив
Поет безголосая дева,
Слюней в микрофон напустив.
 
 
В лесу, где лютуют туристы,
Березки и елки губя,
Под вечер гундосый транзистор
Расслабленно славит тебя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда-то рожденные новью,
С годами теряя права,
На сером кресте суесловья
Распятые гибнут слова.
 
 
Живая их суть остается,
Да только не сразу она
По-новому нам отзовется,
Не сразу войдет в письмена.
 

1973

Тыловая баллада

 
Дразнили крысой тыловой,
А был он писарь полковой,
Нестроевой солдат.
За то, что почерк был красив,
За четкий воинский курсив
Он был зачислен в штат.
 
 
Поскольку он в детдоме рос,
Никто не загрустил всерьез,
Когда он призван был.
Он, непригож и неженат,
Один шагал в военкомат —
Никто не проводил.
 
 
Кого-то он давно простил,
Кого-то он в письме просил:
«Хоть строчку напиши...»
Ответа ждал напрасно он —
Других, счастливых, почтальон
Поддразнивал: «Спляши!»
 
 
...В штабной землянке он сидел,
Немало было всяких дел
Поручено ему.
(Ах, жизнь у писаря легка,
Передовая неблизка —
Издалека, издалека
Казалось кой-кому.)
 
 
Гремел, гремел военный гром,
А писарь все водил пером
С рассвета дотемна.
Не только кровь войне нужна —
Бумагу жадно жрет война,
Чернила пьет она.
 
 
...В то утро враг – в который раз! —
Решил побеспокоить нас
Средь елей и болот;
Он орудийные стволы
Навел на ближние тылы —
Обычный артналет.
 
 
Минут пятнадцать бил подряд,
Обстреливая наш квадрат,
И вот снаряд шальной,
Нежданный двухпудовый гость,
Накаты прорубив насквозь,
В блиндаж попал штабной...
 
 
Теперь уж не придет ответ —
Ни тыла нет, ни фронта нет
Уже тридцатый год.
Связист не тянет провода,
И письма не идут сюда —
За тридевять невзгод.
 
 
Могила поросла травой,
И ель над самой головой
Уходит в облака...
Он был не трус и не герой,
Не командир, не рядовой —
А просто писарь фронтовой
Пехотного полка.
 

Ночное чтение

 
Над томом Плутарха осеннею ночью
Склонюсь – и минувшее вижу воочью.
 
 
Как будто остывшей поверхностью лавы
Неспешно шагаю, листая страницы
Запекшейся крови, свалявшейся славы,
Всего, что свершилось и не повторится.
 
 
О старец, твои ниспровергнуты боги,
Твоим аналогиям нет аналогий, —
Ну где этим римлянам древним и грекам
Тягаться с двадцатым космическим веком!
 
 
...Ушедшею давностью дышат страницы,
Но, книгу закрыв, я не в силах забыть их.
Под шлаком былого кипит, пузырится
Бессонная магма грядущих событий.
 

Соотношения

 
Из мигов состоят года,
Из капель – пенные валы,
И в сладкой мякоти плода
Так зернышки его малы.
 
 
Величественная гора,
Взметающая град камней, —
Всего лишь только кобура
Сил, что стократ ее важней.
 
 
Нам разум освещает путь,
Но как бы некою горой
Вещей естественная суть
Заслонена от нас порой.
 
 
И если приоткрылись мне
Истоки следствий и причин,
То чувствам ясны не вполне
Соотношенья величин.
 
 
...Но пусть порой я нищ и гол
Перед игрою внешних сил,
В свой череп – костяной чехол —
Я всю Вселенную вместил.
 

Зарытый канал

 
Я с вокзала иду, как бывало,
Я ступаю на старенький мост;
Он теперь над зарытым каналом
Будто странный, ненужный нарост.
 
 
Вспоминаю, что было и сплыло,
Необъятное силюсь объять
И невольно гляжу за перила:
Вдруг себя там увижу опять.
 
 
Сколько тысяч моих отражений
Там осталось в зарытой воде...
Неужели теперь, неужели
Нет меня уже больше нигде?
 
 
...Торопясь под вокзальные своды,
За перилами, вровень со мной,
Молодые идут пешеходы
По утоптанной тверди земной.
 

Дом на Васильевском острове

 
Нет, не в минувшем счастье. Но видней
На склоне лет и на исходе сроков
Спасительная бедность давних дней,
Незамутненность жизненных истоков.
 
 
Не ночи вспоминаю – вечера,
Не поцелуи, а рукопожатья;
На девочке с соседнего двора
Заботливо заплатанное платье.
 
 
И никогда не будет мной забыт
Огромный дом, массив кирпичной плоти, —
Я помню цокот ломовых копыт
В таинственных тоннелях подворотен;
 
 
Гул примусов и неуют квартир,
Поленницы с осклизлыми дровами,
И пристальное вглядыванье в мир
Сквозь радужную призму упований.
 

Счастье

Е. Г.

 
Идем за надеждою вслед,
За древней скрипучей арбою...
А счастье не там, где нас нет,
А там, где мы рядом с тобою.
 
 
В судьбу к нам оно не влетит
Кичливой и пышной жар-птицей,
Но вплавлены в будничный быт
Его золотые частицы.
 

Фасады старых зданий

 
Тая всю явь, что мимо них текла,
Все отраженья давних поколений,
Как занавешенные зеркала,
Стоят фасады городских строений.
 
 
Когда-нибудь изобретут прибор:
Направив луч на здание любое —
На особняк, на крепость, на собор, —
Мы прошлое увидим пред собою.
 
 
Мы краску на стене за слоем слой
Начнем листать, чтобы смогли открыться
Присыпанные пеплом и золой
Империи забытые страницы.
 
 
Пройдут ряды повозок и телег,
Проскачет всадник, и промчатся сани,
Прохожие, прошедшие навек,
Проявятся на каменном экране.
 
 
Поверхности вокзалов и казарм
Сквозь муть натеков, паутину трещин —
Все то, о чем историк не сказал,
Покажут нам в обыденности вещей.
 
 
И каждый храм, больница и дворец
На голой кладке, за последним слоем,
Вещая и начало, и конец,
Нам явят всех, кто эти стены строил.
 
 
И пусть мы не услышим голосов —
Мы неизвестных каменщиков лица
Увидим средь строительных лесов —
И не забудем в пояс поклониться.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скрывая все, что отражалось в ней,
И ни на чей не отвечая вызов,
Стена – немая плоскость из камней —
Стоит, как невключенный телевизор.
 

Хрестоматийный мальчик

 
Голландский бедный мальчик
У грани пенных вод
Дрожит и горько плачет,
А с места не сойдет.
 
 
По щиколотку в тине
Стоит он день-деньской,
Промоину в плотине
Закрыв своей рукой.
 
 
Уже припухли гланды
И боль в его груди,
Но сгинут Нидерланды,
Лишь руку отведи.
 
 
Пробита будет дамба
Соленою волной —
Тогда аминь и амба
Всему, что за спиной.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Невесел на картине
Продрогший паренек;
Что он хрестоматией,
Ему и невдомек.
 
 
Он никого не учит,
Ничьих похвал не ждет,
Он этот частный случай
В закон не возведет.
 
 
С усталостью во взоре,
С надеждой и тоской
Он сдерживает море
Немеющей рукой.
 

Иносказание

 
Не застраивай лётного поля,
Хоть пустынно и голо оно.
Не застраивай лётного поля —
Ведь другого не будет дано.
 
 
Пусть жалеет, сочувствует кто-то,
Пусть другим твоя бедность смешна,
Но тебе для разгона, для взлета
Только ровная местность нужна.
 

Обычный сон

 
Никто не скажет, почему во сне
Вдруг возникали рощи и обрывы
И давний враг, как друг, пришел ко мне,
И был я то несчастным, то счастливым.
 
 
И мой двойник со мною говорил,
Подсказывал таинственные числа
И вел меня мостами без перил
Над безднами – без умысла и смысла.
 
 
Был так обычно-необычен сон,
А мудрый опыт шлялся в самоволке,
И сам в себе был разум отражен,
Как в зеркале, разбитом на осколки.
 

Баллада на старинный манер

 
Скажи, кому она нужна,
Зачем в пустынном месте
Стоит кирпичная стена —
Ей лет, наверно, двести?
 
 
Здесь рядом жили в двух домах
Два добрые соседа,
А что таилось в их умах —
О том никто не ведал.
 
 
В те незапамятные дни
На них нашла хвороба:
Влюбились в девушку они,
В одну и ту же – оба.
 
 
Она ходила в их дома,
Она хвостом вертела,
Она не знала и сама,
Кого в мужья хотела.
 
 
Скрыть друг от друга не могли
Друзья свою досаду,
И меж собою возвели
Враждебную преграду.
 
 
А дева ветреной была —
Пойми красоток этих, —
Двоих вкруг пальца обвела,
А приглянулся третий.
 
 
...Капелью капают года,
Дымит огонь в камине,
Ушла любовь невесть куда,
И дружбы нет в помине.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И тот забыт, и тот зарыт,
И нет домов их боле.
Кирпичный памятник обид
Стоит в пустынном поле.
 
 
От этих двух, чьи имена
Взяла навек могила,
Осталась лишь одна стена,
Что их разъединила.
 
 
Дела былые – тлен и прах,
Но у ограды все же
О собственных своих делах
Задумайся, прохожий.
 

Долгий дождь

 
Дождь шумит, как дальний поезд,
Дождь летит на всех парах,
Он старается на совесть,
Он идет во всех мирах.
 
 
Над могильными холмами,
Над причалами в порту,
Над родильными домами,
Над фиалками в цвету —
 
 
Всюду он, – и не укрыться,
Не податься никуда;
Города дрожат, как птицы,
Выпавшие из гнезда.
 
 
Он струится спозаранок,
Он навеки и везде.
Вся планета – полустанок,
Заблудившийся в дожде.
 

Человек спешащий

 
Человек живет бегом,
На ходу жует,
Он века берет в обгон,
На педали жмет.
 
 
Он спешит, подлунный царь,
К новым чудесам, —
А земля творит, как встарь,
По своим часам.
 
 
Среди осени весна
Не идет на луг,
И не силится сосна
Обогнать подруг.
 
 
Царь земли бежит бегом —
Зверем на ловца, —
А природа-то кругом
Ухмыляется.
 

Трактат о запахах

* * *

 
Есть запахи воспоминаний
О том, чего нам не вернуть.
Но нет у них слов и названий —
Одна бессловесная суть.
 
 
Вдруг на повороте тропинки
Иль где-то средь каменных стен
Нахлынувшие невидимки
Берут нас в невидимый плен.
 
 
И вот от дыханья акаций,
От розы иль от лебеды
Таинственных ассоциаций
В душе возникают ряды.
 
 
И мост переброшен прозрачный
Над бездной времен и потерь
К той маленькой станции дачной,
Где мы не бываем теперь.
 
 
Там негде от счастья укрыться —
Куда ты меня зазвала!
Там пахнет загаром и ситцем
Ночная нестрашная мгла.
 
 
И к сердцу плывет горьковатый,
Застенчивый запах духов,
И всё, чем дышалось когда-то,
Воскресло на веки веков.
 

* * *

 
Госпитальною хлоркой,
Летней прелью болот,
Кременчугской махоркой
Вдруг былое пахнёт.
 
 
И вослед вереницей,
Оттесняя твой сон,
Мчатся запахи-птицы
Из минувших времен.
 
 
Запах вешнего сада,
Влажный запах реки,
Клейкий запах приклада
У вспотевшей щеки.
 
 
Запах взрытого ила,
Опаленных цветов,
Черный запах тротила,
Белый запах бинтов,
 
 
Запах теплого крова
И остывшей золы —
Всё ушедшее снова
Проступает из мглы.
 

* * *

 
Осторожный и зоркий слепец,
Он охотился в мире огромном,
Где доверившийся – не жилец,
Где коварны цвета и объемы.
 
 
Он в природе не сразу постиг
Подстановки ее и обманы —
Так хитро камуфлирован тигр,
А змея притворилась лианой.
 
 
Как поверить в земную красу —
Всюду когти, трясины, обрывы...
Лгали краски и звуки в лесу,
Только запахи были правдивы.
 
 
Запах трав и лесного гнилья,
Запах зверя, и тлена, и пота,
Застоявшийся запах жилья,
Запах мяса – удачной охоты —
Не обманывали никогда...
 
 
А в ночи без огня и кресала,
Где незримая рыщет беда,
Лишь одно обонянье спасало.
 
 
Это с тех незапамятных лет,
Где грозили нам хляби и звери,
Где обманывал разум и цвет,
Безотчетно мы запахам верим.
 
 
И хоть мы поумнели с тех пор,
Но порою и слуху, и зренью
Обоняние – древний суфлер —
Всё подскажет одним дуновеньем.
 

«Горит маяк, горит ночное солнце...»

* * *

 
Горит маяк, горит ночное солнце,
Окрест все море им озарено.
Но сказано в пословице японской,
Что у подножья маяка – темно.
 
 
Кто утром нас в порту у пирса встретит,
Какую весть услышать суждено?
Лишь издали нам будущее светит,
Но у подножья маяка темно.
 

Бочка

 
Надежды громоздкую бочку
Катил я с давнишней поры
На эту найвысшую точку
Вот этой высокой горы.
 
 
Все было – сомненья, страданья,
И зной, и холодная дрожь,
Но трудное самозаданье
Под старость я выполнил все ж.
 
 
«Эй, Музы! Готовьте посуду!
Готовьте столы и цветы!
Я с вами застольничать буду,
Я с Вечностью чокнусь на «ты»!»
 
 
...Никто отозваться не хочет,
Лишь ветер гудит в бороде.
Полно здесь полнехоньких бочек,
Где ж гости? Хозяева где?
 

Покой

 
О чем ты там ни говори,
Кого ты там ни слушай —
В старинные монастыри
Вхожу, смиряя душу.
 
 
Здесь кто-то ждал благую весть,
Искал видений вещих,
А кто-то видел то, что есть,
Любил простые вещи.
 
 
Его не райские края,
Не ангельские дали —
Земная прочность бытия
И тишина прельщали.
 
 
Старели стены над рекой,
О купол бились бури —
Но бог по имени Покой
Без выходных дежурил.
 

Ночь в гостинице

 
Гостиничные номера.
Стандартная койка и стол...
Отринута вся мишура,
Ты гол пред собой как сокол.
 
 
Захочешь – окно отвори,
Над городом крылья проверь,
А хочешь – летай и пари
Над будущей жизнью твоей.
 
 
Куря и вверяясь мечте,
От койки шагай до стола,
Свободен в ночной тесноте,
Как пуля в канале ствола.
 

Океанский пейзаж

 
...С обрыва заглянул я вниз.
Редел береговой туман.
Песчано-каменистый мыс
Открылся мне издалека —
Там, словно серая река,
Земля впадала в океан;
Там небольшие островки
Маячили, как поплавки;
Там лик морщинистой воды
Блестел, как россыпи слюды, —
Но складом черного сукна
Внизу лежала глубина;
Там к берегу катился вал,
И, пятясь, будто самосвал,
Он опрокидывался вдруг
И гальку на берег ссыпал.
 
 
О утренний приморский час!
Ты мне напомнил давний миг,
Когда я в детстве первый раз
К стеклу оконному приник.
Вновь, опьяняя новизной,
День возникает предо мной —
И впереди стоят года,
Как пред отправкой поезда.
Пусть где-то ждет небытие —
Но все, что вижу, – все мое!
Пусть смертны тело и душа —
Но жизнь бессмертно хороша!
 

Ливень в пустыне

 
Автобус все неторопливей
Плывет в журчащей глубине,
Его скребет и моет ливень,
И пляшет на его спине.
 
 
И пыли самотканый полог
Лег, складками не шевеля,
К пустыне накрепко приколот
Иголками из хрусталя.
 
 
А в стороне мерцает зыбко
Сквозь дождевое серебро
Верблюд двугорбый – будто скрипка,
Поставленная на ребро.
 

Карусельный Пегас
(Памяти Омара Хайяма)

 
Я, как прочие дети,
Уплатил пятачок,
А затем мой билетик
Отобрал старичок.
 
 
К карусельным лошадкам
Он подводит меня,
С карусельной площадки
Я сажусь на коня.
 
 
Конь – пожарной окраски,
Хвост клубится, как дым;
Конь бессмертен, как в сказке,
Конь мой неутомим.
 
 
Он не просится в стойло,
Он не сеном живет —
Пьет чернильное пойло
И бумагу жует.
 
 
Вот мы скачем над лугом,
Над весенней травой —
Все по кругу, по кругу,
По кривой, по кривой.
 
 
И знакомая местность
Уплывает из глаз,
Мчит меня в неизвестность
Карусельный Пегас.
 
 
Развороты все круче,
Все опасней круги —
То взмываю я в тучи,
То впадаю в долги.
 
 
Я старею, старею, —
Где мой тихий ночлег?
Все скорей, все скорее,
Все стремительней бег.
 
 
Мы летим над больницей,
Над могильной травой —
А Вселенная мчится
По кривой, по кривой...
 

1974

В старой гостинице

 
Едва я дверь открыл, едва я свет зажег —
В испуге за окно отпрыгнул мрак ночной,
И сводчатый старинный потолок,
Как белый парашют, раскрылся надо мной.
 
 
Надежный старый стол и лампа в сорок ватт,
Скрипучий венский стул, протертый ворс ковра...
Я сброшен, как десант, в таинственный квадрат,
В загадочный просвет меж завтра и вчера.
 
 
О, скольким, кто теперь неслышим и незрим,
Дарила отдых ты, усталая кровать?!
На ленту бы заснять все сны, что снились им, —
Хватило бы весь шар земной окантовать.
 
 
Будь, Время, до утра податливо, как воск,
Бессонница, явись благословить мой труд, —
Склонившись над строкой, словесный строю мост
Меж теми, что ушли, и теми, что придут.
 

Привязанность

 
Стук будильника слышу,
Острых зубчиков стук.
Металлической мышью
В ночь вгрызается звук.
 
 
Он кусает, кусает,
Он грызет в тишине
Жизни хрупкий сухарик,
Отпущенный мне.
 
 
Время! Вечное время!
Неустанный прибой!
Словно выстрел, мгновенен
Я в сравненье с тобой.
 
 
Мне отмерено скудно
От запасов твоих,
Я лишь микросекунда
На часах мировых.
 
 
Тонкой черточкой, риской,
Век мой изображен
На кругу исполинском
Циферблата Времен.
 

 
О всемирное Время,
Вечной жизни прибой!
Я бессмертно-мгновенен,
Я пронизан тобой!
 
 
Слышу ночью весенней
Ободрительный звук —
Паутину мгновений
Ткет будильник-паук.
 
 
Пусть из мигов-событий
Жизнь моя сплетена —
Не из этих ли нитей
Сплетены Времена,
Тросы тысячелетий,
Канаты эпох?..
Я привязан к планете
С отдаленных веков!
 
 
От рождения – сразу
К этой жизни земной
Я навеки привязан,
Мне не надо иной!
 

Антоний

 
Это знает Плутарх, это было на ранней заре
Там, где старые стены, и склоки, и ссоры, и схватки,
Там, где царства дрались, как мальчишки на заднем дворе,
И империи клали друг друга на обе лопатки.
 
 
Позабыты герои, державшие заданный курс,
Позабыты погибшие в давних боях ветераны, —
Но на теле Истории, словно любовный укус,
На столетья оттиснут поступок Антония странный.
 
 
Клеопатра коварно из боя свой вывела флот —
И, забыв свое войско, ревнивою болью томимый,
Как за флагманским флагом, за бабьею юбкой плывет
Триумвир, полководец, любимец солдатского Рима.
 
 
Обесславиться так, осчастливиться так на века,
Быть воспетым не раз, будто нет ни забвенья, ни тлена...
О, в какие надежды, в какие слова и шелка
Ты умеешь рядиться, бессмертная дева Измена!
 

Архитектура огня

 
Костер смелел. С поляны тьму гоня,
Бросая в ночь готические тени,
Багровые конструкции огня
Все усложнялись в торопливой смене.
 
 
Летела к звездам алая пыльца,
Огонь-строитель дерзостно и властно
Лепил макет собора иль дворца
Сам из себя – как бы из глины красной.
 
 
И на мгновенье тронный зал возник —
Многооконный, тысячеколонный,
Столь явственный, как будто он за миг
Был высчитан машиной электронной.
 
 
В том зале средь дымящихся ветвей,
Среди горящих листиков осенних
Метался одинокий муравей
И от огня искал себе спасенья.
 

«Ночью в Иокогаме, стоя на берегу...»

* * *

 
Ночью в Иокогаме, стоя на берегу,
Корабельных названий разглядеть не могу.
 
 
Мрак – на многие мили, молчаливая высь...
Теплоходы забыли, как при свете звались.
 
 
Невеселое чудо я провижу вдали:
Я ведь тоже забуду, как меня нарекли,
 
 
И от хлеба и соли, от земного труда
Я в тот день поневоле отплыву навсегда —
 
 
Не в заморские страны, не к добру и не злу —
Кораблем безымянным в безымянную мглу.
 

Школа радости

 
Уроки радости природа нам дает,
Раскрыв страницы перелесков и лугов.
 
 
Ее указка-молния снует
По картам облачных материков.
 
 
Бывает полночь – будто черная доска
Пред двоечником, что не выучил урок,
 
 
Но не тоска за нею, не тоска —
За нею счастье утренних дорог.
 
 
Лекально плавны очертания холмов,
И звездные лучи разлиновали тьму...
 
 
И под диктовку ливней и громов
Мы учимся бессмертью своему.