Текст книги "Чума (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

   Ссоры между людьми русскими и половецкими – явление постоянное. Разделённые языками, верой, обычаями соседи всегда находят повод для свары. При том, что с обоих сторон есть и побратимы, и родственники. Калауз, например, выгнанный как-то Боголюбским, бежал к половцам, у самого Боголюбского кыпчаки служат, вместе с суздальскими, рязанскими и муромскими в походы ходят.

   Одновременно весьма распространена «исконно-посконная» взаимная неприязнь. Русские не любят «поганых», степняки презирают «землеедов».

   По счастью, оба владетеля – и Боняк, и Живчик – воевать не горели. Не кидались с саблями на всякий крик «наших бьют», пытались найти виноватых. Ежели свои – наказывали нещадно. Что вызывало ярую злобу в окружениях попавших под «воздаяние» удальцов. В духе: «Боняк – слил!», или: «Живчик – продался!».

   Поток всяких непоняток быстро мелел. На той стороне сидел Алу, отсюда появлялся Николай, строя нашу торговую сеть. Они были хорошо знакомы по пребыванию годами в моей свите, они верили мне и, потому – друг другу. А им доверяли оба владетеля этих мест.

   Ни Боняк, ни Живчик от меня не зависели. Но хан Боняк любил своего младшенького, а Живчик дружески относился ко мне и побаивался Боголюбского.

   Так, на чисто человеческих, «душевных» отношениях построились отношения «межгосударственные».

   Правители – люди. И действия их определяются суждениями человеческими. Вовсе не компьютерный «поиск экстремума гладкой функции симплекс-методом».

   «Мирность границы» многое меняла. Чтобы уловить возникающие возможности нужно было думать. Чуть скорее остальных. Сидеть достаточно высоко. Обладать кое-какими ресурсами. Иметь склонность к авантюрам.

   У Скородума были эти свойства.

   В начале осени прошлого года, в очередной визит Софрона в Пронск, Скородум, оставшись в общем пиру на минуточку с ним с глазу на глаз, вдруг похвастал:

  – Жениться надумал.

   Софрон, несколько уже «принявший на грудь», не нашёлся что ответить, кроме умно-стандартного:

  – Эт хорошо. Жизнь семейная господом благословляемая, «и станут муж и жена одно». Совет вам, да любовь, да детишек по-более. Невеста-то хороша?

  – Хороша. Сто тыщ пудов жита возьмёшь?

   Софрон аж подавился. Посмотрел с испугом на тоже выпившего «жениха», вспомнил его... репутацию. Но, будучи купцом-профессионалом, ответил автоматом:

  – И почём же?

  – Да как у всех – две векшицы. Вывоз твой.

  – А брать где?

  – А у Погорелого леса.

   «Погорелый лес» – урочище по левому берегу Прони ниже Пронска вёрст за полста. Эта речка, Проня, течёт к Пронску с запада, после городка поворачивает к югу, делает петлю и, повернув на север, устремляется к Оке. В этой петле и есть «Погорелый лес».

   Софрон решил, что Скородум над ним потешается:

  – Опять шутки шутишь, боярин? Там же нет ничего. Даже лес – и тот погорелый.

  – Ага. Нет. Будет. За невестой дают приданое. Тыщу десятин тамошней земли.

   Фуфло. Обман. Шутник шутки шутит. Глупые. За русской невестой в эту эпоху не дают земель. Обычно...

   ***

   Предыстория такова: в 1146 году князь Андрей, ещё не Боголюбский, со старшим братом Ростиславом (Торцом) выбили из Рязани тогдашнего князя Ростислава, папу Глеба (Калауза). Битый князь бежал в степь к половцам. Потом вернулся и выгнал суздальцев из города. Не угомонился и через несколько лет был снова бит. В 1153 году Юрий Долгорукий поставил Андрея в Рязань князем.

   Это уже не набег, предполагалось укоренение. Боголюбский, пользуясь правом князя, давал боярство и вотчины пришедшим с ним людям. Но через год Калауз с папочкой снова привели половцев к Рязани. Так, что Андрей «бежал из города в одном сапоге».

   Возникла м-м-м... коллизия. На «Святой Руси» в эту эпоху – из важнейших.

   Князья – русские. А бояре – разные. Есть княжеские. Типа: Гордята, боярин князя Как-его-там-славича. Есть местные. Типа: Ушата, боярин мухозасиженский. Князья с удела на удел переходят, а местные бояре, в отличие от дружины, остаются. Князь княжеством правит. Но не владеет.

   Сейчас ситуация меняется – «феодальная раздробленность». «Святая Русь» кусками, по-разному, становится набором аллодов – наследственных владений «ветвей рода Рюрика» Но и в этих «ветвистых кусках» князья продолжают «со стола на стол перескакивать».

   Калауз не мог забрать вотчины у бояр Боголюбского.

   Нет, мог, конечно. По основаниям: измена, воровство. Конкретно по именам, с доказательствами. Мог «восстановить справедливость» там, где прежний хозяин владения требует возврата. Но просто сказать: Боголюбский дал шапку и землю – пшёл вон – нельзя. Все местные бояре, предки которых разными князьями в разное время произведены в это сословие, взволнуются. Их же и самих можно также. Если князь не будет соблюдать преемственность, подтверждать решения своих предшественников в этой части, то... то не лучше ли Боголюбского назад звать? Он, конечно, головы рубит. Но – за дело. А не чохом по происхождению.

   Поставленных Боголюбским бояр со службы выперли, но вотчины оставили. Семейства эти беднели без «княжьей милости» и «служебного приварка», но оставались на земле.

   В год пока Боголюбский был Рязанским князем, один из его слуг получил шапку и землю и женился на местной. Прошло 13 лет, выросла дочка. Надо замуж выдавать, а приданого – «только с чем в баню сходить».

   Жили они это время в усадьбе возле Оки. И хранили грамоту князя Андрея «о даровании боярской чести» и наделении землёй. Вот этой тысячей десятин у «Погорелого леса» на Проне.

   Уходя от Рязани после «восстановления законной власти», половцы, по обычаю своему, ухватили «что под руку попало». Например, две деревушки в этом урочище. Больше там насельников не было, земля лежала пустая. «Маломочный» владетель заселить её не мог.

   Глава 541

   Вотчины, как и лены в Европе, не делятся – экономическая основа феодального ополчения. Получить в приданое кусок вотчины боярышня не может, только шмотками. Но есть подробность: пятая часть феодальных семей в эту эпоху на Руси и в Европе не имеет наследников мужского пола.

   Баба дружину в бой не поведёт, поэтому и быть владетелем не может. А кто может? Для Европы это одна из причин постоянных междоусобиц. Про конфликт Льва и Медведя в Саксонии – я уже... Оба – наследники Билунгов по женской линии.

   В «Святой Руси» проблема решается мирно. Разными путями.

   Вотчина есть собственность не одного человека, а рода. Глава помер? – Новым главой станет его брат. Или сын. Или племянник. «Лествица». Много мужчин, кровных родственников, живущих в общем хозяйстве, одним домом, должны помереть, прежде чем хозяйство останется «женским». Т.е. безхозным.

   Такое случается и законодательством предусмотрено. В «Уставной грамоте» Ростика указано, что князь не имеет права забрать такую «задницу» (наследство), а обязан выдать девок-сирот замуж. Это отличие боярышень, девки-сироты в других сословиях «задницу» не наследуют, отходит владетелю.

   Князь награждает, таким образом, своего человека не только шапкой и землёй, но и женой. Название рода меняется, но моб.возможности не снижаются, новым владетелем и «ком.взвода» становится зять.

   В 12 в. зятья включаются (минимум дважды) в общий порядок общерусского княжеского наследования, обгоняя, по воле Великого Князя, даже и родных его братьев.

   Вариант «зять-наследник» и проворачивает Скородум. Невеста – единственный ребёнок в обезлюдевшей семье с нищей вотчиной. Часть владения получает сразу в качестве приданого. Остальное – по смерти тестя.

   ***

   Скородум всё это изложил Софрону. Оглядел горделиво:

  – Во какую я хитрость удумал!

   Пивком горло промочил. Отфыркнулся.

   А Софрон молчит. Думу думает.

  – Ага. Ну. А князь как?

  – Ещё не знает. Но ему-то с чего поперёк вставать? Я-ж его, муромский. А не тесть – нищий, болящий, суздальский.

   Ну... учитывая репутацию Скородума и его невеликие успехи в деле повышения обороноспособности Пронска...

  – Отец Елизарий уже благословение дал и день венчания назначил.

  – Ну ежели так... тады конечно... А причём здесь сто тыщ жита?

  – Как причём?! С этой тыщи десятин я стока хлеба возьму!

  – Э-эх, боярин, с десятин хлеба не насыпется. Их сперва пахать надо. Сеять-боронить, жать-молотить. А у тя смердов нет.

   «Чужих имений мне ль не знать?!».

   Софрон – местный. Всю жизнь в прасолах. «Всё врут календари» – ему без разницы, он и сам знает, чего у кого сколько. И в десятинах, и в душах.

  – А вот и есть! Батюшка мой с Бряхимова ещё расхворался. Нынче и вовсе чуть ходит. Отписывал, чтобы я домой ехал, вотчинку нашу под себя брал. А он, де, только молиться ноне годен. Постриг принять собирается.

  – Да уж... годы идут, старем-слабеем, о боге думать надобно... Только вотчина твоя тама, под Муромом. А тута – пустой «Погорелый лес».

  – Во! И я про то! В вотчине поболе ста семейств смердячих. На пустых песках бьются. Каждый год лебеду лопают. А тута...! Раздолье! Чернозём! Хоть на хлеб намазывай. Переведу смердов в тот «Погорелый лес». Сам-тридцать! По полтыщи пудов с десятины!

  – Ты эта... не ори так. Руками-то не маши. Пятьсот тысяч пудов... А мне предлагаешь сто. И что ж так? Остальное-то куда?

   Скородум смутился, заметался глазами, ухватив кружку, начал, было, хлебать жадно, да поперхнулся. Под неотрывным, внимательным взглядом Софрона суетливо утёр ладонью усы и бородку.

  – Ну... вы робята хваткие... да... вам палец в рот не клади – руку по локоть отхватите. А что, нет?

  – Бывало с иными. Врать не надо.

  – А я не вру! Не вру я! А... сумлеваюсь. Мало ли как оно... Да и не поднять тыщу десятин за раз. Пахарь пашет пол-десятины за день. А всего-то четыре-пять дней, не более.

  – Эт ты верно думаешь. Эдак тебя не Скородумом, а «Вернодумом» звать надо.

  – А то! Я ж не пальцем сделанный...!

  – Мда... Две десятины на круг... ежели худого чего не... Пахота, да сев, да бороньба... а земелька тута сохнет быстро, бегом надо... лесовики твои к такому непривычные... опять же – целина... по дернине степной – вовсе не по пескам пустым... а плугов у твоих нету – сохи да рала... им и обустроиться надо... помрут людишки... а кто сбежит...

   Польщённый только что «вернодумом» боярин, раздражённо вскинулся:

  – Ты не юли, купчина, ты прямо ответствуй: возьмёшь ли?

  – Возьму. По полторы. Снопами без обмолота.

  – Чёрт с тобой! Давай тыщу гривен. Вперёд.

   ***

   Хлеб покупают трижды. В смысле: в три разных момента времени заключают сделку.

   «По факту»: намолоченное зерно на торгу в мешках или в яме.

   «На корню»: летом, глядя на поднявшиеся всходы и площадь поля.

   Или вот так, «вперёд» – под имеющуюся землю и намерение. Иначе называют: кредит под будущий урожай.

   Тема... болезненная. Вечно. Со «сна фараона» и Иосифа Прекрасного: семь тучных коров и семь тощих. После той библейской хохмочки всё население страны, кроме жрецов, стало рабами. Так то Египет, разливы Нила по расписанию со световой индикацией Сириусом, ирригация. Что уж говорить про нашу «зону рискового земледелия». Крестьянство постоянно, из-за длительности сельскохозяйственного цикла, из-за скачков урожайности, вынуждено брать кредиты. И постоянно оказывается не в состоянии их вернуть. Это один из основных путей формирования крепостного крестьянства на Руси и второй волны закрепощения в Германии.

   В новгородских документах этой эпохи есть завещание купца с перечислением 11 деревень, которые ему долг выплачивают. Т.е. «крепостные» («закупы») появляются и у купцов. Другое дело, что за спиной ростовщика должен быть отряд вооружённых «коллекторов». У бояр – дружины. Что поддерживается княжеской властью. Купцам, в этой части, сложнее.

   ***

   Скородум – умом остёр. Но – боярин. Софрон – медленнее. Но – купец. Он таких разговоров в год сотню разговаривает.

   Ситуация мне знакома по собственному опыту попандопулы: как не шевели извилинами, а всех мелочей не просечёшь, нужны наработки конкретно вот в этом деле.

  – Значит, жито. А чего не пашеницу?

  – Семян нету.

  – А мы дадим.

  – Не надо. Возьмёте дорого.

  – Твои сохами земельку не взметнут. Так только, почесуха поверху. Плуги надобны.

  – Ни чё. Мы раненько по мокренькому. «Сеешь в грязь – будешь князь».

  – Лады. Но зерно должно быть полновесное. Чтоб тыща зёрен на десять золотников тянуло. Коли нет – в полцены.

  – По рукам.

   Софрон несколько... поймал неука.

   Такое – уровень сорта ржи «Свитанок»:

   «Период вегетации – 120-130 дней. Длина колоса – 8-10 см. Высота растения – 1,2-1,6 м. Зерно крупное, масса 1000 штук – 40 г.».

   Таких сортов здесь нет. Золотник – 4.26 г. Набрать тысячу зёрен на 10 золотников можно. Посади баб, пусть песни поют, да перебирают. Но «в среднем» – не получится. От этого одного «по рукам» урожай подешевел вдвое.

   Собеседники, окончательно протрезвев, перебрались в факторию, где продолжили рядиться. Процедура заняла четыре часа. Софрон, всю жизнь торговавший хлебом, наглядевшийся на разное, последовательно уточнял условия:

  – А когда дашь знать? Ну, что жатва пошла.

  – Как пойдёт – так и скажу.

  – Не, не гоже. Под твой хлеб надо сотню учанов в Проню затянуть. Аж от Стрелки. Такое быстро не сделается.

   Проня – речка мелкая, узкая, извилистая. Расшивой здесь не пройти. В РИ на Проне, как и на соседней Мокше, строили в 19 в. невеликие дощаники, ими сплавляли хлеб до Оки. Там перегружали на барки, которые везли или вверх, к Москве, или вокруг, к Рыбинску и в Питер.

  – Да как я тебе скажу «когда»?! Как зерно в колосе нальётся. Про то только господь бог знает.

  – Да уж... одной только милостью господа бога и живём... От Стрелки до устья Прони шестьсот вёрст. Да здесь сотня. Как не крути, а тащить учаны четыре седьмицы, не менее.

  – Как тащить – твоя забота. Хоть нынче выходи.

  – Само собой, моя. А вот когда... День простоя учана – гривна. Так?

   Софрон, как и Николай, вполне уловили мою манеру составлять «американские» договора. В которых прописываются все представимые ситуации. Считают особым шиком, показателем профессионализма. Что я начал подобное практиковать не понимая местного «по обычаю» – не рассказываю.

   Софрон предлагал семенное зерно, скот, плуги, серпы... Боярин, учуяв, что его «объегоривают» ушёл «в отказ» – только серебром. А под что? Земля – вотчинная, не отчуждаемая, смерды – не холопы, даже не крепостные. Пушкин для своей свадьбы заложил две сотни крестьян – здесь подобное не пройдёт. Цацки-висюльки? У молодого городового боярина из Пронска?

  – Конь? Три коня? Красная цена – пять. В заклад – не более двух. Шапка боярская? Молью трачена? В полугривну. Не маши на меня. Не любо – не слушай. Ищи другого дурня для беседы.

   Четыре часа тяжёлых переговоров, отказ в кредите, взаимная неприязнь... и составленный договор.

   Боярин пару раз порывался послать купца. Но такой объём – только Софрон. Связываться с другими... можно. Нужно иметь хранилища, крытый ток. И таких денег не взять: вывалив объём на Рязанский рынок, он сразу собьёт цены.

  – Та-ак. Забавно. А почему я не знаю?

  – А не об чём ещё. То ли будет, то ли так только, разговоры. У нас каждый год знашь сколь таких пустых рядений бывает!

  – Что-то там делается?

  – Ага. С осени боярин погнал артель. Лес таскали, землянки строили. Он же – городовой. Вот и сунул городовых мастеров поселение себе мастырить. В марте перетащил туда смердов с-под Мурома. С приключениями. Отец его дорогой помре. В Ижеславле, что в устье Прони, похоронили. Вроде, сеять собираются. Но что, как – не скажу.

  – Ну что сказать? Молодец! А ещё плачешься: не смогу, не осилю... Большая выгода может получиться. Парня этого, Скородума, до исподнего не раздевай. Знаю я вас, искусников. Дай ему... сотен пять-шесть. Громко дай. Чтобы и другие про то узнали.

   Здешние рынки очень... «трестнутые». От «трест». Все друг с другом имеют взаимоотношения. Часто – не формализованные.

  – Пока Заславские коней не продадут, Загряжские табун на торг не пригонят. Спокон веку так ведётся.

   Минимум свободы торговли. И, соответственно, «баланса спроса и предложения на основе общественно значимых издержек». Баланс будет. На вековом интервале времени.

   Мы, вламываясь на рынок очередного городка, имели несопоставимые с туземными возможности. Но «круговую поруку» продавцов и покупателей не преодолели бы, если бы не работали с «второй и третьей производными» – с новыми «секторами рынка». Плюс админ.ресурс в лице Живчика заставлял местных, хотя бы внешне, вести себя прилично. Поджоги факторий бывали, но не часто.

   Мы – система. Поэтому местную систему пробили. Скородум – одиночка. Перетащив смердов, распахав земли, он оказывается лицом к лицу с целой стаей «акул феодализма» – с сообществом прасолов Рязанско-Муромского княжества. И не только их: масса людей, связанных между собой длительными, в несколько поколений, деловыми, родственными, соседскими отношениями. Паутина мира, кубло кланово-сословного общества «Святой Руси».

   Молодой боярин из захолустья может думать о себе весьма горделиво. Но я имею представление какое «осиное гнездо» он растревожит своим хлебом. Не только без портков – без головы можно остаться.

   Не шучу. В Степи можно нанять пару-тройку десятков молодцов за весьма небольшие деньги. Которые с восторгом и нивы выжгут, и смердов угонят. Боняк за такие игрища взыщет. Но – потом.

  – Парня надо... пасти. Чтобы не... кувыркнулся. Или – сам, или – его. Парочку слуг пошлите. Для сохранения его тушки и наших интересов. Какие из 28 пунктов ряда и насколько вы будете использовать, выходя на конечную сумму – вам решать, господа купцы. Мне нужен живой пример успеха. Не его хотелок, а пример. Для других. Вопросы? За работу.

   У меня на Стрелке шла жизнь. Собирался «Саксонский караван», убегал от речных разбойников синепарусный «Кон-Тики», вылезали «усатые палки», менялись акценты в пиролизе древесины... И строились учаны. Сотня – для «Погорелого леса».

   Поточное производство в кораблестроении? – Уже есть. С 1104 работает Арсенал Венеции, одновременно изготавливают 20 галер по 40 метров длиной. 16 тысяч работников! На «Святой Руси» столько просто мужиков – ни в одном городе нет.

"И как в венецианском арсенале

Кипит зимой тягучая смола,

Чтоб мазать струги, те, что обветшали...".

   Всеволжск не на Адриатике, а на Волге, учаны ладить нам пришлось не зимой, а летом. А так-то похоже: «кипит».

   Масштабировать систему в серийное учано-строение оказалось не слишком тяжело – есть мастера, мощности, запасы. Добавь работников, комплектующих и, не без скрипа и затыков, но завертелось. Вытаскивать сотню плоскодонок за семьсот вёрст? – Вдоль Оки дорожка натоптана, в неделю раз-другой мои бурлаки посудинку тащат.

   Попёрло густо. По два десятка в день. Лоханки пустые, вяжут парами. Сменные команды, топ-топ – побежали. По знакомой тропе, по известному фарватеру, по подготовленным стоянкам... резво получается.

   Мои говорят: «очепнуто». Вошёл, вошёл давний смоленский бандит в русский язык! Филологи, поди, спорить будут: откуда слово такое произошло. Найдут в санскрите что-нибудь похожее. Или – в латыни...

   В сентябре у Скородума пошла жатва. Береговые жители пришли в крайнее недоумение. При виде такой толпы учанов. По Оке, а уж по Проне...! Не бывает такого! В сотню посудин здесь даже булгарские караваны не ходили. Уровень общерусского войскового похода Крестителя.

   ***

   "И запомните – крайними бывают плоть, Север, мера, срок и необходимость! Все остальные слова маркируются у нас словом последний, то есть позднейший или самый новый, по отношению к текущему моменту! Усвоено?

   – Я в последнем недоумении".

   Подобных филологических заморочек здесь нет. «Недоумение» туземцев было «крайним», но не «последним» – не война.

   ***

   Скородум – скорый. Но невнимательный. Параграф N17 ряда требовал от принимающей стороны обеспечить «гостей» всем необходимым на время стоянки. А как иначе? – Так ещё в первый договор киевских князей с византийцами забито. Включая корм, баню, жильё, экскурсии с гидом по достопримечательностям...

   «Проклятие размерности»: сто учанов – тысяча бурлаков.

  – Рукобитие было? – Исполняй. В «Поконе вирном» сказано: ведро пива на неделю. Полтораста вёдер – каждый день.

  – Ё! Нету у меня! Хоть режь!

  – Резать...? Не, не гоже. Ладно, полста гривен с оплаты долой. И... ты поторопи смердов. Сто учанов стоят – сто гривен простоя в день.

  – А давай ты своих на погрузку поставишь? А то мои жнут, да вяжут, да возят...

  – А давай. Две ногаты в день за работника. Две тыщи ногат – сто гривен. Мошна не треснет?

  – Ты...! Мне! Боярину! Смерд! Холоп!

  – А в морду?

   «Наш народ не только читает между строк, но и выписывает. Между глаз».

   Попытка вспзд... мда... выскочить из избёнки в сердцах, в шлеме, в гневе, с мечом – гасится видом тысячной толпы здоровых мужиков с вёслами в руках. Преимущественно эрзя. Которые местную мову понимают плоховато. Но чётко делят присутствующих «на своих и чужих». Свои – с вёслами.

   Софрон вполне воспринял разъяснения Николая моих фраз: «Парня до исподнего не раздевай... мне нужен пример успеха».

   Скородума «раздели» – сумма штрафов превысила сумму выплаты. Отдав хлеб, Скородум остался нам должен. И тут же «одели»: дали кредит в шесть сотен под будущий урожай.

   Передача денег была произведена в церкви Пронска с отцом Елизарием и посадником в качестве свидетелей. Скородум шептал что-то под нос. Как утверждали присутствующие – благодарил всевышнего. Софрон, правда, слышал слова боярина и думал иначе.

   Мне было жаль парня. Разумная идея, уловил возможность прежде других, но... не предусмотрел.

   В России помещичье «изобретательство» с часто смешными, и, как правило, разорительными результатами, бурно цветёт в 18 в. Превращаясь ко временам Тургенева в бесцельное прозябание «цвета нации» в разбросанных по стране усадьбах. «Прежде защищаемых крепостным правом, а ныне уже ничем не защищаемых».

   В следующем, 1168 году, Скородум выплатил хлебом долг, но подняться не смог – год был хуже. Его смерды, привыкшие к лесу, в безлесной степи чувствовали себя неуютно, болели, мёрли, бежали. Повышать урожайность, обустраивать людей, вкладываться Скородум не хотел. Хотел – хапок. Не получилось. Помер бедняга: в степи замёрз – недодумал насчёт пурги в чистом поле.

   Юную вдову с грудной девочкой на руках, Живчик выдал замуж. Точь-в-точь повторив Боголюбского: новый боярин, шапка, земля, жена. Мелочь мелкая: жена, отягощённая ребёнком и кредитом. Хлеб из этого места мы продолжали получать и при новом владетеле.

   История имела важные последствия.

   Первое: мы свели баланс по хлебу в 1167 г. Взрывной приток новосёлов система выдержала. Улучшилась, усилилась, окрепла. Уменьшать нормы питания не пришлось.

   Второе: «мирность границы» и вытекающие из этого возможности были наглядно продемонстрированы. Бояре рязанские аж захлебнулись от слюны. Деньги, публично переданные Скородуму, были восприняты как прибыль.

   Напомню: средняя доходность боярской вотчины около двух сотен гривен. Часть рязанских вотчинников и этого не имеют. Ещё: отсутствие «княжеской милости», «искушение» моими товарами... И тут – вот оно!

   Бояре кинулись в Степь. Но... Земля, конечно, божья. А вот управляет ею князь. Через год Живчик довольно похвастался:

  – Пустое место попродавал – два ста гривен получил.

  – Тю, за ту землю можно было и вдвое взять.

   Не знаю о каких участках он говорил, но после моего ответа призадумался и «разбазаривать» перестал. В смысле: поднял цену. Напоминать про «Указ об основании...», по которому «все земли до граней селений русских православных...» имение моё, я не стал. «Приподзакрыл глаза». Хлеб – важнее. Пока. А там... поглядим.

   Не враз, не «всеми четырьмя лапами», как Скородум, но боярство пошло в Степь.

   ***

   Впервые я мог воочию наблюдать одно из главных явлений в истории России – «Поднятую целину». Не новины, починки, огнища, как вгрызается хлебопашец в лесные дебри, а – «Здравствуй, земля целинная!».

   Пол-тысячелетия, с 16-го по 20-й века, Русское царство, Российская империя, Советский Союз шли в Степь. Не за блестяшками, алмазами, паволоками, конями, рабами... За хлебом. Чтобы самим его вырастить. Единственный, куда более короткий и мягкий аналог в истории – освоение Северо-Американских равнин.

   В 21 в. это сводят к нескольким сюжетам. Бегство русских холопов от бояр на Дон и возникновение Донского казачьего войска, бегство русских холопов из «шляхетского быдла» и заселение Слободской Украины, перевод Черноморского казачьего войска на Кубань...

   Потеряна одна из важнейших составляющих: помещики.

   Как освоение Дикого Запад связано с экспансией плантаторов южных штатов, вроде «Всадника без головы», так и в России стержнем переселения (после гос.обязанных или одновременно с ними) были аристократы.

   Веками именно дворянам власть передавала «дикие земли». И помещики выводили в Дикое Поле своих крепостных.

   Например, мещеряки, угро-финское «болотное» племя, жившее между Окой и Клязьмой, оказалась «русскими» в степных губерниях в 18 в. Этот же «вывод» составляет афёру Чичикова с «мёртвыми душами».

   Аристократы получали тысячи десятин. Множество таких владений существовало ещё в начале 20 в. Одно – и в 21 в.: Аскания-Нова. Эти земли в 1828 году Николай I по 8 копеек за 1 га продал немецкому герцогу Фердинанду Фридриху Ангальт-Кетгенскому из династии Асканиев. Тех самых, которые нынче враждуют с Вельфами за Саксонию и бьют славян возле будущего Берлина.

   Целый пласт русской истории выпал. Какие-то куски можно найти в «Тихом Доне» или у Бунина. Остальное...

   Потомки этих людей гибли. В схватках со «степными хищниками», в войнах Империи, в Гражданской. Выжившие постарались забыть о своих предках. Вспоминать о поместьях... было опасно.

   Исчезли из памяти народной имена тех двухсот помещиков, «детей боярских», которые встретили огромное крымское войско на Черниговских засеках. И погибли, так и не уступив дорогу находникам. Или сотника из Курска 17 века, который трижды разбивал отряды крымчаков, угонявших русский полон. В последний раз он сел на коня, догнал и посёк татар, «освободил люд православный из неволи басурманской», когда ему было за шестьдесят.

   А чего его помнить? – Нетрудовой элемент, эксплуататор, цепной пёс кровавого самодержавия.

   Но если он «плохой», то и спасённые им... кто?

   ***

   Опыт Скородума показал, что «боярин-пионер» – плохо. Даже будучи организованными, обеспеченными инвентарём, скотом, семенами, уйдя всего на сотню вёрст от привычных Окских лесов, переселенцы мёрли. Из тысячи душ за дорогу и в первый год умерло триста, во второй – сто. Только на третий год смертность вернулась к обычной.

   Крестьянский «мир» не может «выкатиться» в Степь – вырежут в первый же год.

   В Степь? – Только под защитой княжьих городков.

   И всё равно – скачок смертности, болезненная адаптация к новым ландшафтам и климату. Нет массы необходимых повседневных навыков. Преимущественно домашних, женских.

   Проще: что крестьян, что бояр «эз из» в Степь пускать нельзя – и сами намучаются, и землю испортят. Нет, потом-то конечно... Но сильно потом.

   Третье вытекало из двух первых.

   «Забег по граблям» – наш любимый вид спорта. Повтор «кризиса жратвы» гарантирован.

   «Чем дороже хлеб, тем дешевле права человека».

   Не хочу.

   Надо искать выход из замаячившей «мальтузианской ловушки». Выходы. «Букет решений».

   ...

   Скородумова «сотня тыщ» оказалась подарком. Неожиданным, радостным. Как от Деда Мороза. Второй «подарок» был ожидаем. Мы просто чуть подсуетились. «Ко всеобщему удовольствию».

   Боголюбский был взбешён действиями новогородских бояр и «гуманизьменностью» Ропака. В трусости не винил, но не понимал совершенно:

  – Как он мог?! Отцову волю презрел! «Побоялся за людей своих...». Да для того слуги и есть, чтобы умереть за господина своего! Сотню сберёг, теперь тысячи сгибнут!

   Неудача попытки возвращения Ропака в Новгород, казни его сторонников, появление беглецов в Боголюбове... поддерживали раздражение. В понимании Андрея власть в Новгороде захватили клятвопреступники. К людям такого сорта он был беспощаден. Старался дел с такими не иметь.

  – Надо торг с Новогородом закрыть. Там ныне воры правят...

   Фраза была произнесена на пиру в сослагательной тональности. И вызвала панику у бояр.

   Ростовские «меховщики» и Суздальские «хлебоделы» почувствовали, как железная длань Бешеного Китая сжимается на их... нет, не на том, про что вы подумали – на кошельках.

   Боголюбский, видя в какую смуту сползает Русь, вовсе не хотел конфликта со своими боярами. Прекрасно понимая, что обе группы связаны с Новгородским торгом, «ломить» не стал.

   И тут я, как чёртик из табакерки. Без надрыва, чисто «силою вещей».

   Узнав от Лазаря о высказываниях Андрея, в очередном послании намекнул:

  – У Ростовских нынче мягкой рухляди будет на-мале: всё невывезенное за зиму казна Всеволжская заберёт. И с хлебом мои твоим помогут – скупят, чтоб не обнищали.

   Монополия на пушной торг в моих землях введена ещё «Усть-Ветлужским соглашением». После похода Чарджи и «примучивания» земель между Волгой, Сухоной и Шексной – наступила и там. Ростовские приказчики, скупавшие меха в Двинской земле и не вывезшие товар по зимнему пути или через Белозерск, возвратятся в Ростов Великий «пустыми».

   А жо поделаешь? – Закон есть закон. Примите мои соболезнования.

   Нет товара – нет денег. «Любовь» Ростовских и Новгородских несколько... Нет, не похерится, но – похилится.

   Андрей промолчал. Но когда «меховщики» кинулись к нему с криком:

  – Княже! Защити! Граблют!

   выразил удивление:

  – Вы в чужие земли влезли? Ай-яй-яй. Зверь Лютый на Неро рыбу ловит? А вы что на Сухоне забыли?

   Всё-таки факторию в Ростове сожгли и разграбили. Но когда «возмущённые народные массы» сунулись к телеграфной вышке, приехали княжеские гридни. От показанной ими «кузиной мамы» два десятка «возмущённых» умерли на месте.

   На сумму убытков я уменьшил «страховую выплату», люди Андрея провели сыск и взяли втрое.

   Тогда же Николай задал Гороху Пребычестовичу риторический вопрос:

  – Тебе денег не надо ли?

   Горох похлопал глазами на такую глупость и спросил:

  – Ну?

   С этого момента количество приказчиков-прасолов у Гороха умножилось троекратно. И многократно увеличились его закупки хлеба. Пустые учаны с бегом бегущими бурлаками доходили до Гороховца, меняли команды и вскоре возвращались от Нерли, Владимира, Суздаля гружёные хлебом.