Текст книги "Чума (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

   ***

   У моих бойцов прямые (по обуху) и слабоизогнутые (по лезвию) палаши с копьевидным остриём. Отсутствие чрезмерного усиления клинка (в духе французских кирасир), позволяет эффективно рубить. Жёсткость клинка (после отказа от булата) – делать эффективный укол. Закалка острия – пробивать защиту противника.

   Вышеприведённые дискуссии касаются боя с бездоспешным противником. Человека в гимнастёрке нормально рубить шашкой. Человека в кольчуге или в ламилляре – бесполезно. Уже и кавказская бурка, сделанная из валяной шерсти, оказывается существенной защитой не только от короткой и лёгкой шашки, но и от более мощной сабли.

   Бронных – колоть, «голых» – рубить и колоть. Завершая любое действие резом. Не «оттягивая», но «пронося». «Палашом – режут».

   Здешний опыт навёл меня на размышления по этой части.

   После попадания клинка в цель, если только он не проходит насквозь, оставляя «совершенно прямую, ровную поверхность отреза», его надо освободить. Как?

   Почему пчела, укусив человека, умирает, а оса нет? – Пчела приспособилась защищаться от других насекомых. С твёрдым хитиновым покровом. Сделала дырочку, впрыснула яду, жало можно свободно вытащить. А если жертва мягкая, вроде хомнутого сапиенсом, надумавшего медком полакомиться?

   Оса – хищник, скармливает своим личинкам полупережёванных гусениц. Мягкая шкурка добычи после прокола сжимается, необходимы соответствующие мышцы, чтобы выдернуть жало. Кто «выдёргивательных» мышц не имел – потомства не оставил.

   Хочу, чтобы мои парни были «осами», а не «пчёлами».

   Удар.

   Например, топором по бревну. Если брёвнышко не развалилось – как освободить инструмент? Никто не пытается отработать возврат в исходное положение по той же траектории. В стиле крокодила: «возвращение по своей тропе».

   Два основных приёма:

   – хлопок вниз по концу топорища, выворачивание застрявшего топора в вертикальной плоскости;

   – рывок топорища вбок, расщепление бревна, выворачивание топора в горизонтальной плоскости.

   Второе наблюдал у туземцев в бою. При попадании топора в голову, после этого приёма, у жертвы разваливается череп.

   Если исполнить нечто подобное длинным клинком, застрявшем в теле противника... Тройной эффект.

   Смещение клинка из первоначального положения превращает его в рычаг, который опирается только в двух точках раздвигаемой им раны. Сопротивление движению происходит не по всей длине, а только в этих двух точках. Сопротивление резанью также заметно меньше – можно углублять. Принудительное раскрытие раны оказывает существенное болевое воздействие.

   Цель удара – не ровность отреза, а максимальное разрушение тела противника. Хоть зубчиками, хоть зигзагом.

   Сходно при уколе.

   Не – «втыкнул-вытыкнул», а – втыкнул и провернул.

"Но в тело я успел воткнуть

И там два раза провернуть

Своё оружие".

   «Два» – не надо. Достаточно одного. Как делали русские солдаты в Севастопольскую страду, давая 95% смертности среди французов и англичан, раненных таким штыковым ударом в брюшную полость. Я про это уже...

   Нечто подобное я проделал здесь с князем Володшей в Янине. В смысле: изменение направления движения клинка после укола и проникновения в тело жертвы. Понятно, что палаш – не штык и не мой короткий «огрызок». И по конструкции, и по положению в пространстве. Однако круговое движение в кишках противника, «проворот в тазу», как делал русский штык, возможно.

   Итак.

   Рубануть. И сместить рукоять в сторону, одновременно нажимая на клинок, продолжая его движение, «пронося», увеличивая разрез.

   Понятно, что это завершение «неудачного проноса». Если при «движении по окружности», клинок вошёл в тело противника и вышел , оставив «ровную поверхность отреза», то он уже свободен. Возвращаться и фестончики вырезать – не надо.

   Уколоть. И крутнуть рукоять, не вынимая оружия, продолжая давление внутри повернувшимся лезвием в сторону, увеличивая разрушения внутренних органов.

   Обширность ранений даст более высокий уровень болевого шока. В смысле: ответка реже случится. Существенно уменьшит число «маклаудеров». Вроде того британского драгуна при Ватерлоо. Его же уже закололи! А он всё продолжает убивать.

   В Великой Отечественной советская медицина вернула в строй 72.3% раненых и 90% больных.

   Не надо нашим врагам этого. Давайте по-честному. В тебя попало? – Умри.

   Глава 537

   Про врагов я подумал. А про своих? – Дополнительное движение («проворот», «пронос») увеличивает время пребывания моего бойца в зоне поражения противником.

   Удлинение нахождения в опасной зоне требует усиления защиты.

   «В 1811 году была предпринята попытка ввести единый для всех полков образец каски, однако, требование унифицирования трансформировалось в попытку удешевления. Новая модель оказалась крайне нелюбимой солдатами прежде всего из-за ее отвратительного качества: плохой стали, меди и конского волоса...».

   Вот такую каску, вместе с головой кирасира в ней, «чисто, как тыкву» разрубил британец при Ватерлоо.

   Так – не надо.

   Мы сохранили характерную «колокольную» форму русского шлема. Топором, саблей и каролингом всё равно рубят преимущественно сверху. «Колокольчик», гребень на кирасирских наполеоновских или штырь на германских рейхсхееровских касках, весьма полезен.

   А вот дальше...

   Забавная страна. Или нас так забавно учили? За что не возьмись – «этого не может быть!».

   Вы будете смеяться, но на «Святой Руси» нет шапки-ушанки. Нет символа России! Весь мир в 21 веке знает, что русский – нажравшийся водки пьяный мужик с балалайкой в валенках и ушанке. А здесь ничего нет! Из наших исконно-посконных символов. Ушанка, валенки, балалайка, водка... Ничего! Одни мужики.

   «Святая Русь» – очень «нерусское» место?

   Для ушанки даже прототипов нет. Малахай и треух – ещё не вышли из Средней Азии. Не родился ещё Нансен, шапка которого стала образцом для шапки другого, тоже ещё не родившегося деятеля – Колчака. «Колчаковка» – в основе советско-русско-коммунистического символа.

   Здешние мужчины носят на голове «клобуки». Слово тюркское, означает «колпак». Несколькими столетиями позже станет основным названием. Пока русские свои шапки так не называют. Скороговорки:

"Сшит колпак, вязан колпак,

Да не по-колпаковски.

Надо колпак переколпаковать,

Да перевыколпаковать".

   ещё нет. Не про чего скороговаривать.

   «Камилавка». Бывает войлочная, похожая на полусферические шапки сванов. Распространена еврейская ермолка («мурмолка»). Есть «пирожок» – для модников. Варианты, похожие на папахи, с суженным донцем, типа Брежневского «гоголя». Высоченных «горластых» боярских шапок нет. Есть круглые меховые и суконные, с меховым околышем, шапки с плоским, полукруглым или вытянутым назад верхом...

   Основной мужской головной убор – войлочная шляпа. «Котелок». «У него котелок варит» – отсюда?

   Как классно смотрелось обритая наголо Софья в таком «гречушнике»! Я про это уже...

   Нет шапок с козырьками. Вот почему у Васнецова Илья Муромец из-под руки ворогов выглядывают. Фуражки на российском рынке появляются массово только во второй половине 19 в., о чём страдают купцы-шляпкоделы у Мельникова-Печерского.

   Бескозырок нет. Поскольку нет ещё и «козырок».

   Кепок, блин, нету! Нашу пролетарско-воровскую бабайку – днём с огнём...

   Нет и «ушей». А зачем? – Все ж в бородах – щёки не мёрзнут. А на уши натягивай шапку поглубже – и они целыми будут.

   Удивительно: большая часть Западной Европы носит шапки с наушниками и назатыльниками. У всякого бюргера в Высоком Средневековье уши плотно закрыты. Чтобы «лапшу не вешали»? Сходно и у женщин. Во время соревнования по квиддичу Минерва Макгонагалл носит чепчик с наушниками и завязками. Парадный форменный раритет? Хотя остроконечная шляпа ей куда более к лицу.

   А у нас, где, казалось бы, холода сильнее – отсутствует. Почему? Поморозили мозги, нечем было додуматься?

   Археологи фиксируют в черепах словен в древнем Новгороде «маркер неспецифического стресса». При переохлаждении черепа происходит расширение кровеносных сосудов, которое, будучи регулярно повторяемым, оставляет на изнанке костей характерную струйную неровность («синдром апельсиновой корки»). Предки мёрзли мозгами. Причём, только мужчины. Женщины носили платки, закрывавшее лицо по глаза, и «апельсиновой коркой» не страдали. По крайней мере, на изнанке лобовой кости. Насчёт целлюлита... археологи помалкивают.

   Мысль о том, что высмеиваемые европейцами ушанки есть только у них – раздражает. Целый континент, а «врёт как сивый мерин».

   Итого: ушей, наушников, козырьков, назатыльников и налобников на «Святой Руси» нет.

   Исключение: в воинских шлемах есть внутренний налобник – «барсучья прилбица», но это про другое.

   Понятно, что я со своими периодически прорывающимися кепками, бейсболками, сомбрерами, банданами, башлыками и треуголками... для местных выгляжу аналогом Кэрроловского Безумного Шляпника.

   ***

   «Алису в стране чудес» в этой стране пока не читали. Поскольку в той стране ещё не написали. Да и внешность у меня чуть другая.

   Чисто для знатоков: характер и внешность Безумного Шляпника – визуальное воплощение болезни «меркуриализм». Результат отравления ртутными парами. Фиксировалось в 19 в. у работников, производящих шляпы. Нитрат ртути применялся для размягчения шерсти при изготовлении фетра. Галлюцинации, чрезмерная эмоциональность, проблемы со зрением и слухом. Отсюда поговорка «as mad as a hatter» – «безумен, как шляпник».

   Некоторые высказывания Шляпника, явно безумные по понятиям туземцев, я воспроизвожу. Типа:

  – Чем меньше знаешь, тем легче тобою управлять.

   Возражают:

  – Во многих знаниях – многие печали.

  – Э, ребята, вы логику-то не путайте. «Быть управляемым» и «быть в печали» – две большие разницы. Вспомните: «блаженны безмозглые»... виноват – «нищие духом...».

   Моя манера периодически вставлять неизвестные здесь слова, временами приближается к сентенциям Шляпника. Типа:

  – Ты думал лишь о собственной утробе, труснявый гадлый сверхноблохнущий брюхослизлый злыдный обжорст подлымурк пахлорыбный?

   Подойдёшь так спокойно к аборигену, спросишь эдакое вежливо... И всё. Больше говорить уже не надо. Чел всё понял и побежал. Дело делать. Иногда я даже не знаю какое. Но – полезное. В «подлымурки пахлорыбные» – никто не хочет.

   ***

   В Пердуновке все мужики были в шапках. Мы их стирали-промывали, выбивали-выколачивали, но шапки у народа оставались. Я рвался это дело улучшить. Спрогресснуть и на головах. Не только ж "в"! Даже какие-то тестовые образцы сделал. Но народ восторга не проявил, а мне не до того стало.

   На Стрелке – сходно. Покойников хоронят без головных уборов. Остающиеся шапки постирали, подштопали, выдали следующему. Вместе с прочим обмундированием.

   Потребность росла, в какой-то момент мы даже начали закупать шапки у мастеров в Рязанских городах. Потом мне это надоело. Дорого, долго, мало, качество слабенькое. Тут я кожевенников нагнул. Одновременно пришлось разбираться с меховщиками.

   Как меховые шкуры снимают и выделывают – я про это, хоть и чуть-чуть, а уже...

   Мех идёт, преимущественно, на шапки и воротники. Бывают, конечно, шубы меховые, «тулупчик заячий», но у нас – редко.

   Такого «тотального сноса» как кожемякам, я скорнякам не устраивал, но самые упёртые отправились дерева валять. «Из-за утраты доверия на поприще обшляпливания населения». Остальные стали производительнее и отзывчивее.

   Вот на фоне временного всеобщего заглядывания в рот начальству, я и выкатил мастерам прототип ушанки. Очень скромненький, сов.армейский.

   Вопли эмоциональных:

  – Не! Не бывало такого! Не гоже! Не надь! Хрень! Воевода сбрендил!

   Быстро затихли под шёпот предусмотрительных:

  – За кожемяками следом хочешь?

   Профессиональное сообщество покорно выслушивало начальственный бред. А я распелся соловьём. Вариации мех-кожа, подкладки, суконный вариант, типовые размеры... Завязывать сверху, снизу, сзади, спереди... Что непонятно? Никогда в детстве завязки ушанки не жевали?

  – Короче. Мне нужна мастерская. Которая будет делать по десять тысяч вот таких шапок в год. Кто возьмётся?

  – А кто «не»?

  – Поедет в селения. Лес валять, пни корчевать, землю пахать. Ну и, в свободное время, коли захочет, шапки на заказ людям строить.

  – А ежели возьмётся и... ну... «не»?

  – Шапка для головы. Ежели шапка худа, то и голова такова. А худой голове... сам понимаешь.

   После беседы каждый остался на своей «кочке зрения». Но моя кочка... ближе к солнцу.

   Пример кожемяк показал, что нагнуть меня «солидарным мастерством» не удастся. Вместо прямого конфликта с властями в моём лице, «шляпники» взялись играть в старинную русскую народную игру «Я – не я. И корова – не моя».

   Типа: мы всё делали как шеф велел, а получается опять хрень. А с чего, почему – даже и не догадываемся. Извините.

   «И говорят в глаза: никто не против, все за!».

   Факеншит! Дети малые! Хоть и с бородами. Я сам такой! У меня опыта, и такого тоже, на восемь веков больше! С кем вы спориться собралися?

   Стандартизировал продукцию, пошаговая разбивка тех.процесса, входная отбраковка сырья, контроль оснастки и реактивов, ОТК... Добавил учеников – объясни ему. Чтобы он мог вместо тебя по тобой продиктованному делать. И поставил начальником Хоца.

   Я про этого персонажа уже...

   Хоц что в шапках, что в шкурках... никак. Он – менеджер. Эксперт в специфическом ремесле: как убедить мастеров придумать и реализовать хороший тех.процесс. А продукт, при пристойной технологии, плохим быть не может. Собственно говоря, технология не про то, как сделать «хорошо», а про то, как не сделать «плохо». А так-то... «допуски и посадки», «допустимый разброс параметров», «в широком коридоре приемлемых условий»...

   У него тупо:

  – Вот эталон. У тебя не так. Получи в морду и переделай.

  – Да я...!

  – Свободен. Арыки в лесу ждут своих арыко-копов.

   Половина мастеров сама разбежалась, треть мы... погулять отправили. Из тридцати мастеров остались те, кто оказался способен воспринять. И поточное производство, и изменение технологий, и новые фасоны.

   Схема стандартная: специализация, оснастка, организация... скачок производительности в сорок раз. Два десятка работников дают шестнадцать тысяч мужских головных уборов. В летнем и зимнем вариантах.

   Всё старьё заменяем, все новосёлы в фирмОвом гол.убе.

   Чуть психологии: мужские шапки здесь такой же элемент самоидентификации, как, к примеру, височные кольца у славянок или узор вышивки по подолу у эрзя. Сменил шапку – всё, ты уже не муромский или голядский, ты – всеволжский, «стрелочник». Такая же реакция у соседей.

  – Не, ты не наш, у тя шапка... быдто хан заморский...

   «Заморских ханов» на «Святой Руси» не бывает, но смысл понятен.

   Ещё: оттенок из-за моего около-коммунизменного общественного устройства.

   Я – даю. Например: шапки. Если всем одинаковые, то они и ощущают себя равными. Если шапки разные, то они как-то различают, иногда непонятным мне способом, какая лучше, какая хуже. Речь не о сути – об их оценке:

  – Не воевода, енту ты сам носи, а мне дай вона ту.

  – Так она ж дырявая!

  – И шо? У ей куньи лапки на опушке. А дыра... Подверну, заштопаю... не беда.

   Мне такое понимание ценности... Шапка – целая, удобная, тёплая... Или – дырявая, для носки негожая. А что там где-то чьи-то лапки... первый раз вижу.

   Для меня важно обеспечить стартовое равенство множества казённых людей: в приютах, училищах, казармах. Чтобы всякое наглядное отличие одного от других имело очевидное обоснование.

   Как в некоторые европейских странах. Право одеть синюю фуражку имеет только окончивший высшее учебное заведение, белую – только после универа.

   Вокруг шапок закручиваются страсти, складываются ритуалы. Народ общается, живёт эмоционально насыщенной жизнью. Одновременно становясь здоровее и чище. Потому как в форменной шапке и в драных онучах... не гармонирует.

   ...

   Теперь возникла другая задача: меняя технику клинкового удара, я должен усилить защиту своих бойцов. Какая связь? – Да прямая же!

   Основной удар – рубящий сверху. Часто – в голову. На голове – шапка. Нужна эффективная шапка для защиты головы в бою. Что тут не понять?

   Тонкость: между танковой бронёй и бронями гридня – принципиальная разница. У воина брони – одежда. Проз.одежда для поля битвы. Со всеми, свойственными продуктам «от кутюр», вывертами. Вовсе не голый функционал танковой брони. Приходиться учитывать. В разумных пределах, конечно.

   ***

   – Моня, не шкварчи! Гардероб для женщины – это лекарство! А на здоровье не экономят!

   Для воина – аналогично.

   ***

   Головной убор. Мужской. Для боя холодным оружием. Какой?

   Прочный. Обеспечивается канелюрами и колокольной формой: удары сверху соскальзывают. Канелюры – рёбра, можно сделать легче.

   Лёгкость – особенность шлемов русского средневековья, отличает их от ряда одновременных громоздких западноевропейских образцов (например, горшковидных шлемов).

   Падающий сверху удар, особенно – естественно соскальзывающий с изгиба «колокольчика», бьёт по плечам, щекам, шее.

   Посмотрите на Васнецовских богатырей. У Добрыни на шлеме круговой козырёк. У Алёши на висках – кольчужное полотно мелкого плетения, на плечи вперёд выпущено. А вот Илье Муромцу очень даже могут уши отрубить.

   Задний козырёк был на римских пехотных шлемах. По его положению можно определить боевую стойку легионера в разные эпохи. Чем ниже опущен назатыльник римского шлема, тем более высокую стойку его обладатель должен занимать в бою

   У средневековой пехоты козырёк стал полями: широкий и по кругу. Шлемы похожи на шляпу, так и назовут: «айзенхут» («железная шляпа»), «шапель», «капеллино».

   Этого пока нет – лет через пятьдесят начнётся, начало следующего столетия.

   Типичного, в понимании человека 21 века, рыцарского шлема – топфхельма – тоже нет. Вот прямо сейчас создают первые образцы «топфхельма раннего типа». Берут нормальный сфероконический Nasal helm (шлем с наносником) и увеличивают наносник до безобразия. Превращая в полумаску, закрывающую нижнюю половину лица.

   «Безобразие» – не фигура речи, а выражение эстетической оценки. Для усиления «отвратительности» предпринимают иногда специальные меры.

   Причина разрастания наносника на щёки очевидна: возросшая роль таранного копейного удара, необходимость снизить опасность от соскальзывания копья (ударившего в щит), в лицо обороняющегося.

   У ярла Биргера в Невской битве такой защиты не было. Вот новгородский дружинник и «наложил ему копьём печать на лицо». Ранение лицевых костей черепа отмечено в 21 в. при вскрытии захоронения ярла.

   Для увеличения объёма, что позволяет использовать дополнительную внутреннюю железную каску, меняют форму шлема – из конической в цилиндрическую. Изготовление верхней полумаски упрощают: в железном листе пробивают отверстия для глаз. Появилась защита нижней части лица – железный лист с мелкими отверстиями для притока воздуха.

   С добавлением назатыльника получим ранний топфхельм. Лет через тридцать.

   У нас «здесь и сейчас» – «тип IV по Кирпичникову». Я про это уже...

   Крутобокая сфероконическая тулья с наносником, совмещённым с полумаской. Наносник клювовидно изогнут сверху вниз, а также по ширине в виде ребра жёсткости. К шлему крепится круговая кольчужная бармица, полностью закрывающая голову. Толщина металла 1,5 мм. Тулья из трёх сегментов – переднего и двух задних, соединены клёпкой впотай или пайкой. Бывает рифлёной или гладкой. Полумаска монолитна.

   Следствие «топтания мамонтов по русской лужайке». Тридцать лет междоусобицы в исполнении Юрия Долгорукого и Изи Блескучего приучили русских князей беречь личико: пристроили к своим шлемам клювы-наносники, полумаски и круговые бармицы.

   В народном сознании такого страховидства нет. В фольке наши герои всегда к врагу – с открытым лицом. Как к другу – с открытым сердцем.

   ***

   Вам смешно, а мне забота: парни мои подобное носить отказываются. Мнутся, мекают. Потом объяснили:

  – Девки. Шарахаются. Уродами называют. Клюворылами горшкоголовыми.

   Были бы мои бойцы мужами добрыми, матёрыми, семейными... а то – ребята молодые. Их, вишь ты, заедает.

   Сижу, соображаю – как бы защитить бойцов из-за навязываемого «длительного пребывания в зоне досягаемости противника». Эффективно и эстетично. Перебираю, ныне существующие или которые вскоре появятся, конструкции. И ничего-то мне не нравится. Не то.

   У меня не графья с баронами. Королю целостность морды лица утратить – политическая катастрофа. Он «лицо нации». Вдруг покорябанное... Гридню тоже не сладко, но «шрамы украшают мужчину».

   Таранный копейный удар на «Святой Руси» имеет меньшее значение. И уж совсем редкость, чтобы два тяжеловооружённых всадника столкнулись в копейном таране на поле битвы.

   «Бой Чолубея с Пересветом»... 14 в. А раньше? – Пустил стрелу, разрубил надвое, ссёк главу, ошеломил булавою... В европейских описаниях постоянно «преломили копья», «ударом копья выбил из седла», «пронзил копьём»... У нас – редко.

   У нас обычный противник – лёгкая конница. Мелкие, быстрые, особенно в повороте, лошадки. Конских личин нет, куяки конские – где-то за Алтаем. Длинная тяжелая попона, передник по колено... не здесь.

   Здесь – мощные малогабаритные луки, легко перекидываемые от «прямо вперёд» до «прямо назад» по всей левой полуплоскости, пики вместо тяжёлых длинных копий...

   У кавалеристов есть специфическое выражение «выиграть левую сторону». Как у парусных моряков – «выиграть ветер». Французы и поляки отмечали, что бывалые казаки перебрасывали пику на левую сторону и вполне уверенно встречали преждевременно обрадовавшегося противника. Рыцарь Высокого Средневековья такое в принципе сделать не может.

   Всадники, мгновенно вырастающие в стременах из-за «степной посадки», и тут же проваливающиеся вниз, к лошадиной гриве. Толпа юнцов, дико вопящих, плюющихся – лица открыты, беспорядочно размахивающих своими «мослаками», наскакивающих, с визгом, со всех сторон, заставляя отвлечься, рассеять внимание, вертеться в седле... пока из-за их спин подбирается удалец с составным, реверсивным... И – бронебойным.

   Да, это главное. Европейцу достаточно видеть врага «впереди себя на кончике копья», русскому – «со всех сторон на перестрел».

   Конь – не ИЛ-2, хвостового стрелка на него не посадишь.

   За рыцарем, прикрывая его, в бой идёт куча народа, пешего и конного. Сержанты-серванты, оруженосец-знаменосец...

   У гридня хорошо, если за ним в бою следует отрок. Да и то, часть их, «молодших», вооружённых луками, собирают в отдельные боевые группы, оставляя своих «старших» без прикрытия.

   Утяжеление доспехов, сужение поля зрения для гридня – недопустимы.

   Топфхельмов быть не должно. Уже полумаска с наносником существенно ограничивает обзор. «Шляпа» защищает сверху. Но уши, щёки, затылок... горизонтальный удар, как по тому комиссару... «Голова на тарелке». Не пятиконечная «голова чёрта», как на наших знамёнах, а живого человека. Недавно живого.

   Круговая бармица в «тип IV» защищает от режущего удара, но тот же «мослак», любое ударно-дробяще... или колюще-рубящее достаточно сильно... выбитые зубы, сломанные челюсти, перебитые позвонки...

   Время перехода воина из лагерного или маршевого состояния в боевое – критично. «А брони везли сзади на телегах». Я про это уже...

   Где находиться шлем у рыцаря перед боем? – Нигде. Шлем не у рыцаря – у оруженосца. В последний момент к рыцарю подскакивает мальчик и, трепеща от восторга лицезрения предстоящего героизма и благородства, подаёт шлем.

   «Вариант для бедных»: шлем приторочен к седлу. Рыцарь едет – железка звякает. Как котелок на заднице бестолкового пехотинца.

"А котелок по попке бьёт.

А котелок в поход зовёт...

На нары, на нары, на нары".

   Мыслительный процесс не прекращался, напоминая мартеновскую печь, в которой общепринятые идеи плавились и трансформировались, чтобы кристаллизоваться в нечто новое. Как в реальном мартене, в расплав в моих мозгов сыпались всякие идейные «лом и обсечки».

   В качестве «лома» годились любые события реальности. Дело-то не в событии, дело в поле ассоциаций.

   Сижу я, мучаюсь. Как бы «шеломы добрые» для моих зарезателей-протыкателей придумать, а тут приходят «безумные шляпники». С тремя новыми образцами. Эдакое кепи. Меховое. С козырьком, с клапанами на макушке. На пуговичке. Я что-то подобное на Шерлоке Холмсе видел. Конечно, не клетчатое: «Святая Русь», однако, а не «Гордая Шотландия» с её тартаном.

  – Тэ-экс. Не, всё путём. Образцы приняты, запускайте в серию. Но... А принесите-ка мне ещё. Ушанок ушастых. Какие у вас есть. И позовите ко мне оружейников-шеломщиков. С Артемием.

   «Безумные шляпники» ушли, исподтишка крутя пальцем у виска.

   А вы что думали? Одним только шляпникам можно быть психами?

   Самый главный псих здесь я. Лишь очень буйные индивидуумы в состоянии выжить после вляпа.

   ***

   Это не шутка, а имплементация профессионального наблюдения за пациентами дурки с маниакально-депрессивным синдромом.

   Специалисты по мозговым тараканам договорились, наконец, что «маниакальный» и «депрессивный» – две большие разницы. Оба тяжёлые, но каждый по-своему.

   «Маниакальный аффект в его классическом варианте характеризуется триадой: повышение настроения вплоть до ощущения счастья, восторга, экстаза; ускорение темпа мышления (я думаю нормально, а окружающие – ручные тормоза от поездов дальнего следования); громадье планов, целей и задач (гипербулия) с бешеной активностью по их осуществлению. Минус критика к мыслям, оценкам и поступкам. Сна нет, но нет и необходимости в нем – не время спать, когда так прет! И энергия, море энергии!».

   «Правильный» попаданец постоянно пребывает «в гипоманиакальном состоянии, когда работоспособность отдельно взятого его превосходит возможности бригады молдаван».

   Мда... Я-то думал, что у меня «шило в заду», а это всего-навсего маньяковатость на волю просится.

   Попандопулы и прогрессоры! Только носители маниакального аффекта в состоянии наломать общественно-заметных дров! Остальным здешнее бытиё само так наваляет...

   Насчёт «минус критика...» – виноват. «Критика» иногда бывает. По ночам, в одиночестве. Неполное служебное соответствие. Извините.

   ***

   Среди разных особенностей производимых у нас доспехов наиболее заметной является «покрытость». Доспехи моих бойцов не блистают: верхний слой – ткань. Это многих противников смущает:

  – В чём эти придурки на битву заявились? В телогрейках?! Ну, ватники! Сща мы их...! Славными дедовскими клинками! Сквозь сукнецо гнилое...!

   Неправда ваша. У меня сукно не гнилое.

   Потом «смущённые» и вовсе разочаровываются. Когда обнаруживают, с летальным для себя опозданием, что под сукном находиться весьма не худой стальной панцирь.

   Такое прямо противоречит святорусской традиции: «брони» должны «сиять». Я про это уже...

   Ничего нового. Через столетие в Европе пойдёт бригандина, в которой пластины металла приклёпываются к тканной основе изнутри. Снаружи – сукно да ряды заклёпок. «Пальто из тарелок». Но мне ближе южный «казакин». Этот доспех строится в три слоя. Внешний и внутренний – ткань, у богатых – шёлк. Средний – кольчуга. Верхний защищает металл от солнечного жара, а воина – от теплового удара. Внутренний – бережёт тело от потёртостей. А средний – от придурков с колюще-режущим. Гигиенично: на шёлке вши не держатся.

   Казакин, с уместной модификацией по нашему климату, мы и воспроизводим.

   Ту же идею трёхслойки, которую мы реализуем в корпусном доспехе, переношу в конструкцию головного убора.

  – Значится так. Берём ушанку. Опускаем у неё... всё. Надеваем «колокольчик». Обтягиваем суконкой. Красиво, тепло...

  – Тама, внутрях, пусто остаётся.

  – Забиваем пеньковым очёсом. Формируем объёмные валики – бурелеты. Простёгиваем. Крепим... основательно. Взамен постоянно снимаемого-надеваемого подшлемника, получаем стёганую подкладку.

  – А ухи?

  – А ухи – на петлях. И, чтобы не просто ушами по щекам хлопать, меняем форму.

   За основу взял нащёчники римского шлема. Оттуда впрямую заимствованы боковые вырезы. Для обеспечения бокового обзора. У легионеров – для сохранения строя: солдат должен видеть соседа, держать линию. У нас линия не столь важна, но поймать боковым зрением удар – условие выживания.

   Другое изменение: нащёчники должны закрывать всю нижнюю часть лица вплоть до глаз. Плотно удерживая мягкой подкладкой носовые кости, челюсти, подбородок. Как мотоциклетный шлем.

   Соединение – штифтом. По сути: нижнее забрало рыцарских шлемов следующих столетий. Разных страшных личин, типа свойственных арметам 15-16 в. («собачья морда», «обезьянье лицо», «воробьиный клюв»...) – не надо.

  – Артемий, а вот если «жабью голову» сделать?

  – Можно. Но не нужно. Носить не будут.

   Мда... Убедил.

   Конечно, если ножкой топнуть...

   Опыт 17-18 в. показал, что попытки командиров заставить подчинённых носить тяжёлые доспехи («Это ж для вашей безопасности! В бою жизнь спасёт!») постоянно проваливались. Тяжело, дорого, неудобно.

   Мои ребятки весьма озабочены эстетичностью своего вида. «А то девки любить не будут». Им и так приходится от многого отказываться. Нет серебряных решт, нет блестящего, красного, яркого. Боевой кафтан цвета хаки ещё выдерживают, но «жабью морду»... перебор.

  – Зимой-то в таком-то хорошо. Тёпленько. В бою не худо. Крепенько да мягенько. А вот, к примеру, летом. А? На походе там, или в лагере? Запарятся же жь...

  – Х-ха. А с чего ж я вас позвал на ушанки полюбоваться? Вот так опустили – по боевому, вот так подняли – по походному.

  – А шея?

  – А на шее – гривна стальная. В воротнике-стойке. Ещё полоски стальные вот так, юбочкой, пустим.

   Я бы похвастал. Какой я у-у-мный. Но, увы, ничего нового.

   Под «юбкой» здесь понимается отдалённый аналог «юбки римского легионера». Древние греки говорили: «птируги». Нечто подобное применялось на Ближнем Востоке в средние века на задней части шлема.

   Шлемы разных профилей в разных местах и временах усиливались пучками конских волос, которые продевались в отверстия по нижнему краю железной шапки. Другой вариант, более психиатрического воздействия – вставляли в маковку, типа плюмажа.

   В бою – функциональный аналог кольчужной бармицы. Перерубить распущенные волосы затруднительно. Последние в ряду носителей защитных хвостов на голове – французские кирасиры. Или драгуны у Лермонтова: