Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Вадим Шефнер

Дипломатия

 
«Да» и «Нет» – это две реки,
Их теченья противоположны, —
Но ведь есть на них островки,
Где всегда столковаться можно.
 

«Мой друг, дорогой и прилежный...»

* * *

 
Мой друг, дорогой и прилежный,
От грусти меня разгрузи, —
В больницу, где лечат надежды,
Скорее меня отвези.
 
 
К скрипучим причалам яхт-клуба
Пройду, за тобою спеша, —
Ничто мне на суше не любо,
Когда бюллетенит душа.
 
 
Очнусь я, найдусь, успокоюсь,
Начнусь на неведомый лад,
Где, к новому рейсу готовясь,
На привязи яхты стоят.
 
 
Судьбе наступая на пятки,
Отбрыкнувшись от неудач,
На белой дощатой лошадке
По морю мы пустимся вскачь,
 
 
Чтоб ввериться ветру и качке,
Чтоб жить, о былом не скорбя...
Пусть парус, распятый на мачте,
Все беды возьмет на себя.
 

Беспричинная радость

Е. Г.

 
В уличном столпотворенье,
В строгие часы труда
Радость без предупрежденья
К нам приходит иногда.
 
 
По неведомым маршрутам
Счастие приводит к нам
Автономные минуты,
Неподвластные годам.
 
 
Из-за них, неотличимых
От своих минут-подруг,
Все без видимой причины
Изменяется вокруг.
 
 
Мы уловлены их сетью,
Взяты в праздничный полон,
На мгновенное бессмертье
Нам вручается талон.
 
 
Пусть богатства и удачи
Эти миги не дарят —
С ними все вокруг иначе
И прекрасней во сто крат.
 

«Не надо, дружок, обижаться...»

* * *

 
Не надо, дружок, обижаться,
Не надо сердиться, ей-ей,
На сверстников и домочадцев,
На старых неверных друзей.
 
 
Давай лучше жизни дивиться
И в добрые верить дела,
Глядеться в знакомые лица,
Как в праздничные зеркала.
 
 
Обиды все – мелочь такая,
Обиды ничтожны стократ
Пред вечными теми веками,
Что всех навсегда разлучат.
 

Проходные дворы

 
Иду через квадратные миры,
Ищу на безответное ответа, —
Через чужие старые дворы
Шагаю в полдень в середине лета.
 
 
Обыденность висит на волоске,
Меж сном и явью выбирать не надо, —
Здесь мусорные баки в тупике
Стоят, как межпланетные снаряды.
 
 
У чьих-то заколоченных дверей
Шаги я замедляю виновато;
Таинственные травы пустырей,
К ногам сбегаясь, дышат горьковато.
 
 
Кругом царит вещественный покой,
И средь камней, в тени кирпичных зданий,
Пасется память – мой усталый конь —
На солнечных лугах воспоминаний.
 
 
Вот где-то здесь, средь будничных забот,
Не признавая пышных декораций,
Царевна Неразгаданность живет
И чудеса грядущие гнездятся.
 

Белая ночь

 
Ночь приходит, как строгий хозяин,
Все подъезды закрыв на ключи, —
И от глаз, что глядели в глаза им,
Отдыхают мадонны в ночи.
 
 
Дремлют в рамах цари и вассалы,
Дремлют гении и простаки,
И цветы натюрмортов устало
Засыпают, сомкнув лепестки.
 
 
И, минуя парадные входы,
Не спеша и шагая не в лад,
Живописцы без экскурсовода
Вдоль музейных бредут анфилад,
 
 
Их одежды немодные странны,
Разговор и невнятен, и тих,
И реле электронной охраны
Не уловит присутствия их.
 
 
Долго ходят, надвинув береты,
Про былые толкуют дела
И порой в свои автопортреты
Молча смотрятся, как в зеркала.
 
 
В этот город, что встал на болоте,
Белой ночью явились они
Погостить у знакомых полотен —
И опять раствориться в тени.
 

Петербургский модерн

К. Б. Каракулину

* * *

 
Шагаю ли, солнцем обласкан,
Бреду ли сквозь дождь моросящий,
В дома стороны Петроградской
Я всматриваюсь все чаще —
 
 
В бесхитростную эклектичность,
В нарушенную монотонность,
В уютную асимметричность,
В тревожную незавершенность.
 
 
На стенах – звериные морды,
Русалки с улыбкой усталой, —
Как накипь на стенках реторты,
Где варево века вскипало.
 
 
Вглядеться в изогнутость линий,
В растительно-зыбкий орнамент —
Поля стилизованных лилий
Качнутся, заходят волнами.
 
 
И дух перехватит, и тело
Подернется кожей гусиной, —
Былое к тебе долетело
Щемящим ознобом Цусимы...
 

* * *

 
Не перед своим ли закатом
Я новое нечто приметил
В загадочно-витиеватом
Модерне начала столетья?
 
 
Он был в свое время осмеян,
Строительной классике вызов, —
Но вьются невинные змеи
У плавно-капризных карнизов.
 
 
И прячутся грустные дамы
В своих травянистых прическах —
На лицах блокадные шрамы
Залечены серой известкой.
 
 
О зодчество! Память о тех, кто
Могильной взошел муравою...
Что снилось тебе, архитектор,
Пред первой войной мировою?
 
 
Твои потаенные мысли,
Наяды твои и дриады,
Как ветром гонимые листья,
Летят, облепляют фасады.
 
 
Я, словно в прозрении неком,
Шагаю, дивлюсь, наблюдаю —
И в детство двадцатого века,
Как в море, впадаю, впадаю...
 

Мысли о моде

 
Стареют нынче вещи со скоростью зловещей,
Взяла, взяла их мода в безжалостные клещи.
 
 
Портной, дизайнер, зодчий на выдумки охочи —
А жизнь вещей с годами короче и короче.
 
 
Ах, мода-чаровница, коварная резвушка, —
С утра она девица, а к вечеру – старушка.
 
 
При первом одеванье стареют одеянья;
Устаревают зданья в процессе созиданья.
 
 
Служа людской гордыне, мелькают макси, мини;
Панбархат и дерюга спешат сменить друг друга.
 
 
Дряхлеют все предметы, отставшие от моды:
На свалках спят буфеты, на слом идут комоды.
 
 
В жилые кубатуры, блестя от политуры,
На ножках рахитичных вбегают гарнитуры.
 
 
Изделья-модерняги в дома вступают бойко —
Не ведают, бедняги, что всех их ждет помойка.
 
 
Вещей собачья старость, их ранняя усталость
Наводит на раздумья и может вызвать жалость.
 
 
Но все же я старенья предметов и строений
Оплакивать не стану в своем стихотворенье.
 
 
Портной, дизайнер, зодчий, бранить я вас не смею:
Стал век вещей короче – стал век людской длиннее.
 
 
Мы словно на подводы, на моды и на вещи
Свои сгружаем годы, чтоб нам шагалось легче.
 

Другу детства

 
На пустыре бугристом том,
Где мы играли в прятки,
Двенадцатиэтажный дом
Краснокирпичной кладки.
 
 
Я из весенней темноты
Гляжу в свое былое —
Крапиву вижу и кусты
Сквозь здание жилое.
 
 
Просвечивает сквозь фасад
Тропинка, где по снегу
Лет пятьдесят тому назад
Я без одышки бегал.
 
 
И слышу голос свой и смех
На пустыре косматом,
Где ты, невидимо для всех,
В минувшее впечатан.
 
 
...Здесь незнакомые живут,
Но вечно и всечасно
Все дети, что играли тут,
Присутствуют негласно.
 

«Подмигни мне из вечности...»

* * *

 
Подмигни мне из вечности,
Друг забывчивый мой.
Из седой бесконечности
Просигналь по прямой, —
 
 
Не пора ль мне готовиться
В край, где встретимся мы,
Где ни сна, ни бессонницы,
Где ни света, ни тьмы?
 

Моленье к дисциплине

 
Пусть в упрямости ослиной
Упрекнет меня иной, —
Мать святая Дисциплина,
До конца пребудь со мной!
 
 
На путях и бездорожьях
В боевые времена,
Где никто помочь не сможет,
Выручала ты одна.
 
 
И не раз ты, мне на благо,
В худшую из худших зим
Подбодряла доходягу
Грубым окриком своим.
 
 
Будь такою, как бывала,
Не чинись со стариком, —
От почетного привала
Отгони меня пинком!
 
 
Командирствуй безотказно
Средь житейской маеты
И над безднами соблазнов
Наводи свои мосты.
 
 
Без тебя мне будет горше.
Пребывай до склона дней
Беспощадной контролершей
Зыбкой совести моей, —
 
 
Чтоб вошел я ровным шагом
В ту таинственную тьму,
Где ни робость, ни отвага
Не помогут никому.
 

Ода медицине

 
Ныне лекарства вступают на царство!
Дабы пресечь болезней коварство,
Лечится каждый, чуть занеможет;
Те, кто здоровы, – лечатся тоже.
 
 
В давние дни простуды и травмы
Сами лечили настоями трав мы, —
Ныне чуть что – надо ль, не надо —
Всяк вызывает лекаря на дом.
 
 
Стала царицей наук Медицина,
Скальпель в руках ее и вакцина;
Многие беды, многие хвори
Срезаны нынче ею под корень.
 
 
Тысячи слуг у нее безупречных,
Высится трон из полок аптечных;
С нею на троне том повседневно
Гордо сидит Гигиена-царевна.
 
 
Рыщут хворобы, как злые волки, —
Но в них вонзятся шприцы-иголки,
Вирусы вьются вспугнутой стаей —
Трудные годы для них настали.
 
 
Пусть погибают злыдни микробы,
Пусть покидают наши утробы!
Пусть все бациллы взвоют в испуге,
Пусть нас не жалят змеи-недуги!
 
 
О докторица, добрая мати!
О медсестрица в белом халате!
Вы нам несете выздоровленья —
Мы исполняем ваши веленья!
 

Стыд за другого

 
Стыд за другого – странный стыд,
Загадочный, особый,
В себе он вовсе не таит
Ни горечи, ни злобы.
 
 
Знакомый, сидя в кресле, врет
Безвредно и подробно;
Нелепостей – невпроворот,
И хоть бы голос дрогнул.
 
 
Стыдись – но слушай, верь не верь,
Но оборвать – неловко:
Вы ложью связаны теперь,
Как желтою веревкой.
 
 
Вы с собеседником своим,
Бесспорно, в чем-то схожи.
Ты вдруг краснеешь, будто с ним
Ты обменялся кожей.
 

Приморский погребок

 
Не дружим со змием зеленым.
Шашлык мы сегодня запьем
Дешевым вином некрепленым,
Почти не пьянящим вином.
 
 
Подвала прохладные своды
Не давят, а наоборот —
Дарят ощущенье свободы,
Забвение мелких невзгод.
 
 
Бухгалтер в отсеке фанерном
Сидит за стаканом вина,
Он пьет его нелицемерно —
Все знают, что не допьяна.
 
 
Гроссбухи пред ним и бумажки;
На тоненькие стерженьки
Лоснящихся счетов кругляшки
Нанизаны, как шашлыки.
 
 
И праздничная, цветная
Колышется жизнь предо мной —
Так пленка блестит нефтяная
Над черной морской глубиной.
 

Портрет невезучего

 
Мечтал когда-то он о лучшем...
Увы, уже не первый год
Среди друзей своих везучих
Он неудачником слывет.
 
 
С утра до вечера в заботах
Он в учреждении своем —
Все согласовывает что-то
За дряхлым письменным столом
 
 
В какой ему забиться ящик,
В какой запрятаться овраг
От требующих и просящих,
От телефонов, от бумаг?
 
 
И впрямь – кому какое дело,
Что от него ушла жена,
Что шевелюра поредела,
Что жизнь – на каждого одна?..
 
 
Сидит стареющий, недужный,
В табачном мается дыму...
Всем от тебя чего-то нужно —
Лишь ты не нужен никому.
 

В духе раннего Нестерова

 
Странник сушит онучи
У развилки дорог.
Он ничем не навьючен
И как перст одинок.
 
 
Погорельцем бродячим
Он живет, незлобив,
О минувшем не плача,
О грядущем забыв.
 
 
В неуюте и стуже
Он не помнит обид.
«Все могло быть и хуже», —
Он тебе говорит.
 
 
И, глубинкой, глубинкой
Обходя города,
Со Вселенной в обнимку
Держит путь в никуда.
 

Игрок

 
Приметы счастливые лживы,
Исход не написан на лбу,
Играю не ради наживы —
Я экзаменую судьбу.
 
 
Безумные мечутся числа,
Хихикает хитрый партнер,
И ангелы здравого смысла
Летят в межпланетный простор.
 
 
И вновь я в нужде и уроне,
Обобран и поднят на смех;
Все мною проиграно, кроме
Бессмысленной веры в успех.
 
 
Глаза виноватые прячу,
Грущу при оплывшей свече —
А серый бесенок удачи
Сидит у меня на плече.
 

Подарок

Е. Г.

 
Человек, взрастивший дыню,
Торжествует и поет, —
Как святыню, как святыню
На руках ее несет.
 
 
Он несет ее любимой
Мимо сплетен и времен;
Через горные вершины
Перепрыгивает он.
 
 
А вокруг добром и злобой
Мир обыденный живет;
Смотрит танк широколобый
На него из-за ворот;
 
 
С колокольни накрененной
Звуки медные летят,
Но не ведает влюбленный —
Благовест или набат.
 
 
Он идет по белу свету
В самодельных башмаках,
Он шагает через Лету,
Смерть оставив в дураках, —
И, как желтая планета,
Дыня светится в руках.
 

1978

Полковая музыка

 
Мне помнится Старая Русса,
И детство, и плац полковой,
Где так громогласно и грустно
Играл мне оркестр духовой.
 
 
Я там у кирпичной казармы,
В земном музыкальном раю,
Забыв о соблазнах базарных,
С портфельчиком школьным стою.
 
 
Ловя из грядущего вести,
Из марева встреч и разлук,
Рисует мотив капельмейстер
Тревожным движением рук.
 
 
Меня с моим веком венчая,
В банальную музыку он
Включил дисциплину печали
И поступь пехотных колонн.
 
 
Певучие взлетопаденья
Я слушаю, будто во сне,
И тайный озноб вдохновенья,
Как льдинка, скользит по спине.
 
 
И, лично мне что-то пророча,
Пунктирно гремит барабан,
Ряды звуковых многоточий
Втыкая в весенний туман...
 

Общая планета

 
Хороша зимой и летом
И пригодна для жилья
Всенародная планета
Наша матушка-Земля.
 
 
До сих пор не обветшала
Крыша синяя над ней;
В странах – комнатах и залах —
С каждым годом все людней.
 
 
Где – богаче, где – попроще
Жизнь идет, но с давних пор
Двери все выходят в общий
Коммунальный коридор.
 
 
Семьи всех оттенков кожи
Рядышком расселены;
Семьи все на свете схожи:
Не хотят они войны.
 
 
Не хотят, чтоб стала тиром,
Превратилась в полигон
Эта общая квартира
Всех народов и племен.
 
 
Людям надо непременно
Сохранить свой дом земной —
Ведь у них во всей Вселенной
Нет жилплощади иной.
 

Раздумье июльским утром

 
Целенаправленно стремится,
Торопится поток людской
В леса, в зеленые столицы,
Из глухомани городской.
 
 
Но под моторное гуденье,
Под тысячеколесный шум
Банальное предупрежденье
Невольно просится на ум.
 
 
Ты, человек, любя природу,
Хоть иногда ее жалей;
В увеселительных походах
Не растопчи ее полей;
 
 
В вокзальной сутолоке века
Ты оценить ее спеши:
Она – твой давний добрый лекарь,
Она – союзница души.
 
 
Не жги ее напропалую
И не исчерпывай до дна,
И помни истину простую:
Нас много, а она – одна.
 

Ветеринар

 
Ветеринар – ланцета пролетарий,
Гонитель незначительных смертей,
Последний друг четвероногих тварей
В век нечетвероногих скоростей.
 
 
Его портретов не видать в газете,
И слава не гостит в его дому,
Но звери, беззащитные как дети,
Доверчиво вверяются ему.
 
 
Для них он добротой своей могучей
Превыше всех хозяев вознесен:
Те их ласкают, учат или мучат —
Но лечит и спасает только он.
 
 
Он знает: все подчинено природе,
И в ею запланированный срок
Болезнь и старость не спросившись входят
В собачью будку и в людской чертог.
 
 
Пусть мы мудры, удачливы, двуноги,
Истории земной поводыри, —
Для младших братьев все же мы не боги,
А просто самозванные цари.
 

Сразу после шторма

 
Недавно в море били громы,
Как будто в бубен жестяной, —
И все вдруг стало по-иному,
Не видно тучи ни одной.
 
 
И день предстал в ином убранстве —
Как будто бы со мною он
В другое, новое пространство
Из прошлого перемещен.
 
 
Он заново организован,
Провентилирован до дна,
И послегрозовым озоном
Насквозь пропахла тишина.
 
 
И яхты так светлы обводы,
Так безбоязненно чиста
Преобразившейся природы
Взъерошенная красота...
 

Совещание цветов

 
Вдали от дорог и тропинок,
Вдали от людской суеты,
Явившись сквозь серый суглинок,
Столпились лесные цветы.
 
 
На тихое их совещанье
Пришел я, непрошен, незван;
Стою на секретной поляне,
Как будто глухой истукан.
 
 
Я чувствую к ним уваженье, —
Их юные стебли умны,
Их скромные телодвиженья
Наследственным смыслом полны.
 
 
Земли благонравные дети,
Явите свою благодать
И кодом открытым ответьте —
Смогу ль вашим тайнам внимать?
 
 
И слышится шепот: «Ты лишний,
Мы старше, ты нас не поймешь.
Мы к солнцу весеннему вышли
Оттуда, куда ты уйдешь».
 

Событья

 
Событья бродят табунами —
То ни единого, то вдруг
Нагрянут в топоте и гаме,
Берут нас, бедных, на испуг.
 
 
Не спрячешься в чащобах быта,
Не отсидишься за стеной...
Одна лишь есть от них защита —
Встречать их грудью, не спиной.
 

Заказ художнику

Б. Ф. Семенову

 
Подытожь меня, художник,
Сотвори на склоне лет
Из набросков всевозможных
Мой законченный портрет.
 
 
Начинай с того, приятель,
Как в орлянку шла игра
На асфальтовом квадрате
Петроградского двора.
 
 
А потом вокзал и пристань,
Ильмень, Новгород, Валдай
В беспорядке живописном
На бумаге раскидай.
 
 
...Избы, крытые соломой,
Нянино веретено,
Старорусского детдома
Монастырское окно...
 
 
И, снабдив буханкой хлеба,
Возвращай меня скорей
В Ленинград эпохи нэпа
И последующих дней.
 
 
...ФЗУ, рабфак, заводы,
Первые черновики,
Топки и паропроводы,
Кочегарские очки,
 
 
Тесный стол редакционный,
Рукописная тетрадь,
Лейтенантские погоны,
Госпитальная кровать...
 
 
Нет, рисуй не только это!
Ты еще изобрази
Много фактов и предметов
В отдаленье и вблизи.
 
 
Воссоздай приметы быта,
Суету любого дня —
Даже то, что мной забыто,
Ты припомни за меня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А закончив рисованье,
Погляди издалека —
И возникнут очертанья
Паруса и рыбака.
 
 
Не попутный дует ветер,
Мало шансов на улов,
Но рыбарь бросает сети
В глубь неведомых миров.
 

На острове

 
Написаны не от руки
Ушедших подземные письма.
На кладбище возле реки
Во сне осыпаются листья.
 
 
Они что-то шепчут сквозь сон,
В них жалобы чьих-то молекул,
А ветер – слепой почтальон —
Ссыпает их сотнями в реку, —
 
 
И мимо почтовых контор,
Прочтений, надежд, узнаваний
В морской уплывают простор
Флотилии тайных посланий.
 

Фортуна

 
Все мы в чем-то виноваты,
И за это день за днем
Старый Рок, Судьба и Фатум
Судят всех своим судом.
 
 
Дарят горькие сюрпризы,
Шлют нам тысячи невзгод,
И хотят, чтоб маслом книзу
Падал каждый бутерброд.
 
 
Но не зря с улыбкой юной,
Без дорог и без орбит,
Бродит девочка Фортуна,
Беззащитная на вид.
 
 
Вдруг, забыв про все препоны,
Выручает нас шутя
Статистическим законам
Неподвластное дитя;
 
 
Обезвреживает раны,
Гонит хвори со двора,
Отклоняет ураганы
И спасает крейсера;
 
 
И отводит все напасти,
И отпетых бедолаг
Отоваривает счастьем
Не за что-то – просто так.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтобы меньше было плача
И нечаянных утрат,
Ходит девочка Удача,
Всех прощая наугад.
 

1979

Посылки из тыла

 
Вспоминаю время дальнее:
В марте, третьего числа,
Санитарка госпитальная
Нам посылки принесла.
 
 
В дни холодные, несытые
Разлучали нас с бедой
Те, холстиною обшитые,
Чудо-ящички с едой.
 
 
Я кусал ржаные пряники,
Я поспешно пировал,
Торопливо, будто в панике,
Птицу-курицу жевал.
 
 
Ах, подарочки военные,
Сколько было в вас добра, —
Снеди необыкновенные,
Самосадная махра!
 
 
Вы летели к нам, желанные,
В наши гиблые места,
На крылах из домотканого
Деревенского холста.
 

1942–1979

Вечерние страхи

 
Есть за Старою Руссой проселки,
Где я хаживал в давние дни.
Говорят, там бродили и волки,
Только мне не встречались они.
 
 
Там, в закатном лесном полумраке,
Где с тенями деревья слились,
Столько чудищ мерещилось всяких —
Будто страшные сказки сбылись.
 
 
И шагал я, как в вещем кошмаре,
Как холоп на неправедный суд, —
Не ко мне ль безымянные твари
Из кустов, пригибаясь, ползут?
 
 
Но вечерние отсветы гасли,
С ними гибли чудовища те,
И казалось куда безопасней
В стопроцентной ночной темноте...
 
 
И не стоит под старость бояться
Или верить надежде пустой,
Что нездешние сны нам приснятся
За последней, за черной чертой.
 
 
По дороге шагая осенней,
Не страшись убывающих дней, —
Перед тьмою сгущаются тени,
Но во тьме не бывает теней.
 

Сплетня

 
Напраслинка-малютка,
Как быстро ты растешь!
Вчера звучала шуткой,
А завтра бросишь в дрожь.
 
 
Порхая пестрой птичкой
Вкруг нашего стола,
Ты злобное величье
И когти обрела.
 
 
Сидим за разговором,
Бутылки – не пусты,
И, каркая как ворон,
Над нами вьешься ты.
 
 
Кому-то станет тяжко,
Кого-то ждет тоска...
А ты ведь легкой пташкой
Слетела с языка.
 

«Кого-то нет, кого-то нет...»

* * *

 
Кого-то нет, кого-то нет...
В одной квартире старой
Висит гитара давних лет,
Умолкшая гитара.
 
 
Ее владельца ожидать
Нелепо, бесполезно, —
Унесена его кровать
К соседям безвозмездно.
 
 
Но кто-то все не верит в быль,
Что нет его навеки,
Но кто-то отирает пыль
С потрескавшейся деки.
 
 
И, слушая, как вечерком,
Не помня песен старых,
Бренчат ребята за окном
На новеньких гитарах,
 
 
Все смотрит вдаль из-под руки —
Во мрак, в иные зори —
И ждет, что прозвучат шаги
В пустынном коридоре.
 

Гаданье

 
«Печали, печали, печали
На сердце твоем и лице.
Печали полегче – в начале,
Печали похуже – в конце.
А жизнь догорит, как цигарка, —
И в ящик сыграешь, дурак...»
 
 
«Ну чем ты пугаешь, цыганка, —
Я все это знаю и так!
Я тоже немножко умею
В своей разбираться судьбе...
Цыганка, гадай пострашнее —
Тогда я поверю тебе».
 

Притча о дереве

* * *

 
Жил человек в селении одном,
Бесхитростно трудился день за днем,
Ни злата не имел, ни серебра,
Был незлобив и всем желал добра.
 
 
Желал добра – но что он сделать мог?
 
 
Однажды к перекрестку двух дорог,
Где степь кругом пуста и широка,
Он саженец принес издалека.
Вонзая заступ в жирный чернозем,
Он яму рыл – и думал о своем:
 
 
«Не вечен я. В каком-нибудь году
С физического плана я уйду,
Но дерево, посаженное мной,
Останется – и каждою весной,
Возобновясь по воле естества,
Шуметь здесь будет юная листва;
Здесь в знойные, безоблачные дни
Рад будет путник отдохнуть в тени...
Примите ж, люди, мой посильный дар,
Будь я богаче, я б вам больше дал...»
 
 
Вдруг звякнула лопата о металл.
 
 
Был человек тем звуком поражен,
Над черной ямой наклонился он
И с изумленьем из земли извлек
Окованный железом сундучок.
 
 
Клад этот, видно, пролежал века —
И нижняя прогнившая доска
Отпала сразу... Вырвался на свет
Поток колец и золотых монет.
И тех граненых маленьких камней,
Что золота и платины ценней,
 
 
«О, диво! О, удача из удач! —
Воскликнул новоявленный богач. —
Предвижу я, какой мне с этих пор
Для добрых дел откроется простор!»
 
 
Все ценности, лежащие у ног,
Упрятал он в дорожный свой мешок
И, сгорбившись под ношей дорогой,
Благословляя жребий свой благой,
Пошел домой, исполнен новых сил.
 
 
Но дерево он посадить забыл.
 

* * *

 
Мы знаем, чем мостят дорогу в ад,
А наш добряк был волей слабоват.
Удача навалилась, как медведь, —
Не так-то просто золотом владеть.
Сей благородный солнечный металл
Владельца быстро перевоспитал,
И светлые порывы прежних лет
Затмились в блеске желтеньких монет.
(Хоть не ржавеют эти кругляши,
Но могут вызвать ржавчину души.)
 
 
Земных соблазнов он не превозмог,
Поселок скромный стал ему немил —
Он место обитания сменил,
Возвел высокий каменный чертог,
Завел себе низкопоклонных слуг,
Друзей дешевых, дорогих подруг.
 
 
Пиры, увеселенья – без конца...
Но днем и ночью у его дворца
Стояли два наемных молодца
И нищих отгоняли от крыльца.
 
 
К чужим печалям стал и слеп, и глух
Фортуной изнасилованный дух,
И ползал он среди житейских благ,
Как в мясе заблудившийся червяк.
 
 
Лишь иногда, глухой тоской тесним,
В толпе гостей бездонно одинок,
Он вспоминал: забыто что-то им.
Но что забыто – вспомнить он не мог.